- Пап, а Днепр широкий?
- Смотря где.
- Ну, там где вы его форсировали.
- Э-э, Юр, он нам таким широким показался, куда там Волге у нас, – мы в это время жили чуть ниже Саратова.
- А как же вы переправлялись?
- Не переплавлялись, а форсировали, – отец достал неизменную в таких случаях пачку папирос, – ладно, слушай.
- Старшина Гайнутдинов!
- Я!
- Рядовой Пискунов!
- Я!
- Рядовой Щукин!
- Я!
Полковник опустил листок, с которого считывал фамилии и внимательно посмотрел на лица трех солдат, стоявших перед ним. Спокойные, подтянутые, только в глубине глаз заметно ожидание. Гимнастерки бугрятся на груди, у каждого медали на таких же выцветших, как и гимнастерки, ленточках. Стоят вроде по стойке смирно, но нет той натянутости, которая обычно видна у рядового состава при разговоре с начальником штаба дивизии.
- Как же, связисты, привыкли общаться с командирами. А если и они не смогут?-
Полковник на секунду прикрыл глаза.
- Ваша задача – переправиться на тот берег и наладить связь. Идете добровольцами. На подготовку – 20 минут. Вопросы есть? - и не выдержал, добавил, - На вас вся надежда. - И опять не дожидаясь ответа, - что вам надо, получите у майора – кивнул головой влево, - все, выполняйте.
- Ну что, ребята, давайте свой заказ, - майор положил листок на планшетку и приготовил карандаш. – Да вольно вы, - с какой-то виноватостью в голосе добавил он. Солдаты переглянулись и остались стоять на месте. Первым голос подал Гайнутдинов:
- А после дивизионных связистов что осталось?
- Ничего! - с какой-то гордостью ответил майор. - Их у самого берега прямым попаданием накрыло, на моих глазах прямо. Я им и пушечку маленькую дал, и барабан с кабелем, и телефонов пять штук, и мешков на плот положили, а тут прямое. И от полковых связистов ничего, их посреди реки опрокинуло, никто не выплыл даже, - как бы предупредил он следующий вопрос.
- Значит так, - Щукин хозяйственно прищурил глаз, - лодку все равно надо, только маленькую, на троих, но чтобы не протекала, две катушки с проводом, два телефонных аппарата, два ящика немецких мин от ротного миномета, инструмент там, кусачки, пассатижи.
Его перебил Пискунов:
- Еще патронов по 4 диска на человека, гранат десятка два, потом НЗ на троих, тушенки три банки и спирта по фляжке!
Майор уже давно не записывал:
- А зачем вам, ну, это, мины немецкие?
- Как зачем? Кабель притапливать, чтобы не видно было, да и целей по дну будет, а спирт на берегу пригодится, промокнем ведь, - Гайнутдинов невозмутимо смотрел на майора, - и еще бы сапоги новые, а то в этих как-то неудобно плыть, - опустил он глаза на свои раздолбанные кирзачи.
- А тельняшки можно? В них сподручнее, – опять встрял Борис.
Майор опустил планшетку. От его размягченности, навеянной тем, что люди идут на верную смерть, не осталось и следа. Натура хозяйственника взяла свое.
- А полушубки белые офицерские вам не надо? – ехидно спросил он и пошел прочь.
- Ну, Борис, вечно ты не вовремя влезешь, - Щукин поправил автомат, - пошли сами лодку искать.
И он направился к берегу. Борис пошел за ним, А старшина побежал за майором, догнал его и стал что-то доказывать, азартно размахивая руками. Через пятнадцать минут они нашли небольшую лодку и после небольшого скандала с ее владельцами столкнули ее в воду. Лодка протекала, но не так чтобы очень, и Щукин уже конопатил ее какими-то тряпками.
- Эй, славяне, вы где? – на берегу между кустов появился Гайнутдинов, за ним шли четыре тюка в солдатских сапогах. По-хозяйски осмотревшись, Гайнутдинов скомандовал.
- Складывайте все сюда, да на берег не лезьте, без вас загрузим.
