В тот майский, довольно жаркий день ничего не предвещало беды. Иван Петрович Соколов и его семнадцатилетний сын Максим, вышли на сенокос. Трава -по пояс, а кое-где и в рост человека. Сено на зиму скотине…хоть куда! Иван Петрович, в недельный отгул хотел подогнать покос, так потом у него начинались настоящие трудовые будни- от зари до зари в поле.
Иван Петрович, высокий, плечистый мужик сорока лет, уважающий всех, кто имел мозолистые ладони, всегда готовый прийти на помощь работать любит. С озорством кося траву, Иван Петрович посматривал на сына, находившегося чуть в стороне от него. Максим - старался не отстать от отца. Правда, ему было тяжело угнаться за отцом, но он молод, пышет здоровьем, и в нем в достатке терпения и упрямства. Отец так доволен сыном как может быть доволен любой отец, зная, что он вырастил достойного человека.
Подошли к краю поля, заросшего сочной лебедой за которым виднелась река. Иван Петрович, обливаясь потом, шел, стараясь взять траву с размахом. Максим- чуть позади. Неожиданно остановился, взглянул в сторону лесополосы и шагнул к отцу. Мелькнула тень, раздался громкий вскрик, и - тишина. Не поворачивая головы, Иван Петрович уже знал, что произошло. Он застыл на месте, прикрыл глаза, чувствуя, что теряет сознание.
Когда пришел в себя, он открыл глаза, все, что находилось перед ним, было черным. Поле, небо и сын, застывший на земле. Максим лежал на траве с искаженным болью лицом и пытался разорвать на себе сорочку. Под ногой сына как в самом жутком фильме, расплывалось кровавое пятно. Земля плохо впитывала кровь, будто не хотела принимать беду…
-Сына! Сыночек…Да что это я…Да как же это…-он причитал над сыном, а потом забился, закричал, увидев дело своих рук- окровавленную, отрезанную стопу лежавшую чуть в стороне, в свежескошенной траве.
-Отец! Пожалуйста, помоги!
Куда идти, куда бежать? Иван Петрович не мог сориентироваться, с трудом вспоминая, как остановил кровь, /вспоминая первой помощи/. Он не мог произнести ни слово. Вдруг- мысль: Телефон! Обычный мобильный телефон в заднем кармане его брюк!
Стиснув зубы, Максим затих. Он прекрасно понимал отцовские чувства или это показалось Ивану Петровичу?
-Господи! Только бы быстрей приехала неотложка. Только бы он выжил!
Сейчас все произошедшее представлялось кошмарным сном, вдруг осмелившийся стать реальностью. Все что происходило, представляло собой бурлящий котел, готовый выплеснуть свое содержимое.
"Пусть, через минуту появится неотложка, тогда…остается шанс сыну на спасение"-, так звучала не смолкая его единственная мысль.
Медленно, очень медленно машина скорой помощи передвигалась по пыльной сельской дороге, беспрерывно сигналя. Иван Петрович, вскочил на ноги и застыл, всматриваясь вдаль. Он слышал сигнал, и едва машина оказалась в поле его зрения, размахивая руками, закричал. Как окровавленное чудовище, восставшее из-под земли, так и он, путаясь ногами в траве, нес сына к машине. Он не видел застывшие от удивления, или от испуга, лица двух санитаров и водителя, ему было безразлично, о чем думают они. Он мечтал, он жаждал больше всего на свете довезти сына до больницы, а там… До района тридцать километров, до столицы- двести…
Минуту назад сын спокойно смотрел, как отец бережно укладывает его отрезанную косой стопу на полотенце, а потом аккуратно его заматывает в полиэтилен. Все выглядело так, как будто это все- сон, глупый сон, в котором они- зрители, а не герои и не авторы, конечно.
Машина неотложки, казалось, летела по ухабистой дороге к городу, но Иван Петрович этого не замечал. Сжимая в своих мозолистых руках ладонь сына, он шептал слова, предназначенные кому-то там, в опаленных зноем небесах.
…Сквозь пыльную завесу вертолет наконец-то опустился на землю, где его встречал Иван Петрович, бледный, с потухшим взглядом. Когда вертолет снова поднялся в воздух, он смотрел только на синеву расположенных над ним небес, снова и снова посылая туда свою мольбу. Он верил, что Он спасет. Пусть Он накажет его, Ивана, за то, что не уберег, не усмотрел, причинил горе своему последышу.
В эти минуты он перелистывал страницы прожитой жизни, той жизни, где единственной радостью был для него сын. Он вспоминал Зину, свою бывшую жену, которая бросила его, Ивана, и только что родившегося Максима. За что? За какие коврижки она переметнулась к приезжему фотографу, так и осталось тайной. В те дни он начал пить. Он пил долго, запоем, а просыпаясь, оглядывался по сторонам, не вспоминая, что в соседнем доме, у бабки Прасковьи, живет его плоть и кровь. Трудно было привыкать жить одному, но еще трудней было растить сына. Пеленки, распашонки, тяжелая работа сельского механизатора уходящего с восходом солнца и приходящего после его заката. Не до пьянства ему тогда было. Постепенно жизнь наладилась, но ни одна женщина так и не переступила порог его дома. Когда-то Иван Петрович дал себе клятву: он воспитает сына один, без чьей-то помощи, он его сын, его кровь. Поклялся и клятву вспомнил.
