3. Уступлю своё место в раю. Смерть сына

PUZZLE 3. Незавершённое.




Возраст измеряется не годами, а количеством зверски убитых иллюзий и похороненных надежд.

Все мы живем по одному принципу: "Любить нельзя использовать". Но вот запятую каждый ставит сам...

Важно не то, что происходит, а то, как ты к этому относишься.

Победил себя? Жди реванша!..

                (не знаю, чьё – мудрствования из Интернета)




Содержание.

Тетрадь 24. Конец истории. «Не мечите бисер…»

Тетрадь 25. Прощание с Минотавром

Тетрадь 26. Уступлю своё место в «раю»

Тетрадь 27. Продолжение

Тетрадь 28. Предновогодье

Тетрадь 29. Послевкусие

Переписка

Инна

Наташа

Дороти

Тетрадь 30. 11 января. Серёжа. Выбор

Тетрадь 31. Многоточие жизни (начало).





Тетрадь 24. Конец истории. «Не мечите бисер…»

29 октября 2006 г.

Пора заканчивать свою историю любви…
Настроенная вполне лирически и печально была вынуждена прерваться – пришёл Гена с огромными авоськами снеди. Суета на кухне – по-быстрому сообразить что-то на завтрак, расчихать принесенное  по отделениям холодильника.
- Пиво будешь? Я пива купил, что-то так захотелось. Я и твоё любимое тоже взял.
- Ты прелесть! Пиво пришлось бы очень кстати.
Легкое помутнение в голове от выпитого глотка, сигарета, семья рассаживается вокруг стола. И всё-таки, как же я всех провела на этом свете! Сумела создать себе непробиваемую броню, выстроить неприступные редуты для личных неурядиц, возведя стены вокруг своего «Я» - моя семья, абсолютно слаженный и гармоничный монолит, я знала, в какой смогла бы как-то выжить со всеми своими странностями и премудростями, и с самого начала именно такую ваяла. Здесь никто не чувствует себя ущемлённо, подавленно или обделённо. Я всем позволила быть такими, какими они хотят быть, вернее, какими они пришли ко мне. Не знаю откуда. Не хочу думать об этом сейчас. Они пришли, остались, окружили меня любовью и приятием, а всего-то - я дала им это чуть раньше, и они ответили взаимностью, и возвращают теперь мне мои разбросанные проросшие камни. Я защищена в этом мире от всех, кто не приемлет меня, потому что окружена теми, кто каждую мою клеточку вписал в свою собственную гармонию.

Часом раньше…
- Да, слушаю.
- Привет, Володя.
- Слушаю тебя.
- Я бы хотела продолжить своё «интервью»…
Усмехнулся.
- По поводу?
- Ну, мне хотелось бы что-то выяснить для себя до конца.
- Опять об этом?
- Не совсем…
Желание позвонить возникло спонтанно. И, как всегда, доверяя спонтанному больше, чем хорошо обдуманному, позвонила. Принятое накануне решение выдержать паузу «длиною в…» после последней встречи парализовало меня, лишило свободы действий и принятия каких-то решений, касающихся моей жизни. Я словно затягивала агонию, опять попав в колею взаимоотношений, вписывающихся в его, но не в мои стандарты. Мне нужна легкость, полет, а не влипание в выяснение отношений. Он заставил меня оправдываться. Навешивал ярлыки и совершенно не понимал, что перед ним совершенно другая женщина. Не та, образ которой сложился в его голове под влиянием обстоятельств и его нежелания видеть перед собой нечто иное. Я едва избежала окончательного падения, прервав себя на полуслове: «Да что же я оправдываюсь перед тобой!» Я поймала его на метаниях и неуверенности – вот он вырывается и бежит, но вот разворачиваюсь и ухожу: «Не навязываться? – смотрю в его избегающие прямого взгляда глаза, - хочешь, всё прерву прямо сейчас, здесь? Я могу это сделать», - огромные мечущиеся глаза вдруг замирают на мне: «Нет!» - Всё! Мне не надо большего, ты выдал себя, сам того не желая. «Но навязываться не надо!» - поздно, я уже знаю о тебе больше, чем ты желал бы того. «Я поехал?» - «Пока», - резко разворачиваюсь и иду прочь. «Ира… Ира! – не оглядываюсь, пошёл ты!... – Ира!!!» - «Да? - остановилась, повернулась к нему, - Что?» - «Я поехал…» - Гордо вскинутая голова, взгляд в упор, руки в карманах. Таким ты впечатываешься в моё сознание навсегда – ухожу, унося в себе этот образ мятущегося, неуверенного в верности своего выбора жить без меня зверя, и именно этот образ заставляет меня вернуться к тебе сегодня.
- Я хотела бы продолжить своё интервью…
- Я не понял, ты биографию мою пишешь? – в смеющемся голосе вызов, даже агрессия. И вместе с этим, чувствую, этот зверь быстро группируется, давит в себе всё живое, что откликается на меня совсем другими эмоциями.
- Не совсем так… Ты интересен мне. Мне хотелось бы кое-что выяснить для себя до конца.
- Опять об этом?
Всё!!! Зверь сгруппировался, занял оборону. Я же, напротив, застигнута врасплох. Написанное накануне в инетовской почте «с таким, как ты – сдохнуть!» после весьма милого и многообещающего поцелуя при расставании не оставляло сомнения, что я ушла, ушла навсегда. Он не мог не понять этого. Но вот, женщина вернулась, значит, опять он, а не я, на коне. Значит, он хозяин положения. Противостояние зверя и жертвы. Кто из нас кто? Я способна группироваться и держать удар ничуть не хуже. Мы слишком похожи. Я даю ему власть над собой. Я дарю ему эту власть сегодня, губя своё мнимое превосходство излишней эмоциональностью. Но я Женщина. Я имею право быть слабой и поверженной. Вот только пляски на костях моих не будет. Не будет их, этих костей, под твоими ногами.
- Я не могу сейчас, скупаюсь в супермаркете.
- Я разве говорила, что ты мне нужен сегодня? Давай во вторник, во второй половине дня.
- По вопросу?!
Это что-то вроде бега по замкнутому кругу. Я не могу отделаться от тебя, потому что в тебе средоточие всех моих тайных желаний. С первого дня, с первой минуты первой встречи…
- Это когда мы встретились в «Чайкоффе»?
- Да, тогда ты был совсем другим, тогда и следующая встреча, после которой ты рванул с места, помигал огнями, а  я поняла – всё! вычеркнул меня из своего «актива». Тогда ты мне нравился гораздо больше, ты был живым, горячим, неистовым и непосредственным, был собой. Но ты не умеешь проигрывать. Не получилось –выбрасываешь прочь. Разве не так?
Усмехнулся. Дернулся нервно.
- Я так и поняла, что ты меня вычеркнул. Но я-то тебя не вычеркивала. Мне интересно. «Такой мужчина – то, что мне нужно», - подумала тогда и не могу от тебя отлепиться до сих пор.
- Что ты такое говоришь! – он мечется, то засовывает, то высовывает руки из карманов, перебегает с места на место, пытаясь уклониться от сигаретного дыма.
Закурила почти сразу, как вышли из кинотеатра.
- Целоваться, как понимаю, мы не будем?
- Нет, конечно, я «порядна людина».
- Понятно. Я тоже очень порядочная… и праведная.
- Ты?- ироничная усмешка. Ирония? Я не настолько слепа, чтобы не видеть этих прячущихся от моего прямого взгляда глаз.
- Да, я.

Cобиралась встретиться с ним днем позже.
Книга, вернее, диск с отпечатанным сырьем для будущей книги уже несколько дней жил в моей сумочке. Сбросила на него всё, что можно и нельзя. Дневник без купюр, вторую часть с перепиской, прозу Инны. В сыром непереработанном и неадаптированном для чтения виде. Диск жёг руки. Уже запустила его в Интернет, а главный герой всё так же пребывал в неведении о его содержимом. А ведь всё, что там есть – порождение моего воображения, разбуженного его появлением в моей жизни. Так я собираюсь объяснить ему этот свой шаг. То, что читают о нем другие, должно быть в его распоряжении независимо от его желания читать это. Это моё желание – быть для него открытой книгой. Это способ избавиться от страха перед ним, способ избавиться от его власти надо мной.
Я открываю тебе все свои карты и иду в наступление на твой внутренний мир, чтобы стать в нем неотъемлемой его частью.
На курсы приехала чуть раньше. Времени достаточно, чтобы успеть сделать звонок. Понедельник. Впереди целая жизнь.
- Привет.
- Я слушаю.
Несколько смешалась, не зная, как начать.
- Я слушаю тебя, - в голосе нетерпение.
Начну издалека.
- Хотела сообщить тебе культурную новость. Фестиваль проходит в Киеве. Неделя альтернативного кино.
- Ты можешь мне перезвонить минут через пятнадцать, я у нотариуса сейчас?
- Тогда не через пятнадцать, а часика через полтора. У меня занятия.
- Хорошо. До звонка.
Приободренная вполне мирным началом «переговоров», отсидела положенные минуты занятий и, едва дождавшись перерыва, позвонила снова.
- Если можно, я начну с конца, а то опять что-нибудь помешает мне договорить.
- Ну, начинай с конца, - смешливо подбодрил он, - а что может помешать?
- Да так, всякое. Я завтра буду в вашем районе, хотела бы встретиться, передать тебе одну вещь.
- Добренько. Так, а что ты там говорила о фестивале?
Путаясь в словах, волнение булькает в горле, мешая говорить, едва справляясь, рассказываю вкратце.
- А что от меня требуется?
- От тебя? Ничего.  Сегодня какой-то сеанс намечается в «Ультрамарине», мне забронировали билеты.
-  А мне что хочешь предложить?
- Тебе? – я смешалась, а почему бы и нет? Дерзну! – Хочешь, я приглашу тебя в кино? В самом деле, я приглашаю тебя в кино.
- Я еще полчаса поработать должен, да и голодный я.
- Я же не говорю тебе прямо сейчас. У меня тоже ещё полтора часа занятия будут длиться. Сеанс без десяти десять. Успеешь?
- Да, перехвачу где-нибудь по дороге. Договорились. В половине десятого жду тебя у центрального входа.
Онемевшая от неожиданности – нежданное снисхождение царской милости к моей скромной ни на что не претендующей особе. Таня вопросительно смотрит на меня:
- Ну, и до чего вы договорились?
- Таки да! Таня, Его Величество согласились составить мне компанию в кино.
- Тогда я звоню Тёмику, пусть возьмет ещё один билет?
- Да он, скорее всего, не придет, испугается. Или придет. Ладно, звони, пусть Тёма возьмет лишний билет.
- А если не придет?
- Да ладно, Тань, возмещу.
- Денег не жалко?
- Да мало ли мы на них тратимся. Фиг с ними, с деньгами.
На занятиях нас задержали. Бегом в метро. «Может, такси возьмем?» - предложила подружка.
- Зачем, мы успеваем.
- Так вы же на половину десятого договорились.
- Я перезвоню ему в половину. Если он всё-таки там, дождется. Если нет, тем более, чего на такси тратиться? А мы на сеанс с тобой прекрасно вписываемся и так. Неужели придет?
На «Вокзальную» прибыли как раз в половину. Звоню.
- Ну что, получилось у тебя выбраться?
- Я уже здесь. Правда, перекусить не успел. Заказал себе в баре.
- Я уже тоже почти здесь. На «Вокзальной». Но мне ещё минут пятнадцать идти.
- Я тебя жду здесь, на углу. В баре.
- Хорошо, иду. Приятного аппетита.
- Неужели пришел? – подружка удивлена ничуть не меньше меня.
- Ждет, Танюш. Покушать не успел мальчик. Спешил.
- Видишь, а ты – не любит, не хочет. Летел так, что едой пренебрёг.
- Да-а… Даже жаль расставаться с таким…
- Что ты опять надумала?
- Не надумала бы никогда, да всё к тому идёт.
- Что ты опять себя накручиваешь? Всё ведь хорошо складывается. Ты, главное, не робей, действуй.
- Шаг вперед, два шага назад…
- Что?
- Я говорю, когда он решается сделать шаг навстречу, жди откатной волны.
- Я не буду вам мешать, разойдемся в разные стороны.
Я усмехнулась.
- Я всё равно вернусь к вам.
- К нему поезжай!
- Обязательно! – я уже подхватила Танюшкину игру. Она всерьёз думает, что с моим героем можно так просто? Одним своим желанием затащиться в его постель? Я буду последняя, кого он туда впустит. Он даже прикоснуться ко мне себе не позволяет. Потому что не желанна? Или  боится, что оторваться после не сможет?
Именно это и пойму сегодня. Жаль. Хотелось растянуть прощание. Хотелось оставить хоть какой-нибудь повод вернуться. Моё желание его столь огромно и объемлюще, что, понимаю, восстановлюсь нескоро. Сколькими разбитыми сердцами придется наполнять образовавшуюся во мне после его ухода пустоту? Это будет завтра, послезавтра. Я тоже зверь. Голодный и безжалостный. Чтобы не умереть от голода, я буду подбирать всё, что можно употребить в пищу. Где-то на дне высохшего от зноя водоема в далекой выжженной пустыне мы встретимся с тобой, мой Минотавр, в поисках последнего глотка ускользающей в мираж влаги. Сколько жизни останется в каждом из нас? Сколько желания любить, чтобы наверстать упущенное? Спрячь это, пожалуйста, вглубь как можно дальше от себя самого, сегодняшнего. Сегодня ты, слепец, топчешь то, что могло бы сделать тебя счастливым и сегодня, и завтра, и где-то в другом мире, куда тебе без меня дорога не откроется. И мне без тебя тоже. Я вернулась сюда за тобой. Меня вернули, чтобы мы спаслись вместе. Почему же Они тебе об этом не рассказывают так, как говорят мне? Почему я одна должна продираться сквозь эти дебри в тебе? Или в прошлой жизни я так же неприступно и преступно слепо и глухо вела себя с тобой? И нас вернули, поменяв ролями, чтобы я исправила эту ошибку?
- Ир, у тебя слишком бурная фантазия, - несколько раз повторяет он, смеясь. Я так же, смеясь, вторю ему:
- Да, Володя, фантазия у меня очень бурная, тем и спасаюсь…

Взгляд почувствовала боком. Взмыленные и растрепанные от бега внеслись подгоняемые нетерпеливым Теминым «Опаздываем!» в громадину холла. «Где он?» - мелькнуло в голове, и что-то с силой развернуло меня влево. Я была съедена заживо в одно мгновение этим взглядом громадной черной бездны глаз, в упор глядящих на меня из дальнего угла залы. «Пропала!»
- Всё, Танюш, давайте билет, я пошла.
Ныряю. Удержаться на плаву, не утонуть. Не дать ему перехватить инициативу. Не дать завести себя на мелководье. Не хочу безжизненно валяться на боку в ожидании спасительного прилива, моя стихия – глубина.
Сегодняшняя встреча – это конец. Я оттягивала его, как могла. Это конец старого мира и начало новой жизни. Это как смерть. Готова ли я к тому, чтобы быстро и собранно реагировать на каждый нюанс сегодняшней встречи? Мой противник опытный и безжалостный зверь. Малейший промах, и меня вышвырнут на свалку как не справившуюся с собственными эмоциями и страхами. Я набрала побольше воздуха в легкие и шагнула навстречу своей смерти…

*        *        *

30 октября.
- Ирочка, я тебя люблю! – как всегда врасплох спасительный шквал признаний Леночки Дмитриевны. – Когда ты мне привезёшь своего папу? Я папу твоего хочу! Папу!!!
Мы с мужем в холле Оперного театра. Концерт классического романса.
- Здравствуйте, Леночка Дмитриевна! Я тоже вас люблю. Папу в обмен на вашего Валерика. Как он там?
- Забирай! Я с первого дня согласная. Ты что, таких как ты не бывает. Я столько лет на свете живу, знаю что говорю. Папу привози! Валерика забирай.
- Договорились!
С Инной и Витей, ребята были инициаторами сегодняшней культурной программы, встретились за два часа до концерта. Хотелось взглянуть наконец на сдаваемую ими квартиру, наше возможное в ближайшем будущем жильё – пора затягивать пояски на талии. Квартира слегка удручила запущенностью, но надо привыкать к перемене мест, а это всегда слишком болезненно.
- Я так нашу Печерскую квартиру опять полюбила, - грустно проговорила я, наблюдая за стекающими струйками небесных слез на стеклах машины.
- Ир, мы можем подыскать такую же квартиру в нашем районе. Думаешь, не найдем по той же цене?
- Можно и поискать…
Энтузиазма – ноль. Я просто плыву по течению. А течение проносит мою жизнь так далеко от влекущих меня берегов. Пусть делает всё, что хочет, эмоционально у меня нет сил в этом участвовать. Моя жизнь закончена…
В кафе возле Оперы, куда мы приехали за час до концерта, чтобы слегка воодушевить себя перед предстоящей встречей с прекрасным, было очень тихо. Посетителей было немного, все чинно сидели за столиками, в тишине поедая пирожные.
- Нам карту вин, пожалуйста.
Официантка выложила на стол пачку меню.
- У вас что, на каждое блюдо отдельное меню? – спросил Гена.
- Тут всё написано, - пробормотала юная красавица.
Мы углубились в изучение. Только что в машине я рассталась с последними денежными знаками, сбрасывая в общий – то есть Генин – котел всё, что сняла накануне со своего счета. «Мама, сколько можно наступать на одни и те же грабли? – смеясь, воспитывает меня сегодня старшенький, выходя из машины у институтских ворот, - Учат тебя, учат, а ты всё не научишься. - Нет денег и всё!» - «Врать что ли? Нет, не получается», - «Да просто промолчала бы и всё», - «Я и промолчала. В смысле, отдала молча. Надо же было любимого пирожным накормить. Купил, сказал, что такое не любит, предложил мне. Отказалась. Ел, отплевываясь. Я думала – на здоровье!»
- Ребята, здесь по акции «Б-52».
- По акции, это как?
- Наверное, поджёг осуществляется непосредственно в ротовой полости.
Заказали «Хиросиму». Предстоял долгий мучительный набег на прекрасное. Надо было слегка расслабить себя, чтобы всё понравилось.
Но не понравилось.
- Всё-таки романс – это что-то очень интимное. Его приятно петь самому. Профессиональное исполнение – самолюбование, смотрите, как прекрасно я беру верхнее «ля». Разве имеет значение это «ля», когда душа плачет? Можно, не имея голоса, спеть так, что у человека внутри всё перевернется.
Моё мнение совпало только с мнением мужа. Поэтому, не желая портить остальным праздник, мы быстро ретировались сразу после концерта, не присовокупляя свои крамольные мысли к потоку восторженных голосов выходящих из зала.
- Ребята, какие у вас планы на субботу?
- Субботу? – я замерла, были планы рвануть в Москву, но никого в известность не ставила и ставить пока не собиралась, - Боже, до субботы ещё так далеко!
- И всё-таки, - Инна настойчива, - мы у вас в гостях были, а вы у нас нет. Как насчет того, чтобы прийти к нам в гости?
- Будем петь романсы?
- Не без этого.
- С удовольствием!

- Ир, там гитара у нас в машине? Это откуда?
- Забрала свою гитару у Валентины.
Я не распространяюсь, что была вчера на даче у Сергея – зачем? Мой приезд туда был стихийным и незапланированным. Звонок ему: - Ну что, в Харьков не уехал? – Да вот что-то мы с тобой так и не решились. – Мы просто слишком долго думали. – Да, надо спонтанно, решиться, сесть и поехать. – Ну, может, в другой раз… ты был на даче? – Да нет, проспал весь день. – А твои там? – Да, там. – Для них не будет шоком, если я нагряну? – Да нет, думаю, рады будут. Спрашивали о тебе. – Тогда я поехала. Компанию не хочешь составить? – Сегодня настроения нет. В центр собрался. – Счастливо погулять. – Тебе тоже счастливо съездить.
Муж пошёл на третий круг дневного сна. «Да, милый, так ты меня и проспал в своей жизни», - подумала беззлобно и без тени досады, странный темпоритм жизни, но это его темпоритм, заниматься самоедством по поводу вечно дремлющего в моем присутствии мужа? - давно научилась находить в этом прелести. Вот сейчас, пока он дрыхнет, смотаюсь на дачу к своей взрослой подружке.
Машину пришлось бросить далеко от их домика, дорогу перегородили кучи щебня.
- А мы как раз только по первой успели выпить, - радостно подхватились мне навстречу родители Серёги. – Проходи, какая же ты молодец, что приехала. Мы сезон закрываем.
За столом кроме них сидела молодая семья во главе с необъятного – куда там моему Гене! – вида мужчиной.
- Серёжа, - привстал он слегка со стула.
- Очень приятно, Ирина.
- Это наша подружка, - громко объявила Валентина. – Ир, что тебе, винца, водочки?
- Я за рулем.
- Сейчас ты не за рулем.
- Да, с вами, как всегда, не удержишься.
- А кто тебе сказал, что ты куда-то едешь? Ты ночуешь у нас, места много.
- Да я за гитарой приехала. Маникюр срезала, можно опять репетировать.
- Помните, мы рассказывали, как гимны всю ночь под гитару пели? – обратилась Валюша к зрительному залу, - Так это вот Ирина нам тут концерт давала.
Я скромно потупилась. Папа Серёги в упор глядит на меня из своего угла, отводя глаза, когда мы пересекаемся взглядом.
- Я провожу, - бросается он наперерез жене с фонариком наперевес.
- Мы ещё пристройку тебе не показали, жаль, что так рано едешь.
- Ирин, приятно было познакомиться, - плотоядно причмокивая, кивает новый знакомый. Два часа застолья вперебивку со сбивчивыми рассказами обо всём сразу – Валюшка зачем-то усиленно делает мне рекламу перед всеми мало-мальски съедобными объектами мужского пола. Неужели мой взгляд так выдает мою ненасытность? Надо будет поработать над собой – пригасить слегка этот ****ский блеск в глазах.
- Мы, надеюсь, договорились? – пухленькие губки симпатичного толстячка блестят жирком только что съеденной селедочки.
- Естественно, Серёженька, будем дружить. И должность моего наиглавнейшего редактора – ваша.

- Ирин, я звонила ребятам, - отчитывается Валентина, - Толя улетел куда-то, а Володя – вне зоны досягаемости, не могу до него дозвониться.
- У него телефон изменился, у вас его старый номер, наверное.
- Может и так. Как бы так вас всех вместе собрать. Я придумаю что-нибудь.
- Придумывайте, придумывайте, Валюша, на вас вся надежда, - рассмеялась я.
- А что ты смеёшься? Надо, чтобы вы все вместе собрались.
- Не скоро это у вас получится. Разбежались мы с вашим Володей окончательно.
- Да ну тебя, зачем?
- Боится он меня. Я буду последняя, кого он захочет увидеть в этой жизни.
- Не говори глупостей. Мы что-нибудь придумаем. Ты ведь помнишь, что должна быть у меня 23-го?
- Конечно, день рождения, буду обязательно.
Подходим к машине.
- Ну, давайте прощаться.
Игнорирую протянутую руку Серёжкиного отца, наклоняюсь к нему, натыкаюсь на губы.
- Рада была вас видеть, Володя.
Суетливо целует в ответ, влажные, мягкие. Целую Валюшку.
- Всё, я поехала.
- Не забывай нас. Приезжай. Дорогу знаешь.
- Куда я от вас денусь?!

Машина несет меня, полупьяную, сквозь темноту и моросящую влагу по проселочным дорогам. Успеваю на сеанс. Домой ехать не хочется.

- Ген, я в кино.
- Всё-таки решила сходить?
- Да, интересно. Расскажу потом. Может, даже покажу.
- Да ты только обещаешь.
Сегодня предпоследний день фестивального показа. Мужа несколько напряг мой интерес к гей-лесбийской программе. Почему бы и нет. Не думаю, что они будут навязывать свой образ мышления или пытаться оправдываться в наших глазах. Мне хочется прикоснуться к миру не таких, как мы. Всё равно вопросы, которыми мы задаемся, – одни и те же, только отвечаем на них по-разному.
- Ещё один фильм, - произнес голос за кадром хлынувшему из зала потоку зрителей. Возвращаемся, обманутые затянувшейся паузой между просмотрами.
Я не ошиблась. Абстрагироваться от некоторых щекочущих воображение кадров и услышать – ты обязательно встретишь свою половинку, главное, быть готовым и к тому, что она может оказаться того же пола, что и ты.
Задумалась.
Мужчин в моей жизни было очень, даже слишком, много. Ни с одним из них я не обрела гармонии. Не была понята. Не было взаимности. Не хочу сказать, что уже готова искать свою половинку среди женщин. Женщина не сможет мне дать полноты чувственных ощущений. Я всё ещё люблю мужское тело. Оно восхищает и возбуждает меня. Но вместо того, чтобы наслаждаться всем тем, что дано мне природой, я вынуждена подавлять в себе чувственное и отводить глаза. Не встретила. Мне не ответили. Всё ушло на глубину и вынужденно пребывает в растерянности перед выбором – умереть окончательно или всё-таки попробовать снова. На потеху и на смех наблюдающим за мной сквозь замочную скважину моего дневника…


*        *        *

Под пристальным расстрельным взглядом подхожу к столику в конце зала, на ходу прикидывая, насколько непрезентабельным может быть мой запыхавшийся вид. Чёрт с ним! Всё одно пропадать.
- Привет!
- Долго здесь готовят. Привет. Тебе заказать что-нибудь?
- Нет, спасибо, если можно, воды плесни, в горле пересохло.
Вся покрываюсь мокрой испариной. Этого не хватало, чего было так нестись.
- Не ожидала, что придешь. 
- Почему же?
- Ну, так. Приятно удивил. Первый раз - приятно. Обычно неприятно удивляешь.
Усмехнулся.
- Кому я должен за билет?
- Мне.
Вкратце знакомлю с культурной программой фестиваля и своей жизни, зачем ему это? Но гружу, затягиваю паузу. Принесли наконец заказанное им блюдо.
- Девушке тоже прибор поставить? - спрашивает официантка.
«Девушке», - отмечаю про себя, спасибо, не назвали при молодом кавалере «женщиной».
- Нет, спасибо.
- Может, всё-таки будешь? – подсовывает мне тарелку с аппетитными куриными крылышками. Мужественно борюсь с соблазном обглодать косточку, захочется облизать пальцы, останутся липкими до конца сеанса.
- Что за фильм? –  ух, глазищи!
Пожимаю плечами.
- Понятия не имею. Смотрим то, на что попадаем.
- Хорошо живете, по театрам, по кино ходите. А тут работаешь целыми днями.
 «Каждый делает то, что ему нравится», - думаю про себя.
- Какое там место? – он крутит билет в руках. – Ты иди, наверное. Я поем, догоню.
Как загипнотизированная, почти приподнялась над стулом.
Стоп! Куда я собралась? Мне этот фильм сто лет не нужен. Уйти и известись неведением за эти десять минут – ушел или остался? Шмяк! Я буду сидеть здесь всё время, пока зверь поглощает мясо несчастной убиенной птицы. Сработавший магнит прилепил меня обратно к стулу. Он быстро расправился с порцией мяса и картофеля.
- Ну, пошли. Куда идти-то?
- А ты что, ни разу здесь не был?
- Не приходилось.
- Тогда следуй за мной.
Прохожу вперед, указывая дорогу. На самом деле, чтобы налюбоваться им, идущим навстречу. Каждый шаг – шаг к бездне, которая нас разлучит. Надышаться, насладиться каждым мгновением. Скоро-скоро.
- Нам сюда.
Проходим в зал. Навстречу радостно приподнимается Танюшка. Машет рукой, проходите быстрей, сейчас начнется.
- Сейчас выступал ведущий, так красиво по-французски говорил. На вас, кстати, похож, - кивает она в сторону В.
Усмехается. Смущен, неловко садится в узкое кресло. Как ни мостись, руки, ноги оказываются рядом с моими. С какой радостью он избежал бы этих прикосновений! Или нет? Испытываю ту же неловкость. Боже, он так близко, я никогда не позволяла себе дотронуться до него, а тут мы почти слиты воедино касаниями.
- Вы вообще на француза похожи, - продолжает щебетать подружка.
- Он не только на француза похож, - добавляю я, поворачиваясь к ухмыляющемуся кавалеру, - в Турцию не могу теперь ездить, каждый второй турок – вылитый ты.
- Без меня не начинайте, - срывается он с кресла, устремляясь к выходу из зала.
- За поп-корном? – спрашивает Таня у меня.
- Да, наверное, под предлогом поп-корна сбежать решил.
- Что, думаешь, уйдет?
- Уверена. Подразнил. Радостью мои глаза разукрасил, теперь ноги в руки и дёру.
Минут десять его не было. Сеанс всё не начинался. Ведущий попросил прощения у зала за задержку. В дверях показался мой герой.
- Надо же, вернулся! Я думала, ты навсегда ушёл. Опять приятно удивляешь.
- Угощайтесь. Солёненькие.
В темноте зажегшегося фильмом кинозала несколько раз натыкаемся на руки друг друга в бумажном стакане. Как ожег, прикоснулись – отдернули руку. Мне уже не по себе и от той мути, что демонстрировали на экране, и от его близости. В голове черт знает что. Оглядываюсь на него, смотрю снизу вверх. Он не поворачивает головы, взгляд мимолетно скосил вниз, в мою сторону, и тут же, почувствовав моё внимание, пристально – на светящийся прямоугольник экрана.
- Не шокирует увиденное? – спрашиваю его, по окончании первой короткометражки.
- Ещё один такой фильм, и я пошёл.
- Уйдем вместе.
- Чего? Ты смотри. Тебе нравится?
- Да, нравится.
- Так оставайся, смотри.
- Ты мне нравишься больше.
- При чем тут я вообще?! – по обыкновению взвивается он, почти вознесясь над стулом от «возмущения». Да, кавычки, уместнее было бы сказать от возбуждения. Как он вообще решился прийти на эту встречу? Не понимаю. У него же всё из рук валится, когда я рядом. Или тоже решил сегодняшним днем развязаться с неудобными отношениями?
Ничего не понимаю. Два великовозрастных дурака, нет, дурак и дурочка, которые так и не смогли договориться, не справившись со своими эмоциями. Ведь можно было просто поговорить, понять, что происходит. Ведь совсем необязательно людей должно связывать «это», может, были какие-то другие варианты взаимоотношений. Нет, предпочли задавить в себе все ростки непонятного возбуждения и волнения, возникавшие при встречах. Только задавить не получилось. Он в ответ предпочел прекратить всякое общение. Я, напротив, решила усугубить положение, начав писать о наших невзаимоотношениях. Странная повесть о том, как люди предпочли божественному дару рутину серых будней и эрзацлюбовь – секс с кем попало.
Дураки, дураки, дураки. Боже, как обидно! Как горько. Сегодня всё решится, или мы будем вместе, или прекращаю эту бессмысленную беготню по кругу друг от друга.
Но ещё не окончен второй фильм. Уже почти не слежу за происходящим на экране, целиком поглощенная тайным созерцанием своего героя. Что он думает? Что чувствует?
- Сейчас закончится фильм, можно уйти.
- Зачем? Смотри, тебе же нравится.
Волынка!!!
Титры. Встаю с места и мимо него проскальзываю из зала. Проходит слишком много времени, пока он выйдет следом. Ну что он пытается всё время доказывать?!! Кому? Мне? Я читаю его как раскрытую книгу, прочитанную и перечитанную сотни раз. Я сама её написала. Каждый его шаг мне известен заранее, потому что этого героя я сама придумала.

«Ты вышла, он сидит, - расскажет подружка, - говорю ему:
- Чего ты сидишь?
- Я буду дальше смотреть.
И сидит, как кол проглотил. Я ему говорю:
- Иди же за ней скорей.
- Пусть постоит, подождет.
- Не будет она ждать, уйдет, сколько можно девушку мучить!
Встал, вроде как нехотя, одолжение делает, пошел за тобой».

Уже поняла, что его не будет. Развернулась, пошла к выходу. Надоело. Детский сад. Ему хочется так, Бог с ним, пусть забавляется, меня это всё уже достало… Впрочем, я же сама навязала ему сегодняшнюю встречу, значит, он имеет право покапризничать. Подумала и вернулась, почти столкнувшись с ним, выходящим из зала.
- Я сейчас, - бросил он и рванул к туалетным.
Гуляю по холлу, жду. За это время уже кончить можно, он что там для большей стойкости перед любимой женщиной мастурбацией занимается? Неспешной походкой возвращается.
- Что ты не осталась? Говоришь же, нравится тебе такое кино.
- Да знаешь, кажется, сегодня впервые задумалась, а нравится ли оно мне на самом деле. Пришла к неожиданному выводу – нет, просто смотрю, не оценивая.
Выходим из помещения клуба.
- Ну что, по домам? Вот такси.
- Такси? Что, так сразу и разбежались? – я не ожидала столь быстрой развязки. – Вроде как на продолжительность сеанса заангажировала. Уж отбудь этот срок, пожалуйста.
- И что делать будем?
- Целоваться, конечно!
- Не-е-ет, - протянул он слишком уж громко, - я порядна людина.
- Я это уже слышала. Одно другому не мешает.
- Нет, целоваться не будем.
- Ну, не будем, так не будем, - согласилась я, - раз целоваться не умеешь…
- Я не умею?!!
Боже, неужели это я веду эту высокоинтеллектуальную беседу? Достаю сигареты.
- Тебе, надеюсь, не нравится, когда женщина курит?
- Да, не люблю.
- Тогда, позволь доставить тебе в усугубление положения несколько неприятных минут, – чиркнула зажигалкой, прикурила, выпустила в его сторону дым, - раз целоваться не хочешь, пусть будет очередная отмазка. Тогда – рваные колготки, сегодня – от дамы противно разило сигаретой. Давай остановимся здесь.
Провела рукой по холодному камню парапета. «Не рискну. Слишком зябко». Повернулась к нему. Прислонилась для устойчивости к каменной глыбе. Вскинула голову и внимательно посмотрела в его глаза. Несколько секунд на то, чтобы собраться с мыслями. Затянулась сигаретой. Сегодня или никогда. Он больше никогда не приблизится ко мне на такое опасное расстояние. Здесь – моя территория, я хорошо его чувствую и понимаю, он чувствует свою беззащитность. Если не воспользуюсь ею сегодня, не смогу сделать этого больше никогда. Никогда, пока он обороняется от мира, от меня, пока не верит в возможность нормальных человеческих чувств и взаимоотношений. Он обкрадывает себя собственным безверием, одним сегодняшним вечером мне не разрушить эту выстроенную внутри него стену, но я должна хотя бы попытаться поколебать её. Выяснить для себя, права ли, разгадывая его, правильно ли его чувствую, слышу. У меня нет времени на раздумья, ещё одна затяжка, выпустила дым:
- Ты единственный человек на этом свете, кого я боюсь, - наконец проронила я.
Почти опешил.
- Боишься?!
- Да, мне это очень странно и удивительно, ведь никого и ничего не боюсь. Уже давно. А ты действуешь на меня как удав.
- Неужели такой страшный, - засмеялся он, облокотившись на парапет.
- Страшный? Нет, не страшный. Неуловимый. Никогда не бываешь собой. Всё время за что-то прячешься, разыгрываешь какие-то роли, корчишь из себя супергероя, а быть настоящим боишься. Потому и рядом с тобой неуютно, приходится против воли тоже играть, подыгрывая тебе. Всё ненастоящее какое-то. Чего ты боишься?
В упор смотрю на него. Перебежал в другой угол. Метнулся опять.
- Черт, везде дым от сигареты, не спрячешься.
- Хорошо, загашу, не суетись. Мне в курении нравится только момент доставания из пачки сигареты и прикуривание, остальное – сплошное издевательство над организмом, - перевела разговор, выбрасывая недокуренную сигарету, чего не сделаешь ради любимого. Эта тема ему неприятна, но, похоже, в точку.
- Ты очень мне понравился во время первой встречи, когда мы познакомились.
- Это в «Чайкофе»?
- Да, и вторая встреча тоже... Ты был очень хорош. Открыт, изящен в общении. Что с тобой потом стало? Отчего ты спрятался, зажался весь? Пойдем.
- Здесь такси, я поехал.
- Да погоди ты со своим такси, успеешь ещё, договорить хочу. Мне понять тебя хочется. Что за такая страшная тайна в тебе? Ведь тянет же меня к тебе, значит, что-то есть в тебе, а посмотреть – сплошное кривляние.
- Всё, здесь я сажусь и еду, - почти вырывается из моих рук и делает движение в сторону скопившихся черно-желтых шашечек. Не отреагировав на его мельтешение, продолжаю идти в том же направлении, что шли до этого,- а ты куда?
- Мне дальше, - киваю вперед. Утих. Идет рядом, первую волну сбили.
- Ир, да я, может, женюсь завтра!
- Это было бы славненько, - вздохнула обреченно, опять паясничанье, - да только я сама замужем уже почти двадцать лет, поэтому лучше тебя знаю, что такое жена и муж, тогда мы быстрей с тобой договоримся.
- О чем мы можем с тобой договориться? Что ты говоришь такое?
- Пошли, - опять тяну его, мятущегося, за собой. – Не женишься ты. Не найдешь себе под стать. Я твоя жена.
- Ты?! – почему-то почти радостно засмеялся он.
- Конечно я, никакая другая возле тебя не удержится, только такая умница и красавица, как я. Разве не так?
Посмеялись.
- Тебя со всеми твоими тараканами переварить крепкую нервную систему и богатый опыт иметь надо. Так что, я одна только с этим и справлюсь.
Продолжает как-то тихо, беззащитно и счастливо как ребенок смеяться. И это тот «тупой вояка», который казался столь неприступным?! Да он мечтает быть завоеванным, запеленатым, связанным по рукам и ногам и зацелованным мамочкой насмерть, чтоб братишка с сестричкой иззавидовались. Его сегодняшняя закрытость и недоверчивость корнями из детства? Неужели всё так просто. Мне-то грезилось, что этому предшествовала какая-нибудь потрясающая драма из взрослой жизни – отвергнутость, предательство друга, или любимая, сгоревшая в огне, или рожденные и покинутые под бременем сложившихся обстоятельств дети, рвущие душу раны и заставляющие отвергать дары судьбы сегодня – чтобы нечего было больше терять. Жизнь, так безжалостно обошедшаяся с ним вчера и так благоволящая к нему, уже не верящему в её благосклонность, сегодня.
- Ир, у тебя слишком бурная фантазия.
К чему это он? Разве я думала о чем-то вслух? Или он мои мысли слышит так же, как я его?
- Володь, а ты можешь мне объяснить свои взаимоотношения с женщинами?
Его рука почти не отреагировала на вопрос, мы идем под руку, каждое своё слово  чувствую рукой, опирающейся на его предплечье.
- Что ты хотела узнать?
- Ну, мне интересно. Я так понимаю, ты строишь взаимоотношения по принципу – налетел, завалил, всунул-вынул, утром – пинок под зад – пошла на фиг?
Н-да, опять в точку.
- А зачем? Зачем ты так обижаешь женщин? Боишься близости?
- Да, я не хочу ни к кому привязываться. Мне не нужны серьезные отношения.
- Так ведь так никаких вообще отношений не будет. Ты не боишься стать никому не нужным?
- Я нужен родителям, брату, сестре…
- Это ерунда. Родственные отношения – это константа, но никакого удовлетворения в будущем они не приносят, каждый будет занят собой и своей семьёй, до тебя никому не будет дела.
- Мне не нужны серьезные отношения, - повторил он решительно, - я хочу быть свободным.
- Это не свобода, это одиночество. У меня муж, дети, всевозможная родня и куча социальных ролей и обязанностей, но при этом я совершенно свободна и внутренне ничем не ограничена. Более того, у меня целый колхоз тех, кто любит меня и нуждается во мне.
Внезапно зазвонил телефон. Младшенький. Собака насвинячила на его постель. Успокаиваю, увещеваю. В. слышит, как я называю трубку «Серёженькой», и то напрягается, то придает лицу безразличный вид. Разговор окончен, размыкаю связь: «Как достала эта бестолочь!» – в сердцах вырывается у меня в адрес собаки.
- Ты о ком?
- О Серегином подарочке, собачке.
- Это тебе Серёга звонил?
Ревнуете, сударь? Мельком стрельнула в лоб, перехватив его нервный взгляд.
- Нет, сын. Так на чем мы остановились? Можно оставаться свободным, но при этом не быть одиноким. Странный выбор…
Зажевываю язык, не решаясь расспрашивать дальше. Хотя вижу, момент прекрасный, он раскрыт, на мгновение потерял бдительность и доверяет мне.
- Ты боишься пускать кого-то в душу. Так?
- Да, моя душа, это только моя душа, туда никому не позволено. Тело – пожалуйста, а душу не трогайте.
Где-то я это уже слышала. Миша? Да, точно, Миша. С такими словами он уходил от меня два года назад. Чтобы вернуться через год. Где же мне столько жизни набраться-то, чтобы хватило на все их метания. Ведь можно всё гораздо проще. Шагни без страха. Ну, поранишься, ну, замажешь зеленкой, пойдешь дальше. Это ведь не смерть, в конце концов. Это всего-навсего ещё одна любовная история. А вдруг среди тысячи таких вот твоих осуществленных историй окажется та, единственная, которую потом поэты воспели бы в своих одах? А так. Отсидеться в кустах всю жизнь, драча потихоньку в туалете на образ возлюбленной прекрасной дамы? И что в конце?
Эх, дурак!!!
- И как же тебе удается это сочетать? Поделись.
- Что сочетать? – не понял он.
- Ну, как тебе удается отделять во время «этого» душу от тела? Ведь никакого кайфа не получается. Так, одна механика.
- Вот мы и пришли, - опять дернулся он.
- Куда пришли? - не поняла я, совершенно погрузившаяся в свои мысли.
- Вот, здесь такси. Я поехал.
- Подожди, я не всё сказала.
- Говори быстрей.
- Ты спешишь?
- Я выспаться хочу, мне вставать рано, это же не то, что тебе – спи до обеда.
- До обеда? Я встаю в шесть. Чёрт, что я оправдываюсь перед тобой. Кто ты мне?
- Вот и говорю, поехал я.
- Да, странный какой-то разговор у нас с тобой.
- Ир, просто не надо навязываться.
 Я опешила.
- Навязываться?
- Да, навязываться не надо.
- Глупость какая-то, а как с тобой иначе? Ты же вычеркнул меня из своей жизни на второй или третий день. Налетел, приступом не получилось, сразу дёру в кусты. Проигрывать не любишь? Ты в кусты, но у меня свои на тебя виды. Может, ты мне тоже понравился.
- Навязываться не надо. Я поехал…
Повторенная в третий раз бестактность вывела меня из себя.
- Езжай. Пока.
Резко повернулась и пошла прочь.
- Ира…
Молча. Прочь!
- Ира!
Прочь!!!
- Ира!!!
 Останавливаюсь. Поворачиваюсь к нему лицом. Огромные глаза, глядящие в упор, вид растерянный, но как же этот король хорош! Даже в такой неподконтрольной ему ситуации держится так, словно боится уронить корону со своей гордой головы. Как же я люблю тебя, сволочь ты такая.
- Что?
- Я поехал?
- Езжай.
Стоим напротив друг друга. Не подойду, сорвется с места, чтобы опять что-то доказать самому себе. Мне уже ничего не страшно. Я избавилась от своего страха перед ним. С этого начала сегодняшний разговор – я избавлюсь от страха перед тобой. Как? Откроюсь тебе полностью. Ты будешь знать обо мне всё, даже то, что мне приходилось скрывать от тебя из страха, что это оттолкнет тебя от меня окончательно. Но теперь я выбираю открытость. Чтобы больше ничего и никого на свете не бояться.
Подошла ближе. Так хочется прижаться, прикоснуться. Касаюсь. Но это совсем не те прикосновения. Так касаются раскаленной сковородки. Достала диск.
- Я должен это прочесть?
- Нет, - засмеялась я, - ничего ты мне не должен, читать тем более. Но здесь то, что должно быть в первую очередь у тебя. Это написано. Я даю читать кому попало...
- Кому попало? – рассмеялся он.
- Оговорилась, - сконфузилась я, - всем подряд, а не кому попало. Впрочем, и кому попало тоже.
- Хорошо, я прочту это, - чуть погрев в руках, засунул в карман куртки.
- Читать необязательно, просто пусть оно у тебя будет. А там когда-нибудь, когда это станет книгой и изменится до неузнаваемости, у тебя будет подтверждение того, что это всё о тебе. Да, о тебе…
- Я поехал?
- Да, давай.
Быстро подскочила к его щеке и прилипла к ней на мгновение, чтобы раствориться в троекратном глотке запаха его кожи и быстром-быстром едва слышном, но горячем: «Я люблю,  очень люблю тебя, помни это». Жаркое прикосновение его губ в ответ.
Дураки. Дураки. Дураки…
Могли бы быть счастливы…

*        *        *

- Тань, фильм ещё не закончился?
- А ты что, уже всё?! – недоумению подружки не было предела.
- Да, всё.
- А почему к нему не поехала?
- Таня, я же сказала, ВСЁ! Я возвращаюсь к вам…

*        *        *


Всю ночь ковырялась в собственных архивах. Что же я там ему наваяла? Да, много лишнего. Впрочем, какая теперь разница. Мы больше не встретимся. В этом качестве, в каком расстались, не встретимся больше. Пустимся в плавание по чужим морям. Начнем топтаться по чужим судьбам и душам. Сносить на своем пути все преграды, не замечая плачущих детей и вдов. Пираты. Разбойники, с очерствевшей душой и заиндевелым сердцем. Убийцы собственной любви.
Да, мой мальчик, у меня сумасшедшая фантазия. Я сумела облечь наше расставание в слова, воспеть банальную историю одержимой любовью женщины и её возлюбленного, испугавшегося этой её любви и сбежавшего в нечувствование. Я сделала это красиво. И немного грустно. Это не мой выбор. Я уступила твоему желанию быть свободным от меня. И видит Бог, чего мне это стоит.
Едва коснулась головой подушки, уже утро, надо везти старшего в институт. На автомате. Вернулась. Телефон высветился смской Масяня «Мой новый номер». Как же я о тебе-то забыла, милый! «Тронута». К обеду разговорились. Телефон раскалился обоюдным желанием. «Поехали в Харьков», - вдруг неожиданно предложил он. «Идея нравится. Но занята квартира и денег на бензин маловато», - «Жить есть где. Я тебя не в качестве транспортного средства». Мило. Сорвусь, поеду - пересплю точно. «Ладно, давай ближе к выходным», - предложила я. Не хочется так, сразу, найти утешение на плече друга. Целую неделю переписываемся и перезваниваемся, и всё-таки, поездку в Харьков спускаю на тормозах. Не надо пороть горячку. В конце концов, это просто смешно. Хватит и того, что послала В. на следующий день письмо полное досады и обманутых ожиданий, с горькой саркастической припиской «что бы я делала без твоего друга?» Что бы я делала? Да вот то, что делаю сейчас. Реву, заливаюсь слезами и соплями и не вижу для себя в будущем никакого просвета. Всё то, чего ты хотел.

Кто-то говорил, что сделает из тебя чучело?
Знаешь, кто это был?
Это было я – смотри – третье справа в пятом ряду в твоей охотничьей зале. Смотрю на тебя искусственным стеклянным глазом. Да, это чучело, некогда возомнившее себя охотником. Ты легко расправился со мной, не прикладывая никаких к тому усилий. Легко, навскидку винтовку на плечо, почти не целясь, хлопок - и в самый глаз! Я даже не поняло, что уже мертво и давно стою среди таких же тупых истуканов, набитых соломой.
 
Ты сразил меня так быстро, что я даже не поняла, что давно мертва и ничего для тебя не значу…






















Тетрадь 25. Прощание с Минотавром.

7 ноября 2006.
Двадцать пятая тетрадка. Хотелось бы не частить. Не получается.
Несколько звонков по кругу. Предопределяю своё московское путешествие. Не потому что надо, а потому, что по-другому – никак.

Не думать. Не писать. Пытаться жить. Окунаться в заботы и чужие жизни целиком, соучаствуя им и наполняясь ими. Не забыть, так отвлечься. Вовлекло в водоворот, закружило, понесло. Дни срываются листочками отрывного календаря и уносятся увлекаемые ветром перемен. И только внутри всё та же пустыня – я с ним, всё в тех же несбыточных грёзах. Ничего не могу с этим поделать. Ничего не хочу с этим делать. Я хочу его дождаться. Но ни одного шага навстречу сделать больше не вправе. «Не навязываться» - ярлык, клеймо, запрет, обреченность на ожидание. Он парализовал меня на всю оставшуюся жизнь, нажав на самую страшную кнопку в моей душе – страх быть осмеянной им. «Навязываюсь». Проговоренное наедине с собой, повторенное неоднократно вслух. Что может быть страшнее и унизительнее этого распятия? Унижена. Оскорблена. Раздавлена. Отвергнута вместе со своей смешной любовью. Слова, продиктованные безразличием или уверенностью, что так будет всегда? Я всегда буду неотступно следовать рядом, проглатывая любое оскорбление? Он ошибся. Время сглаживает боль, но неспособно нанести ретушь на рану. Я могу только отвернуть от неё свой взгляд и ждать перемен. Изменить же что-то сама уже, увы, не могу ничего. Не могу больше так, как раньше, – просто прийти, просто напроситься на встречу, всё это теперь впечатано в моё сознание оскорбляющим мои к нему чувства мерзким словом «навязываюсь». Больше не навязываюсь. Не разлюбила, НЕ МОГУ, просто ушла…

Я одаривала его своей любовью бескорыстно и, видит Бог, совсем ненавязчиво. Так казалось мне. Зачем, пытаясь отделаться от ответственности за мою жизнь в этой любви к нему, он выбрал именно это слово? Чтобы сделать мне как можно больнее? У него получилось. Больнее не придумать.
Листочки календаря вместе с начертанными на них цифрами дат исчезают в реке времени, а боль не утихает. Только становится всё неслышнее.
Я почти ничего больше не говорю о нём вслух.
Ничего больше не хочу писать о нём в сегодняшних тетрадях.
У меня много старых записей, возвращение к которым не даст мне погрузиться в беспамятство полностью. Мне суждено пережить всё заново и расстаться с ним окончательно, поставив точку в своём романе гораздо позже, чем мне того хотелось бы.

- Выкинь его из головы. Забудь, - спасает меня Маргоша. - У тебя столько возможностей отвлечься. Не замыкайся, не уединяйся со своими грустными мыслями. Тебе надо быть среди людей. В конце концов, заведи новый роман, это выведет тебя из состояния подавленности. Сергей? Зовет в Харьков? – езжай в Харьков с Серёжей. В Москву, куда угодно! Только не сиди дома. Мне так не по себе, что я оставляю тебя такую одну. Надо было брать тебя с собой в Словакию. Как я не подумала…
- Ничего, Танюш, обойдется как-нибудь. А выкинуть из головы пока не имею права. Я уже сказала «а», начав писать о нем и о себе, я не могу бросить на полуслове, я должна  домучить себя воспоминаниями до конца. Слишком много ещё осталось недопечатанного. Я не могу это бросить. И более того, я должна буду всё это время продолжать любить его, чтобы моё отчаяние не выплеснулось на страницы прошлого.
Я словно пытаюсь оправдать в её глазах своё упорное нежелание расставаться с иллюзиями. Не иллюзии, реальность. Мой маленький рассказ о том, как я любила, не выдумка – это моя, уже уходящая в прошлое, жизнь. Решусь ли я на повторение, есть ли у меня время на ещё одну встречу? Не знаю. Я не закрываюсь для этих встреч, с распахнутым сердцем и открытым забралом продолжаю идти по дороге разочарований, ведь любовь на нашей несовершенной планете, к сожалению, приносит только разочарования. Я хочу продолжать жить, встречаться, мчаться на зов и ждать. Ждать, когда же, наконец, произойдёт встреча с прекрасным. Чтобы всё совпало. И время, и место, и чувства, и желание. Новые люди, старые друзья, кто будет тем, с кем успокоится моё беспокойное сердце? Ведь я хочу так мало, чтобы меня любил тот, кого люблю я…
Потому, на всякий случай, ЛЮБЛЮ ВСЕХ СРАЗУ. Вдруг что-то да разукрасится особым цветом. Приобретет в моих глазах особую значимость.
Смешное заключение. Вроде как делаю это осознанно. Всё не так. Неосознанно. Не могу заставить себя играть или лукавить, фальшь вызывает тошноту и неприятие, выдаю себя сразу и исчезаю с горизонта того, перед кем пыталась играть, надолго…


 *        *        *

10 ноября 2006 г.

