Высота

               
      Первый раз увидел парашютистов в детстве. Высоко в небе кружил самолет, и, будто капельки, отделялись от него крошечные точки. Потом вспыхивали купола и медленно и величественно, словно маленькие белые облачка, плыли к земле.
      Позже видел воздушные парады, когда, ярко одетые спортсмены на пестрых, уже не круглых, а какой-то странной формы парашютиках, легко скользя по спирали, приземлялись в самый центр крошечного пятачка. Казались они людьми из другого мира – бесстрашными и отчаянными. Не чета нам, которые и на балкон-то шестнадцатого этажа с непривычки выйти боятся. А при взлете уютного и надежного лайнера хватаются за подлокотники кресел.
      Однажды профессия свела с кандидатом в мастера по парашютному спорту. С благоговением смотрел на девчушку, у которой за плечами более восьмиста прыжков. А она была самая обыкновенная. И внешне мало напоминала родившихся в моем воображении поднебесных сорви-голов.
      Разговор с ней был долгим, интересным, журналистский блокнот заполнился до предела. Но не уходилось. Родилась зависть. И в голове сидел последний, самый главный мой вопрос: «Прыгнуть можно?»
      Задал. Поинтересовавшись на всякий случай моим возрастом, собеседница озадаченно поскребла в затылке: «Эх, лет бы пятнадцать тебе скинуть. Не было бы проблем… Ну ладно, сходим вместе к начальству».
      И мы пошли в аэроклуб.
      Может потому, что одет я был слишком легкомысленно, а, может, безупречно сработал авторитет моей покровительницы, но начальство не спросило про возраст. Оно спросило про здоровье. И, оглядев меня основательно с головы до ног, выдало приговор: «Ладно – пусть пройдет медкомиссию и прыгает».
      Так я оказался в группе начинающих. И до прыжков еще было далеко – как до неба.
      Потянулись долгие часы теории. Устройство всех систем парашюта, технические характеристики. Способы приземления на лес и воду, крыши зданий и провода высоковольтных линий… Нет, на «высоковольтки» нас никто бросать не собирался. Но в воздухе и при приземлении могут возникать нештатные ситуации. И даже если шанс – один на тысячу, необходимо предусмотреть и его. Каждый из нас, новичков, обязан был знать четко, до автоматизма, что делать при полном или частичном отказе купола, запутывании строп, зависании за самолетом и многое другое. До третьего пота, до ломоты в спине ползали мы на коленях, упражняясь в укладке парашютов.
      И вот наземная подготовка позади, зачеты сданы. Впереди то, ради чего было все остальное. Впереди – прыжки.

      Окутанный снежной пылью АН-2 стоит на краю летного поля. И мы, горбясь под тяжестью парашютов, направляемся к нему. Иду в цепочке последним – так расставил инструктор. И это грустное обстоятельство означает, что прыгать предстоит первым.
      Разместились на узких сиденьях, захлопнулась дверца. АН затрясся, заколотился и резво взял с места. Вот и все… Назад пути нет. Товарищи мои по несчастью сидят, с тоской разглядывая, кто пол, кто потолок, кто собственные пальцы в перчатках. В иллюминаторы стараемся не смотреть.
      АН-2 между тем, набирает круги. Стрелка высотомера в салоне поползла за восемьсот. Прошел выпускающий и деловито зацепил всем за трос карабины. Так же деловито распахнул дверцу и по сигналу сирены жестом пригласил меня. На ватных ногах сделаны последние три шага к обрезу самолета, установлена на самом краю толчковая нога. Рев и холод вокруг. Внизу – ничего не разобрать, только однообразная снежная белизна.
      «Подожди, рано еще», - жестом остановил инструктор, видя мою предсмертную решимость и взяв за плечо. Самолет тряхнуло, и я инстинктивно ухватился за косяк. «Не бойся, не упадешь», - услышал сквозь грохот. «А вдруг упаду», - слабо пытаюсь улыбнуться. «Ничего, здесь не высоко», - отпарировал тот. И сразу же, резкая, словно парашютный хлопок или толчок в спину, команда: «Пошел!».
      И ушел куда-то вверх натужный рев двигателя. И тугие струи воздуха из-под пропеллера тоже ушли, лишь на секунду обдав тебя. Непривычно странная легкость и свобода во всем теле. Только свист ветра в шлеме говорит о том, что ты проваливаешься вниз с бешеной скоростью.
      Отсчитав в уме положенное количество секунд, рвешь такое тугое на земле и такое невесомое здесь, в воздухе вытяжное кольцо. Резкий динамический удар… И тишина вдруг такая, что в жизни не слышал. До звона в ушах. Кажется, висишь на огромном белом куполе неподвижно. Но нет, вскоре начинаешь различать островки леса, ниточки дорог, игрушечные дома деревеньки в стороне. Ага! – вон он и заветный крест алеет на снегу. Туда и путь держим.
      От созерцания земных красот отрывает металлический, стократно усиленный мегафоном голос: «Развернитесь от солнца и уходите вправо, под вами шоссе – вы что, не видите? Высота сто пятьдесят метров – готовьтесь к приземлению».
      Потом из мегафона доносилось еще что-то неласковое. Земля надвигается уже резко, безостановочно. Толчок, удар, вскакивая на ноги, гасишь непослушный на ветру купол, оглядываешься. Н-нда, от креста, конечно, далековато. Но на душе все равно радостно, петь хочется.      
      «Домой» мы опять летим все вместе. Под крылом снова те же девятьсот: проплывают игрушечные деревеньки и заснеженные леса. И все равно это уже другая высота – покоренная. Мы победили ее, победив себя. Каждый знал теперь точно, что он выйдет в открытую дверь по команде «Пошел!» И оттого счастливы лица, горят глаза.

      Потом были еще прыжки. И еще. И уже ободряюще грохотал снизу металлический голос: «Хорошо идете, хорошо. Так и скользите. Высота – сто пятьдесят…»
      Сегодня в копилку моих «домашних ценностей» легли удостоверение о присвоении третьего спортивного разряда и значок со скромным количеством прыжков.
      Но не ради этого все было. Я не совсем понимаю, к примеру, зачем нужно переплывать океан в одиночку на весельной шлюпке. Но зачем по своей воле идут в километровую пропасть, доверяясь лишь куску шелка и уповая на надежность тоненьких веревочек – строп, я теперь знаю точно. Долго, наверное, всегда, буду помнить и то особое аэродромное братство, когда тебе протянут руку не только на земле, но и в воздухе, где действует непреложный железный закон: каждый отвечает за жизнь товарища.
      Очень завидую тем, кто пойдет дальше. Пройдет время и они, мои вчерашние товарищи, будут парить, легко проламывая телами облака и рассекая тугие струи воздуха. Взявшись за руки, будут крутить «звездочку», извиваться в «змейке» в свободном падении. Будут покидать самолет в сотый раз и в тысячный, раскинув руки и уходя в свободное, такое манящее теперь и меня, никуда.
 
      Каждое утро я смотрю по привычке в окно – как погода? Набираю по телефону знакомый номер и спрашиваю, будут ли сегодня прыжки? Знакомый голос отвечает: «Будут». И я, не называя себя, кладу трубку. Очень хочется поехать туда, на аэродром. Но поезд мой уже ушел, потому что свои самые золотые, «прыжковые» годочки я потратил на какие-то другие дела, земные.
      Жаль...