- Прощай... - Сказал он.
- Прощай, - сказал лис. - Вот мой секрет, он очень прост: зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь.
- Самого главного глазами не увидишь, - повторил маленький принц, чтобы лучше запомнить.
- Твоя роза так дорога тебе потому, что ты отдавал ей все свои дни.
- Потому что я отдавал ей все свои дни... - Повторил маленький принц, чтобы лучше запомнить.
- Люди забыли эту истину, - сказал лис, - но ты не забывай: ты навсегда в ответе за всех, кого приручил. Ты в ответе за твою розу.
- Я в ответе за мою розу... - Повторил маленький принц, чтобы лучше запомнить.
Антуан де Сент-Экзюпери
Она берет меня на руки. Надо дотянуться до нее языком, лизнуть ее нос. Она спускается по ступеням, открывает дверь – и вот мы на улице. Сейчас здесь так холодно, зато можно резвиться в хлопьях белого снега, закапываться в нем мордочкой, проваливаться лапками, а потом звать хозяйку, подлетать в ее руках метра на полтора вверх и прижиматься к ее теплому потертому пальтишку. Ну же, отпусти меня побегать. Куда же мы идем? Чужие! Нет, нет! Не подходи к ним! Зачем мне к ним на руки? Не отдавай меня! Я все понял! Они забирают меня у тебя! Я должен их укусить… Почему здесь так темно? И страшно. И запах. Ужасный запах. Громкий рев. Такой знакомый…
Было тогда жарко. Хозяин открыл дверь маленького железного домика. Почти такого же, в какой посадили меня теперь. Усадил хозяйку. Хозяин называл ее Люсей, а Сережа называл ее мамой, а я тоже называл ее нежно, только по-своему… Она всегда давала мне что-то вкусненькое и ласково трепала меня по голове, но самым близким другом был Сережа. Как же весело мы носились с ним по дому! А потом я обычно прятался под кроватью, и он не мог меня достать. Когда Сережа терял уже всякую надежду выманить меня оттуда и отворачивался, я, виляя хвостом, в шутку набрасывался на него, а потом мы подолгу вместе смеялись и, обнявшись, катались по полу. Вот и сейчас мы сидим рядом на заднем сидении и смотрим в окно. Оно приоткрыто, и оттуда ударяет сильным потоком воздуха с таким гулом, что мне очень-очень страшно и, кажется, меня может просто унести этим ветром, но я знаю, что хозяева рядом, а потому смело привстаю на задние лапки и высовываю нос на улицу.
Мимо летят поля и леса, потом снова поля и снова леса и все заново. Наконец, хозяин останавливает машину - и тут я увидел воду. Да, конечно, я и раньше видел воду, но она была в моей маленькой круглой мисочке или тоненькой струйкой падала в большую белую чашу, которую они называют раковиной. Люся стояла рядом с ней, волшебным образом проводила рукой и легко разрубала воду тарелками, а они снова становились чистыми. Но теперь ее было так много! Ни в одну миску нельзя уместить столько воды. Я ничего не мог сказать, только восхищенно смотрел вперед и часто моргал, проверяя, не сплю ли. Вода была самой, что ни наесть, настоящей. Я не успел опомниться, как Сережа схватил меня на руки и побежал к ней. Он стал заходить в воду, и меня охватил ужас. Я стал кричать на него, но он словно не слышал меня… Пропали его ступни, потом не стало ног по колено… Я то лизал его, то пытался укусить, но ничего не помогало. Больше всего удивляло и пугало то, что он сам совершенно не боялся, а даже наоборот, смеялся. Я начал успокаиваться и заметил вокруг много людей и даже двух собак, и все они тоже ничего не боялись. Я уж и сам почти перестал испытывать этот страх и попытался улыбнуться, но Сережа опустил меня в воду и убрал руки. От самообладания не осталось и следа, все тело стало погружаться во что-то прохладное, затягивающее. Если честно, меня охватила настоящая паника. Я пытался бежать, но земли нигде не было. Не было ничего твердого, на что можно наступить. И все же я бежал. Бежал к Сереже, а он все отходил и отходил от меня. Это было, как ночной кошмар. Нет, это было хуже. Я не мог понять, ведь я так вас люблю и так доверяю, но почему вы бросили меня вот так, в этой огромной, гигантской луже, в бездне, залитой водой? Но тут Люся подхватила меня на руки, и мне сразу стало спокойно, теперь я знал, что я в безопасности. Я даже рассмеялся сам над собой. Ну как я мог так о них подумать? Какой я был глупый и трусливый. Они же меня любят. Я это знаю. Я вам расскажу, и вы сами все поймете.
