На трамвайной остановке было тихо, безлюдно и пахло ладаном. «Хорошо-то как, как хорошо! — подумал я и громко запел, — Боже царя храни, царствуй на славу, на славу нам». Трогательно и необъяснимо вдохновенно прозвучали в наступившей тишине первые строки старинного российского гимна. Что-то возвышенное проснулось в глубине сознания, что-то давным-давно позабытое встрепенулось в заповедных уголках мозговых извилин, и распрямились сгорбленные плечи, захрустела грудная клетка, а в глазах заблестела бесстрашная молодецкая удаль.
«Шарман, шарман», — будто послышался чей-то восхищенный шепот. Я быстро обернулся и увидел ее. Волшебную прелестницу, шепелявую капризницу, глуповатую обольстительницу — осень! Она смотрела на меня и простодушно улыбалась.
Какие невероятные законы природы в течение нескольких минут превратили суровую зиму в простодушную осень — не знаю. Не знаю и не понимаю. Логических объяснений того, что произошло не существовало. И если бы какие-нибудь ученые мужи стали допытываться у меня с превеликим усердием — почему, мол, несуразица могла такая случиться? — ничего бы я не сказал, этим ученым мужам. Ни под пыткой мучительной не сказал бы, ни под воздействием психологическим и ни под какими другими дознавательными методами не заговорил бы. Не знаю я, как объяснить эту несуразицу, хоть как упрашивайте, не знаю — и всё.
— Ты чего мужик? — раздался чей-то голос.
— Не знаю, ни хрена не знаю! — воскликнул я и высоко поднял голову.
— Чего? — удивленно повторил тот же голос.
Я оглянулся и увидел в нескольких шагах от себя, юношу лет пятнадцати-шестнадцати. Юноша растерянно смотрел в мою сторону и моргал.
— Вы слышали мысленное эхо моих раздумий, — успокоил я его.
Юноша внимательно осмотрел мою обувь, потом перевел взгляд на пролетавшие над нами облака и наконец задумчиво сказал:
— У Сереги сегодня день рожденье, а я тут околачиваюсь, как последний… (молодой человек употребил слово, состоящее из шести букв, которое обозначает некий предмет употребляемый в интимных целях).
— Ну, ладно пошли, — хмуро сказал он.
— Куда? — вежливо спросил я.
— В задницу, — кратко и невразумительно ответил юноша.
Минут через пять мы уже шли по узкой лесной тропинке. В лесу весело чирикали беззаботные местные пичужки, пахло грибным духом и думать хотелось только об одном — о благостно земном и благостно воздушном. О логически необъяснимом думать не хотелось.
Неожиданно юноша остановился и обернулся ко мне.
— Ты знаешь, кто я? — резко спросил он.
— Нет, — честно ответил я.
— Я сын крестьянина, понял — крестьянина! — с чувством произнес он, — а что у нас есть — ни фига нет. Понял — ни фига. Один сломанный трактор и лопаты. А знаешь, куда эти лопаты надо засунуть?
Это мне было известно и я только пожал плечами.
— Фасоль пропала, картошка сгнила, пшеницу какие-то суки пожрали, — продолжал он, — а жить-то как? Жрать что? Ты понял?
— Понял, а как вас зовут молодой человек? — поинтересовался я.
— Пашей зовут, — хмуро ответил молодой человек и, ловко сплюнув мне под ноги, продолжил путь.
Практические крестьянские проблемы навели меня на некоторые реалистические размышления: «А что я собственно делаю в незнакомой лесистой местности, и куда ведет меня этот неразговорчивый землепащец?».
Обдумав сложившуюся ситуацию, я пришел к выводу, что моя жизнь неподвластна никаким размышлениям и аналитическим предположениям. Ясно и четко сформулированная мысль возвращает не только спокойствие, но и уверенность в своих силах. «Все должно быть так, как должно быть» — говорил мой дедушка, и бабушка тоже говорила: «Все будет так, как и будет».
Где они теперь — моя бабушка и дедушка? Видят ли они своего внука, бредущего по неизвестно какому лесу, с неизвестно какой целью и неизвестно каким крестьянским сыном.
— Ку-ку-ку, — где-то недалеко прокуковала кукушка.
— Хороший знак, — подумал я, — кукушки — птицы жизнелюбивые.
— Задница, — хмуро произнес молодой человек.
«Нет, это не задница, это кукушка, — хотел я объяснить своему спутнику, но передумал. Кто его знает, что за задница, этот крестьянский сын Паша.
Небольшой городок, в который мы вскоре пришли, был похож на домашний пирог с капустой. Крепенький, чистенький, уютный и в меру скучноватый.
Провинциальный мирок, куда привела меня нелегкая трамвайная колея, мог быть типичным образцом провинциальных мирков, если бы… Если бы я не знал, что в нескольких трамвайных остановках от моей родной петербургской улицы, никаких провинциальных мирков не было и быть не могло. Не могло быть и осенних листьев на деревьях и Паши со своими лопатами и моих размышлений о том, что должно быть, а чего не должно — тоже быть не должно бы… Бы да гмы!.. Оказывается только дедушки да бабушки знают, что быть должно, а чего быть не должно, но все равно будет.
Жители уютного, капустного городка смотрели на меня уютными, капустными глазами и щурились. Любопытствуют — догадался я — чуют нездешнюю изюминку. «Извините пожалуйста — обратился я к одному из щурившихся мужчин — как называется этот замечательный городок?».
Местный житель проницательно осмотрел низенькое каменное строение, находящееся за моей спиной, грустно вздохнул и ответил:
— Городок называется Уссельск, но замечательного в нем ничего нет.
— Большое вам спасибо, — поблагодарил я.
Нет, никогда воображаемые странствия не приводили меня в городок называющийся Уссельском. Никогда не снились мне тихие, уссельские улицы, никогда не сжимал я в своих объятьях пышнооких уссельских красавиц.
Некий греческий философ утверждал, то о чем мы не думаем, думает за нас. Звучит двусмысленно, но правдоподобно. Так уж получалось, что в моей жизни за меня частенько думали другие города, другие женщины и прочие другие объекты живой и неживой материи. Многим такой вдумчивый интерес к собственной персоне со стороны внешних сил мог показаться роковой властью обстоятельств. И многие бы не удержались от соблазнительного вопроса «А не я ли, тот самый, всеми долгожданный и любимый?». Очень это соблазнительный вопрос, и очень хочется услышать на него столь же соблазнительный ответ. Соблазнами окружает себя человек и от соблазнов дурацких погибает.
Размышления над мудрыми мудреностями жизненного пути, прервал деревянный голос юного землепашца: «Пришли», — сухо сказал он.
Мы стояли у подъезда трехэтажного, каменного дома и по физиономии молодого человека не трудно было догадаться, что его крестьянская халтура закончилась.
Иногда судьбе надо показывать язык. Розовый цвет слизистой оболочки языка вызывает у нее легкое головокружение и подсознательное трепетание внутренних судьбоносных органов. В такие трепетные мгновенья, главное не сплоховать. Момент свободного парения над всеми узами и путами бытия позволяет смекалистому искателю философских истин раскрыть все тайны и смыслы жизни. Если раскрывать все тайны и смыслы жизни почему-либо не хочется, можно ограничиться легкой шуткой или другим неожиданным действием. Для шуток и неожиданных действий у меня времени не было, но язык судьбе я все-таки показал.
— Не понял? — грозно рявкнул я.
Молодой человек дернулся и ошарашено уставился на меня.
— Не понял? — рявкнул я во второй раз.
— Что? — проскрипело в ответ.
— Ты куда меня привел!
