Рыбалка

- Эх, не везло мне с продвижение по службе. – Отец, уже военный пенсионер, обмывал новые звездочки, присвоенные ему военкоматом.
- Почему не везло?
-  Да сам не знаю. – Отец вдруг рассмеялся. – Хотя нет, один случай точно знаю. Хотите, расскажу, теперь можно.

Четвертинка солнечного диска прочно укрепилась между двумя сопками, огораживающими речную долину, но этого хватило, чтобы рассеять туман над водой. И речная вода заискрилась, замерцала солнечными бликами, оправдывая свое название. Наверно, первый русский землепроходец увидел эту речку именно в такой момент и  именно поэтому назвал её так нежно и поэтично: Серебрянка. А сейчас вода в речке ещё и кипела от непрерывных ударов рыбьих хвостов, её поверхность резалась плавниками и хребтами кеты, закладывающей первый кирпичик в сохранении и воспроизводстве своего вида. Кета шла метать икру.
- Да-а, вот это рыбалка! – Борис поставил ведро на мелкую гальку и восхищенно оглядел бушующую речку. Он второй год жил на этом острове, привык к бамбуку и северным соснам, мирно уживающимся на одном клочке земли, дикому винограду и клюкве, смешавшим свои грозди и ягоды в единое целое, цветущим магнолиям на фоне дымящегося вулкана. Его уже угощали красной икрой в большой алюминиевой тарелке с воткнутой в середину деревянной ложкой, но самому! Самому наполнить ведро икрой - это он делал впервые. И то, что он видел, подтверждало: это несложно и даже недолго.
Впрочем, восторги не мешали его действиям. Сапоги стояли рядом с ведром, портянки по солдатской привычке были намотаны на голяшки сапог, брюки и гимнастерка аккуратно сложены и придавлены портупеей с пристегнутой кобурой и торчащей из неё рукояткой пистолета. Борис сторожко огляделся и, успокоенный безлюдьем, стянул с себя нижнюю рубаху и кальсоны. Взял в правую руку большой сак*, сделанный из маскировочной сети, и  шагнул в воду. Большущая кета ударила его под колено, обогнула непредвиденное препятствие и устремилась дальше вверх по течению.  Борис счастливо засмеялся, проводил взглядом плавник, словно развернутый веер торчащий из воды, и опустил сачок в воду. Ещё одна огромная рыбина влетела в раскрытую пасть сака, запуталась в ячеях сетки и усиленно забила хвостом, стремясь прорваться через неожиданное препятствие.
- Есть! – в поднятом над водой саке рыбина казалась очень внушительной, черенок согнулся и раскачивался под весом разбушевавшейся плоти. Выкинув рыбину на берег, Борис не выдержал. Большим камнем разбил голову извивающейся кете и аккуратно надрезал раздутое брюхо.
- Черт, молоки, – рыбина оказалась самцом. Не было икры и во второй, и в третьей рыбине.
- Вот зараза, – Борис обескуражено присел на камень, – и как их отличать? Этак я до обеда провожусь, а толку? Мне же икра нужна.
Икра действительно была нужна. Вчера под вечер его вызвал к себе командир части и по секрету сообщил, что представление на очередное звание, которое он отправил месяц назад, уже подписано и скоро вернется в часть. Так что с Бориса причитается.
Это событие действительно было приятным, и даже вдвойне. Борис выходил в своем звании почти два срока, непосредственные командиры не раз писали рапорта на следующее звание, но где-то в штабах эти бумаги терялись или возвращались с отказом. Это было обидно, тем более что взвод его считался лучшим по боевой подготовке и пехотные командиры прибегали ко всяческим уловкам, чтобы на учения заполучить его ребят в свои подразделения.
