Она зашла в вагон и за ней сразу же влетел запах тухлости, старины и алкоголя. Но я был настолько увлечен своей книгой, что не сразу обратил на нее внимание. Признаться, мне тяжело назвать ее женщиной. Мне всегда было тяжело называть алкоголиков женского рода девушками или женщинами. Они не имеют право обозначаться полами. Они загубили эту возможность, как только продали душу белой дешевой стеклянной бутылке, которая только смеется над ними и радуется, что от нее так много зависит людей.
Она села почти рядом со мной, через место.
-Дурак!
Выкрикнула она, и я подумал, что она кричит знакомому. Но мужчина, которому был посвящен этот выкрик посмотрел на нее, как на сумасшедшую. Она засмеялась.
Двери вагона захлопнулись и мы снова углубились под землю. Я украдкой смотрел на нее, точнее пялился. Она сидела в профиль. Все, что я разобрал: огромные пухлые губы, непохожие на настоящие, накрашенные розовой помадой, длинный нос и выпуклый лоб. В руках у нее была банка из под пива "Балтика". Она облокотила руки на колени, а пиво из банки вот-вот должно было выплеснуться, но, казалось, женщина была заинтересована сейчас другим.
-Эй ты, Скарлетт О'хара, е мае!
Сказала она кому-то влево.
Люди делали вид, что не замечают ее,считая обычной пьяницей. Люди считали, что это не их дело, и все решили хотя бы изобразить занятость или придать каким-то мелким делам огромную важность.
"Станция Баррикадная. Переход на кольцевую линию". Звучит голос женщины в микрофоне вагона.
-Аха. Станция Таганская! Вываливайтесь все от сюда!
Женщина не останавливалась, отпуская все больше и больше ненужных реплик.
-Аха. Полиглоты хреновы вы все! Читаете, значит, да? А чурбанские языки знаете? А, чурбанские вот языки? То -то же! Полиглоты блин все!
Она посмотрела впереди себя, на девушку, которая читала книгу Чака Паланика "Колыбельная".
-А вот и девочка читает. Девочка читает. Аха, девочка, ты читаешь! Блин, е мае, что же вы все читаете? Почему жизнь меня так обделила?? А?? Я вас спрашиваю?
Через пару минут я снова посмотрел на нее. По ее грязным щекам катились обыкновенные слезы, которые у всех людей одинаковы. Только вряд ли тот повод, по которому плакала она, знаком хоть одному человеку из этого вагона метро.
Люди по-прежнему не обращали на нее внимания. Все они вдруг стали казаться мне дряхлыми людишками из занюханной адвокатской конторы, которые делают только то, что что-то пытаются делать.
Одна женщина, сидевшая рядом с ней, даже встала со своего места и направилась к выходу раньше той остановки, на которой ей нужно было выходить. А пожилой мужчина даже не сел на освободившееся место.
Прозвучала моя станция. Я еще только-только убирал свою книгу, как заметил, что все с моего ряда встают и куда-то разбегаются. Разбегаются по вагону, разбегаются из вагона, куда-то все бегут, как тараканы на жрачку поздно ночью. Я вышел и последний раз посмотрел через окно на тот вагон, в котором только что был. Он опустел. Почти полностью. На том ряду, где я сидел, не осталось ни души, кроме Нее. Она смотрела по сторонам и не понимала, почему все люди сбежали от нее. Ей было грустно и одиноко, и вот я вижу, как слезный поток окончательно прорвался из ее мутных глаз, накрашенных чем-то черным, что уже изрядно растеклось по лицу.
Я вздохнул и направился к выходу. Я вздохнул и тоже убежал.