Солдаты ушли. Гайнутдинов раскрыл один рюкзак, достал три банки тушенки, одним движением ножа вскрыл их, раскромсал на три краюхи буханку хлеба, разрезал большую луковицу и только потом достал фляжку. Оглянувшись по сторонам, он разлил ее содержимое по трем кружкам.
- Давайте быстро, ждут наши.
На носу лодки прилег сам старшина, прикрыв собой телефонные аппараты и солдатские вещмешки. За весла сел Щукин, он вырос на Чусовой и хвалился, что гребет так же свободно, как и ходит. На корме пристроился Борис, одна катушка провода с накинутым на шею ремнем стояла между ног, на вторую он сел. Два ящика с минами лежали прямо перед ним. К ним подошел майор, посмотрел на лодку, реку, которая каждую минуту дыбилась разрывами снарядов и, вздохнув, махнул рукой.
- Ребята, доплывите, пожалуйста! У меня там столько имущества… - И виновато пожелал - Ни пуха вам!
- А пошел-ка ты…- Борис, как всегда, в карман не лез, а сейчас тем более. Ну что мог сделать этот майор, хотя все, что они просили, нашел, даже мины немецкие, и спирта не пожалел. Борис столкнул лодку на воду.
- Поехали!
16 октября 1943 года дивизия пограничников – забайкальцев нанесла отвлекающий удар по обороне немцев, форсируя Днепр в районе города Лоев. Они захватили плацдарм еще ночью, удерживали его уже 12 часов и практически выполнили свою задачу. Резервы немецких войск со всех сторон двигались к Лоеву и с ходу вступали в бой, но не могли ни потеснить, ни сбить упрямых пограничников в реку. Что перед ними одна из лучших дивизий на этом участке фронта, немцы тоже знали и были уверены в том, что раскусили замысел советского командования. Теперь осталось всего ничего, чуть надавить на русских и все, победа. Ни штабы немцев, ни наш командир дивизии не знали, что дивизия уже выполнила задачу, отвлекла на себя значительную часть резерва немецких войск, ее действия не стоят первыми в сводке начальников высших штабов, ни помощи, ни внимания теперь не жди. Дивизии осталось только одно: надеяться на себя и стоять в обороне. Но никто из дивизии об этом не знал.
Лодка выскользнула из кустов и, целя чуть выше по течению, двинулась через реку. Гайнутдинов внимательно смотрел вперед, в воде плыло много предметов, о которые лодке не стоило задевать, Щукин размеренно и внешне неторопливо опускал весла в воду, Борис же сноровисто вставлял оперенья мин в петли – восьмерки на кабеле и тихонько опускал их в воду. Со стороны казалось, что три рыбака ставят сети, только вот время выбрали неудачное.
А река не была пустынной. Несколько небольших лодок сновали вдоль нашего берега и, как видно, не совсем безрезультатно, то одна из них, то другая задерживалась и что-то доставала из воды. Немецкие артиллеристы относились к этому достаточно равнодушно, снаряды рвались в воде с равными интервалами. Стрельба носила скорее отсекающий характер, видно, корректировщикам было не до этих одиноких лодок.
- Щукин, побольше виляй, не показывай что мы на ту сторону, - Гайнутдинов воевал не первый день и умел использовать все шансы.
До середины реки добрались почти спокойно. Прицельной стрельбы по ним не было. Только на самой середине прямо перед ними встал столб воды, как бы говоря, все, дальше нельзя, и все трое подобрались.
- Борис, сколько у тебя кабеля осталось?
- Полкатушки
Гайнутдинов выставил перед собой винтовку. Стрелял он великолепно и не признавал автоматов, из своей старенькой мог бить почти очередями и очень точно. До цели чуть более полукилометра, это уже можно выцелить человека.
- Все, славяне, давай вперед! – он махнул рукой и приник к винтовке. Лодка перестала вилять и, разгоняемая сильными толчками, пошла к берегу.
- Борька, успевай привязывать, не тяни провод - в несколько приемов прохрипел Щукин.
