Король эпизода

Михаил Фатахов
Михаил Григорьевич Ласточкин уже много лет жил один.
Жена ушла от него так давно, что он уже и не вспоминал, была ли она вообще. Да и какая нормальная жена выдержала бы такое. Ни какой-либо толковой работы, ни тебе стабильной зарплаты. Одни разговоры о будущем, расстройства, снова разговоры и снова расстройства. Не то, чтобы она не любила его. Любила когда-то. Даже, наверное, очень любила. Но что-то было в нем не так. Много раз она предлагала ему поговорить с её отцом – пенсионером, бывшим когда-то заместителем министра какого-го там машиностроения, чтобы посодействовал. Но нет же. Ласточкин наотрез отказывался. Гордость не позволяла. Дело в том, что Михаил Григорьевич был актером. Нет, не тем актером, которого снимают в кино в главных ролях, на которого специально ходят в кинотеатр.
Нет. Михаил Григорьевич был просто актером. Актером без специального актерского образования. Человеком, однажды случайно попавшим в кино, да так там и застрявшим. Нет, конечно, он не был бездарен. Скорее наоборот. Он был чудовищно талантлив. Эдакий - самородок из художественной самодеятельности одного закрытого НИИ. В бытность еще Советского Союза Михаила Григорьевича, тогда еще просто Мишку Ласточкина, снимали много. Он мелькал в известных на всю страну фильмах рядом с такими глыбами, как Юматов, Смоктуновский, Баталов, Ефремов, Лавров. Куда бы он не приходил, его всегда узнавали, были ему рады. Жизнь ему тогда казалась прекрасной, перспективы радужными. На него был нешуточный спрос. Ассистенты по актерам Ленфильма любили его и за глаза называли «король эпизода».
Но, вдруг, ни с того ни с сего рухнул Социализм и, нарушая законы общественного развития, ему на смену пришел Капитализм переходного периода неизвестно куда. И как-то постепенно Михаила Григорьевича приглашать сниматься перестали. Нет, еще были какие-то выступления по разным предприятиям, какие-то сводные концерты. Но они становились все реже и реже. Теперь такими заработками не гнушались даже народные артисты. Конкуренция стала дикой. Если раньше выступления Ласточкина были расписаны на месяцы вперед, то теперь хорошо, если удавалось срубить по легкому хотя бы раз в месяц. Именно так. По легкому. Михаил Григорьевич к деньгам, заработанным актерским трудом всегда относился легко. Для него это всегда была какая-то игра. Снялся в фильме, получил деньги, гуляй. И он гулял. Конечно, не на все. Нет. Но любил «общество». Благо, желающих «пообщаться» с популярным артистом, хватало. Обычно, наприглашав в кинотеатр на премьеру очередного шедевра какого-нибудь маститого режиссера массу знакомых и малознакомых людей, Михаил Григорьевич, нетерпеливо ерзая в кресле, ждал своего эпизода. И дожидался таки его.
Вот! Вот, видите? Олег Табаков. Сам. А вот он я, Михаил Ласточкин, в гриме и с бородой, лукаво усмехаюсь над проблемами главного героя и предлагаю ему простое и правильное их решение.
Отсмотрев свой эпизод, Михаил Григорьевич обычно расслаблялся. Глядел по сторонам, наслаждаясь произведенным на друзей эффектом. Оживлялся он только в конце, на титрах. Заметив свою фамилию в числе первых среди эпизодников, Михаил Григорьевич гордо выпрямлялся в кресле. «Поклонники» кивали головами, подтверждая: «Видели».
Куда теперь всё это делось? Куда?
Страна провалилось во времени. Народные артисты соглашались играть в проходных ролях. Труппы провинциальных театров заваливали своими фотографиями ассистентов по актерам на киностудиях.
Михаил Григорьевич стал часто пропадать из дома. Он говорил жене, что идет на кинопробы, а сам бесцельно слонялся по городу, плохо понимая, что происходит. Если раньше телефон в их квартире разрывался от предложений, то теперь хорошо если раз в полгода о нем вспоминали, да и то, в основном по большим праздникам, чтобы выступить в каком-нибудь бывшем подмосковном колхозе.
Ласточкин стал много пить. Друзья по старой памяти наливали ему. Иногда давали в долг. Тогда он гордо относил деньги жене и врал, что снялся в каком-то фильме. Только делал вид, что не помнит названия фильма и фамилии режиссера. Жена догадывалась, что он врет, но на что-то надеялась. А он продолжал ей врать. Говорил, что прошел отбор на какой-то там большой проект, который начнется через полгода. И вот тогда уж...
Но время шло. Проходил год, второй. Проект всё не начинался.
Потом возникал другой проект. И снова не начинался.
За несколько лет Михаил Григорьевич сильно пообтрепался. Он старался следить за собой. У жены ничего не просил. Сам штопал носки, стирал и гладил. Гордость не позволяла ему просить у жены денег. Он старался приходить домой позже, чтобы не есть приготовленный ею ужин, ссылаясь на то, что поел на студии.
И она не выдержала. Она просто ушла жить к родителям в их большую министерскую квартиру. Дочка десятиклассница ушла тоже.