— Сказали сюда… — испуганно промямлил парнишка и сник. Спекся как выражаются сельские жители.
Мне стало жаль убогий комочек духа и я просто спросил:
— Куда сюда?
— В восьмую квартиру, — ответил спекшийся молодой человек. Достав из кармана карамельку я положил ее в карман Пашиной куртки.
— Кушай Паша, набирайся сил, они тебе пригодятся и никогда не забывай говорить спасибо, — напутствовал я наивное создание природы. Моя судьба смотрела на меня растерянными Пашиными глазами и трепетала. Я был доволен.
Восьмая квартира находилась на втором этаже.
Я три раза решительно нажал на звонок и дверь открылась. Передо мной стоял пожилой мужчина среднего роста, полноватый, с круглым добродушным лицом и зоркими глазками, поблескивающими за толстыми стеклами очков. Черный костюм, белая рубашка и коричневый галстук предполагали обсуждение некоторых деловых вопросов. «Официальные встречи оканчиваются хорошо или плохо?» — подумал я.
— Проходите, проходите пожалуйста, — взволнованным голосом произнес хозяин.
— Здравствуйте, — хладнокровно сказал я и вошел в квартиру.
В центре гостиной стоял большой обеденный стол, и то что на нем стояло, предполагало долгий и обстоятельный разговор. Количество и качество винно-водочной продукции выставленной на столе, намекало на то, что разговор будет непростым.
— Разрешите представиться: Валентин Петрович Жданов — главврач нашей городской больницы, — отрекомендовался суетливый хозяин.
— Игорь Николаевич Иегудов, — ответил я с легким пренебрежением, внимательно рассматривая маленькое гастрономическое шоу.
— Простите меня за некоторую неловкость, — растерянно оправдывался главврач, — я в первый раз в таком положении и мне так много надо вам рассказать, что и не знаю с чего начать.
— По моему мнению, начинать надо всегда с бокала шампанского, — деликатно заметил я.
— Ну, конечно, конечно, — согласился Валентин Петрович.
Бокал шампанского помог светочу Уссельской медицины найти правильный выход из затруднительного положения.
— Игорь Николаевич, — сказал он, — я понимаю, как вы устали с дороги, поэтому не стесняйтесь и угощайтесь всем, чего вам только захочется, а я знаете ли попытаюсь вам кое-что объяснить.
— Попытайтесь, — улыбнулся я, — и главное не надо так волноваться. Шампанского хватит надолго.
Простая, незамысловатая шутка, часто оказывается превосходным лекарством от нездорового глубокомыслия.
— И вот еще что: попробуйте начать объяснения с начала…
— С начала, так с начала, — Валентин Петрович Жданов обреченно вздохнул и грустно покачал головой.
— Наверное все, что происходит с вами, вызывает удивление и непонимание?..
— В какой-то мере вызывает, а в какой-то и нет…
— Да-да, конечно, но…
Доктор поправил очки, виновато на меня взглянул и продолжил:
— Произошедшие с вами странные события, невозможно объяснить, если не знать истории города Уссельска, в котором вы сейчас и находитесь. Первые исторические упоминания о нем относятся к концу XIV — началу XV века. Новиков, автор книги «Исследования древней Руси» писал: «На берегу реки Уссель, князем Ростиславом Грозным, заложено было военное поселение, долженствующее защищать земли русские от разбойных набегов, племен варварских». Постепенно, к концу XVI века, военное поселение становится рядовым провинциальным городком. Дальнейшее экономическое и государственное развитие Уссельска в силу многих причин казалось неизбежным, но уже в середине XVIII века всяческие сообщения об этом городе исчезают. Не приводится и никаких причин, которые привели к постепенному исчезновению города с территориальной карты России. Но вот что интересно: городок не значащийся ни на одной карте, ни в одной чиновничьей записи, продолжает спокойно существовать на том же самом месте, где он и должен находиться. Городок не только стоит на прежнем месте, но и постепенно отстраивается, увеличивается его население, развивается торговля и, что самое невероятное, — общение жителей с другими российскими городами не прерывается. Это кажется фантастическим, но объективную причину того, что произошло, все-таки найти можно. В Уссельской церковной библиотеке сохранилась рукопись некоего монаха Афанасия. Записи датируются началом XVI века, и примерно там записано следующее: «Десятого дня от начала лета, около полудня случилось над местом нашим знамение небесное. Опустилась с неба ночь, и стало так темно, что не видно было и руки своей. Ходили люди тогда по земле и не находили друг друга. Вопль стоял повсюду и страх божий в душах человеческих проснулся. А потом стало и небо, и земля, и люди на земле, и рыба в воде темно-зеленого цвета. Цвета травы степной. Возопили люди и пали на колени свои. Но не закончилось на том светопреставление небесное. Синими, красными, желтыми и другими цветами окрашивалось все пространство небесное и земное. И так до самого позднего вечера продолжалось, а потом закружились пятна разноцветные по всей земле нашей и стихло все, будто и не было ничего».
С этого времени наш город можно отнести к разряду таинственных природных аномалий. Вы заметили? — по календарю месяц февраль, а у нас чудная осенняя погода. После того как «это» случилось — на Уссельск не упало ни одной снежинки… Ни одной… Так и живем шесть месяцев лета, шесть месяцев осень. Интересно другое — что-то произошло с окружающим пространством. В местном архиве, сохранилось достаточное количество сведений о посещении местными жителями: Москвы, Петербурга и других российских городов. Но для всего окружающего мира Уссельск перестал существовать. Жители города могли беспрепятственно пересекать невидимую границу, окружившую нас, но ни один посторонний человек не смог попасть в Уссельск. Никто и никогда — вы понимаете это?
— Да но как возвращаются в город местные жители? — спросил я.
— Как возвращаются? — пожал плечами главврач, — так и возвращаются. Кто на трамвае, на том самом, на котором приехали вы, кто на машине, кто как — какая разница? Само существование Уссельска отрицает все известные физические законы природы и получается полная нелепица. Город, который как бы не существует, — радушно встречает вас хлебом-солью…
Главврач замолчал и задумчиво посмотрел на бифштекс, который лежал на моей тарелке.
— А что думаете об этом вы? — почтительно и в то же время с легким лукавством спросил я.
— А что мне думать — ничего не думаю. Вы, Игорь Николаевич, верите во что-нибудь?
Вопрос был достаточно неожиданным.
— Мне трудно сказать…
— Вам трудно сказать, а есть вопросы на которые нельзя ответить.
— Вы, доктор, — мистик…
— Не мистик, а главврач Уссельской больницы.
За время беглого, исторического обзора загадочного городка продуктов на столе значительно поубавилось. Уссельския хлеб-соль пришлись мне по вкусу.
Может быть поэтому вопрос, который я задал, мог показаться восторженному поклоннику Уссельского парадокса, не столь соответствующим торжественности момента.
— А по телевизору у вас спортивные соревнования показывают? — спросил я.
— Что? — переспросил главврач.
— Ну, там, футбол, хоккей, баскетбол можно посмотреть?
— Можно.
— Это хорошо.
— А вы знаете, — оживился Валентин Петрович, — в прошлом году наша местная футбольная команда заняла пятое место в районе.
Прав был один приятель, с моим мышлением можно ходить разведку. Ничем не примечательное достижение уссельских футболистов подействовало на мое воображение куда более живо, чем абстрактная нереальная реальность. Я представил себе несуществующих футболистов, играющих реально существующим мячом, и почувствовал, как мной овладевает глубокое возмущение и негодование. Нарушение правил великой игры, какими бы обстоятельствами они не оправдывались, вызывают у любого болельщика неописуемую ярость и справедливый гнев.
