Мы с Вероникой сидим в открытом кафе. Мы выросли на этой большой реке, и если Ника летом выбирается из Москвы, то мы идём c ней к маленькому заливчику, окружённому соснами, и плаваем там до изнеможения, или бродим по набережной, присаживаясь на старые скамейки, и говорим, говорим….
Только она знает о моей любви, длиною – в целую жизнь.
***
То давнее лето пахло яблоками. Бывали такие годы, когда обламывались ветви под тяжестью плодов, и на каждом углу «за рубль» отдавали ведро «белого налива» или прозрачно-медовой «китайки». И я несла полную корзину, над которой вились осы и норовили проткнуть розоватую яблочную кожицу. Я шла к Евдокии – учительнице литературы. У неё не было своего сада, и она всегда всплёскивала руками и по-настоящему радовалась и пухлому газетному кульку, пропитанному малиновым соком, и веткам черноплодной рябины, и обыкновенному подсолнуху.
Последние каникулы. Впереди десятый класс, выпускной и – всё. Я старалась не думать об этом, мне так удобно было в привычной школьной жизни: как в форменном коричневом платье, у которого вытерлись локти, а я обрезала рукава и пришила новые манжеты с кружавчиками.
Я любила приходить к Евдокии, в неустроенную тесноту коммунальной квартиры в старом брусчатом доме, где толклись бывшие выпускники и нынешние старшеклассники, и где кроме неё – незамужней «старой девы», жила в одной комнате мать и семья младшей сестры с мужем и тремя детьми. Кое-как размещались на крошечной кухне с остовом печи, от которой, впрочем, была определённая польза: открывалась крошечная чугунная дверка, и можно было зажечь огонь, и так становилось уютно, что не хотелось уходить из этого странного дома.
В тот августовский вечер у Дусеньки, как называли мы её меж собой, оказались неожиданные гости: два взрослых парня, которые заняли всё свободное место, а мы, девчонки, жались на низкой скамеечке у окна.
Говорил, в основном, высокий и широкоплечий. Было заметно, что он привык к вниманию, но это ничуть ему не льстило: наверное, так складывалось всегда и везде. И невозможно было отвести глаз от его крупных губ с полуулыбкой-полуусмешкой….
Ольга, которая пришла чуть позднее и втиснулась рядом, шепнула мне в ухо: «Это же он». И всё сошлось в тот момент: рассказы Евдокии о необыкновенном и талантливом Митеньке, и тембр его низкого голоса, и прищур глаз от сигаретного дыма…..
Тем летом мне исполнилось пятнадцать лет.
И только – наши короткие встречи, когда жизни на миг пересекались, а потом снова шли параллельно: браки, дети, жёны, мужья, разные города….
***
Ника разглядывает пузырьки в бокале, крутит его в руках:
- Ты счастлива?
- Да. Бог оказался умнее нас. Наверное, решил: «Хватит вам уже, ребята, обманывать себя. Соединяйтесь».
- Только поздно уже плодиться и размножаться.
- Может, это и к лучшему. Быт размывает страсть. Как эта большая вода. Когда в неё впадает сумасшедший ручеёк.
- Но всё равно, у вас – всё не так.
- Не «как у людей»?
И мы начинаем хохотать, потому что вспоминаем любимую присказку наших мам: «всё должно быть, как у людей». Ника резко замолкает, со стуком ставит бокал на стол.
- Нет, я этого не пойму. Вы живёте – порознь…. И ты хочешь сказать, что не плачешь по ночам?
- Плачу, иногда…. Но я знаю, что наступит утро. В половине пятого он позвонит и скажет: «Доброе утро, красавица. Я иду».
- Уже три года?
- Да, осенью будет – три. И он не пропустил ни одного дня. Вернее, ни одного утра.
- «Сквозь снег и ветер, и звёзд ночной полёт?»
- Примерно так. Полтора часа счастья. Этого достаточно, чтобы прожить и день, и ночь.
- Ну ладно, пусть будет так. Но я точно знаю: скоро всё изменится.
- Ага, ещё скажи, что в этот раз ты прилетела на метле.
Ника смотрит на меня и улыбается:
- А ты откуда знаешь?