Дикий Запад. Территория аутло*. Бесконечные прерии, полные койотов и мустангов. Затяжная иссушающая жара. Редкие, чудовищной силы ливни. Наводящие священный ужас торнадо, будто пришедшие с того света. Краснокожие дикари…
Стоп, оборвал я себя, глядя на рывками останавливающийся пейзаж за окном поезда. Индейцы, какие бы они не были – всё же люди. А люди – везде одинаковы, в этом я, с позволения сказать, успел убедиться.
Поезд дал пар и стал. Редкие пассажиры торопливо разбрелись по своим делам, чумазые парни в брезентовых фартуках и одинаковых кепи потянули к паровозу водонапорный кран, от почтового вагона потянулась вереница ребятишек-носильщиков. Я взял саквояжик и направился к зданию вокзала.
Место, куда я прибыл, называлось просто «West-44», не в пример обычным именам железнодорожных станций в этом необычном краю – «Красная Скала», «Ганвилль», «Форт Челленджер» или вовсе уж вычурно – «Череп Великана Вилли» (да, было и такое). Гадая, что бы могла означать парная четвёрка – то ли расстояние до узловой станции, то ли порядковый номер перегона – я толкнул скрипучую дверь и вошёл внутрь.
Не в пример обшарпанному колючим песчаным ветром фасаду изнутри вокзал выглядел почти привычно – эдакий увеличенный втрое-вчетверо салун. Апартаменты здешних домов вообще не привыкли блистать разнообразием, да и аборигены (я имею в виду моих бледнолицых собратьев) всяческим излишествам предпочитали практичность. Мебель – в основном скамьи навроде церковных да несколько столиков по углам – была крепкой и на удивление чистой, стулья не вызывали опасения оказаться на полу, а скромный бар у дальней стены ненавязчиво предлагал обычный набор напитков, нехитрых закусок и даже извещал, что сегодня вы можете попробовать изумительного дикого кролика, подстреленного самим барменом. Я решил не пренебрегать столь заманчивым предложением и, переложив саквояж в другую руку, проследовал к бару.
Бармен, высокий крепкий мужчина с пышными баками и длинными седыми волосами, поднял на меня глаза:
– Доброго дня, мистер. Чего угодно? Могу предложить джина со льдом – с дороги самое то.
– Благодарю вас, – слегка поклонился я и поставил было саквояж на прилавок, но под взглядом бармена убрал себе под ноги. – Благодарю вас. Я бы хотел поесть… ну и джина, разумеется… э-э-э… пару рюмок.
Бармен кивнул, и спустя пару минут передо мною уже красовалась изящная деревянная тарелка, на которой исходил ароматом тот самый дикий кролик (а точнее, его половина). Проглотив джин, я принялся за еду. Бармен деликатно отошёл в сторону и принялся обмахивать салфеткой полки со спиртным.
Я ел и отдыхал, мысли мои ползли лениво, как мухи на солнцепёке. С обдумывания того, что же придаёт моему кролику такой неуловимый кисло-сладкий привкус, я переполз на последние политические события в столице, освежил в памяти предстоящие многообещающие медицинские изыскания, в который раз воздал должное прозорливости моего молодого ассистента-индийца Мира Бахадура Али, с подачи которого на днях запатентовал новую форму зубных щипцов, с минуту порассуждал сам с собой о прочитанном в газете Сладком Озере, лёд которого по весне становится сладким, что буквально сводило с ума учёных и проповедников – но вскоре, как и следовало ожидать, упёрся в вопрос – какого чёрта и кому я понадобился здесь, на окраине мира, в стране, где сила закона напрямую зависела от проворности твоего револьвера, а свобода означала лишь то, что при этом ты никому ничего не был должен.
Я прикончил кролика и под молчаливое неодобрение бармена спросил чаю. Оглядел опустевший зальчик. Поезда, как водится в подобного рода местах, ходят редко, и очередной относительный наплыв пассажиров стоило ожидать, дай Бог, чтобы к вечеру – а то и к завтрашнему утру. После захода солнца зайдут несколько живущих неподалёку усталых запылённых фермеров пропустить на сон грядущий рюмку-другую-третью. Бармен нацепит на нос очки и примется читать вслух свежую газету, а работяги, неподвижно глядя перед собой, будут степенно покачивать головами – «глянь-ка, Билли, а доллар-то нынче…» или «это уж точно, конституция – вещь, что не говори, нужная…» Ближе к двум часам пополуночи явится заспанный тощий парень и сменит за стойкой бармена – верно, сын или племянник. Перед самым рассветом над прерией за окном разнесётся далёкий индейский клич; возможно, щёлкнет пара выстрелов.