- Если у меня в строю солдат из взвода Пискунова за связь я спокоен. – Примерно так заявил один командир роты начальнику штаба полка. И добился своего. Так что командира взвода связи ценили и уважали, и в повседневном общении у него сложились хорошие отношения с большинством офицеров, и на праздники он был одним из самых желанных гостей, и к нему в дом ходили с огромным удовольствием. Стол накрывался так, что «руки мыть не надо, пальчики до блеска оближешь», как говорил его сосед по дому. А пели у него как! Блестели глаза у женщин и туманились взгляды фронтовых офицеров, когда он заводил:
Темная ночь. Только пули свистят по степи,
Только ветер гудит в проводах, тускло звезды мерцают.
Седой не по возрасту капитан почти про себя произнес последние слова, и глаза его отсутствующе смотрели в окно. И видел капитан не закатное солнце, а те самые тусклые звезды, перечеркнутые пунктирами трассирующих пуль, которые многие ночи войны висели над его окопом.
Темная ночь. Ты, любимая, знаю, не спишь.
И у детской кроватки тайком лишь слезу утираешь.
Моложавая красивая женщина с множеством мелких морщинок в уголках глаз вдруг всхлипнула, ладонью, не скрываясь, отерла слезу и прильнула к груди своего мужа, не замечая холода кругляшек медалей и острых выступов боевых орденов, левой рукой словно качая несуществующую люльку. Что увидела она? Заполярную ночь? Дикие забайкальские степи? Заснеженную сибирскую тайгу? Может, затемненные московские улицы? Или, не дай Бог, блокадные ночи Ленинграда? Где ждала она своего супруга?
Как я люблю глубину твоих ласковых глаз,
Как я хочу к ним прижаться сейчас губами.
А песня вырывалась в открытые окна и плыла, кружилась над поселком, достигала солдатских казарм, тихо пробиралась в учебный класс, где стучали ключи морзянки.
- Тихо, ша! Мой командир спивает. - Сержант отделения, детство которого закончилось в оккупации, обучал молодых бойцов азбуке Морзе, он снимал наушники и негромко подхватывал:
Темная ночь, разделяет любимая нас,
И тревожная черная степь пролегла между нами.
И молоденький солдат, у которого никак не получалось отработать цифру семь, вдруг легко и просто, в такт мелодии отбил и семёрку, и целые слова и фразы, поспевая за каждым словом и словно аранжировал эту такую простую и понятную мелодию.
Смерть не страшна, мы встречались не раз с ней в степи.
Вот и теперь, надо мною она кружится.
Мальчишки во дворе прекращали стучать деревянными саблями и впитывали, впитывали такие естественные, такие понятные истины мужской судьбы. И малюсенькая девчоночка, сидящая на бревнышке в окружении таких же подружек, обнимала личико ладошками и подхватывала тоненьким голоском:
Ты меня ждешь, ты любимая, знаю, не спишь.
И поэтому, знаю, со мной ничего не случится.
После песни наступала тишина, потом кто-нибудь сердито крякал и наливал себе и товарищам полные стаканы спирта. И женщины не обижались, когда их мужчины вставали за столом по стойке «смирно» и в гробовой тишине выпивали эти стаканы до дна, а потом без стеснения вытирали слезы на глазах: ух, крепок, зараза. А закусив, заводили такую плясовую, что в соседних домах прыгали тяжелые столы.

Следующая рыбина оказалась с икрой, а потом пошло-поехало. Ведро наполнилось, а рыба все шла и шла. С сожалением оглядев скользящие над водой плавники, Борис оделся, перекурил перед дорожкой, уложил две связанные рыбины на плечи, (хорошие получатся котлеты, особо если сальца шматок добавить), и бодро зашагал по тропинке, вьющейся по берегу Серебрянки. Кстати, молоки он тоже прихватил с собой, хотя нести их было вовсе неудобно. Но жена его очень любила именно молоки.

- Товарищ лейтенант, вас командир части вызывает, – сержант с тревогой смотрел на своего командира.  В армии неожиданный вызов к начальству сулит только неприятности.
- Это…, - Борис прикусил губу, первая мысль о том, что пришел приказ о присвоении следующего звания, была нереальной, очередной пароход еще не пришел. – Не боись, Василь, пробьемся, – ткнул сержанта в живот и зашагал в штаб полка.