- Я успею, ты только весла не сломай, Детина, - Борис бросал мины в реку так, что они падали чуть впереди него и почти не мешали движению лодки. Но Детина чувствовал дополнительную нагрузку и понимал, что с проводом за спиной не поманеврируешь. Оставалось только одно: прямо и быстрее. Уже через минуту его дыхание превратилось в натужное хакание. Но лодка упрямо пробивалась к берегу.
А на реке что-то изменилось. Снаряды прекратили падать по всему руслу, и на секунду упала тишина. Но вот позади и справа от лодки выросли сразу два столба, и лодку кинуло на несколько метров вперед.
- Давай, фрицы, еще добавь, помогай Детинушке, - заорал Борис. Теперь его руки мелькали так, что расчленить их движения на отдельные части было невозможно. Весла в руках Детины превратились в гудящий пропеллер, а все его дыхание в непроходящий выдох: Хх-аа.
Лодку ощутимо толкнуло. Винтовка в руках Гайнутдинова чуть шевельнулась и снова толчок. И тут же справа поднялись еще два столба.
Старшина, грести мешаешь, - закричал Борис, и это были последние слова, которые можно было расслышать. Водяные столбы накрыли лодку, ее бросало, казалось, во все стороны одновременно, весла то захватывали воздух, то уходили так глубоко, что Детина уже не греб, а просто тащил их из-под себя.
- Старшина, тонем, - закричал Борис. Лодка была полна воды, и только кабель каким- то чудом продолжал дрожать в его руках полновесной тяжестью. И вдруг все стихло.
Борис стоял по пояс в воде рядом с берегом. На груди у него висела пустая катушка, и больше ничего не было. Ни его товарищей, ни лодки, ни оружия. В ушах звенело. Через звон в ушах он вдруг услышал.
- Эй, ты чего встал? Давай скорей сюда! – Под обрывистым берегом шевельнулась фигурка и поманила его к себе. Борис сделал два шага и остановился. Его рука судорожно схватила катушку:
- Провод! – и ощутила в пальцах тонкий конец провода, привязанный к основанию катушки. Он сделал еще пару шагов и упал прямо в воду, не в силах справиться с натяжением тонкой нити провода. А к нему уже подбежали. Кто-то приподнял его голову из воды, бегло осмотрел его и громко крикнул.
- Живой! – а потом добавил, – это связист, у него катушка с проводом.
– Давай его сюда, - закричали из-под обрыва, и оттуда выскочило еще несколько человек.
Борис сидел под берегом. Чьи то руки обхватили его голову и стали больно мять уши.
- Пусти, дурак, - Борис вырвался и посмотрел перед собой. На него восхищенно смотрели несколько солдат в бинтах и повязках.
- Ну, вы даете! Вы же последние сто метров вообще по воздуху летели, прямо по взрывам! Как же ты живой остался? – Борис не успел ответить. Растолкав раненых, к нему наклонился запыхавшийся парень.
- Связист?
- Есть малеха!
- К комбату, живо, - парень протянул руку, помогая подняться.
Борис встал, попытался сделать шаг и остановился. Катушка с проводом была пуста, телефонных аппаратов нет, какой он связист! Секунду постоял, потом обратился сразу ко всем:
- Ребята, кто видел здесь штабной блиндаж?
– Пошли, по дороге покажу, - парень продолжал тянуть его за рукав. Борис снял катушку и протянул ее одному из раненых.
– Держи, потеряешь, убью, - сказал он так, что с повязкой на голове невольно отвел руки назад.
– Дай сюда, - другой весь в бинтах протянул руку и взял катушку, – ты только поскорее, а то вдруг что не так.
И засмеялся.
- Теперь живем! Ты только быстрее, - еще раз повторил он.
В немецком штабном блиндаже Борис нашел и катушку с проводом, и телефон. Телефон он отдал парню, который не отходил от него ни на шаг, и они быстро вернулись обратно. Срастив концы провода, он надел катушку на плечо и, взяв провод в ладонь, быстро пошел за парнем.
До комбата дошли быстро. Борис наскоро махнул рукой в виде отдания чести, прошел к передней части блиндажа, где стояла стереотруба, и опустился на корточки. Руки сами нашли нужные клеммы и подключили к ним провод, а в голове билась, стучала одна мысль: только заработай, только не оборвись. Он приложил трубку к плечу и крутанул ручку вызова.