Не получается писать. Отвлекаю себя суетным. Какие-то встречи, какие-то дела, заботы. Это съедает моё свободное время, съедает мою жизнь. Незначительное и незначимое выедает меня изнутри, опустошая и обескровливая душу, гася огонёк лампадки у единственной в моём алтаре иконки – чувства, поверженные и распятые, прибитые намертво гвоздями неверия в возможность собственного счастья…

- Я не верю, что ты можешь так легко сдаться, - недоумевает подружка. – Отдышишься, отвлечешься, и снова – в бой.
- Нет, Танюш, я больше ни одного шага навстречу сделать не смогу. Всё кончено. Его чувства ко мне слишком ничтожны в сравнении с моими. Я сдалась.
- Не верю. Если бы мне кто-то так признавался в любви… Это не признание, это целая поэма. Его сердце не могло не дрогнуть. Ты должна верить.
- Я проиграла. Нет. Больше ничего не будет.
- Он просто испугался…
- Значит, пусть живет в обнимку со своим страхом.
- Ты его любишь!
- Я преодолею это.
- Может, ты и права. Только не замыкайся в себе, не прячься от людей. Тебе надо поехать куда-нибудь. Не знаю, Харьков, Москва – тебя же зовут, ждут. Отвлекись. Заведи, в конце концов, какой-нибудь роман, что ты держишься за него? Влюбись в кого-нибудь!
- Я не дописала свою книжку. Увлекшись кем-то, влюбившись, я обкраду строчки своей «прозы» о нём. Я хочу, чтобы они дышали настоящим чувством, а не воспоминанием об этом чувстве. Маргоша!!! Я обрекла себя на любовь к нему по меньшей мере на полгода! При условии, что засяду за свои рукописи, не отвлекаясь ни на что другое. А ведь это нереально! Значит, мне его ещё любить и любить.
- Выживешь?
- Не знаю!!! Но я хочу это сделать! Я хочу написать свою книжку о нём. Хочу дострадать – вернуться в прошлое, перевернуть всё в нём с ног на голову, окунуться в первые дни, когда я ещё ни о чём не подозревала. Разнести себя в клочья. Хочу написать всё это не придуманным, а сегодняшним к нему чувством. Я… Я не знаю, чего я хочу. Я встретила человека, которому обязана тем, что во мне всколыхнулось нечто такое иррациональное, что всё прагматичное и целостное потеряло всякий смысл. Я наслаждаюсь собственным безумием, я творю этим, разрушаю себя – и мне это нравится!
Мне моё безумие дороже их долбанного рационализма!

*        *        *


- Феденька, привет! 12:12 – наше время! Приятного аппетита!
«Я заметил, всегда, когда смотрю на часы, на них повторяющиеся цифры. Знак?» - «Поразительно! Со мной происходит то же самое».

*        *        *


- Доброе утро, Леночка! Я ничего не перепутала, у тебя день рождения первого?
- Да, привет, Иришка.
- Ты спишь?
- Не совсем. Уже проснулась.
- Значит, я первая?
Возня и мужской голос на той стороне земли.
- Подожди, а какое сегодня число? – заспанная Прекрасная пытается свести в кучку глазки и мой энтузиазм.
- Поздравляю тебя с вхождением в наше братство не отслеживающих даты праздных женщин.
- Сегодня вторник?
- Да.
- Так мой день рождения завтра. В среду. Завтра же первое!
- Серьезно?! А какой сейчас месяц?
- Октябрь!!!
- Я переплюнула тебя, забыла, что в октябре тридцать один день. Хорошо, что не начала поздравлять раньше времени.
- Ты в Харькове?
- Пока ещё нет. А кто у тебя там?
- Федя приехал.
- И как надолго?
- До понедельника.
- Слушай, я искала повода вырваться из дома. Сейчас, дожарю котлеты для семьи и приеду.
- Серьёзно?!
- Ленуся! Федя в Харькове, что может быть серьёзнее?!
- Федь, Ирина приедет! Когда тебя ждать?
- Ну, час на котлеты, десять минут на сборы. Одним словом, часам к семи – ждите!
- Супер!!! Ждём!

Несколько незначащих звонков. Еленочке Дмитриевне: «Поехала к папе, привет передать?» - «Конечно!». Масяню: «Я-таки еду в Харьков» - «Сама?» - «А что делать? Мы с тобой слишком долго обсуждали детали» - «Да, надо спонтанно. Но, может, ещё получится?» - «Конечно, получится! Пока», - «Счастливого пути!» И, напоследок, мужу: «Извини, я уже в пути, надо встретиться с папой, может, уговорю приехать к нам. Ему надо отвлечься от печальных раздумий. Котлеты я пожарила». Грустное в ответ, я опять безумствую не в его прериях: «Ну, давай, будь осторожна», и вот уже мчусь по солнечной трассе Киев – Харьков навстречу пасмурному облаку на горизонте.

- Нет, Ир, ну я, вообще, балдею! - роскошный Федя сминает мою трепетность в своих объятиях, - Ты безбашенная!!! Как, вот так взяла и приехала?
- А куда я от тебя денусь?!
- Я балдею!!! Сколько от Киева ехать?
- 480 километров!
- Нормально?! – он подхватывает нас с вошедшей Ленуськой в охапку, увлекая на кухню, - картошку будешь?
- Ещё как буду! Голодная. Готовлю, отшибает аппетит запахами напрочь.
- Представляешь? – к Леночке, - почти пятьсот километров. Ты даешь!
- Феденька! Услышала твой голос, села в ступу и прилетела.
- Это всё равно, что я взял бы и сорвался бы из Москвы к Лене в Харьков.
- А что в этом такого? – надула губы Леночка, - Мог бы и сорваться. Я бы запросто! Вот такие они все. Десять раз задумаются о целесообразности, пока решатся на что-нибудь эдакое.
- Не говори, - поддержала я подружку. – Федя, я просто показываю вам всем, как надо. А вы все живете, как «положено». А кем положено и зачем, не задумываетесь, вот и прозябаете в скуке.
- Так, мы тебя быстро не отпустим. Ужинаешь с нами…

- Ир, только что Игорь позвонил, - где-то в конце пути Генин расстроенный голос вывел меня из дорожного оцепенения.
Мчаться, не отслеживая ни мелькающие на верстовых столбах километры, ни обгоняемые машины – забыться, отвлечься, не думать о Нём, и не в состоянии отвязаться от грустных мыслей. Я только что рассталась со всякой надеждой увидеться вновь. Его чувства так ничтожны. ТАК НИЧТОЖНЫ! Я разорила внутри себя все гнезда, где растили своих детёнышей мои райские птицы. Рая больше нет. Только разоренное кладбище похороненных надежд. Я буду счастлива, но не на этой земле и не в этой жизни. Здесь я могу только одно – делать счастливыми других. Мчаться, мчаться, мчаться. Чтобы успеть. Чтобы зажечь. Чтобы осветить другим их путь к их счастью. Ценой собственного покоя. Ценой собственного благополучия…
- …Представляешь, мы совсем забыли с тобой, сегодня у Вадика день рождения. Сможешь заехать поздравить? Ты где сейчас?
- Полтаву проехала. Хорошо, заеду.
- Тогда я звоню ему, поздравлю от нас, скажу, что его ждёт сюрприз…

- Я сразу понял, о каком сюрпризе говорит Гена, - радостно подпрыгнул навстречу именинник, - так и думал, что ты в Харькове. Давно здесь? И не заходишь, не звонишь!
- Вадик, я только-только приехала…

Половина десятого. Ещё чуть-чуть задержаться у Лены с Федей и идти в шумную пьющую компанию к Вадику бессмысленно, слишком поздно.
- Давай я тебе ресницы, бровки подкрашу. Федь, ты пока жарь картошку, я посекретничаю с Ирой. Мы вчера выясняли отношения. Я так устала от этой неопределенности. Живем, мотаемся, Москва, Харьков, хочется уже остановиться на чём-то одном. Мне кажется, это никогда не кончится.
- Какая ты счастливая, Ленка. У тебя это есть. Ты любишь его, он любит тебя. Ты не представляешь, насколько ты счастливее меня. Думаешь, я от хорошей жизни сорвалась сюда? Мне выть в голос хочется, я места себе не нахожу. Остаюсь наедине и реву, реву, реву. Испугалась выходных, все будут дома на меня пялиться, не уединишься, глаза выдадут. У меня всё закончилось, Лена. Я разорвала все нити. Сомневалась, тянула, как могла, а как только убедилась, что мой уход равнодушным его не оставит – тут же развернулась и ушла. Мне так паршиво, ты представить себе не можешь. Так что живи, наслаждайся счастьем, люби. Тебя же любят. Он любит так же сильно, как ты его. Это такая редкость.
- Ты ушла? Почему?! Поссорились?
- Нет, нет, нет. Мы впервые говорили так, как надо было с самого начала, открыто, без масок, называя всё своими именами. Я увидела, что действительно нравлюсь ему, что он боится меня потерять, но и то, что ещё больше он боится этого страха в себе. Ему проще не иметь никаких отношений, чем иметь и бояться, что они прервутся. Понимаешь, я вдруг осознала, что его чувства ко мне слишком ничтожны для того, чтобы преодолеть свой страх. Любовь заставляет его не бороться, а прятаться. Значит, она ничего не стоит. Это так печально. Он не верит никому. Даже себе не верит. Биться об это неверие? Я столько раз уходила и возвращалась. Он привык к тому, что я всегда возвращаюсь. Наверное, думает, что и на этот раз никуда не денусь. Отбегу, отдышусь и снова в бой за его сердце. А я вдруг поняла, что если он боится меня потерять, значит, он должен пережить это воочию. Поняла и ушла. Легко. Как-то удивительно легко. Сейчас меня даже не пугает мысль, что я его могу больше никогда не увидеть. Люблю, а видеть больше не хочется. Нет сил на это. Боюсь, не сумею справиться с собой. А чтобы он видел меня слабой? Нет. Хватит…

- Я ещё не говорил, Леночке, - Федя таинственным шёпотом сообщает мне в курилке на лестничной клетке радостную новость, - завтра я поведу её в ресторан «Взлетающий дракон», подарю колечко с бриллиантиком и сделаю ей предложение. Это будет моим подарком на день рождения.
- Дай я тебя поцелую, Феденька, как я рада за вас. Если бы ты знал, как мне не хватает в моей собственной жизни такой свахи, как я. Чтобы любимого в задницу подталкивала, да про меня хорошее рассказывала. Ничегошеньки у меня не получается с собственной жизнью…

*        *        *

11 ноября.

Где-то к четвертому занятию на курсах появился новый ученик.
- Можно заглянуть в ваш конспект?
- Пожалуйста.
Даже не взглянула в его лицо.
Много информации, множество возникающих по ходу вопросов. Всё слишком близко к телу.
Танюшка уезжает в Словакию на тренинг группы. «Найди себе там цигуна с хорошим феншуем, не теряйся», - напутствую её на прощание и остаюсь на занятиях без компании.
- Вы где-то уже работаете риелтером? – спрашивает новобранец.
Перерыв. Все разбежались, кто пить кофе, кто на перекур. Мы одни в кабинете.
- Нет. Просто богатый жизненный опыт.
Помолчали. Я отошла от окна к своему месту. Села. Собеседник очень неразговорчив и незаметен. Уже третье занятие сидим рядом, но ни одного слова в шумных обсуждениях не проронил. Я вижу только его руки, очень быстро строчащие вслед за преподавательской диктовкой. Без единой грамматической ошибки. Даже странно в эпоху тотальной безграмотности.
- А где вы вообще работаете? – странный интерес к моей особе. Оборачиваюсь, чтобы посмотреть на него внимательнее. Тут же отворачиваюсь. Черт! Мне что, специально посылают новых знакомцев точь-в-точь похожих на только что отвергнутого мною героя?
- Нигде не работаю, - обрубаю я, не желая погружаться в обсуждение этой темы, - всего лишь ликвидирую собственную юридическую безграмотность.

Танюшка возвращается из поездки. Мы вновь садимся вместе. Но при этом отсаживаюсь от своего соседа. Теперь мы сидим напротив. Какое-то мазохистское удовольствие получаю от созерцания черт его лица. Да, похож. Но глаза другие. У Пьера – черный омут, огромные, сияющие. У незнакомца – лукавые, искрящиеся, с прищуром. Руки. У них похожие руки. Красивые, сильные Прямые длинные пальцы с коротко остриженными аккуратными ногтями. Что там говорится о члене при таких руках? Ух! Меня куда-то занесло. Встряхнула головой. Подите все к черту!
- Ир, какой-то темный тип, - неожиданно прорывает Танюшку во время очередного перерыва.
- Это он интересовался, не работаю ли я по изучаемому предмету.
- Хотелось бы ошибиться, но, по-моему, он из органов. Такой взгляд неприятный. Может он досье на нашу преподавательницу собирает?
- Или выбирает из обучающихся будущие кадры для внедрения в риелтерскую сеть? Тань, не слишком ли мы подозрительны?
- Я серьёзно! Он так зыркает на тебя. Мне не по себе.
- Да ладно тебе, я с удовольствием внедрюсь куда-нибудь. Тем более, с подачи такого симпатичного юноши.
- Ты что!
- Во мне неистребим дух Маты Хари.
- Но он смотрит на тебя, честное слово.
- Я тоже на него смотрю.
Наши взгляды пересекаются. Улыбаемся друг другу.

Сердце пустовало недолго. Вчера он впервые задержался после занятий. Что-то спрашивает у преподавателя. Мы, одеваясь, слышим обрывки разговора. «День рождения», «не смогу прийти в понедельник». Мне будет не хватать соседа напротив. Выходим первыми. Он долго идет следом, не обгоняя.
- Симпатичная девочка напротив. Всё по теме и впопад, в отличие от всех остальных. Конечно же, ты ему нравишься.
- Главное, чтоб ничего о себе не рассказывала. Испугается её богатого прошлого.
- Ну, так что?
- Я уже почти на всё согласная.
- Так действуй!

Ночью не спалось. Выпитый кофе, мы не пошли домой, завернув в кафе на Подоле, легкое перевозбуждение, разбушевавшаяся фантазия. Я ничегошеньки не знала о своем Пьере – ни кто он, ни каков, умен ли, глуп, богат или беден, ни-че-го! Я видела перед собой мужчину, которого очень сильно хотела, и рисовала в своем воображении героя, наделяя его всеми чертами, которые должны присутствовать в облике, характере и внутреннем мире моего возлюбленного.
Он стал моим Любимым не потому, что заслужил этого, а потому что ему повезло встретиться со мной, умеющей любить так витиевато и изысканно, и  в тот миг, когда моё сердце тосковало и искало, к кому бы приткнуться, чтобы не плакать. Легкая симпатия с его стороны, я завелась, а дальше уже шло по моему, а не по его сценарию. Пока я не иссякла.
Наутро поймала себя на том, что фантазировать постельные сцены с участием Пьера мне уже скучно, его место занял «опер».

Девочка выздоровела…

*        *        *


- Федь, 12:12, наше время!
- Точно! Привет, как ты?
- Нормально. Приеду не в эти выходные, как обещалась, а в следующие.
- Отлично! Я бы не смог тебя встретить. Свадьба у друга, меня в Москве не будет.
- Не потерялась бы. Нашла бы желающих. Что хотела сказать тебе, я Мише звонила, поговорили, ему о переносе приезда сообщать не хочу. Разозлилась. Так что, если будет звонить, искать и всё такое, привет передавай.
Смеётся: «Хорошо, передам».

Разозлилась в ответ на его плачущее: «Жена откуда-то узнала, что я привет тебе передал. Уже на другой день разнос устроила, зачем-де приветы в Киев передаешь. Она, - я то есть, - об этом всем раструбила по переписке». Я обомлела.
- Миша, твой привет мне передала Лена по телефону, а после Федя в курилке в Харькове сказал наедине, что, мол, Миша просил передать, что не писал и не отвечал на звонки, потому что отец умер. Похороны и всё такое. Я никому об этом при всём желании сказать не успела бы.
И вдруг меня прорвало.
- Да до каких пор я должна оправдываться перед тобой! Что ты трясешься всё время. Мне плевать на то, что творится в твоей семье. Я знать не хочу про ваши дрязги. Она лазит по моим почтовым ящикам, отсылает мои письма моему мужу, а я должна считаться с ней? Да пошли вы все к чертовой матери. Если она тебе так дорога, катись, трясись дальше, я ни одного звонка тебе больше не сделаю!
- Ириш, подожди… подожди… Не горячись… Нет!...
- Да пошел ты, знать тебя не хочу!
- Подожди… ты где? Ты где?!! Куда ты пропала?
Я выплеснула и замолчала.
- Ты где?!!
- Здесь я. Чего тебе?
- Ну её. Я подумал…
- Поменьше бы думал, больше толку было бы.
- Да уже и не думаю, и не пишу, и не звоню, только никуда от тебя деться не могу.
- Катись ты…
- Ты когда приедешь?
- В субботу.
- Не звони, я сам тебя найду.
- Да пошел ты…
- У меня работа до восемнадцатого по ночам. Нужен я буду тебе сонный и уставший?
- Ты нужен мне спящий… рядом…
На том конце счастливо рассмеялись.
Возбужденная – я всё ещё – а ведь прошло полтора года, как меня полощет в проруби любви к Минотавру, - не могу спокойно воспринимать своего первооткрывателя – прощаюсь. С остервенением и мстительно думая, что вот теперь-то я точно проверю мальца на вшивость. Никуда не поеду. Буду из своего дота наблюдать трясущиеся хвосты обывателей. НЕ ПОЗВОНИТ! Я нисколько в этом не сомневаюсь. Струсит. Зажмет ладошки между коленками, чтобы шустрые пальчики не вздумали набрать мой номер. Оттрясётся и вздохнёт расслабленно. Тут-то я и приеду. Но не к нему. Мало ли заповедных мест в Москве. Буду топтать столичные мостовые, отдаваясь в его ушах стозвоньем своего неуловимого присутствия. Что же мне так везёт на трусов?
Почта? Да, скорее всего, она по-прежнему пасётся в моих почтовых ящиках. Что хочет там найти? Утешение? Подтверждение своим тяжким подозрениям? Мы раз в году переписываемся и раз в полгода передаем друг другу приветы. Её муж стал зарабатывать в три раза больше и поселился прочно в семье. Потому что ему больше не надо таскаться по подворотням в поисках сильных ощущений. Он в избытке черпает их из наших с ним мимолетностей. Что ещё бабе надо? Верности? Кто видел верных? «Она говорит, что не хочет, чтобы из неё делали дуру», - делится Миша при встрече. Так будь умной, не лезь, не пытайся изменить то, что изменить не в твоих силах. Над чужими чувствами мы не властны. Мы можем только принять или отвергнуть, отвернувшись. Но изменить что-то в душе другого человека нам не под силу. Ревность бессмысленна. Она разрушает, а не созидает. Ревностью верности не добьешься. Что ты ищешь, дурная ревнивая женщина, в моих письмах? «Она говорит мне, вот, «твоя» уже в Калугу зачастила, Юрка там у неё какой-то. Видишь, тебя ей мало, теперь Юрка появился». Ты знаешь, о каком Юрке я писала в своей книжке, ты даже видел нас вместе. «Я видел его. Он высосал тебя полностью. Черный, страшный», - «Я три дня кормила его своей кровью, Миша, он потерялся между тем миром и этим», - «Ты прогнала меня тогда», - «У меня не осталось сил на тебя», - «Я это понял. Ушёл… Говорит, зачем ты приветы в Киев передаёшь», - «Приветы? Она читает мою «прозу»? Миша, в лице твоей супруги я обрела ещё одного читателя. И, по-моему, очень внимательного и вдумчивого. Разве плохо? Даже ей нравится то, что я пишу, раз читает. Ну, тогда для неё у меня сюрприз. Я тяну, не продолжаю повесть о нас с тобой. Представляешь, каким приятным подарочком будет ей узнать, что мы не только приветы передаем, но и живем неделями вместе? Или ты думаешь, меня что-нибудь остановит?»
Я злюсь, я неистовствую. В конце концов, занимайтесь каждый своей жизнью, не лезьте в мою. Миша – мой, что бы он там себе ни придумывал. И он соглашается с этим рабством, определяя себе земным сроком своё присутствие в семье.
Я тоже живу так. Тоже принадлежу семье, но я в ней не рабыня. У меня свой мир, своя территория, моё неприкосновенное сокровенное. Создайте себе свой мир и живите в нем, не претендуя на всевластие в чужих душах.
Я любила Пьера, я умирала от тоски по нему, но ни единым своим шагом не посягнула на его свободу. И отпустила, как только поняла, что сил одаривать его своей любовью у меня больше не осталось.
Не разлюбила – отступила. Ни единого злого слова не скажу вдогонку. Мне не досталось то, чего я так хотела. Но я не вправе требовать от него даже благодарности за мою любовь. Над своими чувствами человек не властен. Если ему не дано любить в благодарность, отпусти с миром – не мучай. Сделай так, как сделала я. Это больно, но не так трудно. Небеса тут же присылают утешение. Только не озлобляйся и не запирай своё сердце для новой любви. Ещё никого несчастная любовь не осиротила. Только сделала богаче.  На ещё один опыт, на ещё одно сердце, на ещё одну слезинку прощания.
Страдания возвышают и делают душу красивой. Такие страдания.


*        *        *


«Мещанин – это тот, у кого бытие определяет сознание», – не к месту вспомнилась вычитанная вчера в Интернете фраза.
Я идеалистка. Я верю в первичность сознания, определяя им своё бытие и противостоя мещанскому «смирись! довольствуйся малым».

*        *        *


Все два дня, что я гостевала с небольшими перерывами у Лены с Федей, он мостился и терся рядом, гладя по спине, припадая к плечу, обнимая за талию. Кошкой выгибаю спину.
- Не ревнуешь?
Наши воспоминания об их знакомстве и моём в том всеучастии - уже семейная легенда, многократно повторенная и обсмакованная в деталях.
- После того, как вы с Федей переночевали вместе, мне уже ничего не страшно, - смеётся Леночка, - я же помню, как ты сказала, мужиков на свете много, на твой век хватит, а вот друзей, раз-два и обчелся, и Федя – один из этих двух, а с друзьями ты не спишь.
- Да, пока держит печальный опыт превращения друга в мужа. Повторения не хочется. Любовником не стал, и друга потеряла.
И всё-таки пропитываюсь к Феде нежностью и благодарностью за его нежность в ответ. Много пьём. День рождения Прекрасной в разгаре. Чувства держать трудно. Сидим рядом на жердочке скамейки, грея друг о друга бока, распаленные жарящими батареями. Как хорошо, что я приехала к ним, мне не дают погрузиться в грусть по умершей во мне надежде на Его любовь…

*        *        *


12 ноября 2006 г. Воскресенье.

Разослала многообещающее «ЕДУ!» во все концы Москвы. А вот еду ли на самом деле? – пока так, только неопределившиеся в ноябрьском снегопаде желания.
Да, снег за окном.
Не поехала неделей раньше, сдержало приглашение на свадьбу Гениным сотрудником. Не хотелось огорчать мужа своим нежеланием присутствовать на пошлом веселье. Оказалось, напрасно боялась. Его страх потратить лишнее на подарок брачующимся был сильнее желания отъесться за их счет. Соврал по телефону жениху, что сидит в Харькове, и отменил посещение. Моё самопожертвование было неуместным. Можно было ехать.
Интернет молчит неделю. Кому быть этим обязанной? Загруженности моих друзей или активности своей тайной подруги – жены М.М. – не знаю. Не хочется думать о ней слишком плохо. Поменяла пароли на ящиках, надолго ли их хватит? Пока писала, с громким «бум!!!» высветилось окошко предупреждения об атаке с какого-то порта: «сканирование заблокировано» - она опять подбирает пароли? Как это пошло! И как скучно! Женщина, выбравшая себе в утешение оборону, а не жизнь. Она мне неинтересна. Её супруг борется с её одержимостью всё знать многоэтажным враньём. И всё это называется возвышенно «любовью»?!! Какая любовь?! – Любовь – это свобода, непритязание и одаривание, а не эта мышиная возня вокруг моей инетовской переписки с друзьями.
Приеду и уведу из семьи её мужа. На время, но полностью, с потрохами. Моя маленькая месть её неудержимой тяге владеть избыточной информацией. Для неё избыточной. Всё обо мне позволено знать только сумасшедшим и ангелам. А она просто дура, хоть и цитирует Мандельштама наизусть…

*        *        *


…Мне было очень неловко идти к Вадику без подарка. «Ну, купи чего-нибудь», - промямлил муж нерешительно в трубку. Зажевала. Ни копейки на поездку я у него не просила. Зарплата, как всегда, нырнула в омут, даже не обозначив своего присутствия в шкатулочке на полочке расходящимися по поверхности воды кругами. Спасать папу от послеразводной депрессии поехала, опять же, как всегда, на материализующиеся у меня непонятно из каких мест деньги. Два дня рождения в один приезд. «Лучший нам подарочек – это ты», - пропели в унисон Леночка с Федей, ставя на полочку подаренную пару чашечек китайского фарфора с рассыпавшимися по поверхности мелкими розочками. Я дотягиваю время до предельно возможного позднего прихода – пусть гости упьются до состояния туманности Андромеды – и являюсь с пустыми руками.
- Я сразу понял, о каком сюрпризе говорит Геша! – радостно выпрыгивает навстречу Вадик и сгребает меня в объятиях. Гости за столом – женщины напряглись, мужчины просветлели, - всё, как всегда. Пришло нежеланное желаемое, таков мой удел в этих праведных компаниях.
Быстро принимаю безбашенное решение пить наравне со всеми.
- Так, ты никуда не едешь, остаёшься у нас, я уже постелил тебе в детской, - лишает меня всякой инициативы хозяин, - машину я отгоню на стоянку.
- Отгоню я, - возражаю решительно, - ты с утра пьёшь, а я только начала.
- Я, - отрезал Вадик. И, набычившись, исподлобья, строго – Я здесь мужчина. Я принимаю решения.
Киваю и остаюсь при своём: «Посмотрим».
Засиживаемся далеко заполночь. Папа предупрежден, что приеду утром, - так получилось. Оживление, блеск в глазах, никакой скуки – столько нерастраченного привезено мною им всем, даже тем, кто ревниво недолюбливает меня, держа под столом своих мужей за выпрыгивающее из штанов несовершенство. Они грузнеют мыслями и старятся обыденностью в то время, когда это «нечто» продолжает легкомысленно порхать, собирая нектар даже в лютый холод с ледяных цветов. Как объяснить, что заставляет их мужей вожделенно следить за трепещущими от холода бьющимися крыльями? Как почувствовать такие же крылья за своей собственной спиной? Необъяснимое и манит, и раздражает недоступностью для понимания. Я приглашаю Царькова на танец, мы погружаемся друг в друга и шепчем друг другу нашу тайну горячими от дыхания губами: «Ты и я – самые старшие здесь, но, смотри, насколько мы моложе их всех. Мы остановили время в наших душах. Мы запретили себе взрослеть. Мы видим мир так, как видят его дети. Открытым, чистым, полным любви, добра и гармонии». Он радостно подхватывает меня на руки, кружит и заливается смехом: «Я обожаю тебя! Как ты права! Мы – дети! Мир прекрасен!»

*        *        *
Перед выходом  крашу губы. Оставшиеся в гостях женщины вываливают  в прихожую.
- Губы крашу, - комментирую свои действия, словно стою у телекамеры на съемках передачи «Всё о женщине». – Так, накрасила. Буду целоваться, сразу будет заметно – съедена помада. Поэтому… - Поднимаю флакончик до уровня глаз, - беру её с собой, чтобы замести следы.
- Вот зараза!
- Ну, идите, идите уже наконец.

- Давай ключи, - Вадик решительно берет у меня ключи и садится в машину. - Черт! Здесь коробка-автомат. Как ею пользоваться?
- Говорю же, давай я поведу, ты посидишь рядом.
Строптивый зверь наконец утихомиривает свою гордость и смиряется, послушно пересаживаясь в кресло пассажира. Завожу двигатель. Отгоняю машину. Возвращаемся через табачный киоск. Маленький перекур на воздухе. Лифт.
- Может, всё-таки поздравишь меня с днем рождения? – привлекает к себе именинник.
- Конечно, помаду же взяла с собой.
Четвертый этаж. Слишком короткая встреча желаний. Мимолетно и жарко. Двери разъезжаются в стороны. Быстрый, на скорость, мазок по губам.
- Вот и мы.
- Что-то очень быстро.
- Це ж минутне дiло, Маня!

Спалось, как провалилась в бездну. Звонок будильника. Их старшему рано на занятия. Полежала, отвернувшись к стене, чтобы не смущать, дождалась ухода и встала. Кофе. Собрала вещи. Готова и хочу покинуть этот гостеприимный дом как можно раньше. Он уже отравлен моими совершенно ненужными в нем флюидами.
 
- Знаешь, я твой дух в машине до сих пор чую.
- Я же почти не пользуюсь духами, о чем ты?
- Чувствую твоё присутствие на всем, к чему прикасаюсь.
- И как ездится? Я очень любила свою машину, чуть ли не кончала в ней.
- Я вставляю ей…
- Ну, значит, мы почти встретились в своих желаниях в одном месте…

- Опоздавшим «штрафную»! - из огромного штофа наполняется мой стакан до краев, и публика замирает в ожидании представления.
Поднимаюсь с места, не имея ни малейшего представления, о чем буду говорить. Но направленные на меня стрелы внимания сбивают все цензурные запреты.
- Ну, о том, что я с первого дня люблю тебя, ты знаешь…
- Хо-хо, - радостно пронеслось над столом.
- К сожалению, я, как всегда, опоздала. Любимый мужчина занят…
- Ирин, не теряй надежды, - воодушевляется на представление зал.
- У тебя всё ещё впереди! - выкрикивает особенно возбужденная алкоголем дама.
- Вы опоздали с напутствиями, - киваю в её сторону величественно, - у нас уже всё было…
- Хо-хо, - колышущееся море энтузиазма.
- Да, было… Поэтому, Вадик, я хочу поднять этот бокал… - именинник поднялся навстречу протянутой к нему переполненной рюмке, довольно улыбаясь и раздувая ноздри, - …за нашу с тобой забывчивость и Ленину незлопамятность. Я хочу выпить… - перекрывая колыхание хохота застолья, договариваю я, - за твою жену – Лену. И за всех сидящих здесь женщин.
Кажется, при всей своей откровенности и беспечности, мне удалось не настроить против себя никого. По крайней мере, явно. С тайной недоброжелательностью я как-нибудь совладаю. Меня здесь просто считают немного сумасшедшей. Как всегда. Слава Богу, они понятия не имеют, о чем я думаю, что пишу. Это – звездная пыль, слетающая с крыльев. С моих крыльев. Благодаря ей я умею летать. Благодаря ей, припорошенные ею жители земли воспаряют к тем мирам, в которых я чувствую себя хозяйкой дома. Туда дорога открыта немногим. Тем, кто верит мне. Верит, что жизнь легко превращается в сказку, если очень этого захотеть.

Этот дом отравлен моими флюидами. Они совсем не нужны здесь в повседневной жизни. Им не надо было оставлять меня на ночлег. Чувствую себя неуютно и несказочно, оставшись в чужих владениях. Проскользнуть незамеченной? – выдать свою потусторонность. Дожидаюсь хозяйку. Пьём чай на кухне. Незатейливая беседа о будничном. Выходим вместе и прощаемся на перекрестке как-то уж слишком поспешно. Она прячет глаза, целуя меня на прощание. Она пытается не замечать неравнодушия ко мне своего мужа. А я пытаюсь забрать себя из этого дома целиком, чтобы не причинить этой замечательной семье никакого вреда…

*        *        *

- Я когда рассказывала о тебе в своем салоне девчонкам, они не могли никак вспомнить, о ком я говорю, - делится в курилке Прекрасная. – Описываю тебя и так и эдак, бесполезно. Потом показала тайком от тебя. Удивились. Ты не заметила, как они тебя рассматривают?
- Не обращала внимания…
- Потом Наташка, помнишь, девочка-парикмахер, говорит: «Чем больше смотрю, наблюдаю за твоей подружкой, тем больше убеждаюсь, - она – Другая». Ирин, ты не из этого мира, ты знаешь об этом?
- Знаю. Я из мира Ангелов…

*        *        *

Наконец, встречаемся с папой. Опять бесконечный рассказ о В.Ф.
- Она обиделась на тебя, когда ты сказала как-то на даче в ответ на её самовосхваление и саморекламу, сколько она тратит на безбедную жизнь со мной, «что вы всё на деньги переводите». Я тебя тогда поддержал, а она зло затаила: «Ах так?! Ну так ничего они от меня не получат!» Тогда-то и решила подарить квартиру Сашке.
- Глупо. Отомстила себе, а не нам. Я никогда на её квартиру видов не имела.
- Да уж…
- Пап, я через день обратно поеду. Мне в четверг надо быть на занятиях. Подумай, может, всё-таки решишься поехать со мной? Отвлечешься. Родственников проведаем. Последние погожие деньки. Не хочется до весны откладывать. Кто знает, чем весна порадует.
Мы пускаемся в дальний путь. С бесконечными разговорами и воспоминаниями. У нас столько общих воспоминаний. Меня ожидает столько открытий. Папа откровенен со мной так, как никогда не позволял себе. Но как я откровенна со своими детьми. Мои родители вернулись ко мне со своими заповедными тайнами о себе, о которых я врядли решусь рассказать на страницах своего дневника. Это тайны их жизни. Мне не дано такого права делать их достоянием гласности. Всему своё место и час. Я много узнала о своей маме. Печального и скорбного. Жизнь, наполненная недетскими страданиями и испытаниями, потому она была так одержима спасением меня от моей жизни. Потому мы так и не смогли договориться. Я плакала, жалея маленькую девочку, и прощала ей всё. Я впервые простила ей ВСЁ!

*        *        *


- Ирин, ты особо-то не зарывайся с Геннадием. Он у тебя мужик очень даже не плохой, таких редко встретишь.
- Пап, у меня плохих не было. И нет. А не зарываться? Ты многого не видишь и не знаешь, тебе трудно судить.
- Ты думаешь, не знаю? Ты ведь дневники писала. Мама читала, мне рассказывала. Ты не знала?
- Знала.
- И всё равно писала?
- Я писала не для вас, а для себя, чтобы с ума не сойти. А то, что вы читаете… мне никогда не было страшно, что кто-то будет знать обо мне больше, чем обычно люди открывают другим. Мне почему-то всегда было наплевать, что обо мне думают другие. В том числе и вы с мамой. Даже наоборот, думала, так вы лучше меня поймёте. Но, увы… Мама видела во всем совсем не то, о чем я писала. Угрозу спокойствию что ли, а я душу открывала… Но ничего, зато, может, именно поэтому я теперь пишу свою книгу.
- Когда издаваться будешь?
- Когда напишу много.
- Так чтобы гонорара хватило на жизнь без мужа? – рассмеялся папа.
- Угадал.
- Правильно. Мужу врядли понравится то, что может написать о нем его собственная жена.
- Видишь, мы прекрасно понимаем друг друга.
Он дает мне деньги в конце поездки. Отказываюсь.
- Бери-бери, бери, пока дают. Ты ведь не будешь их мужу отдавать?
- Не буду.
- Вот и бери, тебе детей надо кормить…

- Сколько ехать до твоих родственников? – Гена отсчитывает триста гривень и протягивает мне. – Этого хватит?
Накануне говорил, что снял деньги и собирается дать в дорогу пятьсот. Беру в руки три купюры. Нерешительно: «Этого хватит только в один конец». Меняется в лице, но протягивает ещё двести. Папа из залы наблюдает эту сцену…

- Бери, бери, дочка, сегодня я ещё могу тебе чем-то помочь.
У меня опять на глазах слёзы. Его «не зарывайся» в нашем путешествии больше не звучало…

*        *        *

Мы сидим дружно за столом. Папа теперь самый старший в роду. «Старейшина». Веселая шумная компания рано состарившихся братьев и сестер. А ведь все – мои ровесники. Их оженившиеся сыновья робеют в моём присутствии.
- Чего вы такие смирные сидите? – веселятся их родители. – Не узнать прямо. Це ж титка ваша. Бигала тут патлачка така маленька. Вон яка стала, не впизнати.
Я не видела сестру и брата двадцать семь лет. Дежавю – последний раз мы сидели так за столом с их родителями. В чертах нынешних  вижу черты ушедших. Весело и грустно.
- Приезжайте обязательно. Мы свинью будем резать. Колбасок наделаем. Приезжайте. Папу бери, Гену, - я не сразу понимаю, что, говоря о Гене, они совсем не имеют ввиду моего мужа. – Приезжайте на святки.
Соглашаюсь на всё. Я не хочу больше терять никого из виду.
Я сидела и гордилась их натруженными распухшими от тяжелой работы руками, их искрометным юмором, их абсолютной добротой и беззлобностью, радовалась, что мои родители смогли оторваться от земли и заставили себя учиться, чтобы их детям – нам с братом – открылся другой мир.
Я увидела корни своего дерева и преисполнилась к ним благодарностью и любовью.
И простила своим родителям ВСЁ!…


*        *        *

13 ноября 2006 г. Понедельник.

Можно было бы обижаться на мужа. Не хочется.
Стою, курю на балконе. Прошло около пятнадцати минут, как он вышел из дома. Неожиданно для себя вижу его, спускающегося по ступенькам откуда-то не со стороны нашего подъезда. Ходил в банк, понимаю я. Деньги. Почему они стали для нас с ним таким камнем преткновения? Успешный, хорошо зарабатывающий мужчина, почему он вынуждает нас побираться? Просить. Зачем ему эта унизительная власть над нами? Смотрю на него с высоты своего четвертого этажа незамеченная им. Это и есть мой враг? Какая глупость! Никакого озлобления, никакой обиды. Сожаление, да, сожаление, что так вышло. Но почему?! Он идет неспешно, быстрее идти не позволяет избыточный вес. Грустное лицо – мне это хорошо видно. Он чувствует, что происходит что-то страшное, но понять, что виною этому – он, не может. Он делает всё, чтобы наша семья была единым целым. Он добытчик и олицетворение покоя. А семья мечется и разваливается на куски. Виною тому оказалась я, переставшая прятать проблему в своих проглоченных обидах. Я всё выставила напоказ, не считаясь с тем, как это отразится на детях, на нем. Я устала мириться с тем, что модель семьи навязана мне им. А была ли у него эта семья? Когда его мама ушла от отца, ему было столько лет, сколько сейчас моему младшенькому. Что может понять ребёнок на руинах того, что оставляет после себя разлюбившая мужчину женщина? Мать осталась наедине со своими проблемами и обрушившейся вдруг нищетой. Отец, ничего не понявший в произошедшем, самоустранился, ограничив своё участие в судьбе сына скудными алиментами инженера и редкими посещениями. Вязание шапочек по ночам, стояние ранним утром на базаре на противоположном конце города, чтобы успеть до начала занятий в школе, где она работала учителем математики, заработать лишнюю копейку для себя и обожаемого сына. Бесчисленные репетиторские часы и приемы экзаменов – мать Гены не гнушалась никакими заработками, только чтобы он не чувствовал себя обделенным, обкраденным. Она рассталась с его отцом и чувствовала себя виноватой. И никогда не жаловалась. Тянула лямку весело, не сомневаясь, что всё сумеет преодолеть, и её любимец никогда не упрекнет её в том, что она его в чем-то обделила. Но ведь они откровенно нуждались и многие годы не могли позволить себе ничего лишнего. От обид и упреков спасла её одержимость и вера в себя, и колоссальная предприимчивость.
И всё-таки, что-то в душе сына сложилось не так, поселился какой-то подсознательный страх перед бедностью, нищетой. Вибрациями вошедший в каждую его клеточку от матери. Не с этим ли его подсознательным страхом живу теперь я со своими детьми? Не им ли разрушается всё то, что я столько лет растила и берегла?
Мне не хватило мудрости додуматься до этого раньше. До того, как в моей жизни начали происходить необратимые вещи. Что я могу успеть спасти? Только остановиться и постараться простить его. Или, для начала, хотя бы попытаться понять.
Грустный муж почти скрылся за деревьями.
По-быстрому слепила обед из многообразия блюд. Как я ещё могу проявить свою заботу и участие? Увы, набор ограничен моей ролью почти потерявшей доверие жены.
- Я денежку принес, - с порога объявляет муж, встреченный мной неожиданным для него поцелуем. И, почему-то оправдываясь, - я объясню тебе, почему у нас в этом месяце такое с деньгами…
Почти не слушаю. Всё нормально, милый, делай так, как считаешь нужным. Видит Бог, деньги не причина наших раздоров, они значат для меня гораздо меньше, чем может казаться. Причина – во мне. Мне слишком тяжело даётся не любить и не думать о том, кто разлучил нас

*        *        *


Во всех своих мечтах и грёзах я живу одна. Молодая, не обремененная долгами и обязательствами. В уютной квартирке, которая полностью сотворена моими умелыми руками. Всё до сантиметрика в ней наполнено мной и дышит моим дыханием. Есть кто-то, кого я жду, но кому не позволено чувствовать себя здесь хозяином, он – только гость. Я люблю его, и всё-таки, сама себе хозяйка. Дети, муж, друзья, любимый – это всё где-то за пределами моего отшельнического гнёздышка…

Это – моя душа.
Не грежу, живу так, как будто я уже хозяйка такой «квартирки».

Только бы не забыть не расстаться с молодостью…

14 ноября 2006 г.

Прочла свою почту – ответы на мои письма друзьям в Москве.
Грустная новость – умерла Леночка М., жена Андрюши С. Он писал мне летом. Потом тишина. Написала, что буду в Москве 18-го, и вот вдруг такое известие, 27 сентября её не стало.
У меня до сих пор хранятся её письма, восторженные и светлые, ещё из тех давних времен. Не могла даже предположить, что такое возможно. Молодая, красивая. Она так красиво пела, так прекрасно танцевала. Мы познакомились в Доме офицеров. Она с сестрой пела в ансамбле, я вела бальные танцы. Помню, она была влюблена в одного мальчика, уехала за ним в Днепропетровск. Я шила ей костюм перед самым её отъездом – юбку и блузку – а она делилась своими планами. Поступила в училище культуры, танцевала в ансамбле. Писала много. Полные любви и обожания письма. Она помогла мне найти С.Ф., когда я потеряла его из виду. Просто пришла к его сестре, назвалась мною и взяла адрес. Да, всё это было до моего брака с Геной. Письма были позже.
С Андреем я познакомилась позже,  в одной из наших компаний. Он поехал за Леной в Дн-ск и привез её в Л-ск обратно. Распределение, мы разъехались и на долгое время потеряли друг друга из виду. Летом неожиданно пришло письмо от него. И ни слова о болезни Лены. Он писал, что они строятся, рожают детей, работают. Я размечталась о встрече. И вот узнать, что её уже нет… Она боготворила меня девочкой, такие эмоциональные и восторженные письма мне писала. Меня смущала незаслуженная любовь, я сдерживала себя, боясь разочарованности несоответствием тому идеалу, каким она меня видела. Что же с ней случилось? Почему так? Неужели ещё одно подтверждение моих страхов? Уходят смиренные и смирившиеся. Она любила, но была вынуждена жить с другим. Он любил её, она была ему благодарна, но любила ли сама? Всё это вопросы, на которые я уже никогда не получу ответов от неё. Разве что могли остаться её письма, может даже дневники. Я обязательно встречусь с Андреем. Спрошу ли его об этом? – не знаю, но встречусь обязательно. Если бы она оставила о себе что-то. Как бы я хотела погрузиться в недра этой светлой возвышенной души. Леночка, ты слышишь меня? Мы давно расстались с тобой, но я помню и люблю тебя. Я хочу увидеть твоих деток, хочу почувствовать твоё присутствие на всём, к чему прикасались твои руки. Где ты, Ангел мой? Всё ли хорошо у тебя? Мы обязательно встретимся с тобой, если не на этой земле, то где-то за пределами этого мира обязательно. Ответь мне. Приведи меня к своим тайникам земной жизни. Я хочу написать о тебе. Для тех, кого ты так несвоевременно покинула…

*        *        *

- Что ты читаешь?
Я переворачиваю Генину книжку, чтобы посмотреть на её обложку. Очередная жвачка для мозгов…

Днями раньше…
- А я нашел способ выживания, - шутливо провозглашает муж. – Надо ни на что не реагировать и побольше спать.
- А ты не боишься, что, однажды проснувшись, обнаружишь вокруг себя совершенно иную реальность?
- ?
- Ну, мир вокруг тебя станет иным. Исключит твоё в нем присутствие?
Улыбается безмятежно и уходит из кухни, где я ваяю свои бессмертные строчки.
Нет, он ничего не боится.
Страх заставляет его тело обволакивать себя лишними килограммами веса и погружает в бесконечный сон без сновидений.
Я пугаю его.
В моей жизни ничто не прогнозируемо. Он не знает, с чем и с кем ему придется жить завтра. Поэтому предпочитает не думать об этом. Поэтому всё время спит и ест. Ест и спит.

- А что-нибудь остается в голове по прочтении таких книг? – продолжаю любопытствовать я сегодня.
- Ничего.
- То есть автор пишет только для того, чтобы заработать денег?
- Да.
- Одни пишут, чтобы заработать, другие, чтобы развлечься, читают. И никакой эволюции сознания ни с той, ни с другой стороны.
Гена поднимается с кровати. Ему пора на работу.
Продолжаю рассуждать, говоря не столько ему, сколько сама себе:
- Странно, как людям не жаль растрачивать свою жизнь и время на подобную бесплодность? А как же стремление вверх? Как же попытки осознать себя?
- Совсем необязательно лезть всё время наверх, - резко обрубает Гена, поправляя сползшие трусы и запираясь на всё время моего спонтанно возникшего в ответ на его слова раздражения в туалете.
Не могу его дождаться, чтобы не укусить в ответ. Но к тому времени, когда он возвращается, уже совершенно успокаиваюсь мыслью, что просто мы разные. Как бы я ни убеждала себя в обратном, как бы ни пыталась соответствовать роли преданной и сочувствующей жены, мы слишком разные. Его защита от моей нелюбви убила в нём те ростки из глубины, которые показались на мгновение, когда он пытался вернуть меня. Тогда это был совершенно другой человек – мудрый, глубокий, знающий. Но он предпочел не мучиться безответностью и уйти от этих ран, выплыв из омута, куда я его затаскивала. То, что теперь плавает на поверхности, не стоит того, чтобы превращать свою жизнь в беззаветное ему служение. Вчера я чуть было не убедила себя в обратном.
Я пытаюсь хоть за что-то уцепиться. За доброту, за преданность, за участие. Пытаюсь связать свои мысли о будущем с ним. Но стоит представить себе наше совместное будущее, рисуются ужасные скукой картинки совместного лежания в одной кровати в бесконечном сне и переваривании съеденного. Мой муж - фабрика по перерабатываниию пищи и машина для зарабатывания денег на еду. Где же душа?
Он возвращается из туалета. Я, отвернувшись к окну, игнорирую его вопрос о бане – в воскресенье сорвался совместный поход с Инной и Витей из-за отключившегося вдруг у них телефона. Мне совсем неинтересны разговоры о бане. Совсем нет желания ходить туда с ним, чтобы умащать его необъятное тело ароматическими маслами, как он того от меня ожидает. Этот фарш давно задохнулся и совсем не годится для моего пирога, которым я хочу насытить свою ненасытную душу.
- Когда я говорила о стремлении вверх, я не имела ввиду удовлетворение амбициозного желания сравняться с Богом, - продолжила я свою мысль, прерванную посещением милым сортира, - я хотела сказать, что жизнь человека не должна растрачиваться впустую. Он должен стремиться очищать свою душу от пороков. Каждым мгновением проживаемого. Впрочем… мы всё время говорим каждый о своем, - уже не обращаясь к нему, говорю я и поднимаюсь с постели. Он вопросительно смотрит на меня. – Я говорю, - повторила я, уже обращаясь к нему, - что мне пора бы привыкнуть к тому, что мы слишком по-разному смотрим на одни и те же вещи. Смириться с этим.
Я смирилась. Только жить с этим очень тяжело. Поэтому во мне так много свободного места для влюбленностей и увлечений. Человек, который претендует на близость, далек от меня настолько, что между нами вмещаются тысячи других галактик.

Я не ищу сексуального разнообразия во взаимоотношениях с противоположным полом. Вернее, не потребность в разнообразии толкает меня на поиски новых и новых партнеров. Я ищу любви, которая затмила бы значимость сексуальных отношений. Они лишь способ достигнуть гармонии на физическом плане на уровне вибраций. Мне хочется совпадения в ментальном, которое возвысит эти физические составляющие взаимоотношения полов.
Пишу, запутывая сама себя. Можно сказать очень просто. Встреть я человека, с которым могла бы путешествовать по недрам сознания вместе так, как это делаю наедине с собой, полюби я его, секс с ним был бы фантастическим. Раскрепостив своё сознание, убрав с него все мыслимые ограничения, я способна отдать природной составляющей должное и раствориться в партнере так, что наши тела будут единым целым в любом своем желании…

Всё опять возвращается к тому же…
Встретила.
Люблю.
Взаимность для него страшна.
Победить его страх мне врядли удастся…


*        *        *

Сон мой, не ускользай! Я хочу описать это…

Был пир или какое-то застолье, где мы ничем не выдавали, что знакомы. К концу выскальзываем из зала. Я уже изведена ожиданием и желанием. Не в силах сдерживаться, прислоняюсь к тебе сзади. Легко обнимая тебя. Ты податлив. Да, ты тоже узнал меня. Ты тоже только делал вид, что мы не знакомы.
- Что же ты мучаешь меня, - спрашиваю я. – Не любишь – отпусти, у меня никаких сил нет жить с тобой.
- Не люблю?- он оборачивается ко мне, обнимает за плечи. – Я был сражен с первого взгляда. Ты терзала меня и разъедала моё сердце. Но я принял, что не должен тебя любить. Я уже любил когда-то, ты напоминаешь мне о ней, от боли в сердце о которой я едва избавился.
Он выпрямляется и гордо забрасывает назад голову. Я едва узнаю его. Это уже другое лицо.
- Стой, не говори дальше. Не убивай. Не я мучила тебя. Ты смог бы возродиться со мной, если бы поверил, что я пришла сюда для твоего спасения. Они привели меня к тебе, чтобы я сделала это.
Он разворачивается и хочет уйти. Но я опять прислоняюсь к нему и губами прикасаюсь к седьмому позвонку на его спине. Целую его.
- Я всё знаю, что ты скажешь, Минотавр, не говори ничего дальше, пожалуйста.
Он привлекает меня к себе, но опять отталкивает.
Мы уже не в зале, а в страшной сумеречности сна.
-Я ЗНАЮ, ГДЕ Я, - кричу я этому пространству, - НО Я ХОЧУ ВСЁ ЗАПОМНИТЬ, ЧТОБЫ НАЙТИ ЕГО СНОВА, НЕ ЛИШАЙТЕ МЕНЯ ЭТОГО!
Рваные клочья черных облаков проносятся над моей головой.
- Где ты, милый, я хочу тебя.
Вот он. На огромном ложе посреди каменистой красно-серой пустыни, накрытом блестящим покрывалом. Его лицо опять не его лицо.
- Зачем ты так часто меняешь лица?
- Я не хочу, чтобы ты меня узнавала.
- Мне не надо тебя узнавать, я тебя ВИЖУ.
Быстро привыкаю к его новому обличью, и мои чувства к нему опять возвращаются.
- Милый, не бойся.
Я потихоньку подбираюсь к его губам. Он уже не сопротивляется. Лежит смирно. Миллиметр, ещё, ещё ближе – вот его губы. Властно нежно и страстно впиваюсь в них и раздвигаю своими губами. Глоток, ещё один. Не язык, у него нет языка – жало, подобное цветку «декабристу», извиваясь, вползает в мой рот, и моя нежность превращается в отчаянную борьбу с этим извивающимся монстром внутри моего рта. И всё же продолжаю и не могу насытиться, чувствуя, как мой язык тоже превращается в такое же жало. Два зверя, борющихся в своем неистовстве желаний. Но я ведь не из этого мира, думаю обрывками ускользающего в дебри страсти сознания и опускаюсь ниже. Туда, где замерла в ожидании его плоть. Едва прикасаюсь к ней языком, как она тут же проникает ко мне в рот зловонным и жестким чудовищем. «Я думала, всё будет совсем иначе, - отчаянно думаю я, давясь и захлебываясь мочой, но не в силах оторваться и выдать своё отвращение, - он специально насилует меня, грязный и нечистоплотный, чтобы я навсегда избавилась от вожделения?» Его член расслаивается. В недоумении отстраняюсь: «Тебе не больно?» - «Нет», - он смотрит на меня умиротворенно и удовлетворенно. Я с удивлением рассматриваю то, что находится в моих руках: «Что с твоим членом?» - во рту, в руках обрывки грубой желтой кожи. На плоти – куски мяса на кости, хрящи, как шейка куриной тушки. Костяной член? Он не человек. Я пришла спасать не человека. Кто же мы?
Поднимаюсь и удаляюсь из царства, где властвуют сумерки. Клочковатое небо, дымные облака, руины вокруг от прежних царств. Где я? Где мой милый?
Оставьте в моей памяти то, что только что произошло между нами. Не стирайте. Знание поможет мне преодолеть его отрицание спасительной для него силы Любви.
Он пришел сюда из того мира, где не ведают, что такое любовь, чтобы мы встретились, и я спасла его плененную кем-то до меня душу от вечного заточения в этом чуждом ей мире. Я черпаю силы для этого совсем в других мирах, оттуда, откуда сама.

Мы садимся в какое-то крохотное купе маленького поезда. Я не с ним – с мужем. Я отворачиваюсь от незнакомца. Наша встреча уже закончена, пора возвращаться к своим земным ролям. Скрип тормозов и резкий удар. Спиной чувствую взмах улетающих от меня серых крыльев – Куда ты от меня так скоро? Оборачиваюсь. Смятые кузова, распластанные тела. Это уже не моя работа. Возвращаюсь к мужу. Скука и обыденность. Мы сидим в купе бессловесно, ничего не испытывая, никаких чувств ни к сидящим рядом, ни друг к другу, ни к тому, что произошло только что за нашей спиной. Мы едем жить в Париж. Этот крохотный кукольный карточный городок, совсем не похожий на увиденный мной позапрошлой весной наяву. Всё вокруг нас становится постепенно карточным и ненастоящим. И мы с ним ненастоящие.

