За окном тихо падал снег. Крупные, мохнатые хлопья кружились в загадочном танце и укрывали все вокруг. Жемчужный день. День, подаренный миром.
- Что так печально? – тихое мяуканье оторвало меня от созерцания снега за окном.
- Кот… Кот, ты один можешь понять меня, где ты был? Мне так плохо… - и слезы хлынули у меня из глаз.
- И что же на этот раз так непонятно тебе, что вызывает целый водопад? – мурлыкнул Кот и потерся о мою руку. Слизнул слезы шершавым языком с моих глаз. – Смотри, лохматый снег за окном, а ты – плачешь.
- Я рисовал картинку. Старался. Так было много вложено в нее. Линии хотелось сделать совершенными, цвета – гармоничными. Хотелось, чтобы каждый, кто смотрит на нее, видел в ней продолжение себя. Но все, кому я показывал свой рисунок, холодно смотрели на него и уходили, так и не сказав ни слова, а если и говорили, то слишком много неприятного обо мне и моей картинке. И я сказал дедушке. Но он… Он… - тут слезы вновь хлынули из моих глаз.
- Эй, ребенок, а ну выключи фонтан. Мне же не понятно, что сказал дедушка.
Мне пришлось вдохнуть и чуть-чуть посидеть. Слезы перестали течь из глаз, мысли и чувства спрятались в свою скорлупку.
- Дедушка сказал, - продолжил я, стараясь придать своему голосу хоть какую-то твердость, - сказал, что в полную чашу воды не нальешь. И это вместо того, чтобы пожалеть меня…
- Нет беды. Твой дедушка прав. – Кот лизнул меня в кончик носа. – Вот скажи мне, что ты чувствовал внутри? Внутри себя. Когда рисовал, и когда люди смотрели на твою картинку, когда видел, что людям не нравится и когда дедушка говорил с тобой. Ты вспоминай, только вспоминай без слез, а так, как будто ты читаешь чьи-то воспоминания. Ну а мне нужно прогуляться. Мне так нравится этот снег.
И Кот, потянувшись, выгнул спину, поточил когти о ножку кресла и исчез. Я посидел еще немного и посмотрел на лохматый снег за окном. Потом взял карандаш и лист. Вспоминать - так вспоминать. А раз это чужие воспоминания, то пусть вспоминает какой-нибудь человечек. И нарисовал. Точка-точка, два крючочка, ручки, ножки, огуречек – получился – человечек. Вот пусть он и вспоминает. Если это его воспоминания. Немного подумал и нарисовал рядом кисточку и листок бумаги. Нет. Не так нарисовал. Ведь это же его кисточка и его рисунок. Значит, надо внутри него нарисовать. Вот так уже лучше. Подумал и пририсовал рядом солнышко. Его лучики дотянулись до человечка и обвели своим желтым цветом кисточку и листок внутри человечка. Улыбнулся. Рядом нарисовал много других человечков. Каждый из них своим цветом обрисовывал кисточку и листок внутри человечка. Очень скоро внутри человечка все было закрашено разными цветами, и рисунок стал тяжелым. Потерял пространство и воздушность. И уже не было видно желтого лучика солнышка внутри. Была лишь какая-то неприятная масса. Пририсовал человечку слезки. Рядом нарисовал дедушку с чашкой чая. Но дедушке никак не возможно было подарить человечку чай. Ведь все внутри было занято кисточкой, листочком, чужими линиями. Посидел немного над рисунком и внизу вывел – «В полную чашу воды не нальешь.» Вздохнул. Понятнее не стало. Тогда разделил рисунок на несколько маленьких рисунков. Каждый рисунок отделил от другого рамочкой. Все рисунки включил в одну большую рамочку и нарисовал снежинки. Но снежинки не могли попасть внутрь маленьких рисунков. Ведь внутри каждого маленького рисунка уже было что-то, что занимало все место. Было что-то свое, пусть даже это и были снежинки, но они тоже были чьи-то. Чьи-то, но не большого рисунка. И они не могли свободно падать. Отложил и этот рисунок.
Дверь в комнату отворилась. Бабушка принесла чай.
- Что рисуем? – поинтересовалась она и хитро заглянула мне в глаза.
- Кот приходил. Сказал, чтобы я вспомнил так, как будто вспоминает чужой человек.
- А это и есть воспоминания другого человека?
- Да. – печально ответил я.
