Я не женат, не пью, не курю, не привлекался.
Менеджер среднего звена, среднего роста, средней внешности.
Нет, не так. Что-то не получается у меня писать про себя. Буду писать как придется.
Все началось с кофе. Я пью очень много кофе. Когда еще была жива мама, она постоянно напоминала о том, как это вредно. Но мамы уже нет, а остальным до меня попросту нет дела.
Разве что на работе начальство устроит разнос, или на общей кухне бабка Кукушкина обматерит за убежавший на плиту бульон из-под пельменей. Вообще-то, она хорошая. Просто жизнь у неё тяжелая была. Наверное. Поэтому она такая больная и нервная. Но впрочем, я не об этом хотел рассказать, хотя в нашей коммуналке персонажей – на целую книгу хватит.
Взять хоть Альфреда. В прошлом он занимался вольной борьбой и увлекался чтением – до сих пор распродает свою домашнюю библиотеку. А потом он начал пить, и так потихоньку и незаметно спился. Но вкуса к красивой жизни не потерял. Поэтому, в хорошие дни, когда ему удается сшибить на выпивку и закуску, он собирает друзей и подруг, и на коммунальной кухне под звуки радиоприемника пьяные пары кружатся в танце, натыкаясь на столы и сшибая табуретки. И сам черт им не брат, не говоря уже про бабку Кукушкину. Тем более, что она к таким праздникам жизни относится с пониманием. Она и сама не прочь выпить. А когда выпьет, любит петь с соседками. Теплыми летними вечерами они пьют и поют прямо во дворе.
В общем, все и каждый знают, как надо радоваться жизни. Все, кроме меня. Я так не умею и поэтому, когда мне предлагают выпить, трусливо отказываюсь, и сутулясь, убегаю к себе в комнату со своими отваренными пельменями или жареной картошкой. Хорошо, что у меня есть электрический чайник и растворимый кофе можно разводить не выходя на кухню. Сколько раз я собирался купить электрическую плитку, чтобы и готовить прямо в комнате и все никак не получалось. Руки не доходили.
А однажды руки не дошли и до кофе. И он кончился. Весь день я мучался, прямо как какой-то кофейный наркоман. На работе меня тоже никто кофе не угостил, до получки было еще два дня, в то время как денег уже практически не осталось – только на проезд. Хорошо еще, что я не курю, а в холодильнике всегда есть дежурная пачка пельменей.
На второй день кофейной ломки я поймал себя на том, что отчетливо почувствовал бодрящий кофейный аромат, от которого у меня просто закружилась голова. Я оглянулся на розетку в стене и принюхался – неужели Альфред решил завязать со спиртным и перешел на чай и кофе. Но нет, из розетки, как и всегда, резко пахнуло перегаром и дешевым табаком.
Тогда я пододвинулся к экрану телевизора и потянул носом – последние сомнения пропали, запах шел от экрана. А на экране герой с аккуратными усиками и волевым подбородком уже подносил дымящуюся чашечку с кофе веселой и хорошенькой блондинке. Она беззаботно качала маленькой ножкой в соскальзывающей с неё домашней туфельке с помпоном. Шелковый халатик мягко облегал её круглые плечи и полную грудь. А запах кофе смешивался с запахом её сладких, цветочных духов.
Остаток фильма прошел как в тумане. Он все таки соблазнил её, эту красотку, похожую на мою любимую, неподражаемую Мэрилин. И я, со своим внезапно проснувшимся даром, не только увидел эту сцену соблазнения, но и, простите за натурализм, унюхал. И в какой то момент, мне даже показалось, что я стою незримым столбом возле широкой и низкой кровати, на которой нежное и белое тело тонет в простынях под телом бронзовым и мускулистым, содрогаясь в сладких конвульсиях.
После этого фильма я сразу же лег спать, чтобы не растерять удовольствия от увиденного. А то ведь в наше время по телевизору показывают в основном такие вещи, от которых остается совсем другое послевкусие. Как будто вместо ароматного кофе, которое ты собирался выпить, тебе пришлось вылизать Альфредову пепельницу.
Кофе я потом купил, конечно, но с того самого дня со мной стали происходить настоящие чудеса. Я стал чувствовать запахи фильмов и передач, и это было до того увлекательно, что я стал подсаживаться поближе к экрану, чтобы насладиться открывшимися возможностями в полной мере.
