АДАМ

Утро уже не было похоже на утро.
Город горел. Горели крупные офисные здания и жилые кварталы. Горели магазины и автомобили, сбившиеся в кучи. Даже деревья, не смотря на мороз, тоже горели.
Солнце, иногда пробивавшееся через дым, освещало черный от копоти снег на улицах города. В витрине чудом уцелевшего магазина видеотехники светилось несколько десятков телевизоров. На некоторых из них стояли заставки телекомпаний. Телецентры еще работали.
Адам открыл глаза и увидел потолок телестудии.
- Сегодня какой день? – спросил он.
Вопрос повис в воздухе.
- Сегодня какой день? – опять спросил Адам пустоту и сам себе ответил, - Сегодня пятница, господа. Пятница, шестнадцатое января.
Как всегда, чудовищно не хотелось подниматься, но было нужно. Адам не знал, кому нужно, зачем нужно. Нужно и все. Это продолжалось уже больше двух недель, с того самого дня, с большого взрыва. Он так и не понял, кто это начал. Он даже не знал, что конкретно случилось. Многие, с кем он успел увидеться, говорили, что начали арабы.
Наверное, арабы. А кто еще мог начать, не евреи же.
Может быть корейцы? Вряд ли. Им это не нужно.
Это не нужно было ни кому!
Ни китайцам, ни американцам, ни арабам, никому вообще! Но это, непонятно что, случилось.
И жизнь поделилась на «ДО …» и «… ПОСЛЕ». Если вообще это можно было теперь назвать жизнью.
Иногда Адам думал, что спит. Обычно это случалось по утрам. Ему снилась та жизнь. Та, в которой, как он теперь понял, было все хорошо. А когда он просыпался, то было все как в страшном сне.
Адам опять поймал себя на мысли, что думает по утрам об одном и том же: «Странно. Каждый раз ловлю себя на мысли и каждый раз думаю, и опять ловлю, и опять думаю. Может быть, я уже давно умер? Как мама и отец, которых я так больше и не видел. Как Рита, молодая жена с не родившимся сыном. Как уже все соседи, которых я знал и люди, с которыми познакомился уже потом. Может быть я уже?.. Нет, я еще жив. И это хуже всего».
Адам закрыл глаза.
Он лежал с закрытыми глазами. Постепенно до него стали доходить звуки. Они фоном заполняли телестудию: мужчина и женщина говорили о чем-то по-английски. Адам знал, что в студии никого нет, что голоса доносятся с мониторов. Ему не хотелось вставать, но было нужно. Кому только?
Сделав над собой усилие, Адам снова открыл глаза и посмотрел в сторону мониторов. Разговор сразу прекратился.
- Салют, Адам! – донеслось с левого монитора.
- Хай! – откликнулся монитор номер семь.
В этот раз перекличка уместилась в два приветствия. С каждым днем она становилась всё короче, и вот теперь сократилась до двух.
Адам скользнул глазами по другим мониторам.
На некоторых из них застыли мертвые тела дикторов телевидения разных стран. Одни сидели почти естественно, другие завалились в странных позах.
Вчера все оставшиеся в живых наблюдали, как крысы едят труп последнего диктора CNN. Конечно, Адам мог выключить монитор CNN, но не сделал этого, отдавая дань стойкости коллеге с того конца света, ведшему репортажи до последнего вздоха.
Как-то кто-то из них, еще живых, пошутил, что все они ведут репортаж с собственных коллективных похорон. Все засмеялись, и в тот момент рухнула дикторша одного из индийских каналов. Смех застрял у всех в горле. Больше так никто не шутил, но ощущение правды этой шутки засело у Адама в голове. Шутник умер на следующий день. Его тело осталось не тронутым крысами. Наверное, он хорошо позаботился и заткнул чем-то все щели в студии. Но это временно. А телецентры продолжали работать, транслируя мертвых дикторов в эфир.
Почему телецентры всего мира работали, Адам догадывался.
Скорее всего, прошла какая-то массовая, всемирная нейтронная атака.
Он что-то читал о подобном. Разрушения были минимальные, в основном техногенные аварии, и, наверное, многие системы жизнеобеспечения перешли на автономный режим работы. Только потом начались пожары, постепенно накопились горы трупов, и повсеместно появились крысы.