Когда вертолет приземлился, Иван Петрович увидел ожидавшую их машину реанимации, понял: Тут врачи. Они умеют! Они дело делают!
Вид вышедшего им навстречу столичного врача не внушал оптимизма. Глубоко посаженные глаза, странная /глупая/ улыбка, открывшая отсутствие двух передних зубов. Лицо бороздили морщины. Иван Петрович решил, что перед ним алкоголик.
- Боже! Да что же это!?
Он, отец готов отдать все, он верил, что здесь, в столице, он найдет чудо-врача, но этот!
Вдохнув прохладного насыщенного холодом работающего кондиционера воздуха, закашлялся как всегда, когда злился. Судорожные спазмы не прекращались, напротив, чувствовал себя все хуже.
За спиной кто-то произнес: -Степан Валентинович, вас ожидают, - и стоявший перед ним врач ушел. Иван Петрович присел на кушетку и замер, едва дыша. Кашель прошел, канула в небытие недавняя злость. Теперь вся надежда на врача, на его руки.
"-Вид не внушает доверия, но разве только у них пьют? Да впрочем, из чего мне выбирать!"
На этот немой вопрос нет ответа. Надеяться и молиться! Все!
Из палаты реанимации нейрохирургии ни звука. Иван Петрович ходит взад-вперед по длинному больничному коридору и, прижав к губам кулак, томит себя мыслями: "- Значит, времени нет. Значит, надо собраться с силами и подготовиться к самому худшему. Разумеется, врачи всей правды не скажут. Бедный Максим! За что? Господи, за что ему все это? Неужели Ты глух и слеп? Неужто Ты безразличен к моему горю?"
Иван Петрович, мучаясь неведением, живо представил, как Максим идет по улице, на одной ноге с костылем, а позади, плетутся деревенские мальчишки кривляются, дразнят…
« - Нет! Продам все, что есть, но протез, заграничный, самый наилучший, куплю».
Операция затянулась. Что происходило за закрытыми дверями операционной, он не знал, но молился и ждал.
…Когда вошел в палату реанимации весь мир разом исчез. Перед ним на больничной койке лежал Максим, его гордость…и его боль. Живой!
Оставшись вдвоем, долго молчали, каждый думал о своем, не решались произнести то, что лежало на сердце. Первым нарушил молчание Иван Петрович:
-Ты сынок, ты не держи на меня зла, не сердись. Горе случилось такое…
- Он запнулся, как когда-то, его отец, Петр Степанович, стоя перед ним, держа в руках кнут и виноватым голосом, твердя: Прости ты батю, сынок. Мы ведь с тобою родная кровь…Сам понимаешь, надо!
Все что произошло, не имело теперь большого значения. Главное - сын живой. Это не конец их отношениям, само собою разумеется. Конечно, он не рассчитывал, что Максим подхватится, обнимет отца, но все же…Он не терял надежды на то, что сын простит и поймет все правильно. Иван Петрович не осмеливался смотреть сыну в глаза. Услышал наконец:
-Все прошло. Ничего не изменить, но не это главное, отец. Главное - что я- живой, а ты, мой отец, со мною. Нога заживет. Спасибо Степану Валентиновичу, а там…
…Прошло три года...
Максим возмужал, стал выше, раздались плечи, сын все больше напоминал отца. Шрамы на ноге Максима сейчас напоминали небольшие, синеватого оттенка вмятины. Нога работала исправно, Максим чувствовал, что он скоро пересилит комплекс и…пойдет…косить траву. Ведь у отца нет иного помощника, только он - сын. За эти тяжкие три года он по-настоящему понял, оценил своего отца, и, естественно, в душе не было, ни могло быть обиды или злости. Какая обида?! Какая злость на судьбу, на отца?!
Иван Петрович, часто переживает тот миг, когда он просил Бога о милости. В тот момент, когда рассердился, он находился в тисках отчаянья. Он помнил, как и что он говорил, как помнил и то, благодаря кому сумел все пережить. Это в прошлом? Он с сыном, а это для него самое важное. Он ведь настоящий отец.
…И был день прекрасный. И птицы пели от счастья и тепла…И сердце пело, когда двое мужчин с косами на богатырских плечах, с рогачами за спиной, шагали к лугам. Мужская работа настоящих мужиков! Траву косить. Сено заготавливать. Зерно сеять и пахать…
Шли двое…Разговаривали не спеша о том…о сем…Иван Петрович любовался миром, а мир, кажется любовался ими, сыном и отцом.
Подошли к лугу. Сняли рубашки,помолились, поправили косы…Стали рядом…
И…раздайся плечо! Размахнись крепкая мужская рука! Пошла работа.
Такое вот оно, бытие человеческое- счастливое. И бывает беда горе страшное, да куда им с натурой славянской тягаться!
2009