Однажды я таким образом просматривал передачу про Гавайи. Наслаждался свежестью океана и торпической зелени, а когда камера подъехала к какому-то экзотическому цветку, я не смог удержать восторга и ахнул. На меня повеяло ванилью и еще чем-то, что я уже нюхал в глубоком детстве. Пришлось поднапрячь разомлевший от гавайских видов мозг, и я вспомнил, что так пахло у нас в комнате долго-долго, после того как я нечаянно пролил мамины французские духи. Бедная мама даже плакала от огорчения, в те времена настоящие французские духи были роскошью. Ей они достались совершенно случайно и других она себе так больше потом и не купила.
- Слышь, Костян, ты чего это к телеку прижался? Ты так ослепнешь вконец.
Альфред. Постучать забыл, но забота его приятно тронула.
- Да это я так, - мне стало неловко, как будто меня застали за чем то непристойным, - цветок вот тут. Не видел никогда такого раньше.
- Костик, дай взаймы стоху, а?
- У меня нет, Альфред, - честно сознался я, - сам до зарплаты тяну.
- Куда ты деньги деваешь? – удивился сосед, - не пьешь, не куришь.
- Зарплату задерживают, - вздохнул я. Глупо объяснять вечно пьяному Альфреду тонкости продаж, на процентах с которых я сижу.
- Ну ладно, пойду тогда попробую Изе Довлатова продать.
Изольда была нашей соседкой. Высокая, худая, трепетная, с тревожными оленьими глазами. Она напоминала мне олененка-переростка, хотя на вид ей было уже ближе к сорока. Семьи у неё не было, друзья к ней не заходили, на кухне она не танцевала и во дворе не пела. Однажды она все таки обзавелась другом – привела в свою комнату собачку. Собака охраняла территорию предприятия, на котором работала Изя. Однажды одна из собак, а их там была целая свора, порвала дорогие брюки кому-то из начальства, и поступило распоряжение всю псарню, прикормленную добрыми людьми, ликвидировать.
Изольда заметалась в поисках убежища для своей любимицы – мелкой, пучеглазой, беспородной Белки. Так и не найдя желающих на нервную и сварливую сучку, она привела её к себе в комнату, краснея от собственной смелости. Кукушкина даже охрипла, пытаясь выразить свое неодобрение такому нахальному поступку. Ситуация осложнялась тем, что Белка, привыкшая облаивать всяк и каждого, продолжала этим же заниматься несмотря на все увещевания бедной хозяйки, пока та, краснея, как кумач, тащила её на поводке мимо изрыгающих проклятия соседей.
Кончилось все плохо для Изольды и Белки, но хорошо для всех остальных. Белка, сорвавшись с поводка, наелась на помойке какой-то дряни и скоропостижно скончалась, её хозяка снова осталась одна, а глаза её стали еще печальнее.
Пожалуй, я поторопился, сказав, что я один не умею радоваться жизни. Просто я позабыл про Изю. Да и как не позабыть, если её практически не видно и не слышно.
Ну да ладно, дело не в ней, я не про неё хотел рассказать.
Ну так вот, Альфред оставил меня в покое, я запер дверь и приник к экрану. Мне хотелось досмотреть передачу, от которой отвлек меня сосед. Гавайи сменились какими-то дикими пляжами. Океан был хмурым и с ревом бросал на берег огромные волны. Они разбивались об мокрый песок и с шипеньем отползали обратно, оставляя перекатывающиеся камушки, обломки ракушек и пучки темных водорослей. Вдоль прибоя семенили маленькие смешные птички. Они клевали невидимый корм и ловко отбегали от накатывающих волн, рискуя быть смытыми в океан. Мне захотелось разглядеть их получше, я напрягся и ... в лицо мне полетели соленые брызги, а я буквально задохнулся от ветра. Я стоял совершенно обалдевший, чувствуя мокрый холодный песок под ногами, а в следующую секунду набежавшая волна окатила мои старые джинсы до самого колена. Чайки кричали прямо в уши, а мелкие птички продолжали на ходу рыться в песке, не обращая на меня ни малейшего внимания. Не то они не боялись людей, не то я для них оставался невидимым.