Таков Дикий Запад, куда на этот раз занесло меня Неведомое Провидение, уже неоднократно, безо всяких расшаркиваний и объяснений зашвыривавшее меня в такие места, что подчас бывало впору усомниться, уж не сплю ли я. Ну как, в самом деле, поверить в то, что вот ты сидишь в своём любимом кресле за любимым столом, наслаждаясь любимым сортом сигар – как мгновение спустя, невесть кем обряженный в странное обмундирование, уже стоишь на крыше продуваемого злой метелью гигантского здания и целишься из пистолета в человека – причём отчётливо знаешь, что тот – твой ближайший друг?
Я достаточно сведущ в медицине, посему, пожалуй, и истолковал бы сие провалами памяти, паранойей или даже шизофренией, скрепя сердце, но нашёл бы силы взглянуть правде в лицо – только как, в таком случае, объяснить то, что я немедленно оказывался в моём кресле, стоило мне совершить нечто, чего явно от меня ожидало пресловутое Провидение? К слову сказать, в тот раз таким действием явилось убийство друга – друга, которого я ранее и в глаза не видел.
Впору постригаться в монахи. У тех на всё один ответ – Божья воля. Может быть, не столь уж и глупы эти чудаки?
Я допил чай, положил на стойку деньги – и в этот момент снаружи раздалась стрельба. Бармен выхватил из-под стойки внушительных размеров винчестер и сделал мне знак рукой – оставайся на месте – а сам, не сводя глаз с двери, смахнул на пол мой стакан, упёрся локтем в стойку и передёрнул затвор.
Честно говоря, у меня и в мыслях не было куда-то бежать. Тем паче, что выстрелы, как мне тогда показалось, определённо приближались, а оружия у меня на этот раз – уж не знаю, к счастью или совсем напротив – не оказалось.
Стрельба прекратилась так же внезапно, как и началась. Спрятавшаяся за скамейкой пожилая чернокожая чета осторожно выглянула из-за укрытия. Бармен перехватил дробовик и выдохнул сквозь зубы. Я сглотнул.
За дверью послышался топот, какая-то возня и голоса; судя по производимом шуму, на крыльце вокзала собралось не менее десятка человек. Десятка вооружённых человек. Индейцы?
– Индейцы? – шёпотом спросил я у бармена.
– Заткнись, – буркнул тот, опуская ружьё и ставя его на предохранитель, после чего покосился на меня и добавил. – Извините, мистер. Нет, это не индейцы. Это…
Дверь распахнулась, как от пинка, и в зал ввалилась толпа крайне живописного вида.
Это, действительно, оказались не индейцы.
– Уилли! – заорал высоченный ковбой, выступив вперёд. – Уилли, у нас тут полная задница! Джеки подстрелили!
– Твою мать… давай его сюда! Живо! – бармен сунул винчестер под стойку и хлопнул по её вощёной блестящей поверхности, одновременно с этим снимая телефонную трубку с аппарата на стене и прижимая её к уху. – Дьявол! Опять Заезжий Мордвин провода перегрыз… твою мать…
– Парни, тащите Джеки! – скомандовал ковбой товарищам, и те поволокли громко стонущего парня к бару. По полу за раненым тянулся порядочный красный след.
– Чёрт, – процедил бармен.
Мои пальцы сами нашли застёжку саквояжа.
– Кладите его здесь, господа, – сказал я как можно твёрже. – Всё в порядке, я…
– А ты кто такой, мать твою?! – снова заорал высокий ковбой. – Если вы не заметили, мистер, мы тут слегка заняты!
Джеки тем временем взгромоздили на стойку. Раненый, разметав по сторонам густые светлые волосы, в голос стонал, ругался и, всхлипывая, грозился отстрелить яйца какому-то Апониви. Я положил ладонь ему на лоб – жара не было. Это было хорошо.
– Куда его ранили? – спросил я высокого.
– Послушайте, мистер! – моя рука оказалась в крепкой как железо клешне высокого. – Не трогайте Джеки, о’кей? Если не хотите…
– Спокойно, Скотти, – голос бармена звучал тихо и без угрозы, но пальцы высокого моментально разжались. – Никто в моём баре стрелять не будет, хватит с нас и одного. Мистер… не знаю как вас там… если вы доктор – помогите Джеки, если нет – уходите.
Я кивнул и приступил к осмотру раненого. Одного беглого взгляда хватило, чтобы я поднял глаза на Скотти:
– Ему что – попали в…
– В задницу, – сплюнул высокий. – Джеки подстрелили в его хренову задницу.
Сгрудившиеся вокруг ковбои сдавленно захихикали.
У меня дёрнулось веко. Просто нет слов… ценю ваш юмор, уважаемое Провидение, весьма вам гран мерси…
– Так какого чёрта вы его на спину-то положили, остолопы?! – обрушившийся словно ушат ледяной воды рёв бармена моментально привёл меня в чувство.
Скотти что-то проворчал и велел товарищам перевернуть раненого. Я чуть не ахнул.
