Глава вторая. О том, какая борода должна быть у приличного человека.
Пока Станислав Станиславович, увлеченный плодотворным творческим трудом, оперирует метафорами и аллегориями, что гурман горячими закусками, у нас есть свободная минута разузнать что-либо об этом простом, скромном и замечательном человеке.
Итак, Станислав Станиславович был добр. Не то что бы он никогда никого не бил по морде или там по коленной чашечке или по каким иным местам чем придется, а, главным образом, домашней утварью — случалось всякое. Иной раз как зайдется Станислав Станиславович мебель крушить — так сам разрушитель Подколодный против него — щегол. Но чаще он сутками заседал в кресле, нога за ногу, всеми черточками лица изображая прекраснодушие, и никого не трогал.
Был он, кроме этого, по-своему хорош собой, интеллигентен и умен. А также обладал множеством разнообразных добродетелей, например, табакокуреним. И многие знали об этих похвальных качествах его натуры и нередко пользовались ими, а иногда и злоупотребляли. Но Станислав Станиславович нисколько не обескураживался от этого, поскольку крайне уважал живое общение.
— Вне коллектива, — говорил он, — себя не мыслю. В коллективе мыслю, а вне, вы уж меня извините, никак.
Коллектив тоже плохо обходился без Станислав Станиславовича, так как занимал его жилплощадь.
О внешности писателя-переводчика известно немного. Поговаривают только, что росту он был подходящего и носил очки. Волосы у Станислав Станиславовича были длинные. Стричься Станислав Станиславович не любил и никогда этого не делал, исходя из того простого предположения, что если старые волосы обрезать, то новые могут не вырасти.
Последними штрихами к портрету героя станут широкополая шляпа и борода, по наличию которых его легко было отличить от Вани Ванечкина и трудно от реваншиста Мануильского.
Приходя домой, шляпу Станислав Станиславович снимал и забрасывал на полку, бороду — никогда. Бытует мнение, что он и спал в ней. Так оно и было. Мало того, по большому секрету спешу вам доложить, что борода у Станислав Станиславовича имелась не одна, а несколько. Для разных жизненных обстоятельств. Для работы и деловых встреч применялась равномерно подстриженная растительность, занимающая три четверти лица — удобно и демократично. Для отдыха — совершенно иной тип, такой же, как и для сна, только с менее покомканными и слипшимися волосьями.
На холода хороша была борода лопатой с пышными баками, которую удобно пристегивать к шляпе. После ванны Станислав Станиславович надевал бороду а-ля волшебник Черномор, чтобы кутаться в нее, как в махровый халат.
Мушка незаменима при общении со слабым полом так же, как бородка клинышком для споров по принципиальным вопросам. Козлиная поросль хороша для гневного ревнивца и совершенно нелепа в сочетании с Фиделем Кастро, которого лично я представить не могу без пышной мочалки черных волос с легкой проседью. Станислав Станиславович как никто умел оценить нюансы.
В будние дни он носил самые невзрачные, линялые и облезшие бороды. Для праздничных дней борода существовала соответствующая — начесанная, напомаженная, с бантиками, с рюшечками, в конфетти и оливье. На Новый Год писатель появлялся в огромной белой бороде из ваты, к Восьмому марта делалась шестимесячная химия или оригинальная завивка, что само по себе очень эротично. Для творчества же была особая — демоническая — борода, к которой прилагались демонические нос, очки и уши. С виду бесформенный клочок, в зависимости от изгиба мысли она то закручивалась в замысловатые спирали, то становилась дыбом, напоминая фрагмент спины дикобраза. Дамы, особо приближенные к телу Станислав Станиславовича, но изменявшие ему из любопытства, свидетельствовали, что видели у писателя даже синюю бороду. Но подобные утверждения по сей день остались на уровне досужих домыслов.
Таким вот добрым, интеллигентным и бородатым Станислав Станиславович сидел в углу дивана, поджав ноги, и грыз карандаш, предоставляя всем своим посетителям заняться делом по душе.
Многочисленные гости, все сплошь друзья, лучшие друзья и старинные друзья Станислав Станиславовича (среди которых, к тому же, было несколько друзей закадычных и пара-тройка друзей по несчастью), поначалу занимались кто чем мог.
Доктор Прямокарандашко, в частности, сидел в углу и принимал патологические роды у всех желающих. Делал он это в первый раз и ужасно волновался, чем, к слову сказать, добавил лишних седых волос обратившемуся к нему Владимиру.
Разрушитель Подколодный, как обычно, крушил табуреты об стену, потерпев очередную неудачу в делах амурных. За это его незлобиво и по-отечески материл редактор Монголо-Татаринов:
— Александр Македонский, — орал он с безопасного расстояния из одного конца помещения в другой, — тоже был импотентом, но зачем же стулья ломать?
— Нет у вас ничего святого, — кричал в ответ разрушитель Подколодный и удалялся в ночь быстрым шагом.
Образовавшуюся брешь заполнял парикмахер Васюта, который, хотя табуретов и не портил, но тоже был не прочь выставить себя эдаким героем. Особенно по субботам. К несчастью, уже который день была среда, и Васюта скучал. Виктория пыталась его развлечь рассказами о добром парикмахере и злой массажистке.
Рассказ о добром парикмахере и злой массажистке.
По субботам, Васюта ходил на пляж поваляться в одиночестве у ближайшего водоема. Он выбирал места попустынней и побезлюдней, чтобы вокруг все было дико и первозданно. Он раскатывал клетчатый матрац и вытягивался на нем в полный рост, широко раскинув руки, далеко забросив ноги, и мог так лежать с неделю, а то и две, находя такой способ времяпрепровождения концептуальным и порочным.