Адам даже не предполагал, что такое количество крыс живет рядом.
«Вот ведь, парадокс цивилизации», думал он. «Все люди скоро умрут, а крысы останутся. Может быть, когда-то из них возникнет новая цивилизация? Крысиная».
Насколько хватит автономного питания, Адам не знал. Да это было и неважно.
Люди умирали как мухи.
За все время после начала этого кошмара Адам выходил на улицу два раза. Первый раз он с трудом добрался до своего дома пешком через завалы снега, машин и трупов и убедился, что в живых никого не осталось. Второй поход в город случился два дня назад.
Позвонила его знакомая. Она плакала и просила принести какой-нибудь еды, потому что ей страшно выходить из дома. Когда Адам смог добраться до нее, было уже поздно. И он понял, что уже вообще все поздно. Он шел обратно по улице и видел смерть на каждом шагу. Какая-то пожилая женщина одиноко шла ему навстречу, шатаясь и с трудом ворочая в снегу ноги. Поравнявшись с ним, женщина вдруг протянула к нему руку и, выдохнув что-то нечленораздельное, упала в сугроб.
Чем он мог ей помочь? Ее глаза медленно потухли. Адам постоял над ней, огляделся и пошел дальше.
Чем и кому он мог помочь? Кто вообще мог кому-либо помочь? Адам никогда не думал, что будет присутствовать при кончине цивилизации, и вот теперь видит все это и ведет свой репортаж, самый страшный репортаж в своей жизни.
Адам не думал, почему он еще не умер. Думать было бессмысленно, потому что умрут все. Сегодня, завтра, через месяц. И это будет планета крыс. Удивительно, но он ни разу не увидел мертвой крысы. Были мертвые собаки, кошки, мертвые воробьи и голуби в большом количестве. Вороны... И среди всех этих гор трупов бегали вполне здоровые крысы.
Снег шел каждый день. Черный от дыма, он быстро заполнял город. Метровые, покрытые копотью, сугробы не позволяли передвигаться быстро. И на ровной поверхности нового снега каждый день появлялись крысиные следы. Огромное количество крыс протаптывало в свежем снегу дорожки, чтобы было удобно по ним бегать.
Умные твари, все-таки, эти крысы.
Однажды Адам вдруг почувствовал себя куском мяса. Завтра он может не проснуться и тогда...
Ночами он слышал, как крысы бегают по студии. Ему даже пришлось спать на столе, на виду у всех.
«У всех?», подумал Адам. «Сколько нас всех осталось? Может быть, несколько тысяч по всему миру? Это из шести то миллиардов?»
В первые дни всего этого кошмара в телецентре оставалось еще несколько живых, но через неделю не осталось никого, кроме него. И так везде. На тех мониторах, которые транслировали передачи телекомпаний со всего мира, Адам каждый день видел лица живых. Некоторые из них менялись, наверное, умирали, и кто-то их замещал, понимая, что телецентр – единственное место, где еще есть какая-то связь с миром.
Адам был редактором утреннего вещания, и в тот вечер случайно оказался в студии, просто зашел посидеть с друзьями.
Они спокойно болтали ни о чем, когда у всех вдруг одновременно затрещали мобильные телефоны. Пашка, его друг еще со школьной скамьи, поднял свой мобильник и застыл с трубкой у уха. По Пашкиному лицу Адам понял, что что-то произошло. Такое же одинаковое выражение ужаса и безысходности застыло на лицах остальных.
- Воздушная тревога, - произнес Пашка сдавленно. - Почему воздушная?
- Что? Что ты сказал? – Адам затряс друга за плечи. - Что там, война?
- Воздушная тревога? – опять повторил Пашка. Его глаза вдруг неестественно остановились на одной точке, будто он во что-то всматривался.
Трубка выпала из его руки, и Пашка медленно сполз со стула.
Трое друзей умерли сразу, неожиданно попадав на пол. Пашка с минуту лежал, вращая глазами все медленнее и медленнее, словно двигатель, у которого выключили питание.
Адам тогда выскочил в коридор. Обычное оживление в нем сменилось паникой.
Адам рванул в свою студию.