Время шло.
Оставшись один, Михаил Григорьевич, чтобы иметь хоть какие-то деньги, сдал комнату двум приезжим из Азербайджана, в надежде так переждать трудные времена. Приезжие были вежливы и обходительны. Заплатили за два месяца вперед и уехали. А в квартире появились какие-то их дальние родственники.
Через два месяца Михаил Григорьевич заикнулся, было, про деньги, но напоролся на отказ. Дескать, они с ним ни о чем не договаривались, и живут тут в гостях у дяди Таира. Вот, когда он приедет, пусть Михаил Григорьевич с ним и разбирается.
Михаил Григорьевич подумал-подумал, да и махнул рукой. Непрошенные соседи, в общем-то, были людьми не злобливыми, даже, скорее добрыми и веселыми. Их малолетние детишки называли Ласточкина дядей Мишей и любили играть в его комнате, когда он отсутствовал. Они даже столовались вместе. Непрошенные жильцы относилась к Ласточкину почти как к родственнику.
Так и жили.
Пришло время, и Михаил Григорьевич выправил себе пенсию по старости. Набегавшись по инстанциям и насобирав справок, он нагреб, таки, на стаж и прибавку еще в пятьдесят рублей.


Как-то однажды неожиданно позвонила дочь и сообщила печальную весть. Мама умерла. Она сообщила отцу дату и место похорон.
На поминках бывшей жены Михаил Григорьевич первый раз увидел внучку. Девочка шарахнулась от незнакомого старика и спряталась за отца. Ласточкин не настаивал. Тихо сидел за столом, присоединившись к общему делу – поминкам.
Муж дочери Михаилу Григорьевичу сразу понравился. Ласточкин всё время называл его на Вы и пытался поговорить, но контакта не получилось. Зять вежливо слушал, но в разговор не вступал.
Михаилу Григорьевичу было неуютно среди этих хорошо и дорого одетых людей. Лица некоторых из них ему были знакомы. Он кивал им. Получал вежливый кивок в ответ. Но не более того.
Поняв, в конце концов, что пора и честь знать, Ласточкин засобирался домой. Никто не возражал.
Прощаясь с дочерью, Михаил Григорьевич, до этого державший себя в руках, вдруг заплакал. Дочь, не зная, как вести себя в такой ситуации попыталась успокоить его, спросила, как дела, работает ли, на что Ласточкин по обыкновению, стал врать, что всё в порядке. Работа есть, платят хорошо.
Помявшись еще немного в дверях, словно размышляя, поцеловать, не поцеловать, он решил не делать этого. Развернулся и пошел к лифту
Дочь, разумеется, не поверила ему. От неё не укрылись ни до невозможности изношенные ботинки отца, ни его свитер на голое тело, ни какая-то безысходность в его слезливых глазах.
Она стояла в дверном проеме и смотрела, как отец, угловато поддергивая ногу, подошел к лифту и нажал кнопку. Обернувшись, он кивнул ей головой, чтобы уходила.
Дорогая металлическая дверь почти беззвучно закрылась, и Ласточкин остался один. Голоса из квартиры стихли. Слезы вдруг сами по себе хлынули из его глаз. Они катились по щекам старого актерского лица и падали на пол. Словно очнувшись, Ласточкин, полез в карман за носовым платком. Вместе с платком он неожиданно для себя обнаружил в кармане несколько тысячных купюр. Сообразив, что, скорее всего, это дочь втихаря сунула ему деньги, он рванулся к двери и нажал на звонок.
Когда дочь снова открыла дверь, дочь только успела увидеть сомкнувшиеся дверки лифта. Деньги лежали на полу у входа.