ОСТАВЬТЕ МНЕ ПАМЯТЬ О ТОМ, ГДЕ Я ТОЛЬКО ЧТО БЫЛА! Я ХОЧУ ЗНАТЬ, КТО Я, ЧТОБЫ ЧЕРПАТЬ ИЗ ЭТОГО СИЛЫ ЖИТЬ И ЛЮБИТЬ.

Проснувшись, долго лежу, невидяще уставившись в окно. Ещё мгновение, и память сотрет всё подчистую, не оставив ни одной зацепки. Успеть, подцепить за кончик ниточку, срываюсь с кровати и лечу к компьютеру. Есть! Ухватила. Не помню уже почти ничего, но, рассчитывая на феномен автоматического письма, начинаю писать с того проблеска, что ещё теплится в сознании. Пальцы быстро бегут по клавишам. Я погружаюсь в некий транс, почти не понимая и не отслеживая то, что пишется. На ходу корректируя мелкие опечатки. Всё! Написала. Теперь это – мой пропуск в сумеречный мир, туда, куда ускользает от меня душа моего Минотавра. Многократно прочитанное когда-нибудь после, оно позволит мне быстрее преодолеть этот путь при повторном погружении. Это моя нить Ариадны. Я хочу вывести его на свободу. Освободить от безобразной плоти нижних миров его трепетную, боящуюся любить, душу. Несчастная любовь превратила его в монстра и сделала пленником Сумеречного царства. Он и там сумел стать Королём. Но он имеет право на другие Небеса. Я Посланник этих Небес. Я не должна сдаваться…


15 ноября 2006 г.

Огорчил ответ Наташи В. об отказе встречаться. Её муж в тяжелом состоянии, на пороге полной обездвиженности, она писала об этом раньше, поэтому сейчас ни слова об этом. Всё понятно… Прочла всю прозу, размещенную мною в инете, пишет, ревела, всё – слишком живое и физически узнаваемое. Вся проза – это ещё и Иннина, я засомневалась, обо мне ли её отзыв. Её смутили чужие фамилии. Ответила, что моё только то, что под именем «Сиана Рин» и не стала расспрашивать, чьё же именно её так тронуло. Решила уберечь себя от разочарования, что отзыв относился к прозе моей подружки. Придет моё время, всё узнаю и так. Хотя вспоминается Миллеровское: «Писатель без читателя – самоубийца». Мне очень нужен мой читатель.

*        *        *

В описании расставания с Пьером был упущен один эпизод.
В самом начале разговора булькнул его телефон. Он достал мобильник, прочел то, что пришло ему, ответил или нет, не поняла. Нажал кнопочку, сложил аппарат и засунул его обратно в карман, проронив, улыбнувшись: «Пожелали спокойной ночи». Я подумала: «Есть кто-то, кто желает ему «спокойной ночи». Сегодня он не с ней, но она считает себя вправе быть рядом и тогда, когда он далеко». С этой смской ко мне пришло внутреннее согласие с решением «оставить его в покое».
Имеет смысл быть где-то рядом, если знаешь, что он одинок. Но присутствовать при дележке его внимания? Я посчитала недостойным и унизительным для себя. Он никогда не оценит моего  к нему чувства, если я в многообразии его увлечений другими буду всего лишь дополнением к этому многообразию. Я должна исключить своё в этом участие. Пусть на месте бескорыстно преданного ему сердца, моего сердца, зияет пустота, подумала я и больше не сомневалась – эта встреча – финал наших отношений и конец моего романа о нём. Может, и не заплачет, потеряв, но пусть хотя бы почувствует разницу между тем, когда я была рядом, и тем, когда меня больше нет. Смогут ли те, другие, заменить меня полностью? Да – значит, я ничего не теряю, расставаясь с ним. Нет – нам не дадут разойтись так. Вот только встречаться мне с ним действительно больше не надо. Чтобы не поддерживать иллюзии. Ни свои, ни его.

В одной из жизней ты был султаном, убивавшим своих жен. И лишь одна из них оттянула свою гибель тем, что начала рассказывать тебе сказки, сумев овладеть твоим вниманием на тысячу и одну ночь. Моих рассказок хватит на много большее количество ночей. Я только одного не знаю, слышишь ли ты их.





Пора в Москву! …




























Тетрадь 26. Уступлю своё место в «раю».

27 ноября 2006г. Понедельник.
 Вернулась в четверг. И ни слова для прессы. Сгорел компьютер детей. Топчут мой ноутбук. Плюс, прихворавший супруг, возлежащий на постели целыми днями. И масса недоговоренного наедине с собой. Упереть глаза в окно, замерев взглядом и мыслями на голой качающейся ветке дерева, и жить, жить, жить совершенно в другой реальности.
… Грохот из кухни. Телевизор, включенный на полную мощь. Нет покоя, нет тишины. А желание поговорить – огромное! Только в собеседники никого приглашать не хочется. Уже давно замкнулась в собственном мире. С тех самых пор…
Только что отослала Ему письмо с последним, уже больше двух недель назад написанным. Лишь легкая правка в тех местах, где речь показалась особенно корявой. Зачем это сделала? Я избавляюсь от всего, что напоминает о нем. Вся моя проза – это о нем, о моей к нему любви. Теряется смысл всего, что я пишу для него, если он это никогда  не прочтет. Это всё – только для него. Это только наше с ним. А то, что я делаю написанное достоянием всех, недаром говорится, на миру и смерть красна. Моя обыденная жизнь, к которой я вынужденно вернулась, не составляет для меня абсолютно никакой ценности. Отрабатываю по инерции взятые обязательства, отыгрываю привычные роли, не участвуя в том душой. Даже тело стало безучастным ко всему, что с ним происходит. Нездоровье, отсутствие радующих его вещей – еда, секс, прочие забавы – я стала аскетична, суха и безразлична. Умереть завтра? – я не шевельну и пальцем, чтобы защитить свою плоть или позаботиться о её долголетии. Не вижу смысла в лечении - насильственном продолжении жизни. Истязаю себя этой жизнью. Жить, не любя – насилование плоти обескрыленным духом…


28 ноября.

На курсы пришли с Марго с некоторым опозданием, и всё же тормознулись у входа на перекур. Какие-то вздернутые и раздраженные, душевно поделились порциями сарказма в адрес столь несправедливого к нам, умницам и красавицам, мира, загасили недокуренные сигареты: «Наверное, месячные. Чего бы мы так на всё крысились». Восемь минут опоздания. Нас ждали…

Сейчас на часах 18:27. С шести утра на ногах. До трёх кухня - готовка вперемежку с чисткой всего, что попадалось под руку, до блеска. С редкими уходами в Иннину прозу, захотелось вернуться к давно прочитанному и последней её вещи, чудно переплетшейся с моей собственной историей. Подгоняла себя в работе и уговаривала время не лететь так быстро, очень хотелось всё-таки усадить себя за собственные странички…
Муж только что добавил громкости телевизору. Неужели я так громыхаю своими клавишами, что заглушаю его?...
Время всё равно проскочило мгновенно… Пробегаю взмыленная – только что отчистила кафельные стены кухни и надраила пол - мимо него, лежащего на кровати и рассматривающего какой-то проспект со строительной выставки. Час дня или около того. В спальню заскочила за ноутбуком, решила переместить его к себе поближе, на кухонный стол.
- Ир, вот смотри, - начал было Гена, - вот тут тебе надо почитать, или в Интернет зайди…
Я вызверилась в душе, но изо всех сил стиснула руки на горле этого зверя, чтоб он не вырвался наружу. Так, лишь едким дымом из ушей прошипела:
- Ген, ты действительно думаешь, что мне совершенно нечем себя занять? Я кручусь без остановки с утра, - неужели он этого не видит? Ведь вторую неделю целыми днями сидит дома, вернее, лежит.
Муж насупился. Я достреляла картечью.
- У меня дел до хрена. Времени только не хватает. Не грузи меня ещё и домом, пожалуйста. Могу поддержать только эскизами и морально, а погружаться в это уже не хочу.
Перегорела.
Я рисовала эти дома несколько лет. Всё время, пока мы предавались с ним маниловщине и грезили наяву. Я рисовала сказочные почти что замки, он дремал и рассказывал мне сказки о том, как будет эти замки строить. Я перестала им верить. Внезапно поняла, что для их осуществления надо, чтобы для начала милый хотя бы оторвал себя от дивана, а это несбыточно и трудно реализуемо. Вывалила ему свои рисунки – выбирай, здесь дома, здесь ландшафтные разработки, стоимость всего этого примерно такая-то. Хотелось бы что-то добавить? Милый, когда я работаю над проектом, я ни одного лишнего гвоздя не прорисую, не просчитав затрат на его приобретение и вбивание в стенку. Всё избыточное нам не по карману.
Кормлю обедом семейство. Почему-то всех по одному, поэтому кормежка превращается в карусель, вслед за последним возвращается первый, только уже поужинать, и всё повторяется. К шести понимаю, что день накрылся медным тазом. И мои попытки что-то вписать в собственную летопись не увенчались успехом…
Так, телевизор сделали ещё громче. Куда мне бежать из этого дурдома? В какую тихую обитель?!!

…Мы пробрались к своим местам. Слегка пошумели. Чуть-чуть похохмили. С удовлетворением покосилась на соседа напротив, успел отвести лукавые глаза. За всё занятие ни разу взгляды не пересеклись. То ли я резвость потеряла, то ли «опер» слишком увлекся темой занятия. К перерыву слегка погрустнела, без его внимания уже чего-то не хватает. В перерыве столкнулись на выходе.
- Вы ещё не надумали пойти работать?
- Работать? Что вы! – я, толком не успев сообразить, что и подумать, поторопилась произнести спич о принципиальном нежелании связывать себя с каким бы то ни было родом деятельности. - Что вы, я учусь не для того, чтобы найти себе работу, а чтобы грамотно заставить работать на себя других.
Собеседник улыбнулся то ли смущенно, то ли застенчиво, но продолжил свои объяснения. Кажется, будь я чуть менее закомплексована и неуверенна в себе, работа была бы уже у меня в кармане. Впрочем, Мата Хари тоже пока не снята с повестки дня. Его предложение расплывчато и витиевато, и я решила быстро воспользоваться этим для своей цели.
- Но телефончиками надо обменяться, от таких предложений и знакомств было бы глупо отказываться.
 Я выскальзываю из канцелярской, ища подружку – скорее, инстинктивное метание, пытаюсь совладать со смущением. Но мой неожиданный работодатель, кажется, смущен ничуть не меньше. Улыбается во всё свое лукавое обаяние, скребет ложкой по дну баночки с общественным сахаром, оборачивается ко мне, застрявшей в проеме двери, и, поведя плечом и подмигнув одновременно, кивает: «Вам чай сделать?» Предложение буквально выдувает меня сквозняком в коридор. Лицо горит, голова кружится. Пошло-поехало! Я готова закружиться в танце, подхватив могучего при всем своем невысоком росте «опера».
- Тань, наш «опер» мне работу предложил.
- Да ну тебя!
- Серьёзно! Только я с дури отказаться поспешила. Но телефончик свой пообещала оставить.
- Его телефон возьмёшь?
- Нет, ни за что. Пусть будет его инициатива. Я себя уже боюсь. И так уже только о нем и думаю.
- Так ты хочешь пойти к нему работать?
- Шутишь? Я совсем другого хочу. Но боюсь, что переусердствую с подпрыгиванием до небес.
Вся вторая половина занятий скорей напоминала второе отделение концерта по заявкам. Меня несло. Куражило. Сыпала остротами из жизни привидений и умными мыслями по теме занятий, неоднократно перехватывая преподавательское: «Умница!» - в ответ и едва скрываемое восхищенно-влюбленное в адрес моего брызжущего фонтана из глаз напротив. Внезапный стук звонка моего мобильного прервал эту вакханалию. Кто смеет тревожить меня по пустякам в столь ответственный момент захвата чужой территории? Масянь?! Как он посмел!!! «Ты можешь сейчас говорить?» - спросила меня трубка его голосом. - «Не совсем. Я на занятиях. Перезвони через полчаса», - «Хорошо», - пробормотала потерянно трубка и замолчала почти на час, разразившись от имени Масяня не вполне оформившимся в четкую мысль, но философским посланием в мои прерии: «Понедельник плавно перетекает во вторник, отчеканивая дни календаря. Только Время не интересуют эти отметки. Оно наблюдает жизнь». «Беру в качестве цитаты», - походя отмахнулась я, не желая уделить должное внимание явно грустящему собеседнику. Я уже в другой пьесе, проигрываю моноспектакль-начитку будущих ролей перед своими будущими героями, вся в новом сюжете и новых мечтах. Куда там Масяню с его неоформившейся во вразумительные слова грустью. Но после занятий, не тороплюсь уходить. «Опер» всегда спешит уйти в первых рядах, не хочется встревать раньше времени в его традицию и выказывать нетерпение, хотя я вся уже на иголках от распирающего желания закрутить вокруг себя новый хоровод. Нет, потерплю до пятницы. Не такой большой срок в свете моего долготерпения с Пьером. Вот, чёрт, опять его вспомнила. Вспоминаю – вляпываюсь в такую грусть-тоску, что хоть волком вой, сажусь в укромное место и подвываю и поскуливаю тихонечко, и слезы украдкой, уставясь безвзглядно в окно. А там… Туманный Альбион который день. Не видно никаких четких линий, всё погружено в туманную молочность. Такое вязко-ватное светопредставление. Мир сузился до пределов видимого, а это всего-то до земли да по ней ещё пару шагов. И всё – мир закончился этими двумя шагами. Крохотное царство для моей безудержной грусти и сегодняшних бескрайних грёз.
Перезвонила Масяню уже совсем поздно, вернувшись от Марго. «Я сейчас не один, беседую. Перезвоню чуть позже, ладно?» - «Чуть позже уже будет поздно. Я уже ухожу», - «Совсем уходишь?» - странно встрепенулся он чуть не испуганно. – «Нет, конечно. Насовсем пока не получается» - удивленная его внезапной взволнованностью, успокоила я. И лишь сегодня вдруг затосковала. Что-то мы с Масеньким никак в своих желаниях встретиться не пересечемся. Всё нас в разное время к маячку в тихой бухте подносит.
«Пока вторник не перетек плавно в среду, среда – в четверг, а четверг не материализовался в пятницу, придумай что-нибудь, - предложила я смской. – Хочется не только наблюдать за утекающим временем, но и слегка развлечь его собственной жизнью. Не в расчете на его благодарность за зрелище, а для собственного кайфа». Но мой запоздалый порыв и попытка загладить вчерашнее небрежение не были по достоинству оценены. «; Что-то сходу ничего не придумалось. Кризис?» - это он меня спрашивает или констатирует собственные проблемы, подумала я и на всякий случай поспешила перетянуть одеяло на себя. «Нет. Просто вчера некогда было прочесть вдумчиво. Отвлеклась на другое. – Очень захотелось приписать «на другого», вот было бы им всем за все мои пролитые по их милости слезы. Сдержала порыв. Мужчины, как правило, не терпят конкуренции, на всякий случай сдают позиции без боя, если чувствуют поблизости дух другого самца. – Сейчас перечла, захотелось продолжить мысль. У меня следующее занятие аж в пятницу. Не хочется навязываться, - (Я ли это говорю, которая все крепости в этой жизни берет навязчивостью и измором!) – но если у тебя не наклюнется ничего – вернее, никого - лучшего, - (малее малого! Какая же я стала правильно вышколенная на скамье плача и розг в школе для жертв Минотавра), - имей в виду».
Прождала весь день хоть какой-то реакции, её не прозвучало.
Семья моя любимая докушала остатки моего дня, ополовинив наготовленное и обеспечив тем меня работой ещё и на завтрашний день. Тупо проторчала возле телевизора часа четыре, давясь чужой гениальностью по вбиванию чужих идей в наши бедные головы. И, совершенно обессиленная, решила-таки облагородить прожитый день хоть чем-то, что составляет мою истинную жизнь. Правда, день предыдущий уже успел давно закончиться, и на часах, как всегда в последние дни, уже половина второго ночи. Через пять часов везти Егора в институт. Кто мне восполнит недоспанное? Или любимый муж отрабатывает сейчас за двоих, пролеживая и просапывая свою жизнь практически безотрывной от кровати самоотверженной беспробудностью?

А ведь собиралась начать рассказ о поездке в Москву.
Опять не вышло…


29 ноября. Уже среда.
Съездили в Васильков, отдали задаток за участок в Путровке. Будем теперь путровчанами. Гена хочет как можно скорее переоформить документы, чтобы начать строительство дома, не затягивая до весны. Побыстрее это денежнее, но уже стронулось с места, уже закрутилось, в понедельник оформляем сделку, и вот оно! Сбылась мечта мужа – он начинает строительство тюремных казематов для собственной семьи. Впрочем, смирилась. И вправду, пусть лучше его деньги будут закопаны в землю в зоне моей досягаемости, чем спрятаны где-то, неизвестно где, в кубышке.
Будем строить…

Как же к Москве-то приступить?!!

Вчерашний недосып навешивает пудовые гири на веки. Сегодня вечером идем на спектакль про каких-то металлургов, решивших овладеть искусством стриптиза. Такое провести в полудреме никак нельзя. Я так давно не видела мужского тела…


30 ноября. Четверг.
Быстрей бы уж пятница, так хочется припасть душевно к «оперу»…

…Сказать, что спектакль потряс – было бы лукавством. Удивить текстом – а в нем, как правило, суть того, что должно происходить в душе зрителя, - автор и не пытался. Идея – превращение обычных работяг в звезд стриптиза и прекрасная работа хореографа, а главное, той глины в его руках – душ актеров-мужчин, которые из увальней превращаются на глазах зрителя в ходячее воплощение желания. Что он сказал им всем – неуклюжим, некрасивым, с совершенно заурядными пластическими данными, чтобы они задвигались так? Даже не в пластике и не в хореографии дело, их глаза, их внутреннее убеждение, что не понравиться они не могут. Они так желали того, чтобы понравиться каждой сидящей в зале женщине, что не понравиться не могли. Их желание нас всех, отозвалось ответным желанием. Это было так далеко от того стриптиза, который я видела раньше в кабаке. Я бы назвала это «народным стриптизом».
- Да, Гена, у нас, женщин, так всё примитивно устроено, мы хотим видеть, что мужчина очень хочет понравиться нам. Именно нам, а не себе. Что он не носится со своей самостью и собственным суверенитетом, как курица с яйцом, а бросает к ногам завоевываемой им женщины всё, что составляет его гордость. Никто не оценит эту жертву так, как женщина. Потому что мы именно так вас и любим, бросая к вашим ногам всё.
Мы стоим с ним в холле, ожидая, когда рассосется очередь в гардероб, и вполголоса обсуждаем только что увиденное. Да, фарс, комедия, пустая, как погремушка, но столько чувственного разбужено в душе. Обращаю внимание мужа на лица женщин, проходящих мимо, смотри, на всех просветление и блуждающая улыбка. Смотри, как помолодел зал в сравнении с началом спектакля.
- Сколько, оказывается, недотраханных женщин, - иронизирует мой благоверный.
- Да мы все недотраханные, - не сдаюсь я, отстаивая честь всех женщин, стоя на пятачке у гардеробной, - причем, с самого юного возраста, когда начинает томиться тело, призывая нечто, ещё неведомое плоти.
Отворачиваюсь от него, смотрю сквозь прозрачную дверь холла на выходящих из здания театра. В основном, женщины. Немногочисленные партнеры – мужья, попутчики. Смущение на их лицах, реплики типа: «Еле-еле выдержал эту муру. Чуть не стошнило».
-  Девочка взбудораживается гормонами, а грезит о романтическом приключении, - вернулась я к теме, слегка раздраженная услышанным. - Нам вбивают в голову «нельзя!!! подойти первой», и мы с ума сходим, пока вы на что-то решитесь и переборите свои комплексы. И так на всем протяжении нашей несчастной бабьей жизни. Вы своей долбанной моралью отобрали у нас право на проявление инициативы, а сами этим правом пользоваться не спешите – комплексы мешают, неуверенность в себе. Вот и ходим «недотраханными»…
Муж поддакивает – соглашается? Впрочем, открытость последних лет позволила нам выйти на новые просторы общения. Ушли запретные и недоговариваемые темы. Только ощущение, что не для себя стараемся, а для будущих наших с ним партнеров. Чтобы в новых отношениях начинать не с нуля, а со степени бакалавра интимной близости.
 Мужчина не терпит соперничества в сексе, но не хочет обладать тем, на что не претендуют другие. Другой парадокс мужской души - избегать поражений бегством от сложностей взаимоотношений с женщинами, поражающими их воображение, и реабилитироваться в собственных глазах многочисленными победами над малыми мира сего. Не объясняю, по-моему, понятно, кого я имею ввиду.
Мне трудно найти себе мужчину не потому, что обделена их вниманием или неадекватно веду себя, всё как раз-то наоборот. И много, и разумна. Прокол в другом – они начинают комплексовать сразу же, как только понимают, что для меня в них нет секретов и чего-то неразгадываемого. Странный страх быть прочитанным и понятым. Я ведь не для огласки, а для большего взаимопонимания стараюсь во всем разобраться. Да и не стараюсь вовсе, так, само выходит. То, от чего сама тащусь, когда встречаю в другом по отношению к себе – понимание – стало камнем преткновения для всех моих «романов». Мужчина не хочет быть понятым.
А я и не хочу ничего понимать! Я просто хочу, чтобы рядом был мужчина, которому я бы абсолютно доверяла свою жизнь. И не важно, верен ли он мне или спит с сотней других женщин. Главное, чтобы не предавал. Чтобы это был Мой Мужчина.

Актеры под овации зала по одному уходят вглубь сцены в луч прожектора. Оборачиваясь напоследок, одаривают благодарной улыбкой кипящий страстной признательностью за понимание зал, сбрасывают покрывало, оставаясь на мгновение в луче света полностью обнаженными. Ни грамма пошлости, ни тени смущения. Совершенно не похожие на Геркулесов, Титанов и Аполлонов. И такие прекрасные в своем достоинстве быть такими, какие есть, со всем мнимым несовершенством. Если человек открыт, откровенен, чист – он Совершенство.
В природе нет ничего порочного и некрасивого. Знание греха и некрасоты привнесено в жизнь человеческую искусившим Еву змием. Познали Добро и Зло – получайте весь коктейль из страданий и борений плоти с духом.

Ночью не выдержала и нарушила обет «безбрачия», данный себе самой на нервной почве после последнего разговора с мужем, когда я высказала претензии в связи с прекращением им интимных отношений со мной.
- Ты сама виновата, - как всегда перевел стрелки мой стрелочник, - ты отвергла мои чувства.
- Ерунда. Я живу  с тобой под одной крышей. Я не о чувствах говорю, а об обычной потребности в сексе. Ты ведешь себя со мной так, словно моя неверность не вызывает у тебя сомнения. Может, мой образ жизни и заставляет тебя так думать, но у меня нет ни малейшего желания оправдываться. Я знаю, в чем я грешна, а в чем нет. И наказывать меня за то, чего я не делаю, лишением необходимого – это подталкивание к грани, которую я не хотела переступать, но ты меня вынуждаешь.
- Просто в сексе всё должно строиться на взаимности, – слабо возразил Гена.
- Что ты имеешь ввиду под взаимностью? - напряглась я, предчувствуя посягательство на недоступную уже ему территорию.
- Мне тоже хотелось бы, чтобы меня ласкали и целовали.
Я с трудом подавила подкативший к горлу комок. Да, с такими условиями я могу согласиться лишь в состоянии крайнего алкогольного опьянения. Что ж, придется искать альтернативу…
- Гена, для того, чтобы претендовать на мою любовь к твоему телу, его должен полюбить, прежде всего, ты сам, - как можно тактичнее завуалировала ему я свой отказ. – То, что ты сделал с собой в последние годы, это преступление. Почему ты не хочешь посмотреть на себя более критично в зеркало, почему не хочешь взяться за собственное здоровье? Это не мне, это, в первую голову, нужно тебе самому. Хотя и обо мне тоже мог бы подумать. Я выходила замуж за совершенно другого человека. Почему я должна лгать и обманывать саму себя, убеждая, что мне безразлично, как ты выглядишь?
- Я буду худеть. Всё, решено, с завтрашнего дня я сажусь на диету.
Это как обещания алкоголика с понедельника взяться за себя, начать читать умные книжки, заниматься детьми и не притрагиваться к бутылке. Для перемен внутри должно что-то произойти более глобальное, чем очередная шпилька со стороны уставшей от однообразности борьбы с самой собой в собственном неприятии близкого человека жены. Что-то должно произойти с самим алкоголиком, чтобы он бросил пить. Я видела всего парочку тех, кто смог повернуть свою катящуюся под откос тележку жизни вспять. Еда - тот же алкоголь. Если она становится твоим допингом и отвлечением от происходящего вокруг, ты от неё не откажешься.

Я затаила досаду, зажевала обиду, подумала – и ладно, что я не найду себе тело, которое захочется ласкать и целовать? Найду, конечно. Понятно, мужнино тело ответило бы большей благодарностью, но что надо с собой сделать, чтобы этого захотелось мне. Меня опять передернуло. Раз в месяц ещё куда ни шло, когда от желания хоть на стенку лезь, можно и зажмуриться. Что же этот гад со мной сделал?! Я не о муже, я о Минотавре. Так отравить меня своей ядовитой кровью. Летнее головокружительное неистовство, я прошлась по телам как по полю с черепами после смертельного сражения. И ни в одном пиршестве не поучаствовала. Отдавалась легко и без зазрения, получая удовольствие от того, что меня желали и брали, совершенно не тяготилась раскаянием, ни прикосновением, ни поцелуем не осквернила своих истинных желаний. Я брала, вбирала, наслаждалась, но ничего не давала взамен, НИЧЕГО. Я позволяла им быть со мной, но их не была. Не участвовала в пиршестве плоти, лишь наблюдала за чужой страстью. А после приехала к батюшке и одарила его остатками с этого содомского стола, совратив на совместный полет к оставленным им много лет назад погасшим звездам.

В машине, мы возвращаемся домой со спектакля, неожиданно прорвалось раздражение. «Подавленное либидо», - остатками здравого смысла успела подумать я, но язык уже несло.
- Мне нужен просто секс. Без всяких ультиматумов типа, будешь целовать и ласкать, тогда дам. Мне не нужны эти ультиматумы, я не хочу тебя уговаривать всякий раз…
- Это ты меня уговариваешь? – изумился почему-то муж.
- А ты хочешь сказать, что инициатива исходит от тебя?
- Ты же знаешь, я всегда могу, всегда хочу.
- Только почему-то происходит это  у нас с тобой только тогда, когда я начинаю «уговаривать» тебя, как кисейную барышню. А то, что мне надоела такая модель сексуального поведения, ты не думаешь? Мне надоела роль завоевательницы, я хочу, чтобы меня хотели  и брали, а не так, словно я выпрашиваю подачку.
«Ого, как меня понесло, - остатками умной бабы, которой приходил стремительный конец в этом беснующемся теле, подумала я. - Ещё немного и я, в очередной раз, выдам себя с потрохами». Стоп!
- Я согласен, - напоследок кивнул муж, - что если каждому упереться в своем и не проявить желания прийти к чему-то приемлемому для обоих, ничего хорошего не получится. Надо меняться.
- Если бы твоё «надо меняться» ещё имело бы под собой реальное желание перемен. Всё ведь будет так, как всегда. Наше «меняться» означало всегда, что я переделывала себя, перекраивала так, как удобно тебе, подавляя собственные потребности, что-то менялось, но это совсем не то, чего я ожидаю и хочу от жизни.

С чувством глубокого неудовлетворения я покинула машину и пошла впереди него к подъезду. Недоделанная математика младшенького. Уже глубоко заполночь мы довычисляем с ним наименьшие общие кратные и наибольшие общие делители. «Хотя бы раз напрягся, помог ребенку в моё отсутствие. Нельзя же до такой степени самоустраняться от их воспитания», - в сердцах довершаю распятие его ко мне лояльности. Разве можно любить и желать женщину, которая ничего хорошего в тебе не замечает? Конечно же, это утопия. Я сама расчленила его ко мне любовь и страсть. Сама этими вот руками и этой вот головой с тараканами.
Уложила всех спать. Дотравила свои легкие ядом «Мальборо». Кажется, яду во мне теперь достаточно, чтобы вызвать внутри себя к жизни зверя из мира, где обитает душа моего Минотавра. Слышишь, мой Легионер, я приношу тебе в жертву этого агнца. Сейчас я подвергну распятию на жертвеннике нашей с тобой страсти его плоть. Вот так, алчно, жадно, ненасытно, со всем неистовстом неудовлетворенной, отвергнутой тобой, моей плоти. Я буду терзать его тело, потому что твое тело мне недоступно…

Изнеможенный он откидывается на подушки. Второе восхождение к сияющим вершинам ему оказалось не под силу. Ему не нужно меня так много. А кого-то другого на моём месте нафантазировать не хватает бесчестия и развращенности. Не беда. Я удовлетворилась полностью. Открыла глаза и осмотрела поле нашего сражения. Смятая постель, обессиленное тело на полкровати. Как он огромен. Закрыть глаза, не видеть. Я целую благодарно. Везде. Спасибо, что ты есть. Что мне есть с кем стравить невозможно горячее бушующее внутри пламя. Оно выжгло бы мне все внутренности. Теперь я могу протянуть ещё немного до встречи с более сильным и неутомимым соперником.

Утром, не открывая глаз, как же все пресно! Секс без любви – выдохшееся пиво. Пить можно – вкус тот же, даже захмелеть на какое-то время. Но как же противно тянуть эту мочу, чтобы получить хоть что-то взамен наслаждения вкусом и запахом.
Эрзацлюбовь – секс с кем попало. Так я написала в отосланном тебе рассказе. Ты хоть понял, о чем я говорила, возражая тебе? «Заниматься любовью» – это не любовь, это скотское порабощение духа потребностями плоти. С кем попало… Задавить в себе чувства, мысли, страсть и двигаться в такт раскачивающемуся маятнику, подвешенному где-то на недосягаемой для осознания высоте – «мы все звери, мы все животные, нет никакой любви, есть только секс, это делается так – туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда»… Дурь! Расшибить себе голову о твою бесчувственность. В животном царстве нет любви, есть повиновение инстинктам и приятным для нюха запахам. И всё. Никакой любви. Из этого царства пришел ко мне мой мучитель? У животных в члене – кость. Чтобы всегда стояло, когда запах соответствующий. Человеку зачем-то была усложнена задача возбуждения и соития. Зачем же отказываться от усложнения? Добровольно признавать свою неспособность решать задачи со многими неизвестными и переходить в класс для альтернативно одаренных? Как можно отказываться от чувств? Не понимаю…

1 декабря. Пятница.

- Привет, ты где?
- Я у Наташки, жду, муж должен за мной заехать.
- Я подойду к вам, можно?
- Пусть Ирка шоколадку купит…
- Наташка просит шоколадку купить.
- Я слышала.
- И сигареты.
- И тортик.
- Коньяк у нас есть. «Жан Жак». Шоколадку и торт маленький «Киевский».

Наспех доделываем математику с младшеньким. Попутно дописываю последние строчки. Разбередила себя ими до состояния легкой ярости. Надо развеяться слегка в компании людей.
 
- А что празднуем?
- День рождения моего бывшего мужа.
- Он будет?
- Нет. Но мы все равно празднуем.
- Понятно. Иду.
По дороге набираю смску Миннезингеру. Давно не виделись, по подворотням встречаться не имею ни малейшего желания, на что-то другое – у него нет средств. Так что лучшее – примирение в стенах Наташкиной квартиры. Он долго не отвечает. «Наверное, ты умер», - подвела черту я и расслабилась. Мы потихоньку отхлебывали коньячок, смелели в откровениях. Натали, как всегда, устроила мне допрос с пристрастием. Я отшучивалась и отстреливалась, но рассказывала всё. И про расставание, и про новые похождения. Про поездку в столицу.
- Танюха говорила, что ты делилась, что такой некомфортной поездки у тебя ещё не было, но подробности не рассказывала, сказала, что приедешь, все расскажешь сама.
- Не то что некомфортной. Скорее, получила совсем не то, чего ожидала. Ехала развлечься и отвлечься от грустных мыслей, а получила такой заряд чужих проблем, что загрузилась ещё больше. Но не жалею.
- Значит, другая миссия была.
- Да, скорее всего.
Наконец, пришел ответ Миннезингера. Нет, не умер, спасся молитвами чьей-то доброй души. Минут через сорок, соиспросив позволения присоединиться к нашей компании, он стоял на пороге с просветленным лицом и полным пакетом еды и выпивки. Марго успела ретироваться: «Не хочу обострений с Владом». Мы опять соображали на троих. Он долго рассказывал весёлую историю о том, как перевозил свою лодку со старого причала.
- Это я к тому, - он, наконец, закончил свою бесконечную повесть с чуть ли не смертельным для себя исходом, повернулся ко мне и произнес то, что можно уже было и не говорить, я поняла и так, - что бережно хранимая сумма на восстановление судна ушла на переезд.
- А кататься мы на лодке будем? – возмутилась Натали. – Зачем её было перевозить, если она всё равно будет стоять на берегу?
- Видишь ли, Наташа…
- Наташ, Володя, я почему-то даже не сомневаюсь в этом. Корабль поплывет.
- Милая, я потратил всё, что ты мне давала на ремонт, на переезд.
- И всё равно, поплывет, - упрямо повторила я.
Я «подарила» ему тогда эти деньги, чтобы откупиться от него, не особо рассчитывая на их возвращение, хотя мы и разыграли сцену с расписками. Я играю на его чувствах, возвращаю, обнадеживаю, но не могу одаривать собой бесконечно. Приходит пресыщение. Не в силах скрывать истинные чувства, перевожу отношения на денежную колею и исчезаю.
Равнодушно внимала его рассказу, но смотрела на него уже без прежнего неприятия. Прошло достаточно много времени со дня последней встречи, я даже немного соскучилась.
- Я безумно скучал по тебе.
- Даже решил, что я тебя бросила?
- Да, был уверен в этом.
- Но мы же договаривались, что это у нас до гробовой доски, ты забыл?
- Помнил. Но не верил, ты же сказала потом, что ты предатель, что бросаешь без всякой жалости.
- Да, говорила. Я просто кошка, которую нельзя удержать насильно возле себя. Я там и с тем, с кем мне хочется быть.
Утешаю, обнадеживаю вновь, возвращаю в свое лоно. Но ничем себя не обязываю. Просто мне нужно, чтобы он мне верил и ждал. Даже если мои появления будут редки и обрывочны.
Договариваемся встретиться в субботу, чтобы ехать в бомжатник, где теперь живет его лодка. Обещаю, но не обязываю себя.
- Всё может измениться. Всё-таки суббота, выходной. Выходные – время моей неволи в семье.
Соглашается. Он со всем соглашается. Ради этого воровски выхваченного из моих губ поцелуя, ради этого робкого, но настойчивого прикосновения к руке и крохотной надежды увидеться вновь, он готов жертвовать собственным покоем. Уже за одно это – бесстрашие любить, довольствуясь малым, я согласна одаривать его своими милостями. А в чем они мои милости? – снисходительная любовь на одно мгновение, в минуты собственной слабости, когда мне плохо и одиноко, когда я отвержена и повержена в печаль, когда мне всё равно на чьем плече утешиться. Пусть будет рядом такой вот верный, мчащийся по первому зову Алигьери. В таких Миннезингеров превращаются многие Минотавры. Со временем. Когда, наконец, осознают, что единственное, что стоило их душевных затрат на этой земле – это любовь. Единственное, что при всей своей зыбкости и ненадежности – постоянно…


*        *        *

Москва.

Билеты уже на руках. Я больше не сомневаюсь, что мне эта поездка просто необходима. Я действительно слишком погрузилась в переживания из-за разрыва с В. Вытрясти себя из сплина не получается, только полным погружением во что-то совершенно иное.
- Поедешь, потрахаешься всласть, - напутствует подружка.
- Шутишь? Я уже забыла, как это делается. Да и что-то такое после общения с батюшкой произошло, отпустил старые грехи, а новых не хочется наживать. Как отсохло всё.
- Да ладно, - не верит мне Марго. Впрочем, и сама себе не очень верю. Знать бы, что будут ждать, желать, уговаривать, глядишь, и уговорилась бы. Легко.
- Предчувствие какое-то, что не все сложится, как хочется.
- Ты Мише сообщала, что едешь?
- Нет. И он, гад, знает, что я сейчас в Москве должна быть – я же ему не говорила, что перенесла свой приезд на неделю, - и не позвонил ни разу. Так что, ну его на фиг. Впрочем…
Я быстро переигрываю в голове ситуацию и набираю Федора.
- Привет, Федь. Тебе Мишель не звонил?
- Звонил. Спрашивал, Ирина там возле тебя? Я удивился. А он, а когда она будет. Тут я вспомнил, что ты говорила, чтобы я не сообщал ему, когда ты приедешь. Не знаю, говорю, Леночка, знаю, в среду приедет, а про Ирину не знаю ничего.
- Хорошо. Значит, всё-таки звонил, искал. Ну ладно. Передавай ему привет, если увидишь. Я в субботу приеду.
- Отлично, мы тебя встретим.
- А Лена когда обратно едет.
- В воскресенье.
- В воскресенье?! Федя, вы меня без ножа режете, я-то хотела с вами до среды побыть. Как же так…
Я расстроилась. Без Елены Прекрасной моё пребывание в Фединой квартире будет выглядеть слишком двусмысленным. Ещё бы он один. Но престарелая хозяйка. Придется мыкаться по друзьям, у кого можно безболезненно перебиться с ночлегом. Позвонить Мишелю? Он так рвался поселить меня в своей мытищенской берлоге летом. Не ослабело ли его желание? Тем более, искал меня возле Феди.
Не задумываясь, набираю его номер. Уже пятница, вечером поезд, можно выходить из засады. Трубку долго не поднимают. И вдруг детский голос… Я пропала. Как? Почему? Оставил телефон дома? День на дворе, он никак не может быть дома. Ночная работа? Да, он что-то говорил об этом, но она должна была закончиться неделю назад. Я представила в одно мгновение, как его жена подходит к жужжащему телефону, видит на панели знакомый до боли номер её мучительницы и не находит ничего лучшего как дать трубку ребенку – ответь. «Аллё», - голос дочки был для меня сродни грому среди ясного дня. Я молча положила трубку и чертыхнулась, представив, какой разнос устроит моему пажу его Виржиния Непорочная. Мишу из актива встреч можно было вычеркивать. Его будут пасти и отслеживать каждый вздох. Лучше даже ни на что не настраиваться.
Кто остается? Л.А., Кот и Вдовец. Да, не густо. И ещё под большим вопросом, настроены ли они на то, чтобы принять меня на ночлег. Пускаю все на самотек. Никогда ещё Москва меня не подводила. Выплыву как-нибудь. В конце концов, поселюсь в Загорске у Кота на все три дня.

Едва успевая, летела на вокзал после занятий. Вагон, переполненный респектабельностью мужского рода. Взмыленная и пахнущая далеко не духами, последний флакончик опустошен во времена уже давно мною забытые, заскакиваю чуть не в последние минуты. Распахиваю пальто. Жарко. В поезде – одни мужики. Верхняя полка. Хоть бы один предложил поменяться местами. Хвосты пушат, заискивают и заигрывают, претендуя на женское внимание, а взгромоздиться в поднебесье, уступив даме диванчик, – кишка тонка, эх хрены вы старые, не ваша ягода-малина, хлопайте уже своими увядшими крылышками перед своим сухостоем, сухофрукты вы вялые. Да, возраст попутчиков не располагал к подвигам. Затихла наверху. Надо постараться выспаться, предстоит полубессонная ночь с таможнями и весь день в Москве на ногах…


*        *        *

В первых рядах выскакиваю из вагона – и никого. Я  растерялась.
- Федь, только не говори, что вы встречаете меня на Курском вокзале.
- Нет, Ириш, всё нормально, мы здесь, рядом, застряли в пробке перед самым въездом на вокзальную стоянку.
Жду. Уже почти все пассажиры разбрелись. Погрустнела. Вот и он.
- Слушай, я уже дважды в вагоне тебя искал, перрон весь обежал, ты где пряталась?
- Стояла на одном месте, Федь. Ты просто меня в толпе не заметил.
- Ну, да, одета ты непривычно.
- Серенько?
- Да, совсем не так, какой привык тебя видеть.
- Так это же маскхалат  - униформа для столицы. Из вражеского же государства приехала.
Почти бежим к стоянке. Как же я рада видеть Ленку! Только расстались, казалось бы, но не откликнуться на её влюбленный блеск в глазах. Красивое, благодарное, щедрое. И Федя. «Ребята, я вас обожаю. Мне так без вас плохо. Можно я буду жить с вами на старости лет?» - «Конечно!!!» - радостно откликаются хором мои питомцы. Я их сваха. Сделавшая невозможное – свела два мира, которые никогда бы не пересеклись, если бы не встретились мы с Мишелем. Пока нас трясло и колбасило, рядом за этими страстями неимоверными наблюдали два одиноких существа. Федя в Москве утешал Мишу, я в Харькове плакалась Елене Прекрасной. В какой гениальной голове возникла идея познакомить их между собой? Да, это была наша вторая встреча с Мишей, в «Макдоналдсе», мы истекали желанием, приткнуться было некуда, в квартире, которую он опекал, вселились на лето хозяева. Мы выясняли отношения горячо и не слишком радостно. С тем, что происходило между нами, надо было что-то делать, на что-то решаться. Расстаться? Об этом даже подумать было невозможно, найти друг друга после стольких лет и разбежаться? Вместе? Столько сокрушить вокруг себя чужих жизней. Мы устало и обессилено сникаем над своими бутербродами. «Что делать». Уже даже не вопрос, а риторика. Пытаться жить, как-то пытаться жить. Слишком сильно желание друг друга, не сдержаться, хлюпает и течет по ногам. «А кто такой Федя? Расскажи о своем друге», - пытаюсь я отвлечься от односторонней направленности наших с ним похотливых мыслей. Он рассказывает. Дважды женат, парень чудный, но не везет ему. Миша смотрит на меня. «Ему другая женщина нужна… Но она уже дважды занята». Благодарно внимаю комплименту. Федя нравится, нравится очень. Миша – это совсем другое, это душа. Но если бы пришлось искать себе мужа, я бы выбрала Федора. Для жизни нужны Феди. Но и место мужа у меня вроде бы тоже пока занято. Так и получилось, что на свое место примерила подружку. Я собиралась взять её с собой в Москву в первый свой приезд, когда мы только-только списались с Мишей.
- Я никогда дальше Харькова не ездила, - пропела Леночка.
- А хотелось бы?
- Я боюсь ездить. Но с тобой, наверное, было бы не так страшно.
- Так поехали. Ты девушка свободная. Я тебя со своим старым другом познакомлю. Он молодой, как раз тебе подойдет. Если честно, я боюсь к нему одна ехать. Он когда-то очень влюблен в меня был. Мало ли, за душевными разговорами найдет на него что-нибудь такое, приставать начнет. Мне это совсем не нужно, а так я тебя – симпатичную и молодую вместо себя. Ты как?
- Запросто! Ты меня сватаешь? – засмеялась Лена.
- Скорее, перестраховываюсь от всяких ненужных мне неожиданностей.

И всё-таки к Мише я поехала одна. У Лены не сложилось. А я попалась. Именно через душевные разговоры. Слишком давно никто меня не слушал и не понимал так, как этот повзрослевший мальчик. Падение было неминуемо подготовленным всем моим предшествовавшим встрече «счастливым» супружеством. Я просто не подозревала, насколько была несчастлива.

А Лену мы с Мишей начали знакомить с Федей. Уже вдвоем.
- Вы будете свидетелями на нашей свадьбе, - говорят они, - без вас, наших Ангелов, мы никогда бы не встретились.


*        *        *

- Ну что, девчонки, куда едем?
- А какие предложения?
- Сначала ко мне домой, чуть отдохнуть с дороги, перекусить и в путь.
- Перекусить можем уже прямо сейчас, - возразила я. – Мне Маргоша в дорогу ром «Туземский ум» дала. Лен, ты как?
- Сейчас стаканчики достану. Федь, ты не против, если мы начнем?
- Пожалуйста, девочки, всё, что пожелаете. Я всё равно за рулем. Отдыхайте, расслабляйтесь.
Ром быстро затуманивает грустные мысли в голове, растекаясь приятным теплом по всему телу.
- Кайф какой! Как я о нем раньше не вспомнила? Продолжим?
Мы потихоньку входим в расслабленное состояние.
- Федь, позвони Марату, пусть он Мишку наберет, сообщит, что я приехала.
- Марату?
- Да, я здорово погорела со звонком. Попала на жену. Так что, скорее всего, его теперь пасут. И в опале и ты тоже. Просто позвони, привет передай. А там, может, он сможет оторваться от преследования, наберет тебя. Хоть парой слов перебросимся.
Вечером, когда мы уже вовсю пировали у Феди в офисе, Миша действительно позвонил. Они о чем-то переговорили с Федором. Потом он передал трубку мне.
- Тебе сильно попало?
- В общем-то, да.
- Извини, я никак не думала, что нарвусь на твою половину. Надо было воздержаться от звонка.
- Как ты?
- Уже нормально. Веселимся вот. У тебя получится вырваться хотя бы на чуть-чуть? Просто увидеться?
- Попробую.
В голосе энтузиазма – ноль. Я сникла.
- Ладно, дружочек, как знаешь. Я очень хотела тебя увидеть. Кстати, 21-го твой день Ангела, будем праздновать. На всякий случай, разреши тебя поздравить заранее. Вдруг больше не увидимся.
- Да…
Я совсем обескрылилась от его затяжных пауз. Голос сухой. Никакого огня, ноль желания.
- Ладно, не парься, - обрубила я резко, внезапно обозлившись на него. – Живи. Ты мне ничего не должен. Пока.
И положила трубку.
- Поговорили? – вопросительный взгляд обоих. - И что он, встретитесь?
- Ну его в жопу. Опустил настроение ниже плинтуса. Никуда он не приедет. Сидит, трясется, жене в глазки заглядывает. Совет да любовь! Я туда не полезу больше.
Недолго думая, стерла из памяти телефоны всех – и его, и Светкин, больше двух лет они пачкали мою записную книжку. Хватит. С трусами и лжецами, а также со сварливыми женами дел никаких иметь не хочу. Впрочем, к концу поездки оттаиваю. Мы сидим с Федей в его машине, он провожает меня, несколько минут, чтобы сказать главное.
- Ты передай Мише в двух словах, что все мои обиды на него – пустое. Я все равно никогда не встречу человека, с которым мне было бы также легко и просто быть собой, как с ним. Любовь? Не знаю. Это что-то другое. Я принимаю его таким, какой он есть, со всем, что ему дорого, что он не может оставить просто так. У него не получается по-другому. Он не решается отвоевать себе пространство, в котором мог бы существовать без обмана. С самого начала не сумел себя поставить так, чтобы жена считалась с его чувствами. Приходится так, тайком, с оглядкой. Я всё понимаю. Не принимаю, но понимаю. И всегда буду рада его видеть. А звонить больше не буду. Стерла его телефон, чтобы вдруг не расчувствоваться, не расслабиться. Есть ты, есть Лена, мне этого довольно. Передашь?
- Да. Ты не расстраивайся так. Он слабый и очень добрый человек.
- Я знаю. Пусть знает, что он нужен мне живым.
- Ты что-то такое говорила странное, что он руки на себя может наложить?
- Увы. У него это звучало как-то. Я испугалась. Не хотелось бы, чтобы он когда-нибудь сорвался. Не хотела бы быть косвенной причиной суицида. А конфликты с женой часто доводят его до исступления, что послать всё в тартарары. Передай ему, что он мне нужен живой. Пусть даже никогда его больше не увижу.
Федя понимающе кивает.
- Я не буду так подробно, как ты только что сказала.
- Да, в двух словах. Я не обижаюсь. Всё понимаю…

Я отпустила Мишу в свободное плавание, снабдив парусами надежды и послав вдогонку ему попутный ветер. Если суждено, ещё встретимся. Ему тяжело выплывать, он слишком много нагородил лжи. Я не скрывала от мужа ни своих чувств, ни страданий. Вернувшись домой, была застигнута врасплох его вопросом: «Ну и как там Миша? Вы же встретились?» - «Нет, мы не встречались». И, не вдаваясь в подробности, спокойно рассказала и о летних наших с ним встречах, и о его конфликтах с женой. Я же знаю, что она держит моего супруга в курсе всего, что выуживает сама из Интернета, из допросов с пристрастием. Начни я изворачиваться и лгать себе в оправдание, уже давно запуталась бы в собственной легенде. В обнимку с правдой намного проще жить. Принимай меня такой, с той жизнью, какой я живу. Нет? Больно? Тогда ни о чем не спрашивай. Или уходи, если услышанное несовместимо с твоими представлениями о моих пред тобой обязанностях. Верность? Мы слишком долго живем вместе. Смешно расходиться из-за того, что на пороге двадцатилетия нашей совместной жизни, я вдруг перестала прятать свои привязанности. Они всегда у меня были. Всегда компенсировали мне отсутствие теплоты в наших с ним отношениях. Да, до крайних вещей не доходило. Я сохраняла телесную верность браку. Но дальше в такой верности необходимости не вижу. Наши интимные отношения с мужем перешли в плоскость общения, а на физическом плане я все та же глубоко неудовлетворенная женщина. И если у меня сейчас появляется время от времени возможность как-то восполнять эти пробелы, я не вижу смысла в отказе от того, что мне  необходимо. Нельзя всю жизнь жить и уговаривать себя, что мне это не нужно. Я могла задурить себе голову в молодости, доверяя всяким религиозным и морализирующим утверждениям, что секс – это что-то второстепенное и несущественное. Жизнь показала обратное, из-за невостребованности моей женской природы мужем, накопленное годами неудовлетворение естественной потребности привело к тому, что первое же интимное приключение развалило мой брак. Не на том фундаменте я его построила. Нельзя строить на отказе. Только на согласии. Теперь это здание – моя семья -  держится только на том, что я подпираю его всевозможными увлечениями на стороне. И чем их больше, тем легче мне удерживать себя в рамках семьи. И только появление Минотавра всерьёз нарушило эту далекую от совершенства конструкцию. Мне впервые за много лет опять захотелось быть верной. Но не мужу. А Ему, Минотавру…

*        *        *

Но для такого шага нужно, чтобы оставляемая мною семья, где моя верность невозможна, во мне больше не нуждалась.

*        *        *

В офисе мы были не одни. Пришел Костя. Теперь уже в гости. Сменил место работы. Теперь чем-то там заправляет на «Мосфильме». Не очень вникаю, но многообещающе напиваемся по поводу будущей экранизации моего ненаписанного романа. Светловолосый Юрий, о нем наслышана ранее – живущий в Москве киевлянин. Мы опустошаем вчетвером емкость с украинской горилочкой и пристраиваем свои пьяненькие голоса к музыке, звучащей из компьютера. Прекрасная заглушает всех нас громким оперным сопрано, но в мелодию не попадает ни единой нотой. Юра меняет песни молодости на песни детства и тактично выключает её из звукового ряда. Эти песни незнакомы ей, зато наконец-то хорошо слышны наши с ним голоса. Мы хорошо спеваемся, вот уже и пританцовывать начали. Вот и волна легкой влюбленности набежала. «Как ты мог прятать от меня такую девушку?» - Юра укоризненно выговаривает Феде за бесцельно потраченный год нашего с ним незнакомства и пристраивается своим возбуждением ко мне на весь оставшийся вечер. Мы едем в уже знакомый по прошлому году бильярдный клуб. Но к игре так и не приступаем. Заедаем, наконец, едой выпитое с утра. Я очень устала – бессонная ночь в поезде наваливается усталостью на веки, и я засыпаю прямо на стуле, подперев голову рукой и отвернувшись от ребят к залу, скрываемая импровизированной ширмой из цветов. Меня не трогают. Юра бережно хранит мой сон, не подпуская никого с гениальными идеями растормошить и вдохновить. Он уже присвоил себе права на эту дремлющую женщину, и она согласилась быть его. На вечер. Мы возвращаемся в офис, ему надо закончить работу с лифтами. «Может, останешься у меня?» - предлагает он тихо. «А после? Ты закончишь работу и пойдешь домой к жене. А я до утра останусь здесь одна?» Он в смятении. «Давай как-нибудь в другой раз, - закончила я, - совсем не хочется оказываться в глупом положении наутро».
- А Юра запал на тебя, - шепчет Лена. – И Федя обратил внимание.
- Мне он тоже понравился.
- А что же ты с ним не осталась?
- Лен, я бы очень глупо чувствовала себя наутро, проснувшись в одиночестве на складе. Зачем мне нужны эти левые приключения? Понравилась, значит, встретимся ещё. И не раз. Вот в Киеве и встретимся.
Мы увиделись ещё раз через день. Когда утомленная несовпадениями и невстречами, распестрившими моё пребывание в Москве, уставшая и промокшая, я вновь оказалась на работе у Феди.
- Ты?! Боже мой, какие люди! – Юра радостно расплылся и засуетился, доставая какие-то сырки и бутерброды, чтобы накормить потерявшуюся в ненастной столице уже почти любимую женщину. Благодарно внимала его заботам и оттаивала, оттаивала. Мне очень радостно было видеть его всё такое же влюбленное, как и в ту ночь, сияющее лицо.
- Мы ещё увидимся?
- Ты так долго не уходишь? Наверное, ждешь прощального поцелуя? – Я подошла ближе, - придется тебя поцеловать, чтобы не думал, что я ничего не помню и целую только в полубессознательном пьяном состоянии.
Обнимаю, он прижимается, как тогда. Горячее, сильное, желанное мужское тело. Целуем друг друга в губы. Хорошо!
Конечно, встретимся. Здесь есть чего хотеть. И этого «хотеть» очень много. Ух, кровь забурлила как!