— Этого не может быть! — воскликнул я.
— Простите, я не занимаюсь общественными вопросами. При встрече с мэром вы можете поинтересоваться у него, как такое возможно. Вообще он замечательный человек, а сколько сделал для города и, в частности, для нашей больницы…
Эмоционально впечатлительный главврач, поющий дифирамбы своему любимому мэру, — зрелище редкое, но обременительное.
— А не выпить ли нам, Валентин Петрович? — предложил я.
— Немножко можно, — с профессиональной уклончивостью согласился доктор.
Немножко началось с двух бокалов коньяка и продолжилось, продолжилось и продолжилось…
Из последующего разговора выяснилось, что Валентин Петрович — примерный семьянин, чуткий руководитель и активный сторонник общественно-демократического движения «Зеленых».
— Молодой человек, — вдохновенно излагал он, — человек — это листок на древе человечества, махонький такой, зелененький листочек, понимаете — зеленый, не бледно-сине-аленький, а зеленый, как младенец появляющийся из утробы. Да-да, мы приходим в мир зелеными и уходим тоже зелеными. А знаете ли вы какого цвета человеческая кровь?
— Знаю, зеленая!
Валентин Петрович замер и пристально уставился на меня.
— Нет-нет, профессор, — попытался я его успокоить, — у меня кровь великолепно-красного цвета.
Валентин Петрович схватился за голову:
— Не в этом дело, Игорь, не в этом дело! Простите, разрешите мне вас так называть?
— О чем речь, профессор.
— Забыл вам сказать самое главное!
— Профессор, пользуйтесь моей кровью, как своей.
— Нет-нет, другое я забыл рассказать — о цели вашего прибытия к…
— Моя цель — помогать людям всех стран и народностей. Будь то на Северном полюсе или на Южном, будь то в пустыне или в горах, — раненым, слабым, больным и недужным, должен помочь я как...
— Нет-нет-нет, Игорь, постойте, послушайте меня…
— Я вас слушаю, коллега, и мой мозг, который острее самого острого скальпеля, внимательно вас слушает.
Коллега внимательно посмотрел на мой мозг и сказал:
— И кто меня заставлял пить?
— Обстоятельства, — подсказал я.
— Игорь, вы уже знаете историю нашего необыкновенного города. Необыкновенного-то, конечно, необыкновенного, но поверьте, с другой стороны, ничего необыкновенного в нем нет. Самый заурядный и провинциальный городишко. Привычная скука по вечерам, привычные люди на улицах, привычная жизнь, и смерть тоже скучная и привычная. Есть у нас и свои маленькие проблемы: хулиганство, воровство, бывает что и похуже. Крайне редко, но все-таки бывает. Так вот, во всех правонарушительных случаях прослеживается одна незыблемая аксиоматическая истина — мы всегда можем предположить причины, побудившие человека совершить тот или иной поступок. Вы меня понимаете, Игорь? Мы всегда можем что-либо предположить, не знать точно — заметьте — а только предположить.
— Предполагаю, что понимаю, — неуверенно сказал я.
— Я имею в виду, — продолжил Валентин Петрович, — что мы можем ошибаться, можем выдумывать что-то несуразное, но всегда, независимо от того, что есть на самом деле, мы находим или можем найти причину, которая объяснит совершенный поступок. Пусть это будет алчность, зависть, высокомерие или глупость — сама причина не имеет никакого смысла, достаточно того, что она есть. Несколько дней тому назад в нашем городе произошел случай, который мы не можем объяснить никакой причиной, даже выдуманной. В одной из квартир было найдено мертвое тело со стрелой в груди. Вещи, документы, деньги не тронуты. Врагов у этого человека, по общему мнению, не было, да и не могло быть. Единственный факт, который мог бы что-то прояснить, — это найденная записка. Она лежала на письменном столе и, по данным экспертизы, была написана рукой убитого. Владимир Петрович замолчал и опустил голову.
Что-то в его голосе было такое, отчего мне страшно захотелось лечь на кровать и крепко-крепко уснуть.
— Игорь Николаевич, — сказал тихим голосом главврач, — как вы думаете, что было в ней написано?
Поле чудес представляет: финальная игра, предсмертная записка, n-количество букв, что вы об этом думаете, минута на размышление. Я думаю, супер-приз всегда один — электрическая плитка, похожая на табуретку. Электрическую табуретку.
— Откуда мне знать, что было написано в этой предсмертной записке, — обреченно ответил я.
— Там было написано вот что, — похожим обреченным тоном сказал Валентин Петрович, — «Через несколько дней после моей смерти на трамвайной остановке появится человек. Его зовут Игорь Николаевич Иегудов. Он сможет объяснить причину моей смерти».
— И лучше выдумать не мог, — подытожил я интересное сообщение.
Наступила долгая-долгая пауза. Один мой приятель говорил, что слух в эти мгновенья обостряется неимоверно. Особенно слышно, как внутри тебя что-то прыгает, прыгает, и пока оно прыгает — жить надо! А другой мой приятель говорил по-другому: «Прыгай, не прыгай — а все равно ляжешь». Оба моих приятеля были правы.
Я налил два стакана водки, и мы выпили. Молча, как два мужика.
В моем положении каждый нормальный человек стал бы задавать себе разные умные вопросы: как? да зачем? да почему? да каким образом? — и тому подобное и в том же роде. Много-много задал бы себе вопросов нормальный человек, окажись он в моем положении. Только не оказался бы нормальный человек в такой ситуации, не смог бы оказаться. Нормальный человек живет в нормальном городе, работает на нормальной работе, у него есть нормальный дом и никогда не придет ему в голову поверить в глупенькое трамвайное счастье. Поверить в жалкий клочок бумажки, обещающий золотые горы и долларовые реки. А ненормальный человек и бумажке поверит, и золотым горам, и всему: во что ему захочется — в то и поверит. Заводит судьба таких трамвайных мечтателей туда, где и Макар со своими телятами колхозными не проходил, и ворон злобноглазый не пролетал. Такое оно счастье трамвайное — бездорожное, неприглядное. Не стал я задавать себе никаких вопросов. Раз завела меня судьба трамвайная в Палестины Уссельские — значит, так тому и быть. А раз так тому и быть — значит, так и быть тому, и нечего голову понапрасну ломать размышлениями тяжкими. Но все-таки странно, почему я должен объяснять причину смерти какого-то ненормального уссельца.
— Профессор, профессор! — громко воскликнул я, но напрасно. Бездонная пучина зеленого подсознания поглотила его тихий разум. Валентин Петрович спал и на его побагровевшем носу весело поблескивали капельки пота.
— Настоящий мудрец, — сказал я.
— Зеле-ный, зе-ле-ный, — прошептал спящий профессор.
— Конечно зеленый, самый зеленый.
Встав из-за стола я подошел к дивану, пожелал всем жителям Уссельска спокойной ночи и пал. Не лег, не завалился спать, не грохнулся, а пал. Но и павший услышал, как далеко-далеко от меня прозвенели звонкие, потусторонние голоски: «Вечная память павшим…..». Беспомощный, потерявший всякую связь с реальностью, я все-таки собрал последние силы, внятно и разборчиво прошептал: «Зенит чемпион…». На моем месте так поступил бы каждый петербургский болельщик. А поступил бы он так, потому что футбол это — футбол…
В социально-организованном и высококультурном обществе жить просто. Хорошим гражданам снятся хорошие сны, не совсем хорошим гражданам — не совсем хорошие. Утром хорошие граждане говорят своим друзьям: «Ах, какой я видел сегодня ночью хороший сон», а не совсем хорошие граждане стыдливо опускают глаза и думают про себя: «Сегодня ночью я видел не совсем хороший сон, и поэтому мне надо повышать свой культурный уровень и совершенствовать моральный облик». В идеально организованном обществе счастье определяется не количеством денежных знаков, расходуемых населением, а духовным здоровьем каждого члена общества.
