Пристрастия странны, и столь же глупы,
как мода с лицом проститутки,
но быть менестрелем для сытой толпы,
сойдя с предназначенной бренной тропы,
удел для халифа на сутки.
Не манят ни почести, ни гонорар
в чехле из атласных веревок.
Нельзя променять, как базарный товар,
отпущенный свыше неистовый дар
на пену слащавых речевок.
Но ты их, других, не пытался судить:
не всем от природы в избытке.
А то, что дано, постарался дарить,
и просто не мыслил себе изменить,
пройдя искушения пытки.
Венцом не томов золотой постамент,
не старость в роскошной постели -
терновый отшельника лишь позумент,
в петлице на фраке, которого нет,
пошить для тебя не успели.
Родился, не зная, что был обречен,
повенчан талантом со смертью,
как ангел, попавший в портовый притон,
уйти же - тем правом ты не обличен,
стреноженный ржавою клетью.
Но вспомнят когда-нибудь про палачей,
улыбчивых, приторно-строгих,
завистников, и проходящих гостей,
про, даже немногих, и верных друзей,
врагов, адекватно-убогих?
Остался лишь ты, и тогда, и сейчас,
такой же, знакомый до боли.
Звенящее сердце под проседью глаз,
один из немногих, и многий из нас
из чрева тягучей неволи.
Не идолом бронзовым в памяти ты,
обласканным, но запоздало.
А скомканным нервом святой чистоты
и каплями слез, как живые цветы,
под снегом, пронзительно-ало.