Беззубые мошенники

 

 

 
       Мы все такие ужасные материалисты, нам в школе объяснили, что материя вся дана в ощущениях, и ничего такого, нематерильного, не существует, так и помрем сугубыми материалистами. Когда я говорю «мы», я не имею вас в виду. Вы человек молодой, и у вас еще есть время стать идеалистом, или еще кем-то, кем хотите тем и станете, вся проблема в том, чтобы действительно захотеть. А вот мы, бывшие советские пионeры и комсомольцы, наше дело конченое. Живем себе, живем, все ясно и понятно, и ничего такого не происходит, потому что не может быть никогда. А если что-то все таки случается, такое, из ряда вон выходящее, что ни в какие ворота не лезет и объяснению материалистичeскому не поддается, мы делаем вид, что не было этого. A ведь было... что же это было?
       Черная Tетка лет сорока, которую полагается называть African-American, в ярко-синем купальнике сидит на желтом полотенце, расстеленном на песке. Она ест зеленый виноград из пластмассовой коробки, пьет газировку из бутылки. Иногда она  ожесточенно чешется лопаткой сложенных вместе четырех пальцев, большой отставлен в сторону. Она чешет то под коленкой, то под мышкой, то скребет голову, пальцы у нее практически одинаковой длины, что мизинец, что указательный. Иногда ее короткий, аккуратно уложенный парик съезжает со лба вбок, на ухо, она возвращает его на место. У нее на руках длиннющие накладные ногти-когти, загнутые внутрь, накрашенные ярко красным лаком, на губах помада того же цвета, накладные ресницы нечеловеческой красоты.
      Черная Tетка оглядывается вокруг, вид у нее такой, как-будто она кого-то ищет, и вдруг замечает рядом с собой, на том же участке пляжа, двух женщин, очень похожих друг на друга. Женщины говорят на непонятном ей языке, и выглядят совершенно out of place,  очень белыми, ничего не понимающими. С ними будет несложно, думает Tетка. Они из тех, кто не умеет сказать «нет». Тетка поправляет парик, кидает в рот виноградину, потом поворачивается к женщинам, смотрит на них, улыбается.
       Одна из женщин, та, что помоложе, отвечает ей улыбкой, смотрит прямо в глаза. Так и есть, не знает главного правила игры: никогда не смотри в глаза незнакомым, не устанавливай контакта. Теперь она попалась, Tетка ее уже не выпустит.  Она начинает разговор, что-то о погоде, какой день сегодня хороший, просто замечательный. Не важно что сказатъ, они все равно ответят, не решатся игнорировать Черную Тетку, мать и дочь, мама звучит одинаково на всех языках. А любобытная мамаша, задает много вопросов. Нет, Тетка языка не знает, но интонация вопросительная, да и что там понимать, эти глупые белые такие понятные, у них все на лицах написано.
         Эта молодая, имя Мона, редкое имя,  какая-то стеснительная. На вопросы отвечает, улыбается доверчиво, но сама вопросов не задает, и беседу не поддерживает. Тетка показывает на свой виноград, рассказывает что вот это ее ланч, она на диете. Все на диете, и эти белокожие толстушки наверняка хотят похудеть, эта тема должна их заинтересовать. Мать  спрашивает, дочь переводит, они что-то обсуждают, смеются и ... замолкают, смотрят вперед, на залив. А надо, чтобы они на нее, на Тетку смотрели. С этими иммигрантами все-таки трудно, как-то они плохо концентрируются на Тетку, и чему их только в школе  учили? Хотя какие там школы, в этой, как они сказали? Юкрэйн? Ук-ра-и-на? Где это, в Европе где-нибудь? И море у них там есть? Черное, они сказали? Издеваются, что ли?  Да нет, не похоже, они простодушные, правду сказали.
        Тетка щелкает пальцами, как делала когда-то, давным-давно, миссис Райт, ее школьная учительница, когда хотела привлечь внимание класса. Сработало, Мона повернулась, смотрит, улыбается. Тетка встает, достает фотокамеру, просит ее сфотографировать на фоне залива. Они идут к полосе прибоя, Тетка проходит вперед, к воде, встает вполоборота, принимает позы: снимите меня так, снимите меня эдак. Мона охотно фотографирует, какие отличные снимки получаются, говорит.
Сессия закончена, они идут обратно, наконец-то беседуют.
        – Ах, вы тоже из Манхэттана, надо же, и мне туда же, ах, у вас машина, как удобно, не то что на автобусе. Ах, я приехала на автобусе, это так долго и неудобно, очень много остановок, ужасно медленно, ну просто два часа в автобусе, – внушает тетка, голос у нее становится низким, слегка хрипловатым, – мне будет гораздо удобнее на машине. А где вы там живете? У вас кондо? Ах, снимаете?
