Почему Он возвращается всё время в тот день?
В нем не было ничего значительного. Один из обычных, тех самых, что не запоминаются. Мимо которых проходишь, как мимо случайных прохожих, с которыми больше никогда не встретишься. А значит, можно не пытаться запомнить их лица. Они ведь случайны, каких много, какие были вчера и будут завтра. Этот день ничем не отличался от других. А если и отличался, то Он не помнил…
Этот день. Он повторяется, всё время повторяется. Здесь, перед глазами. Как плёнка в кино, которая замерла на каком-то кадре. И не может продвинуться дальше. Откручивается назад. Снова и снова. Но ты уже не в силах ничего изменить. Ты уже просто зритель. Ты просто смотришь на всё это. И понимаешь, что ничего не можешь изменить. НИ-ЧЕ-ГО. А она откручивается и откручивается. И ты ищешь что-то в этих повторяющихся, бесконечно повторяющихся кадрах. Ищешь. Ищешь. Ищешь. И тогда всплывают иные. Те, о которых хотел забыть…
Её взгляд. Её губы. Эти странные слова. Зачем они произносят их? Её губы?? Руки, пальцы, ещё недавно касающиеся его. Её тело, такое сильное и такое хрупкое одновременно. И такое желанное. Почему ему захотелось сделать ей больно?
Оттого, что она причиняла ему боль? Оттого, что сказала ту правду, которую знал лишь он сам… до этого дня… только лишь он…
Её взгляд. Её губы. Губы. Губы. Со всех сторон.
- Ты предлагаешь мне его убить! Ты просто жалок!
Жалок… жалок… жалок..
Её взгляд. Её губы. Губы. Её взгляд. Её губы. Губы. Губы.
Да! Она стала Врагом в один миг. Из любимой и такой желанной … Врагом. Он смотрел на рубашку, оголившую плечо, на грудь, на волнующие изгибы тела. И ненавидел всё это. А она говорила. Говорила. Говорила. А он… нет! Он не хотел заставить её замолчать, нет! Он хотел прекратить эту новую действительность! Действительность, в которой он ненавидит Её. В которой она знает его таким. Она испортила! Всё испортила! Зачем???
Вот. Вот этот кадр! Он хватает её за волосы и швыряет на пол. Она падает. Её глаза. Нет. В них не было страха. В них... да! В них было разочарование! О, если бы в них был страх. Он бы прижал её к себе. Просил прощения, целуя, обнимая, успокаивая. Винил себя бесконечно... Он… он, может быть, даже открылся бы ей! Да! Может быть, даже открылся!! Решился рассказать… что боится … смертельно боится… но не ответственности и всего прочего, нет! Этот ребёнок… он боится, что не сможет! Что не сможет … что это снова повторится!! А это нельзя допустить! Если бы только она знала!!! Если бы только дала ему шанс рассказать… Но нет! Это был не страх! Это было разочарование! Зачем? Зачем она смотрела на него так. Словно он убил в ней что-то. Словно убил в ней себя!
Ничего. Ничего теперь не могло быть как прежде! Ничего!!!
Он долго следил за ней, готовящей ужин. Как можно вот так? Сказав ему всё ЭТО? Отобрав у НИХ будущее, стоять и готовить ужин? Он взял её прямо там. На столе. Сметая одним движением тарелки, вилки, бокалы. Она кричала. Как и прежде. Кричала, стонала. И дыхание её было тем же, страстным и желанным, как и прежде. И потом он увидел, потом, на следующий же день и после… что смотрит Она на него, как и прежде! Словно и не было ничего… Что это? Как быть такое могло? Простила? Или же просто… любила?
Всё было по-прежнему в этой жизни вокруг него. Но не в нём. Что-то изменилось внутри него. Что-то непоправимое случилось. Внутри. Он не мог объяснить себе этого. Сколько не откручивал плёнку. Сколько не вглядывался в её глаза … губы. Этот шрам. ДА! Шрамммм. На её руке. Он смотрел на него. И вспоминал, вспоминал. Её взгляд. И это разочарование. Этот шрам! Он был, как вечное напоминание. О том, чего уже не исправить. Сколько не откручивай эту плёнку.