Мы вызванивали в первый день и Шаркова, и Балацкого, но не срослось. Сын Андрея угодил в какую-то аварию. Мы так и не встретились. С Балацким перезванивались всю мою поездку. «Ладно, Ируня, ещё получится. Жаль, конечно, но что-то не совпало». Смешное прозвище придумал «Ируня», так меня ещё никто не называл. Я так боялась возвращаться к нему после той последней встречи, когда я подарила ему первую часть своей книжки. Он ранимый, тонкий, умный, но и достаточно циничный человек. Как он отнесется к тому, что я пишу? Ведь это очень откровенное признание в том, что все, что есть во мне – вот тут, на бумаге. Без прикрас и тайн. Пока я молчала в их компании, меня хотя бы считали умной. Теперь я раскрылась, выговариваю все свои тайны, лишаю себя всех покровов, о которых говорят, что в женщине всегда должно оставаться что-то недосказанное, загадочное. Я лишаю себя возможности быть загадочной и интересной в надежде, что не ошибаюсь, что максимальная моя открытость и откровенность может стать большей загадкой, чем завуалированная игрой тайна. Тайна? А в чем она? И что такое может быть в женщине неразгаданное. Вот я тут, у вас на ладонях, повернуть и так и этак, любой ответ на любой вопрос. Вам стала понятнее женская душа? Сомневаюсь. Текуча, переливчата, игрива, непостоянна. Моя загадочность в открытости. Я влюбляю в себя не тем, что во мне невозможно объяснить, а тем, что, объяснив, невозможно приручить и подчинить себе. Чем больше познаю себя, тем больше понимаю, что никто надо мной не властен. Может, в этом причина моего одиночества?
«Ируня». Стало тепло и волшебно радостно, мне показалось, он принял ту частичку моего внутреннего мира, которую я подарила ему летом…


*        *        *


К Геше Коту ехать не решилась. Это означало бы поселиться у него. А поселиться, значит жить. Возможно, включая и близость. Я ведь позволила ей быть в нашу последнюю встречу. Как объяснить ему, что это было так, попутно тем настроениям. Сейчас я приехала совсем с другими насекомыми в голове. Сейчас я вся в оплакивании своей неудачи с В. И подавлять этот плач близостью с другими во мне нет ни малейшего желания. Я не хочу его забывать. Я хочу страдать, ковыряться в своих ранках с упоением и разбирать на перышки свои крылышки, которые придется на время запихнуть в платяной шкаф. Кот прозорливый и догадливый, он просечет моё одиночество и обязательно найдет нужные слова и вести себя будет так, что я растаю и расквашусь, а к ночи пойму, что я пленница его обожания. От него уйти будет почти невозможно. Миши нет, других не завела, я действительно стану загорской пленницей. Нет. Я как-нибудь перетопчусь на улицах сырой Москвы. Не может быть, чтобы никто меня нигде не ждал и не хотел…









































Тетрадь 27. Продолжение…


8 декабря 2006г. Пятница.


Опять пауза, опять возвращать себя к покинутым страницам.

Москва.
… Коту позвонила лишь в понедельник. «Абонент заблокирован», - металлическим голосом ответствовала мне трубка. «Вот и замечательно», - подумала я и исключила его из своего общения. С этого я начинала все свои дни в Москве, звонила ему, успокаивалась безответностью телефона, жила дальше. Другими. Он был не нужен. Сейчас – не нужен. Номер домашнего телефона Кота у меня был, но его игнорировала. Приеду домой, позвоню, скажу, что попытки связаться оказались безуспешными, а на домашний не звонила, якобы забыв телефонный справочник дома. Пусть маленькая ложь спасет меня от большого разочарования. Мне не хочется портить то впечатление, что оставила в его душе после летнего откровения.

Набираю один за другим номера. Тишина. Никого нет. Балацкий сможет встретиться со мной только завтра, значит надо успеть вернуться от Л.А. к обеду. Но ведь ещё целый день сегодня! Я в отчаянии. Вернуться в только что покинутую Федину берлогу – напрячь собой старичков. Они ничего не говорят мне, но неким недовольством моим присутствием в их доме перенасыщен воздух в их нищей квартирке. Нет, возвращаться не могу. Куда же деть себя? Ненужную никому. Вздохнув, набираю Андрея С. Молодой спокойно-грустный голос.
- Ты можешь приехать? – спрашивает он. – Я взял отпуск на неделю. Прячусь от всех дома. Не могу никак войти в русло. Депрессия какая-то беспросветная. Или давай в Москву приеду. Ты где сейчас?
- Стою под дождем возле дома, где мне не очень рады. Могу приехать прямо сейчас.
- Приезжай. Набери меня, когда будешь подъезжать.
- Говори, как к вам ехать. Впрочем, Обнинск. Знаю, на пути в Калугу. Жди. Я еду.

Неожиданное разрешение проблемы ночевки. Андрей предложил остаться на ночлег у них. Я мало задумываюсь о том, что у него дома малолетние дети, меня больше озаботило то, чем завершится наша встреча. Мужчина, потерявший жену. Что предшествовало этой потере, я понятия не имею. Я вообще его почти не знаю. Помню только строки из его летнего письма: «Забыть тебя нереально». Это было приятно и щекотливо, что за образ жил в их с Леной голове все эти годы? И какое отношение этот образ имеет ко мне настоящей – и сегодняшней, и вчерашней. Еду.
Ныряю в метро. Бесконечное путешествие по московской подземке через весь город к автовокзалу, откуда я летом мчалась к своим школьным друзьям в Калугу. Пиля. Да, Пиля тогда очень весело подшутил, оставив меня в Химках в  недоумении. Беззлобно, тепло вспомнила своего неожиданного ревнивого воздыхателя. Ему тоже успела позвонить сегодня с утра. Просто так. Отметить свое присутствие. «Здравствуй, любимая моя», - проворковала трубка Пилиным баритоном. О том, о сем. Как там Юрка? Жив ещё? А что ему сделается. Нет, Юрке звонить не буду, не до него. Отставим все эти экстримы до лета. В Пилины планы я, как и он в мои, не входила, поэтому звонком всю взаимность исчерпали.
 «Теплый стан». Приехала, наконец. С трудом ориентируюсь, в какую сторону идти к вокзалу. Иду наугад. Оказывается, верно, только не по той стороне проспекта. Разворачиваться сходу? Утренний чай, так пришедшийся кстати с похмелья, стёк ближе к нижним конечностям, сузив поток моих мыслей к одному, где бы его оставить. Заскочила в подвернувшуюся кафешку, заказала кофе, закурила. Сегодняшний день пристроен. Что будет при встрече? Не хочу об этом сейчас думать. Все мысли убого праздны. Я давно не видела Леночку, мы расстались с ней на заре моего замужества. Переписывались недолго, о её жизни я ничегошеньки не знаю. Приеду, увижу, как она жила, может, что-то пойму. Может, проникнусь. Пока же, голая констатация – её больше нет, я еду встречаться с её мужем, в общем-то, готовая на всё. Зачем мне это нужно? «Лен, я знаю, ты где-то рядом. Ничего глумливого в душе не имею. Но, если ты все-таки рядом, не суди меня строго, если что-то перейдет рамки общепринятых приличий. Я так мало придаю теперь этому значения». Я разговариваю с ней. Странно, не могу представить её отсутствующей на этой земле. Действительно, странно. Жившие навсегда остаются живыми, пока не уйдет последний, кто помнил их. Я своими записками продлеваю свой короткий земной век. Неужели я пишу, чтобы обессмертиться? Смешно. Но похоже на правду. Зачем мне собственное бессмертие, когда меня не будет?
Автобус уже выезжал за ворота автовокзала, когда я подскочила к его дверям. Успела! Полупустой, со сломанными сиденьями. Взятая книга отложена в сторону, не читается. Голова полнится совсем другим. Набираю смску Андрею: «Еду. Просчитай, через сколько автобус будет у вас». Всю дорогу смсим друг другу, предваряя встречу. Интересно, я узнаю его? Видела раза три, не больше. Согласиться разделить горе с человеком, которого даже не уверена, что вспомню? «Ты где?» - в последний раз вспыхнул экранчик, когда автобус сворачивал с трассы. «Уже почти на месте». Не узнать было сложно. Те же черные глаза, та же спортивная подтянутая фигура, очень грустный, но твердый взгляд. «Как добралась?» - «Спасибо, нормально». Дружеский поцелуй, легкое объятие, как давно и близко знающие друг друга люди. «На кладбище заедем?» - «Конечно» - «Тогда завернем, купим цветы» - «Хорошо».
Садимся в его машину. Хорошее, дорогое авто. Значит, достаток, успешность. И все-таки, не жилось. Что-то не склеилось.
- Мы давно не общались, вы давно переехали?
- Да, в девяностые.
- Здесь ещё кто-то есть у тебя?
- Да, родители, сестры. Вся моя семья. Сестра Лены квартиру недавно купила. Обещалась приехать на днях, но почему-то не приехала.
- Она где сейчас?
- Всё там же, в Ленинске. Всё в той же квартире. Развелась с мужем.
- У них ещё тогда были сложные отношения. Я помню.
- Алла сложный человек сама по себе. Очень жесткий.
- О Лене такого не скажешь. Что же произошло?
- Она болела долго.
- Рак?
- Нет. Душевные болезни.
Этого я предположить не могла.
Мы подъезжаем к площади, где он останавливается и ненадолго покидает машину – купить цветы.
- Я выйду покурить.
- Можешь курить в машине.
- Не хотелось бы захламлять дымом салон. Я выйду.
Жду его, переваривая услышанное. Душевная болезнь. Тонкая, ранимая, светлая. Как эта душа могла погрузиться в мрак безумия? Может, по-другому нельзя было уйти от себя? Почему-то я склонна выступить её адвокатом, чем смириться с таким приговором. Безумие – это что-то неподконтрольное. Она была умна, глубока, чувственна и очень уязвима. Но не безумна. Не верю. Это было бегство. Что её вытолкнуло из мира людей?
Андрей возвращается с огромным букетом белых гвоздик. Белое – символ чистоты и непорочности. Хорошо, что он о ней так.
Мы садимся и едем дальше. Он молчит какое-то время. Задумчив. Красив в своей задумчивости. Депрессия? Нет, он не похож на человека, снедаемого депрессией. Скорее, погружен в себя, ведущий бесконечный диалог с той, кто уже ни на один его вопрос не ответит. Чтобы не огорчить? Чтобы не ранить правдой? На все его вопросы теперь буду отвечать я.
- Мы в последнее время уже не знали, что лучше, - прерывает молчание он. – Грех, может, так говорить, но мне иногда кажется, что и ей, и нам лучше оттого, что её больше нет.
Вопросительно смотрю на него, но ни о чем не спрашиваю.
- Заключения экспертизы ещё нет, но, скорее всего, это был суицид.
- Суицид? – я прекрасно поняла, что он сказал, но мне нужно мгновение, чтобы собраться.
- Да, суицид.
- Значит, она не смогла договориться с собой, чтобы жить.
- Это была не единственная её попытка. Она несколько раз пыталась уйти. Откачивали. Железный стол. Реаниматоры. Веселые ребята эти реаниматоры. Говорю ей, Лен, за те деньги, что мы здесь с тобой за полгода оставили, можно было столько же где-нибудь на Сейшелах провести только в более приятной компании.
О её смерти мы говорим легко, обыденно. Она действительно избавила их жизнь от своей, чтобы им было легче. Им? Я ещё не знаю всех, кто остался. С чувством потери и бесконечного чувства вины за происшедшее с ней. Об этом его мысли, бесконечные разговоры с собой. Что я могу сделать? Только позволить этим монологам прорваться наружу вызревшим гнойником, чтобы они смогли перелистнуть страницу с происшедшим и жить дальше, оставив в себе только светлую память о ней…




9 декабря.
Киев.
«Ты чем занимаешься. Какие планы?» - моё сидение за воспоминаниями неожиданно прерываются Миннезингером.
«Пишу. Ближайшие часы собираюсь посвятить именно этому. Есть предложения?»
«Предлагаю выпить по 50-шке. Выходи. Пообщаемся».
Не вижу повода отказать. Уступаю компьютер старшенькому – уже давно красноречиво маячит за спиной. Выхожу. Оглядываюсь, но никого не вижу, пока прямо передо мной не возникает он. В нелепой вязаной шапочке. Не узнала бы.
- Пойдем в тот ресторанчик, где в прошлый раз были.
- Пойдем, - пожала равнодушно плечами.
Быстро минуем приличное расстояние. Он что-то рассказывает о прошлых выходных на природе. «Ты много потеряла». Не думаю. Своим ходом добираться хлопотно, если бы поехала, то только на машине, а тогда какая мне радость, вы будете пить, а я ждать, когда вы наберетесь?
- Зачем же на машине?
- Я человек подневольный. Звонок, и через пятнадцать минут должна быть дома. Выходные все-таки. Я в семье.
- Не потерпели бы?
- Я же говорю, в любой другой день – свободна, в выходные – я их.
- Вообще-то, производишь впечатление человека, вольного гулять сама по себе.
- Это только впечатление. И только в будни.
В ресторане за соседним столиком обедали сын Натали с подружкой. Девочка радостно приподнялась навстречу. Сын удивленно уставился на нас. Володя его крестный, насколько я помню. Заказываем по стопочке с лимончиком и орешками. Действительно, как простые алкаши, озадаченные с утра, где бы остограммиться. Хорош у меня кавалер! Беседа перескакивает с разговоров о только что купленном участке и предстоящем нам с мужем строительстве на мою прозу. Он в ответ на мои сомнения, что не с тем хозяином, как мой муж, дома строить, неожиданно припечатывает: «Ты уже раз уезжала в Москву замуж за другого выходить».
- Не поняла, о чем ты? – удивилась я.
- Ну, платье себе уже кому-то там заказывала.
До меня, наконец, доходит.
- Смотри-ка, помнишь. Неужто прочел?
- Конечно. Два раза перечитывал.
- Зачем?
- Я же сказал тебе. Первый раз не всё понял. Прочел ещё раз.
- Поздравляю. Тогда ты должен помнить, что объект будущего замужества я уже поменяла.
- Я помню.
По глотку опустошаем рюмки. Разговор становится всё жестче. Он явно раздражен чем-то, хотя и старается не показывать этого. Мне совсем не хочется сглаживать острых углов, поэтому внутри тоже поднимается раздражение в ответ. Разговор уже впрямую о моей прозе.
- Тетки, которые читают тебя и поют тебе дифирамбы, дурят тебя.
- Они не поют дифирамбы. Они просто читают и говорят, что прочитанное созвучно тому, что происходит у них и с ними. Я только озвучиваю то, о чем не говорят вслух.
- Ерунда! Они говорят тебе так, чтобы не говорить тебе правду. А на самом деле, они читают и злорадно думают, вот-де какая она дурочка, а мы намного её умнее живем.
Я заскучала.
- Может быть. Если кому-то легче оттого, что он чувствует надо мной превосходство, я легко уживусь с этим.
Такое превосходство хочешь иметь надо мной ты, спивающееся ничтожество, - внутри закипает огонь.
- Давай, по последней. За вас, мужиков.
- Хоть мы и все сво…- явно провоцирует меня Миннезингер.
- Ничего подобного. Я мужчин люблю. И жалею.
Мы выходим из ресторана. Что-то несущественное и совершенно не волнующее меня несет мой кавалер. Все его истории скучны и однообразно бесцветны. Трёп о каких-то пьянках, о каких-то, как и он, потихоньку деградирующих, дружках. В голове иное. Он посмел критиковать моё творение, моё детище, моё откровение. Я вся поглощена в мысли об услышанном, едком и циничном «тебя дурят». Если я поверю, если допущу хотя бы мысль о том, что смешна, нелепа, моя проза умрет, перестанет быть такой, какая она есть – честной. Я начну заигрывать сама с собой и с читателем. Чтобы нравиться, чтобы не бросили камень. Я иду и думаю именно об этом. Когда я вручала ему диск со своей первой книгой, я ждала другого, мне надо было только знать, читабельно это или нет для мужчины. Мне не нужен был подробный разбор того, о чем я пишу, не нужны были ценные указания. Никто не может научить меня дышать, а моя проза – это моё дыхание. Мне только хотелось знать, может ли это прочесть кто-то другой и хоть что-то понять из прочитанного. Я ведь не подбираю ни образы, ни слова, я пишу так, как оно ко мне приходит, едва поспевая за мыслью стучать по клавишам. Было и другое тогда. Я видела, что очень понравилась своему новому знакомому, увидела загоревшийся алчным блеском взгляд. И дала свои тетрадки, чтобы ненавязчиво намекнуть ему: «Моё сердце занято». На что он рассчитывал, продолжая отношения? Помнится, тогда он попросил показать ему мои рукописи. «Чтобы кое-что понять для себя», - объяснил он в ответ на моё недоумение. Я отказала, сославшись на то, что рукописи мои сумбурны и неразборчивы. На самом деле, каким-то шестым чувством я поняла, что доверять этому человеку не следует. Даже если он будет клясться в бесконечной преданности и любви. Алчный блеск в глазах. Вот что я увидела сразу.
- Ирка, - уговаривала меня его любимая крестная, Натали то бишь, - не упускай такую возможность. Володька замечательный мужик. Если бы ты видела его раньше. Столько юмора, столько огня. Его жизнь потрепала. Дай ему хоть какой-то шанс. Я так хочу увидеть Щербакова влюбленным. Он же явно неравнодушен к тебе.
- Не знаю, Наташ, по-моему, он просто исписавшийся гений, который увидел во мне золотую жилу и теперь хочет погреть на этом руки.
- Ты не права.
- Может быть. Но первое впечатление именно такое.
- Нет, Володька всегда был душой компании, его любили. Но жизнь личная у него не сложилась. С женой – никак. С сыном совсем нет контакта.
- Ладно. Только ради тебя, Наташа. Попробую.
Влюбленность перетекала в одержимость. Я стравляла его пыл холодностью, но возвращала вновь. Несколько месяцев такого противостояния, и вот итог. Мой романтический влюбленный Миннезингер набросился на меня разъяренным шакалом, чтобы догрызть остатки того, что не растерзало чудовище, разъедающее меня изнутри, моё любимое чудовище из мира грёз.
- Я ещё перекурю и расстанемся, - останавливаюсь возле подземного перехода, достаю сигарету.
- А ты что, дома не куришь?
- В квартире нет, а выскакивать на балкон – целое событие.
- Тогда отойдем немного в сторону, здесь не так на виду.
- Кого нам бояться?
Курим. Он что-то опять рассказывает. Совсем не вслушиваюсь в его болтовню – он, как коверный, заполняет паузы между выступлениями артистов цирка, причем заполняет совершенно бездарно.
- Ладно, очень рад был тебя видеть.
- Ой ли? Столько гадостей успел наговорить, - внезапно пробуждаюсь я от спячки.
- Гадостей? – почему-то удивился он, но сразу понял, о чем я говорю, - я просто сказал тебе, что тебя все дурят и злорадствуют за твоей спиной.
- Ну и, по-твоему, это не гадость?
- Я хочу, чтобы ты это знала.
- Я не даю читать это тем, кто будет злорадствовать.
- Тебе никто никогда не признается.
- Ладно. Тогда скажу по-другому. Моя сила в том, - я не сказала ему «сила моей прозы», хотя очень хотела сказать именно так, - что я не боюсь быть смешной и нелепой, когда пишу. Потому что я действительно смешна и нелепа для кого-то.
- Нет, девочка моя, ты не смешна, не нелепа, но, поверь мне, они злорадствуют за твоей спиной, - упрямо повторил Миннезингер.
- Володя, - я жестко посмотрела на него и отрезала, - злорадствуешь ты, потому что такова твоя суть – злая и завистливая.
- Ты просто ничего не понимаешь… - повысил голос он, завибрировали менторские назидательные нотки.
- Это ты ничего не понимаешь, НИЧЕГО! – обрубила я резко и, развернувшись, бросила через плечо, – Пока.
- Пока, - равнодушным тоном ответил он, ничегошеньки не поняв.
Я кипела, бурлила и спешила снести это выплескивающееся через край моего благородного естества презрение и отвращение в подземелье, протравленное миазмами общественного туалета. Там место тем чувствам, которые будит во мне этот жалкий герой, а не в моем сердце и не в моих мыслях. Всё туда, в общественную клоаку. Сколько можно нянькаться с ничтожеством, не умеющим построить свою жизнь по законам гармонии, но перепачкавшим своим злым языком имена всех своих друзей, глумясь и насмехаясь над ними. Таковым было наше общение. Он всех выставлял на посмешище, принимая моё молчание за одобрение, а я не была готова к такому шквалу завистливого бахвальства. Нет, такая любовь мне не нужна. Я существо из мира, где царствует Благородство и Достоинство. Где рыцари печальны и таинственны, где разрываются сердца от Любви и невозможности воплотить свои тайные мечты, не причинив боли близкому. Только такие герои наполняют моё Царство. Миннезингер, я ошибочно приняла тебя за Поэта моего крохотного Королевства Благородных Рыцарей. Я изгоняю тебя из своих владений навсегда и лишаю гордого звания Миннезингер, ты оказался его не достоин. Отныне, изгнанный, ты нарекаешься Шакалом.
Домой пришла опустошенная. Легла на кровать. Ему действительно всё равно, что я ушла? Или он действительно ничего не понимает? Скорее второе и даже третье – он не способен понять, потому что он существо другого мира. И такие, как я, привлекают его своей чистотой и свежей кровью. Он хотел накушаться. Как он говорил раньше при встречах: «Хоть на минуточку увидеть тебя, напитаться твоими флюидами», Я уходила от него измочаленная, обескровленная, измученная и состарившаяся лет на десять.
Я лежу. Остываю. Страсти во мне утихают. Не в моих правилах уходить, хлопнув дверью. Она при этом не всегда захлопывается намертво, от удара может остаться щель, через которую паразит дососёт из меня оставшееся. «Не обижайся, - решившись всё-таки, набираю я, - Просто критика внутреннего мира кого бы то ни было – не допустима. Прощай». Не то же самое ли я делаю с ним сейчас? Я ведь не приняла его таким, каков он есть, восстала против него. И что же, ставлю запрет ему на такое же неприятие? Надо быть последовательной. Тогда я просто защищаю себя такой двойной правдой. Я открыла тебе душу, ты не имел права в неё гадить. Вот что я хотела сказать списываемому в расход кавалеру. Не сказала, только намекнула. «Прощай», одним словом. Даже не всплакну. «Прощай, - отвечает он мне. – Но это не снимает с меня финансовых обязательств». Последнее оставляю без ответа. Я не давала в долг, я дарила ему возможность починить корабль за мой счет и всё! Если он хочет считать это какими-то обязательствами передо мной – его право. Я считаю это только поводом для него искать встречи в будущем, когда я отойду и забуду причиненное им мне зло. Только я не забуду.
Звонок прерывает мою полудрему. Масянь, я так хочу, чтобы это был ты. ТЫ!!!
- Я все-таки подумал…
- Ну и?
- Может, действительно, купить приставку?
- Ну!!! И!!!
- Ты чего так? – он совершенно не понимает, что со мной. Я радостно возбуждена и подхлестываю его своим желанием как можно скорее начать что-то делать. Лететь, бежать, выбирать, покупать.
- Если б ты знал, как ты кстати позвонил. Я на все согласна. Мне сейчас такой ушат грязи на голову вылили.
- Я прогуляться тут вышел немного на воздух. Вот, думаю, с работы сбежать пораньше. Ты как, поехать со мной в магазин?
- ДА! ДА! ДА! Я уже подпрыгиваю от нетерпения поехать с тобой.
Мы катим по улицам в сторону Петровки. Надо починить колесо – спускает, выбрать магазин, где свершится таинство покупки совершенно не необходимой для жизни, но жизненно необходимой для повышения её качества вещи. Мы будем бродить три часа по огромным залам супермаркета электроники, а я буду пускать в ход всё своё красноречие, чтобы умертвить в своем друге прагматика и вызвать к жизни романтика и поэта. Неуверенность, доводящая меня почти до отчаяния. Он никак не может понять, почему я предлагаю ему заплатить за понравившуюся вещь моими деньгами, ведь он прекрасно знает, что деньги не сыпятся на меня золотым дождем.
- Я не знаю, - честно отвечаю я. – Мне хочется приходить к вам в гости и не смотреть телевизор, а петь песни с вами. Вы же никогда себе такого подарка не сделаете.
- Может, лучше кухню заказать? Я не могу отрешиться, что если потрачу сейчас, то на что-то другое потом просто не хватит.
 Мы в который раз выходим из торгового зала и вновь возвращаемся и бродим, смущая продавцов своей нерешительностью.
- Ладно, пошли.
- Пойдем, ты ещё раз подумаешь, а я, если ты не будешь против, покурю.
Затягиваюсь дымом и неожиданно пускаюсь в печальные откровения. Выбалтываю ему свои грустные опасения, что в связи с покупкой участка и строительства в дальнейшем дома, лишаюсь той небольшой суммы, на которую хотела издаться и достроить домик под Харьковом. И о том, что это может окончательно подтолкнуть меня к разрыву отношений с Геной, потому что мне кажется, что он просто связывает меня по рукам и ногам безденежьем, чтобы у меня не было выбора, как и с кем жить.
- Понимаешь, сегодня мне хочется сделать кому-то хорошо малым, пока я могу это сделать, хотя бы деньгами. Завтра я стану бесправна и бессловесна, потому что и такой малости как деньги меня лишат. Всё остальное у меня уже давно отобрано, я лишена права выбора чувством долга. И в эти долги влезла сама по своей воле.
Я запутываю его тем, в чем сама толком не разобралась. Кто меня теснит, кто сдерживает, кто лишает выбора, кроме меня самой? Я сама придумала себе эти обязательства и долги и делаю свою жизнь невозможной из-за внушенных самой себе требований свято следовать принятому долгу. Невозможность в другом. Я оказалась слишком слабой для того, чтобы уйти в никуда. Просто развернуться и оставить за своей спиной всё, что делает мою жизнь тягостной. Но нет последней точки, последнего усилия, которое, я жду, должно прийти извне. Страх, что, выбрав, я останусь одна. Одна? Как это одна?! И я в ужасе мечусь и возвращаюсь обратно туда, где уже ни капли кислорода для дыхания не осталась. Я возвращаюсь в безвоздушное пространство своей нелюбви к  мужу. Признательность, участие, интересный собеседник, когда не боится подойти ко мне с желанием побеседовать. Мой телефон оживает звонком.
- Ты где? – спрашивает муж.
- Я на Петровке.
- Понятно. А я хотел тебя в ресторанчик тут у нас пригласить, пивка попить.
- Я согласна. Освобожусь, позвоню.
Он несколько раз набирает меня, всё то же. Масянь никак не решится на покупку, я не в праве оставить его самого принимать решение, потому что, уже поняла, без меня он не купит ничего, обещаюсь быть «как только» мужу и опять по новому кругу.
Мы перешли в холл кинотеатра.
- Может, чайку попьем? – предлагает Масянь.
- Давай.
Говорим о фильмах. О жизни. Вспомнили Володю.
- Мы встречались с ним в субботу.
- Да, ты говорил.
- Прикинь, с одиннадцати до трех ночи просидели. О друзьях говорили. Он так много об армии рассказывал. О жизни там, за границей, и здесь. Говорит, там люди лучше живут, чем мы здесь. А я ему возражаю, зато здесь ты имеешь возможность зарабатывать деньги намного большие, чем там. Из-за всей этой нашей неразберихи.
Он мне уже пересказывал их с Володей беседу. Чем-то грустным от всего этого повеяло на меня тогда. Появилось какое-то тягостное предчувствие потери. Он грустен, он печален, ищет встречи с Сергеем, выговаривается ему. А во всем этом – тоска и невеселый взгляд куда-то далеко-далеко за синие вершины. Я переполняюсь грустью. Мне по-настоящему страшно расстаться с ним навсегда без всякой надежды на новую встречу. А ведь он может так – взять и испариться. И что я тогда буду делать? Полечу следом? Куда? Я ведь даже не знаю галактики, в которой он поселится. Или развеется звездной пылью по шири Вселенной.
Я не выживу без него. Мне нечем будет жить.
Он ничегошеньки об этом не знает…
- Обо мне твой друг не спрашивал?
- Что? – встрепенулся Сергей.
- Обо мне, говорю, твой друг ничего не спрашивал у тебя?
- Нет, ничего. Я больше говорил. А что?
- Да нет, так. Когда встречаемся иногда, всегда о тебе расспрашивает.
-  Чего это вдруг? – удивленно приподнимаются брови моего собеседника.
- Ну, может, проверяет, встречаемся ли мы с тобой, общаемся ли. Не знаю.
Серега отвлекается на свое отражение в зеркалах барной стойки.
- На кого я похож! Небритый, лысеть начал. – Встряхивает головой, проводит по коротко стриженным волосам обеими руками, словно хочет одним взмахом снять с себя и небритость, и плешивость сразу.
- Ерунда, - успокаиваю его, - волосы для мужчины не самое главное. Вон у друга твоего лысинка поболе твоего будет, а я души в нем не чаю.
- Что-что? – опять встрепенулся Масянь, замерев в неоконченном движении рук к собственной макушке.
- Я говорю, у друга твоего, Володи, и лысинка, и ушки врастопырку, а я души в нем не чаю.
Сергей рассмеялся. Я тоже. Вот меня и прорвало, вот и полегчало. Раньше для облегчения под окна его ездила, теперь только и позволяю себе, что громко прокричать в пространство «Я люблю его!» Вроде как и легче. Ненадолго, но все-таки.
- Знаешь, кажется, я созрел. А ты серьезно говорила насчет денег?
- Да.
- И сколько ты дашь?
- Сколько есть.
- А сколько я должен буду вернуть?
- Ну, допустим, одну треть.
- А когда?
- Когда сможешь.
- Не понимаю. Извини, не понимаю.
- Ты не можешь понять, чего я от тебя хочу? Ничего. Чаем напоите, когда мне кушать вдруг будет нечего. Или откажешь? Ты, твоя семья у меня сейчас на некотором возвышении против всех остальных моих знакомых. Мне хочется сделать что-то, чтобы вам было хорошо. Тогда и мне будет хорошо.
- Но ведь они никогда не узнают, что это сделала ты.
- В смысле?
- Ну, они будут думать, что это я купил, на свои деньги. То, что это сделала для них ты, никто не узнает.
Я, наконец, поняла и рассмеялась:
- Серёжа, мне памятник не нужен! Если я захочу прославить своё имя, я сделаю это другими вещами. На, держи деньги и приглашение в еврейский ресторанчик на Подоле.
- Что это?
- Это конверт с приглашением, мне из ресторана уже год приглашения на праздники присылают. Кстати, классный ресторан. Деньги в конверте. Пошли! Магазин закроется.

Он подвозит меня к подъезду. «Спасибо», - «Это тебе спасибо, теперь, главное, чтобы твоим понравилось». Быстро целую его почти в губы и выскакиваю из машины. Набираю Гену. «Я уже внизу, пошла занимать столик, спускайся». «Хорошо. Иду».
У меня несколько минут, чтобы собраться в кучку и заказать для милого мужа пиво. Сейчас он придет, и я благополучно проболтаюсь ему обо всем. И о том, как покупали для Масяня домашний кинотеатр, и о том, что одолжила, да мужу скажу, что «одолжила», другого он не поймет, а я верну ему из оставшихся у меня закромов, на покупку деньги. Мы будем болтать о постройке дома и неожиданно поймем, что строиться-то нам не на что, то, о чем у меня уже полгода бессонница, наконец, прозвучит из его уст как внезапно открывшееся ему откровение «мы же останемся совершенно без денег и без дома». Я вздохну внутри себя облегченно в надежде, что последних денег меня лишат не завтра, и не завтра мне придется думать о том, как прокормить себя, внезапно оставшуюся без мужа. Потом я приду домой уже совсем в другом настроении, переброшусь парой другой писем с подружками – мы опять оживили эфир своей перепиской с Инной. Переписываясь наспех с ней и решая, как провести завтрашние выходные, я вдруг пожалею своего злопыхателя Миннезингера и попробую вернуть своё ему «прощай» обратно. Я отправляю ему сообщение, но ответ приходит только утром. Высокомерное, даже надменное шакалье: «Как хочешь». Как хочешь? Разжалован! Не хочу, и никогда не хотела. Просто в моем мире принято жалеть всех, даже отверженных. Собираю свое звездное облако в плотный рулончик и решаю никогда больше над головой Шакала его не разворачивать. Пусть живет в мире себе подобных.

Радостное светлое солнышко сегодня. Нет, не в окна, погода не радует, из телефона. Масянь, которому я и звонить-то опасалась, вдруг всю ночь ворочался и сожалел о покупке, восторженно рассказывал о вчерашних хороводах вокруг приобретения.
- Довольны?
- Как дети.
- Я же говорила, что первое время в эту игрушку не наиграются.
- До половины второго ночи настраивали, пробовали, фильмы смотрели, даже петь пытались.

Всё тревожное и недоговоренное сложилось в маленькую стопочку исписанных листков. Егорка, вздохнув, вышел из кухни.
- Ты так и не дала мне компьютер, а ведь мне он был нужен всего на пять минут!
- Вчера то же самое ты сделал мне. Тоже ушла, не узнав, пришел ли мне ответ на письмо, так что квиты.
- Ладно. Проехали.
- Сына, да елки-палки, по большому счету, я с этой штуковиной должна отселиться от всех вас, чтобы писать не так как сейчас, в перерывах между стряпнёй и возней с вами, пропуская напрочь моменты вдохновения. Наоборот, писать-писать-писать где-то, устала, схлынуло - заскочила к вам на два-три часа, все дела переделала и опять в свою нору – писать.
Последние слова уже выкрикиваю вслед захлопывающейся за ним двери.
Ерунда. Такая малость нас никогда не рассорит. Это всё перебрасывание ядрышками грецких орехов – и вкусно, и не больно…




Москва.
Мы стоим у свежей могилы.
- Покурим? – Андрей прикуривает, дает зажигалку мне.
- Одни шестерки в дате рождения.
- Я ничего не соображал, когда заказывал табличку. Лена родилась в мае.
- Всё равно, жутковато… Не дождалась меня подружка. Жаль…
Тишина. Вокруг на километры – ни души.
- Кладбище новое, совсем недавно открыли.
- И столько могил. Я помню, когда маму хоронила, только-только первые ряды заполняли. Через год приехали – несколько гектаров земли в могилах. Страшно. Столько народу, оказывается, уходит, а мы совсем не замечаем этого, пока самих не коснется.
Молчим. Курим.
- Красота какая кругом…
- Да, здесь красиво.
- Когда умирает кто-то из близких, по-другому жизнь видеть начинаешь. Переоценка происходит. Понимаешь, что не в те вещи всю жизнь упираемся, не к тем идеалам стремимся. Потом забывается, к сожалению. Только здесь возвращается. Главное, человеческое общение, чувства, совместно пережитое. То, что потом вспоминается теми, кто остался.
- Наверное, ты права. Поехали?
- Да. Куда мы?
- Давай в ресторанчик зайдем. Выпить хочешь?
- Не отказалась бы.
- Я за рулем. Потом дома присоединюсь. У меня коньячок хороший есть. А сейчас тебя чем-то горячим накормить надо с дороги.
В ресторане полностью отдаю себя во власть его вкуса. Луковый суп. «Ты обязательно должна это попробовать».
- Меня муж все время пытался им накормить, сопротивлялась, но тебе возражать не хочется. Уступаю.
Говорим о Лене, о детях. Он расспрашивает меня о моей семье. Скупо отвечаю, не вдаваясь в подробности. «Их и без того в моей жизни слишком много. Расскажи лучше о себе. Чем занимаешься». Я погружаюсь в его жизнь. Жизнь успешного и респектабельного человека, добившегося очень многого. Надежный бизнес, интересные знакомства, насыщенный досуг. Не расспрашиваю подробно, лишь исподволь пытаюсь уловить присутствие во всем этом его жены. Не улавливаю. Её нет ни в одном из его рассказов. «Лена была в больнице». Без комментариев.
Спустя какое-то время ему звонит дочь. Он недолго говорит с ней, обещая вот-вот приехать.
- Да, - слышу я, - …у нас. Да, сейчас приедем. – Он прячет телефон. – Кажется, она нервно восприняла твой приезд. Спрашивает, где ты будешь ночевать, в какой комнате спать.
- Это нормально, Андрей, не переживай, справлюсь. Девочка потеряла мать, ты приводишь в дом постороннюю женщину. Конечно, для неё это очень болезненно.
- Я сказал ей, что ты близкая подруга Лены.
- Всё равно, я для неё олицетворяю женщину, претендующую на место рядом с папой вместо ушедшей мамы. Негатив в мой адрес абсолютно оправдан. Я потеряла маму, когда мне было тридцать лет, казалось бы, взрослый сформировавшийся человек, а женщину, занявшую её место, принять так и не смогла.
- Даже в тридцать лет? – он удивленно поднимает на меня глаза.
- Да, в тридцать. Поэтому не переживай, я ко всему готова. Ну что, пошли знакомиться с твоими детьми?

Он провозит меня по темным улицам города, рассказывает о нем. Тихий, уютный, провинциальный городок. Въезжаем во двор недавно отстроенного современного дома.
- Мы только в августе переселились, ремонт заканчиваем, так что не пугайся.
В коридоре скрежет режущего станка, рабочие заканчивают возню с дверями.
- Вот здесь мы живем. Проходи. Тапочки?
Я впрыгиваю в уютные домашние шлепанцы, наверное, Ленины.
- Осваивайся, я сейчас.
Он исчезает ненадолго. Я оглядываюсь. Роскошная, со вкусом отделанная квартира. Огромные коридоры, просторные комнаты, кухня. Красивая, но что-то меня останавливает назвать её уютной. Всё точно и выверено, нет естественно сопровождающего женское присутствие художественного беспорядка. Да, женщину я здесь не чувствую, ни в одном сантиметре обустроенного пространства. Она была здесь недолго. Август. Лены не стало в конце сентября, значит, она могла просто не успеть здесь отметиться. А может, не хотела?
- Ты готова? Пойдем, я познакомлю тебя с детьми.
В глазах дочки я отразилась совершенной безрадостностью. «Анна». Девочка отворачивается к окну. Мы проходим по комнатам дальше. В детской разукрашенный зеленкой малыш увлеченно лепит крокодильчика, рядом молодая женщина. «Саша. Анжела».
- Вы чай с нами будете пить? – спрашивает Андрей нянечку.
- Да мы вот тут… крокодилов лепим.
Белоснежный крокодил в руках малыша превращается в расплющенную лягушку. Огромные синие глаза смотрят с любопытством на незнакомку.
- Сколько ему?
- Четыре года.
- Ветрянка?
Малыш задирает футболочку, по всему тельцу симпатичные зеленые пятнышки зеленки.
- Какой ты красивый! На динозаврика похож.
- Смотри, здесь написано «Саша», - показывает он мне буквы на животике.
- Это хорошо, ни с кем тебя не перепутаю.
Мы возвращаемся на кухню.
- Ирин, я пойду машину отгоню, ты пока осваивайся. Я, чтоб ты не скучала, попрошу дочку тебя развлечь.
Он ненадолго уходит, но почти сразу возвращается. Растерянно:
- Она стесняется…
- Ничего страшного, я как-нибудь сама. Иди.
Предоставленная сама себе, ещё раз оглядываюсь. Красиво. Умело, со вкусом, ничего лишнего. Так, как это делают мужчины. С чего же начать? Мы немного говорили с Андреем, но проболтаться о том, что пишу, я уже успела. Оно проговорилось само. Он пытался по-своему объяснить, что происходило с Леной в последние годы. Страхи, «фобии», сказал он, - что-то страшное и черное, «помнишь, как у Кастанеды?», надвигалось на неё.
- Я знаю, о чем ты говоришь.
- Ты? – настороженно замер. – И ты… тоже? Ира, не пугай меня.
- С этим можно жить, - смехом развеяла серьезность его напряженного взгляда, - если не бояться.
«Если не признаваться никому, что ты это видишь», - подумала про себя. Но для этого надо знать, что то, что доступно твоим ощущениям, твоему восприятию, не является нормой для всех. А для этого, опять же, надо «знать». Знать чуть больше, чем другие, чтобы вовремя промолчать, не подать виду, что тебе видимо и ведомо. Знать, чтобы спрятать свое ведение. Кажется, здесь, в этой погруженной во мрак происшедшего семье, я могу распустить свои ведьминские косы. В его глазах и испуг, и понимание. Очень умные глаза. И, главное, в глазах – Вера. Он доверяет всему, что я осторожно, по капельке, говорю ему. Что же такое я писала в этих стародавних к Лене письмах, о которых он уже в который раз вспоминает, что они так расположили его ко мне? Пробежалась взглядом по книжным полкам в кладовочке – это было сразу при знакомстве с квартирой. Отметила знакомые корешки книг – читаем одни и те же книги.
- Как тебе этот японец?
- Мураками? Я прочел все, что было издано.
- Мой стиль – отчасти его влияние. Простота. Мне очень близка его простота. Но я выплескиваю на свои страницы много подводных течений, здесь уже больше Миллеровское. Он благословил не держать в себе ничего, что просится наружу.
Говорю не столько для Андрея, сколько сама с собой. На полках художественная литература вперемежку с эзотерической. Осторожно поинтересовалась, его книги или Ленины. Нет, книги, в основном, – его. Значит, она не «знала», что происходило с ней. Неужели безумие?
Когда-то нам говорили о том, что погружение в оккультизм не обязательно сопровождается открытием дополнительных возможностей восприятия у изучающего эти таинственные сферы. «Будьте готовы, - говорил нам наш проводник по параллельным мирам, - что дар «видения» может открыться у ваших детей или тех близких вам людей, которые более восприимчивы и менее защищены от тонкого мира». С возрастом человек усваивает целый ряд представлений об окружающем его мире, и мир в его сознании удерживается именно этими представлениями. Он словно выстраивает стену между мирами, соглашаясь из всего многообразия миров жить только в мире материальном, доступном человеку наощупь, для изучения и постижения органами осязания. Дети, взрослые, оставшиеся детьми в душе, назовем их романтиками, мечтателями, видят больше, или могут видеть больше. Потому что большему в себе доверяют.  Моему сыну виделись яркие картинки неведомых миров, перед его взором разворачивались волшебные сюжеты, он грезил наяву. Моя мама была в ужасе, кляла меня, а я радовалась и училась верить тому, что с ним происходит. В существование другого мира надо было поверить, чтобы он проявился и для меня. К тому времени, когда пришёл час прощаться с мамой, граница между двумя мирами, разделяющими мир людей и мир тонких материй, в моём сознании была настолько истончена, что я уверенно попросила её, ещё живую: «Приходи. Возвращайся. Я не буду бояться. В сон ли, в явь, я всегда буду рада тебе».
- Не бойтесь этого, - говорю я Андрею, - Лена не справилась с чем-то, будучи живой, но в тонком мире ей многое могло открыться. Она может прийти к вам за помощью, в которой может нуждаться её душа.
Самоубийц не отпевают и не молятся об упокоении. Но есть своеобразная лазейка – безумие – душа, отчаявшаяся жить в неволе сковывающих её представлений о долге, может выбрать такой путь неосознанно или сознательно, чтобы обмануть Того, кто подарил ей мгновения земной жизни. Но уход сознательный - вряд ли удастся провести на мякине Всевышнего  – признание, что с взятой задачей жить, душа не справилась и сдается добровольно. Сдаться без борьбы, без прикрытия смерти благородной жертвой – как делали во имя веры канонизированные мученики, - великий грех. Бессознательный же – известное: «Кого Господь хочет наказать, того лишает разума» - это «двойка» за жизнь, выставленная Богом. Он отворачивается от обезумевшей плоти, и тогда уже земное решает само – жить ему или умереть. Над телом властвуют бесы, и бесы приводят тело к гибели. Дать растерзать плоть, дабы душа испрямилась и вернулась домой.
Что привело мою девочку к безумию? – глубокая порядочность? Благодарная, честная сама с собой, с преувеличенно гипертрофированным чувством долга, она не в силах была сочетать эти качества с огромными внутренними потребностями. Душа требовала большего. Огромная, нежная, жаждущая любви душа. Но внутреннее шло в разрез с требованиями социума, который роль матери и жены поставил на первое место. Всему остальному в себе было велено умереть, но умерла она. Обезумела.
Я спрашивала когда-то батюшку, отпевают ли покончившего собой, если человек был невменяем. «Человек не ведал, что творил, больная плоть, конечно, молить надо».

Андрей сказал, что немножко задержится, позвонили из офиса, надо заехать туда. Минут десять сижу в одиночестве, раздумывая. Я могла приехать, чтобы что-то понять для себя, тогда я должна найти тропинку к сердцу дочки, но совершенно не представляю, что при этом должна сделать. Свой приезд можно также праздно списать на желание утешить друга, потерявшего жену. Тогда я могу не обращать внимания на детей и заниматься им. С чем в своем сердце ехала я сюда? Не знаю. Когда я запрыгивала в автобус, я не задавалась вопросами. Не думала о детях. Не думала о себе, об Андрее. Мне было любопытно, что же произошло. Да, любопытно. Я предполагала, что подружку забрала онкология. Рак - тот же отказ жить. Её я придумываю для себя, когда жить нет никаких сил, а отключиться от происходящего вокруг меня и со мной не удается из-за наработанной годами привычки дневниковой «слежки» за собой. Безумие может постичь меня только в случае каких-то органических повреждений мозга. Любой другой недуг можно вытащить из головы осознанием. Моя подружка оказалась сговорчивее. Она выбрала для ухода этот путь. Менее отважный, когда решаешься на это, объявляя себя сумасшедшей. Но более страшный, когда принимаешь в себя всех тех обитателей нижних миров, которые откликаются на твой призыв – вот вам моя плоть, делайте с ней, что хотите. Забывая, что в этой плоти ещё жива душа, и они не преминут закусить ею напоследок. ГЛАЗА! Я должна увидеть её глаза! Я хочу увидеть её глаза, тогда я пойму, что с ней произошло. Андрея всё нет. Я поднялась и подошла к двери комнаты дочери.
- Анечка? – Я, постучав, приоткрыла двери комнаты. Девочка едва успела отвернуться. Глаза, ставшие огромными в линзах остановившихся в них слез. Я быстро закрыла дверь. Вот оно! Скрываемое ими друг от друга и невыплаканное из-за невозможности объяснить и отпустить этот её грех себе. Они во всем винят себя! Огромные заплаканные глаза девочки вывели меня из отстраненно равнодушного созерцания чужого горя и со всего размаха швырнули в пекло их боли. Распластавшись и потеряв контроль над собой, я теперь земной житель, неожиданно для себя разревелась за закрытой дверью. Я не могу сделать эту девочку своим врагом. Я пришла сюда не за её папой, а чтобы встретиться с мамой. – Анечка, - повторила я, уже не делая попыток вторгаться в её комнату, из-за закрытой двери. – Я очень давно не виделась с Леной. Ты можешь показать мне её фотографии? Вообще, ваши фотографии.
- Хорошо, - тихо прошелестело из-за двери.
Я отошла, проглотив комок, опять подступивший к горлу. Я не хочу держать слез. Мне захотелось выреветься, потому что стало безумно жаль и этих несчастных осиротевших детей, и Ленку, так отчаянно расправившуюся со своей опостылевшей жизнью. Мне не было жаль только Андрея. Он справится, он – мужик, он легко найдет замену. Но каков! Лечить? Нас не лечить, а отпускать надо на волю, как только увидишь след неземной тоски в глазах. Если мы затосковали, значит, всё – земное потеряло для нас ценность.  И только приобретенные в течение жизни цепи нас могут удержать. Или повергнуть в безумие. Или толкнуть на иночество. Или заставить творить, чтобы выплеснуть эту тоску на холсты, страницы, воплотить в звучании струн. Что же ты наделала, подружка? Неужели не было другого пути, кроме того, чтобы уйти от них так, оставив след неизбывного чувства вины за происшедшее? Ты указала дочке короткую дорогу. Неужели ты хочешь ей такой судьбы? Как ты посмела не жить?!! Ты могла просто уйти от них. Да, тогда вина была бы на тебе. Но лучше жить с этим чувством вины за содеянное, чем заставлять казнить себя невинных за то, что содеяно тобой, а не ими. Они же устроили себе самоистязание, пытаясь оправдать тебя. НЕЛЬЗЯ БЫЛО УХОДИТЬ ТАК!  Ты превратила не свою жизнь там, а их жизнь здесь в ад.
Девочка входит на кухню с кипой альбомов с фотографиями.
- Я не нашла прошлогодние. Здесь старые и не очень.
Она в нерешительности остановилась возле стола. Я пододвинула ей стул.
- Садись, будешь рассказывать…

13 декабря. Среда.
Киев.
- Меня вызывают в школу.
- Что случилось?
- У Катюхи проблемы с учебой.
- Ты совсем запустила детей. Собиралась же репетиторов нанимать. Английский тоже. Поговорила и бросила. Почему не довела до конца? Хотела же через Интернет найти преподавателей.
Назидательность тона мужа вызвала легкое раздражение. Вроде как не его дети, а только мои.
- Я реально оценила наши финансовые возможности…
- Так, всё, дальше я не хочу слушать!
Он резким жестом прервал возможный поток обвинений в свой адрес. Проглотила. Понятно, сейчас жена опять начнет нытьё про деньги, надоело слушать. Всегда одно и то же. Сколько ни дай – не насытишь. Неужели он действительно думает, что исчерпывающе щедр в отношении нас? Помолчала. Но ледник тронулся, удержаться уже не смогла.
- Ген, ты в самом деле не замечаешь, что мы уже давно фактически ведем раздельное хозяйство? - Я встала. Возбуждение, опять это проклятое возбуждение, когда разговор о деньгах. – Мы проедаем все те сто пятьдесят долларов, которые у меня есть благодаря депозиту. Я просчитала, репетиторство обойдется никак не в меньшую сумму. Мне её взять неоткуда.
Не могу удержаться от косвенных обвинений. «Неоткуда взять». Ему дико это слушать. Ведь деньги лежат на полочке. Он сам их туда положил. Как она смеет говорить, что ей неоткуда брать? Спиной чувствую его негодование, бесполезно говорить, бесполезно напоминать, что да, лежали, ровно два дня, а потом бесследно исчезли. И после был только разговор о них, а мы с детьми продолжали жить на мои несчастные проценты с депозита. Старая, как мир, песня. Он не замечает того, что ревниво подмечаю я. Всё уходит в песок в неведомой мне пустыне. Какого верблюда он вскармливает урываемыми у семьи крохами? Надоело. Дальше не развиваю. Разговор действительно совершенно бесплоден. Так было, так есть, так будет всегда. Он видит свою добродетель и слепнет от моей неблагодарности и непризнательности. Она светит ярче, чем моя ему преданность. Я тоже вижу только собственную добродетель. Особенно, когда приходится внимать его обвинениям. Кажется, что он страшно несправедлив ко мне. Я же ни о чём никогда не прошу, значит, мне всего хватает. Откуда же эти внезапные вспышки агрессии? Единственная тема, в которой мы так и не нашли точек соприкосновения. Сценарий, прописанный специально для нас, не желающих ни о чем договариваться.
Впрочем, с моей стороны очередная попытка была, не далее как месяц назад, предварившая мою поездку в Москву. Он ещё ничего не знал о моих намерениях, я уже с билетами в кармане. Удачно уложилась в довольно скромную сумму, не претендуя на комфорт фирменных поездов. Подсчитывая оставшееся на проживание в столице, немного нервничала. Хватит ли, я не привыкла жить за чужой счет, всё-таки буду не одна, когда можно просто закрыть дней на пять рот. Вдруг Федя, окрыленный нашим с Леночкой Прекрасной одновременным приездом, пустится удивлять нас столицей. Взбудораженная опасениями, в очередной раз поддалась на провокацию. Что он сказал, не помню, был какой-то упрек, стало жалко себя, пожизненную побирушку. Нет, не вспылила, уже жила предстоящей встречей с теми, кто думает обо мне чуть лучше, чем он. Говорила очень спокойно и взвешенно, но зло и беспощадно одаривая «благодарностью» его «бескорыстие».
- Ты действительно думаешь, что облагодетельствовал меня и детей? Мне странно это слышать. Реально, сумма, выделяемая тобой нам на все нужды, равна той зарплате, которую я получала бы, работая домработницей в любом другом очень небогатом доме. А если учесть, что всё, что ты даёшь, уходит на питание, даже одежду детям и бензин для машины я покупаю за свои деньги, то получается, что я работаю здесь и гувернанткой, и домработницей, и твоей наложницей за тарелку супа, которую сама же приготовила. Если это ты считаешь раем, то я с удовольствием уступлю своё место в этом раю. И, поверь, ничего при этом не потеряю.
Не слышит. Бесполезно. Молча разворачивается и выходит из комнаты. Я надоела ему со своим бесконечным нытьем и претензиями на его кошелёк. Надоела! Но я ведь не претендую! Нет и не надо. Я обойдусь и тем, что имею. Мне не нужны наряды – хватит того, что хапнула сгоряча два года назад у Светланы, лет на десять. С моим-то умением не вылезать из одной и той же шкурки до холодов, её эксклюзив – великолепное подспорье на фоне  нынешнего моего нищенского бытия. Не сношу – передам по наследству следующей счастливице. Не нужны эти совместные поездки в дальние страны, не радуют. Мне казалось, ему приятна моя компания, но если это стало поводом для взаиморасчетов, выбирайте себе другой эскорт, Ваше Величество. Перебьюсь как-нибудь, не барыня. Не нужен дом. Ничего мне от тебя не нужно. Живи, богатей, стройся, размножайся дальше. Только будут ли те, другие, так же любить и прощать тебя, как эти трое? Много ли сил отдано было тобой для их воспитания? Не хочется крыситься, противно от тех мыслей, что проносятся в голове. Я ведь не такая, не злая. Я умею и хочу быть благодарной. Только очень плохо получается. Унижение выхолостило душу, сделало её отчаявшейся и беспощадной. И всё-таки живу с ним. Зачем? Неужели ради детей надо обрекать себя на эту пытку. Или мне так страшно расстаться с пресловутой гарантированной тарелкой супа?... Я просто не могу уйти от него. С ним я защищена от необходимости на эту тарелку супа зарабатывать. Да. Я слишком прилипла к кастрюлям и половикам, мне страшно начинать сначала свою жизнь. Страшно. Все его разговоры о том, что теперь мне можно было бы и поработать, воспринимаются мною в штыки. «Как, я ещё и работать должна?» А за всеми этими выкриками негодования безотчетный страх и неуверенность в себе, кому я теперь нужна. Ни профессии, ни умения, ни времени, чтобы быстро наверстать упущенное. Во что я должна погрузиться с головой, чтобы достичь хоть какого-то уровня профессионализма, и так, чтобы не чувствовать, что я ворую у себя драгоценное время, которого у меня, возможно, почти не осталось. Моя исповедь – долгие блуждания по лабиринтам в попытках оправдать свою жизнь и уйти из неё с миром – моя бесконечная книга о себе и для себя, - стоит ли что-нибудь такой жертвы? Какую работу я должна себе искать, если уже знаю, что моё призвание – в этом. Написать эту книгу. И писать, писать, писать дальше. Предназначение – это разговор с Богом, подготовка к встрече с ним. Отвлекаться на какие-то меркантильные мелочи? Неужели мне нужны эти чёртовы деньги больше, чем я нужна себе? «Не последнее доедаем», - фраза, которой отшучиваюсь от недоуменных в мой адрес: «А почему не работаешь?» В миру отшучиваюсь, а наедине с собой доедаю себя сомнениями. Надо? Но тогда зачем мне муж? Своей готовностью делать за всех домашние дела я исключила их в этом участие. Да, срываюсь, устаю, неистовствую – воспитываю! А сама боюсь оторваться от этого ярма. Оно не занимает моих мыслей, не забивает меня, но даёт работу рукам, когда голова разрывается от вопросов: «Смысл? Живу зачем?» Живу для них. Пишу – для себя, чтобы оправдать своё бездействие. Не хочу служить человечеству, не хочу подчиняться его законам, хочу иметь смелость и право быть собой и говорить обо всем в открытую, не боясь, что это как-то навредит моей репутации или карьере. Я хочу быть свободной! А будучи рабыней семьи – я свободна от социума.
Парадокс?
Да, выглядит это странно.
Я родилась с душой художника, а в силу полученного воспитания и образования вынуждена жить жизнью обычной женщины. Парадокс только в этом. И хорошо, что я это поняла не слишком поздно. Если бы Ленка начала писать, выговариваясь, она спасла бы свою душу. Даже бесам в себе надо давать слово. Тогда они не будут иметь такой власти над тобой.
А Ленка не была душевнобольной. Она была одержима. Да, одержима…