Подбитые буйволовой кожей штаны несчастного Джеки представляли из себя липкое от крови рваное решето. Это сколько же пуль умудрился поймать бедняга в такое пикантное место… вот уж действительно – нашёл приключение на свою…
– В него угодили семь раз, – будто прочитав мои мысли, нервно сообщил Скотти. – Семь чёртовых раз. Из чёртовой «Гадюки». Из чёртовой древней, как говно моей бабушки, шестизарядной «Гадюки». Всадили полный барабан, перезарядили – и всадили ещё одну пулю. Провались они в преисподнюю, проклятые индейцы. Семь пуль – и все как в яблочко. Твою мать.
Определённо пытаясь справиться с волнением, он сунул в рот полпачки табаку и угостил остальных.
– Ладно, Скотти, – пробормотал бармен. – Не мешай доктору.
– Ему нужно снять… это, – я вытер руки и склонился над саквояжем. – Будем доставать пули. Как вы говорите – семь?
Джеки застонал громче, но Скотти, не обращая внимания, ловко управился с замысловатой пряжкой ремня и заглянул в лицо раненому:
– Сейчас, парень, будет немного… – с этими словами он рванул задубевшую ткань штанов вниз, к щиколоткам; Джеки дёрнулся и коротко вскрикнул, но тут же закусил губу. – Вот и всё. Сейчас доктор тебе поможет.
Я, наконец, нашёл, что искал и выпрямился. В руках у меня были те самые щипцы для рванья зубов, изобретённые в своё время вместе с моим талантливым помощником из далёкой Индии.
Которая сейчас была так же далека, как и я – от всего остального привычного мне мира. На короткий миг мною овладело знакомое по прошлым «путешествиям» фантасмагорное чувство – на фоне вокзального бара захолустной станции этот изящный, чистейшего серебра стоматологический инструмент смотрелся столь нелепо и чудовищно, что это было даже красиво.
К действительности меня вернул лишённый всяческой деликатности тычок под рёбра.
– Ты, доктор, не уснул часом? – прорычал на на ухо Скотти. – Тут парень с голым задом кровью истекает, а ты ворон считаешь?
Я натянул перчатки – Скотти с барменом немедленно вытаращились на такое диво; ковбои, незаметно прихватив с собой пару бутылок, отошли за самый дальний столик. Продезинфицировав инструмент, я коснулся рукой кудрей Джеки.
– Приступаем, молодой человек. Терпи – будет больно.
Джеки слабо кивнул, нашёл в себе силы криво усмехнуться и закусил поданную барменом ложку с деревянной ручкой.
– А эти не подойдут? – спросил меня Скотти, задумчиво крутя в руках невесть как здесь оказавшиеся каминные щипцы – размера эдак полуметрового.
Скотти улыбался.
Ковбои расхохотались из своего угла, прыснул бармен. Фыркнул, едва не выронив ложку, сам Джеки.
– Спасибо, Скотти, – промычал я себе под нос и, раздвинув первую рану, стал нащупывать застрявший внутри металл.
Джеки напрягся и задышал – часто-часто; на его лбу выступили крупные, с горошину, капли пота; красивые белокурые волосы прилипли и свалялись, словно на парня надели мокрую облезлую собачью шапку. Еле слышно хрустнула ложка.
Щипцы щёлкнули что-то твёрдое.
– Вот она, сучка, – выдохнул я, ухватывая пулю. – Неглубоко вошла. Сейчас мы её…
Скотти подошёл поближе.
– Гнусный пистолетишко, эта «Гадюка». Бьёт кучно, но слабо, – негромко проговорил он, глядя, как я вытаскиваю маленький, испачканный кровью заострённый цилиндрик. – Пройди хотя бы одна навылет…
– Заткнись, Скотти! – рявкнул я, но тот уже и сам сообразил, что сплоховал – Джеки вытаращил глаза и забился, словно в падучей.
Оглушительным раскатом грома щёлкнул взведённый курок. К виску замершего, перепуганного, распластанного на стойке парня прижалось длинное дуло револьвера.
– Тихо, сынок, – зло и страшно прошипел Скотти. – Не трепухайся, сопляк. Терпи, ковбой. Бабы рожают и ничего, а из тебя всего лишь сраную пулю тащат. Сраные восемь граммов железа, мать твою! Ты ещё спасибо должен доктору сказать, что он в твоей заднице ковыряется! А пикнешь, – непоследовательно добавил он и помахал револьвером перед самым носом Джеки, – пристрелю как шакала, усёк?
Бедолага что-то неразборчиво пискнул. Хватка Скотти чуть ослабла.
Меж тем в подставленный барменом стакан шмякнулась второе жало «Гадюки». Звякнув, она отскочила от донышка, пихнула в бок соседку и злобно уставилась сквозь мутное стекло маленьким окровавленным глазом. Раненый парень, поглядывая на вожака, перенёс извлечение беззвучно. Я принялся за третью рану.