- Ну и дурак! – так прокомментировал поступок Ласточкина его давний друг Тыркин, такой же «актер» как он сам. – Она тебе дочь, или кто? Обязана помогать.
Тыркин наполнил две стопки и поставил бутылку лимонной на стол.
- Не могу я у неё денег брать. Не могу, понимаешь ты это, дурья твой голова, или нет? – Ласточкин уставился в пол.
- Ладно! Давай, помянем представившуюся рабу божью! – Тыркин поднял стакан.
Выпили не чокаясь. Тыркин закусил салом с хлебом и откинулся на стуле.
- Внучка за зятя спряталась. Кто я им? Чего они от меня видели? – продолжал Ласточкин, глядя куда-то в пространство. – Я ж, даже леденца поганого не принес, а она мне деньги.
- Так принес бы, - Тыркни снова начал разливать.
- То-то и оно, принес бы! – Ласточкин опрокинул стопку, снова не закусив. – То-то и оно, Ваня.


Звонок с киностудии прозвучал настолько неожиданно, что поначалу Ласточкин не понял, чего от него хотят. Он лихорадочно стал что-то вспоминать. Кажется да. Кому-то что-то говорил, передавал какие-то фотографии. Так, давно же это было. Пять лет уж прошло. Он уж не тот, что был. Нужны новые фотографии.
Девушку на том конце провода это не интересовало. Она напористо заставила его записать телефон и явиться на кинопробы через неделю. Ему предложили роль. В эпизоде. Со словами.


- Да, не суетитесь Вы, сделаем! – молодой фотограф районной «Фотографии» небрежно включил свет и указал пальцем на стул. – Садитесь.
- Молодой человек, у Вас свет неправильно стоит, - попытался, было, возражать Ласточкин.
- Ты, малой, слушай его, мы ж актеры! – многозначительно поддакнул из дверного проема Тыркин, сжимая в руках затертое пальто Ласточкина.
- А по мне хоть, Папы Римские! Хотите художественное фото? Пожалуйста. Тысячу двести рублей. Каждый отпечаток – сто пятьдесят. Ну, что, будем работать? – фотограф насмешливо уставился на стариков.
- Черт с тобой, шкет. Снимай так! – Ласточкин уселся на стул. – Только не анфас. В три четверти давай.
- Подбородочек будьте добры чуть выше, будет лучше! – фотограф прильнул к фотоаппарату.
- Я знаю, как лучше! – процедил Ласточкин. - Снимай как есть. Так вот и снимай. Лучше, бл...
Ласточкин замер в образе.