- Разрешите? Товарищ майор….
- Проходи, Борис, - командир повернулся к капитану, скромно сидевшему у окна. - Ну, вы пока поговорите, а у меня, извините, дела.  – И вышел из кабинета.
- Здравствуйте, Борис Андреевич, – незнакомый капитан встал и протянул руку Борису, – капитан Зарайский Владимир Тихонович, особый отдел.  – Рукопожатие капитана было крепким.
- Да вы присаживайтесь, разговор у нас долгий будет, – капитан как-то уютно уселся на служебный стул, – гордись, лейтенант, мне для разговора с тобой специально самолет дали, с Сахалина прилетел.
 Капитан значительно посмотрел на звезду Героя, украшавшую грудь Бориса, и словно ненароком повернулся так, что солнечный луч осветил орденские планки на собственной груди.
- Ого, капитан, да ты тоже неплохо повоевал, – наметанным взглядом Борис вычленил среди орденских планок солдатскую «Отвагу», «За оборону Сталинграда» и ещё несколько престижных боевых наград, – где воевал?
- Да в штабах в основном, – капитан раскрыл портсигар и протянул его Борису, закурили.
- Скромничаешь, капитан, я что-то не слышал, чтобы в штабе «За отвагу» давали.
- Так получилось, сам знаешь, как награда находит героя.
Строевые офицеры настороженно настроены к особистам, но этот капитан Борису нравился. Докуривали они молча, откровенно разглядывая друг друга.
- Ну, все, – капитан раздавил окурок в пепельнице и пристально посмотрел в глаза Борису, - ох, и ершистый ты, лейтенант. Но я думаю, разговор у нас получится.
- А что же с хорошим человеком не поговорить, – Борис тоже раздавил папиросу и непринужденно откинулся на спинку стула, – и среди особистов бывают хорошие люди.
Капитан только улыбнулся.
- Скажи, Борис, что ты делал в прошлое воскресение, примерно с шести утра и до десяти ноль-ноль?
- Э-э, так сразу и не скажешь, – Борис нахмурился, именно в это воскресение он ходил за икрой. Но почему об этом спрашивает особист? Ведь это не его дело, да и законов о браконьерстве или просто запретов на рыбалку в те времена еще не было. А-а, будь что будет! – на рыбалку ходил.
 Борис давно усвоил правило: отвечать на вопросы начальства кратко.
- А куда ходил? – капитан достал из планшетки крупномасштабную карту острова. – Показать сможешь?
- Конечно, – Борис повернул лист карты к себе, – нам в училище топографию ученый преподавал, так он так гонял, что не всякий старшина сможет.
Борис нашел Серебрянку и его палец пополз по её извивам:
- Вот, примерно здесь.
- Точно здесь?
- Ну, плюс – минус полсотни метров. Как говорил наш преподаватель, и на картах бывают ошибки.  Не, точно здесь, тут даже каменная коса отмечена, где я рыбачил.
- Ясно, – капитан повернул карту к себе, и синим карандашом отметил указанную Борисом точку, – и много наловил?
- Да ведерко небольшое.
- Ведро? Всего-то?
- А куда больше? На первое время хватит, а хранить её все равно негде. Пропадет ведь.
- Ну, не скажи. У нас старшина есть, так он эту икру в бочках засаливает, и вся на стол идет, ничего не пропадает.
- Так он наверно рецепт знает, а я первый раз. Вот в следующий раз побольше засолю, если секретом поделишься, –  Борис хитровато глянул на капитана.
- Поделюсь, если икоркой угостишь.
- О чем разговор? И икоркой угощу, и под икорку будет, – Борис так аппетитно щелкнул по кадыку, что капитан сглотнул слюну, – у меня тут торжество намечается, так что милости прошу.
- А что за торжество? – капитан так простодушно придвинулся к Борису, что тот понял: играет.