Пульки одна за другой падали в стакан; Джеки, надо отдать парню должное, держался молодцом; Скотти крутил на пальце свой револьвер и свирепо зыркал на состоварищей, приканчивающих третью бутылку; бармен с бесстрастным выражением лица, будто каждый день у него на стойке валяются подстреленные ковбои (а может, оно так и было), держал раненого за запястья. Небольшие проблемы доставила последняя, седьмая, пуля – она вошла самую малость глубже остальных и слегка вдавилась в тазовую кость, лишь чудом не раздробив её. Пришлось дёргать. Бедный Джеки дрожал как осинка, пока я мучился, не зная как уцепить паршивку – хвалёные патентованные щипцы скользили и каждый раз срывались. Наконец, осатанев после очередной безуспешной попытки, я кое-как её всё же поддел и, затаив дыхание, потянул наружу. Пуля вышла.
Я глубоко вздохнул, утёр рукавом лицо и похлопал парнишку по спине:
– Олл райт, бэби. Всё в полном олл райт.
Ложка выпала изо рта Джеки, и он неожиданно разрыдался. Скотти нагнулся к самому его лицу и что-то вполголоса успокаивающе заговорил; я только различил слова «я тебе обещаю, мы этому Апониви…» Ну, это уже не моё дело.
Туго забинтовав многострадальную задницу, я захлопнул саквояж и принялся скоблить ладони поданной барменом салфеткой. Уилли молча налил до краёв рюмку, и я залпом осушил её. Повернулся к пациенту:
– Ну что, парень? Как оно… там?
Бледный как стенка Джеки, уже в штанах, морщась, опирался на плечо высокого Скотти; при моих словах он оторвал руку от стойки и, пошатываясь, приложил её к груди:
– Моя жизнь в ваших руках, мистер!
– Конечно, Джеки, конечно, – усмехнулся я.
– Напрасно вы так, доктор, – Скотти усадил парня за ближайший столик и сел рядом. – Не стоит смеяться над словами ковбоя. Мы редко кого благодарим. Джеки молод, и, возможно, вы спасли ему жизнь, не дав истечь кровью. Теперь его револьвер к вашим услугам.
– О… – только и смог выговорить я. Ранее сталкиваться с ковбойским кодексом чести мне доводилось только в кинематографе и на страницах приключенческой классики. – О… всё в порядке, мистер Скотти. Джеки – выздоравливай. Постарайся больше не... ну, в общем, береги себя.
Снаружи донёсся приглушённый паровозный свисток.
И ещё один.
– Господа ковбои, – я коснулся оказавшегося на голове видавшего виды котелка и наклонил голову в сторону развалившихся за столиком повеселевших парней. Те дружелюбно кивнули в ответ. – Мистер Скотти. Мистер Уилли. Джеки. Мне пора. Позвольте откланяться. Был чрезвычайно рад… знакомству и… и представившейся возможности оказаться полезным. С вашего разрешения…
Уилли без слов наполнил две рюмки и одну двинул в мою сторону.
– А вы ловкий доктор, мистер, – промолвил он. – Семь пуль – раз-раз – и готово. Ваше здоровье. А с тебя, Скотти, за три бутылки, что вылакали твои головорезы.
Скотти и Джеки пожали мне руку, прочие приподняли свои шляпы. Джеки не отнимал руки от сердца. Я взял саквояж и направился к выходу.
У самой двери я остановился и обернулся. Провидение насторожилось.
– Господа! – позвал я, чувствуя как ехидная ухмылка наползает на моё лицо. – Не сочтите за оскорбление… кто такой этот Апониви?
Рука Скотти легла на бедро.
– Проклятый краснокожий, который подстрелил Джеки, – нахмурившись, ответил он и откинул большим пальцем кожаный клапан. – Сын вождя племени восточных земель. Почему вы спрашиваете, мистер?
Я невинно пожал плечами:
– Да, признаться, безо всякой задней мысли. Забавное имя. В переводе с индейского означает «ветер, вырывающий с корнем». Бест регардс, господа!
От грянувшего за спиной хохота чуть не вылетели стёкла. Я аккуратно притворил дверь и вышел на перрон. Поезд, фыркая паром, принимал пассажиров; уже запечатывали почтовый вагон. Я поднялся в купе и предъявил обнаружившийся в кармане билет. Зашвырнув саквояж под скамью, с наслаждением, насколько удалось, растянулся на жёстком и неудобном ложе и твёрдо решил на обратном пути вздремнуть – назло всем провидениям и прочей мистической материи .
Конечно же, как и всегда, сбыться моим радужным планам не удалось.
----------
*Outlaw (англ.) – здесь – отсутствие закона, беззаконие.