В городе Уссельске, как и в других российских городах, о духовном здоровье и книжки читали, и телевизионные передачи просматривали, но, по словам доктора, здоровее не становились. Местные власти города Уссельска, как и прочие власти всех времен и народов, рассматривали духовно-оздоровительный вопрос экономически. «Пустое брюхо к духовным знаниям глухо», — говорили местные чиновники и, по возможности, заполняли статистическое городское брюхо мясными, рыбными и молочными изделиями. Статистическое брюхо, утолив естественный голод, постепенно увеличивалось, откладывало жировые складки и мечтательно урчало. Но как бы громко и очаровательно оно ни урчало, духовного здоровья у граждан Уссельска и прочих российских городов не прибавлялось.
Судя по тому, что снилось мне в эту ночь, мое духовное здоровье находилось на уровне незамысловатой частушки: «Хоп-цы дрица-ча-ча, рожа просит кирпича».
Около 12 часов дня в моих глазах появилось осмысленное выражение. Приветливый солнечный свет прояснил умственные способности, и я с большим удовольствием задал себе шаблонный романтически-литературный вопрос: «А уж не приснилось ли мне все это?» Безденежье, плохое питание, болезненное воображение заядлого болельщика, нередко приводят и к более тяжким умственным расстройствам.
Внимательно осмотрев квартиру, я пришел к выводу, что умственными расстройствами не страдаю. Всему свое время, — и время моей обыкновенной жизни закончилось.
В гостиной по-прежнему стоял обеденный стол, уставленный вещественными доказательствами уссельского гостеприимства. Не смущало меня и отсутствие главврача. В 12 часов дня главврач должен выполнять свой профессиональный долг, а не пить водку в неизвестно чьей квартире.
Доктор Ватсон, окажись он в моем положении, немедленно воскликнул бы: «Холмс! Холмс, объясните мне, что происходит? — я ничего не понимаю». И великий английский сыщик ответил бы ему с поразительным английским спокойствием: «Ватсон, давайте выпьем пива, а потом сядем в удобные кресла и будем смотреть телевизионные передачи. Интуиция подсказывает мне, что по первому каналу идет превосходный мексиканский сериал». — «Но при чем здесь сериал?» — возмутился бы неугомонный доктор.
Холмс закурил бы свою любимую трубку и сказал: «А вот мы и посмотрим с вами — при чем?»
Представив себе проницательного сыщика и простодушного его друга, я неожиданно вспомнил путаный рассказ главврача о какой-то смертельной стреле и таинственной предсмертной записке.
Дедуктивный метод никогда не был моим сильным местом, но иногда и от «несильного места» подарочка можно дождаться. Неожиданно для самого себя я сделал тонкое и глубокое умозаключение. Мертвое тело, предсмертная записка и мое появление в Уссельске странным образом связаны между собой. Задача заключается в том, чтобы найти предполагаемую связь, докопаться до истинных ее причин и обезвредить злоумышленника или злоумышленников.
— Ай, да Игорек, ай, да сукин сын! — воскликнул я, искренно радуясь, первой, пусть небольшой, пусть совсем маленькой, но все-таки победе над пока еще не зависящими от меня обстоятельствами. Главное — сделать первый надрез, и я этот надрез сделал! И сделал его быстро, красиво, с пушкинской простотой.
Чувства мои успокоились, удовлетворенный ум испытывал легкую эйфорию, и стовосемнадцатая серия мексиканского сериала показалась мне приятным вознаграждением за проделанную работу.
Через полчаса, убаюканный сладкими мексиканскими страстями, я крепко спал. Мне приснился огромный кабинет, обставленный старинной мебелью. За большим массивным столом сидел человек, похожий на Федора Михайловича Достоевского. Он внимательно смотрел на меня и улыбался. Славной и замечательной была эта улыбка.
— А вы, батенька, — фрукт, — наконец сказал он.
— Как вы догадались, — удивился я.
— Опыт, опыт, батенька, и знания того, что лежит в тайниках человеческой души, — ответил он.
Несколько минут мы молча смотрели друг на друга. Две команды, два игрока, великолепно чувствующих истинное наслаждение от игры. Настоящий класс, настоящее совершенство постигается чувствами. Разум знает как «быть» и поэтому всегда проигрывает. «Не быть» ведет нас к победе, и для того, кто постиг это, — наслаждение становится игрой, игра — наслаждением.
— Удачи тебе, сынок, — сказал человек, похожий на Федора Михайловича Достоевского, и добавил: — А буде злоумышленники препятствия какие учинят или другие гнусные каверзы придумают, бить тех супостатов окаянных без милости всякой покудова дух в них поганый шевелится!
— Правильно это, ох как правильно! — согласился я, — и чтобы по сусалам, по сусалам злоумышленным стекало и под сусалами сусало…
Проснулся я сразу по нескольким причинам. Левая моя нога затекла, на первом телевизионном канале депутаты активно требовали перерыва, и в передней истерически повизгивал звонок.
Приговаривая плохие слова, я с трудом открыл входную дверь, и мое лицо приняло выражение «пива нет, но бутерброды остались». За дверью стояли двое серьезных и основательных на вид мужчин. Лица их выражали хорошее функционирование органов пищеварения и деловую озабоченность. Озабоченность похвальную и поощряемую.
— Игорь Николаевич Иегудов? — спросил более низкий, с не очень благожелательным выражением лица и совсем почти не благожелательными глазами.
— Да, это я! — Мой ответ был краток и благороден.
— Мы к вам, — пояснил мужчина.
Пройдя в гостиную, мужчина более высокого роста слегка усмехнулся и произнес:
— Разрешите представиться, — мэр города Уссельска Юрий Иванович Глухов, и начальник Уссельского уголовного розыска Семен Андреевич Птицын.
Опыт официальных встреч: или он есть, или его нет, или можно обойтись и без него. Я вспомнил чье-то ехидное замечание про бесплатный сыр и взглянул на стол. На столе лежал кусок сыра — бесплатный. Случайные совпадения никогда не приводили меня в замешательство, но всегда вызывали необъяснимую умственную растерянность.
Пришлось сказать что-то невразумительное, но подходящее к случаю:
— Лично мне очень приятно, но не совсем… понимаете… понятно.
— Игорь Николаевич, мы находимся в таком же положении, как и вы, — заверил меня городской мэр, — так что давайте без церемоний, нам тоже многое непонятно, но кое-что мы постараемся вам объяснить. Так что, если вы не против, — предложил он, — давайте закончим официальную часть и отметим наше знакомство.
Я был не против. Беспорядок на обеденном столе только подчеркивал своеобразие и оригинальность нашей встречи.
— Вы правы, нам есть что обсудить, — заметил я, наливая полные бокала шампанского.
— За встречу! — поднимая бокал, дружелюбно произнес уссельский мэр.
— За мир и сотрудничество между всеми городами и странами, какими бы непроходимыми границами они не разделялись, и в каких бы пространственных поясах не находились, — произнес я ответный тост и остался им очень доволен.
По-видимому городской мэр и начальник уголовной полиции ожидали от меня услышать нечто другое. Они многозначительно переглядывались друг с другом, и я ощутил настоящее удовлетворение. Наверное, действительно я мог бы стать великим дипломатом.