- Вроде нагрузка есть, - додумать он не успел. – Колос, Колос, я первый, как слышишь меня?
– Я Колос, слышу нормально, - произнес он привычную фразу и подал трубку командиру. Он еще успел услышать что-то громкое, что закричал комбат, и чью-то фразу:
- Дайте ему спирту, он же мокрый как мышь, - и провалился в темноту.
Пришел он в себя от стука жести о собственные зубы. Жесткая рука поддерживала его голову, а прямо у рта наклонилась большая поллитровая кружка. Он сделал большой глоток, и дыхание перехватило. Чистый спирт!
- Что, ожил? – пробился к нему чей-то голос из-за собственного кашля. – Пей, заработал! Давно воюешь?
- Как и дивизия!
- А-а, пограничник! Как фамилия-то?
- Красноармеец Пискунов, а еще со мной были Гайнутдинов и Щукин. Их не нашли?
- Не знаю, вряд ли. Ты как себя чувствуешь, нормально?
- Да вроде все цело.
- С пулеметом приходилось обращаться?
- Конечно, у нас на заставе старшина Щетинин…
- Ладно, потом расскажешь. Теперь дуй к Павлову, у него на фланге пулеметчиков повыбило. Серега, покажи дорогу!
Борис хотел было сказать, что он связист, но посмотрел вокруг себя и промолчал. На НП было всего три человека.
- Да-а, худо дело, если у комбата под рукой никого нет, - подумал он про себя, - у меня автомат утонул.
- Возьми любой, - приведший его солдат по имени Серега был недоволен, - пошли.
Они вышли из блиндажа.
- Вот по этому окопу и топай. Извини, брат, я у комбата один остался, так что иди уж один.
Борис понял, что это извинение – последнее признание его бывших заслуг, дальше надо воевать.
- Ладно, Серега, чего там! Ты за связью присмотри, - и пошел по траншее.
- За Родину, за Сталина! – молоденький лейтенант, последний из оставшихся командиров стоит на бруствере. Пистолет, поднятый в правой руке, планшетка на боку, левая рука как бы приглашает за собой. Темное, в грязных потеках лицо с открытым провалом рта притягивает взгляд, на него смотрят сейчас все, кто прижался к стенкам окопов и лейтенант это понимает. Если он сейчас упадет, то контратака захлебнется, а это последний шанс, немцы в сорока шагах, огневой мощи его роты явно не хватает. И он делает шаг вперед. Сразу несколько автоматных очередей терзают его тело, но левая нога еще твердо опускается на землю и только потом, подломившись, не держит тело и он падает. Но солдаты уже наверху. Шаг лейтенанта отвлек на себя внимание нападающих, это шанс, а в окопах нет ни одного новобранца. Их немного, всего человек тридцать, это все что осталось от батальона, потом роты, все, кто еще может держать оружие в руках. Они бегут вперед, и цепь их выравнивается, рассредоточивается так, чтобы каждый бежал один. Кучкой нельзя, автомат на тридцать шагов оружие смертельное, а привлекает внимание именно несколько фигур, легче выцелить. Грязные, в фантастическом рванье, они бегут прямо на немецкую цепь. Те тоже грязные, потные, в руках короткие автоматы, но их больше, гораздо больше! На каждого приходится по два – три человека. И это тоже не новички на войне, бой тяжелый и затяжной, а в таких боях сперва гибнут малоопытные.
Немцы на какую-то секунду задержали движение. Даже стрельба утихла, надо же оценить, сколько врагов прет на тебя! Прикинули и … успокоились! Двое – трое на одного, это как раз, это правильно! Сейчас мы этих Иванов разделаем! И, сдвигая свои ряды, они двинулись вперед.
