Детские сны

Юрков Владимир
Общеизвестно, что детям очень часто снятся страшные сны. Меня в детстве и даже в более старшем возрасте преследовали пять разных кош-маров.
 Первый, который снился мне особенно часто, состоял в следующем ; я просыпаюсь, встаю, выхожу в прихожую или туалет, там, естественно, темно, я щелкаю выключателем, а свет не включается. Я щелкаю еще и еще ; а свет так и не зажигается. Я понимаю – это не лампочка перегорела, это что-то другое, потому что в жизни никогда не бывает так темно. Это ; не та темнота! И, главное ; в этой непроглядной темноте, что-то или кто-то есть. То что я не вижу и не могу (!) увидеть. Оно не то, чтобы опасное, а неизве-данное, которое щемит сердце своей загадочностью. Потому что я понимаю одно ; света уже не будет! И тут я просыпаюсь. Когда я задумывался над содержанием этого сна, мне думалось, что так выглядит смерть.
Второй сон – самый пугающий. Я просыпаюсь, гляжу на стену и вижу ее ужасно далеко ; стена так далеко, что мне никак не дотянуться до нее. Не понимаю ; то ли она далеко, то ли я далеко от нее ; в общем, как бы то ни было ; очень страшно. Я не могу понять ; где я ; дома или уже нет. Я про-тягиваю руку, чтобы дотронуться до стены и рука удаляется в пространст-во… она вытягивается, становится длиннее, длиннее… а стены все нет и нет… ; я повис между небом и своим домом... Я ухожу или возвращаюсь? Ж-ж-жуть!
Третий кошмар ; падающий предмет. Мне снилось, что с неба падает нечто такое огромное, нечто такое страшное, готовое накрыть всю землю, уничтожить меня, и всех, и вся, и нет никому от него спасения. Часто это нечто было большим гудящим самолетом, который падал на меня, я пытался убежать от него, а он гонялся за мной ; гул и шум преследовали меня, то приближаясь, то удаляясь, нечто играло со мной как кошка с мышкой, то давая надежду на спасение, то снова отнимая ее. Я бежал, бежал, бежал… а самолет падал за моей спиной и я просыпался.
Четвертым был ; дверной проем. В общем-то не страшный, не ужасный, но какой-то тягостный и тянущий (скажем так) сон. Мне казалось, что я стою снаружи перед дверью, знаю, что мне нужно, просто необходимо войти в нее. Я открываю дверь, а пройти через дверной проем не могу. Как будто ее заговорили. Я тыкаюсь, тыкаюсь, но ни в какую ; пройти не могу. Прямо-угольник дверного проема ; как заслон. Мне бы повернуться и уйти, а я не могу, я должен (!) войти внутрь. Причем люди входят и выходят, а я стою, упершись в невидимую преграду и не могу пошевельнуться. Я дергаюсь, напрягаюсь, как перед прыжком, как будто передо мной невидимая перепон-ка, которую я натягиваю, натягиваю, а она не рвется и не рвется. Я упираюсь в нее со всей силы, меня всего тянет, мучит ; рывок ; и вот ; я внутри. Я вошел! Но как? Я не помню как прошел через дверной проем. Я просто оказался внутри. Я пытаюсь понять момент перехода с одной стороны на другую ; и не могу. Иногда я пытался рассмотреть дверной проем в тот мо-мент, когда я вхожу в дверь. Но нет! Я не мог его увидеть. Я просто появ-лялся внутри. Вот такая хитрость!
Пятый сон ; настоящий ужастик, как в кино ; черти в глазке. Этот сон имел всегда одинаковый сценарий. Разными были действующие лица. Зво-нок в дверь… или стук, иногда обычный, иногда настойчивый, но при этом в нет никакого намека на приближающуюся опасность. Я иду, подхожу к двери и, как учила меня мама, смотрю в глазок ; кто пришел? А там – нечистая сила! Либо просто черные веселые черти машут рогами и хвостами, потрясая копьями или трезубцами, либо болотная и лесная нечисть ; какие-то пузатые тролли, безголовые, многоголовые чудища, коротконогие, длинно-ногие как цапли… И вся эта нечисть готовится ворваться ко мне! Один раз мне приснилась даже бабка Смерть, трясущая косой и болтающая своим безглазым черепом вправо и влево. Были и пираты в треуголках со старин-ными пистолетами, были обычные разбойники и просто бандиты, которые очень хотят войти. Но, несмотря на это, у меня почему-то нет страха от их вида, мне неприятно, гадливо, но я не забиваюсь в угол, не кричу от страха, а просто ; не хочу их пускать! Обычно сон заканчивался на этом месте. Хотя раз или два нечисть все-таки врывалась. Причем сквозь дверь, но вот незадача ; на меня она не обращала внимания, а неслась мимо или даже ; через меня куда-то вдаль, вдаль…
Вот такие кошмарные видения сопутствовали моему детству, да и не только детству. Сломанный выключатель преследовал меня лет до 40. Ред-ко, правда, очень редко ; один раз в год, но все же.
Один раз мне приснился сон, что я гляжу из окна на первый корпус и вижу его наполовину разрушенным. Крыши нет, верхние этажи пробиты, окна зияют пустыми глазницами сквозь которые видно сумеречное небо. Жутковатое зрелище. Я чувствую, что вокруг никого нет, я смотрю за разру-шенный корпус, вижу пустую улицу ; по ней никто не ходит и не едет, вижу старую кирпичную пятиэтажку –- в ней темно, окна не светятся –- никого нет. Может в городе, а может и на всей земле. Я приближаюсь к развалинам прямо из своего  окна, даже не спустившись по лестнице и вдруг вижу, что в каком-то окне мерцает огонек, как будто от свечки, потом в другом, в треть-ем... И я начинаю понимать, что это ; не обычный свет, а потусторонние свечи, и это не люди зажгли их. Мне становится дико и страшно, и я просы-паюсь.