Конечно я мог сказать: «Господа, вероятно вы ждете от меня многочисленных вопросов, определенного эмоционального возбуждения и различных чувствительных проявлений. Должен вас разочаровать! Город Уссельск я принимаю таким, какой он есть, и на том стою. Экстравагантные трамваи, которые перемещаются из пространства в пространство, сказочное изменение климата, и прочие уссельские фокусы-покусы, оставляют меня равнодушными. Мой девиз прост: жизнь есть такая — какая она есть». Конечно, я мог так сказать, но говорить не стал. Сказал я совсем другое:
— Господа, мне надо знать все!
После такого блистательного высказывания моя внутренняя энергия как-то сразу истощилась. Высказанное в категорической форме требование — о том, что мне надо знать всё, — подействовало на именитых гостей сильно. Городской мэр и начальник уголовной полиции смотрели на меня деревянными глазами и старательно пытались что то понять.
В отличие от моих гостей, древнегреческое изречение — о том, что объять «всё» — занятие глупое и бесполезное — мне было известно. Заинтересовало меня бескомпромиссное и любознательное словечко — надо! «А надо ли это мне? — подумал я. — И если надо, то зачем надо?» «Надо» предполагает необходимость чего-то — чего у тебя нет. Необходимость найти маньяка, который совершает кровавое преступление первобытно-патриархальным способом, могла показаться абсурдной.
— А что именно вы хотите знать? — задумчиво проговорил начальник уголовной полиции.
— Во-первых, — тоном терпеливого учителя сказал я, — когда и где произошло преступление. Во-вторых, кто потерпевший и какие у вас лично есть на этот счет предположения, но прежде, чем вы мне все объясните, — мой взгляд напоминал луч прожектора — я хотел бы знать, какая, по вашему мнению, существует связь между запиской, на которой написано моя имя, и тем что произошло?
— Игорь Николаевич, — тихим голосом проговорил городской мэр, — мне кажется, на ваш последний вопрос будет лучше ответить мне. Это действительно важный вопрос, чрезвычайно важный для всех нас. В процессе следствия мы установили, что за несколько дней до происшествия Евгений Владимирович Покровский, так звали потерпевшего, побывал у одного из своих приятелей, и между ними произошел достаточно странный разговор. Евгений Владимирович последние пять-шесть лет писал книгу и часто посещал местный исторический архив. Так вот, по его утверждению, он нашел в архиве сочинение, в котором, якобы, описывалось прошлое, настоящее и будущее нашего города. Приятель не придал этим словам никакого значения, но после известных событий, сами понимаете, значение эти слова приобрели. Предсмертная записка косвенно подтверждает этот факт. Если такое сочинение существует, и Евгений Владимирович его читал, — он мог заранее знать и день своей смерти и то, что произойдет потом. Надо сказать, что несмотря на все наши поиски сочинения, о котором рассказал Евгений Владимирович, мы не нашли. Не нашли мы и книги, которую он писал.
— Интересно, очень интересно, — заметил я.
Но самое интересное заключалось в другом. За какие такие заслуги угораздило меня влипнуть в чье-то, хрен знает чье, пророчество, неизвестно кем и когда написанное. Какие на мне особые узоры нарисованы, что за несколько столетий до моего рождения углядел их обормот какой-то аномальный? А трамвай? Ну, зачем я в него полез? Куда, куда меня понесла нелегкая? Сидел бы себе дома, смотрел телевизор, и зарасти Уссельск лопухами зелеными. Так ведь нет, блин! Путешественник трамвайный, подайте придурочному билетик счастливенький! Подали! С того света дотянулись и вручили. Сбылось великое Уссельское пророчество: «И придет в наш город человек, слегка похожий на дона Педро, одного из героев знаменитого мексиканского сериала, и отыщет человек, слегка похожий на Дона Педро, гнусного злоумышленника, погубившего жителя Уссельска Евгения Владимировича Покровского, и станет всем уссельчанам так хорошо, так хорошо, что и не сказать простыми словами, как им хорошо станет». «Идиот», — подумал я и вдруг понял, что не зря говорят в народе, «верное слово, в нужное время сказанное, получше любых лекарств действует». И силы такое слово придаст, и дух притомившийся укрепит, и на путь истинный направит.
— Действительно, интересно, — твердо сказал я.
— Интересно, — согласился мэр. Мы понимали, как вам трудно будет адаптироваться к, скажем, чрезвычайным обстоятельствам, и поэтому как могли попытались смягчить первый период ознакомления с нашей жизнью. На остановке вас встретил Паша, здесь вы познакомились с Валентином Петровичем — милейший человек и прекрасно знает историю города — словом, как могли… Тут, видите ли, есть и еще одна проблема, касающаяся вашего прибытия к нам… В Уссельск иногда попадают случайные люди из Большого мира, но число таких людей незначительно и все они отличаются своеобразным социальным статусом.
Мэр смущенно улыбнулся и развел руками: «В семье не без урода, а у нас все-таки город», — пошутил он.
Я представил себе уродов с неизвестно каким социальным статусом, которые запросто разгуливают по уссельским улицам, и шутка мэра не показалась мне смешной.
— Нет-нет, — успокоил меня мэр, — не волнуйтесь, этот контингент людей для нашего города не представляет никакой криминальной опасности. В силу некоторых умственных отклонений они просто не могут найти своего места в жизни. Что с них возьмешь, бомжи, алкоголики, придурки, а по существу — просто неудачники. Время от времени некоторые из них появляются в Уссельске. Почему так происходит — мы не знаем. В Уссельске таких людей называют чокнутыми. Вреда от них нет, пользы, правда, тоже, но — что делать? Через месяц-другой также внезапно, как и появились, — они исчезают. О вашем появлении мы знали заранее, и причина, по которой вы должны были появиться, тоже была известна.
Мэр сделал паузу и в глазах его засверкали начищенные до блеска офицерские звездочки.
— Игорь Николаевич, в истории нашего города вы — первый человек, чье появление в Уссельске не случайно, понимаете — первый!
Плечи мои выпрямились, и в памяти возник такой знакомый, такой пространственно-космический голос: «Говорит Москва, говорит Москва!»
— Нашу встречу с вами, — проникновенно сказал мэр, — можно считать первым официальным контактом между…
— Между вами и нами, — подсказал я.
Мы протянули друг другу руки, и рукопожатие было столь крепким, что хруст наших пальцев напоминал хрупкую музыку первой весенней капели.
— Хорошо! — растроганно сказал мэр.
— Есть контакт, — скромно сказал я.
У начальника Уссельской уголовной полиции порозовели щеки и, плохо владея чувствами, он хрипло выкрикнул:
— Давайте выпьем!
— Повременим, повременим, — успокоил его мэр.
— А может по рюмашечке, за контакт? — сказал я.
— Эх,— махнул рукой мэр, — наливай Андреич.
Выпив, мэр по-отцовски посмотрел на меня и сказал:
— Игорь, несмотря на то, что контакт между вами и нами состоялся, знает об этом только узкий круг людей.
— Достаточно ли круг узок? — деловито спросил я.
Мэр вопросительно взглянул на начальника полиции.
Андреич медленно поднял грозный гиреподобный кулак.
— Паша, ну тот, который вас встретил, — сказал он, сгибая мизинец, главврач, мы с вами, и всё, — незагнутым остался большой палец.
— Схема классическая, но не совсем надежная, — сказал я.
— Что сделано, то сделано, — нахмурился мэр, — конечно, городок у нас маленький, и если кто-нибудь посторонний узнает, что происходит, — через пару дней о вашей деятельности будет знать весь город… Надо постараться расследовать дело незаметно, не привлекая лишнего внимания.