Крыша поднялась, и стало светлее. Но даже после такой темноты, свет не кажется ярким. Какие высокие деревья! Как раз такие же я видел тогда из окна машины. Или они были ниже? Там, где я гулял со своими хозяевами, все деревья были небольшие, какими-то мирными, дружелюбными. А эти такие строгие. Страшно. Наверно, это они украли столько света, эти длинные стройные деревья... Снова эти мужчины. Какая колкая земля. Куда же вы? Нет! Стойте! Вы же забыли меня! Стойте! Вы не можете уехать! Мои хозяева не простят вам этого! Они любят меня! Вы должны вернуться! Стойте! Стойте! Стойте…
Как же так? Как же мои хозяева теперь найдут меня? Я должен помочь им. Где же люди? Рядом всегда есть люди.
-Люююди!
Может это сон? Да, точно, это сон! Как же я сразу не понял: деревья! Они же зеленые. Зимой не бывает зеленых деревьев. Да у них-то и листьев нет. Палочки какие-то только. Как зубочистки моего хозяина. Такие же тоненькие и острые. Значит это сон. Надо только потерпеть. Но почему так холодно? Во сне бывает холодно? Все такое высокое и бесконечное. Такое страшное и неуютное. Вот бы найти свой диван, забраться под него. Там так безопасно, тепло и так уютно. Скорее бы проснуться.
Мимо идут две ноги в больших мягких тапочках. Это хозяин. Так хочется с ними поиграть, слегка укусить, ну или хотя бы полаять на них. Но нельзя. Хозяин – человек серьезный, заругается. Даже его тапочки, на вид такие мягкие, если присмотреться - внушают некоторое уважение. И все же я осторожно подкрадываюсь к ним и уже собираюсь ткнуть носом…
- Тяв.
-Тишка, молчи. Футбол же!
Да, кстати. Знакомьтесь, Тишка – это меня так зовут. Ну вот, хозяин снова мной недоволен. Это очень-очень плохо. Мне так хочется ему понравиться. Он реже всех обращает на меня внимание, но когда он все же с улыбкой трепет по голове и чешет за ушком – тогда я чувствую себя самым счастливым на свете, знаю – заслужил. Но заслужить этого ой как нелегко. И вот я снова вжимаюсь в самый угол. Это мое любимое место. Мимо ходят такие родные ноги и слышно все разговоры. Вообще я тут в курсе всех событий. Я здесь и когда хочу поиграть с хозяевами, и когда очень обижен на них, и просто это такой свой уголок, своя территория. Мне никто здесь не страшен, это словно моя крепость. Особенно я люблю, когда к нам приходят гости. Вот Люся приглашает их пройти в зал. Мимо идут чьи-то чужие ноги, и я слышу незнакомые голоса. Они приближаются. Слегка скрипнул диван, голоса стали ближе, ниже. Я тихонько делаю несколько шагов, а потом как крикну:
-Гаав! - диван снова скрипнул, теперь очень быстрым и пронзительным звуком, и смешался с тетенькиным визгом, который тут же стал звучать где-то выше и дальше.
-Тишка, получишь у меня! Да ты не бойся. Он не кусается, - это Люся успокаивает ее.
-Ага-ага. Гав! Не бойтесь! Не кусаюсь! Да вы садитесь! Садитесь! - передразнил я ее, глядя из под краешка свисающего покрывала.
-Тишка, прекрати!
Я уж было высунул нос из-под дивана, но заметив на себе взгляд хозяина, решил, что лучше отступить назад. Дальше начинается активная беседа, и, дождавшись, когда она уже в самом разгаре, я, как ни в чем не бывало, выхожу из укрытия. А они даже ухом не ведут. Замечают, только когда я уже нагло обнюхиваю их ноги – знакомлюсь, так сказать. Тут тетенька испуганно округлила глаза и уже хотела вскрикнуть, но тут же улыбнулась, осторожно упустила руку, и вот уже сажает на колени, а сама, продолжая разговор, чешет мне бочок. Я вообще всех людей люблю, только к ним особый подход нужен. Вначале надо припугнуть, чтобы уважали, потом подходить неспешно, принюхиваться, в общем. Ну а после, если ничего опасного не заметили, смело душу открывайте. Это только на пользу знакомству пойдет. Тут во дворе говорят всякое, что люди злые все без исключения, что так и сяк их мучают. Да думаю, больше брешут. На жалость давят что ли, а может внимания женщин этими историями привлекают. Вот уж не знаю, как про человека так плохо думать можно. Наверно, они просто плохо разбираются в людях…
Такой длинный сон. А вдруг во сне тоже можно замерзнуть? Я в любом случае должен помочь хозяевам. Люся… Ведь она, наверно, плачет теперь. Знаете, она такая чувствительная.