В мокрых джинсах и футболке я полез в воду, но волны были такими высокими и сильными, что меня захлестнуло с головой, швырнуло на дно и потащило обратно к берегу. Повинуясь инстинкту самосохранения, я задержал дыхание, и зажмурив глаза, поплыл, или лучше сказать, пополз вперед. Волна откатилась назад, а я, поднявшись на ноги, выкарабкался на безопасное расстояние и перевел дух. Я был мокрым с головы до ног, меня трясло от возбуждения. Щеку саднило, я провел по ней рукой и увидел кровь – ободрал об шершавый песок, перемешанный с фрагментами ракушек. Почему-то мне не было страшно, мне было чертовски весело. Я чувствовал себя свободным и полным жизни; мне хотелось бежать по пустынному и бесконечному пляжу и кричать от счастья. Но совершенно неожиданно меня выбросило обратно в мою комнату и я, сидя на своей старой табуретке, ошарашенно наблюдал картинку, в которой я только что побывал, и ползущие по ней титры.
Началась реклама собачьего корма. Разглядывая бодро скачущих псов, я пытался сообразить, что со мной только что произошло. Показалось ли мне, или я на самом деле побывал на берегу океана?
«А может, это Альфред чего-то у себя курит, а меня с этого несет?» - вспыхнула шальная мысль и я с подозрением покосился на розетку, излучающую по своему обыкновению вонь стеклоочистителя и дешевых сигарет. Или папирос? Не важно, впрочем. Запах шел самый обычный, никаких посторонних вливаний не содержащий. Значит, причина моих галлюцинаций не в этом.
Я начал замерзать в мокрой одежде. Не май месяц на дворе, а отопление еще не включили. Стоп! Но ведь это означает, что я и правда там был. Или мне только кажется, что одежда мокрая?
Дрожа от холода, я быстро переоделся в сухое и зажав в руках футболку, осторожно вышел за дверь. Что я собирался сделать, я и сам точно не знал, так как пребывал в состоянии жуткой растерянности. Так я и стоял в нерешительности в пустом коридоре, в то время как все нормальные люди смотрели очередную серию популярной бандитской эпопеи, пока дверь не щелкнула поворотом замка и не впустила грустную и тревожную Изольду.
Она кинула на меня недоуменный взгляд, поздоровалась и хотела уже юркнуть к себе в комнату, но я, толкаемый жаждой истины, прокашлялся и сказал
- Добрый вечер, Изольда, - отчества её я не знал, - не могли бы вы мне помочь?
- Да, конечно. – с неожиданным энтузиазмом, хотя и несколько смущенно отозвалась она.
- Эта футболка мокрая ... или сухая? – задал я совершенно дурацкий, но очень важный для меня вопрос.
Изольда посмотрела на меня глазами оленя, полного сострадания к загнанному собрату, но все же подошла, пощупала предмет анализа
- Мокрая.
- Понятно, - с каким то радостным злорадством пробормотал я.
- Что понятно?
- Понятно, что мокрая. Я думал, мне показалось.
И чувствуя себя совершенным идиотом, поблагодарил соседку и заторопился обратно.
С той поры, не так часто, как хотелось бы, но все же удавалось мне совершать кинопутешествия.
Я заметил, что легче всего получается слиться с экранной действительностью на голодный желудок, а также в состоянии легкого недосыпания, и принялся экспериментировать.
Начал я с того, что отказался от ужина, и поначалу довольно легко перенесся на какой то восточный базар. Меня, к моему удивлению, никто не замечал. Наверное, я даже мог бы что нибудь стащить. А может быть и нет. Но как бы там ни было, моя совесть не позволила этого сделать. Ведь я был воспитан на рассказах про маленького Ленина, и до сих пор хорошо помню, как он страдал и мучился, пока не признался в неблаговидном поступке. Правда сам поступок размыло в памяти . По моему, это была какая-то разбитая ваза.
Поэтому я бродил среди кальянов, тускло поблескивающих медными узорчатыми боками, роскошных халатов, вышитых золотом, любовался на дивные тяжелые украшения и восхищался фантазией ювелиров, равно как и богатством выбора, но ни к чему не прикасался. Но в конце концов снова очутился в своей комнатушке перед телевизором, а о путешествии напоминал только сладкий яблочный дух от кальяна, который курил торговец ювелирными украшениями. Он впитался в мою одежду и убеждал меня в том, что все было по настоящему, а не просто привидилось.
Мое тело приспосабливалось к новым условиям удивительно быстро. Оно привыкло к отсутствию ужина и мне не удавалось войти в нужное состояние. Напрасно я крутился перед экраном, пытаясь унюхать то, что там происходило, в надежде, что меня выбросит по ту сторону.
