И молча трусливые все согласились…
С. Юсупов
Обозначьте себя в пространстве
и идите на поиски своего лица.
М. Жванецкий
Российская история - дама, постоянная в своих амурных пристрастиях.
Нохчи - один из малого круга этносов, в течение энного количества обозримых веков не выпускаемых этой любвеобильной особой из-под линзы обывательского лорнета и скальпеля любомудрствующих историков.
…Новейшая история: нашу этно-душу препарировали, «аки лягушку», выдержали в вековой инородной «вос»-питательной среде и сшили шагреневые лоскуточки заново, заблаговременно «постращав» благонамеренный мир нашим нашествием.
Однако, какие бы байки о чеченских «Вуду » и «големах» ни сочинялись в «имперских» кулуарах, сквозь чешую рассыхающегося густого грима ярмарочного троглодита отчетливо проступают черты нашей (нежелательной для приставленных к нам «вивисекторов») вменяемости и восприимчивости.
Не каждому народу «дозволено» пробиться на скрижали официальной Истории: она - индульгенция для сильных мира сего, акценты смещаются в ней в зависимости от запросов «заказчика».
То же и в области литературы - святая святых российского державного образования. В стране, где любая инициатива наказуема, где сама мысль о свободе - уже суть преступление, на лощеных страницах литературных хрестоматий задерживаются лишь те немногие, кто прошел палочный строй цензуры и «партчистилище». Отсюда, ставшая уже национальной приметой, угнетающая беззубость наших литераторов, их, ставшая уже притчей во языцех, индифферентность.
Война (или, пользуясь официальной терминологией, наведение конституционного порядка») в Чечне обнажила высоковольтные провода проблем нашей постсовковой экзистенции, вскрыла - неведомые доселе или тщательно «замазываемые» - изъяны менталитета homo советикус псевдо-интернационалис.
Мы, взращенные под усыпляющее пение партсирен, поющие, с благодарным размазыванием верноподданнических сопель, хвалебные оды стране - за «детство счастливое наше», привычно сменяющие друг друга в обшарпанных зрительских креслах нищего петрушечного театрального рая, неожиданно - за яркими аляповатыми декорациями - почувствовали манящее дыхание обещанной воли… Сунувшись, подобно известному персонажу, носом в нарисованный котел суверенной похлебки, мы проткнули декорацию, за которой (вместо ожидаемой двери в «счастливое завтра») оказалась дверь бойни, где нас давно ждали.
Алогичность - для нас! - данной ситуации, наш непростительный инфантилизм (не изжитый нами даже на конвейере смерти) - результат нашего многолетнего (из поколения в поколение) зомбирования.
Немалая доля вины в этом лежит и на наших литературных канарейках, благостно, с достойной лучшего применения преданностью распевавших в своих клетках заказные оды.
Литераторы, в течение стольких лет мнящие себя летописцами трудовых буден, мессиями, народными «трибунами», воспитателями нации… И народ, в течение стольких же лет взращиваемый на сиропной литературной лжи, но, тем не менее, живущий по неписаным законам человеческого со-общежития, апробированным в течение тысячелетий…
Мы - в состоянии обоюдного шока.
Литература, призванная быть Зеркалом души этноса, областью сокровенных знаний о внутренней логике развития национального мировосприятия, оказалась балаганом Кривозеркалья, выйдя из которого, народ не узнал себя в зеркальном отражении поднебесных вод.
Два полюса… Две, не пересекающиеся в нравственном пространстве, параллели. Два абсолюта самодостаточности.
События последних лет в очередной раз убедили нашу пишущую «братию», насколько она далека от народа и как смешны ее потуги «впихнуть» его заскорузлую, натруженную, намаявшуюся душу в прокрустово ложе бодренького соцреалистического убожества. Убедили они ее также и в том, что прошло время готовых рецептов по принципу: «кто не с нами, тот - против нас». Расхристанность, растерзанность душ наших, размытость всех и всяческих ориентиров подвели нас к краю бездны. Многополярность мира, ранее неведомая нам, разрушила устоявшиеся стереотипы, размыла межу между ранее несовместимыми понятиями. Мы растеряны, рассеяны в пространстве, просеяны сквозь сито испытаний судьбы. Прежние представления о единстве нации оказались фикцией. - Существование на грани фола развратило нас, нищета бытовая - при ежедневном созерцании чужой кричащей роскоши - развратила наши души, проецировалась в нищету Бытия. Все это - в совокупности - требует от нас поиска путей консолидации этноса, некоей национальной - цементирующей - идеи для обретения утерянного (под спудом вековой лжи, страданий, оболванивания - чего хотите!) национального «я». Иначе - смерть и забвение.