Он схватил её за руку. Поцеловал. Ещё. Ещё. А потом швырнул её на пол. Она закричала. Но он уже не слышал. Этот крик не мог заглушить тот, что внутри. Который он должен был уничтожить в себе! Уничтожить Её! Вот оно! Уничтожить!
Сколько раз он останавливал себя в шаге от этого. В одном лишь шаге. И это пугало его. Но в равной степени пугало его и Её присутствие. Эта новая действительность, в которой, как там, на крыше, теперь может остаться либо Он, либо Она. Ведь если … если… Её не станет. Он сотрёт из памяти эти кадры! Как тогда… Сотрёт!
Он швырнул её на пол. Он швырял её об стены. Но она не исчезала. Она смотрела. Всё ещё смотрела на него тем взглядом. Не со страхом, нет! ТЕМ! Отовсюду.
Он стоял посреди комнат и всматривался. Всматривался в эти застывающие и снова двигающиеся кадры вокруг него. Так медленно, словно давая ему возможность вцепиться в них руками и прекратить это движение. Остановить. Открутить назад. Вспомнить.
Остановить! Как тогда, в детстве! Да! Ведь и тогда они мучили его также. Постоянно. Пока он не понял, что никто, никто не знает о них. Что это всего лишь в его голове. В Его мозгу. И что он может стереть их. И никто никогда не узнает. Никто.
Те кадры. Они также повторялись. До бесконечности. Терзали его.
Митька. Крыша. Митька. Срывается. Его пальцы, хватающиеся за железный прут. Его глаза. В них был сначала страх. Потом надежда. А потом… это так похоже! Да! Разочарование! Когда понял, что ОН не поможет… Что же было последним? Страх или же разочарование? Кажется разочарование. Во всяком случае, именно это Он видел последним в его глазах. Руки. Прут. Глаза. Руки. Он мог ему помочь. Наверное, мог. Но он испугался. Да. Испугался, что Митька потянет его за собой. Туда, в этот сковывающий первыми морозами октябрь. Туда, к этому мёрзлому асфальту, разбившемуся в кровь от их безжизненных тел.
Руки, железный прут. Глаза. Руки.
Если бы сразу. Да. Если бы сразу он попытался. Наверняка бы всё получилось. Он крупнее и сильнее Митьки. Он бы одним рывком… одним… и Митька, ещё полный сил, ухватился бы за его руку и всем телом… запрыгнул обратно… одним рывком. Вначале было так просто. Но он был так далёк от этого начала. Так далёк. С каждой секундой… на целую жизнь… на стремительно покидающее тело Митьки силы... на дрожащие Митькины руки… на неверие в себя и страх, сковывающие морозным октябрём его недвижное тело. Он был так далёк от этого начала. На целый кадр. Застывший кадр. Который не вырезать из этой повторяющейся плёнки. На целый кадр, в котором Митькины глаза. И это разочарование. Разочарование, как приговор им обоим. Этот кадр стал приговором.
Он дал ему умереть? Потому что мог лишь погибнуть вместе с ним? Или же потому, что Митька должен был унести с собой то, что никто больше не знал о нём….
Этот кадр! Во всём виной этот кадр! Он ещё мог... мог опуститься на колени, ухватить Митьку за руку. И рывком. Пусть не таким сильным, что вначале. Пусть Митька не смог бы уже помочь ему… и тело Митькино уже было непослушным, тяжёлым, почти безжизненным… утягивающим его за собой… Но Он бы смог… всё равно бы смог… Если бы не этот кадр!
И вот теперь - ОНА!!!
Тот же взгляд. Словно Митька смотрел на него её глазами. И этот шрам на руке.
Он, как тот кадр. Который не вырезать! Не сжечь. Не склеить остальные, словно его и не было вовсе. Этот кадр! Он повторяется. Застывает. Смотрит в него Её глазами. Митькиными глазами! Она знает! Она знает, как и он!
Он стоит посреди комнаты и всматривается. Всматривается в эти застывающие и снова двигающиеся кадры вокруг него. Так медленно, словно давая ему возможность вцепиться в них руками и прекратить это движение. Остановить. Открутить назад. Вспомнить.