Он растерянно стоял посреди коридора киностудии, не зная к кому обратиться. Десятки человек, с бумагами и без, проносились мимо него, не обращая на старика никакого внимания.
- Ласточкин!? – услышал он женский голос.
Михаил Григорьевич обернулся.
- Вы, вы! Идите сюда, - девушка-ассистент скрылась в дверном проеме.
Ласточкин, нерешительно двинулся по коридору.
Большая комната с длинным столом гудела как муравейник. Добрый десяток разновозрастных актеров сидели вокруг стола. Перед каждым лежало по нескольку листов. Некоторые, не обращая ни на кого внимания, читали, двигали руками.
Девушка в очках, позвавшая Ласточкина тронула за локоть какого-то мужчину лет сорока.
- Вот он. Пришел.
Мужчина обернулся, окинул Ласточкина взглядом.
Ласточкин засуетился.
- Подойдет, - сказал мужчина и отвернулся.
Ассистентша быстро протянула Ласточкину лист бумаги.
- Вот, заполните и распишитесь внизу. У Вас паспорт с собой?
- Да, конечно. И фотографии, вот, - Ласточкин полез в нагрудный карман.
- Это потом. Сейчас заполняйте анкету.
Ассистентша сразу куда-то ушла. Ласточкин, пошарив глазами, заметил свободный стул и поплелся, шаркая, к нему.


Анкета давалась ему трудно. Он тщательно выписал паспортные данные. Дата выдачи, прописка. Повертев в руках листок договора, Ласточкин отчего-то забеспокоился. Сидевший рядом молодой парень, заметив это, вопросительно уставился на него.
- Чего непонятно, отец?
- Я тут... Не понял..., - Ласточкин покрутил лист. – Это всё?
- Всё. А что еще должно быть?
- Нет. Я думал, там... Нет, - Ласточкин почти покорно положил лист на стол и вздохнул.
- Первый раз, что ли? – улыбнулся парень.
- Что? – не понял Ласточкин.
- В кино, спрашиваю, первый раз снимаешься?
- В триста двенадцатый, - на полном серьезе ответил Ласточкин.
- Шутник ты, отец!
- А кто тут шутит? – лицо Ласточкина вдруг стало серьезным.
Парень заинтересованно приподнял брови.
- А как Ваша фамилия?
- Михаил Ласточкин!
Произнес почти гордо. С достоинством.
- А-а! – вежливо ответил парень. - Игорь. Погребнюк, - парень протянул Ласточкину руку. – Будем знакомы?
Ласточкин немного неловко пожал протянутую руку.
Вошла ассистентша.
- Сдавайте анкеты.
Некоторые актеры встали и подошли ближе. Ласточкин дождался, когда все сдали анкеты и тоже встал.
- Я прошу прощения. Вы когда титры будете делать, моя фамилия Ласточкин.
- Я поняла, - девушка взяла анкету у Ласточкина.
- Я просто, чтобы не ошиблись, когда будете писать. А то, знаете, один раз написали Листочкин, а я Ласточкин.
- Я поняла, поняла. Ласточкин, - ассистентша обернулась к парню, сидящему за компьютером. – Сережа, раздай роли.
Парень встал с пачкой листов, подошел к столу, положил пачку на стол и стал раздавать сценарии в соответствии со списком.
Дошла очередь до Ласточкина.
Сергей протянул ему несколько скрепленных листов и сделал очередную отметку в списке.
- Ваша роль – старик-профессор. Все. Читайте пока. У Вас есть два часа.
Ласточкин огляделся по сторонам. Все читали, не обращая друг на друга внимания. В комнату постоянно кто-то входил, кто-то выходил. Желающие наливали чай в пластиковые кружки. Или насыпали кофе. Было душно и неуютно.
Ласточкин заставил себя начать читать. Постепенно втянулся.
Роль оказалась достаточно большая. Ласточкин насчитал шесть своих сцен. Это его обрадовало.
Игорь, сидевший рядом, быстро просмотрел листки, отложил их в сторону и начал строить глазки девушке напротив. О чем-то договорившись глазами, они вышли из комнаты.
Ласточкин дошел до конца и начал читать снова, пытаясь теперь отчетливей разобраться в перипетиях сценария. Он активно шевелил губами, гримасничал, будто проигрывая роль, часто смотрел то в начало, то конец. Выражение его лица постепенно изменилось, стало значительным, осмысленным, спина выпрямилась. В глазах появился лукавый блеск. Ласточкин, почувствовав себя в своей тарелке, оглядел остальных актеров.
Кто-то пил кофе, кто-то разговаривал тихо с соседом, кто-то просто читал одними глазами, не меняя выражения лица.
Неожиданно вошла всё та же ассистентша.
- Все здесь?
В дверь протиснулся Игорь со своей новой подругой. Ассистентша подождала, когда они сядут.
- Значит так. Жду всех завтра в десять утра. Автобус отходит в десять тридцать. Прошу не опаздывать. Текст всем знать наизусть. Есть вопросы?
Все тут же загалдели и стали собираться, не обращая друг на друга никакого внимания. Вопросов ни у кого не оказалось.
Ассистентша склонилась у компьютера и деловито о чем-то зашепталась Сергеем.
Ласточкин у недоумении поглядел на актеров.
- А..., у-у меня вопрос, - Ласточкин поднял руку.
На него никто не обратил внимания, все стали расходиться.
Ласточкин протиснулся к компьютеру.
- У меня, вопрос. Простите, а когда репетиция, пробы?
- Какие пробы? - Ассистентша подняла голову.
- Кинопробы. Грим. Костюмы.
- Зачем? – девушка непонимающе уставилась на Ласточкина.
- А репетиция?.. Как?.. Без репетиции как? – еще на что-то надеясь, упавшим голосом пробормотал Ласточкин.
- Всё завтра. И не опаздывайте. В двенадцать мы должны начать съемку.
Девушка, потеряв к Ласточкину интерес, отвернулась.
Лицо Ласточкина приобрело обычное выражение. Он неуверенно двинулся к вешалке.
- Пока, отец, - услышал он за спиной голос Игоря.
Ласточкин обернулся.
Игорь весело подмигнул ему и пошел догонять ждущую его подружку.