Тогда я сократил время сна и стал спать всего по три часа в день. Режим питания тоже пришлось поменять, как и рацион – булка, кофе, печенье, чипсы, яблоко. Я даже перестал покупать пельмени во избежание соблазна. Жизнь моя от этого стала только лучше. Мне уже не надо было ходить на кухню, и проскользнув по коридору в свою комнату, я запирался перед телевизором. Дрожащими от нетерпения руками щелкал пультом, пытаясь найти подходящую для кинопутешествия программу.
Так я побывал на Мадагаскаре, в Риме и Рио-де-Жанейро.
Путешествия были короткими, но я успевал проникнуться духом и атмосферой мест. К моему великому удивлению карнавал в Рио мне совершенно не понравился. Он меня оглушил – и звуками, и запахами, и цветами. Всего было слишком, с избытком. Моя энергетика совершенно не совпадала с энергетикой темпераментных и энергичных бразильцев. Мне стало так дурно, что я поднялся с табуретки и на дрожащих ногах побрел в ванную, чтобы умыться и прийти в себя.
Из зеркала на меня глянул худой и изможденный молодой человек, с темными кругами под беспокойными глазами, с бледной кожей и потрескавшимися губами. Я с трудом в нем узнал себя. А ведь раньше я был пусть и не упитанным, но так сказать, в теле. Меня это даже огорчало, девушки таких, как я, игнорировали. Они не любили тела, покрытые жирком, им нравились стройные и мускулистые. Я вздохнул – мускулов от моего голодания не наросло, а ходячие скелеты тоже не идут нарасхват.
Не вытирая лица, я, покачиваясь, вышел в коридор и наткнулся на тихую, как тень Изольду. Она стояла прямо за дверью, не то ожидая своей очереди, не то поджидая меня.
- Костя, - робко обратилась она ко мне, - с тобой все хорошо?
В её голосе прозвучала такая искренняя забота, что я чуть было не расплакался. Изольда была ненамного меня старше, может быть лет на десять-двенадцать, но отчего-то она мне напомнила маму.
- Да все нормально, - выдавил я, взяв себя в руки.
- Ты не подумай, что я навязываюсь, но после того случая, с футболкой, тебя совсем не видно. Боже, как ты похудел! – вырвалось у неё. Она наконец рассмотрела мое осунувшееся лицо в слабом свете электрической лампочки в двадцать ватт, торчащей из единственного на весь коридор плафона у самой входной двери.
- Пойдем, Изольда, я тебе что-то покажу! – решился я, неожиданно для себя самого.
Я схватил её за прохладную, невесомую ладонь и потащил к себе в комнату. Встревоженая Изя не сопротивлялась, а послушно следовала за мной.
- Вот! – торжественно указал я на телевизор, затащив её в свою скромную обитель.
- Что, вот? – не поняла она.
- Ах, да! – я закружился в волненни по комнате. - Да, я понимаю, это все со стороны выглядит глупо! Садись на диван, я тебе сейчас все расскажу.
Изольда с сомнением посмотрела на мой старенький продавленный диванчик неопределенной расцветки, на книжную полку от пола до потолка, заставленную сочинениями Горького, Толстого, Шолохова и прочих маститых писателей. В выборе литературы не было никакой системы, мама брала то, что давали на работе во времена дефицита. Кинула взгляд на стол под цветастой клеенкой, оставшийся от мамы, и табуретки вокруг него. Улыбнулась медвежонку, сидящему на полированном одежном шкафу, таком же древнем, как и он сам. И села, как лебедь, на диван, поправляя юбку на коленях своими тонкими, длинными пальцами.
- Может быть, кофе? – проявил я гостеприимство.
- Нет, я по вечерам кофе не пью, - отказалась она. – Не уснуть потом.
- А я пью, мне, наоборот, спать нельзя, так помогает, - доверчиво признался я.
Даже в приглушенном оранжевым абажуром свете старого тошера стало заметно, как изменилось её лицо.
- Костя, что с тобой? Почему тебе нельзя спать? Что все это значит? Я, конечно, относительно недавно здесь живу, но все равно – никогда тебя таким не видела.
- Да нет, это я просто неправильно выразился, я стараюсь не спать, чтобы чувства острее были.
И я рассказал Изе про мои новые открывшиеся возможности, благодаря которым я могу перенестись куда только захочу. В рамках телепрограммы, конечно.
Изольда смотрела на меня недоверчиво. И я её понимал – кто в такое поверит.