…Сегодня мы оказались - не по вине своей, а «токмо» по принуждению - в центре внимания мировой эстетствующей публики: нас переводят, нас издают, нас слушают и слышат.
Правда, сдается нам (по зрелом размышлении - путем почесывания шишковатого затылка), что эта благодать - не более чем дань моде. Надолго ли?
Однако мы пишем. Благостно скрипим перьями.
О чем скрипим?
А скрипим мы, скрепя сердце, о своих немощах телесных да болестях душевных.
Мир услышит…
Мир поймет.
Взаимоотношения народа нохчи и мировой сочувствующей публики…
«Она его за муки полюбила, а он ее - за состраданье к ним»…
Акварель - лазурь с охрой - гуманитарного участия и масло - киноварь и сажа - нашей военной и поствоенной экзистенции.
Нынче - в интеллигентной (и не очень) среде чеченской не пишет разве что ленивый…
Это ожидаемый всплеск. Нация переживает поствоенный синдром. Мало того: нохчи устали быть безгласными жертвами имперского Молоха, устали быть эдакими гомункулюсами в идеологических лабораториях «старшого брата». Литература - одна из немногих отдушин для нас, возможность самовыражения для нашего этноса.
Однако количество пишущих еще не предполагает качества национальной литературы…
Чеченская литература.
В чем ее феномен? Ее генезис? Какова генеалогия? Каковы тенденции ее дальнейшего развития?
…Литература (одна из многих!), взращенная на щедрой почве богатейшего фольклора, но затем вырванная с корнем и пересаженная в бесплодную почву канонов соцабсурда, культивируемая как некий идеологический придаток пресловутого «генерального курса». Примета того времени - неким рудиментарным бюджетным отростком существующая и поныне - Союз писателей. Официальный «загон» для «высвечивания» и управления талантами…
Старшее поколение - первое поколение чеченских литераторов, перемолотое в идеологической мясорубке и «прореженное» «газонокосильщиками» от НКВД. Тем не менее, оно обладало определенной долей мужества, чтобы противостоять широкомасштабному процессу зомбирования. Однако и тут не обошлось без компромиссов - вольных или невольных. Какую бы независимую гражданскую позицию ни занимал писатель эры Совдепии, литературный труд его всегда покорно укладывался в жесткий багет «красного квадрата» прокоммунистического плакатного малярства: Великий Октябрь, «революцьённая» новь, мифический залп «Авроры» (пальнула родимая, и очнулся горемычный чеченский народ от тысячелетнего сна), братание с «цивильным» русским миссионером, несущим свет пролетарских знаний в дремучие закоулки сермяжного сознания нацменьшинств. Абсолютная тематическая «скелетная» очерченность, некий магический меловой круг, за который - ни-ни! Разрешенная любвеобильность в заданном триединстве: Родина-мать, мама дорогая, роковая любовь - с обязательным роковым столкновением мексиканских страстей молодого поколения с ископаемыми «окостенелостями» - апологетами «темного прошлого». Если говорить о «родниковых истоках» чеченской литературы, то они как-то не были востребованы в эпоху «крутых» политических пертурбаций.
Мощные художественные пласты чеченского фольклора, его многовековые традиции, богатейшая образная система - все это воспринималось лишь как неизбежный этнографический колорит. Однако это не помешало первому поколению чеченских литераторов провести кропотливую работу по сбору и систематизации многовекового наследия чеченского народа. Впервые за долгое время, устное народное творчество было легализовано и «структурировано» самими «носителями» чеченской языковой культуры. Тем не менее, так громко «заявленная» работа над ним осталась, в последующем, лишь «посылом» будущим поколениям литераторов, которым фольклор оказался необходим лишь в качестве «дойной коровы».
Следствием этого «сброса» стало то, что сам фольклор, оставленный нами - в небрежении - на перекрестке времен и культур, по-хозяйски прибрали ближайшие соседи, рачительно присовокупив к исконно чеченским текстам пространные околонаучные сноски и «паспортизацию» «мертвых душ» - мнимых источников-респондентов. Парализующие наше национальное самолюбие фолк-издания вчерашних братьев по крови, вышедшие в свет в последние годы - логический итог нашего, почти векового, головотяпства и, не имеющего оправдания, непрофессионализма.
Итак, первая волна чеченской литературы…
Это, действительно, был мощный вал. Своеобразная «могучая кучка»… Вслушайтесь в эти имена: Саид-Салех Бадуев, Магомед Мамакаев, Абди Дудаев, Арби Мамакаев, Марьям Исаева, Халид Ошаев, Саидбей Арсанов, Ахмад Нажаев, Магомед Сальмурзаев…Так и хочется присовокупить к этому «бронзоволикому» списку чеченских классиков патетическое: «Они были первыми!»