Там шел прямой эфир. Кругом лежали еще дергающиеся и уже застывшие тела. Молодую дикторшу, бившуюся в истерике, пытался успокоить оператор прямого эфира Женька Варенцов.
- Ты? – увидел Женька Адама. - Скорее, - Женька подхватил девушку на руки, и они вдвоем отнесли ее на диван, где она вдруг и затихла.
Такая же паника происходила на всех мониторах, работавших в студии.
Всех вдруг охватило какое-то оцепенение.
Адам не мог вспомнить дальнейшие события того вечера, как ни пытался. Реально осознавать себя он начал на следующий день, проснувшись утром на диване в монтажной. Рядом на кресле спал Женька. Адам коснулся руки друга, но она оказалась холодной. «Труп!», - промелькнуло в голове.
Он уже не испугался, просто констатировал факт.
Из коридора телецентра были слышны отдельные голоса. Вдруг дверь распахнулась и в проеме появилась седая голова Познера. Его, обычно живые, прищуренные глаза ввалились как у узника концлагеря.
- Живые есть? – спросил он озираясь.
- Я. Один, похоже, - Адам встал с дивана.
- Давайте выходите, работать надо. Собирайте трупы и тащите до лифта. Надо всех на улицу выносить, - Познер исчез.
В коридоре ходили редкие люди. Иногда по двое, иногда по одному, но все таскали трупы. Почти никто не говорил.
Адам, шатаясь, поплелся по коридору. Он спустился в лифте вместе с двадцатью телами на первый этаж, где помог другим уцелевшим выгрузить тела на площадку перед телецентром. Трупов были горы. В буквальном смысле.
На улице было холодно, но Адам не замечал холода. Есть тоже не хотелось. Хотя работать пришлось долго, трупы таскали до глубокой ночи. Вечером уже таскали тех, кто умер днем. Часов в десять Адам и какой-то незнакомый парень оттащили и Познера.
Потом они спали в студии на диване. Но парень на утро тоже умер, не успев даже сказать своего имени. Адам оттащил до лифта и его.
В коридоре лежало еще несколько трупов, которые тоже нужно было убирать.
- Живые есть? – крикнул Адам и удивился наступившей тишине.
Ему никто не ответил.
Адам останавливал лифт на каждом этаже, обходил все студии и кабинеты, еще надеясь найти кого-нибудь, но живых нигде не было. Он трудился один до позднего вечера, пока не упал в изнеможении на пол студии и уснул.

И вот сегодня Адам проснулся на столе.
- Вставай, друг, если ты живой, – донеслось по-английски с одного из левого монитора.
Адам медленно повернулся и сел, свесив ноги. Крысы бросились из-под стола врассыпную.
- Доброе утро…. Всем, - проговорил он по-английски и попытался улыбнуться.
- Новости есть? - спросила с монитора номер семь миловидная девушка с китайскими чертами лица.
- Я остался один, - Адам угрюмо уставился в стену.
- Как тебя зовут? – опять спросила девушка.
- Адам? – ответил Адам.
- А меня, Лиз.
- Доброе утро, Лиз. Как дела? - грустно улыбнулся Адам.
- Доброе утро, Адам... Канал-плюс умер... уже весь, - сообщила ему Лиз.
- Жаль. Я даже не знал, как его звали, - Адам посмотрел на монитор французского телевидения, на котором было видно только пустое кресло.
- Его звали Поль, - с опозданием произнесла Лиз.
- Французское телевидение кончилось, - машинально произнес Адам и стал переключать кнопки.
На мониторе замелькали интерьеры пустых студий различных телекомпаний мира.
- Мы уже искали, - услышал Адам голос Лиз и перестал щелкать. – Нас осталось только двое. С тобой теперь трое.
- Да? Вчера было шесть.
На мониторах действительно было видно только два лица.
Все замолчали. Да и о чем было говорить. Новости у всех были одни и те же. Кто-то умер. Как вчера, и позавчера, и как неделю назад.
Адам окончательно проснулся. Он опустил ноги на пол и почувствовал сильный холод. Градусник в студии показывал семь градусов. Адам надел холодные ботинки.
- Похоже, у нас отключили отопление, - сказал он по-русски и стал натягивать куртку.