Передо мной две ноги хозяина, а рядом две маленькие ножки в бархатных тапочках изумрудного цвета. Вот она скидывает их, и прижимает одну ножку к другой.
-Люся, да ты плачешь!! Это ж всего лишь фильм, - говорит хозяин, нежно, с иронией в голосе, но иронией такой очень доброй, теплой и тоже нежной.
-Фильм-то оно - фильм, да ведь оно ж и в жизни так бывает! – и она снова всхлипывает.
-Бывает и бывает, чего только не бывает, обо всем не поплачешь, - снова с улыбкой говорит хозяин. А он никогда не плачет. И я, глядя на него, тоже стараюсь никогда не плакать.
Вот и сейчас никаких плакать. Надо что-то придумать. Тиша, Тиша, Тиша, думай, думай, думай. Запах. Ужасный запах. Он должен остаться. Где он может быть? Снег там был широко примят. Где же это. Ага. И как же я даже не заметил, как сошел с дороги. По самые уши в снегу. Вот он. Запах. Слабый. Совсем я старый стал. Надо постараться. Запах, запах, запах…
Так холодно, так неуютно, все вокруг такое длинное: длинные деревья, длинная дорога впереди, все бескрайнее: вокруг снег, везде, куда достает взгляд, а над головой огромное небо. Даже небо в моем мире было маленькое.
Вокруг дома закрывают собой горизонты и обрамляют кусочек неба с кусочком тучки или двумя-тремя созвездиями, а все дорожки видны только до ближайшего поворота или здания… И никогда не было раньше так холодно. Морозы-то, конечно, всякие видел, но я всегда знал, что скоро снова окажусь в теплом доме, в моей мисочке горячий суп, и я даже не пойду сейчас под диван, а буду просить посадить меня на него, наверх. Тогда я прижмусь к своим хозяевам, они прижмут руку или ноги к моей теплой шерсти, а я свернусь клубочком, и тоже стану сильнее прижиматься к ним. Холод становится даже приятным, ведь потом так хорошо и радостно снова оказаться дома… Но где же теперь мой дом? Уже темнеет, ночью они точно не смогут меня здесь найти. Надо идти быстрее. Быстрее, быстрее, быстрее, Тишка, так надо. Так холодно, так холодно лапам, но на трех идти нельзя, это очень медленно… Нет, мне нехолодно, мне нехолодно, это просто сон, мне просто снится, и надо потерпеть. Но… Но мне так страшно…
Две ноги в теплых шерстяных носках зашли в комнату.
-Тишка! – хитро позвал Сережа, - А я знаю, где ты. И под кровать полезла палка с привязанным к ней лоскутом ткани. Я начал рычать, лаять, нападать на незнакомое существо и потом убегать от него. Нет, не подумайте. Я вовсе не злился. Конечно, я понимал игру и с радостью вживался в роль. Потом я крепко хватался в тряпку зубами, и Сережа доставал меня вместе с ней, и продолжал так еще катать по полу, а сам просто помирал со смеху.
-Мама, мама, иди сюда скорее. Смотри, - выдавливал он сквозь хохот. А потом он тянул меня на себя, подхватывал на руки и начинал кружиться.
-Ну хватит, хватит, голова уже кружится, - и я лизал его лицо. Мы вместе падали на диван, он гладил меня, а сам задумчиво рассказывал о своих друзьях во дворе, драках, разборках, школе, да, он как раз пошел тогда в школу. Он часто спрашивал моего совета, и я всегда старался не прогадать и помочь.