- Да вот, - Борис замялся,  как бы не подвести командира, потом нашел выход, - есть сведения, что мне очередное звание скоро придет. Чем не причина, а?
- Уважительная причина, – капитан задумчиво потер загривок, – слушай, ты пока рыбачил, ничего не видел? Никого не заметил?
Борис еще раз прокрутил мысленным взором картину рыбалки.
- Да вроде никого, - он еще подумал, потом с уверенностью добавил, – нет, никого не было.
Понятно, – капитан задумчиво повертел в пальцах карандаш, – ну что ж, спасибо за содержательную беседу.
И, показывая, что разговор закончен, встал.
- Можете идти, лейтенант, я вас больше не задерживаю, – голос его стал сух и официален.
- Есть, – Борис был уже на ногах. Четко развернулся и сделал несколько шагов к двери, остановился и вновь повернулся к капитану, – слушай, капитан, в какие щи я попал? Сам же говоришь, что специально на самолете прилетел. Ну не за тем же, чтобы о рыбалке со мной поговорить?
Капитан поморщился, потом как-то открыто махнул рукой и достал следующую папиросу.
- Кури.
Они молча высосали папиросы до мундштука.
- Понимаешь, задержали у вас на острове одного человечка с той стороны. Кто он, шпион или диверсант? Если шпион, то пятнадцать лет лагерей, а если диверсант, сразу расстрел.
- Ну, а я тут при чем?
- Так вот, он себя в грудь бьет и кричит, не диверсант он. А как проверить?
- Как?
- Вот мы и проверяем.
- Ну, а я тут при чем? – Борис не заметил, что повторил свой вопрос.
- А вот при том. Этот человечек рассказал, что несколько часов наблюдал, как один советский офицер голышмя ловил рыбу на берегу речки. И пистолет на виду лежал, он поэтому и попался, что не смог из-за тебя уйти в убежище вовремя. Как ты думаешь, кто был этот офицер?
- Я? – Борис сглотнул слюну.
- Ты, дорогой, ты.
Борис сел и обхватил голову руками.
- Во влетел.
- Влетел друг, влетел.
- А как же вы меня нашли?
- А ты что думаешь, у нас лейтенантов со звездой Героя много? А он на эту примету сразу указал. Повезло этому человечку, ты его рассказ полностью подтвердил. Не диверсант он. За такого, как ты, он бы особую премию у хозяев получил. Так что не диверсант он, а шпион. На встречу с местной агентурой шел.
Вот теперь до Бориса дошло, во что он вляпался.
- Так это, - голос его охрип, - это я агент?
- Сдал он своего агента, сдал, – капитан вновь закурил, но папиросу Борису не предложил, – так что ты не агент, а растяпа. У тебя под носом шпион сидел, а ты голышом икорку добывал, а? Боевой офицер, всю войну прошел!
Капитан обошел стол и уселся напротив Бориса.
- Правда, есть одно смягчающее обстоятельство: если б не ты, хрен бы его патруль заловил. Так что ты нам все-таки помог, - капитан подпустил в голос побольше яда, - голышом, правда.
- Ну, ладно, – капитан сложил карту и сунул её в планшетку, – заболтался я с тобой. Надеюсь, всё, что ты здесь услышал, останется между нами?
- Могила! – Борис зацепил ногтем большого пальца передний зуб и резко кинул руку вперед. Всё-таки общение с уголовниками в штрафбате оставило следы на его психике.
- Вот и договорились, – капитан не обратил внимания на его жест, – ладно, иди. И скажи спасибо, что мне самолет дали.
- Спасибо, капитан. Я тебе по гроб жизни обязан, - Борис понимал, что сделал для него капитан. Поверил!

Очередное звание в тот раз Борис не получил. Формулировка была такова: в связи с утерей бдительности следует послужить еще, чтобы заслужить следующую звездочку. Он её заслужил, но только через ещё один положенный полный срок выслуги. И искренне считал, что ему «ну оч-чень» повезло.