Ласточкин не спал всю ночь. Он читал и перечитывал сценарий, стараясь хорошенько запомнить текст.
Пошедший ночью дождь к утру только усилился. На дворе был уже декабрь, но осень не спешила уступать зиме её законные права.
В девять утра Ласточкин вышел из подъезда, кутаясь в свое потертое пальто, и поплелся в сторону метро.


Актеры суетились вокруг автобуса. Кто-то курил, кто-то уже сидел внутри. На переднем сидении расположилась гримерша. Пользуясь светом из окна, она накладывала кому-то из актеров грим.
Ассистентша в очках сразу заметила Ласточкина и двинулась к нему.
- Здравствуйте. Идите сразу на грим, а то можем не успеть. Первая сцена Ваша.
- А режиссер? Где он? У меня есть вопросы по роли, - Ласточкин вытащил из кармана сложенные листы сценария многочисленными пометками карандашом.
- Режиссер на площадке. Вот новый сценарий. Садитесь в автобус и учите текст.
Ассистентша сунула в руки Ласточкина отпечатанные листы.
- Вы снимаетесь первым. Начните учить с двенадцатой сцены. Остальное потом.
Отвернулась и пошла.
Ласточкин бросился, было, за ней, но из автобуса выглянула гримерша.
- Кто следующий?
- Вот, он, - не глядя, махнула на Ласточкина рукой через плечо Ассистентша.
- Проходите, - гримерша скрылась в автобусе.
Ласточкин растерянно покрутился на месте и покорно полез в автобус.


Ехали недолго.
Когда выходили из автобуса, Игорь, бросив свою подругу, подошел к Ласточкину. Тот был уже в гриме и в реквизитном пальто.
- Много вопросов задаешь, отец. Режиссер этого не любит.
- Я же по делу, - попытался оправдываться Ласточкин.
- Это не важно. Тут этого не требуется.
- А что требуется? – в недоумении Ласточкин даже остановился.
- Вопросов не задавать. Пока режиссер не скажет стоп, играй. Всё, - усмехнулся Игорь.
- Так ведь, - возмутился Ласточкин. - А что играть, играть-то что?
- А что написано, то и играй, - подмигнул ему Игорь. – А повезет, так и еще пригласят. Не дрейфь, отец, меньше бери в голову.
Игорь ушел вперед, а Ласточкин вдруг остановился, сжимая листочки сценария в руках.
- Дурдом какой-то, - проговорил он тихо.
Через два часа Ласточки уже сидел дома. На столе перед ним лежали пять тысяч рублей одной бумажкой – гонорар за съемки.