Так вот, когда я в 2009 году писал эти строки, то не знал что этот сон – вещий! Его смысл прояснился только в начале 2010 года, когда во время строительства теплотрассы, практически под первым корпусом обнаружили склад боеприпасов. Сколько снарядов там было – не помню По-моему 250 или что-то около того. Какая разница – хватило бы чтобы превра-тить весь первый корпус в то, что я видел в своем сне. Да, я видел в своем сне Смерть. Я только не мог понять – откуда она исходит? А Смерть столько лет лежала в земле и ждала. Ждала удобного часа, но, слава Богу, он так и не наступил.
Видимо, вдоль трассы современного проспекта Жукова, там, где стоят сейчас дома 20 корп. 1, 22 корп. 1 и т.д. были полуземляные скла-ды для хранения снарядов. Когда мы приехали сюда в 1965 году, то на месте современного дома 18 стоял такой артиллерийский амбар. Невысокий, в один этаж, удивительно длинный, из серого силикатного кирпича, ставшего практически черным от старости, мрачный как старинный замок с привидениями, он тянулся от одной девятиэтажной башни до другой и был обнесен забором. Вокруг него стоял целый район пятиэтажек, а амбар почему-то сохранялся. Что там было – я не знал. Мы катались вокруг него на самокатах, потому что он был как бы на горе и мимо него легко было скатываться. Теперь я понимаю – откуда взялась эта гора. Это была засыпка артиллерийского амбара. То что мы видели его одноэтажным, ничего не значило – несколько этажей было под землей. Потом его все-таки срыли и поставили такой же длиннющий дом 18. Когда это точно произошло – не помню, могу только сказать, что Надя Лисицина (про которую есть отдельный рассказ в разделе Школа 131) жила в этом доме в самом крайнем окошке на первом этаже. И это было в 1971 или 1972 году. Значит амбар убрали к 1970 году – столетию Ленина. А под 1 корпусом 20 дома, видимо был такой же амбар. При строительстве, что-то вывезли-вычистили, а какую-то его часть может не заметили, а может не захотели заметить – ну ее – вывозить, уничтожать, на фиг надо. Авось не рванет! И – не рвануло.
Но для тех, кто жил вокруг, эти годы могут быть названы «Сорок пять лет на пороховом погребе». В натуре.
Удивительно как беспечно или же, скажем так, по-хамски, вела себя Советская власть. Какому идиоту, взбрело в голову построить целый район на старых артиллерийских складах, взрыв которых 9 мая 1920 года потряс всю Москву. Нет у меня ни времени, ни желания, ни воз-можностей копаться в архивах, выискивая его фамилию. Какая разница – Иванов, Петров, Туманишвили, Коган, Исламбеков… Не важно – имя им – СССР. Виноват не конкретный человечек, а система, которая возомнила себя, как хитроумный Одиссей, сильнее Бога, сильнее природы и всегда шла наперекор стихии.
Пожар потушили, склады перестроили, воздвигли радиостанцию Комнтерна, - все это нормально. А в конце 50-х годов стали возводить огромный жилой массив. Все наше детство прошло около плакатов «Костры не разжигать» и «Не копать». Машины с саперами приезжали каждый месяц. Были жертвы.
Но вернемся к моим снам, а то я отвлекся…
Два раза в детстве у меня был бред. Один раз, лет в пять, это было только страшно ; мне казалось что кроватка, на которой я лежал, наклони-лась и я сейчас упаду. Причем падал я не на пол, а на стену, которая вытя-гивалась вниз серою воронкою. Кровать наклонялась, удлинялась, я хватал-ся за край кровати, за спинку, за руки матери, плакал, кричал… Было страш-но, очень страшно, что сейчас упаду туда, откуда мне никогда не выбраться. Комната казалась маленькой, Мать почти не различимой… Страх и Ужас…
Второй бред был у меня в двенадцатилетнем возрасте. Я лежал с тем-пературой и читал книгу «Два капитана», про войну, стрельбу и бомбежку. А ночью я проснулся от того, что начался бой. Я слышал стрельбу, противный вой падающих бомб, грохот разрушаемых зданий. Я вскочил и побежал к двери, чтобы вырваться и удрать от этого кошмара ; от стрельбы, войны и неминуемой смерти. Там меня поймала мать и минут десять пыталась удержать. Потом это как-то само-само прошло. Может облила голову холод-ной водой, может что другое ; не помню. Удивительно я все это ощущал ; видел, и квартиру, и мать, и мебель, но все как бы прозрачное, через которое просвечивали разрушенные дома, бегущие солдаты, автоматные очереди, взрывы, горящие обломки. Я был одновременно в двух мирах – реальном и воображаемом и никак не мог понять – какой настоящий, а какой ; нет. Дикое состояние. До сих пор вспоминаю с содроганием.
Еще один раз бред у меня случился, когда мне было уже 42 года. Но, слава богу, он происходил без активной физической деятельности. Просто я увидел около окна Ирину Алекаеву, которая стола ко мне спиной и лицом к окну. Я не удивился ; что она здесь делает, пришла значит. И не испугался, и не удивился, и не задумался, только обратил внимание на то, что она одета как-то во все белое и она ; прозрачная, ведь сквозь нее было видно по-доконник, радиатор отопления, оконный проем. Тогда я понял ; надо вызы-вать скорую помощь. Хотя я как-то встряхнулся, вздрогнулся и видение ис-чезло, но температура 41 осталась.