– На, похлебай, это тебе сейчас пригодится, – мне сунули под нос консервную банку с какой-то похлебкой, мерзкой на вкус, но зато горячей, меня трясло всего, как осинку, и я чуть не порезал язык об острый край банки.
– Торопыга, ешь спокойней, тебя не гонят.
С похлебкой было покончено.
– Меня Семен зовут, будем знакомы, – сказал Семен и налил в банку, из которой я ел, еще порцию и принялся есть сам, – да, продолжал он, тухлятина, но это лучшее, что у нас есть, а нам с тобой надо есть, – сказал он и засмеялся.
– Давай теперь вместе быть, все легче, нежели одному, я вот хожу один, и что? Нигде меня не принимают, всюду я чужой, – Он посмотрел на меня с довольным видом и выпил остатки через край банки.
– Ну как? Согласен? – он зачерпнул еще бульона из помятой, закопченной доверху кастрюли, что стояла на двух кирпичах, и сунул банку мне.
Я был согласен.
Так мы и стали быть вдвоем. Человек он был хороший, делил со мной все, что мы могли себе достать, правда, было того не так уж много, но я как-то не привык жаловаться на подобные вещи.
Осень почти закончилась, и плавно переходила в зиму, листья давно опали, мы их часто жгли с Семеном, нравилось нам это, сидели и нюхали дым. Наверное, даже узнавали потом друг друга по характерному запаху. Было весело, когда мы нашли упаковку заплесневелых сосисок, и Семен, обрезав испорченные части, жарил их над костром, надев на палочки. От запаха щекотало в носу, я жадно облизывался, глядя как они брызжут жиром в костер, от чего тот шипит. Делили по братски, пополам. Ох, ну и вкуснотища же была, и такой вкус, вкус жженых листьев, я будто съел эту осень и она стала частью меня.
Утром иней покрывал все до чего доставал и даже солнце не сразу могло согнать его. Облачка пара изо рта становились отчетливей, не то что раньше, вставали мы обычно рано, так получалось, отправлялись по обыденным делам, которые помогали нам жить.
– Надо перебираться в место потеплее, смотри, как прихватывает уже, не проснемся как-нибудь, будем лежать двумя ледышками. Я кажется приглядел одно местечко, незанятое причем. Сегодня вечерком сходим туда, поглядим.
День меж тем разгорался, мы шли по глухой улице, но даже для редких прохожих мы двое были практически невидимы, так, пара невнятных силуэтов, нас видели те, кто хотел нас видеть. Таких почти не было, но это никак не волновало, и мы шли дальше.
Солнце сначала ползло вверх, но, не добравшись до зенита, начинало ползти вниз, скатываясь с неба за край горизонта. Я сидел и ждал. Из люка появилась голова Семена, развеселая:
– Друг мой, нам повезло, там и правда свободно, идем, я помогу тебе спуститься.
Внутри было влажно и душно, дышать было тяжело, но место и правда было хорошее, тесновато, но учитывая прошлые зимы… мне не хотелось лишиться остатков ушей. Глаза освоились с полумраком. Я стал осматривать наше перспективное жилище, было почти не грязно, пара бутылок и полиэтиленовых пакетов.
– Приберемся здесь, будет просто шикарно, – продолжал Семен, – прошлую первую свою зиму, жуть, думал помру, но, как видишь, стою перед тобой, целый и невредимый, счастливый…
Лицо его вдруг потеряло улыбку, он уставился в землю, глубоко-глубоко вдохнул, подошел ко мне, потрепал за ухо, сел рядышком.
– Дружище…