Когда-то, ещё в конце девяностых годов, отдыхал я летом на нашей институтской турбазе под Тверью – там, где верхняя Волга разливается на несколько рукавов и образует множество крупных и мелких островов, заросших густой зеленью. На одном из них под кронами высоких стройных сосен с золотистыми стволами стояли летние жилые домики, а чуть поодаль, ближе к пристани, располагались здания администрации, столовой, клуба, бани и прочих служебных строений турбазы. Чистая речная вода, свежий сосновый воздух и живописность здешних мест не оставляли никого равнодушными. И потому каждый год сюда приезжали отдыхать учащиеся и работники нашего института. Но, если в первый летний месяц на острове ещё было относительно тихо и немноголюдно, не было проблем со спортинвентарём, с питанием и развлечением, то в июле всё менялось кардинальным образом.
Успешно сдав июньскую сессию, многочисленная студенческая братия срывалась с московской цепи, решительно оккупировала турбазу и отрывалась здесь до конца лета по полной программе. Сил и энергии у молодёжи было хоть отбавляй. Одни из них с утра до вечера, насколько позволяла погода, плескались в Волге и загорали на пляже, сменив конспекты лекций на художественную литературу и подкидного дурачка. Другие, разобрав на пристани все яхты и лодки до самого последнего захудалого судёнышка, бороздили друг за другом окрестные волжские просторы, грозя вырваться за пределы допустимого водного пространства. Третьи увлечённо рыбачили, забравшись в самые «клёвые» места и предварительно подкормив рыбу «халявными» отходами со столовой. Четвёртые ходили лесными «партизанскими» тропами по грибы да по ягоды. Пятые предпочитали прогулки в ближайшее сельпо – ну, как тут целый месяц обойтись без «допинга»?!
Ближе к вечеру, когда спадала дневная жара, начинал работать спортсектор. Над футбольным полем стояло лёгкое облачко пыли от стремительных проходов и жёстких подкатов загорелых парней, без устали кочевавших от одних до других ворот по разбитой песчаной поляне. Из рядом стоявшего ангара доносился дружный звонкий перестук целлулоидных шариков настольного тенниса. А за ангаром то и дело взлетал над волейбольной сеткой мяч, и хлёстким ударом чьей-то умелой руки зарабатывалось очередное очко. На трибунах собирался островной народ: болели, общались и обделывали какие-то свои дела, независимо от происходящего на спортплощадках. В общем, никто не скучал, но настоящее веселье было впереди.
Его ждали все отдыхающие: студенты, преподаватели и администрация турбазы. К нему готовились уже сразу после ужина. На большой открытой веранде столовой, обращённой к пристани, устанавливали аппаратуру, развешивали иллюминацию и расставляли по краям помещения скамьи. К столовой потихоньку подтягивалась особо нетерпеливая молодёжь, предвкушая грядущее удовольствие. Девчонки удивительным образом хорошели, а ребята распрямляли плечи и храбрились. А в это время усталое за день солнце пряталось за лесом, и на остров опускались первые мягкие летние сумерки. Вот тогда, в урочный час, на веранде включались разноцветные лампочки, и раздавались первые, усиленные мощными колонками, аккорды популярной музыки.
Дискотека! Кто в молодости не увлекался ею, даже едва умея танцевать?! Чьё юное восторженное сердце не трепетало при громких звуках незамысловатых мелодий?! Чей рассеянный взгляд в полумраке зала не скользил по лицам желанных партнёров, ожидая приглашения на танец?! Вот и я, переболев, как в детстве корью, в своё время дискотекой, не смог в тот летний вечер на волне душевной ностальгии удержаться от соблазна посещения турбазовского танцпола. Правда, придя на шумную столовскую веранду, я не стал отплясывать вместе с другими отдыхающими под развесёлую мелодию, а нашёл себе местечко в сторонке и, сидя на скамье, слушал музыку, разглядывая прыгавшую и изгибавшуюся в экстазе молодёжь.
Ноги мои сами собою отбивали ритм очередной музыкальной композиции, но присоединиться к танцующим меня всё же удерживало сознание слишком большой разницы в возрасте, да и силы уже были не те. Что ж, всему своё время. Куда мне было угнаться за ними, молодыми, когда они вставали в кружок, и каждый из них по очереди выходил на середину и на виду у всех какие только не выделывал коленца! Было видно, как они упивались своей энергией и ловкостью, молодостью и красотой. Под вспышками пульсирующей светомузыки мелькали распущенные волосы и обнажённые плечи девчонок, разрезанные снизу чуть ли не до пояса их юбки и расстёгнутые сверху на груди аж до пупа рубахи ребят. Звучали хором визжащие в восторге девичьи голоса вкупе с басами парней. В общем, праздник тела и души! Хотя как раз души там было меньше всего.
Очень скоро я обратил внимание на группу танцевавшей неподалёку от меня молодёжи, наверное, с одного факультета. Всякий раз при быстром и ритмичном танце они образовывали знакомый круг из десяти-двенадцати человек, в котором каждый из них показывал свои танцевальные способности. Чаще всего в его центре оказывалась молоденькая девушка лет восемнадцати, невысокая, стройная, светловолосая, довольно симпатичная насколько можно было разглядеть черты её лица в мерцающей полутьме веранды, не отличавшаяся от окружавших её подруг ни одеждой, ни причёской, ни прочими девичьими прелестями. Была она живой и общительной со всеми до непосредственности, а ещё зажигательной и пластичной в танце, отдаваясь ему без остатка. И потому без неё уже не могли обойтись.
