Собиралась дама в монастырь,
Было ей чуть-чуть за тридцать.
В сумку – валерьяночки пузырь.
Может, там он тоже пригодится.
Библию – само собой,
Завернула бережно в бумагу.
Накатала письмецо домой,
Накормила до утра собаку.
Выходя, оставила ключи
На пороге жизни опостылой.
И раздался голос вдруг в ночи,
В жилах кровь ледышками застыла.
«Уходить надумала? Иди.
Право выбора – за каждым человеком.
У кого огонь горит в груди,
У кого – на костылях душа-калека.
Не сумела в жизни дать отпор?
Квакаешь лягушкой на болоте?
Все ведешь с собою вечный спор,
По уши захлебываясь в рвоте?
В монастырь решила уходить?
В стенах храма обрести покой?
И поклонами грехи все замолить?
Возвращайся, женщина, домой.
Тяжело тебе? Я понимаю.
Денег нет? То не беда.
Ангела на помощь посылаю,
Чуть споткнешься –
Рядом он всегда».
Дама тормознулась на пороге,
Сумку скинула с плеча.
Ангел, стропы расправляя,
Приземлился на дороге.
Во дворе собаки бегали, рыча.
Отпустив в ангар небесный парашют,
Ангел к даме робко подошел:
«Чаю здесь чуть-чуть нальют?
Кружку дома не нашел».
…Бегали собаки, завывали.
Лунный свет прожектором глядел в окно.
А на кухне двое чай с вареньем распивали,
Звездным бархатом на стол струилось полотно.
***
В канцелярии небесной
Есть один отдел.
С нашей точки – интересный,
Потому что – бел.
Белый ящик, белый столик,
Белая сирень.
В белой тишине летает гномик,
Белую отбрасывая тень.
Белая бумага гордо кружится,
Буквы синие принять спешит.
Гномик над бумагой важно тужится,
Цифрами своими звезд смешит.
Открывает белый ящик
Белый, белый гном.
И оттуда еле тащит
Одеяла снежный ком.
Бережно встряхнув перину снежную,
Гном с небес, благословляя, отпустил.
Серебристым облаком покрыло землю грешную,
Гномик, не спеша, коктейль свой лунный пил.
Прикрывая рот снежинкой,
Звездочки смеялись.
Грешная земля казалась им пушинкой,
И они на небе забавлялись!
… Кухня. Запах газа вперемешку с сигаретой,
Желтый потолок и желтые часы.
Медленно снежинки оседают на окно «с приветом»,
В форточку проталкивая любопытные свои носы…
***
Морозное окно невестой стало в стужу,
Наряд узорчатый ему к лицу.
А синий газ безжалостно все превращает в лужу,
Ему наряд не жалко, подлецу.
Хозяйка газовую печку погасила,
И встала молча с сигаретой у окошка.
А ей в ответ оно улыбку подарило,
Узорами снежинок покрываясь понемножку.
Коклюшками играл морозец-папа,
Соткав из нитей серебра наряд.
Окошко до безумья было радо –
Так по душе пришелся сей обряд.
Хозяйка сигарету докурила,
Взглянула на окно и отошла.
И ей когда-то восемнадцать было,
Она когда-то белоснежною невестою была.
…А синий газ, что называется печалью,
Безжалостно все в лужу превратил.
Стоит хозяйка у окна. Душа, прикрытая вуалью.
И синий газ в душе той крестик начертил…