Да, они были «первопроходцами». Поэтому слишком явной была их «национальная привязка», слишком силен был в них национальный дух… А посему - не очень верилось Родине-маме в их политическую лояльность. Расстрелы, ссылки, лагеря, доносы, мелкие преследования… Им пришлось дорогой ценой заплатить за свою «корневую» сродненность с народом нохчи.
Писатели «второй волны» - птенцы «хрущевской оттепели». Поколение, выросшее под крылом «великих».
…Уже не так смелы. В меру почтительны. В меру понятливы. В меру угодливы и угодны… Не все. Но - больший процент. Генетическая мутация - медленный, но неотвратимый процесс. Дети «железки», подранки постхрущевской «охоты на ведьм»…
Заседания правления и съезды местного Союза литераторов напоминают школьную инсценировку «Батрахомиомахии» в ожидании аиста-арбитра из «центра». Стенограммы писательских «междусобойчиков» тех лет (особенно - монументально-брежневского периода) удручают. Сборище холопов в людской.
Один только факт. - Даже не факт - сценка. Фотовспышкой.
Опальный Халид Ошаев - последний из «олимпийцев»-небожителей. Заседание СП, на котором его должны исключить из «славных» писательских рядов. В зале много его учеников, почитателей, молодых коллег, которых он пестовал и выпускал в «большую литературу». Но сегодня - рядом с ним - никого. Ни рядом, ни за ним, ни перед ним. Все отшатнулись от него, как от прокаженного, ибо он - в «немилости»…
Но входят - шумно, с достоинством - двое.
Ныне покойные - Абдула Садулаев и Султан Юсупов. Подходят к одиноко сидящему - в пустоте - старому мэтру. Истово - по-чеченски - здороваются с ним и садятся рядом: один - справа, другой - слева… Литература поступка. Литература, равная личностному уровню ее создателей. Трудно тратить высокие слова на литературу - детище той поры… Каких бы заоблачных высот она ни достигла. (Горькая примета дня сегодняшнего - Абдула Садулаев скончался совсем недавно - в тихом старческом, немощном, одиночестве; членом Союза писателей он так и не стал.) Если «первые» вошли в историю чеченской литературы мощным монолитом (не продавали, не предавали, не подличали), то литература «второй волны» - это лишь несколько незапятнанных (сотрудничеством с фискальными и карающими органами и сделкой с остатками собственной совести) имен. Едва ли найдется десяток… Ну, еще несколько - ныне известных и почитаемых - и все. Что это? Нутряной - на клеточном, бессознательном уровне - страх детей «железки»? Или сработала прививка homo советикус, приведшая целое поколение к вынужденному конформизму?
«Мы из любого ничтожества сделаем писателя и любого «гения» превратим в «ничто»… Это вольное переложение публичного высказывания партийного «бонзы» средней руки Титова во времена господина Апряткина - брежневского наместника в Чечне.
И делали. И «стирали в пыль». Кого надо - смешивали с грязью, сажали в «психушки», спаивали, забивали - или насмерть, или до «шизоидного» состояния… Магомед Дикаев, Асланбек Осмаев, Султан Юсупов… История литературы в Отечестве российском, впрочем, как и сама история населяющих его народов напоминает бесконечный мартиролог… Литература в этой стране весь минувший век усердно занималась клонированием угодных режиму типажей. Официально - с тех самых пор, как с высокой трибуны было заявлено, что писатель - ни много, ни мало - «инженер человеческих душ», а посему - литература обязана «проталкивать» в «мозги» серой неорганизованной обывательской массы светлые образы строителей вечных пирамид коммунизма.
Мы были свидетелями многолетнего иезуитского «замалчивания» имени Абузара Айдамирова - вплоть до вырывания соответствующих страниц из школьных хрестоматий - только потому, что «власть» никак не могла определиться с соотношением (в его романе «Долгие ночи», ставшем настольной книгой для многих поколений чеченцев) «разрешенного» национализма и «благоспущенной дружбы народов». Впрочем, к подобным «белым пятнам» - и в учебниках, и в самой державной истории - мы уже привыкли: о чеченцах, на долгие тринадцать лет, благополучно забыли, скоренько вырвав всякое упоминание о нас изо всех учебников истории и российских карт.
…Мир перешел на новый виток. «Защитный экран», «железный занавес», идеологические шоры - как угодно! - исчезли, и мы неожиданно для себя очутились в олимпийском холоде мировой литературы, благополучно развивавшейся по своим (не спущенным ниоткуда, а потому - естественным) законам.
Страна Кривых Зеркал оказалась зыбким миражом под вольным светом бесстрастных звезд.