А дальше была штыковая, рукопашная, называйте это как хотите. Мальчишкам это очень интересно, поэтому много раз я спрашивал именно о ней, тем более в наградном листе было сказано, что в этом бою отец уничтожил семь солдат противника. И ни-ког-да отец не отвечал на этот вопрос. Если у него было плохое настроение, он вставал и уходил, обычное – замолкал, хорошее – отшучивался или рассказывал мне о границе, заставе, своем старшине, о том, чему его учили. Он не рассказывал о способах умерщвления или отключения человека и только посмеивался, если я просил его показать что-либо. А умел он многое. Мне было лет двенадцать, когда из открытых ворот какой-то усадьбы выскочил огромный цепной пес и бросился на меня. Собака успела порвать мне штаны, и отец убил её голыми руками и очень быстро. Хозяину, выскочившему почти вслед за собакой, отец указал на меня и, не говоря ни слова, посмотрел тому в глаза. И тот, также молча, забрал труп собаки и исчез за воротами.
Извините, заболтался.
Ствол пулемета смотрит вверх. Лента заправлена, пулемет цел, но пулеметчик лежит на дне траншеи. Голова обмотана грязными бинтами, гимнастерка на груди пропитывается свежей кровью. Перебинтовывать некогда, да и нечем. Борис добивает последними патронами конец ленты. Видок его тоже далек от парадного, шея обмотана целым ворохом тряпок, потемневших от крови, ворот гимнастерки распахнут и тоже коробится.
- Уноси его, я прикрою, – голос его хрипит и еле слышен. Но третий, дюжий молодец, весь в бинтах, с повязками на груди и руках, слышит.
-Я ж его не подниму, держать-то нечем, - он приподнимает обе забинтованные руки перед собой. Борис отрывается от своей работы и внимательно смотрит на солдата.
- А здесь от вас толку все равно нету. Наклонись! – он берет пулеметчика под мышки и затягивает его на опущенные плечи и спину солдата. – Попробуй встать. Да не во весь рост, зараза! Ну вот, видишь, так и дуй к берегу, теперь ты за него в ответе.
- Слушай, а тебя как зовут-то? – дюжий остановился и посмотрел на Бориса.
- Меня? Ну, все сегодня моим именем интересуются! Борис меня зовут, Борис Пискунов, связист из батальона, а его Витек, вот фамилии не знаю, не говорил он. Но пулеметчик знатный, целый полк положил, так и передай. А тебя как звать величать?
- Валерка я, из Нерчинска. Ну, бывай. – И Валера медленно, согнувшись так, чтобы не уронить раненого, скрылся за поворотом полуразрушенной траншеи.
В последней атаке, которую они только что отбили, их пулемет стрелял практически один. Лишь редкие выстрелы из окопов говорили о том, что где-то еще есть живые. Но Витек действительно был мастер, и полк не полк, но хороший полный взвод остался лежать перед бруствером. И фрицы уже отступали, когда он не поберегся и высунулся наружу и схлопотал пулю. Похоже, это был снайпер. Где он спрятался, Борис не знал, и поэтому не трогал пулемет и вообще старался не высовываться. Борис даже своих снайперов не любил, знал, что после них фрицы лютуют, запросто можно в любой момент пулю получить, а тут чужой. Да и стрелял немец не дальше 150метров, так что высовываться не стоило. С такого расстояния и сам Борис не оплошал бы, а тут все же снайпер!
Недалеко разорвалась мина и послышались приближающиеся автоматные очереди.
-Значит, снова пошли, неймется же им, – Борис глянул на небо. Солнце уже почти садилось, но за дымом пожарищ и пылью разрывов можно было смотреть на него не щурясь. И все же Борис отвел глаза, ему предстояло стрелять, а глаза для пулеметчика важный орган.
- Не то, что шея, - усмехнулся он про себя. Шею пробило еще днем, но как-то ловко, навылет и боль была терпимая. Борис вспомнил мать. Она рассказывала, что у его отца на гражданской было ранение в шею, от него он потом и помер:
- Ничего, пробьемся, - успокоил он себя.
Автоматные очереди приблизились. Борис отошел от пулемета на несколько шагов и осторожно выглянул за бруствер через небольшую амбразуру. Неполная рота немцев двигалась на него, заливая все перед собой автоматными очередями. Они не спешили, короткие перебежки в 6-8 шагов и снова автоматный огонь.