- Что? – переспросила Лиз.
- Отопление отключили, - повторил Адам, переходя на английский. - Наверное, авария на ТЭЦ.
- У Вас сейчас холодно?
- Вчера на улице было минус тридцать пять... По Цельсию.
Лиз сочувственно закивала. В эфире воцарилось молчание. Диктор на левом мониторе отвалился в кресле. То ли уснул, то ли умер.
- Луиш? – услышал Адам голос Лиз.
Диктор на левом мониторе не шевельнулся. Адам отвернулся.
- Как странно, мы познакомились всего час назад, а его уже нет, - Лиз отвернулась от монитора и заплакала.
- Лиз, мне нужно сходить вниз, через час я вернусь и тогда... – Адам взглянул на монитор номер семь.
Лиз медленно сползала с кресла. Адам слышал, как она упала на пол и затихла. Он застыл с курткой в руках.
«Ну, вот и всё! Всё!! Так просто!!!», подумал Адам, медленно надевая куртку. Он еще раз посмотрел на мониторы, обвел взглядом студию, аккуратно застегнул куртку на все пуговицы и вышел в коридор.
В коридоре хозяйничали крысы.
Адам шел, стараясь не наступать на них. В коридоре было пусто и холодно.
Адам шел и думал.
«Вот наступил очередной день этого вселенского кошмара. Или последний день? Если вырубилось отопление, то скоро отключится электричество. Завтра телецентр остынет, и спать в нем будет невозможно. Куда пойти? Надо найти что-либо съедобное, пока все окончательно не замерзло».
Адам свернул в сторону столовой и стал спускаться вниз по лестнице.
В большом пустом помещении столовой телецентра горел свет. Сотни крыс, не обращая внимания на Адама, занимались своими делами, добивая остатки продуктов.
Адам подошел к большому холодильнику и открыл тяжелую дверь. С десяток крыс бросилось внутрь, опередив его. Адам вытащил из холодильника пять батонов сырокопченой колбасы и рассовал их по карманам, наблюдая, как крысы принялись за свежие продукты.
Интересно, а что они будут есть, когда еда закончится, подумал он? Наверное, друг друга. Ему вдруг вспомнился старый матросский способ избавления от крыс, когда в большую металлическую бочку сажают всех выловленных крыс, и в результате в живых остается только одна крыса-крысоед, которую потом и выпускают в трюм для борьбы с оставшимися крысами.
Значит, крысы тоже рано или поздно сдохнут.
- Туда вам и дорога, - произнес он вслух и закрыл дверцу холодильника.
Крысы внутри, сразу поняв, что их ждет, бешено заскребли по стенам когтями.
«Куда теперь?» подумал Адам: «Возвращаться в студию нет никакого смысла. Надо найти место, где можно согреться».
Теперь ему вспомнились кадры из старых военных фильмов. Люди, греющиеся у печек-буржуек, в которых догорает дорогой паркет и венские стулья. И алюминиевые кружки с тающим в них снегом вместо воды.
Надо искать место, где можно будет переночевать, чтобы не замерзнуть. Если отключилось отопление, значит, оно отключилось во всем районе.

Адам вышел на улицу.
Первый раз за это время он подумал о том, что нужно что-то делать.
Бороться с этим кошмаром он конечно не мог. И сейчас первый раз он задумался, почему же до сих пор не умер.
Он брел вдоль телецентра, обходя горы трупов. Трупы, сложенные штабелем в разных местах, превратились в серые снежные холмы, в которых полчища крыс выгрызли норы. Эти холмы издалека напоминали большие крысиные небоскребы.
Идти было тяжело. Ветра почти не было, и снег ложился ровно, накрывая все вокруг рыхлым темноватым от дыма покрывалом.
Снег продолжал идти не переставая.
«Откуда он?» - подумал Адам.
Если у нас снег, значит, где-то постоянно испаряется вода. Интересно, на сколько ее хватит? Наверное, скоро вся планета высохнет, и только километры снега будут покрывать ее. И крысы. Одни крысы. Пока и сами не...
Сквозь крупные хлопья Адам увидел контуры церкви.
Он вспомнил, что когда-то его крестили здесь. И тут же Адам вспомнил, что ему 33 года. Странное совпадение, подумал он. Тридцать три. Как Христу, когда его распяли.