Москва.
- Не понимаю, - Андрей затягивается сигаретой, мы вышли покурить на балкон, прервав ненадолго общение в кругу его детей, - как у тебя это получилось?
Вопросительно смотрю на него.
- Я не видел, чтобы Аня улыбалась, уже два года. Что ты сделала с ребенком?
- Рассказывала сказки.
- Сказки?
- Да, я всем рассказываю сказки.
- Не понимаю… Последние два года были сплошным кошмаром… Эти крики… Дети очень боялись её.
- Давно это началось?
- Четыре года назад, во время беременности. Она стала говорить странные вещи, появились какие-то дикие страхи – боялась, что убьёт своего ребенка…
С фотографий на меня смотрела моя Лена, такая же, как тогда, когда мы последний раз виделись. Милая, хрупкая, светлые волосы, грустные глаза. Очень грустные глаза. И очень-очень усталые.
- Я помню, что родителей у них с сестрой уже не было, когда мы познакомились.
- Отец умер рано. Пил. Мама - от рака, когда Лене было столько, сколько сейчас Ане.
Как мы спешим привязать свою судьбу к кармической непристроенности душ наших родителей! Своё! Отвоёвывай у Провидения свою судьбу, не принимай на себя ошибок предшествовавших тебе. Я расскажу вам всем сказку об избранности каждого из вас…

Киев.
- Вот, чтоб снять все подозрения… - Гена, едва перейдя порог, протягивает мне свернутую бумажку.
Отшатываюсь и ухожу обратно на кухню, к своему рабочему столу.
- Не хочу это читать!
- Почему? Как мы можем о чем-то договориться, если ты даже не хочешь посмотреть то, что я тут подсчитал.
- Ты тоже не хочешь меня слушать, - упрямлюсь я. – И что это изменит? У нас раздельное ведение хозяйства. Какая мне разница, что ты там написал?
Не понимает! Меня не интересует, на что он тратит деньги. Я говорю о другом, что если мы – семья, деньги должны быть общими, а не каждый тратит по своим представлениям о нуждах семьи.
- Что  с тобой говорить, - обреченно, но воинственно бросает вдогонку муж и уходит в спальню, - ты не хочешь слушать.
- Ты тоже меня не слышишь, так что квиты. Ты хочешь показать, что потратил с умом, я пытаюсь докричаться, что едва свожу концы с концами. Раздельное хозяйство и всё тут, - припечатываю напоследок.
- Ты даже не взглянула…
- Не хочу…
НЕ ХОЧУ! Ничего нового для себя не увижу. Колёса для машины, техосмотр, ходили в кафе, помнишь? Продукты, конечно, помню, пыталась в одну корзинку набросать запас на весь месяц, понимая, что больше походов с неограниченным лимитом не будет. Середина месяца – холодильник пуст, дети подъедают всё, что пахнет едой. «Мама, у нас есть что-нибудь сладенькое?» - не топчите меня! Спасают дедушкины запасы с огорода, ими разноображу рацион. Где этот рай, которому завидуют мои приятельницы? Их дети плохо едят, жалуются они, мои сметают все, что только попадает в их поле зрения. «Приводите их ко мне, будут, как щенки,  подбирать все, не перебирая». Ещё бы, такая конкуренция! «Мамочка, я блинчики сделал», - младшенький не может дождаться моего прихода, изведя последние яйца и остатки молока на кулинарные изыски. Я так редко балую их излишествами. Не хочу? Незачем. Вырастут, их половинки скажут спасибо за непритязательность. Не избалованы. Спасибо, Гена, ты не дал мне избаловать наших детей. Они не просят супердорогих вещей, изысканных обновок, не претендуют на наследство, которого нет, не ждут, что ты купишь им за свои деньги обеспеченную жизнь. Они знают, что во всем должны полагаться на себя. Наверное, всё-таки спасибо. Я бы никогда не смогла сказать им «нет». Это «нет» всегда говоришь им ты. И я в этом «нет» тоже по самые уши. Мог бы хотя бы мне сделать исключение. Я ведь жена тебе, а не ребенок, которого ни в коем случае нельзя избаловать. У меня было достаточно аскетичное детство, никаких капризов, никаких просьб, меня растили для жизни с тобой. Откуда они знали, что я выйду замуж за человека, который будет считать каждую копейку, выделяемую жене?
Уступлю!
С какой радостью я уступлю своё место в этом «раю»…


Москва.
- Вряд ли здесь играет роль наследственность. Скорее, структура души. Рак – болезнь, от которой никто не застрахован. Страхи, депрессии – присущи любому, чья душевная организация не исчерпывается набором примитивных потребностей. Скорее, неудовлетворенность собой, тем, что из себя представляешь. Возраст-то критический. Понимаешь, что время, когда можно было чего-то добиться в жизни, уже упущено. Жить плодами? Знаешь, как-то очень тяжело убедить себя, что деторождением твое предназначение исчерпывается. Я вот тоже пыталась… Аж три раза.
Андрей недоумевающе уставился на меня, не понимая, шучу или говорю серьезно. Я не пытаюсь навешивать на лицо скорбную маску, соответствующую моменту, не сдерживаю смешков, когда говорю о себе. Они потихоньку выходят из состояния оцепенения – словно ждали, когда кто-то извне придет и, включив свет, скажет: «Ребята, хватит сидеть в темноте». Они будто держали друг друга до моего явления, не позволяя себе проявить естественных чувств. Облегчение. Да, они испытали чувство облегчения с её уходом, но, признавшись друг другу в этом на словах, не решились отпустить свои чувства наружу на деле.
- Снимите с себя чувство вины за происшедшее, - уверенно вывожу их из темницы. – Причина не в вас, а в Лене. Это она не справилась, она не смогла, она переложила на вас свою тяжесть несогласия со своей жизнью. А вашей вины в этом нет никакой. Надо перелистнуть и жить дальше. Жить другим. Не её, а своим.
Бесцеремонно вторгаюсь в святая святых, их души, и навожу там порядок после оставленного подружкой хаоса. Смогли бы они услышать меня, приди я раньше, пока ты была жива? Не знаю. Боюсь, что нет. Мы бы ушли с тобой в своё, или ты вообще не слышала бы уже меня, затуманенная дурманом. А их я просто не заметила бы. Как и они меня не услышали бы. Значит, я здесь не для тебя, а для них, раз так случилось.
Усталые, измученные глаза. Ты пыталась жить…
Сил не осталось…

- О чем ты пишешь?
- О том же, что вам тут рассказываю. Сказки.
- Интересно. Ты живешь в придуманном мире.
- И он меня спасает.
- Ты так легко разобралась в том, что с нами происходит.
- Юродивая. Когда не лукавишь с собой, видишь суть.
- А можно прочесть?
- Я оставлю. У меня с собой диск, хочешь, сброшу на ваш компьютер?
- Неожиданно как-то.
- Ничего. Мне нечего прятать от людей. Я ничего в себе не стыжусь и не боюсь.
Андрей копирует диск. Я остаюсь с ними навсегда, не ведая, чем отзовется в их душах моя проза. Может что-то поймёт о женщине, жившей рядом с ним. Мы были так похожи. Только я предпочла жизнь…

Аня в нерешительности застыла в проеме двери.
- Вы будете спать?
- Не знаю, попробую.
- Вы хотите спать?
- Хочешь, ложись рядом.
Девочка былинкой качнулась ко мне.
- Решайся. Бери подушку, ложись рядом.
Исчезла. Тут же возникла вновь.
- Смелее.
- Я плохо сплю. Почти не сплю. Просыпаюсь всё время.
- Ничего. Иди ко мне.
Обнимаю хрупкое тельце, прижимаю к себе.
- Я буду рассказывать тебе сказки. Хочешь, мы будем с тобой говорить о том, где сейчас мама?
Прижимается доверчиво.
- Вы действительно думаете, что она с нами?
- Не думаю, знаю. И очень жалеет, что вас покинула. Она не думала, что вам будет так больно.
Девочка притихает, уткнувшись в меня курносым носиком.
- Мама не обнимала меня давно.
- Спи, доченька.
Целую. Глажу белокурую головку. Прижимаю к себе, закутывая в одеяло её тельце.

- Андрей, не пытайся найти детям маму. Вытяни это сам. Женщины у тебя, конечно же, будут. Но дай детям вырасти. Пусть будет женщина-друг у дочери, если повезёт такую найти, пусть будет женщина у тебя, но не стремись из женщины, понравившейся тебе, сделать друга дочери. Этого никогда не будет. Не насилуй ни её, ни себя.
Словно выговариваю себе пространство в этой семье, но я ведь понимаю, что моё появление здесь – лишь эпизод. Я не смогу усыновить тех, кому дала надежду.
- Тетя, - провожает меня утром малыш-динозаврик, - а давайте вы у нас жить останетесь?
И моё сердце зайдется плачем, а я легко произнесу: «Я обязательно к вам приеду. И вы приезжайте ко мне тоже».
Девочка, едва отошедшая от глубокого сна – я так и не смогла заснуть рядом, оберегая её - свешивается, перегнувшись через раму балкона. Помахала ей рукой. «Пока». Машет в ответ.
- Вот и всё.

Столько несказанного, но передуманного в уверенности, что и это, и то надо обязательно сказать. Напутствовать, наставить. А что я знаю? Я, едва справляющаяся с собственной жизнью. Мне показали жизнь семьи, какой она будет после меня. И такой жизни для своих детей я не захотела. Впору мне благодарить тебя, Леночка, а не спасать твоих сирот. Да, сироты. Малышу матерью может стать только его собственная сестра. Если поймет, что никому он больше так, как ей, не нужен…
Чуть больше часа в «Экспрессе», очень хочется спать. Но в динамиках отовсюду бьют по голове требованиями быть бдительными, и я «бдюсь» изо всех сил, стараясь не свалиться от пережитых впечатлений и усталости под ноги соседу напротив.
Утро. Москва.

Забежала на мгновение в Федину конуру. Переодеться, забрать свои талмуды. Хозяйка пытается напоить меня чаем. Ссылаюсь на отсутствие времени, отказываюсь вполне любезно. Не хочется утомлять их собой, да и времени, чтобы добраться в Чехов до обеда, осталось не так много.
- Если что, возвращайся, не стесняйся, - несется вежливое вдогонку.
Но к Л.А. всё-таки опоздала. Следующая электричка только в обед. Перезваниваю. Извиняюсь. Не получилось увидеться в этот приезд.
- Ничего, Ирочка, - летит сочувственное через расстояния, - береги себя, очень мне за тебя тревожно.
Значит, мои первые прочитанные ею откровения вызывают такую сочувственную реакцию?
- Не переживайте, - успокаиваю я её, - у меня в жизни всё спокойно и размеренно. Я вполне уравновешиваю себя тем, что пишу.

Приходится возвращаться. Звонок Сане Б-му тоже оказался безрезультатным, сегодняшний день забит встречами. Так-то вот въезжать в жизнь других без предварительного согласования места и времени. Ну что ж. Оставляю сумку с письменами у Феди, собираю на всякий случай все свои вещи в чемодан, опять выпрастываю свое почти продрогшее тело на воздух. Не задалось моё путешествие.
- Федь, ты сегодня допоздна собираешься работать?
- Скорее всего, нет, часам к шести освобожусь, так что в восемь буду дома.
- Я, наверное, к тебе к концу дня подъеду, что-то у меня не ладится. Не звонил Мишель?
- Нет, занят, наверное.
- Прячется. Ну да бог с ним. Я поеду по городу прошвырнусь, попробую всё-таки куда-нибудь себя приткнуть.
- Если что, звони, пересечемся где-нибудь.

И снова бесконечная езда по промокшему грязному городу. Пытаюсь хоть кого-то найти в этом моросящем тумане. Наташа молчит, на звонки не отвечает. Неужели её жизнь настолько мрачна, что она боится даже встречаться, чтобы не показать свою слабость. Со старыми друзьями страшно – они помнят твои другие времена, надо иметь хорошее самообладание, чтобы не «пасть» в их глазах. Какая глупость! Зачем скрывать свои слабости от своих? Кто видел хоть кого-то абсолютно уверенного в себе? Игра на публику или мания величия – две крайности, первая из-за страха быть собой, вторая – скорее из области интересов психиатрии, а между этими полюсами все мы, болтыхающиеся в своих проблемах, как черти в рукомойнике, но сохраняющие бравый вид и молчание – не жаловаться! А крыша потихоньку съезжает набок.
Впрочем, моя открытость – не панацея, на неё выйти, смелость нужна. Или чтобы жизнь тебя доконала до крайности. Так у меня вроде ничего особенного ещё в жизни не происходило. Так, раствор повышенной концентрации. Температура понизилась, кто-то опустил ниточку с песчинкой, и кристаллизация пошла. Как же Наташа носит всё в себе? Перед кем хочет выглядеть сильной? Передо мной? Но в её бегстве от встречи со мной я вижу только слабость. Боится своих внезапных слёз жалости к себе? Может быть. Рядом со мной мало кому удается остаться в клоунской маске, даже когда цирковое представление в самом разгаре. Но разве это плохо, когда человек не боится быть откровенным? Даже зная, что я обязательно проболтаюсь, то бишь, пропишусь. Правда, меня почти никто не читал из моих героев. Но всё же. Я всего-навсего зеркало, в котором отразился собеседник. Или кривое зеркало? Насколько мне хватает проницательности, чтобы отраженный образ вполне соответствовал оригиналу? Время покажет. Когда-нибудь всё выплывет наружу. На всякий случай, подготовить себе нору и пулемет, чтобы отстреливаться от злобных в мой адрес камней обиженных друзей. Или просто нору, куда спрятаться, рассорившись со всеми, кто почему-то обиделся. Впрочем, по-моему, и обижаться-то грех, я ведь не претендую на истину, играю роль некоей слегка не в себе и не в своём уме – городской сумасшедшей или блаженной – а на таких обижаться себе дороже. Проще игнорировать, вроде как и нет такой. Вот Светик, Мишина супруга, верные слова мне когда-то написала: «Обижаться? На вас? Кого и в природе-то не существует?» - после нескольких схваток в эфире, показавших ей, что напрямую, в лоб, со мной не расправиться. Хватило мудрости не подвергать себя более высмеиванию и залечь крокодилом на дно, всплывая, когда мимо проплывает добыча – моё ли письмо, оставленное без присмотра, случайное ли попадание в поле её зрения других улик. Да, только так, исподтишка, чтобы я не догадывалась, а вокруг меня становилось всё гаже и гаже. Одного не учла подруга моя, не будет мне гаже, потому как не по злобе, а по неприкаянности блаженной души своей томлюсь и цепляюсь за людей. Дружу, пишу, не осмеяния ради, а потому как переполняют они моё сердце любвеобильное. Не пишу же о тех, кто прошел незамечено и ничего во мне не всколыхнул.
Не отвечает мне Наташка. Не хочет. А назавтра бросит все дела и примчится провожать на вокзал. И три часа буду потчевать её, уже всё прочитавшую, собой. А она – оттаивать, и застынет на перроне, рвя мне сердце своей беззащитностью.
- Я проревела все эти четыре дня, что ты здесь. Так боялась встречаться. Странно теперь, чего боялась? У тебя совсем другой голос по телефону. Испугалась. А увидела – всё та же. Хорошо-то как…
Мы отколупывали по кусочку скорлупку, в которую она забилась. Улыбается, подыгрывает мне, а в глазах такая печаль. Замереть на мгновение, и она опять где-то глубоко в себе. Ни о чем не спрашиваю. Она ещё не поняла, что произошло с ней, когда внезапно прорвало откровением перед самым моим приездом. Оглушившее меня письмо, на которое едва нашлась, что ответить. Письмо-исповедь. «Только тебе». «Наташенька, я обязательно проговорюсь, не смогу удержать в себе такое, прости». Не запретила, но замолчала. Вот и на встречу пришла лишь после долгих колебаний. Не слишком ли многое себе позволила, не слишком ли уязвимой себя показала – вот что её мучит. Но уязвимость перестает быть таковой не тогда, когда её спрячешь поглубже, а когда ею, словно кушаком по праздничному кафтану опоясаешься. Смотри-де, народ, вот он я, красавец, и свеж, и румян, и кафтан на мне без единого изъяна, и кушак, что золото, блестит.
Так-то вот с правдой о себе жить. Намного легче, чем лукавить. И благодарнее, что бы там злые языки за моей спиной ни пели.

- Феденька!!! Я промокла, продрогла и совершенно разлюбила Москву. Я не могу больше топтать её улицы, у меня даже сапоги не выдержали - разлезлись. Знаешь, кажется, я даже нашла ворота твоей работы, только машины твоей сквозь них не увидела.
К пяти я уже совершенно обессилела от скитаний. Все звонки – пустой треп «ах, как я тебе рада, когда же ты, наконец, нас посетишь», да хоть сейчас, так не зовете же! «Ой, ремонт у нас, спим на тюфяках». Катитесь вы все со своим московским гостеприимством. Ох, не хочется языком грешить, да не получается. Не тем звоню, не тем себя навязываю. Те, кто ждали, мною обижены. Боялась нос туда казать. Оказалось, зря.
- Ириш, я подъезжаю. Буду минут через десять. Подожди меня на остановке, тебя не впустят без пропуска.
- Спаситель ты мой! Я думала, помру на проспектах.
- Да тебе надо было сразу ко мне ехать.
- Неловко как-то было.
- Тебя бы хоть чаем отпоили. Юре компания.
- Не сватай. И так не в себе.

Красный «Нисан» подбирает меня возле самых ворот, въезжаем ненадолго. Прогреться, оценить степень разваленности сапог – доживут до дома, там подклеим. Объесть Юрика на сырок, пропитаться насквозь горячим кофе и додуматься, наконец, позвонить Зиле: «Как насчет того, чтоб к вам в гости?»
- Да я твоего звонка уже с субботы жду! – обрушилась на меня подружка.
- А переночевать? У меня как-то с ночлегом в этот раз не заладилось.
- Не проблема. В комнате ремонт, но матрас постелем.
- А я с Федей.
- И Федю пристроим. Когда вас ждать?
- Федь, нам рады, представляешь?
Выбираемся затемно, но на удивление быстро проскакиваем все пробки.
- Первый раз вижу, чтоб в такое время и так быстро, - радуется Федя, - не иначе, как кто-то нам помогает.
- Семароним. Надо же, наконец, чтоб хоть что-то начало получаться.
- Семароним?
- Ну, колдуем чуть-чуть.
В пути решаем никуда уже не заезжать. Чемодан собран, я останусь у ребят, днем пересечемся с Федей в районе одного из вокзалов, провожать меня – не избалована, перебьюсь. Так что, расслабляемся, общаемся. Они с Витьком только и видятся, когда я приезжаю. Соперники за Леночкины девичьи косы, только один обласкан, а другой изгнан со двора. Где бы бабы после такого в дружбе остались, мужчины – умнички, умеют держать лицо. Здесь, пожалуй, я - за маски, пусть играют. Нам, женщинам так приятна их игра в благородство друг перед другом. Не то что мы, волосы друг у друга до последнего на голове. И чего ради?

С Зилей досиживаемся до семи утра, подпив все запасы. Федя давно спит у себя дома. Витя, устав от порожней женской болтовни, свалился в соседней комнате. Обсмоленные дешевыми сигаретами, углубляемся в дебри прошлогоднего конфликта на трассе.
- А я ведь думала после того очень долго, - Зиля грустно, но в упор глядит на меня, - стыдно было, но всё понять тебя пыталась. И знаешь, до меня вдруг дошло. Я ведь совсем жизни твоей не знаю. А вдруг у тебя когда-то было то же самое, что у меня теперь. И ты потому такая стала. А? Ирка?
- Я не обижалась на тебя тогда.
- Не обижайся, мне стыдно, глупо это было.
- Не обижалась, потому что знаю, каким местом в себе ты мне всё это говорила. У меня в этом месте тоже столько чужого дерьма навалено, разгрести не один год понадобится.
- И Федя этот тоже… Я же думала, вы близки.
- Да, близки.
- Нет, в другом смысле. Я думала, он твой «близкий» друг.
- Зилечка, Федя мне очень близкий друг, ближе быть не может.
- Но вы ведь с ним не спите?!
- Нет.
- Я имею ввиду это.
- Я знаю. Таких друзей, как Федор, у меня вряд ли парочка найдется. Это те, кто не предаст никогда. К кому и днем, и ночью можно безотказно. А спать? Это почти ничего в дружбу не добавляет. Впрочем, диван мы с ним тоже делили на двоих, даже на троих бывало. Москва! Не знаешь, где ночь застанет.
- Что ты ко мне не приехала? Я весь день дома была, с работы отпросилась.
- Да кабы знать.
- Позвонила бы.
- Зиль, даже в голову не пришло. Всех обошла, всем надоедала, а про вас вспомнила, когда у Феди на работе мозги возле батареи от тепла поплыли.
- Вот такая ты.
Наш разговор – бесконечные скитания по лабиринтам взаимоотношений с сильной половиной. Она своё, я – своё, а в общем, одна и та же судьба неудовлетворенных баб. Ни замужеством, ни ими, ни собой. «Что нам надо?!» - вопрошаем в голос обе и сами себе одинаково отвечаем, да, есть все, только жить счастливо не получается. Так, может, тогда не в них, а в себе изъян искать надо?
В ход идет вторая бутылка водки – бабы докапываются до истины, продираясь сквозь алкогольные пары. Истязаем себя излишней откровенностью. До первой крови, до слёз. Жалко себя. Безумно жаль. Жизнь проходит, всё не так устроено, чтоб сердце пело. Не поет, мается, ищет чего-то. А что искать, когда вроде бы всё под боком? Так ведь не поёт!! Снова слёзы. Пьяные обнимаем друг дружку. Кто бы понял нас так, как мы себя понимаем. Любви нет в нашей жизни, подружка, всё не тех в своё сердце вкладываем и бьёмся, что рыба об лед. Ртом взахлеб морозный воздух, а не надышаться, поздно, вот она, смертушка, по льду крадется. Бей хвостиком, радость моя, последним бессмысленным движением  в природе отметься.
Невесёлая беседа у нас какая-то. Может, выпили лишнее? Так попробуй не пить, само льется, кровь из нас всю уже выпили, хоть водкой пустые сосуды залить. Так и сопьемся, мать, непонятые и недолюбленные. А самим любить слабо? Так уже смеются в спину, седину закрашивает, а туда же – любви хочет. А как без неё, душа-то прежняя осталась, только больше познала, да большим наполнилась, теперь только и любить-то по-настоящему научилась. Возраст – это количество ступенек, приближающих тебя к Богу, а не приговор. Чем больше ступенек пройдено, тем ближе к Истине.
Мы давно забыли и о чем мы, и зачем мы. Под утро выполз на кухню Витёк и с недовольным видом посмотрел на пустую пачку из-под сигарет. «Ну, мои-то могли бы и оставить». Взошедшее солнце разогнало нас по постелям.

- Вы долго ещё сидели? – несколько минут на прощание с Федей, я приехала на «Павелецкий» за своим чемоданом, с утра катавшимся в его машине.
- Мы только в семь пить закончили.
- Даёте…

Теперь добавится хлопотное дело переименовывать во второй части свою раскаявшуюся подружку, что ж мне её распинать за гастроль на калужской трассе. Теперь-то, после раскаяния и покаяния. Или дождаться, когда все помрут?
 А как же квартира в Париже?
Но без В. Париж для меня не Париж.
Как он там? Не соскучился ещё без своей «навязывающейся подружки»?
А я скучаю.
СТРАШНО!
И ни на минуту забыть и отвлечься от мыслей о нем не могу.
А пишу, о чём попало. Вот и верь нам, женщинам, после всего этого…


15 декабря. Пятница.
Заглянула-таки в Генин листочек и обалдела от наглости. Он вписал в графу «Ира» все деньги, которые присвоил, но которые якобы давал мне. Получилась кругленькая сумма. Оказывается, в течение месяца он щедрой рукой выделил мне шестьсот долларов! Я захлебнулась от негодования и приписала рядом свои расчеты, то, что было на самом деле. Получилось вполовину меньше. Если учесть, что половина ушла на бензин, а вторая – на покупку вещей для младшенького и питание, моё содержание Гене обходится в шестьдесят гривень, потраченных мною на краску для волос – борюсь с тотальным поседением – и сигареты – попробуй не закури на нервной почве.
Приписала гневное: «МАНИПУЛЯЦИЯ! Это нечестно», - и почти успокоилась. Учеба на курсах в достаточной мере просветила меня насчет собственных прав. По крайней мере, теперь понимаю, за что и как можно попробовать побороться. Итог будет плачевный – разосрёмся вконец. Но, похоже, другого выхода у меня не осталось. Подчитаю кое-что, что осталось недосказанным, всё-таки учили нас совсем не этому, и - в бой. Хватит донкихотничать ему во благо. Не понимает по-хорошему, будем отвоевывать по закону. Стратегия ясна, надо только умело рассчитать тактические шаги, чтобы не дать себя упредить. Боже мой! Какая это всё гадость, как не хочется ввязываться в интриги. Ведь мы с ним всё ещё друзья. Я столько поверяю ему своих тайн. Ну почему он не ценит этих отношений? Почему, когда дело касается денег, его так перемыкает? Неужели ради этих чёртовых бумажек он готов перевести меня в стан своих лютых недругов? Я сама себя перевожу. Он не догадывается о том, что зреет во мне? По-моему, чувствует, но не может понять, почему. Он совершенно не в состоянии адекватно оценивать ситуацию. Видит совершенно другую реальность. И в этой реальности он неоцененный по достоинству и бескорыстный одариватель всевозможными благами ненасытного и неблагодарного чудовища – своей жены, которую он так любит! Сначала она расправлялась с его любовью своей холодностью, теперь собирается затеять драку из-за денег и имущества. Неужели нельзя было быть до конца последовательной? Ведь она столько говорила о своём бескорыстии! Жалкое, неблагодарное существо. Столько сил и здоровья отдано на её благоденствие, на то, чтобы ни она, ни дети ни в чём не нуждались. И что? Вот это и есть благодарность?
Как же он возненавидит меня. Готова ли я к этому?
Или напоследок опять сыграть в благородство и уйти ни с чем?
Но ведь я и уходить-то собралась в никуда. В своей «никудатии» да с «нисчемием» я буду представлять довольно жалкое зрелище. ВРЕМЯ-ТО УПУЩЕНО! Когда ещё стану на ноги, сколько придется порогов оббить, чтобы доказать свою состоятельность.

Подхлестнула вскользь пролистанная книжка некоей язвительной особы. Вчера прошлись по книжным полкам в «Квадрате». Гена присматривал учебное пособие по бодибилдингу для себя и детей, я бегло пробежалась по корешкам новых изданий. Сняла с полки несколько, полистала, стараясь не привлекать его внимания к названиям заинтересовавших меня опусов. Авторы, сплошь женщины, изливали яд на бедных наших мужчин, поучая друг друга, как лучше всего «поиметь» сильный пол. Чертыхнулась про себя – неужели приоритет денег для них важнее сохранения человеческих отношений. А переспала с этим, и видно не та нога подвернулась, когда с постели себя сковыривала. «А ведь права эта сучка!» - почему мы должны играть в благородство, когда они с нашими интересами совершенно не считаются. Причем, чем больше зарабатывательная способность мужчины, тем более он умаляет роль женщины в своей жизни, низводя её до роли бесплатной обслуги. А как же хранительница очага, как же доверие, откуда берутся эти шовинистические замашки у когда-то преданно и влюблённо заглядывавших в глаза половинок? Мы-то продолжаем жить именно этим. Отодвигаем себя на второй план, чтобы наше «солнце» сияло ярче, создаём уют, нянчимся с ними и детьми, терпим их капризы, миримся с их слабостями. И всё во имя высокой цели – «сохранение ячейки общества»! А что взамен? Раздутое, самодовольное, уверенное в том, что ему, как главному добытчику, позволено если не всё, то многое? А не нравится – на твоё место всегда найдется претендентка. И ведь что обидно, действительно найдется! И впрыгнет в этот покинутый тобой «рай» радостно и безрассудно. Прозрение наступит позже. Или же всё у неё будет совершенно по-другому, если мозги иначе устроены – и поимеют твоего «папика» со всеми потрохами, вкусив все оставленные тобой любимому по гордости и великодушию райские плоды. Что останется после такого набега варваров твоему бывшенькому и детям вашим общим – вопрос далеко не риторический, а шкурный, потому как, как бы не пришлось тебе потом его вскармливать своими нищими пирогами, да рваным подолом нос сопливый утирать, когда, обескровленный, приползет к первенькой утешения искать да на жизнь жаловаться.
Это если уйти от него по-благородному – всё ему, сердешному, по доброте своей оставить. Припрется же на старости лет, проситься будет, давай-де забудем старое да начнем по-новому. Разве не так? А почему ушла, что тебя из дома с голой задницей на улицу вытолкнуло, и не вспомнит даже. Кто ж себе старое поминать будет. Ты ж и слова не сказала, значит, всё хорошо было?
Ну уж нет!!! К чёрту, к дьяволу, на волю – так со скандалом, битьём посуды и пилить на хрен пополам всё, что под руку попадётся, только чтобы не припёрся к тебе со своими старческими суднами. Нажилась. Не сумел? Не сберёг? – катись!
После такого развода со своей, которая любила когда-то, не скоро той, которая уже вряд ли за брюшко и плешь нежностью исходить будет, доверишься. Тут почти двадцать лет прожил – ни сном, ни духом, что такое начнется, и - на тебе, а здесь, дело молодое, доверишься, в дураках до последних дней ходить будешь…

Такой вот экскурс в популярную литературу моих современниц.
Всё, как в том моём давнем сне, куча дерьма, и я своё - туда же. Мало плохого? Так хочется о чистом, о светлом. О душе, о любви, о всепрощении.
А жизнь загоняет в угол и заставляет отгавкиваться и злобно огрызаться.
Противно.
Я же добрая…


Москва.
С утра созваниваемся с Федей, договариваемся встретиться на Павелецком вокзале, он мотается по Москве по своим делам, но в час будет отправлять какой-то груз оттуда.
- Ириш, я не смогу тебя проводить.
- Не напрягайся, мне только чемодан у тебя забрать да несколько ласковых слов на прощание.

Мы сидим в его машине, и я, на прощание, стараюсь вместить в несколько слов и благодарность, и оправдание. С Мишей не встретились. Передай ему, что всё понимаю. Не принимаю, но понять пытаюсь. И простить. В конце концов, ближе, роднее его, вряд ли с кем другим получится. Ну, не срослось в нашей жизни, что ж теперь. Таких отношений, как с ним, у меня ни с кем другим не будет. Это мой человечек. Передай ему, как сумеешь.

Созваниваемся по приезде. Да, передал, как ты просила. Сказал, что, к сожалению, не получилось встретиться. Да ладно, вычеркнула, не вылезет он из своего, как и я, смирилась давно. Надо жить.
- Как там Юрочка?
- Привет тебе передает.
Юра забирает у Феди телефон:
- Привет, Иринка.
- Юрочка, приезжайте! Я уже тоскую, уже скучаю.
- Да? Приеду.
- Обязательно! Никуда не хочу в праздники ехать, буду ждать вас всех к себе в гости. Приезжайте!

Леплю всех к одному очагу. Андрея с детьми, Юрку с внезапно проснувшимся вожделением к престарелой, но молодящейся даме. Кого ещё забыла? Батюшка… Да, солнце моё, это Рождество опять не с тобой. Приеду позже – грехи замаливать.
Гена полюбопытствовал насчет билетов на поезд, намекнул, что поездом ехать не получится, большой разброс по датам, заберет машину. Всё для тебя, любимая, ни в чём себе не отказывай.

Чуть раньше. Воскресенье. Бродим с Федей и Леночкой по Лужникам, она что-то ищет в подарок своей дочке. Плетусь следом, чувствуя собственную финансовую ущербность.
- Что я за мать! Столько всего вокруг, можно было бы что-то детворе в подарок из поездки в клювике принести, а я только глазками, глазками.
- Ириш, - утешает Федя, - не расстраивайся, устроится как-нибудь, будут и другие времена.

В машине. Весело празднуем приезд. Ещё днём раньше. Федя предлагает «зарулить» куда-нибудь. Торможу.
- Феденька, давай скромнее, если честно, в наличии на всю развратную жизнь в столице всего сотня.
- Ого!
- Что?
- Ириш, тебя Гена отправляет в Москву с такими деньгами?
- Нет. Без денег. Это мои.
- Ну даёт!
- Федя! Не обсуждаем! Зато я вольна собой распоряжаться так, как мне этого хочется. Свобода дорогого стоит.
- Похоже, твоя свобода ему вообще даром обходится.
- Зато я как пролетарий. Кроме цепей терять нечего.
- И всё-таки, что-нибудь экстравагантное мы придумаем.

В машине напоследок подзаряжаю свой телефон. Сразу высвечивается смска от Наташи: «Ты уже уехала?» - «Я на вокзале. Поезд через три часа», - «ЕДУ!!!»
Саня Б. с сожалением воркует в трубку «Ируня, тебе не повезло, я уже очень далеко, всё утро пытался до тебя дозвониться», и мы прощаемся неизвестно как надолго. Жизнь стремительна, но так хочется ещё хоть раз увидеться. Москва напоследок одаривает меня вниманием моих дорогих и любимых, и, всё ей простившая, еду ночным поездом домой, чтобы успеть поздравить свою новую приятельницу – Масянину маму – с днем рождения. Удивление и слёзы в голосе: «Как ты всё помнишь?» Да ничего не помню, просто всё записываю на эти страницы, а перепечатывая спустя год, натыкаюсь на приближающиеся даты – вот и вся недолга. Яркие, все в огненных тюльпанах чашечки вместо приставки «караоке», которую мечтала подарить ей, но так и не решилась, испугавшись, что обяжу этих милых людей на ответную благодарность, которая им не под силу. Всё случится чуть позже, когда я подготовлю Масяня неожиданным предложением поселить у него одну крайне необходимую мне и моим, не рассекречиваемым перед мужем, друзьям вещь.
- Что это? – удивится Серёга.
- Хочу купить приставку, но держать её дома мне нельзя. Нельзя высвечивать перед мужем свои доходы, - оговариваюсь и тут же поправляю себя, - расходы.
- А почему у меня?
- Доверяю. Пусть живет, а я буду брать по мере надобности.
- А если вдруг что-то сломается?
- Купим новую. Расслабь лицо!
- Я не очень понимаю тебя.
- Серёжа, ты мне друг. Я прошу твоего содействия в плане предоставления своего жилища под мои странные нужды. Почему все наши поступки должны быть рациональными? Пусть будут чудачества. Я хочу иметь приставку «караоке», с  которой можно было бы мотаться по друзьям и петь песни. У себя её я поселить не могу, потому что муж решит, что я трачу его деньги. Это не его, а мои. Дома у нас уже есть такая игрушка, но второй год стоит без дела, и пользоваться ею, как мне этого хочется, я не могу. Свою же сдам тебе на хранение, и вам веселее будет, и мне отрада. В конце концов! – разошлась я, - вместе мы жить ещё не начали, а совместное имущество уже будет.
Одуревший от шквала моей шальной энергии друг припарковал машину у Днепровской набережной и шумно выдохнул воздух:
- Ты даёшь! Дай передохну. Голова кругом.

Это наше первое путешествие на его новой машине.
Из второго он уже возвращался домой с приобретением. Только не для меня, а для своей семьи. Так получилось. Моё только денежное вдохновение, так и оставившее его в недоумении «почему?!» Кабы я знала! Была бы богаче, была бы жадной, а так… Если твои гроши могут сделать счастливым кого-то больше, чем тебя, то пусть они лучше достанутся ему. Я с деньгами чувствую себя больной и встревоженной. И страшно неудовлетворенной действительностью.

Киев.
В субботу вылеживаем с мужем бока до сведения судорогой конечностей. Вдруг звонок. Валентина, Серёгина мама:
- Чем занимаешься?
- Книжку читаю.
- Почему до сих пор не у меня?
- А вы где?
- Как где? – на даче. Приезжай.
- Празднуете?
- Пьём!
- Хорошо.

- Хочешь поехать? – Гене отчиталась о звонке по полной программе.
- Не знаю, но читать уже не получается.
- Так поезжай.
- А ты как? Нервничать будешь?
- Посмотрим.
- Может и поеду.
- Там же уже все в сборе, наверное.
- Не думаю. Была бы толпа, она не позвонила бы, - лукавлю я, надеясь на то, что прав он, а не я. И еду в надежде увидеть Серёгу, Володю и прочих.
Конечно же, облом. Они действительно пили почти в одиночестве. «Ну и замечательно», - быстро перегруппировав свои несбывшиеся предвкушения в прозу жизни, расслабилась я и набралась под самую завязку.
Пьяненькие отправляемся с масяниным папашкой и их соседкой в блуждания по задворкам чужих дач в поисках курева, но, едва пригубив адское зелье, бросаем сигареты и целуемся в темных лабиринтах соседских кущ. Ничего святого! Соблазнить отца друга и делать вид, что ничего из ряда вон выходящего не произошло. Такова моя теперешняя суть. Легкомысленная и развратная. Проваливаюсь в сон покойника и, толком не протрезвев наутро, пускаюсь в обратный путь, едва испив чаю, предупредительно приготовленного заботливым кавалером. Знал бы Масянь степень моего «коварства». Со свойственной ему, по выражению Натали, «склонностью к фанатизму» не простил бы. Пришлось немало подмять себя под жизнь, чтобы всё это легко уживалось. И грешное, и праведное. Раскаяния – ноль! Никого не обидела. Расставались, как на войну провожали, со слезами и словами признательности.
К двум телефон оживился. Масянь приехал забирать родителей на дачу, узнал о моём посещении фазенды. Расстроился, наверное, что в разврате таком поучаствовать не пришлось. Перебрасываемся смсками, обмениваемся смайликами, договариваемся встретиться «как только» и разъезжаемся по разным континентам, я в свою жизнь, он – в свою неприкаянность. Личной жизнью его уже давно не интересуюсь, для той планеты, на которой мы встречаемся, его личная жизнь – вещь абстрактная.

- Ну что, - Гена пытается сохранять безразличный вид, но, вижу, распирает, - всех увидела?
- Кого это всех? – напускное безразличие в ответ, - мы были втроем, глушили водку, песни пели. До сих пор из головы не всё выветрилось. А ты уже чего только не передумал, наверное? Переживал?
- Было немного.
- Не стоило.
Чмокнула, прилегла рядом. Воистину ангельское терпение у моего мужа. Другой бы придушил в ярости из ревности, а мой – во сне всё топит. Долгом, сладком сне. Так что, рядом, под бочок, и животик чесать в благодарность…


16 декабря. Суббота.

Смешно выглядело моё вчерашнее неистовство по поводу Гениных расчетов, которые были приняты мною как обвинения в транжирстве, к этому всё-таки вернулись в разговоре сегодня. Оказывается, этот листочек был предлагаемым им бюджетом на предстоящий месяц. И согласно этому его бюджету, я становилась вполне одариваемой особой. Но после учиненного мною распятия так, огульно,  не разобравшись, захочет ли он меня одаривать, вспомнит ли о своих благородных порывах. В очередной раз посмотрим. Времени у меня – прорва, под окнами кони белые не скачут, принцы в огненных одеждах пороги не обивают, так что, никому ненужная да с языком в заднице – бечь-то некуда – буду наблюдать собственную жизнь и  непременное улучшение ейного благосостояния… если не сдохну от скуки… Чеховское незабвенное в устах высмеянной им бывшей его возлюбленной: «Скучно мне, скучно, боже, как скучно!» шипом в голове. Высмеял, гад, таких, как я, томящихся в браке с нелюбимым, - скучно – уйди от постылого, а нет – не ной. Как уйти, это тебе, бездетному, легко хвостом крутить, а тут, куда ни крутни, что лисий, за всё цепляется, весь лесной сор за собой тащит.

Лена И-ская приезжает во вторник, встречу её в аэропорту, бывшие Катюшкины одноклассницы вылетают в Испанию с «Золушкой». Дочка бредит встречей. Подружка мечтает познакомиться с Французом. «Я очень хотела бы хоть одним глазком увидеть мужчину, который так поразил твоё воображение». Не представляю, как это осуществимо, но, наверное, попробую вытащить на свет божий своего так тщательно скрываемого ото всех героя. «Мне давно пора было вас познакомить, вам же придется двоим разгребать всё моё «духовное наследие». А наследила я, дай бог, грести и грести».

К обеду вчерашнего дня после долгих колебаний всё же решилась написать новому своему знакомому с предложением встретиться до занятий. С готовностью отозвался, и мы встретились почти за час до начала. Мне очень многое хотелось узнать о нем. Вскользь мы и раньше касались его работы, но в коротких перерывах между лекциями успевали только взвихрить любопытство друг друга. Шквал вопросов, сбивчиво отвечает, обрушиваю новые вопросы. Мне надо знать о нем всё. Но только по работе. Учимся одному и тому же, желание попробовать себя в этом у него есть, но некая неуверенность, что получится. Моя неуверенность в себе помножена на твердое убеждение, что мне-то это точно не надо, но придется, в силу сложившихся обстоятельств и поступающих предложений, и вот тогда-то, я замолкаю на мгновение - выбрать верную интонацию, чтобы моё наглое предложение выглядело как можно заманчивее, мне бы мог понадобиться ты. И тут же море предложений иного рода, чтобы меня не просчитали в моих истинных намерениях. Мне нравится этот юноша, благодаря его внезапному появлению  я  вышла из пике, в которое вошла, расставшись с В. Мне удалось пережить этот разрыв почти незаметно для постороннего глаза. Потому что был некто, встреч с которым я начала ждать, забивая этим ожиданием тоску, я могла улыбаться и о чем-то мечтать. И сейчас я пытаюсь найти какие-то возможные пересечения с этим мальчиком, чтобы курсами не исчерпались наши поводы для встреч. Потому так много вопросов – у меня нет времени приглядываться. Ещё два занятия, и мы расстаёмся. Я всё должна узнать сегодня. Таким напором можно испугать, но мы ничего не говорим о личном, только о работе. Я учусь новому в общении с мужчинами. Надеюсь, что их у меня будет ещё много. Не говорить о себе. По возможности, ничего о себе не рассказывать. На хрен им нужна моя биография и, тем более, пугать их паспортными данными. Все мои годы написаны на лице и прописаны в теле, биография – в книге, которую никто не читает, прочие интимные подробности при более близком знакомстве, когда ни первое, ни второе, ни третье значения уже не будут иметь. Так женщина  с виду и по сути приличная превращается из праведницы в грешницу. Сначала оправдание греха, после – сам грех. Предумышленный. Но жить-то хочется. И любить сердце просит. Подмена, я это вижу. Да, привлекательный, милый, далеко не дурак, целеустремленный и напористый, насчет близкой подружки – избегаю вопросов в лоб, интересуюсь лишь степенью занятости в этот выходной. Но он не заместит в моём сердце того, кого я вынуждена была покинуть не по своей воле. Ничего лишнего не спрашиваю. Его глаза светятся симпатией. Ничего не испортить – я так легко отпугиваю излишней эмоциональностью и поспешностью. Но уже знаю всё заранее. Знаю, какие отношения начнут складываться уже буквально через неделю. И далее на много-много дней, недель, месяцев вперед. Никаких чудес здесь нет, беглый анализ совпавших во многом интересов. Легко будет находить точки пересечения, всё то, что я не смогла позволить себе в начале знакомства с В. из-за слишком сложной ситуации в семье – я рисковала потерять детей. Моё безрассудное следование за вдруг вспыхнувшей к нему страстью могло в будущем обернуться большими потерями и для них, и для меня. Нужно было время, чтобы всё объяснить и оправдаться. Я сделала это, выговорила себе право на свободу, но потеряла того, ради встреч с которым за эту свободу боролась. Теперь отвоеванные земли заселяют совсем другие народы. Вряд ли я что-то напишу о нем, о своём сегодняшнем друге. Я выписываю сюда то, что мешает мне жить нормальной жизнью, а он пришёл для того, чтобы её, мою жизнь, уравновесить. И, по крайней мере, сегодня ему это удается…











Тетрадь 28. Предновогодье.

Затишье перед праздниками. Предпраздничная депрессия. Предчувствие ожидаемой тоски за праздничным столом. Отвергаю все какие бы то ни было предложения встретить новый год вне дома. Не хочу никаких движений. С ним – не хочу. Других – увы, не имею. Вернее, имею, но все заняты. Все при своих интересах, в которые я не вхожу. Заглянуть бы им всем в душу, так ли это на самом деле, или каждый старается соблюсти приличия и соглашается совсем не на ту компанию, которую предпочёл бы на самом деле. Леночка Прекрасная, наведавшаяся звонком недели две назад, просительно завыла: «Приезжай, отметим, потом нас с Федей к себе заберешь», - спрыгнула сразу, работать новогодним таксистом, в моём-то нынешнем катастрофическом расположении духа и совершеннейшем безденежьи – безрассудство. Нет, не поеду. Генино предложение ехать в Харьков – в ту же мусорную корзину. Никого не хочу, СЕБЯ не хочу. Батюшка? Воронеж? Всё, проехали! Никаких родственных тусовок, никаких застолий. Буду праздновать с котом, собакой и младшеньким, стараясь не смотреть в сторону грустящего своего «единственного и ненаглядного». Дети разбредутся по своим друзьям, я постараюсь замкнуться в семейном счастье. Спасибо тебе, милый В., что вернул меня в семью. Теперь я расправлюсь со своей жизнью гораздо быстрее. Этой тоске нет альтернативы.
Кстати, католики отмечают сегодня Рождество. Половинкой своего происхождения я греко-католичка, так что с наступившими праздниками саму себя.

25 декабря. Католическое Рождество.