— За успешную совместную работу, — предложил я походящий к случаю тост.
Выпив, начальник уголовной полиции аппетитно крякнул, потер руки и четко произнес:
— Ну-с, начнем! Так сказать, что мы имеем в наличии? — Покойный гражданин Евгений Владимирович Покровский — тридцати двух лет. Семейное положение — холост. С женой разошелся восемь лет назад. Последние семь лет работал охранником в продовольственном магазине № 6. Близких друзей нет, несколько знакомых, ну что еще… Тело найдено два дня назад в собственной квартире. При осмотре места происшествия ничего подозрительного не обнаружено.
— Постойте, — прервал я, — при каких обстоятельствах найдено тело?
— А, — поморщился начальник полиции, — не пришел на работу, послали к нему домой. В последнее время Евгений Владимирович жаловался на желудок, ну подумали мало ли что… Вызвали техника и вскрыли дверь. Знаете, что я думаю, — раздраженным голосом проговорил он, — в этом деле нет никакой логики. Спрашивается, кому и зачем потребовалось убивать его какой-то идиотской стрелой. Бред, настоящий бред!
— Я согласен с вами, — продолжил мэр, — в данном деле нет логики. Но мне кажется, поверьте моему жизненному опыту, если удастся найти книгу или хотя бы узнать, где она может находиться, в наших руках будет ключ к решению всех вопросов. За всю историю Уссельска написано всего две книги. Одна называлась «Особенности Уссельского земледелия», а вторая, если не ошибаюсь, «Природа нашего края». Как видите, литературные таланты наших граждан не отличаются особенной изобретательностью.
— А могли бы и отличаться, — сказал я, — шекспировские драмы разыгрываются в пространствах уссельских.
— Видимо, Евгений Владимирович был такого же мнения, — согласился мэр, — и поэтому думаю, что его книга была не об увеличении урожая картофеля. Сам факт того, что книга исчезла, говорит о том, что кто-то знал о ее существовании и знал, что в ней написано. А теперь подумайте, что могло быть в ней написано такого, если за это можно убить человека.
— Все что угодно, если то, что в ней написано, связано с раскрытием чьей-нибудь тайны, — предположил я.
— Правильно, — воскликнул мэр, — и поэтому в первую очередь надо искать книгу!
Не знаю как другие, но когда меня заворачивают в красивую бумажку, а потом убеждают, что нарисованные на бумажке чудные прелести самые что ни на есть настоящие — мне становится грустно. Это означает только то, что меня считают дураком или хотят, чтобы я таковым и был. Плохого в этом ничего нет, обыкновенная житейская логика, рассчитанная на такую же обыкновенную житейскую обыкновенность, но мне почему-то от такой обыкновенности становится грустно. Я начинаю понимать, что одинок, неприспособлен к простой человеческой жизни и грущу. Бравое восклицание мэра показалось мне неплохим поводом для грусти.
— И как же искать эту книгу? — уныло спросил я.
— Не знаю, — пожал плечами мэр, — но искать надо.
Деловой ответ, настоящего делового мэра — иди туда, не знаю куда, ищи то, не знаю что! Идти неизвестно куда не хотелось, и поэтому расследование я начал с довольно-таки оригинальной версии.
— А вам не кажется, — не без затаенного ехидства спросил я, — что совершенное преступление может быть и не связано с жизнью вашего города?
— И почему же вы так думаете? — удивился мэр.
— Потерпевший мог тайно покидать Уссельск, и за несколько дней до своей гибели…
Снисходительные улыбки на лицах высокопоставленных особ были до того снисходительными, что продолжать развивать оригинальную версию расхотелось.
— Тайно покинуть Уссельск невозможно, — спокойно сказал мэр, — точнее говоря, покинуть конечно возможно, но возвратиться незамеченным нельзя. При возвращении с Большой земли у каждого уссельца, независимо от пола или возраста, цвет глаз становится зеленым. Через несколько недель эффект проходит, но в таком городе, как Уссельск, такое изменение внешности без внимания не остается. Мы называем это маленьким зеленым чудом, — приятно улыбаясь закончил мэр.
Моя первая версия ехидно подмигнула мне зеленым глазом и пожелала дальнейших творческих успехов.
— Не расстраивайтесь, — добродушно посоветовал мэр, — поживете у нас, познакомитесь с людьми, с городом, и я думаю все будет в порядке. А это небольшой аванс на первое время, — он вынул из нагрудного кармана новенькую пачку 500-рублевок и положил ее на стол.
Странно все-таки устроен человеческий организм — очень странно! В ногах у меня похолодело, в глазах помутнело а внутри что-то чуть-чуть зашевелилось — радостно и сладко. Уссельск со всеми его пространственными завихрениями по сравнению с невзрачной обыкновенной пачкой, показался мне действительно заурядным, неприметным городком. И что удивительно, никакие умные доводы вроде того, что таких пачек в российских городках и не сосчитать сколько, и одинаковы они все, — не подействовали. Психология! Опять психология! Везде и повсюду… психо-логия! Как увидишь такие бумажки, так и забываются все правильности разумные. Ничего плохого в этом нет, но все таки странно.
Прощаясь, городской мэр вкрадчиво повторил:
— Не забудьте, Игорь Николаевич, главное — найти книгу.
Начальник Уссельской полиции был краток:
— Если возникнут проблемы, обращайтесь сразу ко мне.
Оставшись один, я взял деньги и подошел к окну. Несколько дней тому назад подобная сумма могла бы сделать меня счастливейшим пожирателем времени. Пребывание в Уссельске изменило меня. Да, я готов был немного попеть, потанцевать, поиздавать торжествующие звуки, но во всех этих проявлениях восторга не было главного — упоения! А без упоения оно известно: и любовь как будто не любовь, и увесистая пачка 500-рублевок как будто не настоящая. Необходимость искать какую-то злополучную книгу и странная смерть несчастного жителя Уссельска тоже не вызывали жизнерадостных эмоций.
Я стоял у окна, сжимал в руке пачку денег и постепенно начинал понимать, что история, в какую я попал, какая-то неправильная. И мистическая она вроде, и детективная, и фантастическая, а что-то все-таки не так. Как будто понарошку всё, а взаправду получается, что по усам течет, а в рот пока ничего не попадает.
Внизу на противоположной стороне улицы стоял мальчик лет девяти-восьми. Глаза его были устремлены в небо, а лицо выражало ясный покой и ожидание. Может быть он смотрел на облака, или его внимание привлекла летящая птица, — кто знает?
«Мечты-мечты, где ваша сладость?» — подумал я и помахал мальчику рукой. Заметив мой жест, мальчуган оттопырил свои и без того оттопыренные уши, высунул язык и состроил прегадкую рожицу.
Этот мальчик умеет не только мечтать — решил я — и, оттопырив уши и высунув язык, показал мальчику гораздо более гадкую рожицу. Мальчик был так потрясен моим искусством изменять лицо, что еще долго стоял перед окнами дома, разинув рот и выпучив свои глупые глаза.
На следующий день с самого утра в моих глазах засветилось настоящее боевое созвездие. Мужество, твердость, отвага и решимость особо выделялись своим блеском.
Мне стало ясно — пора познакомиться с уссельским житьем-бытьем поближе. Пора окунуться в атмосферу тайн, приключений и прочих жизненных передряг. Честно говоря, тайны и приключения не совсем моя стихия, но человеку, рожденному под знаком Льва, приходится сталкиваться и не с такими трудностями. Такая у нас львов — царская доля! Живем себе поживаем, никого не трогаем, а потом: «Р-Р-Р», — и вперед! Трепещи уссельский злоумышленник!
