Иду по деревне. Ни души. Поздороваться не с кем. Поздней осенью, как и ранней весной, наши деревни представляют собой грустную картину.
Издали вижу, два столба в моем заборе заметно наклонились, весной будет еще хуже, так я и не поправила за лето. Соседские заборы меня не утешают, с одной стороны давно заросший бурьяном дом, забора уже не видно; с другой - большой дом местной интеллигенции опустел совсем недавно, тоже зарастает, семь дочерей не могут решить, что делать с домом и большой усадьбой, никому все это не нужно, но и уступать друг другу не хотят. Нет, я так не хочу...
Я столько в жизни делала сама, теперь могу заплатить за работу,вот знать бы, кому.
Летом уже чуть было не договорилась с нашим, практически, единственным мужиком Геной.
О чем я? Какой из него работник? Давно спился, ничего не надо, если за что и возьмется, пОтом от слабости
обливается, жалко смотреть. Как молодежь говорит, обнять и плакать.
Он никогда много не просит, на бутылку дашь, он и рад радехонек.
Летом видела его последний раз. Обрадовалась - сейчас договорюсь.Подходит:
- Здравствуй, Николавна.
- Привет, Ген. Давно тебя не видела, все нормально?
- Да вот, приболел я. - Вид страдальческий, я понимаю, была пенсия(он приличную получает - из армии инвалидом вернулся), обмывали, пока деньги не кончились, потом несколько дней голодный отлеживался и вот
явился. Я спрашиваю с участием:
- Простудился, наверное?
- Да, сама знаешь, на огороде целый день копаешься, потом,вспотевши, воды холодной выпьешь и мучаешься...
Я делаю вид, что верю в причину мучений, сочувствую, соблюдаю хороший тон. Я знаю, огород не вскопан, сажать нечем - картошка с осени была засыпана мокрая, что не сгнила, давно съедена, купить не на что. У кого останется, дадут, побросает в сухую землю после всех и больше до осени к ней не подойдет.
Я это знаю, но ни о чем таком вслух не говорю.
Мне часто приходилось звать его на помощь, какой ни есть, а у мужика все равно силы в руках больше.
Ему нет еще и 50-ти, а совсем уже старик. Зарос небрежной седой щетиной; мятые давно не стиранные шмотки, в этом прикиде, явно, и спит; потухший виноватый взгляд алкоголика.
- Николавна, я что спросить хочу, у тебя 15 рублей не найдется? На бутылку не хватает.
Понятно, десятка у него есть, бутылка самогонки у нас стоит 25 рублей, в этой валюте и оцениваются все работы. Я ждала этого вопроса, я не первый раз его слышу, конечно, помощи от него я не
увижу, но долг ему отдать будет нечем и больше он не попросит и постарается мимо не проходить, а если в деревне встретимся случайно, обязательно спросит, как сейчас:
- Николавна, я тебе ничего не должен? Может, забыл? Ты скажи.
- Нет, Гена, не должен, все отдал.
Мне не жалко 15-ти рублей, для меня это не деньги. Я выгребаю все из кармана, а сама мечтаю, может, насчет забора договоримся?..
- Ген, вот все, что есть, 17 рублей.
Деньги у меня есть, но больше не дам, я знаю, это подарок и совсем не на хлеб...
- Спасибо тебе, Николавна, всегда ты меня выручаешь, если что надо, только скажи.-
Вот именно этих слов я ждала и подхватываю тему:
- Как раз есть работа. Вон,видишь, забор покосился?
- Ну?! Все вижу! Какие дела?! Неси пару кольев, сейчас подопрем!
Господи! Как же это по-нашему! Думаю я, а вслух говорю:
- Нет, Ген, я не так хотела бы. Хочу два новых дубка вкопать, выравнять.
Гена озабоченно смотрит на мой забор, у него совсем другие планы,ему бы поскорее за бутылкой сбегать.
Я выручаю его:
- Это не срочно, не сейчас. Я заплачу хорошо.400 рублей,согласен?
- Николавна! Да за такие деньги я тебе весь забор переделаю! Ну ты скажешь! За два столба четыре стольника!!!
- Ну вот, и отлично. Договорились?
- Какие проблемы?! Ты завтра будешь? С утра приду, к обеду как новый забор будет стоять.
Он был счастлив, что свободен, что можно бежать.
- Приходи. Жду.
Он не пришел ни завтра, ни через неделю и случайно встретиться не привелось.