- Но я же не умер. Я еще живу! – крикнул он в пространство.
Вой холодного ветра заглушил его.
Адам с остервенением бросился вперед, давя вконец обнаглевших крыс, которые и не думали уступать ему дорогу.
Он быстро выдохся. Снег местами был настолько глубок, что, когда Адам подполз к церкви, сил у него уже не было.

Он не помнил, сколько времени пролежал без движения. Очнулся он от прикосновения к лицу чего-то теплого.
Здоровенная крыса обнюхивала его губы, касаясь их своим волосатым носом.
Адам открыл глаза. Крыса на это никак не прореагировала, продолжая обследовать его лицо.
Вялым движением руки Адам попытался отмахнуться от нее. Крыса шарахнулась в сторону.
Адам повернулся на живот и встал на четвереньки. С его головы упала большая шапка снега.
Он попытался встать. Но ноги не слушались его. Ему показалось, что он их уже совсем не чувствует.
«Отморозил», мелькнуло у него в голове: «Сколько я тут лежу?».
Адам закрыл глаза и опять провалился в пустоту.
Ему снилось что-то теплое и хорошее из той жизни, где была мама, жена, будущий сын, друзья. Он совсем перестал ориентироваться во времени, изредка просыпаясь и засыпая снова. В какой-то момент что-то внутри его усталого мозга сказало ему: «Все, хватит, лежи. Все кончено, ты уже не встанешь».
Адам приоткрыл глаза. Крысы рядом не было.
«Надо вставать. Надо», сказал он сам себе и схватился рукой за ногу.
Он подтянул руками одну ногу, вторую, и, превозмогая боль, стал подниматься, цепляясь руками за прутья чугунного забора.
Через забор на него взглянули распахнутые двери храма, за которыми зияла черная пустота. Несколько человек вповалку лежали перед входом. Снег соорудил над ними метровый холм. Вероятно, в последний момент люди бросились туда. Внутрь. К богу. Чтобы быть поближе к нему в свой смертный час. Но не успели.
Адам пополз вдоль занесенного снегом забора, с трудом передвигая застывшие ноги. Он чувствовал, как кровь постепенно разгоняется по телу. По рукам и ногам, которые постепенно оживали, нехотя пуская в себя, уже умершие, эту ненужную им жизнь, которая только продлевает их страдания.
В его голове, как молоток стучала только одна мысль, доползти до вон того бревенчатого дома. Там должна быть печь... Должна быть... Там будет ТЕПЛО.

Ему опять снился сон.
Снилось, что он лежит на пляже, кругом люди. Много людей. Все что-то говорят, но он ничего не слышит. Он встает, идет куда-то. Встречные люди говорят ему что-то, пытаются что-то ему объяснить. Но он только видит, как шевелятся их губы. Он продолжает идти вперед, ему становится все теплее. Почему-то на нем зимняя одежда. Он продолжает идти, глубоко увязая в зыбком песке и с трудом передвигая ноги. Вокруг него никого нет, Он совсем один. Становится нестерпимо жарко. Он пытается снять с себя куртку, но у него ничего не получается. Он начинается задыхаться. Его руки рвут одежду, пытаясь освободить мучающееся тело от этой нестерпимой жары.
Что-то холодное легло вдруг на его раскаленный лоб.
Адам с трудом открыл глаза.
Слабое, до боли знакомое потрескивание, донеслось откуда-то до его слуха.
«Дрова», - понял Адам.
«Дрова. Дрова горят в печке. Я жив. Я жив и лежу в доме, в котором есть печь. И в этой печи горят дрова». Он беззвучно зашевелил губами.
Его глаза, постепенно привыкая к темноте, вытащили из мрака контуры русской печи и какой-то невнятный силуэт на ее белесом фоне.
Силуэт сидел неподвижно.
Адам попытался рассмотреть его, но у него ничего не получилось. Глаза его закрылись сами собой под тяжестью век, и он провалился в сон.
Потрескивание дров успокоило его, принося какую-то умиротворенность. Адам заснул, так ничего и не поняв.
Силуэт на фоне беленой печки вдруг ожил.