Грозное рычание вырвалось из моей груди — и как бы затрепетал коварный злодей, услышь он этот геройский рык. Но злодей он и есть злодей, к тому же еще и коварный. Затаился где-нибудь поблизости и выжидает. Хотя кто его знает, чем он там занимается. А действительно, чем может заниматься злодей и как его голубчика отыскать? — подумал я.
Пойти на место преступления и обнаружить «что-то», чего не обнаружили до меня показалось мне идеей наивной и романтической. Я давно вышел из того возраста, когда ищут то, чего не зная что, и верят тому, что находят. Правда может быть и не совсем вышел, но идти в нехорошее место желания не возникало.
Внимательно посмотрев в зеркало, я понял: как ни крути, а в моем положении лучший способ поимки преступника — это ловля на живца. У каждого сыщика свой способ ловли плохих людей. У знаменитых сыщиков — способы знаменитые, у незнаменитых — способы обыкновенные.
Мой метод расследования относился к категории оригинальных и мог бы называться ловлей на «живца». Активной сторонницей нетрадиционного метода была моя бабушка. Творческие способности одаренного ребенка проявились с раннего возраста и распространялись на все виды деятельности, в том числе и такие, которые не поощрялись родительскими наставлениями. Вывести меня на чистую воду или хотя бы заставить признаться в том, что малиновое варенье не может ни с того ни с сего исчезать в окружающем пространстве, представлялось занятием весьма и весьма затруднительным. В конце концов родители пришли к выводу, что когда-нибудь творчески одаренный ребенок вырастет и малиновые чудеса закончатся.
Но бабушка, бабушка с таким положением дел не смирилась — она была настоящая материалистка. Волшебное исчезновение малинового варенья действовало на нее совсем не так, как хотелось моему творческому воображению. Бабушка становилась молчаливой, начинала тяжко вздыхать и подолгу смотрела на меня добрыми и печальными глазами. Я тоже тяжело вздыхал, маялся, смотрел в ее добрые и печальные глаза и наконец находил в них то, что делало меня опять счастливым и волшебно-беззаботным. Прощение! Метод расследования моей бабушки действовал безотказно. Грешник как бы раскаивался в своих грехах, а настоящий материализм с добрыми и печальными глазами торжествовал.
В сложившихся обстоятельствах тяжко вздыхать и смотреть на уссельских граждан печальными глазами — было бы, безусловно, ошибкой и не входило в мои планы. Злоумышленнику такой метод расследования мог показаться смешным и нелепым, и он был бы прав, но прав только наполовину.
Психологический механизм данного расследования можно считать идеальным. Затруднения обнаруживаются при выборе живца.
В уголовно-экспериментальной практике роль живца могут выполнять деньги, женские прелести и прочие низменные пристрастия преступной личности.
Оригинальность моего метода заключалась в том, что на роль живца я выбрал самую лакомую и самую привлекательную приманку для уссельского головореза. О такой замечательной приманке головорезы могут только мечтать. Живцом был я сам! Моя внешность, манера поведения и глубокий жизненный опыт делали из меня образцово-показательного живца.
Нечистая совесть преступника обязательно задаст ему вопрос: «А что это за странный тип шляется по Уссельску, и почему у него такие проницательные глаза?» И закончится всё тем, что при первом удобном случае он попытается вступить со мною в контакт. Не буду скромничать, но никакая лицемерная личина не сможет скрыть от меня истинное лицо злодея. «За что вы убили несчастного?» — спокойно скажу я, и на этом дело можно будет считать законченным.
Внимательно посмотрев на себя в зеркало, я понял, что рано или поздно это должно было случиться. Оставалось только пожелать себе удачи, что я и сделал, подмигнув себе сначала левым глазом, а потом — правым. Подумав, я совершил ритуал подмигиванья в обратном порядке. Вначале подмигнул себе правым глазом, а затем — левым. Удача должна быть симметричной.
После нескольких часов бесцельных блужданий по уссельским улицам и переулками моя героическая миссия показалась мне хорошо продуманным профессиональным издевательством. Уссельск действительно оказался унылым, провинциальным городишком, в котором, как вскоре выяснилось, водилась прорва ополоумевших от безделья собак. При моем появлении уссельские барбосы и барбоски издавали душераздирающие вопли и впадали в долгий эпилептический припадок. Это был настоящий собачий экстаз, такой же необъяснимый и загадочный, как история маленького пропащего городка.
— Этак они тебя и сожрать могут, — глубокомысленно изрек пучеглазый старичок, наблюдавший за мной с крыльца своего дома.
— А что, действительно могут? — с любопытством спросил я.
— Могут. Собаки ж они и есть собаки. Вишь как заливаются, — с житейской непосредственностью и простотой объяснил дедуля.
На его лице появилось глуповатое выражение, а в маленьких глазках засверкал хищный и мечтательный огонек. Похоже, старик был любителем языческих забав и плотских удовольствий. Пожирание человеческих органов собакоподобными монстрами — зрелище малоприятное, но, по-видимому, привычное на безлюдных уссельских улицах. Оставалось одно — бежать, и бежать быстро. Очень быстро!
К счастью, бежать мне все-таки не пришлось.
— Ой, это вы! — послышался звонкий девичий возглас.
На противоположной стороне улицы стояла девушка лет шестнадцати-семнадцати, и лицо ее выражало самый искренний восторг.
«Да, это я, это конечно я, и никто другой», — очень хотелось крикнуть в ответ этой милой и прекрасной незнакомке, но я этого не крикнул. Вот к чему приводит чтение философических книг и ежедневные мысленные упражнения на тему: «А что будет, если…». А что будет, если ты сделаешь так, а что будет, если ты сделаешь этак, а что будет, если эта девушка обозналась, тем более, что обозналась она наверняка. К моему счастью, ответ на вопрос «а что будет, если девушка обозналась» — я знал. Поэтому, помедлив, я все-таки громко и внятно крикнул: «Девушка, это я!»
Рано или поздно кричать мне все равно бы пришлось, но, если бы это случилось поздно, мой крик скорее напоминал бы вопль и мог быть истолкован уссельскими гражданами, как грубое вмешательство в их личную жизнь.
Девушка подбежала ко мне и еще раз звонко и радостно воскликнула: «Ой, как здорово!»
Не знаю, было ли это так здорово, как представляла себе девушка, но собачьи завывания вроде поутихли.
— Девчонки узнают — они от зависти умрут, — почти пропела девушка.
— Извините, а в чем будет заключаться причина неминуемой смерти ваших подруг? — спросил я.
— Как в чём, — воскликнула девушка, — Вы же Игорь Николаевич Иегудов, да?
— Да,— побледнев ответил я, и мое состояние было ничуть не лучше, чем предполагаемое состояние умирающих от зависти подруг.
— О вас уже несколько дней весь город говорит. Думают — на кого вы похожи, сколько вам лет, что вы будете делать.
— И откуда это все известно?
— Ну, не знаю откуда, все говорят. Девчонки думают, что вы похожи на Бельмондо или на Певцова, это актер такой — Певцов.
— И на кого я похож?
— Вы похожи немножко на Портоса и немножко на учителя физкультуры у нас в школе.
— Постой! Постой секунду. Тебя как зовут?
— Света!
— Света, ты точно уверена, что весь город обо мне знает?
— Да, конечно, а Витька Кисухин даже фотографию какого-то мужика показывал и говорил, что это Вы… врун, выпендривается только!
— Света, а для чего я здесь тоже все знают?
— Ой, что вы, у нас такое говорят! — Света всплеснула руками и, видимо вспомнив все такое, что обо мне говорят, весело расхохоталась.