Как все добряки, парикмахер был низкорослым, толстым и лысым. Носил он плавки красного цвета — этот цвет, по его мнению, олицетворял добро — и никогда их не снимал, так как отсутствие плавок олицетворяет зло. Главной его добродетелью было “никого не трогать”.
Именно так в прошлую субботу добрый парикмахер, не снимая плавок, парился на горячем апрельском солнышке и никого не трогал. Поначалу его никто не трогал тоже, и жизнь казалась бесподобной. Но на вторые сутки из зарослей акации выпрыгнули две нетрезвые женщины — одна лед двадцати двух, а другая много старше — и начали похабно хохотать над ухом. За ними появился кустарно татуированный мужик с сушеной рыбой за поясом. Он наклонился к парикмахеру и улыбнулся, обнажив безнадежно кариозные зубки.
— Если Вы желаете повеселиться, — сказал он, — то присоединяйтесь к нам. У нас шумно и озорно. А если хотите спокойно отдохнуть — тогда извините.
Парикмахер брезгливо сморщился и перевернулся на живот. Татуированный плюнул ему на спину и ушел. Больше его никто не видел. Вместо него пришли пляжные волейболисты и начали попадать в парикмахера мячом.
— С одной стороны это беспримерное свинство, — сказал сам себе добрый парикмахер, — хотя, с другой стороны, спорт — это здоровье.
Он свернулся калачиком, чтобы стать менее уязвимым и попытался заснуть. Ему даже приснился сон. Поле, засаженное рисом. Его поливают водой низкорослые люди. Большой человек бьет их палкой по пяткам. Низкорослые люди начинают работать интенсивно и падают от изнеможения. Раскаленное как сковорода солнце садится за желтые горы.
Добрый парикмахер открыл глаза. Чужие дети наматывали ему на ноги, нос и уши гадкие речные мохнатые водоросли. Добрый парикмахер привстал и потянулся за дубовой тростью с бронзовой рукоятью, которую всегда брал с собой на пляж. Но он не мог бить детей, потому что был добрым. От досады он переломал свою трость об колено ближайшего спасателя на воде и уплыл за другой берег.
На другом берегу к нему пристали бесхозные девки и стали просить сигареточку.
— Простите, я уже двадцать лет не курю, — отвечал им добрый парикмахер. Он считал, что курят только злые люди. А добрые никогда не курят, а вместо этого пьют молоко.
Бесхозные девки увидали, что им ничего не обломится и ушли, понурив головы.
Добрый парикмахер наивно полагал, что на этом его страданиям пришел конец, но не тут-то было. Пока он учил бесхозных девок уму-разуму, здоровому образу жизни и прочим проявлениям доброты, на его клетчатом матрасе расположились туристы и распалили костер. Туристов было человек семь, все парни спортивные, и парикмахер в очередной раз решил прикинуться добрым.
Он присел у самого края воды, подпер подбородок ладонью и погрузился в себя. Влюбленная парочка, распираемая сексуальной энергией, носилась взад-вперед перед самым носом доброго парикмахера, то и дело наступая ему на ноги. Беспардонные малолетки растаскивали его личные вещи — носки, рубаху, компас, радиоприемник, кофеварку, две бутылки пива, носовые платки (двенадцать штук), маникюрный набор, тапки-вьетнамки — и творили с ними черное. Какой-то полоумный старикашка, потрясающе похожий на скончавшегося в тюрьме Шпандау Рудольфа Гесса, подсаживался к доброму парикмахеру то с одной, то с другой стороны, прикладывая свое волосатое ухо к его ушной раковине в надежде услышать голос моря. Море молчало. Тогда старик прикладывался к раковине морщинистыми губами и кричал “Э-ге-гей”. Это было последней каплей в чаше терпения доброго парикмахера. (Общефилософский момент. Некоторые ошибочно полагают, что чаша терпения похожа на пятидесятилитровый бассейн, в который через одну трубу вливается, а в другую выливается. Глупости. На самом же деле это нечто вроде граненого стакана с отметками: сто граммов, сто двадцать граммов и двести десять граммов. У добрых людей она похожа на пивную кружку. Даже у такого добрейшего человека, гуманиста и филантропа, как наш парикмахер, она — чаша — была всего лишь четырехлитровым бидоном. Наполнить ее и переполнить — не фиг делать – авт.).
А если чаша терпения переполнена, знаете ли Вы, что тогда делается с добрыми парикмахерами? Они становятся разъяренными брадобреями и буйными цирюльниками. Они хватают стальными пальцами плаксивых младенцев, отрывая оных от материнских сосцов, и с громоподобным криком “Задолбали!” швыряют их на середину реки. Младенцы с минуту барахтаются в леденящей воде и тонут.
Впрочем, для слушателя впечатлительного есть более щадящее окончание истории. Добрый парикмахер хватает нежными руками инструктора по плаванию и забросывает его на отмель. Инструктор тотчас же размашистым кролем поплыл к берегу и спассается, потому что был в спасательном жилете.
“А где же здесь злая массажистка?” — спросите вы. Да вот же она, бродит с клюкой по берегу и подбирает пустые бутылки, чем, кстати, жутко раздражает честных тружеников и мешает им честно отдыхать.
***
— Ну что, Васютик, понравился тебе мой рассказ? — спросила Виктория.
Васюта ничего не ответил. Он крепко спал.
Виктория умилилась, погладила его по коротко остриженной голове и по-матерински поцеловала в синеватые от прожилок веки.