Покупкой земли в Путровке мои злоключения не окончились. Очень быстро определились с выбором участка. Достаточно было мне не поехать, и Гена тут же дал согласие на покупку. На следующий день привёз меня на поле с высохшим бурьяном по пояс, и спросил: «Нравится?» Я кивнула. Невдалеке строится церковь, в воображении развернула будущий дом окнами на купола, засадила поле прозрачными березками и цветущими вишнями. Шум трассы не смущал, не ближе километра, и все-таки какое-то ощущение, что не полностью вышвырнута за пределы цивилизации. Тюрьма так тюрьма, какая разница, я живу в неволе без малого двадцать лет. У нотариуса в ожидании своей очереди интересуемся у брокера последовательностью дальнейших шагов. Землю надо переоформить на себя. Где и как это сделать. Она многословно рассказывает о своей приятельнице, которая решит все наши проблемы. Срывающееся с языка на протяжении всей нашей эпопеи с покупкой наконец капает тихим и невнятным: «Кажется, мои приятели занимаются тем же самым в этом же районе». Я долго ждала этого часа. Клялась забыть, зарекалась звонить, напоминать о себе. Но мысли только об одном – ещё хотя бы один повод увидеться. Такой, чтоб не увидеться – никак, но только чтобы ни один, ни другой об этом моём всепоглощающем желании не догадывался. Раскрытая, легко прочитываемая, но доверчиво и наивно полагающая, что умело скрываю свои чувства от всех, получаю разрешительное: «Действуй!» из рук собственного мужа и не решаюсь даже позвонить Ему. Целый день, ссылаясь то на отсутствие телефона, то на нежелание тормошить старых, «давно забытых» знакомых, неужели он верит всем этим моим отговоркам? – не нарушаю обета безмолвия. И всё же, после очередного Гениного «ну, так ты позвонила своим друзьям?», решаюсь. Как можно беззаботнее голос, как можно веселее интонации, не выдать своего нетерпения, своего неистового желания лететь, мчаться, снося все преграды навстречу Ему. Пропала! Я увижу Его. Значит, продлится эта пытка. Опять по капле на маковку. Я опять погружаю себя в лабиринты и подземелья покинутого мною царства жестокосердного Минотавра. Я не найду там ничего, что утешило бы меня, но разорву в клочья своё сердце.
Несколько фраз. Любимый голос. Изнемогаю. Договариваемся встретиться, как только будут готовы необходимые бумажки. Это так всё незначимо. Я прихожу домой, рассказываю мужу, что ещё необходимо сделать. Сколько это будет стоить, спрашивает он, и как долго длиться. Отвечаю. Так мы же ничего не выигрываем ни в деньгах, ни в сроках. Пусть этим занимается знакомая нашего брокера. Какого чёрта?!! Я неистовствую. Мне через столько пришлось переступить в себе, чтобы решиться на этот звонок, позвонить, договориться, и опять «динамо»?! Он что, издевается надо мной? Я уже проходила эти уроки. Моими руками он делал больно моему Избраннику. Тонко, исподволь нанося раны его самолюбию, он уже сделал всё, что только можно было, чтобы мы расстались. Я переступила через боль и вернулась, чтобы опять повторить то, что было раньше? Едва сдерживаюсь, чтобы не высказать всего этого вслух. Всё в себе. Как знаешь, зачем тогда было настаивать на этом моём звонке? Ладно, звони, договаривайся, равнодушно – или мне так кажется? – соглашается муж. Звоню. При нём договариваемся о встрече. Гена слышит наш разговор и шутовскую перебранку, видит мою едва скрываемую нежность к далекому собеседнику и разражается пылкой страстью ночью. Ревность будит в нем желание превзойти соперника. Только превосходить некого. Соперник легко уступил ему любовное ложе, даже не прикоснувшись к запретному плоду.
Далее тянутся дни, мы никак не соберем необходимые документы, поездки бесплодны – на месте нет нужных людей. Я в отчаянии, желание увидеть наконец любимого перехлестывает через край. Мы возвращаемся из деревни, я звоню сообщить, что опять откладывается срок подачи документов на регистрацию. Через несколько минут – ответный звонок, приезжай ко мне, что-нибудь попробуем решить на месте. Но я не найду тебя! Приезжай, я объясню, как доехать. Да, да, да! Я готова развернуться и мчаться на твой зов, но говорю «нет», я на служебной машине мужа, мы уже почти в городе, его вызвали на совещание, я никак не могу приехать сей же час. Не объясняю, просто «нет, не могу». Перезваниваю дома, в одиночестве сожалея о своём отказе. «Я уже занят, набрал людей, будете готовы, приезжайте в офис». Я упустила шанс побывать в твоей берлоге, опять откатилась на немыслимо далёкие задворки твоего королевства. Ещё несколько дней томительного ожидания и вот я у порога твоего офиса. Тебя ещё нет, приедешь чуть позже. Сливаюсь с деревьями парка у твоего дома, так боялась опоздать, что приехала почти на сорок минут раньше. Мамашки, выгуливающие детей. Здесь ты будешь гулять со своими детьми, когда они у тебя появятся, неужели так будет, неужели я потеряла всякую надежду быть с тобой, что так легко отпускаю тебя к той неведомой мне избраннице, которая нарожает тебе детей? Зачем тебе дети? Тебе, одинокому волку. Ты же не сможешь сделать никого счастливым, даже собственных детей. У тебя сердце закрыто на пудовый замок, ключ от которого в моих цепких руках. Я никому не отдам тебя. Никому.
Время. Подхожу к подъезду. Почти одновременно со мной подкатывает к нему его автомобиль. Выходит. Почти не смотрю в его сторону, но вижу всё. И глаза, огромную черную бездну, хоть бы раз увидеть, как со дна этой бездны поднимается страсть, и летящую походку уверенного в себе зверя. Легким изящным движением чуть подбрасывает ключ зажигания в воздух, ловит, не глядя, и скользящей грацией прячет в карман. Как же он великолепен. Как уживается в нем неказистость и нескладность телосложения с необыкновенной грациозностью и внутренней настороженностью хищника, всегда готового схватить свою жертву. Я жертва. Я уже парализована. Он почти не глядит на меня на протяжении всего нашего разговора, изучая бумажки, перебирая и откладывая ненужное. Говорит спокойно. Быстро разрешая текучку накопившихся за время его недолгого отсутствия дел. Заходят какие-то молодые люди с огромными полотенцами чертежей и талмудами документов. Росчерк подписи, быстрый инструктаж, и вот мы снова одни. Что-то говорит, почти не разбираю слов, всё, что относится к делу, ко мне отношения не имеет. Я вся погружена в  созерцание своего Героя. Он опять наполнил меня собой до самых краёв.
- Вы с целью вложения денег или строиться думаете?
Зачем тебе это знать?
- Нет, не вложения. Строиться.
Запоздало спохватываюсь. Если хоть что-то в его сердце теплится, мой ответ – ещё одна стена на пути ко мне. Когда собираются разводиться, домами не обзаводятся. Плевать. Он слишком далеко ушёл. А мне нужно время. Даже для того, чтобы вернуться к нему, нужно время, чтобы загасить бушующий во мне пожар.
Что-то прикидывает на экране монитора.
- Здесь больше земли, чем по документам. Но это ничего. Там какие-то колышки есть?
Воскрешаю в памяти поросшее бурьяном поле с сиротливым сарайчиком, киваю:
- Да, что-то есть.
- Садись сюда. Надо подписать акт.
Пересаживаюсь на стул рядом. В растерянности кручу ручку, пытаясь сообразить, что от меня требуется. От имени мужа подписать какую-то бумажку. С фамилией справляюсь. На подписи споткнулась.
- Я не умею за него расписываться.
- Ставь свою.
В кабинет заходит его брат и остолбенело вытаращивается на меня. Поняла, что для него моё появление – невозможное воскрешение из мертвых простой смертной. Как же всё запущено у нас с тобой. Ты так и не взглянул на меня ни разу.
Смущена необходимостью тут же расстаться с деньгами, не жалко, но знаю, что объяснить дома мужу, почему оплатила вперед, не смогу.
- Ира, ты же не первый день меня знаешь. Не на улице меня встретила.
Рассчиталась, забрала лишнее, оставленное по недоразумению, не поняла его длинных речей о предстоящем повышении этих услуг с нового года. Подняла на него глаза. Можно прощаться.
- Тебя-то как раз я на улице и встретила, - вздохнула с едва обозначившейся на губах улыбкой.
Улыбка в ответ.
- Подожди, я провожу.
- Боишься, что завязну в твоих коридорах навечно и пропишусь навсегда?
Проскакивает вперед, распахивает двери, подводит к лестничному спуску.
- Там кнопочка справа. Нажмешь, замок откроется. Ну, - крепко сжимает мой локоть горячей рукой и на мгновение застывает, развернув меня к себе, встречаемся взглядами, дыхание, сердцебиение, движение планет, звезд застывает на мгновение вместе с нами, не выдерживаю его взгляда и отворачиваюсь. Нет, никаких поцелуев на прощание, я и так умерла здесь, на этом пороге, для всей остальной жизни, - пока. Будем на связи, - бросает он привычное, и я стекаю по ступенькам быстрей, быстрей, не оглядываясь и не прислушиваясь к звуку захлопывающейся за ним двери офиса. Спокойно, пронзив себя незримым копьём от макушки до пяток – расправить плечи, выпрямить спину, ненавязчивым намеком на  аристократическое происхождение, - отхожу всё дальше от твоих окон. Гладь меня взглядом, смотри мне вслед, видишь? - ни тени покорности в осанке, ни следа поверженности в движениях, ухожу, не оглядываясь, но ощущаю, как ты течёшь следом черной страстью желания, смиренно затаившегося на дне твоих глаз.
Мы встретимся нескоро. Мне немалого труда стоит держать себя сегодня. Я прорвусь лишь единожды смской с предложением посмотреть так полюбившийся мне фильм «Наука сна». Фильм о нас с тобой, всё до последней фразы пересекается с нашей реальностью, которой мы с тобой не позволяем быть, наполняя свои жизни совершенно другими так мало значащими вещами. Я набрала «чудной и чудный фильм, почти сказка, если получится, обязательно посмотри», исключив своё на просмотре присутствие.

Был последний день занятий, мы запили сдачу экзамена шампанским, не решилась садиться за руль на дальнее расстояние, решив пересидеть легкое опьянение в кинотеатре.
- Вы в кино? – спросил меня мой новый знакомый.
- Скорее всего, да. А вы?
- У меня сегодня не получается.
Он помялся немного, я решительно направилась в сторону своего автомобиля.
- Подожди, - он рванул следом, - может, встретимся как-нибудь? Погуляем?
- Конечно. У тебя есть мой телефон, звони.
Мне давно не предлагали «погулять», как романтично. Я впадаю в детство, мне это нравится.

Надвигаются праздники, умираю от депрессии. Никаких звонков, кроме Еленочки Дмитриевны, меня никто не хочет видеть. Она вынуждает меня посетить её дважды – первый раз с Гениной авоськой благотворительной снеди, второй – с моими сапогами, которые она хочет отнести в починку по социальному талону, выделяемому ей какой-то там организацией. Я соглашаюсь, понимая, что она просто хочет, чтобы мы наконец встретились с её сыном, его она вызванивает тут же при мне, чтобы помог дотащить сумки. Сумки всё равно отвожу я на своём «Пежо», предлагаю Валере подбросить его домой, но вместо этого мы ставим машину на стоянку и идем в ближайшее кафе, чтобы выпить на брудершафт и перейти наконец на «ты». На «ты» мы так и не переходим, находя особую прелесть называть друг друга на «вы» и дальше, как повелось с первого дня знакомства. «Вы очаровательная, - шепчет разошедшийся не на шутку кавалер и, к моему ужасу, заказывает ещё порцию виски, - я  вас так люблю. Я с первого дня вас полюбил. Если бы мне повезло встретить такую женщину…» «Эта женщина скоро будет совершенно свободна», - пытаюсь свести на нет пылкость его признаний, и воспринятые им всерьез мои слова заставляют перейти в назидательное: «Что вы, Ирочка, маленьким так нужно, чтобы у них были мама и папа». Я скучнею и раздражаюсь в ответ, но вместо раздражения выдаю игриво: «Так что, если я захочу с вами переспать, вы мне откажете и напомните о моих родительских обязанностях?» Я выпиваю залпом оставшийся виски и требую повторения. О, как вы скучны! Официантка красноречиво вздыхает и смотрит на часы, мы в числе последних неугомонных посетителей кафе. И всё же, третью порцию виски нам приносят. Прикидываю, во сколько обошлось моему кавалеру сегодняшнее «обольщение», и покрываюсь краской стыда, мы много общаемся с его матерью, я прекрасно знаю, как непросто этой семье достаются копейки, и мне совсем не хочется быть щелью, куда это добро провалилось без всякой надежды на ответную взаимность. Я любимого мужа «развести на бабки» не могу, а тут… Мы идем гулять по парку, договаривая начатые в кафе фразы. Он оказывается совсем не робкого десятка, как упорно внушала мне его матушка. Уже в её каморке была встречена внезапным поцелуем. «Ого!», - подумала я. Впрочем, когда-то он должен был преодолеть стеснительность. В кафе Лера постоянно тормошил меня, обнимал за плечи, коленки, чмокал в пьяненьком воодушевлении в щеку, рассыпался в комплиментах всем частям моего тела и разума, пугая одержимым желанием вознести меня на Олимп со всем нажитым мною добром. Я внимала и думала о том, что даже если поспешила приблизить к себе этого юношу, то эта близость ничем мне не грозит. Он из когорты пылких восторженных поклонников, которые никогда не переступят грани запретного, если её воздвигнешь, он примчится по первому зову, но никогда не явится без приглашения, из страха чем-то навредить тебе. Это удобно. Очень удобно. Я никогда не злоупотребляю чужими чувствами, в малых дозах моё внимание не нанесёт ему сколько-нибудь существенного урона. Полюбить же его, увы… Да и не нуждается он в том, чтобы я его любила…

Накануне муж вернулся с корпоративной вечеринки в невменяемом состоянии. Моё красноречивое в сторону туалета «тебе лучше сразу туда» было проигнорировано, поэтому получила букет приятных ощущений, когда всё съеденное и выпитое хлынуло на постель и ковер. «Перед тобой на кресле тазик», - спокойно произнесла я, поднимаясь с кровати, оставив его наедине с его внутренним миром. Никакого участия и желания разгребать последствия. Надоело. Ему достаются все праздники, мне только их изнанка. Спасибо, сыта по горло. Заснуть в комнате детей удалось лишь под утро, когда спать оставалось не более часа. В сомнамбулическом состоянии отвезла Егора в институт и предалась печали. Сдерживаться не было сил. Прочитанный накануне конспект, поверг в состояние близкое к легкому помешательству. Делить, всё делить! Надоела эта неопределенность. Живём вместе, но я абсолютно бесправна. И тут же отчаянное – я никогда не сделаю этого, мне не хватит стервозности довести до конца разрыв. Сломаюсь, ударюсь в жалость, откачусь на задворки, брошу всё и уйду ни с чем. Нет, я должна, я теперь знаю, как это сделать по-умному, чтобы всё, что принадлежит мне по праву, досталось моим детям. Да! Я всё сразу же отпишу детям и уйду свободная и несвязанная ничем. Мне ведь ничего не нужно. Я сумею прокормить себя. Муж застает меня в слезах. Что случилось? Выдаю приступ «ревности», пусть это выглядит так. Я покопалась в твоём телефоне и нашла массу завуалированных признаков неверности. На моё место у тебя слишком много претенденток. Я не уверена в завтрашнем дне. Мои дети, они будут забыты тобой, как только со мной что-то случится. Бросаю ему – со мной скоро случится что-то страшное, я чувствую, что не протяну долго. Эти мои старые фобии. Всякий раз, когда я отказываюсь жить, они возвращаются. Физически ощущаю в себе инородное, раздувающееся, пожирающее меня. Мне столько надо успеть, а меня уже отключают от источника питания. Я знаю, когда пойму, что это конец, просто сложу крылья и упаду с высоты. Не буду ни бороться, ни пытаться выжить. Болезнь – не для меня. Если она пришла, значит, там решили, что с меня хватит. Я избегала страшных диагнозов не потому, что начинала лечение, а потому что резко меняла направление движения по жизни. Красный свет – стоп! – я иду не туда. А если сегодня на всех моих путях загораются красные огни, значит, моё движение окончено. Что происходит со мной? Да, именно это, я упираюсь в тупик в каждой своей попытке уйти от тебя. Ни одна станция не хочет связываться с этим громыхающим и разваливающимся на каждом рельсовом стыке составом. Улететь под откос, не зная заранее, где именно ждет окончательная гибель. Да, лучше так. Ничего не знать и не притормаживать на поворотах, нестись во весь дух, уповая на небеса. Они лучше знают, в каком месте надо разобрать пути, чтобы остановить меня.
Вспышка моей «ревности» неожиданно вдохновила и воодушевила мужа на поток ответной признательности. Я так давно не позволяла себе проявлять заинтересованность его личной жизнью, что он сам потерял к ней всякий интерес. И вдруг у него появилась надежда, он нужен этой женщине, и я поняла, что просчиталась. Мне не нужно было пылкое примирение, мне нужен был повод, чтобы объявить о начале раздела имущества. «Я пекусь о детях, - вешаю лозунг над дверями избы-читальни, где ликвидирую собственную юридическую безграмотность по конспекту, - ты третируешь детей и меня при моей жизни, когда их есть ещё кому защитить, представляю, что будет, когда меня не станет», - пафосно завершаю свой бред, потихоньку возвращаясь из страны сумасшедших. Забралась на верхнюю полку кровати в детской, щедро излила из себя оставшиеся слезы жалости к себе, да-да, жалела себя, горемычную, - не брошенную мужем, какая ерунда, о нем меньше всего плачу, - оплакиваю свою ненужность другому, из-за которого весь сыр-бор последних двух лет моей жизни. Сколько мне ещё маяться? Реву, вызывая жалость и сочувствие мужа, он готов простить мне всё на свете за эти «ревнивые» слёзы, и я захожусь новой волной оплакивания уже собственной поруганной этой ложью праведности – я обманываю его, как это подло, как мне жить с таким обилием обмана в душе. Изнеможенная и обессиленная, засыпаю до вечера, восполняя жуткий дефицит сна. Где, в каких краях витала моя душа. С огромным трудом размыкаю веки, малыш несет мой телефон из дальней комнаты, я ставила звонок будильника, и телефон засыпал вместе со мной. Муж брал телефон, чтобы устроить ответную ревизию моих связей? Смешно, ничего спонтанного в моей вспышке не было, я предусмотрела ответные его ходы и подготовилась к ним. Ни одного засекреченного имени – вписала все фамилии, всех моих «мальчиков», о которых я, конечно же, рассказывала ему ранее, ни одной стертой смски от них, они все здесь – такие безобидные и недвусмысленные, не подкопаешься. Всё пикантное, но дорогое сердцу, безжалостно удалено из памяти телефона, но не из моей. Да, так было всегда – полуправда, недосказанность. Я говорю о большом и значащем как о пустячке, оставляю следы пыли там, где прошлись танки. Ты видишь только пыль, о танках узнаешь тогда, когда я решу, что тебе пора об этом узнать.
- Ну и как вы встретились? – спрашивает муж по моём возвращении из офиса любимого.
- О чём ты? – пожимаю равнодушно плечами.
- Что рассказывает Володя? Вы же так давно не виделись.
- Хорошо встретились. Даже был рад. Мне так показалось… Да, показалось…
Сюрприз вам обоим я преподнесу позже, когда вы, наконец, опять встретитесь под одной крышей. Только сегодня об этом ни слова. Это будет в феврале…
Разбуженная, долго не могу понять, где я. За окном темно. Что ты хочешь, малыш? Мамочка, тебе пора на занятия. Возвращаюсь из сна, долго и мучительно борясь с туманом в голове. Вспоминаю, ах да, плакала сутки напролет. Ни единого следа отчаяния. Лицо просветлело и припухло, скрыв морщинки. Едва заметным мазком макияжа добавляю красоты в облик той женщины, которая не я, и иду на курсы довершать начатое. Мой Герой умер для меня до февраля, я буду возвращаться к нему в своих тетрадях и мыслях, но нельзя позволить себе увидеть его раньше. Не хочу делить и расчленять себя на части. Сегодня в мои руки плывет молодое жаркое желание. Прикасается едва заметно, опирается локтем на спинку моего стула, чтобы я, откинувшись назад, невзначай прислонилась к его руке. Колени, руки, плечи всё чаще находят друг друга, эта игра тел завораживает нас и обращает на себя внимание окружающих. Мы ловим легкие одобрительные усмешки на лицах. Интрига – это так чарующе. Мы играем. Допускаем всякие вольности  в мысли. Мы уже пара, сведенная здесь во времени, чтобы пройти какой-то маленький отрезок пути. Он не задает себе вопросов, я на все свои вопросы уже давно ответила. Мне брошена нить Ариадны, чтобы я выбралась из лабиринта, куда загнала себя добровольно, повинуясь гипнотической силе глаз Минотавра. Я не смогла выбраться оттуда самостоятельно, но силы  Провидения не оставили меня и послали мне моего Спасителя. Доверчиво протягиваю ему руку и  верю, что никакого зла мы друг другу не причиним.
Я вырываюсь из твоих смертельных объятий, мой любимый нечеловеко-зверь… мой Ангел…

Как же мне назвать тебя, мой спаситель? Твоё имя не должно прочитываться в моих строчках, чтобы ничто не забрало тебя у меня раньше времени. У тебя добрые лукавые глаза Феникса. В тебе пышет пламя ничем несдерживаемого огня. Ты умираешь и возрождаешься вновь, потому что в тебе есть бесстрашие воина, не думающего о грозящей ему опасности. Ты бросаешься в горнило страсти, зная из вскользь брошенных мною о себе слов, что я несвободна и, при всей неопределенности внешнего облика, немолода. Ты идешь навстречу и чуть отступаешь в сторону, чтобы уступить мне место рядом с собой. Не сторонишься меня, не избегаешь взглядов, не навязываешься, но ни один мой шаг не пропускаешь и с благодарностью отвечаешь взаимностью. Твои звонки поднимают меня над землёй и заставляют верить в моё возрождение из пепла. Я думала, что не буду писать о тебе, потому что всё, что произойдёт между нами, будет земным и бескрылым, но ты даришь мне свои крылья и напоминаешь мне о неземном их происхождении. Не хочу даже пытаться вписать тебя в свою реальность, пусть всё будет так, как нашепчет тебе твоё предназначение. Я не звала тебя, не ждала избавления, я тихо умирала, когда ты пришел и окропил меня живой водой. Пусть те, кто привел тебя, ведут тебя дальше. Я ничего больше здесь не решаю, моя пьеса, которую я так бездарно завершила, показала всю несостоятельность меня как режиссёра. Плыть по течению и не задаваться неразрешаемыми задачами, вот мой удел ведомой и желанной женщины. Разве не этого я ждала от своего прежнего Героя? Да, именно этого. Что он, а не я решит, как мне жить дальше. Чего нам не хватило? Его решимости взять на себя ответственность за мою жизнь и моей отваги повиноваться ему. Мы струсили. Оба. Осанна нашей слабости. Реквием нашему общему будущему. Чувства оказались сильнее нас, они разъели нашу способность владеть собой, мы испугались собственной непредсказуемости, не поверили, что это волнение может быть навсегда, а если бы поверили, испугались бы жить в плену непрекращающегося стихийного бедствия, каковой могла стать дарованная нам взаимность. Ты не признал в себе эту взаимность. Я, разбивши лоб о твою неприступность, сложила оружие у врат твоей крепости. Моё оружие – это признание, которое я продолжаю вписывать в страницы своей бесконечной повести. Это струны, которые начинают петь, когда ты играешь на них своей безответностью. Я больше никогда не стану ничьей пленницей, потому что моё сердце осталось в твоей темнице. Я только вышла из неё, истосковавшись по свету и глотку свежего воздуха. Ты всегда сможешь вернуть меня, потому что лишь в твоих руках избавление от вечной боли, живущей во мне. Этой тайны ты не знаешь. Но ты прочтёшь её в моих глазах при встрече, когда бы она ни случилась. Нам не разбежаться на этом свете. Мы прокляты друг на друга…

Ник позвонил около полудня. Поинтересовался моими творческими планами. Творю, отвечаю. Я не только об этом, возразил он, учиться ещё пойдешь куда-то, трудно представить, чтобы успокоилась. Да, предполагала, пока ещё не решила, куда именно. Несколько предложений. Предлагаешь учиться вместе дальше? - смеюсь в ответ. Не возражаю. О планах на праздники почти ничего определенного – буду праздновать в обнимку с котом и собакой, к кому хочу, туда нельзя, кого не хочу… Того и не хочу, весело вторит он, предлагая провести время вместе после праздников. Теперь, главное, не дать себя уломать на совместную с мужем поездку к свекрови и батюшке. Недаром обзавелась этим ноевым ковчегом, хорошая отговорка против всякого рода насильственных срываний меня с насиженного места. Не хочу! Никаких совместных поездок. Я с ним в разводе. В ментальном разводе. Лишь невозможность разъехаться под разные крыши из-за моей финансовой несостоятельности и грустного недоумения в глазах младшенького держит меня в его доме, но это уже давно не мой дом. У меня нет дома. Нигде. Мне некуда идти. Потому единственный способ заявить о своём праве на свободу от него – не участвовать в этих «семейных» мероприятиях. Я имею право на развод, но если кроме меня никому этот развод не нужен, пусть он будет скрыт от всех. Видимое принимается за действительное, а внутри меня – полное освобождение от всех сковывавших цепей. СВОБОДНА!


Л. И-ская приехать не смогла, слегла её мама. В аэропорт с дочкой всё равно поехали, она жила встречей с бывшими одноклассниками по балетной школе все последние дни, мне хотелось напомнить о себе директору школы, мы почти подружились перед нашим отъездом из Харькова два года назад. Чувство, что впереди нас ждёт интересное сотрудничество. Ведь когда-нибудь да сбудется моя мечта о Париже! Эх, Пьер, сколько дел мы могли бы наворочать вдвоем, переступи через условности этого мира. Неужели тебе не скучно перебирать эти бумажки? – ты же прирожденный импресарио! Встретить радость в глазах, загрузиться её бесценным «вокруг только доброта и любовь» - обнимает очередной томик тантрической йоги, крупное «ОШО» на обложке. Не даю ей сбить себя в лирику. «Жизнь состоит из ощущений и отношений, - проникновенно говорит она, - надо жить в ощущениях, но не допускать отношений», - «Что вы, - возражаю я , - разве можно достичь полноты ощущений, отказывая себе в отношениях?» - «Отношения искажают наши ощущения», - «Надо вовремя выпрыгивать из них обратно на свое облако и оттуда предаваться нирване пережитого, делая его новой гранью ощущений». Нас прерывают люди в униформе, предлагающие пройти к регистрационной стойке, мы прощаемся с ней, не успев даже вникнуть в сказанное обеими. Быстро по кругу с остальными. Адреса, телефоны. Антоша заканчивает училище в следующем году, я позвоню, когда приеду на сессию, можно? – просит он. Мы договариваемся. Когда-то дочкин класс ходил влюбленный в этого талантливого паренька, он поставил красивейший спектакль, под аккорды музыки из которого мы и покинули школу больше двух лет назад. Всё ещё можно вернуть. Детские умелые ножки, грация, мастерство – на это так легко покупается неискушенный зритель. В тебе ещё не проснулся импресарио, мой молчаливый друг? Жаль. Я помню твои мечты сколотить детскую труппу из народников и песенников, тогда мелькнуло – а ведь я могла бы предложить кое-что более качественное и фундаментальное, детский классический балет. Проговорить вслух – не решилась. Только подумала. Мы вообще не строили никаких общих планов, никаких точек соприкосновения не искали. Я была парализована тобой сразу. Одним единственным «нет», когда шутливо предложила себя в качестве подсобного работника на фантазируемой тобой «моечке» на окружной. Этого «нет» хватило для отката – этот человек не хочет, чтобы я была рядом с ним, резануло безжалостно по моему самолюбию. Тогда я тебя ещё не любила. Но отметку в негатив поставила. Насколько мне теперь легко исправлять все сделанные с тобой ошибки. Пока не пришло время чувствам, я закрепляюсь на чужой территории, заручаясь обещаниями общих дел и свершений. Спасибо за науку. Она мне дорогого стоила...

29 декабря. 2006. Пятница.
Праздники всё ближе. Ощущение пустоты – всё навязчивее.

Муж уезжает с сыном второго. Договорился встретиться с детским хирургом в праздничные дни. Нужна консультация. Возможно, придется ложиться с малышом на операцию. Так что, моё последующее путешествие в Х-в почти предопределено. Сторонюсь этих поездок, боюсь сорваться на необратимые шаги. Вернее, оттягиваю принятие окончательного решения. Слишком всё зыбко у меня в сознании. Знаю, чтобы выжить, надо прекращать свои отношения с мужем, но как же тяжко решиться на официальный развод. Всё-таки знакомство с семейным кодексом на многое открыло глаза. Слишком много имущественных потерь для детей. Развод экономически невыгоден, прежде всего, им, нашим детям. Но он – единственный для меня способ разорвать отношения с Геной. По-другому уйти не получается…

- Что Танюха? Как себя чувствует?
Маргоша отлежала в неврологии несколько беспокойных дней. Отлежала? - нет, скорее, отбегала. И там ей не дала покоя её бесноватая семья. Дергали, требовали, стенали в трубку телефона, совершенно не считаясь с её состоянием. Было жалко и раздражительно смотреть на все эти пляски Витта вокруг её койки. Уже допекли, уже довели до больничной палаты – отпустите хоть на пару дней, оставьте её в покое, пусть хотя бы отоспится, если не вылечится. Но постепенно, вовлекаемая в их семейные игры, начинаю понимать, что ей это всё нравится. Искаженное представление о своей нужности семье. По тебе обкатывают танки и стреляют из пушек над твоим ухом, проверяя на прочность давно разорвавшиеся вдрызг перепонки, а ты, плача и стеная, продолжаешь думать, что в этом и есть твоё предназначение – служить этому взбесившемуся стаду бизонов.
Внезапно прозрев, отступила. «Ты не хочешь прийти ко мне?» - позвонила Марго на следующее утро, накануне я провела в обществе её и Влада целый день, таскаясь по кабинетам элитной больницы, по сути, преследуя единственную цель, чтобы он не забрал жену с больничной койки домой. «Дома чистая посуда уже закончилась, - ухмыляясь, делится супруг подружки, угощая меня пивом, пока та обследовала свою разрывающуюся от болей голову, - последние два блюдца взял сегодня, чтоб сына яичницей накормить». «Нет, Танюш, извини, но твоей семьёй сыта по горло. Приду ближе к вечеру, надо прийти в себя».
- Нормально себя чувствует. Врач порекомендовал сменить обстановку, поменьше находиться в семье, назначил антидепрессанты.
- Понятно, муж виноват.
Я промолчала.
- Пусть снимает квартиру. Вон пусть в Василькове квартиру снимет.
Молчу дальше. Со дна кратера моего почти усмиренного вулкана начинает подниматься лава.
- Или муж ей должен оплачивать квартиру, чтобы жила отдельно?
Твою мать!!! Знает, чёрт, чем меня за живое взять!
- Интересная жизнь у нас с вами получается, дорогие вы наши, - едва сдерживая негодование, начала я, - сначала вы убеждаете нас, чтобы мы сидели дома и ни о чем не переживали. Мол, занимайтесь домом, рожайте детей, воспитывайте их. «Сколько тебе будут платить на этой работе? Я заплачу тебе гораздо больше», - так ты мне говорил? Мы, наивные, абсолютно доверившись вашим словам, закапываем в песочницы свои дипломы, занимаемся вашими детьми и вами, а по прошествии лет, когда дети вырастают, а наша профессиональная пригодность распространяется разве что на область кулинарии и уборки общественных туалетов, вы вдруг решаете, что абсолютно ничем нам не обязаны и ничего нам не должны и выставляете всех недовольных своей жизнью жён в провинциальный город Васильков? Класс! Так вот, не получится. В некоторой степени мы все-таки защищены. И жена, которой зарвавшийся муж указывает на дверь, имеет право подать на алименты.
- Алименты муж выплачивает при разводе, - возразил мне Гена.
- Да нет, любимый, при разводе наше драгоценное государство больше печется о неприкосновенности кошельков наших дорогих муженьков, а не о правах женщин, а вот не разводясь, можно очень даже много чего потребовать возместить – и материально, и морально. Так что развод – последнее, что нужно женщине.
- Что же тогда все разводятся?
- Потому что прав своих не знают.
Пускаюсь в разъяснительные дебри, не замечая, что супруг давно ушел в самосозерцание своей необъятности.
- Что ты молчишь? – спохватываюсь я, – О чём задумался? – наивно полагая, что мои слова проникли в его подсознание, и он лежит и думает, как бы сделать мою жизнь ещё слаще и прекраснее, чем она есть.
- Думаю, что пора на работу идти.
- Вот те на! Я думала, ты над моими словами призадумался.
- Да что думать-то, у тебя каждый день одно и то же.
 Вот ведь досада, чертыхнулась я в сердцах:
- Что ты говоришь такое! Мы почти два месяца практически не разговариваем друг с другом…
Захожусь в гневе и тут же обрываю себя. БЕСПОЛЕЗНО! Я могу молчать год, два, три, но если на истечении четвертого года приду и скажу ему: «Милый, но пятилетку назад ты сказал то-то и то-то и был не прав», - он обвинит меня в том, что я надоела ему своими придирками. Похоже, они звучат в его голове многоголосьем независимо от того, молчу я, или мой рот не закрывается.
А мой рот для него давно закрыт.
Нервно перекуриваю на балконе, решая ни единого слова в его адрес больше в этой жизни не говорить. Только через адвоката. Захожу в комнату и объявляю:
- Значит так, дорогой. Я объявляю тебе бойкот на два месяца, чтобы у тебя не было иллюзии насчет того, что мы с тобой общаемся.

Через пару часов он позвонил. Я сидела в Интернете, совершенно выбросив из головы нашу ссору, они стали обыденностью. Даже непроговоренные вслух, переполняют наше естество и не позволяют ужиться по соседству ни любви, ни участию. Что-то вроде радиоточки, которую и отключить недосуг, и прислушиваться тошно. Что-то говорит мне, о чем-то спрашивает. Буднично, как будто ничего не произошло, отвечаю. «Целую тебя, - прощается он и, не получив в ответ ничего, кроме моего «угу», повторяет, - я тебя целую!» «Хорошо, хорошо, я тебя тоже», - киваю трубке в ответ, совершенно не придавая значения смыслу произносимого.
Как можно бесконечно проходиться по внутреннему миру друг друга и продолжать делать вид, что ничто не ранит? От наших душ, обращенных друг к другу, остались одни лишь рваные ошметки, а мы продолжаем держаться за что-то и играть в эту бесконечную игру, где каждый понимает, что она  всего лишь игра, и зиждется на неизбежности совместного проживания ради детей. Наша дружба, отравленная необходимостью быть всё время вместе под одной крышей, переросла в скрытый антагонизм двух совершенно различных миров. Потому что из материала, пригодного только для строительства дружеских отношений, нам пришлось строить отношения семейные и даже любовные. Второго не получилось, а материал, подпитывавший дружбу, исчерпался. Оттого теперешние отношения так тяжелы для обоих. Хотя бы что-то романтическое, хоть бы что-то вплелось в это из верхних миров. Нет, я даже не хочу просить Бога об этом. Почему-то всё моё естество противится возможности такого «подарка». Наша близость противоестественна, несмотря на столь долгое время проживания вместе. Мы не были любовниками с первого дня жизни вместе. С первого поцелуя, с первого объятия, с первой проведенной ночи – вопль, рвущийся изнутри – НЕ МОЁ!!! – и только отчаянный страх одиночества заставил идти по этой дороге всё дальше и дальше. Надо было пройти этот многолетний ад неприятия, чтобы понять, наконец, что расставание неминуемо.
 Но как теперь оставить его? Бросить на произвол? Он же, как дитя, слишком доверчив и добр.
Нет, я не должна жалеть его.
Не пропадет.
А с ним моя жизнь катится под откос…

«Оказывается, ты именинник завтра?»
«Почему?»
«По календарю… - Спустя час, - а сегодня единственный благоприятный день для чашки предпразничного кофе… - Спустя сутки, - С днем Ангела…» - всё та же тишина в ответ. Со мной решительно не желает общаться тот, за единственное слово которого я готова разнести в клочья свою сегодняшнюю жизнь. А может, именно поэтому он и молчит? Зачем быть детонатором взрыва в чьей-то душе, если можно так, молча, в окопе, ничем не выдавая своего незримого присутствия. Или полного отсутствия на моём поле сражения?

Конечно же, я не выдержала и приехала. Целый день в записках сегодняшнего дня и в воспоминаниях о том, как это было год назад – я перепечатываю «Записки ссыкухи», не очень благозвучное название, но другое на ум не пришло. Под конец, совершенно растревоженная написанным, пускаюсь в путешествие. Звонок Марго. - Чем занимаешься? - Дома. Схожу с ума от них всех. Ты приедешь? – Не сейчас, Танюш. Двигаюсь в противоположном тебе направлении. Кажется, я еду Туда.
Она не понимает, о чем я, но одобрительно подбадривает и соглашается ждать моего звонка.
Неужели я еду к нему? Без повода, без намека с его стороны на приглашение. Какое приглашение?! Не отправил бы восвояси с порога.
- Привет. Ты еще в Киеве?
- Да. Говорить не могу. У меня встреча с людьми. Минут через двадцать перезвони.
Я – не люди. Голос сухой и деловитый. Развернуться и уехать? Я полтора часа кружила по пробкам, сбиваясь с маршрута и плутая по переулкам. Хотя бы отдышусь. Там посмотрим.
Минут через сорок перезваниваю. Уехала, как же.
- Я буду в офисе, но не раньше, чем через полчаса.
- Ладно, в другой раз.
- Я скоро буду.
- Дождаться?
- Ты спешишь?
Теперь уже не спешу. Голос потеплел, не знаю, что наплету при встрече, но уже понятно, никуда не уеду. Не прошло и десяти минут, звонок: «Уже еду, в центре. Ждёшь?»
КОНЕЧНО!!! Мороз пронизывает, рук не чувствую. Села в машину, включила печку, конечно дождусь. Время летит незаметно, хотя по часам отслеживаю уже пятидесятую минуту. Это кого бы я так в этой жизни ждала! И всё-таки, не пропустила ли. Мог ведь легко развернуться и уехать домой.
- Слушай, я не пропустила тебя?
- Замерзла?
- Есть немного.
- Я уже рядом. Пробки. Пришлось по окружной ехать.
Ну, о пробках я в курсе, сама только что час ползла по проспекту.
Фантазия рисует факельные шествия и пламенную встречу. Надо умерить свой пыл, чтобы не слишком шмякнуться в разочарование. И всё-таки шмякнулась.
- Ты где?
- Сейчас подойду.
Пропустила-таки.
В офисе было не просто оживленно, а столпотворение ненужных свидетелей нашей интимной встречи. И, конечно же, надменно прищурившийся братец – он так и не воскресил меня из мертвых. Теперь даже взглядом не удостаивает. Труп, одним словом. Какое-то из приматов в полосатом свитере увлеченно развлекает его рассказом из жизни привидений. Знакомые из ящика фамилии сильных мира сего. Щедрая улыбка туда и фунт презрения в сторону материализовавшейся на диване дамы. Ладно, дружочек, до тебя мы ещё доберемся. Впрочем, зачем я так. Он же ещё совсем пацан, хоть и в министерской униформе. Вплывает мой ненаглядный. «Ну, так что у тебя?» Что-что, конь в пальто, и я, извините, в норковые шубы не обрядилась, от антимоли проветриваются на тремпелях. Стальной блеск костюма сбивает с мысли, что-то надо быстро придумать.
- По завершении всего, как мы с тобой свяжемся?
- Есть телефон. Наберу.
Вопросительно уставляюсь на него. Он наберет мой номер? Странно слышать, но очень хочется верить.
- Может, я лучше тебе его телефон дам?
- Зачем?
- Позвонишь ему, он подъедет, заберет.
Теперь его очередь удивляться. В один «ах» всего не вместишь. Я не уверена, что к тому времени буду где-то поблизости. Середина января – набег на собственный счет в банке – спрятать от глаз суда. Потом, выделение своей части имущества, после сразу – на алименты и – адью! Ищи меня, свищи меня. Буйное помешательство на тему «теперь всё врозь». Хотя бы помечтать, что я на такое способна. Но ведь целых два месяца впереди, мало ли какие жареные петухи будут ходить по моему двору. Глядишь, хоть один да и взбесится. Год-то для меня, по Танюшкиным гороскопам, неоднозначный, начало активности звездной. Не хотела – звезды настаивают.
- Вот, я тут подготовил, чтобы вы не волновались.
Протягивает какую-то книжицу.
- Что это?
- Все ваши документы. Так что не волнуйся за вашу землю.
- Я за его землю не волнуюсь, - ненавязчиво, хотелось бы думать так, поправляю его.
Полистала с довольно тупым видом. Присутствие братца угнетает. Мне абсолютно ничего не приходит в голову, кроме как ещё более тупо попросить пристроить своего нового знакомого. Зажевываю язык. Вот уж что было бы совсем некстати. Хватит уже сотворенных глупостей. Теперь, главное, красиво уйти. А в моей дурацкой ситуации, красиво – это значит, чем быстрее, тем лучше.
- Ладно. Спасибо. Успокоили. Я пошла.
- Что, всё? – почему-то встрепенулись оба, но взглядом одарил лишь один.
- Да.
Быстрей-быстрей, глупость, конечно, три часа проторчать на морозе ради каких-то трёх минут, но я совсем не вписываюсь в пафос офисной роскоши в своем стареньком пальто, пестреньком шарфике и стертых перчатках. Ну его в кепку! Думать надо было, прежде чем соваться непрошенной.
На улице прихожу в чувства. Да-а-а, мать, теряешь квалификацию. Так выдавать себя с головой перед этими мальцами. Проще надо быть. Так, как оно есть. - Писала. Дописалась до любовного экстаза. Никуда от него не деться, только-только выписала сцену ментального соития. Распалила воображение. Впала в состояние аффекта. Спасибо, никого по дороге не убила. Но не поехать, не увидеть любимого не смогла. Надеюсь, в будущем, этим же маршрутом проследуют мои читатели. Адрес сообщу в личной переписке, если буду жива к тому времени.
Как же сгладить оставленное неприятное впечатление? «Издержки производства… - гадай сам, что имею ввиду, если не лень, я – о писательстве своем. – Очень захотела ТЕБЯ увидеть. Увидела. Всё тот же.;-)» Отправляю. Не отправляется. По новой. Отправилось аж дважды. Они что, там, наверху, вообще решили меня окончательно дурочкой выставить? Тут же его звонок. Вместо вполне ожидаемого мною разноса и скрытого негодования, неожиданно радостное возбуждение. «Что же ты мне голову документами морочила?» - «Я? Документами? – это он мне говорит или для брата старается? – Я вообще о документах речи не заводила. Захотела тебя увидеть. Приехала. Увидела. Очень рада». – «Так так бы и сказала, хочу увидеть, давай встретимся, выпьем по чашечке кофе, я выбрал бы минуту свободную, встретились бы как люди». На всякий случай, свободной от руля и от трубки телефона рукой пытаюсь ущипнуть себя, не сплю ли, не снится ли мне это. Свободной руки не оказалось, поэтому решила, сплю. Пусть этот сон продлится вечность! И я пускаюсь в дебри расспросов, пытаясь в одно интервью выведать из милого все его планы на ближайшее десятилетие. Мне это почти удалось. Нет, конечно же, он не рассказывал мне, что строит корабли и распускает паруса, а, обогнув землю по экватору, вернется ко мне, и мы пустимся по морям вместе, - так далеко не зашло. Но я слышала этот голос, ловила прежние, уже почти забытые мною радостные нотки в нём, внимала его желанию говорить и говорить, неважно о чем, лишь бы спрашивали, и млела, млела, млела… Как же, блин, жить-то после этого!!!
Тревожное возбуждение, наивно верю всем явным и недоговариваемым приглашениям, одно только «а что, есть какие-то предложения?» в ответ на моё «куда собираешься на праздники» чего стоило. Сколько бы гениальных предложений я могла бы набросать в твою кошелку, будь чуть посамонадеяннее. Но нет, уже на следующий день впадаю в отчаяние, выдерживаю паузу, а наутро сегодняшнего дня, прочтя, что он именинник, спешу поздравить с днем ангела. И что же? Все поздравленные мною сегодня Владимиры дружно отказываются от собственного праздника. Оказывается, этот день отмечен лишь в моём календаре. Чувствую себя бароном Мюнхгаузеном, совершенно некстати подарившим человечеству лишний день. Никто не обрадовался.
- Извините, если обидела, - звоню в благородном негодовании своему ненаглядному, - обещаю привезти в подарок календарь, в котором жирным фломастером обведу эту дату, чтобы вы убедились, что я ничего не придумываю.
Какой прекрасный повод, чтобы повиснуть на твоём телефоне. У меня возникает стойкое впечатление, что и тебя мои звонки потихоньку начинают радовать. Ты так долго говоришь со мной ни о чем, пренебрегая делами и застольем за стеной. Неужели в моём крохотном королевстве разрешили развесить флажки в преддверие праздника? Что там у тебя по гороскопу? – сплошные смайлики в графе «любовь». Замечательно! Нагло займу на время предновогодья это место на твоем небосклоне, пока другие мотаются по магазинам в поисках подарков для самых-самых. Вдруг светить недолго.
- Кстати, прочла весьма забавные вещи о тебе в гороскопах. Даже кое-что тебе переслала.
- По электронной почте?
Интересно, как давно ты туда заглядывал? Весьма пикантные подробности были посланы мною чуть раньше. Гороскоп – это так, чужие мысли. А вот прочитано ли моё последнее «творение»? Ничего не спрашиваю. Мои писательские изыски и моя реальная жизнь – это две разные вещи, хотя в обоих местах и происходит одно и то же. Но как бы я себя ни программировала прозой наперед, что бы сама себе ни предсказывала, на самом деле, последующий шаг в ней не обозначен. Если что-то загадала, будет всё по-другому. Я не могу заставить себя поступить так, как заранее запланировала. Этот вариант уже проигран и неинтересен, хочется чего-то свеженького, того, что сама от себя не ожидаю. Да, но там было кое-что и из того, что уже было. М-да-а, наваяла… И что, теперь начнём бояться ревнивых последствий?
- Я подключусь, прочту, - это он о гороскопе, - нет, прочту уже после праздников.
Я не сдержала вздоха облегчения. Успею отбежать на почтительное расстояние. Чтобы камешек не долетел. Гороскоп-то тоже у меня ещё тот. Выудила из Интернета. Совместный гороскоп наших зодиаков. Лучшего сочетания я ещё не встречала. Никогда не интересовалась львами. Может, потому, что лев – мой брат? А инцест в мои развратные планы не входил никогда. Нет, в самом деле, вчерашнее путешествие по недрам Интернета, закончившееся тем, что я погрузилась в изучение гороскопов всех близких мне на сегодняшний день людей, привело меня к неутешительной мысли, что и звезды говорят мне то же самое, что и моё воспалённое воображение. Лучшего героя для своего заключительного головокружительного падения в бездну, кроме как этой милой пушистой белой свинюшки с замашками Короля Льва, осененной кедром, отягощенной кремнем и украшенной розой в придачу, что-то там и с нумерологией было тоже замечательно, мне не найти. Все остальные хороши, но чтобы так, от одного прочитанного волосы на голове дыбом вставали в предвкушении, нет, остальное – пресно.

И вот, пообщавшись не менее получаса со своим героем, выруливаю в самый центр города, размыкаю, наконец, телефон и тут же набираю Маргошу.
- А я здесь, у Ани, - отвечает та.
- Так я к вам подъеду, - быстро решаю я, и со второго только захода попадаю в их улочку. К первому моему кругу – там нигде нельзя останавливаться – подружка выскочить ко мне не успела. Впрочем, ко второму моему вояжному кругу она тоже чуть припозднилась. Хватило минуты, чтобы я, судорожно соображая, где можно притулиться со своей включенной «аварийкой», нарвалась на свое ментовское счастье. «Мне только забрать человека», - глупо пускаюсь в объяснения я, смело вручая свои документы едва оперившемуся юнцу с жезлом. Маргоша уже ломится в мою дверь.
- Поздно, Танюш, меня уже повязали, - понимаю свою оплошность я. Документы в его руках, но привязаться вроде бы не к чему.
- А вы пили сегодня?
- Я? Вы с ума сошли?
- От вас пахнет алкоголем.
- Ни фига себе, - захлебываюсь от возмущения.
Я могу пахнуть чем угодно – духами, специями, спермой или ферромонами, во мне их сейчас в избытке, только что с милым беседовала, излучаю желание, - но только не алкоголем, половинка чайной ложки двадцатиградусного бальзама в утренний кофе двенадцать часов назад? – абсурд! его унюхает разве что парфюмер Зюскинда. Но рыцарь жезла и мигалки непреклонен. У дамы блестят глаза и щеки горят страстью – не по тебе, болван!
- От вас пахнет, вы пьяны, - упрямым ослом уперся мальчик с черно-белым фаллосом в руках.
- Составляйте протокол, - устало сдалась я.
- Протокол и проедем с нами в больницу засвидетельствовать алкогольное опьянение.
Там-то мне точно пришьют и опьянение, и как бы не возвращаться потом пешком от окружной с полным ртом ментовской спермы.
- Никуда я с вами не поеду.
- Вы можете ехать на своей машине за нами.
- Это в состоянии-то глубокого алкогольного опьянения? Вы сами себе противоречите, дорогой товарищ, как там ваша фамилия?
…пока Лобко… - «Ирка, я так испугалась, что ты сейчас что-нибудь выдашь ему по поводу его фамилии», - «Что ты, Танюш, даже в голову не пришло. С такой фамилией, в машине с голубыми номерами. Какой стёб?! – одно сочувствие», - «А я испугалась. Даже дыхание перехватило» - …ваял протокол, я вызванивала мужа, Марго – своего благоверного. Первый примчался, когда всё уже было окончено, и набросился на меня: «А ты пила на самом деле?!» Ну, не дурак при всех спрашивать, я бы виновна была и то родной матери не призналась, а тут под носом инспектор Лобко А.Н., надышавшись ферромонов,  ещё весь в экстазе о свой жезл в машине по соседству трется. «НЕТ!!!» - ошалев от такого предательства, почти проорала я. Танюшкин генерал был проще: сейчас приехать не могу, покажите им моё удостоверение, дайте  сотку, коль уж попали, мальчики заработать решили, менту тоже детям подарки покупать на что-то надо, и заберите документы, ни о какой больнице и речи быть не может, мы вас потом не найдем. Что Маргоша и сделала.
- Что теперь? – смиренно спрашивает Гена.
- Я отдаю тебе ключи и документы, ты отгоняешь машину домой, а мы остаемся.
- Мы обещали товарищу Лобку, что машина останется здесь до утра. Ира за руль не сядет.
- Я не могу. Я выпил.
- Тогда здесь заночуем.
Гена побрел домой. Мы с Танюхой зашли к Анюте и с досады наклюкались шампанского. Было остро жаль подаренных ни за что сопляку денег. Так развести! Знал же, что не поеду. Не анализа испугаюсь, моя девственно чистая от алкоголя кровь меня бы не предала, не поеду, потому что это глупо, потому что просто тупо не хочу никуда с ними ездить. Покажите мне того идиота, который добровольно пустится в путешествие на ментовской машине после всех страшилок, показанных по телевизору. «А чего мы ждем?» - странно доверчиво спрашивает меня это чудо-юдо, что-то почесывая у себя под кобурой, когда мы остались ненадолго одни. «Мужа моего ждем. Я без кузнеца с вами не поеду», - «А-а», - на удивление понятливо протянул он и пошел в машину дожидаться моего мужа.
Хорошо, что муж пришел слишком поздно, тогда бы мне с последовавшим на меня его наездом «А ТЫ ПИЛА?! Только честно!» не выкрутиться. Лобко решил бы, что перед ним не редкая женщина с горящими глазами, золотыми волосами, а обыкновенная пьянь.
Как и произошло чуть позже.
Шампанское, откровенные разговоры осмелевших от выпитого дам, экскурс в своё недавнее пылкое прошлое. Огонь в глазах растворился градусами, пылание щек пересеклось морщинками, слишком много было смеха.
- Берем такси?
- Перекурим.
Садимся в машину. Закуриваем. Достаю флакончик с духами. Две капли на себя, мазок по губам. Последнюю затяжку сигареты выпустить в салон автомобиля. Теперь здесь пахнет какой угодно гадостью, но только не мной и не нашими женскими флюидами.
- А теперь поехали… Тань, и раньше вниманием ментов не была обижена, но чтобы так, посреди улицы да накануне праздника… Надо чаще брызгаться духами, чтобы забивать естественный манящий запах.
- Самец всегда чует незримое присутствие другого самца.
- Стоило только душевно с милым поговорить.
- У тебя глаза блестели, вот и решил, пьяная.
- Пьяная, конечно, только от другого.
Дразня дорожные посты, проскакиваем перенаселенный праздношатающейся подвыпившей публикой центр. У людей праздник, народ расползается с вечеринок в блестках и конфетти, а мы, как две сардинки в прокуренной машинке с запертыми наглухо окнами и жестоким сожалением в душе о потерянной навсегда сотке. Вот теперь, когда  за рулем действительно пьяная тётка, теперь ловите, принюхивайтесь, что же вы стоите сусликами у обочины? Или только дети Александра Николаевича со смешной фамилией подарочков от папы ждут на наши-то денежки?

Дома не могу найти себе места. Хуже нет, когда начинаешь рефлексировать по поводу. Ведь там я была совершенно вне всего происходящего. Так, стояла, отстраненно наблюдая и за тем, как суетятся девчонки, освобождая меня из лап стража правопорядка, и за тем, как сам этот страж не может пристроить ни свой жезл, ни свой протокол. Всё было довольно мирно, без истерик и слез. А приехала домой, стало противно. Противно оттого, что всё происшедшее не осталось там, на дороге, а зачем-то приперлось вслед за мной. И мало того, зачем-то внедрилось в моё сознание и ворочает там камни. Попыталась уснуть – фигушки! Не спится. Встала. Побродила. Покурила. Нет, не помогает. Да не хочу я об этом думать!
- Ты работаешь? – Гена заглянул ко мне на кухню, увидел меня за компьютером.
- Нет, конечно, развлекаюсь, - ответила я, почти не греша против правды.

Разве то, что я пишу, можно назвать работой? Работа – это то, что кормит. А я продышаться сквозь непогоду в душе пытаюсь. Дыхание – не работа. Это радость ощутить себя снова живой…

30 декабря.

К обеду выбрались с мужем на «Петровку». Кое-что докупить детям в подарок. Какие-то фильмы, книги. Что-то к праздничному столу. Скромненько, всё решила готовить сама, дабы не вводить в расходы любимого.
Дочка увлеклась рисованием, решили подарить книгу по теме. Застряли с выбором. Или за семнадцать гривень, или за шестьдесят. Полистала. Говорю: «Надо брать обе». Я когда-то много рисовала, и в детстве, и позже, даже ходила учиться, уже имея на руках двух малышей. Тогда моё обучение прервала моя семья, поддержав недовольство мужа, мол, нечего тогда было детей рожать, если детство в известном месте не перебродило. Благоверный, помнится, тогда быстренько записался на семинары по нейро-лингвистическому программированию, детей в выходные, когда были уроки у меня, стало оставлять не с кем, родители всех моих творческих порывов и исканий никогда не одобряли, и мне пришлось отложить это дело до лучших времен. Теперь к рисованию потянулась дочка. Радуюсь, получается интересно. Своей мечты вернуться к этому занятию тоже не оставила. Ведь должна же я когда-то выплыть из своей черной дыры. Листаю учебники. Техники, доступно, наглядно, даже просто пролистать – в голове останется многое. Надо брать.
- Подожди, Ира. Давай купим вот эту, - предлагает муж ограничиться малой дешевой кровью, - посмотрим, может, она порисует и бросит.
Упрямо стою на своём. Надо брать. Не ограничивать кругозор, а наоборот, дать как можно больше информации, чтобы был стимул что-то попробовать новое. Тогда муж сел на своего конька:
- Хорошо. У тебя есть предложенный мною бюджет семьи. В какую статью расходов мы внесем покупку лишней книги?
Внутренне усмехнувшись – разве ждала от тебя чего-то иного? – достаю оставшиеся после вчерашнего ментовского рэкета деньги.
- Я оплачу. Пусть пробует. Может, толк будет.
Бродим по рядам дальше. Он высматривает своё, я припадаю к другому.
- Надо сувенирчиков накупить, к нам же гости будут приходить, или мы к кому-нибудь пойдем, - говорит муж.
- К нам никто не придёт. Да и у меня особого желания идти к кому-то нет, - возражаю я, мстительно не желая спускать ему его только что проявленное жмотство. Понятно, другим будем демонстрировать свою щедрость, своих – придушим в колыбели. Но ни слова на озвучку собственных мыслей. Смысл? Всё и так понятно. Мужчина решительно не хочет тратиться на семью. Увы, раньше это было лишь моей головной болью, теперь стало очевидным и для наших детей. Они ничего не требуют. Понимают, больше минимально необходимого не получат. Все свои нужды – через маму, глядишь, что-то да удастся ей выпросить у кормильца. А нет, ну и Бог с ним. Спокойно посвящаю их в свои приключения и сюжетные повороты жизни и пишущегося вслед за ней романа. Не делаю тайны из своих планов в конце концов уйти от их папы. В ответ – понимание и сочувствие. Ни осуждения, ни стенаний – потерпи-де, мамочка, нам так нужно, чтобы вы были вместе. Ничего подобного я от старших не слышу. Подолгу засиживаемся на кухне, говорим обо всем, строим планы на будущее. В нём, этом будущем, есть всё, кроме папы. Похоже, это не я ухожу из семьи, как это было два года назад, а семья изгоняет не вписывающееся в неё инородное тело. И всё-таки, они его любят. И я его люблю. Только любовь эта другого рода. Так любят доброе, заблудшее, всеми покинутое и никому, кроме нас, не нужное. Жалеем, сочувствуем его слепоте и терпим его слабости, прощая ему и праздность, и болезненную привязку к деньгам. Если ему так тяжко с ними расставаться, пусть они останутся при нем, давая ему ощущение уверенности и надежности. Пусть они дают ему иллюзию власти над людьми, если она ему так важна, чувство свободы, если оно у него ассоциируется с деньгами. Мы уже давно поняли его и приняли таким, как он есть. Дети ищут себя в этом мире и, надеюсь, найдут. Я тоже не задержусь, потому что высиживать мне здесь, рядом с ним, нечего.
Возле лотка с юридической литературой задержалась. Гена подошел ближе.
- Что ты здесь высматриваешь? – спрашивает он.
- Я нашла для нас с тобой книжку для ежевечерней громкой читки.
- Да? Интересно. И что же это?
- Вот… «Семейный кодекс с комментариями».
- Купим?
- Конечно.
Раскошеливаемся на недешевое издание. «Это нам с тобой подарок под ёлочку», - радуюсь я приобретению. Пора, пора, пора открывать потихоньку завесу над своими тайнами.
Я не хочу скрытой и подлой войны с ним. Я хочу с помощью элементарного изучения предмета показать ему, что наша семья – это уже не семья. И то, что перестало на деле существовать давно, должно прекратить подвергаться нашим попыткам реанимации. Нет главного – доверия. Его я и пытаюсь вернуть честным желанием сказать обо всем в открытую. Так что, за чтение, господа! В новый год с ясным взглядом и светлой, очищенной от лживых устремлений, головой! В обнимку с «Семейным кодексом»…















































Тетрадь 29. Послевкусие.

…Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить всё, что принесет мне наступающий день. Дай мне всецело предаться воле Твоей святой. На всякий час сего дня во всём наставь и поддержи меня. Какия бы я ни получал известия в течение дня, научи меня принять их со спокойной душою и твердым убеждением, что на всё святая воля Твоя. Во всех словах и делах моих руководи моими мыслями и чувствами. Во всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что всё ниспослано Тобою. Научи меня прямо и разумно действовать с каждым членом семьи моей, никого не смущая и не огорчая. Господи, дай мне силу перенести утомление наступающего дня и все события в течение дня. Руководи моею волею и научи меня молиться, верить, надеяться, терпеть, прощать и любить. Аминь.
Молитва Оптинских старцев.


3 января. Вообще-то, уже 4-е. 1час 26мин.

- Маленькое, беленькое, мечущееся и пушистенькое. Спасибо, Танюшка, что ты у меня есть.
- Тебе спасибо. Хотела тебе то же сказать.

Какая-то неизъяснимая боль в груди. Не физическая, наверное, так болит душа, когда не находит пристанища.
Потерялась, запуталась, мечется в поисках ответов на вопросы, которые и задать-то себе боишься.
Зачем всё это? Зачем затевать игру, выхода из которой не видишь. Зачем вовлекать в её лабиринты душу, для которой эти игры губительны. Что за страсть играть чувствами других людей. Ты же знаешь, как это больно. Зачем влечешь к себе. Зачем заманиваешь в западню. Ведь ты ждёшь не его, а того, другого. Предначертанного, но недоступного. Зачем бросать в жертвенный костер невинного агнца.
Небеса отводят от тебя это сердце, наполняя твоё тоской и томлением. Чтобы задумалась. Это – та же боль, те же страдания, только многократно помноженные на глубину твоей души. Ты не сможешь пройтись по верхам, ты ранишь в самое сердце, потому что не сможешь играть, всё будет по-настоящему…

В жуткой тоске. В страшном неведении. Я залипла в земном, я не в силах от него оторваться. Но проходит всего два дня, дни ожидания и невероятной боли в груди. Дни тишины, безмолвия и безответности. Я выбираю… Почему?! Почему оно так со мной происходит? И к исходу третьего дня смиряюсь… значит, так надо. Дай мне силы, Господи, принять, что на всё святая воля Твоя.
Сердце разделилось надвое, отчаявшееся и потерявшее надежду и уверовавшее, что утешится в другом. И вот что-то случилось с тем, вторым. Безмолвен и безответен, как и первый. И поделенное надвое сердце обретает прежнюю целостность в тоске по обоим.
Любовь и взаимность на этой земле не осуществимы, взаимность лишь в любви к целому и нераздельному – Богу в душе каждого из нас. Только это может соединить наши страдающие от одиночества сердца.

Я плачу.
Новогодние праздники в последние годы ознаменовываются для меня страшной тоской и одиночеством. Сколько бы ни было людей вокруг, я чувствую себя покинутой и ненужной. Я не нужна себе. Душа отрывается от тела и уносится далеко от праздничного застолья. К тем, кого я люблю. К тем, кто даже не догадывается о том, как мне плохо без них.
Сколько таких одиноких сердец томятся в замкнутых мирах долгов и обязанностей. Почему-то именно в праздники это ощущается так сильно и больно.
Надо быть с теми, кого любишь. Особенно в праздники, когда небеса открываются и на всех нисходит Божественная благодать. И всю ложь и фальшь чувствуешь особенно остро. Потому что не кожей, а душой.

Дети – сыновья были со мной. Приехали Таня с Владом. Очень пьяный Влад упал на Танины плечи после второй рюмки и просыпался только на бульк коньяка в своей посудине. Через час они уехали.
- Более говняного нового года у нас не было, - сошлись в единстве хоть какой-то общей мысли мы с мужем.
Давно пора праздновать врозь. Страшно переступить через условности. Как же, новый год надо справлять только в кругу семьи. Или только в компании таких же, как сами, преданных блюстителей семейной морали.
Новогодний праздник нужен детям. И ВСЁ! сделайте праздник детям и придумайте что-то для себя, чтобы не ненавидеть друг друга после праздника.
Срывающееся с губ раздражение – вот послевкусие таких семейных насилий над потребностями собственной души.
Я очень хотела бы встретить новый год с любимым.
Но представить, что в это время брошенный тобой супруг томится и старается забить своё уязвленное самолюбие какой-нибудь грязью тебе в отместку... Научи меня прямо и разумно действовать с каждым членом семьи моей, никого не смущая и не огорчая.
К праздникам надо готовиться заранее.
Заранее освобождать душу близких от уязвлений и жажды мести за обиды.

Мне так не хватает этой свободы от боли за то, как отзовется в их сердцах моё отступничество.
Но ведь я только следую велению сердца. С оглядкой, с отступлениями, с прислушиванием к каждому нюансу перестука сердец вокруг …с каждым членом семьи моей, никого не смущая и не огорчая.

Но как же болит моё собственное сердце…

Не могу писать.
Не хочу уходить в констатацию фактов сегодняшней моей жизни. Что-то происходит, но оно вне меня.
Внутри – огромное и пожирающее…
Настроение суицидальное.
Мучительно хочется прекратить эту пытку жизнью.
А жить надо.
У меня много детей.
Эта нота – отказа от жизни – не должна зазвучать в их душах. Эту дверь я не имею права отпирать.
Это катапультирование из жизни оправдано лишь в том случае, если все попытки спастись исчерпаны…
Во всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что всё ниспослано Тобою.

…дай мне с душевным спокойствием встретить всё, что принесет мне наступающий день…

Дай мне, Господи, силы принять волю Твою. Спаси от безверия и нелюбви. Помоги распознать Твой замысел относительно меня. Не дай предаться унынию и отчаянию. Не лиши меня Своей поддержки и не отвороти Своего взора от  бед моих.
Помоги мне, Господи. Я так мало понимаю в том, что происходит со мной…


6 января 2007 г. Суббота.

Муж почти не звонит. Вчера передал трубку свекрови. Та запричитала: «Что же ты не приехала, Ирочка? – и тут же, словно боясь правды, отвечает за меня, - деток не хотела одних оставлять?» Легко принимаю её спасительную ложь за свою собственную правду. Пусть это будет так – дети, животные, куча других причин, которые никогда не были для нас с Геной решающими, чтобы путешествовать врозь, теперь - так. «Я к вам после приеду, выберусь и приеду», - «Мне так хотелось бы с тобой увидеться. Поговорить. Я так соскучилась по тебе». Скомканные фразы. Ничего не сказать лишнего. Она всё прекрасно понимает и ничего не может изменить в жизни своего сына. Я оставляю его, и она это чувствует больше, чем кто бы то ни был. Хватит ли у меня сил дойти до конца? Не сломаюсь ли под грузом обязательств и придуманных страхов. Я знаю, что всё вынесу, всё преодолею. Одно только причиняет боль – я не хочу никого заставлять страдать. И если бы я не чувствовала, что отсрочкой окончательного принятия решения причиняю ещё большие страдания, давно оставила бы мысли об уходе. Мой уход – это бегство от себя. Он усложнит мою внешнюю жизнь, заставит печься о земных вещах, мне придется думать о выживании. И, выживая, я, наконец, смогу преодолеть проблемы внутренние, мне просто будет не до них. Или мне это кажется? Одиночество, не станет ли оно ещё большим наказанием, чем жизнь не с тем человеком, жизнь в нелюбви, не заставит ли каяться в этом опрометчивом шаге. Я не спрашиваю. Задавая себе эти вопросы, понимаю, что давно на них ответила. Мне настолько плохо сейчас, что любое другое страдание будет воспринято как искупительное благо за все мои прегрешения в браке. Я жила во лжи, обманывая саму себя, близких людей. Твердила о смирении, а сама страдала от невозможности быть собой, проявить свои истинные чувства. Загоняла всё светлое в дальние тайники души и давила в них себя, захлёбываясь слезами отчаяния. Я так устала от всего этого, что даже смерть кажется мне благом и освобождением. И если я делаю попытку разрушить стены этой темницы, куда заточила свою душу и обрекла на пожизненные страдания, то надо ли бояться того, что, возможно, даже если я ошиблась, выбирая такой путь, над моей головой на мгновение раскроются небеса и блеснет солнечный свет. Стоит ли бояться последующей расплаты за это мгновение свободы? Если я всё равно давно считаю себя мертвой. Хотя бы на мгновение ощутить себя свободной и на миг счастливо захлёбывающейся этой свободой. Какая разница, что будет дальше. Я хочу одного – на мгновение ощутить себя живой.



Мы расстались по окончании занятий на курсах, договорившись, что созвонимся и встретимся в праздничные дни. Сердце трепетало. Я чувствовала себя почти влюбленной в этого юношу и радовалась, что могу ещё так безоглядно и непосредственно увлечься кем-то другим.
Отношения с В. – мучительное и изматывающее преодоление себя. Я вижу себя в будущем только рядом с ним, но не представляю, как в это будущее можно шагнуть из сегодняшнего дня. Ни единой тропинки, ни единого указательного маячка. Он рядом, доступен, раскрыт, я чувствую его мысли и чувства на расстоянии, но ни единого шага навстречу, знаю, не сделает. Значит, умолкни в моей душе эта мелодия, он отойдет и согласится с тем, что по-другому и быть не могло. От этих мыслей разрывается моё сердце, и на глаза наворачиваются слезы. Я не могу думать о нём без боли. Впервые переживаемое мною чувство. Я всегда была так эгоистична в любви, искала в ней только утешение для себя. Здесь же я страдаю оттого, что не могу лишить своей любви того, кто изо всех сил пытается делать вид, что в этой любви не нуждается. Но я чувствую такую боль в груди, когда погружаюсь в него, и такую тоску, когда, соглашаясь с ним, ухожу от него, что вновь и вновь возвращаюсь, чтобы увидеть его глаза и прочесть в них зов «не уходи». «Я обманываю себя, - пытаюсь увещевать себя, - у меня бурная фантазия, я могла всё это себе придумать». Говорю себе это, чтобы приучить себя к мысли, что он может так и не решиться признаться себе в том, что я нужна ему, и тогда моя жизнь может погрузиться в беспросветный мрак отчаяния. Прежняя жизнь будет разрушена, а надежд на новую больше не будет. Я могу просто не решиться на новое чувство такой силы. Я закроюсь для любви. Не поверю ни одному взгляду. Зачем тешить себя иллюзиями, если все вокруг так страшатся близости и никому до конца не верят, не впускают в свою душу. А по-другому я не могу жить с человеком. Я открываюсь полностью и жду ответного доверия. Люди, единожды обманувшись, так редко решаются на подобные отношения с другими. А ведь причина лишь в несовпадениях. Лишь в том, что человек, пренебрегший твоей любовью, был просто «не тем» человеком, не твоим Единственным Избранником. И небеса, посылая тебе его, давали возможность научиться любить. Это как задачки в школе. От простого к сложному. И, как тебе казалось, неудачное разрешение взаимоотношений – всего лишь решение одной из этих задач, а не вынесение себе приговора, что к этим взаимоотношениям надо относиться с опаской. Оберегать себя от душевной боли и разочарований. Мы приходим в этот свет, чтобы научиться любить. Любить с закрытым недоверчивым сердцем научиться невозможно.

Сумасшедшая усталость от почти бесплодных попыток достучаться, докричаться. Мой стук почти неслышен, крик – безмолвен. Но пылающий пожар в груди достигает небес и не может не ощущаться моим избранником. Я могу ничего не говорить, ничего не объяснять, не писать, не звонить, не видеть его, он всё равно будет чувствовать, что я люблю его. Но я звоню, пишу, напрашиваюсь на встречи, потому что он не верит тому, что чувствует, не видит того, что очевидно. Я могу только окутать его своим звездным опереньем и заставить слушать небесную музыку, звучащую в моем сердце, бесчувственный Кай из сказки с обледеневшим от поцелуя Снежной Королевы сердцем, что растопит лед в твоей груди? – только мои жаркие слёзы и отчаянное биение готового разорваться в груди сердца.

Но я пытаюсь жить. Пытаюсь ухватиться за что-то, что даст мне хотя бы временную передышку. Радуюсь утешению, посылаемому мне небесами.
Небесный человечек с лукавым взором. Я доверяюсь его влечению, каким-то шестым чувством улавливая чистоту и бескорыстие его юного сердечка. Мне не хотелось отягощать едва зарождающиеся отношения сомнениями в целесообразности и праведности такого своего шага. Он пришел в тот день, когда я приняла для себя решение расстаться с В., и легко занял его место в моём сердце. Я впервые не делала над собой никаких усилий, чтобы полюбить «кого-то вместо кого-то», как делала это почти всегда. Он просто пришел и вошёл. И занял на несколько дней все мои мысли. Я искренне порадовалась за себя, что могу так, без всякого видимого усилия над собой и плача об ушедшей любви наполнить своё сердце новым чувством. Мне только жаль было немного своего Минотавра, что он допустил это, пренебрег, отрекся. Но после подумала, может, он именно этого и дожидался? – чтобы убедиться в непостоянстве чувств, зыбкости земной любви. Может, именно это заставляет его отказывать себе в любви вообще? Он не верит в то, что земная любовь может быть отражением любви небесной, и быть такой же, как и та, вторая, – вечной.
Заглушила в себе все эти голоса. Не хочу доказывать своему Мужчине, что верна и постоянна в своем к нему чувстве. Но и не хочу разучиться чувствовать из страха быть не понятой им. Отпускаю всё на волю Провидения. Внутри меня потоки свободной воли и неискаженных предрассудками чувств. Ничего не хочу делать с собой из соображений морали и каких-то, надеюсь, не Богом принятых законов. Я знаю один закон – это пробивающий всё моё естество божественный дар Доброты, Любви, Дарения. Крохотное тело – невидимый глазу пузырек в потоке Творения – моё тело - лишь временное вместилище или, скорее, проводник той, не имеющей ни конца, ни края, пронизывающей всё Мироздание энергии божественного Созидания. Всё, что я придумаю в оправдание своих страхов – попытка сохранить своё временное пристанище, своё тело. Так ли оно ценно? Я готова принести его в жертву ради сохранения чистоты и первозданности мелодии Света, пронизывающей его. Если её вибрациям надо разрушить мои стены, я готова расстаться и со своим эго, стремящимся сохранить их целостность. Моё личностное растворится, слившись с Единым, если на то Его воля. Растворяю себя в воле Создателя и прекращаю эту бессмысленную борьбу с собой за самоё себя. Всё не ценно, всё бренно, всё – лишь попытка доказать себе, что ты живёшь. И чем больше доказываешь, тем мертвее становишься. Потому что живо только то, что живо вечно, что не имеет ни конца, ни начала, ни границ, ни определения. И если для этого надо стать вечным странником, я покидаю своё временное пристанище…


Наполнилась ожиданием. Предпраздничная суета – просто чтобы занять себя какой-то физической деятельностью и тем сократить время. Избегаю звонков и обещаний. «Да, буду дома, нет, никуда не идем. Приезжайте». Никого не зову, так, отговорка, чтоб не выглядеть совсем уж негостеприимной. Даже Гена – гость в моём доме. И он это чувствует. Приехавшие перед самым боем курантов Таня с Владом. Мы едва успеваем разлить по бокалам шампанское. Груды тарелок с салатами и до тошноты – ничего не хочется. Едва сдерживаем раздражение друг другом. Влад напивается до полной отключки за какой-то час. Ему в этом мире совсем неинтересно. Произнесенный им тост: «Пусть у тебя, Гена, наконец, наладится с работой, будет побольше денег в семье». Я усмехаюсь про себя. У него всё налажено, и денег хватает. Смысл просить то, что всё равно увязнет в тех же сетях. Очередной тост за крепость семейных уз. Шампанское срывает печати запрета с моих уст, и я неосторожно, вскользь, бросаю: «Лучше за альтернативные варианты». Таня перехватывает Генин взгляд в мою сторону и во время наших последующих с ней встреч, после, многократно переживает выражение его глаз. Её испугала ненависть, которую он не смог утаить. Успокаиваю её. Не переживай, я живу с этим много лет, только теперь это уже не больно. Он не таков. Это не он. Это та сущность, которую я привлекла в него насилием над его душой, когда сватала за себя. Это с ней, а не с ним я живу много лет.
Отслеживаю поздравления. Они скудны. Я вообще никого не поздравляла. Не желала навязываться, решив, отвечу тем, кто вспомнит обо мне. Я меняюсь. Мои переживания и моё несчастье превращают меня в одну из тысяч, миллионов. Бездушных, сосредоточившихся лишь на своём корыте, закрытых и боящихся одарить своим участием и любовью других – потерянных и одиноких.
Я пишу эти строчки сейчас и понимаю, как же была не права. Пишу, и на душе становится тепло и светло. Надо напоминать о себе, надо собой нести людям тепло и участие. Звонок – и человеку радостно оттого, что кто-то вспомнил о нём. Сидеть и ждать звонков, как сидела я в новогоднюю ночь – обречь себя на тоску и одиночество. Звонили. Я передавала трубку Гене. Общаться тоже не было сил.
Выпроводили пьяного Влада. Разразилась речью о нецелесообразности таких псевдопраздничных времяпрепровождений, надо придумывать, куда себя деть, чтобы не ждать от наступающих часов, что само как-нибудь всё решится. Как правило, не решается ничего, а после праздника остается привкус горечи во рту – разочарование тем, что чуда не произошло. В праздники особенно остро ощущается фальшь, если ты не там не и не с тем, кого любишь. Да, я писала, небеса в эти дни открыты. Молчаливое отчаяние доносится до них и высвечивает глубину  погружения в ложь. И именно за эту ложь следует расплата, а не за те грехи и проступки, которые совершаются в попытках забить вызванную ею в душе тоску. И раскаяние в которых придумывается позже в самооправдание. Но потому и не во спасение, а в осуждение  бездействия и отказа прервать цепь обманов и предательств.

Звонки продолжились наутро. Анис, спеша в магазин, набрал меня по дороге. «Забыла меня совсем? Не звонишь?» - «Не забыла. Просто не звоню» - «Тогда ладно», - успокоился он, лучше всех остальных понимая меня и всё, что скрыто за моим молчанием.

Я исправляюсь  к сегодняшней предрождественской ночи и звоню и поздравляю всех, кто, знаю, одинок сегодня. Пусть моё крохотное участие и моя огромная любовь распылятся на множество горящих искорок и согреет хоть несколько потерянных во вселенной сердец…


Ждала. Даже предположить, что что-то может помешать предновогодней встрече, не могла. Помешало. Перенесли встречу на послепраздничные дни.
- Давай второго или третьего, - говорит мне Ник. – Подъедешь на «Петровку», я встречу, дальше поедем вместе. Ты же не была в нашем «Караване»?
- Не приходилось.
- Я устрою тебе экскурсию.
Он ищет повода для встречи, задает вопросы, которые ещё не исчерпались - мы едва знакомы. Прочитываю в его неумелых попытках плохо сдерживаемое желание, вспыхиваю ответным желанием в ответ. Горю предвкушением встречи. Но что-то не складывается. Что-то мешает встретиться и в эти дни, и последующие. Цепь несовпадений, препятствий, казалось, совсем из ниоткуда всплывающих. Почти в отчаянии. Весь день подчинен бесплодному ожиданию, и в конце – страшное разочарование. Знаю, не виноват, в его голосе то же отчаянное – почему так происходит? Он не понимает. Я начинаю прозревать. Меня останавливают, меня не пускают к нему, его не подпускают ко мне, потому что наши роли ещё не определены или определены, но последствия губительны для обоих. Он может занять место, которое предназначено не для него. Я могу привлечь к себе слишком сильные энергии, которые раздавят нас. И меня останавливают и дают понять – не твоё! Но чтобы остановить разбуженные потоки лавы, нужна равная по силе мощь противостояния. Что может удержать меня? Только возвращение Минотавра. С сомнением ищу знаки, не может быть, он так далёк и не доступен, не может он так противодействовать моему сегодняшнему устремлению прочь от него. Грудь распирает от боли, я почти не могу совладать с желанием уйти из жизни. Чьё страдание пытается уничтожить меня? Чья боль убивает? Я ведь никогда не прибегну к насильственному прерыванию своей жизни, я знаю, что смогу выкарабкаться из самого отчаянного положения, знаю, в какую сторону смотреть, чтобы увидеть Свет. Что же так давит в сердце? Так болит душа. Но чьей болью она переполнена, чьим одиночеством, чей зов она слышит. Я прислушиваюсь к снам, вглядываюсь в знаки. Во сне приходят совсем не из того мира, сбивая и запутывая меня ещё больше. Снится мать, но что-то заставляет меня усомниться, что это она. Произношу слова молитвы, и облик моей гостьи искажается злобой и ненавистью, показывая истинную личину того существа, которое пришло не утешить, но ввергнуть меня в ещё большее отчаяние. Она слишком далеко, чтобы защитить и оградить. Или рядом, но в другом теле. Мой малыш, пришедший ко мне через год после её смерти, заставил поверить в возможность такого её возвращения. Он принес с собой несколько отметин, по которым поняла, что это она вернулась ко мне, чтобы быть всегда рядом. И, поверив в это, прервала цепь мучительных сновидений, которые не оставляли и терзали меня целый год после потери столь любимого мною человека. Она больше не вмешивалась в мою жизнь. Её душа, так мне хотелось верить, вернулась, чтобы научиться чему-то такому, что в прежней жизни не удалось. Разглядеть и прочувствовать. Этому она пришла учиться, воплотившись в самое дорогое, что может быть у матери – её ребенка. Мне было легко верить в это, потому что я это чувствовала. Потому что вижу подтверждение в едва уловимых знаках, оставляемых Тем, кто не оставляет нас ни на одно мгновение.
Искаженное злобой лицо растворяется в сгущающемся облаке черного дыма. Договариваю молитву, здесь нет для вас места. Просыпаюсь на мгновение. Вижу своего старшенького за монитором компьютера, заплетающимся языком пытаюсь рассказать свой сон-видение: «Напомнишь мне, когда проснусь», - и проваливаюсь в беспробудный сон до утра, чтобы напрочь забыть о происшествии. «Я так перепугался, когда ты начала говорить такие страшные вещи, думаю, надо сбегать скорее, пока не началось», - смеясь, делился он поутру, когда я спросила его, не говорила ли я во сне и  не рассказывала ли чего. Так вместе и восстановили в памяти посещение ночных моих гостей.
Нет, это всё не те знаки, не те пришельцы. Я жду вестей из мира горнего, а не от жителей преисподней. Что же заставляет моё сердце так ныть, чья тоска переполняет его.
Договариваемся с утра с Ником встретиться вечером, после того, как посажу дочку на поезд. За полчаса до выхода из дома – звонок, расстроенный голос. Загрузили дома, нужна какая-то неотложная помощь маме. Моё отчаяние не находит выхода, замолкаю в ответ. Просто молчу и не нахожу, что сказать. «Может на следующей неделе?» - как-то жалко произносит он. «Я уезжаю», - отвечаю слишком резко и спохватываюсь. Незачем давать волю чувствам. Он не руководит складывающимися обстоятельствами, не подчиняет их себе, пока - не умеет. Но пытаюсь принять приходящее если не со смирением, то хотя бы с непротивлением. Отпускаю и мучительно ищу ответа на вопрос – «почему?». Почему всё складывается так, а не иначе. Если он пришёл для того, чтобы не страдала от неразделенности чувств, почему именно сейчас мне приходится принимать его недоступность. Значит, что-то поняла не так? Тогда что? И зачем была нужна эта встреча? Неужели только для того, чтобы на время забыла о своей боли. И его забирают у меня до того, как откроется новая рана. Да, лучше сейчас, пока ещё ничего не было, ни встреч, ни погружений в новое чувство, ни прикосновений. Обязательно увлекусь и потеряю голову. Слишком огромная пустота внутри на месте оставленного в лабиринтах Минотавра сердца. Даже крылья Феникса не вызволят его из этой бездны. Он сгорит в ней вместе со мной, так и не поняв происшедшего с нами. Да, должна остановиться. Должна забыть о своём спасителе.

Медленно бреду по переходу вокзала. Дочка чмокнула на прощание: «Не дожидайся поезда, мамочка, меня проводят. Удачи тебе». Грустные мысли прерываются воспоминаниями. Здесь мы шли с В., здесь он вырывался и бежал к желто-черным шашечкам такси, чтобы спрятаться от моих слов. Не убежал, хотел бы сбежать, но даже полшага сделать в сторону было не под силу. Наше прощание. Знала, что расстаюсь, ему же казалось, привязываю навсегда. Кирпичики тротуара. Камень парапета. Теперь для меня это место – лобное, где распята моя к нему любовь. Прийти сюда, чтобы всё вспомнить. Встретить его, так же задумчиво бредущего навстречу. Нет, он не сентиментален. Отметает всё чувственное и живое от себя. Никогда его здесь не встречу, даже представить себе не могу, чтобы мог приехать просто так, чтобы вспомнить. Машины провожающих, стоящие рядком вдоль обочины. Продолжаю мечтать – сейчас наткнусь на номер машины и замечусь, ища его в толпе. И вновь усмехаюсь про себя несбыточному. Нет, это не про нас. Время совпадений закончилось.
Миную привокзальную площадь, решив, не буду спешить с возвращением домой. Мне совершенно незачем туда возвращаться. Писать не могу – переполнена болью, не хочу превращать свои записки в вой. Перетопчу как-нибудь эту боль улицами вечернего города.
В «Ультрамарине», как всегда, многолюдно и шумно, ещё два часа до ближайшего сеанса, который можно было бы осчастливить своим вниманием. Остановившись в междуэтажье, как раз хорошо видны играющие в боулинг и проходящим мимо не бросается в глаза моя неприкаянность, погрузилась в грусть. Здесь легко сочетать желание побыть наедине и среди людей. Никто не обращает на меня внимания. Что-то по-прежнему гнетет и не отпускает. Мысли вокруг одного – несовпадения - что стоит за всем этим? Хочется отвлечься. Накануне звонила Серегиной маме, поздравляла с новым годом, она просила связаться с ней дня через два. Что-то такое замышляла на предстоящее Рождество, хочет свести нас с Володей. Её попытки трогательны и наивны, как и вся она. Да, пожалуй, разговор с ней отвлек бы от грустных мыслей. По крайней мере, узнаю, дозвонилась ли она до моего безмолвного друга, здесь ли он, уехал ли. Хоть какая-то определенность. А может, это его тоска во мне? Сидит где-нибудь в гордом одиночестве и распевает на все лады «жизнь прекрасна, жизнь прекрасна», заглушая в себе голос одинокого взывающего к небу в тоске Ангела. Что заставляет меня думать именно так? Почему вдруг переполняет уверенность, что да, это его тоскливый голос слышит моё сердце, это от его боли не нахожу себе места. С каждой минутой всё уверенней веду себя именно к такой разгадке несовпадений последних дней. Но проверить? Как это можно проверить, не выдавая себя? Из сбивчивого рассказа Валюшки – я выведываю из неё всё – понимаю, что, по крайней мере, в отношении его затворнического одиночества, недалека от истины. Но вот тоска? Его так трудно представить страдающим. Представить – да, трудно, но почувствовать – почему мне так всегда плохо, когда решаю поберечь себя и покинуть его, такого скрытного, недоступного и жестокосердого. Почему его последним взглядом отчаянного несогласия с произносимым им вслух – а именно он, этот его взгляд, остается во мне – он вновь и вновь заставляет усомниться меня в верности моего бегства и возвращает к нему назад спустя недели, месяцы, когда забывается боль и отчаяние, и я вновь готова окутывать его своим теплом, не думая о том, что мне опять придется переживать мучения расставания. Что же я чувствую? У меня нет ответа.
Наш разговор с Валюшей прерывается, какие-то помехи. Не перезваниваю. Всё, что хотела – узнала. Что не узнала, предположила, полностью доверившись ощущениям. Теперь можно позвонить и застать врасплох неожиданностью звонка. Уже почти не сомневаюсь, мне будут рады.
Голос спокойный, доверчивый: «Что-то случилось?» - «Говорили с Валентиной, зашла речь о тебе, решила позвонить, чтобы справиться о твоих делах лично» - «Я на вокзале, друзей вот провожали на поезд» - «На вокзале?!!» Сердце бешено заколотилось. Вот она разгадка всех этих несовпадений последних дней. Меня старательно отводили от встреч с тем, другим, чтобы мы ещё раз встретились и протянули хоть какие-то нити между нашими судьбами, чтобы не разойтись, не разбежаться, не потерять друг друга из виду. То, что мы так легкомысленно рвём в надежде расправиться с взаимностью, будет охраняться теми, кто не ослеплен и не напуган влекущей нас друг к другу силой. Я просила помощи, и она пришла. И чтобы могла принять её, надо было предусмотреть именно эту встречу на вокзале, мой звонок ему именно в ту минуту, когда его автомобиль находился на расстоянии двух шагов от меня, и именно такого друга рядом с ним, который бы увидел во мне нечто иное, чем просто случайно подвернувшуюся на перекрестке знакомую.
«YES!!! – в небесной канцелярии дружно обменялись характерными жестами и перевели дух. - ПОЛУЧИЛОСЬ!»

Сижу на скамейке, радостно перекуривая только что пережитую встречу. Всё стало на свои места. Я наконец могу вздохнуть спокойно и передоверить свою судьбу другим силам. Эти два часа, проведенные в его мире, изменят наше возможное будущее уже сегодня. Зачем-то мы встретились два года назад. Встреча изменила мою жизнь. Но в его жизни и мироощущении не изменила ничего. Он не поверил мне, не доверяет себе. Всё, что я разбудила в нем, пугает и отталкивает его. И чем слаще предвкушение, тем дальше он бежит от искушения попробовать этот плод на вкус. Чем сильнее моё желание быть с ним, тем страшнее для него привязаться к этому моему желанию и стать его пленником. И он бежит, не понимая, что хочет того же самого, только страх, что это неосуществимо, заставляет гнать меня и отказываться от даров, щедро подносимых ему моим сердцем.

Я слишком его желаю, поэтому это желание никак не может осуществиться.
Но Небеса сделали так, чтобы я ушла из этого желания, передоверив свою судьбу Провидению.
Они привели ко мне Ника, роман с которым мог бы перерасти в нечто большее, чем просто интрижка с юнцом.
Они приставили к моему строптивому Герою стража, который, конечно же, позаботится о том, чтобы наше знакомство продолжилось.
Мой страх, преследовавший меня с первых дней знакомства с В., что я попаду в среду неоперившихся птенцов и буду там бить своим старым копытом, пугая малолеток, развеялся. Я увидела его друзей, поняла, что пусть и не ровесница им, но мы – одно племя. И жители одной и той же страны. Той самой, из моей сказки – Страны Благородных Рыцарей и Прекрасных Дам…

Я не знаю и не хочу знать, что будет дальше.
Будет новый день, принесет свои надежды, мечты и очарования.
И я пойму, что моя жизнь прекрасна и удивительна, как прекрасно и удивительно всё, что меня окружает в Творении моего любимого Создателя.
И моя Вера в Него укрепится Его Любовью и Заботой обо мне. Наполнится Светом и наполнит меня силой нести весть об этом Свете другим. Разуверившимся и отчаявшимся…


8 января 2007 г.

Надо выбраться за билетами в Харьков, тяну до последнего. Гена, не понимая моё индифферентное отношение и полное отсутствие предусмотрительности и энтузиазма, осторожно поинтересовался, может, если так уж складывается, он задержится в Харькове на несколько дней, пренебрегая необходимостью выходить завтра на работу, и сделает то, что необходимо. Предпочла бы, чтобы так всё и было. Чтобы он, а не я, занимался подготовкой к операции. Чтобы отвез нас с малышом в больницу и дождался её окончания. Как бы я ни доверяла хирургу, как бы не бежала от страхов, они присутствуют и парализуют меня. Я боюсь предстоящей операции, хоть она и не страшна, и не опасна. Боюсь непредвиденных осложнений со здоровьем Серёжки. И лучше, если на всём протяжении этого мероприятия муж будет где-то рядом, в зоне досягаемости. Когда что-то происходит с детьми, родители должны быть вместе. Так лучше для ребенка. И на какое-то мгновение – для нас. Опять почувствовать себя единым целым. То, что мы разошлись и разобщились в жизни, естественный процесс взросления двух душ, у каждой из которых дальше – своя дорога. Иметь островок, на котором можно сойтись и встретиться как старые друзья, - это подарок неба, наш островок – это наши дети, их проблемы и заботы, которые мы решаем вместе. Одно не противоречит другому. Ради детей мы не обязаны обрекать себя на пожизненное заключение в брачных узах, когда чувства себя исчерпали. Но дети – всегда существующий повод для того, чтобы встретиться людям, некогда бывшим мужем и женой. Главное, перед расставанием ничего не испортить словами досады и накопившегося раздражения. Расставаться – это искусство. Надо расставаться, удерживая внутри себя зажженным огонёчек любви и согласия, чтобы никому не причинить боль уходом…

Погода совсем не рождественская. Снега нет. Тепло. Вчера вышла днём на улицу с Амели, дохнуло совершенно весенним ароматом. Солнышко пробивалось сквозь облака, на какое-то мгновение стало совсем уж как-то по-весеннему восторженно. Позвонила Нику, пережитое накануне чувство досады давно улетучилось. Многообещающе и радостно ворковала в трубку, а он жаловался на навалившиеся проблемы. Проблема у него одна – примерный сын, нещадно эксплуатируемый своей мамочкой. Ничего не говорю, никаких комментариев, только принимаю на заметку. Зачем-то меня подвели к этому мальчику, и что-то во мне на него отозвалось, от чего не получится отмахнуться. Времени у меня не так много, поэтому надо как можно быстрее сообразить, зачем нужны эти отношения мне и ему. Впрочем, со мной всё ясно – скрасить ожидание, отвлечь от тягостных дум, сопровождающих развод, я не должна быть на этом этапе одна, без поддержки. А вот зачем я  ему? Не жениться же на мне, в самом деле. Вряд ли он задумывается об этом сегодня вообще, глядя на меня. Такие мысли возникнут у него после нашего расставания. Сейчас же мне предстоит не очень-то приятная миссия внесения раздора в семью, где всё хорошо и налажено. Где слишком хорошая мама, продолжающая изо всех сил нуждаться в сыновней поддержке, и где образцово послушные сыновья, исполняющие прихоти любимой мамочки, обрекают себя на безбрачие и одиночество. Что может нарушить такую «гармонию», превращающую, на самом деле, жизнь детей в рабское следование родительским указаниям и лишающую их возможности следовать своему собственному предназначению? – только вторжение некой стихии, которая превзойдет по силе влечение к матери. Мне придется сыграть роль такой стихии. Незавидная роль, прямо скажем. Очень неблагодарная. Жизнь у людей налаживается, сыновья женятся на ровесницах и примиряются с матерями, а о той, которая в действительности сыграла решающую роль в том, чтобы сын оторвался от матери и женился, вспоминают как о кошмаре. Пережитом, прощенном и забытом. Не поминаемым вовсе.
Ладно, не стоит прежднвременно грустить и заморачиваться. Будет и хорошее. Жить сегодняшним днём, наслаждаться счастливыми мгновениями взаимности и быть начеку, чтобы очередное побоище не сломало и не раздавило крылья. Я здесь совсем не для того, чтобы выходить замуж за всех, кто соблазняется внешней простотой и доступностью экзотических яств с моего стола. Я только учу сносно жить друг с другом и как-то договариваться с собой…

Остальное договорю потом.
Надо все-таки пойти купить билет на поезд…

Долгая прогулка по городу. Билеты взяла без осложнений. Домой идти не хочется. Опять топчу привокзальную площадь, погружаясь в воспоминания. Изысканно утонченное изматывание себя грёзами. Заглянула в «Ультрамарин», решительно не на что соблазниться, никакой достойной картины. Посидела на своём месте, понаблюдала за играющими в боулинг – какое-никакое развлечение, раз ничего более весёлого для себя не могу придумать. Позвонила Танюшке, та пообещалась приехать ко мне на вечер, но Влад не дал денег на дорогу. «Так что я не выездная», - грустно заключила подружка. Бокальчик пива, и я спархиваю со своей жердочки в сторону дома – буду писать. Моё единственное спасение от вынужденного пожизненного одиночества.
Стремительное парение в направлении к переходу над всё той же привокзальной площадью привлекает внимание двух слегка подвыпивших молодых людей. Один очень уж настойчиво преследует на протяжении всего пути. Какая маленькая, какая красивенькая. Гладит по волосам, по спине. Какая милая. Кто ты? – Не спрашивай, не иди за мной, ведьма я. – А я ведьмак! – обрадовался он, - страшный жулик. Куда же ты летишь так быстро? Подожди! – Не могу, - бросаю на лету, - ступа несет, помело погоняет. – Постой же! – догоняет в переходе. – Как и ты уже здесь? - Оборачиваюсь на него удивленно. – А друга где оставил? – Идет сзади. Да подожди же ты. Давай познакомимся. Как зовут тебя? – Какая разница? Как бы ни звали, тотчас разлетимся. – Никой? – переспрашивает, не расслышав, - Вика тебя зовут? – Нет не Вика. – А как?
Притормаживаю перед эскалатором, смотрю на него. Красивый, статный, высокий, но что-то неуловимое в лице выдаёт принадлежность к уголовному миру. Не испугалась. Улыбнулась: «Откуда ты такой красивый?» - «Я красивый? – счастливо рассмеялся он. И тут же, смутившись, – Нет, я плохой. Очень плохой». - «Не наговаривай на себя. Всякое случается. Красивый ты». Мгновение, и ступеньки бегущей лестницы подхватывают меня и уносят из подземелья железнодорожного перехода. «Куда же ты?!!» - слышу вдогонку голос из преисподней, но, не оборачиваясь, уношусь дальше, дальше, к огням распахнутых стеклянных дверей метро. Ты красивый, запомни это, может, и ведьмак, но не жулик и не урод. А я так, пролетала мимо в своей ступе. Маленькая, нежная, красивая и добрая. Я тебе приснюсь, если захочешь…

Я встречу его через несколько дней возле подъезда своей харьковской квартиры. Сосед? Но это уже совсем другое измерение. Это 11 января…

Мой предрождественский звонок Юрке застал его за побелкой стен. «Ремонт вот тут с Валюхой затеяли», - «Поцелуй там её за меня», - «Да как я тут с краской в одном углу на стремянке, она – в противоположном», - «Потом поцелуешь, ладно. С праздником тебя», - «Так ты ж знаешь, не крещеный я, не праздную», - «Приеду покрещу тебя. Мне такое право дадено», - «Это батюшка что ли тебя правом таким наделил?» - «Было, рассказывал, что да как, если непредвиденное что и деваться некуда, времени на раздумья нет», - «Хорошо. Согласен. Когда приедешь-то?» - «Скоро, Юрочка, скоро. Свадьбу будем играть. Друзья в Калуге твоей жениться будут», - «Ну, давай, до встречи».

Андрей С. поначалу спутал меня с женой друга, у которого только что побывал в Нижнем Новгороде, рассыпался в благодарностях за теплый прием.
- Подожди, подожди, Андрюша, это не ко мне. Я Ирина.
- О-о-о, прости, Иринка, не узнал, телефон высветился совсем как у ребят, и голос твой. Надо же, у тебя по телефону совсем другой голос.
- Как вы? Как детки?
- Отошли немного. Тут над нами друзья, родственники шефство взяли, ты очень помогла.
Помолчал. Я не спрашиваю, читал ли он то, что я ему оставила. Совершенно незачем интересоваться мнением. Ведь не ради похвалы моему литературному гению рассовываю свои писания, мне хочется оставить в душе человека зажженной лампадку. Когда соприкасаешься с чьим-то внутренним течением, столь созвучным твоему, неважно, боль ли это, радость ли, перестаешь чувствовать себя одиноким и потерянным. Мне хочется говорить с теми, кто дышит и чувствует, как я, но по какой-то причине ещё не заговорил даже с собой. Я пытаюсь пробить крохотное отверстие в непроговоренном, чтобы человеку стало легче, как стало легче от высказанности мне. Для этого я оставила ему свою книжку. И поэтому не спрашиваю его, прочел ли. Знаю, прочтет, если захочет поговорить со мной. Или с собой.
- Мне очень приятно и удивительно было найти в тебе очень близкого для меня человека. Если честно, я совсем не замечала тебя тогда, в Л-ске. И не знаю, было бы такое откровение, будь Лена жива, честно, не знаю. Наверное, я ограничила бы общение с вашей семьёй разговорами с ней, а вы по-прежнему остались бы для меня закрытой территорией. Поэтому я даже не знаю, сочувствовать вам или благодарить её, что это наше знакомство с вами было именно таким.
- Я тоже очень рад. Но тебя-то мы помнили, знали. Всё-таки ты тогда была для всех нас звездой. Яркая, энергичная, впечатление, что весь Дом Офицеров вокруг твоих танцев вращался.
- Да, может быть, и звездой, но это было внешнее, внутрь никого тогда не впускала, вряд ли было бы возможным такое общение, как сегодня.
- Ты права. Что ж…
- Договаривай. Я тоже хочу сказать то же самое.
- Тогда надо искать поводы для более частых встреч? – неуверенно начал Андрей.
- Да, Андрюшенька, именно это. Давай искать поводы.
- Ты детям моим запала в душу. Дочка воспряла духом. Новые планы строит, интересоваться стала тем, что вокруг происходит.
- У меня ощущение, что я вас усыновила.
- Ира, увнучила! Что ты говоришь такое? Не надо нас усыновлять. Это с тобой не вяжется.
- Да, пожалуй, слишком юна для этого.
- Я и говорю. Ты нам сестра, друг… нет, не сестра… Что-то большее. Очень близкий человек.

Что может быть слаще такого рождественского признания, когда ходишь с переполненной чашей в руках, а жажда никого не мучит. Я страдала оттого, что никто не хочет напиться, и превратила новогодние праздники в скулёж одиночества. Спасибо, спохватилась, надо идти и предлагать первой.

- Привет, Геша.
- Ир, ты что ли? Не ожидал. Думал ты, по традиции, в теплых краях.
- Это по какой такой традиции, Кот, ты с кем меня путаешь? Отродясь на новый год никуда не ездила.
- Ну, в прошлом году на курорте были каком-то.
- Так это накануне, подлечивались, а так, нет, только по-домашнему. Как ты?
Разговор незаметно от общих слов подкатился к главной теме. Я проговариваюсь.
- Ты что, впрямь разводиться собралась? Не дури. В твоем-то положении лучше предпочесть иметь и мужа, и любовника.
- Тогда уж не одного.
- Ну, на скольких твоего здоровья хватит.
Гешкин прагматизм совершенно подминает под себя мой неоромантизм, сникаю и начинаю думать о своих делах так же, как и он – приземлено, бескрыло и трезво. И до тошноты скучно. Философия ползающих червей – рой у себя под носом, где сыро и мягко, камень не прогрызешь, сколь ни старайся. Так вроде не на камень-то и претендую. Мне хочется не ковыряния в земле и ожидания общей для всех червей участи – превратиться в грязь для следующего, пришедшего на смену, поколения червей. Хочется озарить жизнь какими-то иными приоритетами. В конце концов, ну не хлебом же единым живы. Чего я буду держаться за это стойло с харчами, если моя плоть может обходиться без пищи? Зачем буду трястись над сундуком с золотом, если совершенно не представляю, каким образом это золото может меня осчастливить. И если я знаю, что единственной ценностью для меня является любовь, почему именно от этого я должна отказываться ради благополучия в царстве червей?
Лучше я посвящу свою жизнь творению оды мирозданию, в котором мне повезло любить и наслаждаться мелодиями, созвучными мелодиям небесной музыки.


В красках живописала Маргоше и Наташке встречу с любимым на вокзале.
- Ты мне этого не рассказывала, - смеясь, удивлялась подружка. – Наташ, я впервые слышу такие подробности. Она мне вообще, оказывается, ничего не рассказывала.
- Зато теперь вам обеим и в лицах.
- Да, забавно. Ну-ну, и что дальше, - нетерпеливо подбадривает мой рассказ Натали.
Разохоченные и растревоженные строим планы на всех королей, появившихся в нашей колоде. Не для тела, для души, хоть поговорить, среди настоящих полковников прекрасной дамой себя почувствовать. Много ли нам с нашим-то богатым жизненным опытом надо. Половина из нас уже давно «не по тем гайкам», другое в мужчине ценим. И всё же. Фантазия разыгрывается. Своих, с пролежнями да стойким пристрастием к алкоголю, уже с белой ручки не стряхнешь, а вот заткнуть за пояс, припугнув, что могут нас потерять, если за себя не возьмутся, надо. Как-то слишком рано наши мужья предложили нам начать стариться рядом с ними. Надо этих коней ещё раз на прокачку да пробежку вытянуть, Бог с ним, пусть другим достанутся, если кто соблазнится, а нет, всё равно для их здоровья полезно. Одним словом, решили барышни гульнуть. Вернее, позволить себе допустить мысль о том, что они готовы ради такого святого дела как спасение семьи гульнуть. Понятно, подбадриваю, всячески воодушевляю. Хотя лучше других знаю, чем это чревато. Ведь можно вляпаться, как я попалась – доспасала семью, что сама из семьи ушла, и всё же всячески поддерживаю затеваемую авантюру.
- Звони Володе, - требует Марго, подталкивая ко мне трубку, - пусть даст номер Алика.
- А что я ему скажу?
- Поздравь с Рождеством и попроси телефон друга.
Я расхохоталась.
- Тань, да я буду лететь вместе с телефоном и Аликом дальше, чем вижу. Он же ревнивый до жути. Да и поздравляла я его уже… с праздником.
- Поздравлений много не бывает. А телефон скажи, что я у него прошу.
- Ты серьёзно?
- Шампанское в голову, протрезвею – откажусь, а сейчас, серьёзней не бывает. Звони говорю!
Быстро соединяюсь, наскоком поздравляю с Рождеством ещё раз и, перебивая его ответное «спасибо, взаимно», пощечиной – дай телефон Алика.
На том конце провода обомлели. Помолчал. «А зачем тебе?»
- Поздравить хочу с праздником. С подружкой познакомить.
- С какой подружкой?
- Со своей.
- Кто это?
- Какая разница?
- Я не могу давать телефон без разрешения хозяина.
- Так в чем проблема? Позвони, спроси у него, не желает ли он продолжить знакомство. Если да, перезвони мне.
- Договорились, - отвечает мне трубка, разя искрами и истекая лавой негодования.
- Да ты не волнуйся, действительно, для подружки прошу, я только тебя люблю.

- Ну и что он сказал? – нетерпеливо спрашивает подружка.
- Ты же всё слышала. Я успела сказать ему, что люблю только его? – начинаю приходить в себя я.
- Да, сказала. Смелая ты, однако.
- Так я же его из ступора пыталась вывести. Говорила же, не даст телефон. Он как собака на сене. И сам меня не трогает, и других не подпускает. Вот увидишь, не позвонит ему.
Мы немного подождали. Тишина.
- Давай я ему позвоню, - предложила Марго, - скажу, что это я просила.
- С моего телефона? Одна банда.
- Со своего позвоню, заодно номер его себе запишу, о встрече договоримся. Хочешь, я с Володей твоим встречусь?
- Я тебе давно говорила, подружись с ним, мне тогда намного легче будет. Да и ему тоже. Всё-таки кто-то из моего окружения рядом, с кем без страха быть рассекреченным обо мне поговорить можно.
Маргошкин телефон гаснет сразу после набора номера – села батарейка. Значит, всё-таки с моего. И-эх! Ухожу в самый дальний угол, чтобы не встревать в их беседу. Даже не сомневаюсь, что в лице Танюшки обретаю защитника и светлого покровителя своего истрепанного сердца, которое уже никуда не может спрыгнуть с этой иглы. Обречена жить с этой любовью пока мой милый Герой не отчудит какую-нибудь глупость типа женитьбы по любви или рождения желанного ребёнка. И его порядочность заставят его сделать этот шаг в пустоту и обречет на вечные страдания. Потому что ни с кем ему не будет так, как могло бы быть со мной. Я смогу разлюбить его только тогда, когда он станет «обыкновенным» заурядным человеком. Без блеска в глазах и без крыльев за спиной. Я видела много раз, как живые превращались в мертвецов с потухшим взглядом. И мне страшно, что мой Ангел тоже может шагнуть на этот НЕПРАВЕДНЫЙ путь  и умереть для меня навсегда.
Трубите трубы, кричите глашатаи, оповещайте голуби почтовые, вспыхивайте зарницы тревожно, только чтобы моего героя не застала врасплох смерть окаянная. Не дайте ему сойти с коня, дайте доскакать до края земли и сразиться с чудовищем многооким. Я обязательно встречу его там, омою усталое чело от дорожной пыли и копоти, приголублю, приласкаю, заставлю замолчать все пушки и голоса сомнения. И открою полог шатра, где потолок – небо звездное, а стены – струны ангельских арф, и будут петь нам ангелы, радуя наши сердца, забившиеся наконец одним ритмом – ритмом жизни вечной в любви и согласии с земным и небесным…

Маргоша легко договаривается с Пьером. Соблазняет его гороскопом. Это повод. Он тоже соглашается искать поводы быть ближе. Что же делать, если получается только так, через вселенную. Терпение, терпение. У нас всё получится, если мы не будем спешить и делать глупости. Но как уберечь себя от них?
… Во всех словах и делах моих руководи моими мыслями и чувствами.
У меня нет другого выхода кроме как молиться, молиться, молиться.
И всё же быть готовой ко всему… Во всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что всё ниспослано Тобою…

Звонок Алика уже ничего для меня не значил.
Просто у него теперь есть мой телефон. Может, когда-нибудь, когда они соберутся где-то с друзьями, ему придет в голову гениальная мысль: «Володя, - скажет он, - а давай твоей подружке позвоним?» И, может, моему ненаглядному не захочется на это возразить?

В это я тоже больше не вмешиваюсь.
«Оставайся на месте и смотри, как земля вертится».
«Если есть в чем-то истинная потребность, она будет удовлетворена».
Это всё из того же моего любимого цитатника последних месяцев, моего источника вдохновения, «апостола аморализма», как его называли, а на самом деле, такого же жизнелюба, как я.

Песочный человек приподнимает меня над постелью:
- Хочешь?
- Нет. Оставь меня.
Ещё раз делает попытку уговорить разделить с ним его одиночество. Я опять воспаряю, увлекаемая его объятиями.
- Уйди, - шепчу одними губами, - я не хочу быть с тобой.
Сон, засасывающий меня в бездну, прогоняет пришельца.
Он возвращается ко мне днём, я прилегла, утомленная ночной бессонницей, вздремнуть.
- Можно я лягу рядом с тобой? – спрашивает он, пристраиваясь к моему левому боку.
- Ты уже лёг, - отвечаю ему, чувствуя тяжесть его песочного тела на своей спине.
- Я не сделаю тебе плохо, - говорит он и проводит по волосам и спине, лишая меня воли. Его прикосновения нежны и настойчивы. Отдаюсь им, и ему, кажется, отдаюсь тоже. У меня нет сил сопротивляться. Очень устала, а он так предупредителен со мной, так ласков. Засыпаю, но сон прерывист и полон вожделения. Мне прислали умелого любовника в моё одиночество. Жаль, что этот любовник не из тех миров, какие меня влекут. Он – не сможет подарить свободу, только подчинит земным желаниям.
Переспала и отпустила с благодарностью. Кто подарил мне тебя? Чьё желание прислало мне тебя в утешение, чьё вожделение утешило? Во сне была уверена, что это – Геша Кот. Поэтому приняла сей дар доверчиво. Он действительно не сделает мне ничего дурного…








































Переписка.