Вот так, и деньги в деревне не нужны, на бутылку набрал и хватит. У нас и бутылки пустые давно никто не собирает, не то что в городе, некоторые этим живут. А здесь дачники за калитку выставят, чтоб кто-нибудь взял, неделями народ мимо ходит, как будто это и не деньги.В нашем магазине принимают, так донести надо, а кто будет за рубль горбатиться? Да и дружки деревенские засмеют - до стеклотары дошел, последнее это дело; у наших собственная гордость...
Вспоминаю начало 90-х. Как все начиналось.
Я пахала, как лошадь, наконец-то могла заниматься любимым делом, я ждала такой возможности всю жизнь.
Это было мое время, я не могла его проспать, я знала точно, это не надолго.
Появились деньги, а в магазинах пусто, купить нечего, народ застыл в ожидании чего-то, думает. Мне некогда думать, мне не 20 лет, вечной жизни мне никто не обещал.
Пустые магазины? А на лесопилке в соседней деревне пилометериалы никто не берет, покупаю машину тёса. Надо старый сарай разобрать, новый на другом месте поставить. Вот только, кто это делать будет? Хороший вопрос.
Тогда-то я и познакомилась с Геной. Их три брата, все красавцы, все не дураки выпить, но не пьяницы, все что-то мастерят у себя. Вокруг Гены постоянно крутятся деревенские подростки, берутся за любую работу,
еще не пьют, очень хотят заработать. Это желание заработать очень хорошая мотивация, я люблю это в людях, ничему никогда не научишься, лежа перед телевизором. Но в деревне часто желающие заработать ничего
толком делать не умеют. Конечно, не такие мастера мне нужны, но других нет.
Если честно, я не завидую тем, кто оказывался у меня в наемных работниках. Я плачу хорошо, но и явная халтура у меня не пройдет, разговоры типа: "Да ладно, сойдет, что тебе на этом гвозде вешаться?!" не мой случай.
Я ничего не пускаю на самотек, контролирую процесс и только, когда увижу, что понята правильно, ослабляю контроль.
На первоначальном этапе приходится буквально держать палец там, где надо вбить гвоздь, при этом от меня требуется определенная сноровка, чтобы не убрать палец слишком рано, иначе гвоздь будет вбит рядом с нужным местом, но и мешкать нельзя, иначе есть большая вероятность получить молотком по пальцу.
Этому научиваешься быстро.
Плачу я только по окончании работы, никаких авансов, никаких пробежек в магазин. Как-то этих проблем у нас и не было тогда. Все хотели заработать, на что-то копили, кто на магнитофон, кто на велосипед, берегли каждую копейку.
Гена самый старший, он у них как бы менеджер, у него своя мечта, он очень хочет, чтобы дочь, которая живет с матерью в городе, увидела, как у него все хорошо. Она приезжает редко, но задолго до этого вся деревня знает, что Гена ждет дорогую гостью, соседка его проверит, чтобы и дома у него был наведен порядок, насколько это возможно у деревенского холостяка.
Он идет по деревне гладко выбритый в чистом костюме, купленном еще к свадьбе, с сияющими глазами, красивый. Счастливый. Дочь пробудет совсем недолго, но наши еще раз увидят, какая она красавица... Гена
опять ждет, опять старается заработать. Как-то говорит мне:
- Николавна, ты знаешь, какой я?! Да, если я захочу, мне и черт улыбнется!
Я видела, тогда они хотели...
20 лет пролетели. Никто из нас не помолодел за эти годы. Ребята те выросли и разъехались.
Остался Дима, он редко бывает в деревне, летом продавал грибы.
Старший брат Гены, "афганец", по пьянке убил среднего, имитировал самоповешение, долго разбираться не стали, с кем не бывает,замяли.
Через несколько лет и сам наш афганец "выпал" из электрички. Их жены побросали участки, они зарастают бурьяном.
Гена спился.
Мой забор остается до весны. Когда я вижу наши заросшие бурьяном заборы, я вспоминаю прочитанное у Анастасии Цветаевой, в ее воспоминаниях о сибирской ссылке. Там перед зимой люди разбирали свои заборы, чтобы их потом соседи не использовали на дрова. Нигде этого больше не читала и не слышала и у нас такого нет.
Очистить погреб местных стариков или обнести дом дачников это мы можем. А чужой штакетник? Его в
печку не засунешь, еще рубить надо. Зачем? Когда можно потихоньку готовые дрова из чужой поленицы перетаскать к своей печке.
Очень давно, больше половины своей жизни, по несколько летних месяцев живу в деревне. Я других деревень и не знаю.
Может,это только у нас так, утешаю я себя. Может, везде уже покончено и с пьянством, и с воровством?
Никогда я не видела у нас никаких признаков наличия местной власти, словно ее и нет.
Наших совсем немного осталось, их как будто живыми похоронили...