Тогда я попытался ей продемонстрировать все то, о чем рассказал, и придвинув табуретку к самому экрану, стал принюхиваться и приглядываться к полям тюльпанов за спиной у журналиста, рассказывающего о Голландии.
Но мне не удавалось сосредоточиться, и поэтому у меня ничего не получилось. Изольда, тихо сидевшая у меня за спиной, кашлянула. Я повернулся к ней
- Ты думаешь, я вру, да? – Мне стало неловко.
- Нет, что ты, - ответила она вполне искренне, - просто ты можешь заблуждаться.
- А как же тогда футболка? – вспомнил я. – Ведь она промокла в океане! Значит я там был.
- Костя, почему ты всегда один? Почему у тебя нет друзей, нет девушки? – совершенно неожиданно сменила она тему.
- А почему ты одна, Изольда?
- Наверное, я не создана для семьи, - она как-то беспомощно пожала плечами, - я уже была замужем и больше не хочется. Мне хорошо одной.
- А из-за чего вы развелись? – совершенно бестактно брякнул я. И тут же об этом пожалел, потому что её глаза подозрительно увлажнились.
- Это долгая история, Костя. Мне бы не хотелось вдаваться в подробности. Развелись, разменяли квартиру. И я больше не хочу никаких отношений. Слишком больно, когда они рвутся. – Она помолчала немного и улыбнулась через силу – «Чем больше узнаю людей, тем больше нравятся собаки». Кто это сказал, не помнишь?
- Нет, не помню. Так может тебе собаку завести – я определенно растерял весь свой такт, просиживая перед телевизором.
- Ты что, Костик. Помнишь, какая буря разразилась, когда я привела Белку? – и глаза её опять заволокло слезами. Это было невыносимо. Я отчаянно пытался сообразить, как же сменить тему, чтобы не видеть больше её слез.
- Может быть тебе накопить на изолированную квартиру? – родил я гениальную в своей простоте идею.
- Не смеши. Даже если я перестану есть совсем, это не поможет. Ты знаешь, какие сейчас цены на недвижимость? За границей дешевле!
- Даааа, - только и смог ответить я.
- Почему ты один, Костя?
- Не знаю, - честно ответил я, - когда я был маленьким, у меня был хороший друг, Дюха. Мы с ним книжками менялись, с сарая с маминым зонтиком прыгали, один раз даже хотели воздушный шар сшить и накачать горячим воздухом, чтобы улететь далеко-далеко. Только у нас ничего не получилось, конечно. А потом его семья уехала, и я так его больше никогда не увидел. Сначала он мне писал, а потом перестал. И я даже не знаю, где его теперь искать.
- А на работе? Неужели там не с кем общаться?
- На работе как-то не складывается у меня. Да и с работами у меня не складывается. Закончил интститут и никак не найду свое место в жизни. Столько мест уже поменял. Чувствую себя совершенным неудачником... Вот сейчас работаю. Менеджером. По продаже стройматериалов. Зараплата минимальная. Но обещали проценты с продаж. А из меня продавец, как из тебя штангист. Наверное, скоро вообще выгонят.
И как в воду глядел – буквально на следующий день объявили о моем сокращении. Я даже не удивился, потому что был к этому готов. Неприятно только было нечаянно подслушать разговор коллег, которые за открытой дверью громко спорили – подсел ли я на наркотики, или просто пью не закусывая, и оттого у меня такой измученный вид. Странно, что когда я допил третий стаканчик с водой из куллера в коридоре, и вернулся к своему столу, они не попросили у меня напрямую развеять их сомнения. Все трое моих сотрудников – амбициозная мать-одиночка Рита, наглый и пробивной Павел Петрович и старая грымза Аделина Михайловна – сделали отсутствующие лица и занялись своими делами. Рита начала обзванивать клиентов, Павел Петрович на своих коротких ногах покатился с бумагами к начальству, обдав меня ветерком, а грымза Аделина, поджав губы, полезла в стол за припасенным к чаепитию печенью.
Я возвращался домой опустошенный. Пусто было в душе, пусто и в голове. Все мысли куда то попрятались. Возможно оттого, что мне не хотелось думать о поисках вакансии и бесконечных и унизительных интервью на фоне осознания полного своего ничтожества по сравнению с другими претендентами, у которых всегда больше и опыта, и навыков.