        Тетка несколько разочарована, но ничего, ничего, у таких обычно дома есть ценности, какие-то деньги наверняка, и украшения, все-таки день не совсем пропал. Они доходят до своего места, Mона садится на раскладной стул рядом с матерью, начинает ей что-то обьяснять, оглядывается на стоящую рядом и продолжающую горловое воркование Тетку, спрашивает:
        – Вы на какой, на Сто Сорок Пятой живете? – смотрит на Тетку снизу вверх.... и замолкает.
        В это самое мгновение, при взгляде снизу вверх, она вдруг вошла в тетку, через красное горло наверх, в голову, и увидела Теткины красно-фиолетовые мысли. Там, в этих мыслях, были какие-то комнаты, заставленные тесной мебелью, застеленной кружевными салфетками, книги на полках, на каком-то незнакомом ей языке, цветы в горшках на окнах. На полу возле дивана лежала женщина, она накрывала голову руками, между пальцами сочилось что-то красное. Секретер красного дерева был открыт, и какие-то руки с ярко-красным маникюром рылись в многочисленных ящичках, доставали украшения и деньги и кидали их в открытую сумку, стоящую на полу. Руки двигались быстро-быстро, делали свое дело, и вдруг сложились лопаткой и почесали бедро, и Мона поняла, что это Теткины руки.
        Она закрыла глаза и выпала из красно-фиолетового тумана на пляж, на свое складное кресло; открыла глаза, посмотрела на мать, тронула ее рукой и они обе молча отвернулись к заливу.
      Тетка понимает:
      – Что-то изменилось. Так хорошо шло, и вдруг что-то случилось, на ровном месте, что? Ничего не понимаю, – думает Тетка.
      Мона поворачивается к maman, что-то ей говорит на своем языке  и они замолкают. Смотрят перед собой на воду. Тетка пытается продолжать беседу, но нет, Mона  не идет на контакт. Ответила односложно, не глядя, и смотрит на залив.
       – Как-бы полицию не позвали, – думает Тетка, – ну их.
Она складывает полотенце и виноград в пляжную сумку, встает и уходит.
       Когда смотришь на человека снизу, он совсем не так выглядит, чем если на него смотреть на том же уровне или , к примеру, сверху. Снизу все полнее кажутся, и видно волосы, которые в носу растут, и бородавку на подбородке, а если объект рот откроет, что-нибудь сказать захочет, даже если очень умное, то видно его зубы,  верхнюю челюсть. Так вот, у Tетки в синем купальнике не оказалось зубов справа. Совсем, ни одного зуба на верхней челюсти, от резца вправо до коренного. Когда Мона это увидела, так с перепугу и заглянула куда не надо.
       Подумаешь, мистика, зубов нет. А знаете, сколько стоит зубы вставить? То-то и оно, дорого, так что ничего необыкновенного в этом нет. Тетка деньги копит, как накопит, так и вставит, сплошной материализм.
        Блажен кто верует, тепло ему на свете. А как вам понравится такое продолжение нашей истории? Вернее, не продолжение, а, скорее, предистория, если следовать правде событий.
        За две недели до пляжного соприкосновения с Теткой едет Мона  на машине по ФДР (это хайвей на Манхэттане, имени Франклина Делано Рузвельта). Позднее утро, тепло, солнечно, она к подружке в Квинс направляется, движение идет нормально, без задержек. Руль, слегка шершавый, скользит по ладоням, педали пружинят, вся материя дана в упругом ощущении.
        Вдруг справа по ходу движения Мона слышит сигнал. Кто-то непрерывно сигналит, просто сел на клаксон.
        – И кто это так сигналит, где полиция, почему не пресекает? – думает она, и едет дальше.
        А сигнал не умолкает, и вот смотрит она вправо и видит: блестящая светлокоричневая машина, не новая, но видно, что не дешевая, а в марках она все равно ничего не понимает, едет по правой полосе с ее скоростью и непрерывно сигналит. А в машине за рулем черный мужчина, которого полагается называть African-American. Такой лет пятидесяти, среднего телосложения, прилично одетый. Увидел он, что Мона на него смотрит, опустил стекло, как закричит, как руками замашет.
        Она тогда тоже стекло опустила, прислушалась, а он кричит, что у нее сзади из автомобиля дым идет, и ехать нельзя, а то мотор взорвется. Она посмотрела на температурный датчик, показывает, что нормально все. В зеркале заднего вида никакого дыма не видно. Да ну его, этого Дядьку, чего выдумал, думает она и едет себе дальше.