- Что, научились уважать, - злорадно разглядывал цепь Борис. И вдруг задохнулся от появившейся догадки, если фрицы так и пойдут, они же мимо проскочат, шагов на тридцать в стороне!
Он еще раз внимательно осмотрел поле.
- Точно мимо пройдут! Можно еще пожить.
Для этого и надо только, притаиться и лежать, огня не открывать, из окопа не высовываться. Борис опустился на дно окопа.
- Так, передовые сейчас пройдут и до ночи тут никого не будет. А ночью…. Только на берег нельзя, они прямо туда выйдут, еще напорешься в темноте. А вглубь…- Борис потер лоб. – Стоп, на берегу же раненые, и Витек с Валеркой туда ушли, перехватят их.
- Черт! – выругался он вслух. Бруствер окутался пылью от близкой автоматной очереди, несколько пуль звонко ударили в щиток пулемета. Потом прямо над ним прогремел взрыв гранаты, пулемет качнулся и опустил ствол. Борис выждал еще несколько секунд и снова выглянул за бруствер. Так и есть. Он находился почти на фланге немецкой сети. Успокоенные отсутствием ответного огня немцы оставили перебежки и шли вперед всей командой. Патронов не жалели, это у них уже в привычке. Еще 10-15метров и они поравняются с Борисом и пройдут мимо. Он хотел еще подумать, что ему делать, но тело уже действовало само. Чуть ли не подкатившись к пулемету, он внимательно осмотрел его и схватился за ручки.
- Снайпер после гранаты явно за пулеметом не следит, - отвлеченно подумал он и, привстав, поймал крайнюю фигуру в прицел. Затем чуть передвинул ствол вперед и нажал на гашетку.
- Теперь только пулемет удержать, - Борис видел, как первые пули почти в упор сшибли несколько ближайших фигур и ушли за следующими. Это был как раз тот невероятный на войне случай, когда вся цепь накрывалась одной очередью. Те из немецкой цепи, которые хотели пропустить ее над головой, падали на землю и прямо натыкались на струю свинца. А пулемет не останавливался ни на секунду. Уже вроде вся цепь лежала на земле, и вряд ли в ней остался хотя бы один живой, а Борис продолжал давить на гашетку. От двух сотен патронов осталось еще штук двадцать, когда пуля снайпера ударила Бориса в лоб и откинула его назад.
- Опоздал, гад! – ещё успел подумать Борис и провалился в небытие.
Поздним вечером, когда поле боя освещалось только светом луны и заревом далеких пожаров, по нему брели несколько человек. Трое шагали обнявшись, средний с трудом переставлял ноги, еще двое двигались на некотором расстоянии слева и справа.
- Стой, ребята, передохнем, не могу больше, - средний расслабил руки и опустился на землю. Сопровождающие остались стоять, один из них вытер пот с лица рукавом комбинезона и сдернул с головы шлемофон.
- Слышь, командир, - он внимательно осмотрел поле боя, - а пехота тут славно поработала, смотри, как цепями уложили! – И он рукой махнул вдоль ряда бугорков, лежащих на земле справа от них. Сидящий поднял голову.
- Да-а, крепко дали фрицу, кто же это тут был?
Сбоку подошел еще один.
- Тут пограничная дивизия форсировала, наверно все полегли, как и наши.
- Ну, это ты брось, может кто живой. Сидоров, посмотри, вон пулемет стоит, может, жив кто?
- Да ну, товарищ капитан, кто тут могет быть живой, почти в обнимку лежат. Тута вообще только один лежит, значитца остальных унесли. Что он, один отбивалси?
- Не ворчи, посмотри лучше, может медальон есть или солдатская книжка!
- Сейчас, товарищ капитан. Вечно вы себе заботы создаете. Сами ранетые, а все неймется. Ой! Живой он, товарищ капитан!
- Жмуров, помоги Сидорову, если что будете нести до самого берега, тут уже рядом осталось! Я сам дойду.
- Ага, дойдет он! Тащи таперя вас обоих! Ох, лишенько мне с таким командиром, – Сидоров бурчал себе под нос, – Жмуров, бери этого, а я капитана возьму. Вот человек ведь!