Дверь в квартиру была незаперта. Я вошел и натолкнулся на нашего участкового, который не раз заходил, откликаясь на жалобы жильцов на Альфреда. Последний раз мы с ним встречались, когда Альфред пытался добыть ценных драгметаллов из проводов, для чего развел костер прямо у себя в комнате. Как он там не задохнулся, непонятно, потому что, когда наконец, приехала милиция и взломала запертую дверь, за которой он прятался от возмущенных жильцов, из комнаты повалила пелена едкого дыма.
Участкового провожала Кукушкина, заглядывая ему в лицо и явно радуясь общению. Увидев меня, она цепко схватила меня за рукав, будто боялась, что я убегу, не дослушав новость
- Костя! Альфреда убили!
- Как убили? Кто? Зачем?
- Неизвестно, кто. Вот милиция и разбирается! – возбужденно сообщила она.
Участковый покосился на меня с сомнением, видимо, пытаясь сообразить, нужны ли ему мои показания или нет, а потом вздохнув, пригласил меня в кухню.
Там мы уселись за стол и почти под диктовку стража порядка я написал короткое сочинение про то, где и когда я видел в последний раз Альфреда. А потом участковый равнодушно вложил листочки в папочку и ушел, а Кукушкина еще долго рассказывала мне, как Альфреда нашли на вокзале, за киоском, с ножевой раной, уже мертвого. Я еле-еле от неё отвязался и спрятался у себя в комнате.
Голова ныла тупой болью. Я лег на диван, вытянул ноги и принялся рассматривать дырку на носке, сквозь которую проглядывал большой палец.
«Как это убого, - подумалось мне. – Как это все убого.»
Вся жизнь моя была похожа на этот рванный носок. Как ни старался я её латать, притворяясь, что вот уже совсем скоро все у меня образуется и будет хорошо, ничего не получалось. И снова, и снова вылезали какие-то прорехи. В бюджете, в общении с окружающим миром. Во всем.
Для чего вообще я живу, мне было абсолютно не понятно. Никому и никогда я не сделал ничего хорошего. В том числе и себе. Встаю с утра и плетусь в ненавистный офис. Чтобы вечером приникнуть к телевизору и забыться. Отвлечься от своей жизни. Нырнуть в другую реальность хоть ненадолго.
Впрочем, офис уже выпал из моей реальности. Надолго ли? Найдется другой. Из которого меня, возможно, тоже выпрут. Кому нужны работники, которые ненавидят то, чем они занимаются?
Я вспомнил своих коллег. Надо отдать им должное, при всей моей к ним антипатии, они горели делом и получали от этого удовольствие. Они были на своем месте. А я? Непришей рукав.
Жалко Альфреда. Ведь он же был совсем молодой. Как-то мы с ним разговорились и выяснилось, что ему всего то было сорок с хвостиком, хотя он выглядел на все шестьдесят. Были новогодние праздники, к нему в гости должна была прийти бывшая жена, а у него денег не было даже на хлеб. Ну по крайней мере, так он сказал. Мне стало его жалко и я купил у него Тютчева, которого потом так и не прочитал.
И вот спустя год его нет. Так бестолково прошла его жизнь и никогда уже не будет он улыбаться пьяной своей улыбкой и приглаживать смущенно седые завитушки на лбу, выпрашивая на опохмел, тараща поблекшие голубые глаза. В сущности, он был безобидным и добродушным, не считая танцев на кухне, от которых падали табуретки и вони из розетки.
Кому теперь достанется его комната? Хорошо бы Изе. Тогда она смогла бы обменять две комнаты на изолированную квартиру. Или не смогла бы? Хотя, все равно комната, наверняка, отойдет бывшей. Не зря же она его навещала все эти годы.
Мне стало так жалко Альфреда, неприкаянную Изю с её безнадежной мечтой о собаке и себя самого – безработного, никому не нужного, не от мира сего неудачника, что я, по-детски, заплакал. А потом, незаметно для себя, уснул.
Когда я проснулся, было уже темно. В дверь тихонько постучали, а потом она чуть- чуть приоткрылась, впуская тусклый свет из коридора и в комнату осторожно вошла Изя.
- Костик, - шепотом спросила она, - ты в порядке?
- Привет, Изольда, - тихонько ответил я, - я просто заснул.
Она подошла и присела на краешек дивана рядом со мной.
- Ты слышал, Альфреда убили, - грустно сказала она
- Слышал.
- Кому он помешал?