– Женька, иди к нам! – кричали ей девчонки.
– Женька, зажигай! – поддерживали ребята.
– Женька!
– Женька!
И Женька зажигала, невольно обращая на себя всеобщее внимание.
– Эх, где мои семнадцать лет?! – подумал я, любуясь девушкой.
Но тут закончилась очередная «забойно-отбойная» композиция, и начался, как говорит молодёжь, «медляк» – медленный мелодичный грустный танец, словно дающий танцующим на несколько минут перевести дух. И, словно по команде, только что отплясывавший кружок молодёжи тут же разбился на пары. Девчонки откровенно повисли на шеях у ближайших к ним ребят, а те обрадовано подхватили их за юные узкие талии и с удовольствием прижали к себе. И только Женька, эта всеобщая любимица дискотеки, осталась без партнёра и даже без партнёрши. Постояв секунду-другую, окинув взглядом танцующую толпу, девушка медленно отошла в сторону и, чуть наклонив голову, замерла. В сумрачной веранде при мигающем свете иллюминации было трудно понять: грустит ли она о происходящем или просто задумчиво слушает музыку.
Но вот кончился «медляк», и снова «врубили» ритм. Пары распались, образовав всё тот же кружок. И сразу вспомнили о Женьке. Снова она была любима и желанна всеми. И она не отказалась от негласно выбранной ей роли Dansing Qveen. Всё так же легко и изящно мелькала её гибкая фигурка среди прыгавших вокруг неё друзей и подруг под их одобрительные возгласы. А потом она опять осталась одинокой прямо в центре зала во время очередного медленного танца. И я понять не мог, чем же эта девушка хуже других, если никто из парней не может или не хочет пригласить её на танец, а сама она к ним не навязывается, подобно её подругам. Да и никто из девчонок тоже не танцует с ней. Загадка, над которой я ломал голову до самого конца дискотеки.
А разгадка её пришла для меня сама собой, когда в полночь объявили конец танцам и на веранде включили свет. И я увидел на лице у «королевы танца» Женьки во всю левую щёку тёмно-красное родимое пятно. В первый миг чего я только не испытал к ней от увиденного: жалость, сочувствие, сожаление, но быстро понял, что эта девушка не нуждалась в чьём либо сострадании, принимая жизнь такою, какая она есть. Эта девушка была среди своих друзей и подруг, которые ей что-то оживлённо говорили, а она им отвечала и также вместе со всеми устало улыбалась, покидая дискотеку. Я тоже поднялся со своего насиженного места и пошёл вслед за ними со столовской веранды. Окунувшись после яркого света в темноту аллей, подсвеченных тусклыми жёлтыми фонарями, я быстро потерял из виду эту группу молодых людей, которая так занимала моё внимание.
Наверное, ребята пошли провожать девчонок, привычно разбившись на пары, а у Женьки, вероятно, её снова не было да и будет ли когда. И тут я поймал себя на мысли: что же это тебя так волнует?! Почему ты подобно лермонтовскому Печорину не можешь сказать себе: «А какое мне дело до радостей и бедствий человеческих» – только не «странствующему офицеру», а мне, великовозрастному постороннему наблюдателю! Может, оно и к лучшему, что не могу сказать, – думал я по дороге домой, – значит, душа ещё не очерствела. Позже, у себя, в летнем домике, я долго не мог заснуть, глядя на сноп лунного света, лившийся ко мне в окно. Перед глазами вставал проведённый вечер, и новые размышления о жизни, о людях не давали уснуть. И тут на память пришли незабвенные строки Заболоцкого из его «Некрасивой девочки»:
«И пусть черты её нехороши
И нечем ей прельстить воображенье, –
Младенческая грация души
Уже сквозит в любом её движенье.
А, если это так, то что есть красота
И почему её обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?»
На следующий день, жаркий и сухой, я до обеда провёл на пляже, где встретил несколько знакомых лиц из того кружка молодёжи, так заинтересовавший меня на дискотеке. Они непринуждённо общались между собой, как общаются люди давно знакомые и тесно связанные каким-то общим делом. Вот только Женьки среди них не было. Отсиживалась ли она у себя в домике или уехала с острова, – не знаю. Уехать утром на Большую Землю она не могла, так как паром переправлял людей туда и обратно через Волгу лишь по оговоренным двум дням в неделю. Хотя, конечно, в экстренных случаях можно было переправиться на материк нелегальным способом на судах отдыхающих или за плату местным жителям на моторной лодке. Но, так или иначе, а за целый день я нигде не встретил Женьку.
Когда же с наступлением темноты окрестности столовской веранды снова озарились вспышками разноцветной иллюминации и огласились мощными звуками ударных музыкальных ритмов, что-то остановило меня от ещё одного посещения турбазовской дискотеки. Мне не хотелось видеть Женьку, самозабвенно танцующую в дружном кругу однокашников и затем остающуюся в одиночестве среди прильнувших друг к другу в медленном танце её друзей и подруг. И я в то лето уже больше не ходил на местную дискотеку.
А, вернувшись в Москву, я скоро по воле судьбы покинул и сам институт, и не знаю, что сталось с невольно обратившей на себя моё внимание Женькой. С тех пор прошло немало лет, но в памяти остался летний душный вечер, украшенный разноцветием мигающих огней на увитой плющом веранде, оглушённый заводной и зажигательной популярной музыкой, бередящий душу грустными мелодиями медленных танцев, а среди танцующих пар – одинокая фигурка всеобщей любимицы дискотеки, девушки по имени Женька.
Октябрь – ноябрь 2010 г.