Тыркин, бережно теребя в руке пакет с пол-литрой и закуской, по обыкновению нажал два раза звонок. За дверью слышались детские голоса и близкий голос Ласточкина.
- А ну не балуй, иди. Иди, сказал! - Ласточкин открыл дверь.
- С почином тебя, Григорьич! – радостно прогремел Тыркин и ринулся вперед.
- Здоров, заходи! – буркнул Ласточкин, пожал протянутую руку и, шаркая, пошел в свою комнату.
Тыркин ввалился в квартиру. Стал раздеваться.
- А я, слышь, мимо проходил, дай, думаю, зайду. Ну, как там? На съемках-то? Мои фото передал? – проревел Тыркин, стараясь перекричать шумящих азербайджанских детей.
Он быстро скинул ботинки, пальто, и, подхватив пакет, бросился за Ласточкиным, обходя кувыркающихся мальчишек.
Ласточкин ничего не ответил.
Тыркин вошел в комнату и, не дождавшись ответа, стал выкладывать на стол нехитрую снедь: пол-литра водки, буханку хлеба, сыр, банку шпрот.
- Убери. Не буду я, - буркнул Ласточкин.
Тыркин нехотя взял бутылку и, помедлив, сунул обратно в пакет.
- Тогда чаю, что ли?


Ласточкин бросил пить. Лет тридцать пил каждый день, а тут взял и бросил. Месяц держался. Раз в неделю вежливо появлялся на киностудии и интересовался, когда покажут ту серию сериала, в которой он снимался.
- Что Вы всё время сюда ходите? – не выдержала Ассистентша. – Ваша серия называется «Удар в спину». В программе стоит на той неделе во вторник. В десять вечера.


Ласточкин несся домой через весь город, как на крыльях. Он не чувствовал под собой ног.
Придя домой, он долго сидел у телефонного аппарата, не решаясь поднять трубку. Наконец, не выдержал и набрал номер дочери.
К телефону подошел зять. Дочери дома не было.
Стараясь как можно меньше волноваться, Ласточкин сообщил зятю, что очередной раз снялся в кино. Назвал сериал и дату показа.
- Поздравляю! – буркнул в трубку зять.
- Ну что, съел? – спросил Ласточкин ехидно, предварительно положив трубку на телефон.


В день показа квартирант Мамед с женой накрыли стол в своей комнате, потому что у Ласточкина не было телевизора. А у квартирантов, напротив, телевизор был. Причем, очень большой и плоский. Ласточкин появился перед всем азербайджанским семейством в идеально выглаженном костюме, свежей рубашке и галстуке. Тыркин аж привстал.
- На народного артиста похож, как его, на Лаврова. В молодости.


Когда серия закончилась, все как сидели, так и продолжали сидеть. Даже дети, обычно шумные, вдруг притихли, глядя на Ласточкина.
Ласточкин сидел, как оплеванный. Его не только не упомянули в титрах, но даже не показали на экране.
- Вырезали, стал быть, тебя, Григорьич! – Тыркин почесался, взял со стола бутылку водки и стал разливать по рюмкам.
Ласточкин медленно встал со стула и тихо вышел из комнаты. В прихожей хлопнула дверь.


Замерзшее тело Ласточкина милиционеры обнаружили часа в четыре ночи, прочесывая подворотни. За ночь температура в городе вдруг упала с плюс четырех до минус двадцати пяти.
Незлобливо матерясь, милиционеры подняли легкого, как пушинка, Ласточкина, закинули в УАЗик к трем таким же ночным жмурикам, сели в машину и поехали дальше, дособирать ночной урожай .

© Михаил Фатахов, 2009