Теперь он не такой. Совсем взрослый стал. С тех пор прошла целая жизнь. Я и сам тогда был такой молодой, глупый, веселый…
Уже светает. Они ведь станут искать меня сегодня снова? Может зря я ушел с того места. Вдруг они меня ищут там? Нет, те злые люди не станут им ничего рассказывать. Как же мне теперь найти свой дом? Ведь я никогда не гулял один, без своих хозяев. Я встречал собак, таких больших, грязных, ободранных, со сломанными лапами, с содранными кусками кожи и шерсти. Они говорили, что у них нет хозяев. Поначалу я даже не верил им. Ну как же можно жить без хозяев? А кто же открывает дверь на улицу? Кто кладет еду в миску? Кто ласкает, защищает? Кто любит? Я часто наблюдаю за ними, не знаю почему, но, несмотря на свой невзрачный и даже страшный вид, -я всегда их очень боялся – они чем-то привлекали, были словно с другой планеты, из другого мира. Они могли подойти к любому человеку, пусть совсем незнакомому, смело полезть ласкаться, но могли и на любого зарычать и наговорить грубостей даже тем, кто подкармливал их, при этом они охраняли этого человека и сопровождали его повсюду, они внезапно пропадали на несколько недель, а потом так же внезапно возвращались. Питались они обычно у помоек, тем, что выкидывали люди, ели все, но могли отвернуться и от куска мяса, который им бы дали. Гордость это или что-то другое, я не знаю. Меня удивляло в них все. Но подойти к ним я не решался, да и хозяева сразу брали меня на руки, от чего я еще больше их боялся, но и еще больше уважал. Я знал, что таким быть никогда не смогу, но слегка даже завидовал им. Думаю, они мне тоже. Даже самые одинокие и бывалые мечтают о любви и заботе, и даже самые счастливые мечтают о свободе.
Где взять здесь еду? Нет. Нельзя думать о еде. Не думать о ней. Я такой слабый, такой беспомощный. А что бы сделал я сейчас, если был бы одним из этих дворняг? Они всегда находят для себя пищу. Но где искать ее мне? Вокруг только снег и эти высокие, не по сезону зеленые деревья, которые так жутко скрипят от ветра. Не думать о еде. Думать о другом.
Как же я вам еще не рассказал о ней? Это даже странно. Ведь жили мы впятером. Хозяин, Люся, Сережа, я и бабушка. Пожалуй, ее я любил меньше всего. Я, несомненно, и ее тоже любил. Но что-то в ней было такое... Она всегда баловала меня, давала самые вкусные колбасы и сладости. И снова я о еде. Но придется рассказать. Я очень любил конфеты, и всем нравилось то, что я их люблю, и бабушка, или «ба», как называл ее Сережа, часто кормила меня ими, хотя хозяин и ругал ее за это, говорил, что оно мне вредно. Но когда я был неголоден или расстроенный, она понимала это по-своему и очень обижалась. Сразу прогоняла меня:
-Кыш! Пошел вон! Дурной пес. Колбасу тебе даю, от своего куска отрезаю. Вон Миша тебя всегда прочь гонит, а ты, глупый, липнешь к нему все равно, слушаешься его. (Михаил – это так звали моего хозяина). А тут все тебе, а ты еще артачишься. Неблагодарная собака, - уже тише, почти про себя, продолжает ворчать она.
Возможно, это очень глупо, но иногда мне казалось, что для нее важнее, чтобы я проявлял к ней внимания больше, чем к остальным, чем само желание проявить заботу и сделать приятное мне. Хотя и в этом нет ничего плохого. Просто так бывает, что кто-то нравится больше и кто-то меньше, а как это объяснить, мы не знаем. Вот это и был такой случай. Кстати, она была права, к моему большому огорчению, хозяин, которого я любил большего всего, хоть и был вынужден общаться с ним меньше, чем с другими, часто гнал меня прочь, обзывал, а я подолгу переживал и мучил себя вопросом, что же я делаю не так? Я никогда не терял надежды понравиться ему и был с ним самым послушным, самым ласковым, но часто слышал «глупый», «уйди от меня» «не тронь», и я понуро опускал голову и уходил под диван, пытаясь понять, что же во мне не так.
Уже темнеет. А вокруг все тот же вид. Прошел ли я много или иду на месте? Точно как в кошмарных снах! Бежишь, бежишь, а на самом деле не сдвигаешься ни на сантиметр. Нет рамок времени и пространства. Хотя время все же есть. Прошел день, а я так и не смог найти своих хозяев. Нельзя засыпать, нельзя. Нужно идти. Пройду метров десять медленно. Просто, чтобы отдохнуть. И еще метров десять. А вот и мой диван. Что же он здесь делает прямо на снегу и среди деревьев? Как же? Только что здесь стоял. А нет. Не здесь. Чуть левее. Снова там. Совсем исчез. Что же происходит? Откуда диван?