Старик с длинной седой бородой, одетый в подобие рясы, подошел к Адаму, снял с его лба мокрую тряпку, пощупал его лоб и удрученно вздохнул.
Он помочил тряпку в тарелке с водой, стоящей рядом на табуретке, отжал ее и снова положил Адаму на лоб. Потом повернулся и вышел их комнаты.

Сумрак окутал все вокруг.
Адам открыл глаза и приподнял голову.
Бревенчатые стены, простая мебель. В дальнем углу видна икона с горящей лампадой. И огонь, весело мерцающий через щель в дверке большой печи.
Где-то послышался скрип половиц. В комнату, пятясь задом, вошел старик с охапкой дров в руках. Он повернулся, и Адам увидел седые волосы и длинную бороду.
- Где я? – Адам попытался сесть, но у него закружилась голова, и он упал на подушку.
- Ожил? И слава, господи! Лежи, лежи, – старик сбросил в углу дрова и перекрестился на икону.
- Кто вы? Как я сюда попал? – Адам повернул голову, стараясь рассмотреть старика.
- В приходе, сын мой. Дом это мой. При храме... Не ждал я гостей-то. Да. А ты вот и пришел. Будем знакомиться? – старик присел рядом с Адамом.
- Я давно тут? – спросил Адам тихо.
- Третьего дня, уж как. Жар у тебя был, сын мой. Сильный жар. Да смиловался господь наш, - старик снова перекрестился
- Господь? Вы священник?
- Угадал, сын мой... Отец Серафим я. А в миру Шлыков Серафим Антонович, - старик вопросительно взглянул на Адама. – А тебя-то как звать?
- Адам. Адам Ведерников... Я на телевидении работаю... Работал. Тут рядом, - Адам неопределенно махнул куда-то в сторону рукой.
- Я многих Ваших знал, а тебя, вроде, не видел, - старик наклонился вперед и посмотрел на Адама, будто пытаясь вспомнить его лицо.
- Я крестился тут... Давно, правда, - Адам смущенно опустил глаза.
- Вот как? – удивился старик. – Не помню. Да и ладно. Ну, будем знакомы, Адам? – священник протянул Адаму руку.
- Будем, - Адам вытащил руку из-под одеяла и сжал ладонь старика. Она была сухой и показалась Адаму очень сильной.
И вдруг Адам увидел себя как будто со стороны. Вот он стоит на коленях, накрытый чем-то белым. И рядом старик. Только он не держит его за руку, а стоит, склонив голову, а Адам уперся старику лицом в ноги.
Адам снова попытался приподняться, но снова не смог. Ему вдруг показалось, что комната стала наполняться звуками. Будто издалека слышны голоса. Много голосов. Одни из них были протяжные, другие совсем отрывистые. Детские и взрослые. Мужские, детские, стариковские. От этого многоголосья у него стало звенеть в ушах.
- Я умираю? – спросил Адам.
- Ты думаешь, зачЕм это всё? – вдруг произнес тихо отец Серафим.
Адам вздрогнул от неожиданности, старик угадал его мысли.
- Я скажу тебе…, - священник отвернулся к окну и замолчал.

И вот.
Это продолжалось всего мгновение и целую вечность.
Перед глазами Адама вдруг проскочила вся его жизнь. Проскочили жизни его друзей и знакомых, и жизни совсем незнакомых ему людей. Словно кто-то закрутил в обратную сторону бесконечную кинопленку.
Адам закрыл глаза, но видение не исчезло. Адам снова открыл глаза. Видения, кадр за кадром, фильм за фильмом, все больше и больше наслаиваясь одно на другое, и, множась бесчисленное количество раз, проплывали перед Адамом, а он всё смотрел и смотрел их, лёжа с открытыми глазами.
Последнее, что видел Адам, это как отец Серафим медленно подошел к нему, протянул руку и закрыл ему глаза.
- Прости меня, сын мой, - тихо произнес старик, даже не пошевелив губами.
Он наклонился и поцеловал Адама в уже холодный лоб. Потом выпрямился, торжественно подошел к иконе, как-то странно посмотрел на нее и, протянув руку, медленно затушил фитиль, погружая мир в темноту.


© Михаил ФАТАХОВ, 2005