- Да кто знает. Скорее всего какие то пьяные разборки, - я вздохнул тяжело. Какой смысл теперь гадать. Все равно все уже в прошлом. – Меня сегодня сократили, - сказал я, чтобы сменить тему.
- Хочешь, я тебе в долг дам? У меня есть накопления, - как-то неуклюже предложила она.
Я совершенно обалдел. Как-то я не привык к такому.
- Да не надо, Изольда, спасибо. Я выкручусь. Вот только... Надо ли? Что-то последнее время меня начали одолевать сомнения. Стоит ли начинать все по новой? Искать работу, которая изначально тебя не устраивает, мучиться, зарабатывая на хлеб насущный. Неужели все так живут, Изольда?
- Конечно, нет, - она улыбнулась виновато, как будто ей было стыдно, что кто-то живет лучше, чем я. - Просто надо любить то, чем ты занимаешься. Вот ты, Костя, что любишь?
Я задумался. А потом начал рыться в своих детских мечтах. Космонавта из меня уже не получится. Милиционером я тоже уже быть не хочу.
- Я в детстве хотел стать моряком, - вспомнил я, - чтобы плавать по морям-океанам. Охотиться на китов.
- А работаешь менеджером в отделе продаж.
- Так я же институт закончил. Я на менеджера и учился.
- А зачем?
- Как это, зачем? Ты что, Изольда, правда не понимаешь, для чего людям нужно высшее образование?
- Правда не понимаю, - она уставилась на меня своими большими оленьими глазами. Вот я - выучилась в институте, а работаю учетчицей. Вовсе не обязательно было для этого пять лет учиться. Да и вообще я заканчивала химико-технологический, только химимков в таких объемах стране не понадобилось. Ну и устроились все, где придется.
Я вспомнил соленые брызги с океана и охвативший меня восторг от просторов бесконечного пляжа и схватил Изольду за руки
- Знаешь что, Изольда? Давай, я на тебя комнату перепишу? Оформим дарственную или куплю-продажу? А?
- А ты? – Изольда смотрела на меня с состраданием
- А я махну туда, в телевизор!
- Бедный Костик, - Изя покачала головой
- Ты мне не веришь, а я махну! Вот увидишь! И пропадет комната!
Я почувствовал в себе такое дикое желание убедить её в своей правоте, такой прилив сил, что вскочил с дивана, подлетел к телевизору, включил его и буквально через пару минут меня затянуло в сводку новостей. Мне совершенно не понравилась груда развороченного металла и доносящийся из неё стон, а также сирены милицейских машин, гудки скорой помощи и ахи толпы. Я терпеть не мог аварий. Поэтому я вернулся обратно быстрее даже, чем обычно.
Я повернулся к ошарашеной Изольде. Она смотрела на меня открыв рот, не в силах вымолвить что-либо.
- Ну как? Убедилась?
- Как ты это делаешь? – спросила она, когда к ней вернулся дар речи.
- Не знаю. Оно само собой получается. А как это выглядело со стороны?
Изольда глубоко вздохнула, очевидно переводя дух.
- Как выглядело... Ты сидел напротив телевизора, а потом воздух между тобой и телевизором стал каким-то, - она замялась, подыскивая подходящее выражение, - каким-то водянистым что-ли. И ты, и экран, и расстояние между тобой и экраном, как будто поместили в банку с водой. И по этой воде пошли горизонтальные волны, зарябило, и тебя не стало. Остался только пустой табурет! И все стало как раньше. А потом из телевизора опять плеснуло прозрачной волной и ты – здесь. Ой, не знаю, понятно ли объяснила. Я же в таких чудесах не разбираюсь.
- Да это и не важно, Изольда. Главное, что ты убедилась – я не вру!
Комнату на Изю мы все таки переписали. Оформили дарственную у нотариуса. Не могу сказать, что она этому обрадовалась, но по крайней мере я, был рад. Впервые в жизни я совершил поступок. И это было очень приятно. Я представлял Изольду на собственной уютной и чистой кухоньке, без Кукушкиной и её матов, но с маленькой, веселой собачкой, преданно заглядывающей в лицо хозяйке, и на душе у меня становилось тепло. Я уже был счастлив. В том, что у меня самого все будет просто замечательно, я даже и не сомневался.
А Изя сомневалась. Она очень за меня переживала.
- Ну куда ты собрался, Костя? Кому ты нужен? Кто и где тебя ждет?