Галлюцинация! У меня галлюцинация. Надо пробежаться. Сплю на ходу. Вот пробежался и славно. Совсем старый стал, никуда не годный. Чуть что и уже устал. Может за это меня здесь и бросили. Кому я такой нужен? Нет, они не могли так меня бросить! Не могли, потому что... Потому что... Просто, потому что не могли.
Снова эти деревья. Я спал. Можно ли спать во сне? Все же это не кошмар, а реальность. То есть кошмар, но не сон. Значит, есть и такая реальность, с зелеными деревьями зимой и непрерывным холодом и голодом? Может те бездомные из нее и пришли? Но зачем же здесь я, маленький старый пес? За что? Следы… От меня должны были остаться следы. Пропали. Значит, шел снег. Как же теперь узнать с какой стороны я пришел и в какую шел? Никчемный, никуда не годный пес! Хотя какая разница теперь куда идти?
Мусор? Снова галлюцинация? Откуда мусор там, где нет домов и людей? Не позориться и пройти мимо? Хотя перед кем тут можно опозориться? Разве что перед этими мрачными деревьями. Запах. Галлюцинация может пахнуть? Не исчезает. Толи и правда мусор, толи совсем свихнулся. Лучше бы второе. Бездомные его ели. Что же они ели среди него? Все замершее, твердое. Но, кажется, сейчас не уместна привередливость. Если бы это спасло меня от голода, может тогда не так и ужасно доживать свой век в лесу. О, нет! Да хоть и в аду, если б с хозяевами, неброшеным, любимым... Они же ели мусор, но почему меня рвет? Что же я за собака-то такая? Но не судите строго, то было волей судьбы, и я ел и колбасу, и конфеты, и мясо, мясо порой было даже совсем без костей. Наверно, за все в жизни надо расплачиваться, и за счастье тоже. Но может те, кто никогда не был счастлив, не умеют так сильно чувствовать боль? А как же быть мне?
Снег, деревья, деревья, снег, холод... Снег, деревья, голод, деревья, ветер... Снег... Люся и хозяин почти не изменились за мою жизнь, а вот Сережа наоборот все время менялся.
-Ну, выбирай, какого? - сказала Люся, обращаясь к Сереже.
- Этого, - и он взял меня на руки, а я лизнул его и махнул хвостиком. Тогда я увидел его впервые, и сразу полюбил. Он был таким счастливым. Совсем щенок, хотя что? Я и сам был тогда такой же. Играл со мной целыми днями, возился, всюду брал собой, да и спали мы рядом, на его кровати.
- Просил собаку, иди гуляй теперь с ним. Сережа сделал слегка недовольное лицо, но сказал: -Да, конечно, мам.
-Ну что дурачок, гулять пойдешь? - обращался ко мне уже немного другой Сережа. Он стал старше, худее, вытянулся вверх, хотя по-прежнему был ребенком. А я-то уже взрослый, но любил играть не хуже маленького. Мне так долго приходилось его упрашивать поиграть со мной, а он - то уроки, то гулять с другими мальчишками, то ему купили компьютер, и он целыми днями сидел рядом с ним. В общем, на меня времени уже не оставалось.
- Тишка, ну что ты лезешь ко мне? Я занят. Ты не видишь, я занят? Отстань! Глупый пес! – часто говорил он. Тяжело было это слышать, и я прятался от собственных мыслей под свой диван. А потом он стал совсем взрослым, ростом с хозяина и голос стал точно, как у него. Он больше не играл со мной никогда, да и гулял со мной редко, все больше Люся, а теплое слово "глупый" заменилось холодным "безмозглый", а я так же сильно любил его, смотрел на него любуясь и думал: "Какой же большой, красивый, настоящий мужчина, совсем как хозяин". Помню, сидим мы все на кухне, и тут у Сережи стало такое серьезное лицо, совершенно взрослое, такое же выражение я не раз встречал у хозяина, когда он принимал какие-то решения.
