Она натирала щёки уксусом от старости, нацарапывала на ногтях молитвы от обид и засыпала при появлении сотой звезды на небе. Я любил её.
Она надевала красный цвет и прятала его под своими словами, которыми владела крайне умело. Она подрисовывала хвосты глазам-рыбам, плывущим друг к другу, но не достигающим цели. Она любила спать валетом и прижиматься ко мне всем телом, которое у неё всегда было жарким. Обхватив мои ноги, она отдавалась снам, отдавалась мне в своих снах. Я любил её.
Каждый кончик своих мыслей она заклеивала пластырем, зная, что в бесформенности нет конечности и каждая мысль может прорастать, если не натереть на ней мозоли. Она хранила в себе все времена года и доставала их из своей улыбки. Я любил её.
Она была ночным светом, который не обжигает и греет только сознание, но не тело. Я требовал от неё тепла. Мне хотелось быть так близко к ней, чтобы стать её частью, врасти в неё. Непонимание скоблило мне все внутренности. Мне нужно было понимать всё. Я придумывал теории и гипотезы, которыми душил нас. А для неё свобода – это шарф на ветру, неволя – шарф на шее. Но на её шее была петля. К ветру нельзя приблизиться, его нельзя понять или обнять. Она не любила ветер, она была им, была подобием ветра, ужасным его близнецом. Но я положил себя на жертвенник, чтобы понять её.
Я понял столько, сколько может узнать о Боге убитая в храме овца. Моя жертва не просто испепелила меня, она меня обезличила, обесчувствила и заставила тихо гнить, падая вниз, когда кажется, что ниже уже некуда…
Я не могу видеть, слышать, испытывать эмоции и думать. Вокруг меня грязь и запах гнили. Я не могу назвать это опытом, это просто дерьмо.
10.10.10.