- Неприятно.
- И тыыыыы… - чуть не заревев в голос, прошептал я – и ты тоже говоришь, что неприятно.
- Ну, Линн, это же не твои воспоминания. Перестань дуться. Давай-ка я тебе чая налью. Вот смотри, пустая чашка. Она совсем пустая. В ней нет ничего. И в ней есть все.
- Как это? – я удивленно раскрыл глаза. – Ведь чашка просто пустая. Как же в ней есть все?
- А в ней может быть все, что угодно, все, что захочешь ты или я. Потому, она уже имеет все и не имеет ничего. В один и тот же миг. Она пустая и полная одновременно. – улыбнувшись, сказала бабушка и стала наливать в чашку чай. – А сейчас мы будем тихо пить чай. Пей, просто пей чай и не думай ни о чем.
Я взял чашку с чаем. Теперь она была полной. Чай согрел чашку. Она стала теплой. Запах чая приятно щекотал нос и, казалось, что это чашка имеет свой новый запах. Прозрачно-зеленовато-желтоватый цвет чая смешался с цветом фарфора чашки. Она стала чуть иного цвета. Я сделал глоток и посмотрел на бабушку. Бабушка, закрыв глаза, медленно пила чай.
Вот и выпит весь чай. Чашка снова стала такой же, как и была раньше, лишь капельки на дне напоминали о чае.
- Еще чая? – хитро улыбнулась бабушка.
- Нет. Спасибо. Сейчас еще нарисую человечка.
Я схватил новый листок и карандаш. Точка-точка, два крючочка, ручки, ножки, огуречек. Немного подумал и закрасил внутри человечка все черным цветом. Потом посмотрел на него и пририсовал ему колпачок. Рассмеялся и приписал – дурачок. Порылся на столе, нашел свою любимую картинку, которая принесла мне столько слез, и сделал из нее самолетик.
- Я погуляю, можно? – спросил я у улыбающейся бабушки.
- Не забудь одеться, ребенок.
Выскочив в сад, поискал глазами Кота. Он, как всегда, сидел на дереве. Я запустил в него самолетиком, Кот возмущенно фыркнул и свалился с дерева. Подбежав к нему, я обнял его и прижавшись к его теплой шерстке счастливо рассмеялся.
- Ну, понял, ребенок? – мяукнул Кот – отпусти, задушишь.
- Кот, я понял, правда, понял. Я рисовал то, что дарил мне мир, и мне было так радостно, что я не захотел расставаться с этим рисунком и ждал, что другие люди тоже будут вместе с этой картинкой, моими. Что их слова будут тоже моими. Но этого было так много и все это было такое разное, что оно не вместилось в меня, а мне так не хотелось расставаться с рисунком и той радостью, что была когда-то у меня. И скоро я стал грязной чашкой, в которой потерялся рисунок. Я забыл, что он не мой, а лишь кусочек мира. Кусочек, который обязательно надо вернуть. Ведь мир тоже хотел сказать мне «спасибо» за рисунок, но ему некуда было это подарить. Все было занято во мне тем, что я считал своим. А теперь, я отдал рисунок миру, и мне стало радостно. И другие люди тоже будут отдавать миру то, что они думают об этом рисунке. Миру, а не мне. Мир большой, в него много можно поместить и каждому мнению будет свое место. А я – маленький и во мне мало места, и если его полностью все занять, то миру нечего будет больше мне сказать. Он отвернется от меня.
- Ну вот, ты и получил свои крылья, ребенок.
- Как это? – я удивленно посмотрел на Кота. Кот был серьезен, а в его синих глазах светились искорки смеха.
- Ты стал свободен от своих творений, а значит, легок для полета с миром. Сейчас ты можешь творить, как ветер творит скульптуры на скалах и рисует рисунки на песке, и забывает о них. Все знают, это сделал ветер, но ветер уже не помнит, когда он сотворил это. И в твоих крыльях сейчас будет петь ветер. Твори свободно и будь свободен от своих творений.
- И я никогда не потеряю радость. Да? Я буду вместе с миром смеяться и летать вместе с ветром…
- А теперь – в снежки сыграем? – предложил Кот. – Смотри, сколько навалило снега. Зима пришла.
Мы долго бегали с Котом по свежему снегу, играли в снежки. А мир дарил нам жемчуг своих зимних дней и смеялся вместе с нами.