-Не надо продавать дедушкину квартиру, что мы вчетвером в двух комнатах живем? – спокойным, уверенным голосом сказал мой Сережа. Слово "вчетвером" больно кольнуло, но в остальном я полностью его поддерживал. Он жил в комнате с бабушкой, и, если честно, я его отлично понимал. Хозяин и Люся тоже посмотрели на Сережу совсем, как на взрослого:
- А что, Люсь? И, правда. Сделаем там ремонт, вон сколько живем, а своего угла так и нет.
-Как своего угла нет? Да чем же вам у меня-то плохо? Живем вроде хорошо, - бабушке такая идея, конечно, не понравилась. На самом деле и Люся, и Сережа постоянно ругались с «ба», хотя я знал – она их любит, и, конечно, их решение переехать она переживала очень тяжело. А я обрадовался. Правда мне было грустно от мысли, что придется навсегда покинуть диван, но я думал, может, мы возьмем его собой или если новый, то каким он будет? А сколько там будет комнат? А может у меня даже будет своя комната? Хозяева теперь часто пропадали на целый день, делали ремонт, а я обижался на них, что меня собой не брали. И вот, наконец, вещи разложили по сумкам. Я уж старый, а воодушевился, как щенок. Бегаю, обнюхивая все, проверяю.
-Уезжаете, а собаку мне оставляете, - недовольно бросила бабушка. Ну как вам? Я так и сел у самой сумки.
-Да ведь обои новые, подерет же все, и ремонт еще не доделали, может, заберем потом, - эти слова Люси я вспоминал постоянно, словно тогда я застрял навсегда на одном и том же моменте. "Может, заберем".
-Да уж оставляйте мне, куда он вам там, и правда. Вы уж только почаще меня навещайте, - сказала «ба».
А я тогда и слова сказать не мог, ни в тот день, ни на следующий, только скулил и очень скучал. Я ждал их весь день, но вечером они не пришли. И так следующий, и еще один следующий. Я ждал, когда же они придут и заберут меня. И вот звонок в дверь. Люся, я так и бросился к ней.
- Куда же ты лезешь, что за собака? - бабушка взяла меня и буквально оттащила от моей Люси. А я не сводил с нее глаз, и не думая вылетел вслед за ней из квартиры, когда она стала уходить. Я лаял так, что повылазили соседи. Я лаял, я скулил, но меня грубо затолкали обратно, и я заплакал. Зажался в угол под диваном, свернулся в клубок, и заплакал, как маленький, хоть и утешал себя, что надо просто еще немного подождать, и меня обязательно заберут. Хозяева еще не раз навещали меня, приносили угощения, но посмотреть квартиру так и не звали. Это было так обидно, я уж смирился жить у бабушки, но хоть бы одним глазком посмотреть на их квартиру. Так я и не узнал, как они теперь там живут.
Деревья в зубочистках, снег, хочется есть... Хочется есть, снег... Ветер, деревья. Да зачем я иду? Куда? Я старый, беспомощный, глупый пес. Безмозглый. Куда я смогу выйти? Кому я нужен? Лягу? Лучше лягу. Ну вот. Так хорошо. Отдохну. Вот закрою глаза... Мой диван, в углу лежит Сережина кофта. Я часто утаскиваю сюда вещи. Нет, я их не краду. Это такая игра с хозяевами. Я прячу их вещи, а они потом их ищут. Правда иногда так злятся, и даже пару раз ударяли за это. Но ведь вы иногда были такими грустными, ругались друг с другом, мне так хотелось развлечь вас и немного поиграть. А вы не всегда понимали этого, хотя свои ссоры и проблемы, правда, не раз забывали, я смело брал весь удар на себя. Ведь я мог потом спрятаться под диваном, а вы не могли никуда спрятаться. Так приятно лечь сейчас на кофту и охранять ее. Охранять Сережину кофту.
Надо крепко сжать глаза и открыть. Крепко-крепко. Нет, все же деревья, все же я не сплю. Лучше их больше никогда не открывать. И я закрыл глаза. Так хотелось есть, и было так холодно, но я старательно вспоминал свою квартиру и каждую деталь в ней, своих хозяев, их голос, их руки, ноги, их лица, и мне стало не так холодно. Лапы больше не мерзли. А потом словно погасили свет. Стало совсем темно. Больше не было ни дивана, ни квартиры, ни хозяев. Темнота, и больше ничего. Ничего. Ни холода, ни чувства голода, а главное - больше не было предательства.