Вот уже и поворот с хайвея на мост, первый светофор, красный свет. Она останавливается, и через секунду справа возникает все та же машина, и тот же Дядька выглядывает в окно и повторяет свой текст.
         – Так что же, – говорит она, – я сейчас в страховую компанию позвоню, пусть они мне техпомощь вышлют.
         – Да нет, что вы, – отвечает Дядька,  – вам же страховку повысят. Если хотите, остановитесь за поворотом, я вам помогу.
Мона думает:
         – А чего такого, мы же в городе, народ кругом, что может случиться?
Она заворачивает за угол и останавливается у обочины.
         И вот стоит она у какого-то длинного глухого забора, дома, тротуар и прохожие через дорогу в четыре полосы, на другой стороне улицы, а Дядька останавливает свою машину сзади за ее машиной, выходит, подходит к ней, вполне приличный на вид мужчина, и просит ее открыть капот. А она не знает, где в ее машине этот самый рычажок, никогда не пользовалась. Дядька очень мило улыбается и предлагает ей выйти из машины. Мона выключает мотор, вынимает ключ из замка, забирает свою сумку и выходит из машины. Тогда Дядька, все также мило улыбаясь, заглядывает в ее машину, чего-то там нажимает, и капот приоткрывается.
         Дядька открывает капот, озабоченно смотрит на мотор. Мона смотрит тоже и  не видит никакого дыма. Только она собирается об этом сказать, как подъезжает белый минивэн, старый, помятый, с черными граффити на боках и останавливается впереди ее машины. Из минивэна выходит здоровенный черный мужик в драной футболке, подходит к ним и говорит:
         – Привет, народы! Я вижу, у вас проблема с мотором? А я вот как раз механик, еду себе на работу в гараж и вижу, у людей проблема, ну я и остановился, надо же людям помочь.
         И дальше он разговаривает только с Дядькой, на Мону и не глядит, словно ее тут и нет, а может, и не было никогда.
         Они обсуждают, что могло бы случиться с мотором, и Драный предлагает посмотреть снизу. Он берет из багажника Мониной машины коврик, ложится на него и ловко задвигается под машину, в рука у него откуда не возьмись возникает гаечный ключ, и он стучит им по машине снизу.
         Мона отводит взгляд в сторону, на дорогу, трет лоб и до нее наконец-то доходит, что происходит что-то неправильное. Как-будто она пешка, которую сбросили с шахматной доски, а партия продолжается, но уже без нее. Внутри нее возникает одно слово, и оно растет. Это слово «Нет».
         Она говорит:
         – Не трогайте мою машину, уходите, я не хочу, чтобы вы что-то с ней делали.
Никто ее не слушает, Драный продолжает стучать ключом и вдруг из-под машины возникает зеленый ручеек. Он бежит к тротуару, веселенький такой, и плохо пахнет. Драный вылезает из под машины и смотрит на Дядьку, ждет указаний.
         Дядька делает жест рукой, и в этот момент Мона, в полном отчаянии, достает из сумки кошелек, вытаскивает из него двадцать долларов и протягивает Драному:
         – Берите, это вам, и уходите, оставьте меня в покое, не делайте ничего с моей машиной больше, я не хочу. – Она говорит громко, почти кричит.
         Драный смотрит на Дядьку, прочитывает что-то на его лице, склоняет голову и говорит Моне:
         – О'кей, спасибо. – Забирает деньги и уходит, уезжает. Исчезает и Дядька, их машины мгновенно растворяются в движущемся потоке.
         Мона садится в машину, переводит дыхание и звонит 911. Минут через десять подъезжает полицейская машина. Она объясняет ситуацию, полицейский открывает капот, смотрит и говорит:
         – У вас весь антифриз слит.
Он спрашивает о приметах атаковавших ее людей и машин, Мона описывает, задумывается и вдруг вспоминает:
         – У этого, Драного с минивэном, нет зубов на верхней челюсти, от резца до коренного, с правой стороны.
Полицейский отходит в сторону, что-то говорит по телефону, потом ждет. Через несколько минут возвращается, склоняется к окошку машины и говорит:
         – Мэм, мы проверили по району, таких машин в указанном направлении не появлялось, их нет как не было. Спасибо за сигнал, мы будем иметь это в виду. А вам я бы посоветовал ехать на заправку, залить антифриз, а то спалите мотор.
          Он доброжелательно улыбается, выпрямляясь, и Мона ясно видит снизу -  у него нет зубов на верхней челюсти справа, от резца до коренного.
11/1/2010