Однако смешно было бы требовать от нынешних чеченских литераторов третьего и четвертого поколений (они идут в одной «связке» литературной и житейской судьбы) каких-то качественно новых вершин и обретений на литературном поприще. Мы начинаем - практически - с чистого листа.
Конечно, говорить о какой-либо самостоятельности литературы - в условиях жесточайшего совпрессинга - не приходилось. Но и сейчас - в условиях «разрешенной» гласности (в местном варианте - завуалированно ограниченная свобода с неограниченной ответственностью), когда, казалось бы, можно говорить - говорить, оказалось, не о чем… Вернее, нечем. - Уста, зашитые - нашими же! - жилами (поколения назад) заплечных дел мастерами от НКВД и КГБ, не смеют открыться под дулом цивильного «службиста» в «камуфляжке».
Предполагали - «Бурю и натиск». Имеем - «озерную» незамутненность.
Предполагали - полагали себя - китами. Плаваем - с пескариной «премудростью» вкупе с карасьим идеализмом - в нынешнем литературном мелководье.
…Индифферентность нео-«лейкистов», граничащая с лейкемией гражданской совести.
Очередной виток мутации?..
Но есть и нечто обнадеживающее. Тот нравственный катарсис, о котором как-то не принято говорить в эру политических катаклизмов…
Да, велик «удельный вес» лизоблюдствующих маргиналов, преданно слизывающих куски заработанного сахара - сегодня - с одних рук, вчера - с других (что, впрочем, одно и то же).
Пишутся тома, переводится бумага, «кипит вдохновенный разум»…
Режут «правду-матку»…
Но как-то тупеньким перочинным ножичком, как-то так - «применительно к подлости», стыдливо как-то, неохотно…
Нет желания (?) или таланта (?) осознать глубинные течения трагедии этноса, вскрыть ее истинные причины, открыть лики истинных «творцов» кровавого месива новейшей чеченской истории.
Все - иносказаниями, экивоками.
А если правду - то только бытовую и обязательно (как в лучшие времена «соцкретинизма») с уравновешиванием весов - желательно - в безопасную сторону. Если один «федерал» - «зверь», то обязательно - в противовес - хороший «срочник»; если виноваты, то все - скопом (особенно безопасно «валить» все на народ - он «привыкши»). Период безопасного лезвия полуправды, братания с палачами (и с той, и с другой стороны), не успевшими или не пожелавшими умыть руки после бойни, период спасительного конформизма.
Однако, в противовес этому течению, есть другое - на уровне документальности, пугающей натуралистичности военных реалий, фиксирующее приметы времени.
Это - литература «шока», «выжимания» слез. Та необходимая почва, из которой может, в будущем, прорасти (должно прорасти!) зерно истинной литературы нохчи, равновеликой ему. Достойной его.
Сегодня - ожидание, «выжимание» из себя раба, мучительные потуги научиться говорить «правду, только правду и ничего, кроме правды».
Завтра - обретение своего «я»: и нацией, и литературой, призванной служить нации.
До тех пор, пока мы не заставим себя - через скорлупу конформизма, коросту неприятия и непонимания - дорасти в своем национальном самопонимании до уровня ушедшего в небытие чеченского фольклорного (эпосного!) «эго», мы так и останемся рудиментарным аппендиксом, неким забавным затейником «Пхьагал Бери» в стане гороподобных нартов. Недавний герой чеченской литературы - нечто почти бесполое, эклектирующее, индифферентное. Некий тропический, взращенный в искусственной тепличной среде, цветок. На сквозняке чужих помоек… Гаршинские - на грани отчаяния (с посылом в безумие) мотивы, андерсеновская меланхолия, вампиловские пролеткультовские страдания под перебор лорковской гитары (в непременной «борхесовской» или «фолкнеровской» тональности)… Подростки, выросшие «маленькие принцы» - в меркантильном взрослом мире. Черное и белое. Без риска дальтонизма. Чеховский человек в футляре, мутировавший в постороннего и стороннего ко всему человека-раковину Камю.
Но есть надежда на возрождение-прорыв-рождение из умершего зерна…
……………………………………………
Медленно соскребая коросту столетий с окон души своей.
Истово веря, что то сокровенное, что было и смыслом, и сутью, и целью нашего бытия, еще живо.
Встанем?
Попытаемся встать.
Из зловонной жижи чужой беспардонной лжи.
С шипом сомнений в отчаявшихся сердцах.
Навстречу Небу.
Навстречу Судьбе.
Навстречу себе - Неведомым.
Нынешняя востребованность - нами же! - нашей литературы (а значит, и полногласия) обнадеживает.
Хватит быть агнцами на жертвенных камнях Истории.
2003г., март.