- А здесь я кому нужен?
- Здесь у тебя хотя бы есть комната!
- Нет у меня комнаты, - упрямился я, - она твоя.
Как не уговаривала меня Изольда, все было бесполезно. Впервые в жизни я принял самостоятельное решение и оно было окончательным и бесповоротным.
Мы с ней вместе изучили программу телепередач и решили, что лучше всего выкинуться на Аляску. А что? Прикинусь, что потерял память. И дар речи. Отправлять им меня будет некуда, документов при мне нет. Наймусь рыбу ловить, там всегда нужны рабочие руки.
Можно было выбрать место и получше, но мне хотелось побыстрее. А из программы передач на неделю этот вариант был самым оптимальным.
От предложенных денег я отказался. Но поскольку Изя продолжала настаивать, я взял сто долларов, которые она обменяла в ближайшем сбербанке. Сгодится на первое время.
В час икс, мы сидели на диванчике в моей комнате и жутко волновались. Изя тревожно, а я радостно. Почему-то я был уверен в том, что хуже, чем есть, уже не будет.
Едва началась передача, я обнял Изю, которая тут же начала плакать, не стесняясь, и шагнул к экрану. За спиной у ведущего мелькали виды провинциального городка. Бар с медведем, высеченным из дерева, у самых входных дверей. Рядом с медведем кресла-качалки в ряд, с ценниками, болтающимися на спинках. В одном из них задумчиво тянет трубку местный житель, покачиваясь и изучая кучерявые облака, неторпливо проплывающие по своим делам высоко в небе...
Я и сам не заметил, как оказался рядом с ведущим. И тут по коже моей побежали холодные мурашки – меня никто не замечал! Я стоял прямо напротив камер и никто не обращал на меня ни малейшего внимания. Ни сам ведущий, ни оператор, ни зеваки, с любопытством поглядывающие на съемки. Как же я буду наниматься на работу?! Я уже знал, что будет дальше, и как последний лох разревелся от обиды.
- Костик, - Изя обхватила меня обеими руками и крепко прижала к себе, будто боясь, что я полезу обратно в телевизор.
- Изя, - я позорно ревел, как раненый лось, - Изя, они меня не замечают!
- Как в том анекдоте про доктора? – Смеялась Изя сквозь слезы.
- В каком еще анекдотееее, - выл я.
- Ну в том, где пациент жалуется доктору, что его никто не замечает. А доктор кричит в дверь «следующий»
Мне вдруг стало смешно. Наверное, это была истерика. Мы сидели с Изей на моем старом диване. Она в халате, а я в полном зимнем снаряжении и с завязанным на голове капюшоном, отороченном мехом, и ржали, как ненормальные. Пока Кукушкина не стала стучать в дверь и орать, что людям от нас нету никакого покоя. Но даже и после этого мы еще продолжали какое-то время смеяться.
Кончилось все очень хорошо, кстати.
Изя у меня все-таки умница. Она сообразила, что на вырученные деньги от продажи обеих комнат можно прикупить очень даже приличный домик на периферии.
Кто-то ей подсказал неплохие места на Каме. Русская Швейцария - так местные зовут эти места. Не знаю, почему. Из-за зеленых холмов, должно быть. Холмы, леса, просторы, широкая река. Рыболовецкая артель.
Мы всем говорим, что мы брат и сестра. К Изе уже клеится один мужичок из этой самой артели. А она ничего, благосклонно принимает его ухаживания. Я его одобрил – сразу видать мужик надежный, добрый, с широкой душой. Мы с ним работаем вместе, Колян, я его хорошо знаю. И непьющий.
С девушкой встречаюсь. Лена моя, такая же беленькая и пухленькая, как Мэрилин. И улыбка у ней хорошая и глаза, как у ребенка. Только она своя, родная. Жениться хотим. Мы уже с Изей размечтались о семейном бизнесе. Я с Леной, она с Коляном. Немножко денег осталось, можно кредит взять.
Да, у Изи уже три собаки. Все беспородные, конечно. Жалеет она их. Одна, маленькая, в доме, а другие две на улице. Такие умные - на удивление. У меня никогда раньше не было собак. Оказывается, с ними так здорово.
А дар мой пропал. Совсем. Наверное от того, что много ем и хорошо сплю. Но я не жалею. Некогда мне перед телевизором сидеть. А путешествовать я и так могу. Мы уже решили с Леной – в свадебное путешествие поедем в Прагу.