Отчего она осталась? Если бы хотела уйти… он не дал бы…. Он бы бросился на колени, он бы целовал её плащ и молил остаться. Если бы это был страх… Но нет… это не страх, нет… ОНА! Этот шрам!!! Всему виной этот шрам!
Он швырнул её на пол. Он швырял её об стены. Но она не исчезала! Она смотрела. Всё ещё смотрела на него тем взглядом. Не со страхом, нет! ТЕМ! Отовсюду.
Он вырвался из этих кадров. Октябрьское утро. Такое похожее на ночь. Ударило в лицо обжигающим дыханием. Он бежал по мёрзлому асфальту, и казалось ему, что снег тот в крови... То ли Митькиной, то ли Её... Он бежал. А вокруг кружились обрывки его жизни, застывающими чёрно-белыми фотографиями, разлетающимися в стороны, падающими под ноги. Кружились. Кружились.
Он выбежал на крышу и, задержавшись на миг, бросился к краю... Сквозь стремительные кадры, преграждающие путь.
- Стой!
Голос остановил их кружение. Как остановил в один миг и его бег. Он замер. И оглянулся. Там, среди повисших в воздухе фотографий, стоял Митька.
- Не надо!
Митька. Он стоял на том самом месте, где тогда стоял Он.
- Не надо! Это бегство. Оно лишь в пустоту. И в новые кадры в другой жизни. Не делай бесконечным этот путь. Измени его сейчас.
- Как???
- Прости себя.
- Я позволил тебе умереть!!! Неужели… ты … простил??
- Ты испугался. Мне тоже было очень страшно.
- Как бы ты поступил??
- Не знаю. Но это неважно. Твой поступок уже не изменить. Тот поступок. И твоя вина не вернёт мне жизнь. И твоё пожизненное наказание… Кому от этого легче?
- Сколько раз я себе говорил ЭТО. Но КАК? Как я могу жить? Наслаждаться жизнью?!!- опустился на колени. Митька подошёл и сел рядом.
Там, внизу – целый город, не изменившийся с тех самых дней. Всё замерло в давно исчезнувшем когда-то кадре. Кто-то, переходя дорогу. Кто-то, играя с собакой. Чья-то рука застыла в воздухе, ловя снег. И снег тоже застыл крупными редкими снежинками, неожиданно прервавшими кружение. Всё замерло. Мир, целый мир замер. Словно ждал чего-то. От Него?
- Это снова случилось… я испугался и предал… снова предал… любимую женщину… я ударил её! Я так жестоко избил её! Я …я не знаю… как это вышло… я не хотел!!! Но этот шрам… этот Шрам!!! Он остался!!! Он не даёт вернуться, вырезать, сжечь ТОТ кадр, не даёт!!!!
- Потому, что не простил. Потому, что живёт в тебе вина. А она разрушительна. Сначала ты себя ненавидишь, затем ты ненавидишь всех, кто тебя любит, затем ты хочешь доказать им, что не достоин… а когда они видят тебя таковым, снова приходит страх. Страх, что тебе никогда не стать другим. Но ты можешь всё изменить...
- Ты думаешь?
- Иначе бы я не пришёл. Останови эти кадры. Прошлое не исправить. Но можно изменить будущее, пока оно не стало прошлым. Прости.
- Да! Ради Неё! Ради ребёнка!
- Ради себя. Прежде всего.- Митька улыбнулся и исчез.
А внизу жил город. Своим новым днём. И хотелось шагнуть в этот день. Прибежать к Ней. Приложить ладонь к животу и сказать: «Я с тобою, малыш. Я не дам тебе упасть!»
Кадры закружились вокруг него с новой силой. Но они были другими. Незнакомыми. Непрожитыми прежде. А может они были теми, из будущего, которое ещё не стало прошлым.
Они кружились и падали с крыши. И спешащие в октябрьском утре люди останавливались и ловили их замёрзшими руками. И улыбались, удивлённо вглядываясь в эти случайные чёрно-белые частички чьих-то судеб, а быть может, находя там себя.