— А знаете что, — вдруг сказала она, — пойдемте ко мне в гости. Видите зеленый забор, там мой дом. Я вас напою чаем и все расскажу!
— Пойдем, — ответил я.
Жалко, что рядом не было обаятельного городского мэра и кулакасто-мужикастого начальника уголовной полиции. Они могли услышать много интересной информации о своих деловых качествах и загадочном уссельском менталитете. Могла бы заинтересовать их информация и более личного характера. Но главное заключалось в другом. Мой образцово-показательный план поимки уссельского головореза пошатнулся. Но в какую сторону пошатнули его неожиданно открывшиеся обстоятельства — оставалось неясным. Что мог предпринять преступник, заранее знавший о моем появлении? А правда, что бы он мог такое хитрое предпринять? Мысль показалась мне такой занятной, что я даже приостановился.
— У Вас сейчас такое умное лицо! — восхищенно проговорила Света.
— К сожалению, мое лицо слишком хорошо выражает то, о чем мне приходится думать, — пояснил я.
— И моя мама говорит, что у меня все на лице написано, — улыбнулась Света.
И вдруг я понял. Все к лучшему! Непредвиденная случайность только облегчила мою задачу. Необходимость бродить по небезопасным уссельским улочкам отпала сама собой. Нет уж, хватит! Злодей он потому и злодей, что доля его такая злодейская, беспокойная. И какие бы теперь он не выбирал тропочки кривые, где бы ни прятался, ни таился, а закончится злодейское хитроумие тем же, чем и всегда заканчивается. Помается злодей, помается и в одно прекрасное утро заявится ко мне во всей своей красе злодейской. Для злодея живец — все равно что пища для утробы человеческой.
Чай мы пили на веранде. Пока закипал чайник, Света не сводила с меня счастливых глаз, а я сидел за широким обеденным столом, покрытым зеленой скатертью, и раздобревал. Раздобрев, я стал мудрым и мирным.
— И что же обо мне говорят? — спросил я.
— Да чего только не услышишь. Одни говорят, что о существовании Уссельска узнало Российское правительство, и вас послали посмотреть как мы живем, ну вроде ревизора что ли, а то что случилось — только предлог для вашего появления, другие говорят, что все, что случилось, подстроил сам мэр, и теперь с вашей помощью он хочет установить в Уссельске диктатуру, вот! А вчера в магазине две бабки говорили, что вы — демон, инопланетянин или чёрт.
Света внимательно посмотрела на меня, но видимо ничего чертовского в моем облике не обнаружила. И все-таки надо было как-то подбодрить наивную девушку, и я сказа:
— Света, чёрт и демон — два очень разных понятия. Если чёрту свойственны низкие страсти и безнравственные поступки, то демон в отличие от него — существо возвышенное, можно сказать, небесное. Я хочу этим сказать, что демоническое выражение лица, или демонское сияние в глазах, говорят скорее о положительных качествах человека, обладающего подобной внешностью.
— Игорь Николаевич, — прервала меня Света, — может, Вы хотите выпить чего-нибудь крепкого? У нас дома есть хорошие наливки, сами делали.
— Надо быть последовательным, Света, раз меня пригласили пить чай — будем пить чай. Кстати, а что ты думаешь о моем появлении в вашем городе?
—Я, — Света смущенно опустила глаза, — я думаю, что вся эта история началась давным-давно. Однажды в Уссельске родился мальчик, и через несколько дней после его рождения по каким-то неизвестным причинам его тайно вывезли из Уссельска. Потом этого мальчика отдали в детский дом. Когда ему исполнилось два года, его усыновили. Он вырос в хорошей семье, но так никогда и не узнал тайну своего рождения.
Света замолчала и застенчиво посмотрела на меня.
— А дальше-то что? — спросил я.
— А дальше он вырос и возвратился в родной город. Я думаю, что этот мальчик Вы и теперь Вам предстоит разгадать какую-то тайну.
Впервые за время моего пребывания в Уссельске я услышал что-то похожее на правду. Тайна человеческого рождения нередко связана с тайной его судьбы. Эту истину не понимают, ее чувствуют. Но чувствуют ее, к сожалению, только наивные девушки и живущие на снежных вершинах отшельники.
— Света, ты прелесть, — растроганно сказал я.
— Правда? — удивилась она.
— Честное мексиканскисериальное, — ответил я.
Чай мы пили с шоколадными конфетами и бутербродами с Уссельской ветчиной. Света нашла во мне благодарного слушателя, и вскоре мои знания о нравах и обычаях местного населения значительно расширились. Так я узнал, что любимым занятием женской половины населения Уссельска является приготовление капустных пирогов, в то время как мужское население развлекается ничегонеделаньем и поеданием этих самых знаменитых пирогов с капустой. Праздники и прочие культурные мероприятия отмечаются крайне редко, а заканчиваются всегда одним и тем же — алкогольными отравлениями и хамскими выходками.
— Представляете! — воскликнула Света, — за пять лет к нам приехал всего один эстрадный певец. Так до сих пор вспоминают: что он ел на завтрак, обед и ужин. Ну скажите, разве можно так жить?
— Какая ж это жизнь? — согласился я, — а кому так повезло из наших эстрадных исполнителей?
— Иосифу Кобзону повезло. Моя мама говорит, что седьмая кисельная вода его сюда привела.
— Возможно, твоя мама права. А достопримечательности у вас какие-нибудь есть?
— Да какие у нас достопримечательности? — махнула рукой Света, — нет у нас никаких достопримечательностей, один фонтан на центральной площади. Ему может лет двести. Говорят, в начале века в нем утонул пьяный приказчик и с тех пор его в шесть часов вечера выключают.
— Это уже традиция.
— Фигня это, а не традиция, — не согласилась со мной Света, — наши ребята как-то раз все дно облазили и ничего не нашли, представляете, — ни одной монетки! Вот вам и традиция! У нас в классе после окончания школы все хотят отсюда уехать, и я тоже уеду, — решительно закончила Света.
На моем месте многие не упустили бы случая напомнить юной девушке, что хорошо там, где нас нет. Подобные напоминания напоминают о некоем жизненном опыте, которым можно и поделиться, если, конечно, это кому-то покажется интересным и познавательным. Юным девушкам это даже не кажется, они полностью уверены, что жизненный опыт и есть как раз то, чего им так не хватает. Спорить с юными девушками или в чем-либо их убеждать — занятие бесполезное, и потому я сказал:
— Света, я никогда не ел такой вкусной ветчины.
— Это мама купила в магазине, — смущенно ответила Света, и количество бутербродов на моей тарелке значительно увеличилось.
Пока Светлана подробно и увлекательно объясняла мне, почему Ленька Иванов такой абсолютный дурак и бестолочь, у моего желудка открылось второе дыхание, потом открылось третье, четвертое, а потом наступило то, что в художественной литературе называется апофеозом.
О-о-о! — простонал мой желудок и окаменел. Через полчаса я все-таки нашел в себе силы встать из-за стола, поблагодарить Светлану за гостеприимство и, с трудом передвигаясь, вышел из дома.
«Обжорство, — как говорил один мой приятель, — путь к совершенству». Но путь этот тяжкий, чреватый опасностями и, как показывает практика, в земных условиях недостижимый. Ах, эта Уссельская ветчина!
Светлана проводила меня почти до самого дома. Прощаясь, она внимательно посмотрела на меня и сказала:
— Если вам когда-нибудь захочется бутербродов с уссельской ветчиной — приходите к нам в гости. Мама вам будет очень рада!
— Большое спасибо! — поблагодарил я.