Инна.

Инна.

Привет!
Давно не слышала.
Как дела?
Только недавно пришла домой - уставшая и голодная. Чувствую полное опустошение -
это из-за того, что сегодня утром, находясь по-прежнему в ожидании данных для
учредительных документов, которые вчера так и не дождалась, поставила, наконец,
точку в романе. Сейчас отдала его читать мужу, чтобы он прочитал весь, уже в
бумажном варианте, а не по частям, и уже с концом, чтобы иметь общую картину и
представление. Потом уже буду править и дорабатывать. Нужно переварить немного.
Вот решила отправить его и тебе. Над ним, конечно, еще нужно чуть поработать, но
сильно я свои работы никогда не правлю. Это как ребенок: родил, а потом только
воспитываешь, но ведь по сути уже исправить ничего нельзя.
Это продолжение "Возвращение мастера". Герои те же, но через несколько лет,
порядком повзрослевшие.

Только что очень грустный спектакль смотрели. Два молодых человека Юля и Август
(современные Ромео и Джульетта) знакомятся в чате по причине того, что девушка
хочет покончить жить самоубийством не сама, а с кем-то. И вот нашла себе
товарища. В результате очень много слов. Естественно, любовь, надежда и жизнь, а
не суицид. Но все равно так грустно. На самом деле, замечательный моноспекткль,
и актеры классно его отыграли. Мы вышли из зала, и я посетовала Вите, что на
фоне всех остальных современных авторов я кажусь себе уродкой из-за своего
неисправимого оптимизма и всеобъемлющего позитива.  Так что оптимизм нынче не в
моде, особенно в старушке Европе, которая съедает сама себя изнутри.

Завтра в 8.00 отлет - лечу в Крым на корпоративную трехдневную (!) пьянку.
Умереть - не встать!Будем отмечать день пищевика, ведь холдинг у нас "хлебный".
И скорее всего я вернусь даже не в субботу вечером, а в воскресенье вечером.
Вроде как самолет обратно заказан в 17.00 в воскресенье. Знала бы, что три дня
придется сидеть в Крыму, вообще бы не поехала. Что я там буду делать одна? Я со
всеми в ровных хороших отношениях, но без фанатизма. Общаться мне на своем
уровне там, увы, скорее всего, будет не с кем.  Корпоративная вечеринка имеет
свои особенности. Молодой человек, который на вечеринке в "Кукушке" предлагал
мне "перейти границы" теперь стесняется мне в глаза смотреть, а я усмехаюсь про
себя его смущению. Да, ладно: буду надеяться на лучшее. Улыбаюсь!

Пиши. Инна




Ирина


-Приветик!
Получила, переписала. Буду читать.
Пытались с Геной присоединиться к вашей культурной программе, пойти на чеховский спектакль, но нас перебили. Знакомый режиссер соблазнил познакомиться с программой Белорусского Академического Национального театра Леся Курбаса, который гастролировал в Киеве в помещении театра Ивана Франка. Сходили на все спектакли. Под впечатлением. Не столько от формы и содержания увиденного и услышанного, сколько от наполненности каким-то внутренним светом, исходившим от всех. Чистота, доброта, надежда. Хорошо. Хотя всё очень просто.

Гена взял билеты на вечер романса в Оперу, так что встретимся. Я бы хотела на Камбурову сходить, но тут он категорически отказывается составлять компанию, говорит, настроение не то её слушать. Жаль. Правда, не знаю, буду ли я в Киеве в это время, но хотелось бы. Знакома с её творчеством ещё с семидесятых, пластинка у родителей была со странными песнями, а живьем ни разу не слышала.


Начала писать тебе ответ, неожиданно задумалась. Перешла в word, накатала целый трактат, остановиться вовремя не получилось. Так и высылаю - "трактатом на тему..."

  На сём разрешите откланяться. Пишите нам чаще. Мы вас очень любим.



Насчет позитивизма и творчества...


Помнишь, когда мы активно переписывались в августе, мысль об этом звучала? Правда, вскользь. Попробую объяснить со своих колоколен, с позиции вечного нытика и пессимиста. (К таковым себя не отношу, считаю себя безнадежной оптимисткой, просто жизнью поставленной в такие условия, где оптимизму подпитываться нечем, кроме как собственными внутренностями).
Если бы человек с позитивным складом мышления взялся за написание романа на производственную тему – в конце романа обязательно должна забить нефтяная струя или заработать завод – это было бы в тему и убедительно. Завод работает, нефть качают, все счастливы, потому что счастье в труде.
Инна, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО, СЧАСТЬЕ В ТРУДЕ! Как это ни прискорбно. Там и оптимизм, и позитив выглядят убедительно. Потому что каждый знает, если ты завален делом по самую макушку, мучаться вечными вопросами о смысле жизни, о месте любви в жизни человека ты не будешь. Так, вскользь, по касательной, легкий флирт – кости разогреть, улыбочку, прищур, глубокий вздох, что? - нет? Что-то тут больновато получается, не стоит и начинать, отвлечет от глобальных дел… Человеку увлеченному и состоявшемуся в плане карьеры нет необходимости  копаться в себе. Ковыряться во взаимоотношениях с окружающими. Докапываться до глубинных течений, прислушиваться  – а тот ли человек рядом. Любовь – партнерство. Надежное, выгодное, безболезненное…

Европа выедает себя изнутри…
Я видела там стариков, шагающих по улицам и держащихся за руку так, словно, расцепись они, их тут же разнесет по разным берегам океана. Европа страдает от одиночества. Одиночество заставляет погружаться в себя и искать в себе причину своей потерянности в мире. Но чем глубже погружение, тем печальнее мысли.
К сожалению, все любовные истории имеют обыкновение заканчиваться. «Конец» - это конец.
Писать человечеству о любви, уверяя его, что каждый обязательно найдет свою половину и проживет в согласии с ней и с собой всю свою жизнь, можно, но не убеждает, потому что вокруг всё буквально вопиёт об обратном – люди встречаются, любят и вынуждены под влиянием различных обстоятельств расстаться и страдать от невозможности быть вместе со своей половинкой. Это если повезет её встретить. А в основном-то, и встретиться не удается. Или встречаешь, но понимаешь, что это было оно, когда уже повернуть вспять и переиграть невозможно – упущены и время, и шанс. Наверное, в этом причина глобального пессимизма в теме о Любви. Невзаимность, несовпадение, неверие в то, что может быть как-то иначе. Этому поверить легче, потому что у каждого это было, это созвучно тому, что внутри у каждого.
Естественно, на этом фоне удача единиц выглядит скорее исключением из правила, чем закономерностью.

Когда я начала делиться своим с окружающими, знаешь, какой первый отзыв я услышала в адрес своей прозы? – женщина, которую оставил муж, проживший с ней больше двадцати лет в любви и согласии, продолжающий приходить к ней и сейчас, у него другая семья, но она продолжает надеяться, что он к ней вернется, - сказала, что впервые задумалась о том, что вообще-то кроме него вокруг было много других мужчин и, может, она что-то упустила, не допустив даже мысли о том, что этот человек не был тем единственным – её половинкой – и стоило оглядеться и открыться миру, впустив его в себя и позволив себе многовариантность своей судьбы. Я тогда порадовалась за неё и за себя. Мне хотелось дать надежду, что каждая неудача – это лишь ступенька, булыжник в мостовой, которую мостишь себе в своё светлое счастливое будущее.

Ты пишешь о том же. У тебя тоже в жизни было много пережито, и сегодняшнее своё ощущение счастья ты выстрадала, а не получила на блюдечке с голубой каемочкой. Но у тебя уже свершилось то, во что большинству не удается даже поверить. Ты УЖЕ стоишь на пьедестале, с высоты взирая на копошащееся в собственных рефлексиях человечество, ТЫ –ТО ЗНАЕШЬ, ЧТО У ЭТОЙ СКАЗКИ ЕСТЬ СЧАСТЛИВОЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ – это твоя жизнь. А остальным приходится продираться сквозь дебри своего неверия и незнания. Это сложно. Сложно поверить в то, что счастье возможно.

ОЧЕНЬ ТРУДНО БЫТЬ СЧАСТЛИВЫМ.
Мы пишем с тобой почти об одном и том же, о внутреннем мире. Форма может быть разная, но суть одна – человек обязан быть счастливым.
Я пытаюсь писать о том, как я иду к этому, ты о том, что ты к этому пришла.
Мои мысли, при всей их непричесанности, оказываются ближе к народу, потому что, к сожалению, несчастливых больше. Твои произведения могут вызвать даже раздражение, потому что несчастливому (голодному) трудно понять твой позитивизм и оптимизм (сытость) на фоне всеобщего несовпадения (голода).

Не хотелось бы, чтобы ты восприняла мои слова как критику. Это просто рассуждения вслух. Помнишь мою фразу из письма «твоя цельность меня напрягла, потому что обычно цельность исключает гибкость»? Слава Богу, мы достаточно пообщались тогда, чтобы узнать друг друга, чтобы это «напряжение» ушло. Но это я, зная тебя, всецело доверилась тому, что ты пишешь – да, может быть и такое, могут быть и такие светлые и талантливо добрые души, объять любовью весь мир и поделиться с ним своим счастьем, чтобы и мир засиял этим светом. Легкое ангельское сияние. Да, что-то вроде этого. Надо всем тем, в чем мы живем. А мир погружен в круги ада, проходит сквозь мучения и сомнения, ему недосуг смотреть на небо. Поверить в то, что ты тоже ангел, чтобы почувствовать себя счастливым участником божественной игры, удается немногим. Пока немногим…

Я далеко ушла от темы.
Кратко. Мы говорили как-то о зависти, помнишь, у вас на даче? Сошлись на том, что, слава Богу, как-то счастливо избавлены от этого порока. Но в основном-то Зависть – основной движущий мотив в этом мире. Мир амбициозен, корыстен, алчен, а стимул – сделать лучше, чем кто-то. «Лучше» - это уже оценка, это уже сравнение себя с кем-то, у кого-то есть то, чего нет у меня, я должен этого добиться. Режь меня на куски, но разубедить меня, что это не зерна зависти – не удастся. В Писании есть слова «быть малее малого» - противоположность идеалам сегодняшнего человечества, но снимает проблему.

Опять я ушла в сторону.
Ты не уродка, Инночка, но тебе очень легко начать завидовать. Благополучию, реализованности, счастью в твоих глазах, в твоих строчках. Ты пишешь о грустном легко, без слез, выдавая себя с головой – «я счастливая баба». Не знаю, хотят ли слушать голодные о том, что ты ела на обед? Ты понимаешь, о чем я?
Если бы ты шифровалась, погружая свою жизнь в сказочные притчи, ты была бы не так уязвима для чьей-то зависти. Здесь принято обнажать свои язвы и ущербность. Здесь, в мире земных жителей. А светиться счастьем на людях… Поверят? – если не поверят, будешь цела, но не понята, а поверят – забьют камнями, чтобы не светила.

Как-то неожиданно я закончила. Договорилась. Что же, совсем не писать теперь? Писать – это выбор между тем, чтобы дружить с человечеством, и тем, чтобы с ним рассориться.
Дружить – это прятаться, шифроваться, отводить от себя удар недоговорками.
А быть искренней, открытой, честной, выставляя напоказ и счастье и сомнения свои – рассориться со всем миром. Мир не хочет знать правды о себе. Ни хорошей, ни плохой. Ничего конечного, никаких пьедесталов. Только движение.

Надеюсь, ты понимаешь, я не включала в свои размышления бульварную прозу? О ней разговор в другое время. Хотя одну фразу сказать хочется. Пусть она существует, народу нужны сказки и ужасные, и прекрасные. Когда нет врожденной потребности копаться в себе, все те же пути сквозь круги ада  на земле, о которых я написала выше, освящаются такими сказками. Все нуждаются в параллельном от нашего мире. Детективы, любовная лирика в прозе, эзотерика на уровне сонников и магического значения имен – это всё параллели. Не наши, но параллели. Как там у Евангелистов «Много домов у Отца моего, каждому по вере воздастся» - вольная импровизация в тему.

Так вот. Одна твоя строчка, а у меня столько эмоций в ответ. Просто, совсем того не ведая, ты высказала вслух  возможную и вероятную критику в адрес своих будущих изданных книг. Пока публикуешься в периодических изданиях, акулы тебя не трогают, запустишь в плавание книгу – бросишь кость в центр своры голодных собак. Настраиваться надо заранее, чтобы не расстроило всё то, что придется в свой адрес выслушать. Чтобы «огонек в душе» не погас, чтобы свет счастья, струящийся из глаз, не погасили.

Одним словом, надо выбрать свою параллель заранее. В тех параллелях, где плаваем со своей прозой сегодня мы с тобой, кусают очень больно. Замахнулись на сокровенное. Об этом принято молчать или говорить по-другому. И счастье свое, если не хочешь, чтобы завидовали, спрятать в метафоры и сказки.

И-и-и-эх! Что-то я разошлась не на шутку.
Не утомила?
Интересно, это не походило на нравоучения? Вот от чего была далека.

Да, я всё время говорю, сказки надо писать. Почему? Там о чувствах не надо писать так, чтобы внутри всё переворачивалось. А по-другому о чувствах писать вообще не следует. Нам, европейцам.
Недавно передача была «Разночтения» о современных прозаиках и их произведениях. Выступала писательница, к сожалению, не помню имени, хотелось бы прочесть что-нибудь из её творений. Это молодая японочка, теперь живущая и пишущая во Франции на французском языке, вырастившая свой дар в горшочке из-под бонсая, впитавшая традиционное мышление своих предков в каждую клеточку и дополнившая его европейским коктейлем из, в том числе, и русских прозаиков.
У неё спросили про отличия восточной и европейской прозы. Она провела интересную аналогию прозы с живописью. Восток – это эскизный набросок без наполнения, абрис, так и в прозе – действие, диалоги героев, но без внутреннего наполнения разъяснениями, что заставило героя поступить и сказать именно так. Автор-созерцатель как бы включает мыслительный процесс читателя, предлагая ему самому наполнить рисунок-эскиз тем внутренним содержанием, что есть в самом читающем. Европейский автор, как художник, прописывает каждый миллиметр полотна, наполняя контур повествования своим видением, собой. И чем глубже писатель как человек, тем выразительнее его полотно, но это – его полотно. Ты в его творении практически не участвуешь. Можно принять, можно восхититься, можно не со всем согласиться, но внести своё не удастся, не испортив творения. Нельзя что-то улучшить и подправить в полотне Рембрандта, но, глядя на (забыла название, есть какой-то специальный термин?) картинку-эскиз восточных художников, легко и в воображении, и даже кистью, вливаешься в их творение.

Совместить эти две противоположности в своей прозе было бы, наверное, очень здорово. Притчевость и глубину, метафоричность и точность.

А ещё бы талантливо совместить… Вот тебе и сверхзадача. Родить что-то такое, чтобы вся планета чихнула от того, что что-то защекотало в носу. Я не о людях, я о живой материи.

Меня понесло. Пора сбивать палкой.
Иду читать твоего «Мастера».
Счастливо съездить в Крым.
Муж очень хочет в баню. Очень-очень. Будете в настроении, звякните нам. С удовольствием встретимся.

Пока.





Инна.

Привет!

Значит, встретимся в Опере.

Мы вас тоже очень любим.

Только что прилетела из Крыма. Пока на уме только одна фраза: столько пить
нельзя! Отмечали корпоративный праздник. Гуляли три дня (я улетела рейсовым из
Жулян в 8.00 в пятницу и вернулась только что чартером в Борисполь).Когда найду
в себе силы описать поездку подробно, пришлю письмо с впечатлениями. Как сказал
в самолете один молодой человек, если нас троих (он имел в виду дам, которые в
самолете продолжали пить) выжать, то получится два ведра чап-араксы (это
национальный караимский напиток, настоянный на травах, в число которых входит
конопля, в нем 60 градусов). И он недалек от истины.  "Трактат на тему"
обязательно внимательно прочитаю завтра на работе.

Пока. Инна




о трактате…
Привет, Ирочка!

Внимательно прочитала твой "трактат на тему". Согласна практически со всем.  Ты
обо всем ОЧЕНЬ хорошо сказала.

Счастливым быть трудно. Кстати, мое последнее произведение как раз о счастье
- обыкновенном человеческом счастье. Как правильно сказал мой умный муж, это
повесть-СОСТОЯНИЕ - от начала до конца. Кстати, о счастье писать ОЧЕНЬ сложно. С одной стороны, все понятно: счастье - оно и в Африке счастье, с другой стороны, вроде бы ничего не происходит, потому что, когда достигаешь равновесия себя с окружающим миром, то баланс как-то соблюдается сам собой, без вмешательства извне. А баланс не предполагает ни всплесков эмоций, ни каких-то яркий событий, о которых можно, написать "так, чтобы защекотало в носу". Улыбаюсь! Но не писать я не могу. А пишу о том, что знаю. В конце повести я вскользь об этом сказала.

Обязательно встретимся в Опере 29 октября. Может быть, потом пойдем где-нибудь поужинаем? А еще, если будет хорошая погода, можно в субботу съездить на дачу.
Определяйтесь.

Пиши. Твои письма очень интересны. Есть над чем подумать. Редко можно встретить
собеседника, который не просто понимает тебя, а понимает к тому же твое
состояние. Улыбаюсь! Инна

Крым. Инна.

Наверное, мне повезло, что я уехала не со всеми чартером в четверг вечером, а  в пятницу утром рейсовым самолетом. Летели мы вдвоем с очень интересной особой, кстати, моей однофамилицей Леной Гончаровой. Она гражданка Франции, но родилась в Киеве, родители ее живут в Кременчуге, а заканчивала она МГИМО, экономический факультет. Во Франции она живет с 1994 года. У нее трое детей. Один, старший, от нашего соотечественника, двое - от француза. Дама шумная и очень яркая. Она партнер французского инвестора.  Прилетели и сразу в магазин - поработать. Туда же приехали совершенно "уставшие и больные" болезнью "после вчерашнего" французы в количестве 5 человек. Потом туда с сессии Верховной Рады Крыма приехал шеф (буду все же называть его так для простоты и сокращения).Он тут же с порога мне сообщил, что за час сорок времени, проведенных в полете, было выпито два ящика спиртного.  Я, естественно, поинтересовалась, когда же они успели - это всего за час сорок!  Короче, к счастью, в отличие от остальных, мне довелось пить не четыре дня, а только три! Ура!
А потом начались приключения. Мы с Леной из магазина поехали в наш родной "Крым хлеб". Пока машина ездила за техническим директором, мы решили погреться на солнышке, посидев на заборчике возле админкорпуса. Сидим себе и сидим, вдруг подходят к нам какие-то ребята и говорят:
- Девочки, а вы видите, на чем высидите?
Вот тут-то мы и увидели: на мазуте. Оказывается умной тете, возглавляющей
дворников в "Крымхлебе", пришла в голову гениальная идея: чтобы студенты с
института напротив не сидели на заборчике и не оставляли пустые бутылки, мазать заборчик мазутом. Потом все дорогу из Симферополя в Судак мы в машине занимались тем, что пытались, купленным в соседнем супермаркете пятновыводителем, вывести мазутные пятна с пальто. Поселили нас в оздоровительном комплексе "Судак", который находится на территории заповедника. Красиво там, конечно, необыкновенно: уникальные породы деревьев, кустарников, мхов, рядом Генуэзская крепость - вечером с  подсветкой она просто великолепна.  Но такого "совка" я уже давно не встречала. Сначала у нас пытались отобрать на  рецепшне паспорта (потом, правда, нам четверым, шефу, его любовнице, Лене и мне, под честное слово коммерческого директора вернули, а у всех остальных отобрали на четыре дня, чтобы мы, не дай Бог,  не свистнули простыни и стаканы. Потом меня с моей двойной фамилией пытались поселить сразу в два номера. Улыбаюсь!  Когда меня уже завели в номер, через пару минут горничная вернулась и поинтересовалась, кто еще должен со мной поселиться, ведь здесь написано, что нас двое! Ругаться с ними бесполезно.  Они, кажется, находятся еще даже не в 1986 году, а где-то в 1976.
Время в некоторых местах в Крыму просто застыло.  Как они дальше жить
собираются? Скоро к ним никто ездить не будет из-за такого "сервиса". Мы-то
приехали "гудеть", поэтому в номерах практически не были и в общем-то нам было все равно. А как можно отдыхать в таких условиях? Кстати, стоимость номера не так ужи мала: долларов 50 в сутки с человека. Из крана текла абсолютно ржавая вода, в большей половине номеров не работали смесители, и из крана текла либо совершенно холодная вода, либо кипяток. А какой для французов это был экстрим!
Улыбаюсь! Правда, французы так напивались, что им, наверное, тоже было все
равно.
В первый день мы отмечали День пищевика вместе со всем "Крымхлембом". Ох, я и
натанцевалась! Мы с Ленкой устроили совершенно потрясающие "лесбийские" танцы.
Я пела с Сережей Кондратюком - залуженным артистом АР Крым, который поет на всех наших корпоративных вечеринках. Что-то на меня нашло. Потом мы пошли на
набережную. Лежали на топчане, смотрели в звездное небо и слушали шум моря.
Тепло в эти дни в Крыму было просто необыкновенно. Ребята купались. Мы ходили с короткими рукавами и загорали. Правда, сегодня и в Киеве 19 градусов, так что ничего удивительного. Затем еще "догоняли" у меня в номере. Поскольку встала в шесть утра, то в часа три ночи стала "отъезжать". Ребята увидели, что я засыпаю, и меня покинули, а я даже не помню, как закрыла дверь за ними на ключ и разделась.
Утром меня разбудил шеф.  Я ему честно призналась, что он меня разбудил. Шеф
пригласил меня на давно идущее совещание, так как я им, дескать, очень нужна.
Предложил мне "почистить перышки" (дословно) и приходить. Помылась под кипятком и с недовольной миной пришла на совещание. Завтрак я, естественно, уже пропустила, а кофе хотелось очень. Шеф заметил мое состояние (На самом деле это было совсем не с перепоя, а от кипятка. Улыбаюсь!). Спрашивает:
- Инна, холодного вина?
Я же сообщила, что хочу всего лишь кофе.  Народ заволновался, и совещание
свернули. Все плавно переместились в бар. До этого мне, правда, пришлось
двадцать минут уговаривать  на рецепшне бизнес-центра позвать бармена. Потом мне коллеги рассказывали, что целое утро всем казалось, что я где-то рядом.
Гендиректор "Крымхлеба" вообще сказала, что я только что тут была, она меня сама видела, и я пошла за какими-то бумагами.
Потом наш Главный бухгалтер предложил мне пиво. И вот стою под бизнес-центром в джинсах, кроссовках с мокрыми волосами и бутылкой пива в руке. Шеф смотрит на меня и говорит:
- Да, Инна ты смотришься очень экзотично: с бутылкой пива в руках в одиннадцать часов утра и с "мужиком" на груди (у меня футболка с "совершенным человеком" Леонардо да Винчи - привезла из Италии).
Наверное, я действительно смотрелась весьма экзотично, тем более, что все меня привыкли видеть отнюдь не в спортивном стиле.
А потом нас повезли в Новый Свет. Мы прошли по Голицынской тропе, были в гроте Шаляпина. Выпили новосветовское шампанское - прямо на берегу моря.
Ну, а потом опять до утра гуляли. Сначала в ресторане в Новом Свете, затем в
Судаке на море. Еще в ресторане один из французов случайно обнаружил, что я пою. Пришлось организовать концерт из украинских народных песен. Потом на берегу моря меня опять попросили спеть. Оказалось, там такая акустика! И опять был концерт на час. Ух, сколько я услышала комплиментов. Мне даже неудобно от стольких похвал стало. Начала шутить, что я еще крестиком вышиваю, и на машинке строчить умею. А любовница шефа, как только я начала петь, вообще смоталась с берега моря: она не терпит, когда кто-то другой оказывается в центре внимания. Затем в номере мы выпили еще одну бутылку французского вина, и только после этого пошли спать.
Утро воскресенья начали опять с новосветовского шампанского и французского вина. Причем я сначала отказалась. А потом, прогулявшись, до моря, с удовольствием выпила.
Вот пишу сейчас все это, и  складывается такое впечатление, что мы какие-то
пьяницы. А на самом деле все было очень прилично. Спиртные напитки - только
лучшие, и ни одного пьяного. То ли воздух в Крыму волшебный, то ли дружеская
атмосфера сыграла роль, но кроме одного француза Людовика, которого мы на второй день практически мертвого отправили в номер (он в конце уже пил водку из бутылки с дозатором из горла!), все были просто веселые, но совсем не пьяные.
Короче, было совсем неплохо, а, можно сказать, даже очень хорошо. Я даже не
ожидала, что будет так весело. Улыбаюсь!
Витя сказал, что встретит меня в аэропорту - соскучился. Решил, что раз чартер,
значит, сядет в Жулянах. Я сообразила, что ему не сказала, куда ему за мной
ехать, уже в небе. Прилетаю, сразу отправляю sms с вопросом, где он. Он звонит и
сообщает, что в Жулянах.
А я ему:
- Ну, до Жулян мы не дотянули. ..
Почему-то сразу вспомнила "Служебный роман". Улыбаюсь!
И все равно Витя выехал ко мне навстречу.
Вот такие у меня были веселые выходные.



Привет,Ирочка!

Снова я. Но по делу.

Мы уже точно решили менять квартирантов. Они меня достали. Задолжали за 2
месяца. Дело принципа.

Если вас или ваших знакомых интересует квартира, описание которой привожу ниже,
"свистните", пожалуйста.

Воздухофлотский,38, это ближе к Севастопольской площади, напротив строительного
института. Транспортная развязка хорошая. До центра 5-7 км. Дом
кирпичный, "сталинка", потолки 3 м. Дверь бронированая + бронированая дверь в
тамбуре на 2 квартиры. Кодовый замок на подъезде. 2-й этаж 5-этажного дома.
Общая площадь 55 кв м., жилая 33 (комнаты 18,5 и 14,5, комната, которая меньше,
квадратная, выход на балкон (застекленный) из комнаты, которая меньше),
кухня,8,2 кв.м. Кухня встроенная, плита новая  INDEZIT, мойка нержавейка
двойная, кафель - рабочая стена. Коридор широкий, большой без мебели. Санузел
раздельный. Кафель, но плитка старая харьковская 90-х годов. Мебели минимум:
пианино (улыбаюсь!), диван-книжка, полки, тумба под телевизор. В большой комнате заказной стол-подоконник. В большой комнате двухкамерное (три стекла)окно - стеклопакет. В другой комнате и кухне двойные деревянные окна. Квартира очень теплая из-за двух слоев паркета. Телевизор, холодильник имеются. Телефон. Выделенная линия Интернет. Окна выходят на улицу, но не на саму улицу, а на аллею. Перед окнами деревья. Косметический ремонт был сделан в начале этого года, так что обои свежие.
Прошу 600 - по нынешним ценам. + квартплата (прописан один человек, так что она невысокая),оплата электроэнергии, телефона, кабельного телевидения и трафика Интернета. Естественно, с торгом.

Вот так вот.

Это наша любимая квартира. Мы прожили в ней 10 лет, и она, надеюсь, еще хранит частично и нашу энергетику. Ой, сколько в ней всего было! Улыбаюсь!




Инна.
Привет!

Да жизнь вообще полна сюрпризами! К тому же она прекрасна и удивительна!
Улыбаюсь!

Ну, тебя, мне кажется, с умной мысли сбить невозможно! Улыбаюсь!

Мы сегодня идем в театр. Кстати, в воскресенье перед театром и можно будет
посмотреть квартиру. Или в любой из вечеров перед этим. Мы ничего не
планировали. Так что давайте созваниваться, состыковываться.

Пиши, Ирочка! Всегда очень рада твоим письмам. Всегда приятно пообщаться с умным человеком.
Инна



Ирина.

30 ноября, 13:09:28 (по киевскому времени)
Тема: Re: Кто о чем,а я о любви
Инночка, привет.
Получила рассказ. Прочла. Подивилась совпадению событий, чувств и образов. Это словно взгляд со стороны. Неожиданно очень кстати. Впечатление, что в одних небесах одновременно обитаем.
Спасибо за совпадение.
Я так и послала Ему твой рассказ в сцепке вместе со своим прощальным "Незавершенным..." Показалось, если только моё - будет много недосказанного. Я ведь только из себя могу. Только изнутри. От того, что внутри абстрагироваться не получается. Даже не то, что не получается, могла бы, если бы захотела. Но кажется, ещё время не пришло становиться сильной и монолитной. Ещё не все свои слабости и тайники изведала. Странное у нас с тобой почти соавторство. Когда одновременно в разных местах, а об одном и том же.
Думаю, ты не в обиде на меня? Я расширяю круг твоих читателей без твоего  ведома и на то разрешения.
Вернулась из Москвы. Не получилось встретиться со всеми, с кем хотела. Но и того, что было, хватит не на один день погружения. Тем сейчас и живу.

Мы пропустили несколько выходных из-за своих путешествий, а встретиться хочется. Мне кое-что хотелось бы ещё раз услышать из уст твоего замечательного супруга. Только не проговорись ему об этом. Это из области эзотерики. Так получилось, что кое-что из нашей дачной беседы вошло в мою "прозу", но я не сильна в эзотерической терминологии. Когда читала об этом, хватала по верхам, вбирая в себя скорее на чувственном, чем на ментальном уровне. Ментал как-то сам собой подстроился впоследствии. Получилось, что вроде бы живу по ИХ законам, а самих законов проговорить не могу - они на кончиках пальцев, но не в голове.

Ладно, слишком мудреное оправдание желанию встретиться.
Будет настроение, позвоните. Интернет у нас сейчас в опале. За время моего отсутствия дети спалили компьютер. Теперь ноутбук рвут на части, а это - моя вотчина. Так что борьба не на жизнь, а на смерть, а главный "крайний" - он, бедняга. Интернет, то бишь.

Ещё раз о рассказе.
Перечитала дважды. Это так по живому. Это так похоже на то, что происходило между нами, или могло бы произойти, если бы хоть на что-то решились. Но не получилось решиться ни на что. Слишком сильно волнение и возбуждение, возникавшие при встречах. Я взяла тайм-аут, спряталась, ушла, обозвала это разрывом всего, что было, хотя понимаю, что это всё до первого пересечения в пространстве. Бывают такие роковые встречи с Единственным, когда всё остальное меркнет и перестает быть значимым. Даже если с этим Единственным ничего не было, понимаешь, это был ОН. Всё, что происходило с тобой до роковой встречи и после неё, начинает соизмеряться с этим роковым для тебя пересечением с НИМ. Может скажу ещё одну парадоксальную вещь. Этот Единственный может приходить к тебе не единожды, и в разных обличьях в течение одной жизни. Он приходит откуда-то, из мира, неведомого нам. И всё равно - это он, всё тот же. Это мне пришло после того странного сна, которым заканчивается моя последняя тетрадка.
Ещё раз о рассказе. Перечитала. Поревела. Потом почувствовала всё-таки какие-то ростки надежды, что и у меня в моей печальной истории возможен более светлый конец. Нет, не конец, продолжение в завтра. Так не хочется хоронить надежду..




Привет, Ирочка!

Рада слышать!

Давайте встречаться! Конечно! И не нужно никаких оправданий для этого! У нас настроение есть всегда. Время не всегда есть .Сегодня,к примеру идем в театр: в Русскую драму на "Дон Кихот. 1938 год." Мы при встрече рассказывали. А завтра, например, или послезавтра можно вечером поехать куда-нибудь в рок-н-ролльное заведение: "Докер-паб" или в "Пристань". Мы пару недель назад были в "Пристани". Там по пятницам ребята неплохо играют старый добрый рок-н-ролл. Подумайте над предложением.

Рада, что тебя рассказ зацепил. Не перестаю удивляться, насколько по-разному люди реагируют на написанное и прочитанное. Моя подруга, которая живет в Германии, наоборот, написала мне, что, как всегда, получила удовольствие от стиля, но сюжет ее нисколечки не зацепил. Но она, честно говоря, очень приземленный человек, поэтому я не удивилась ее отзыву. А одна дама написала, что плакала над рассказом.

Давай читать мое творчество, кому захочешь. Я всегда только "за"! Ведь пишу не только для себя, потому что не писать не могу, но и для людей - делюсь с ними мыслями.

Прочитаю твое творчество, еще напишу. Не успела еще прочитать. Пиши и ты.
Инна



Ирина.

-В пятницу учусь на курсах. Потом... не знаю, что будет потом.
Конечно, зацепило. Впечатление было такое, что на каких-то, непонятно каких
вибрациях зацепило происходящее со мной, и ты, вроде как во исцеление и во
избавление меня от каких-то там сомнений, права ли я, одним росчерком резвого
пера, одним щелчком, подправила в нужное русло - всё так, девочка моя, он, то
самое - сомневающееся и неуверенное, что вышел, пардон, рылом для калачного
ряда.
Я очень тяжко переживаю разрыв. Очень тяжко. И поделиться ни с кем не могу.
Болит. Ноет. А плакать - только наедине с самой собой. Не вызрело ещё. Не
сложилось. И, может, никогда и не сложится. Люблю. Любит. А впереди - ничего,
кроме ничего. Твоё последнее - это надежда.
Потому ему и послала. Пусть увидит всё сторонним взглядом.
 Только что встретилась с Миннезингером. Обнадежила зачем-то , напилась без
повода. Несовпадения на каждом шагу. Всё дальше вглубь и дальше от желаемого.
Парадокс несовпадений. В субботу обещалась погрузиться с ним в бомжатник на
пристани. Знаю, спрыгну под благовидным предлогом верности семье - великолепная
отмазка!
Протрезвею, облагородюсь, встретимся.
Я хоть без ошибок ответ написала?
Заканчиваются занятия завтра в девять. Это на Тараса Шевченко. Если не загружусь
новым знакомым, буду свободна, не слишком поздно для встречи? Напиши подробнее,
где он этот рок-н-ролльный клуб. Было бы очень созвучно тому, что в душе.
Не хочется плакать. Кричать и петь - да. Плакать? - не дождетесь вы моих слез.
Это я не тебе. Это я себе, той слабой в себе ипостаси.
Спасибо!
До встречи.

1 декабря
Кто о чем, а я о любви

Привет еще раз!

Немного о вчерашнем спектакле: "Дон-Кихот. 1938 год" Булгакова. Впервые за несколько лет (это при том, что в театр мы ходим чуть ли не каждую неделю) я еле высидела до конца. Причем мои мысли преимущественно были далеко за пределами театра. Я вчера в который раз зареклась ходить в Русскую драму, тем более на премьерные спектакли. В следующий раз я туда пойду только после того, как несколько компетентных людей, мнением которых я дорожу, мне скажут, что спектакль стоит посмотреть. Кстати, вчера на спектакле был и бомонд. Привели бывшего министра культуры РФ Швидкого (он сидел прямо передо мной),был наш вице-премьер по гуманитарным вопросам и "другие официальные лица".И вообще в зале было очень много гостей из Москвы, включая дипкорпус, судя по произношению. Как на мой взгляд, так самый обыкновенный и не самый лучший спектакль в духе соцреализма, что для Резниковича (художественный руководитель и главный режиссер театра), который спектакль поставил, весьма характерно. Пьесу испортили, спектакль перегрузили, и он стал похож на большой шкаф, который высился посреди сцены, подчеркивая, что это именно 1938 год. Дорогущие декорации и костюмы. Но актеры играют без всякого драйва, словно отрабатывают повинность - просто за зарплату. Все: Русская драма умерла. Увы, я прекрасно понимаю, что Резникович из этого театра уйдет только вперед ногами - слишком высокие у него покровители. Из театра один за другим ушли все самые лучшие актеры: Роговцева, Паперный, Ольга Сумская. А сейчас еще и молодая прима Наталья Доля ушла в декрет .А остальные актеры не в силах вытянуть бездарные постановки. Обидно. Раньше это был  очень хороший театр. А официальная критика спектаклем восхищена. Может, потому что тема модная? Короче говоря, не ходите!

Пиши.
Инна.


5 декабря. Инна.
Тема: о незавершенном
Приветствую.

Наконец, прочитала. На одном дыхании.

Обязательно попробовать снова!

Все истории похожи одна на другую. Отличаются только нюансами. Нам только
кажется, что наша жизнь уникальная, а на самом деле все то, что чувствуем и
ощущаем мы, до нас уже миллионы раз почувствовал, ощутили и передумали другие.

"Не думать. Не писать. Пытаться жить." - Ты надеешься на то, что сможешь не
думать и не писать? А вот жить, наверное, нужно не пытаться, а просто ЖИТЬ! И
скорее наоборот нужно "выписаться" - чем больше, тем лучше, если тема
животрепещущая, больная, волнует и раздирает на части. На бумаге (файле -
неважно) мы оставляем часть себя: когда лучшую часть, когда худшую.

Бои хороши только не с ветряными мельницами. Дон-Кихот мне никогда не был
близок. Не стоит тратить силы попусту.

"Ничегошеньки у меня не получается с собственной жизнью" - а, может, тебе это
только кажется? И все не так печально. Во что верили, так и жили!

"Так будь умной, не лезь, не пытайся изменить то, что изменить не в твоих силах.
Над чужими чувствами мы не властны. Мы можем только принять или отвергнуть,
отвернувшись. Но изменить что-то в душе другого человека нам не под силу.
Ревность бессмысленна. Она разрушает, а не созидает. Ревностью верности не
добьешься." - как мне это близко! Только, увы, так мало людей разделяют эту
точку зрения.

О чем бы мы писали, если бы не было Любви?!

Инна.



Ирина.
 Re: о незавершенном


Это как спор о Достоевском - хорош ли он? Помнишь, мы легко приняли, что этот спор совершенно бессмысленен, потому что кому-то надо заниматься самокопанием в особо болезненных местах, а кто-то прекрасно обходится без этого.
 Это я к слову о ветряных мельницах. Мне, напротив, Дон Кихот симпатичен, потому что кажется трогательно наивным в попытках в одиночку сделать мир лучше, хотя никто его об этом не просит. Донкихотство забавная вещь - придумывать себе жизнь, полную "опасных "приключений. Я занимаюсь тем же самым - только поле боя у меня иное. До того, как я вдруг записала, я вела довольно тихую и благообразную жизнь, всецело посвящая себя семье, избегая искусов, соблазнов и, просчитывая наперед, насколько болезненными могут быть расставания, романов. Жила другими вещами. Безболезненными. Умно жила. А потом вдруг проснулся во мне чудак из Ламанча. Вся моя теперешняя жизнь - чтобы было о чем писать. И когда больно - слишком больно - я перестаю на время писать и думать, чтобы чуть-чуть утихла боль. Я же пишу о том, что внутри, и от первого лица. Мне интересно копаться в тех местах в себе, где больнее всего. Так что, это молчание - всего лишь передышка за кулисами сцены.
 
А мой Герой вернулся. При всем своём рационализме, эта игра его уже тоже увлекла. Но об этом в другой раз. Пока перевариваю Москву.

Спасибо за отзыв, за понимание. Вообще, очень интересное почти соавторство получается - как две стороны одной монетки. Я многим своим друзьям даю нашу с тобой прозу вместе, безо всяких комментариев. И зачастую она воспринимается ими как единое целое, хотя и разное.

Ладно, хотелось бы сказать больше, но надо успеть с дочкой в "Пирамиду", поменять курточку.
Пока!

 

Инна.
5 декабря, 17:36:39 Тема: Re: Re: о незавершенном
Снова я.

А я и не думаю спорить. Просто рассуждаю. Я из "Незавершенного" уже поняла, что
на сегодняшний день ты действительно склонна придумывать себе мир. Ничего
плохого в этом не вижу. Опять-таки просто констатирую факт. Ну, а я...здесь я
тяжело вздохнула...предпочитаю жить в мире реальном. Может потому, что мне
неимоверными усилиями удалось выдавить, выплеснуть из себя всю боль.

Да, игра обычно увлекает. Редко кто может взять и остановится. Уж не знаю, хорошо
это или плохо, что твой Герой вернулся. Если ты ведешь в этой игре, то, наверное, хорошо.

Не за что. Тоже самое могу сказать и тебе: я благодарна тебе за отзывы и
понимание.

Вчера была на концерте в Доме органной музыки. Слушала музыку Моцарта - Анданте
для органа и квинтет (скрипки, альт, виолончель и кларнет), а также Шостаковича
- квартет (скрипки, альт и виолончель) и музыку из оперы "Екатерина Измайлова"
(если я не ошибаюсь) в переложении для органа. Супер! Представляешь: органная и
камерная музыка в удивительном исполнении в костеле Святого Николая, в котором
днем служат (это действующий костел). А потом мы с приятельницей-коллегой из
Одессы посидели в ресторане "Бульдог". Поболтали. Очень неплохо пел "лабух": и
голос ничего, и репертуар приличный - не попса, и не обычная ресторанная музыка,
а лучшее и избранное. Лабух - совсем молоденький мальчик. Ушли из ресторана
последними (он до 23.00). Можно сказать, что нас "выперли".
Началось все с того, что Наташа, приехав в Киев, зашла ко мне в кабинет, я
смотрю на ее сапоги и понимаю, что у меня точно такие же: ярко-красные,
замшевые, на низкому ходу. Она думала, что просто похожие, когда я это сказала
(моих ног она не видела, так как они находились под столом). Нет, полностью
одинаковые, одной фирмы, одной коллекции. Посмеялись над общностью вкусов. А
ведь купили сапоги в разных городах. Да уж: глобализация. Кстати, в Киеве эти
сапоги мне ни на ком не попадались. Они в достаточной степени претенциозные.
Улыбаюсь!


Скажешь, когда будет время. Пиши! Инна



Ирина.

 "Крохотное" дополнение...


Мой " придуманный" мир для меня реальнее существующей вокруг реальности. То, в чем  мне приходится жить - это игра, фарс, комедия, трагедия и мелодрама в одном бокале. И я знаю это, но часто слишком увлекаюсь собственной игрой. Так бывает, когда заигравшийся актер умирает на сцене, отождествив себя со своим героем. Совсем другое, когда все, происшедшее наяву, переигрываю и проживаю по новой на бумаге, тогда-то это становится мною, настоящей. В жизни меня мало что огорчает по-настоящему или может всецело погрузить в себя, на облаке живу, на все с высоты полета взираю.

А возвращению своего Героя рада, потому что благодаря его появлению в моей жизни, я открыла в себе бесстрашие быть откровенной в своих записках настолько, что сама себя перестала бояться, и вообще перестала бояться чего бы то ни было. Или просто совпало так, что он пришел тогда, когда я была готова к таким переменам, и они уже подспудно начали происходить во мне. Неважно. Пусть будет так - он моя Муза. (Ха!) Чьё сердце не дрогнет от такой роли в чьей-то жизни?

Да, наверное, веду. Если следить за действием моей бесконечной повести. А в реальной жизни - просто люблю обычной, многократно пройденной другими, любовью со всеми нюансами. Но ведь об этом можно как рассказать!!! Вот и пробую рассказывать.

Только что прочла у Миллера: "...Я сел писать ей письмо о том, что без неё  так несчастен, что решил написать о ней книгу, которая её обессмертит...упоенно писал и писал - и вдруг прервался, чтобы спросить себя, отчего мне так хорошо..." Я, по совету одной приятельницы, культивирую в себе те вещи, которые делают меня сильнее. В моей личной системе ценностей не прижились многие вещи, составляющие смысл жизни  большинства людей - карьера, деньги, признание. Но очень сильна тяга к самовыражению в вещах, казалось бы, не имеющих социальной значимости. Я одиночка, решивший, что если наведу порядок в собственной душе, то мир вокруг станет чище. Вот и трясу половички и натираю до блеска окна, чтобы мир в моей избенке засиял. Одним словом, не избавляюсь от боли, не выдавливаю её из себя, а болею до тех пор, пока не выздоровею, выработав стойкий иммунитет или попутно придумав лекарство.
Так вот, вроде бы об одном и том же, а с разных точек. Ты уже выработала иммунитет и живешь насыщенно другими вещами, оставив себе в любви только радость, которую она приносит. Я же, наверное, просто пытаюсь обрести те вещи, которыми могла бы жить, подобно тебе - зрело и безболезненно, но у меня получается всё время перекос в сторону поиска гармонии в любви. Значит, ещё не сложилось. Так бывает, когда не там и не с тем...

Ладно.
Спокойной ночи. Завтра рано вставать...Уже сегодня!!!




"Крохотное" дополнение...
Привет, полуночница!

Да я это хорошо понимаю: "придуманный" мир для тебя реальнее существующей вокруг реальности. Я поняла это из твоих произведений.

Знала я одного человека, чье сердце в такой ситуации не дрогнуло. А может, и дрогнуло, но страхи были сильнее.

Мне кажется, не столь важно, в чем и как человек самовыражается и
самореализуется, главное, чтобы эти процессы происходили, и человек при этом
чувствовал удовлетворение.

Конечно, гармония в любви - это большая часть общей гармонии. Но для меня жизнь
намного больше любви, а я стремлюсь к гармонии в жизни, то есть к общему
равновесию себя с окружающим миром. А поскольку меня, как говорит Витя, очень
много, то и равновесие удерживать не так уж и просто. Поверь, что у меня
нерешенных вопросов так же предостаточно, как и у многих других людей, просто я
научилась вопросы решать по мере их поступления, очень быстро принимаю решения,
практически никогда не колеблюсь (но это не приобретенное, а свойство характера), кроме того, свято верю в то, что безвыходных ситуаций не бывает.
Есть только одна безвыходная ситуация: смерть как факт, но даже к этому можно
относиться по-разному.

Может, еще все сложится. Главное: верить!

Пока. Пиши! Инна



Ирина.

Вернулись из поездки в Васильков, мы-таки купили участочек, так что на ближайшее время занятие для себя нашли – будем строиться. В голове проекты, проекты, деревья по участку разношу, кустарники высаживаю. Сколько раз уже это проделывала! У меня уже такая дизайнерская коллекция из собственных придумок за последние годы набралась, только до реализации на местности или в квартире так и не доходило. Надо будет как-нибудь оформить всё придуманное в виде отдельного альбома, сколько видела чужих проектов – ни в одном не нашла созвучного себе…

В Москве  встретилась с другом, у которого недавно умерла жена. Этим заканчивалось моё «Незавершенное». Я очень близко знала её в юности, его же больше как любящую преданную тень при ней. Приехав, узнала, что смерть была добровольной. Осталось двое детей.

Мы проговорили всю ночь. Умный, тонкий, проницательный собеседник с непроговоренным внутри. Его очень благополучная жизнь – это состоявшийся и реализовавшийся во всех отношениях человек – была разрушена её несогласием с этой жизнью. Всё, что я пыталась сделать, это снять с него и с детей, остались 13-летняя дочь и сын 4-х лет, чувство вины за происшедшее. «Это она не смогла договориться с собой, чтобы жить, а не вы подтолкнули её к этому». Я увидела в ней себя лет так пятнадцать назад, когда у меня был выбор – уйти из неустраивающей меня реальности в сумасшествие или попытаться остаться среди людей, придумав себе для жизни другую реальность. У меня получилось выжить. У неё – нет. Она предпочла стать сумасшедшей в жизни, а не на воображаемом пространстве. Мне очень жаль, что такое случилось, что я не успела. Мы не виделись много лет, но душа человека мало меняется. Не всегда уходят слабые, среди добровольцев, к сожалению, немало тех, кому Богом дано было гораздо больше, чем они смогли реализовать. Невозможность самореализации в силу независящих от тебя причин – убийственна. Объясню: часто для того, чтобы осуществить своё предназначение, необходимо нарушить привычное, переступить через свои, внушенные обществом с детства, убеждения – мораль, религиозные ограничения. Не каждый человек может это сделать. Гипноз социума слишком силен. Общество подчиняет себе каждого индивидуума, чтобы он был управляем, чтобы его жизнь служила во благо всего человечества. Это я и о священном долге женщины заботиться о своей семье. Всё это так. Но, как показал собственный опыт, даже рождение третьего ребенка, не снимает в душе вопрос к себе самой: «Неужели это всё, что от меня Богу нужно?»

Потому что самореализация - реализация своего предназначения – это разговор человека с Всевышним. Жить в согласии с собой, и только тогда уже – с миром – приложится само.

Такое моё представление о цели человеческого бытия.

Может, поэтому у меня, как и у моей погибшей подружки, не получается договориться с собой увидеть смысл своего пребывания на земле в каких-то обыденных приземленных вещах. Я умею работать, умею увлечься каким-то видом деятельности настолько, чтобы превзойти в нем первых. Но всё это до тех пор, пока желудок просит кушать. Падает какая-то крошка, я насыщаюсь малым, глаза к небу и вновь вспоминаю, что птичка-то я певчая. И чирикаю, позабыв о том, что кому-то обещалась служить верой и правдой. Вернее, не забываю, а начинаю очень тяготиться взятыми на себя обязательствами…
Может, не совсем по теме моё выступление.
Я просто попыталась уйти от выбранного нами направления беседы.

Мой последний кусочек прозы вызвал в тебе желание что-то подправить во мне, что-то посоветовать альтернативное для облегчения что ли моей скорбной участи? Такое у меня сложилось впечатление. Я в ответ начала оправдываться, пытаться что-то объяснить в себе. В конце концов, возникло какое-то едва уловимое, но всё же взаимное раздражение. Да-да, это так, прислушайся к себе – когда начинаешь говорить другому элементарные вещи, а собеседник настаивает на прежней собственной «ошибке» - на самом деле происходит вторжение на заповедную территорию души, где не хочешь никаких перемен, потому что ценен себе самому именно этой заповедностью.
Вот я и попыталась снять это раздражение оперативным путем типа «Оставим эту тему, мы никогда не заговорим на одном языке». Мы похожие, но разные.
А какая тема?
Тема творчества вообще и уже написанного и прочитанного.
То, что написано, и как написано, и о чем написано – это чуть больше, чем жизнь. Жизнь – это только действие. А творчество - это воздух, которым я дышу, чтобы жить. Если жизнь требует бежать – дышу глубже, если погружаюсь в сон, дыхание едва уловимо. А какой состав воздуха, которым приходится дышать, зависит от местности, через которую приходится продираться, т.е. опять же – от жизни. Выбор этой «местности» абсолютно случаен – что было поблизости, туда и побежала.

Это я к тому – НЕ АССОЦИИРУЙТЕ МЕНЯ С ТЕМ, ЧТО ПРОИСХОДИТ В МОЕЙ ПРОЗЕ, НЕ ОТОЖДЕСТВЛЯЙТЕ С НЕЙ.
.

Как там у Ахматовой, «когда б вы знали из какого сора растут стихи, не ведая стыда».

А возвращению героя рада – он хороший раздражитель моего воображения, никто не вводит моё тело в состояние таких неподконтрольных вибраций, как он. Это притом, что у нас нет и не было телесных контактов. Чтобы звучала музыка, должна вибрировать струна. Мой смычок – моё воображение, разбуженное влечением, которому я не даю выхода.
Вот этого он и не выдерживает, возвращается, а территории для жизни в моих прериях у меня для него по-прежнему не находится. Одно лишь… Смычок, одним словом. А читать прозу так подумаешь, что конечная цель – он. Впрочем, может, и так. Чтобы перестать писать, именно этого и надо добиваться, овладевать желаемым.

Ещё одно слово о подружке, которой уже нет. Это была очень светлая, добрая, чуткая душа, которая никому не хотела причинять боли своими внутренними противоречиями. В какой-то момент, она просто не выдержала этого напряжения противостояния внутренних потребностей  внешним ограничениям, которые не могла нарушить. Она считала себя очень обязанной близкому человеку, была признательна ему, но… нелюбовь оказалась сильнее, и равновесие было нарушено. Она предпочла уйти, ничего не нарушая, никаких заповедей, кроме самой главной. По-моему, слишком высокая цена. Но спорить уже не с кем.
Я такая же, как и она, и пишу, для таких же, как мы с ней. Для тех, кто слишком считается с другими и страдает от этого. Найти золотую серединку между праведным и грешным так, чтобы при этом никому не было больно и ничто не нарушалось. И если для этого надо взорвать существующий мир, запутавший и опутавший нас всевозможными противоречивыми формулировками, попробую это сделать. Хотя бы в своей собственной «придуманной» реальности-вселенной.


Хочется, чтобы такие, как Лена могли жить. От них Света в мире больше…


Инна

Привет!

Это, наверное, ты себе занятие придумала?
 Улыбаюсь!
 Хотя, на самом деле, это здорово: строить Дом, но времени и сил займет массу. Я уже два года не могу
"отойти" от ремонта квартиры.

Добровольной, это как?! Согласна: далеко не каждый может переступить.  Особенно
сложно переступать через себя. Мне, например, всегда мешало "переступать"
воспитание, а это и есть через себя. Наверное, рождение детей и не должно
снимать вопросов к самому себе. Дети, безусловно, наше продолжение, но не
заменяют нам себя. Их жизнь не подменяет нашу.

Ну, что же: вполне солидарна с твоим представлением о человеческом бытие.

Ни в коем случае! Я вообще ни в ком, никого и никогда ничего не хочу и не люблю
подправлять и переделывать, даже собственного мужа и детей. Глубоко убеждена,
что каждый человек индивидуален и в каком-то смысле совершенен. И у каждого своя
правда. Все люди разные, и я это прекрасно понимаю. Могу тебя заверить, что у
меня раздражения по отношению к тебе не возникло даже в малейшей степени. Я
вообще совершенно не раздражительный человек. Чтобы вывести меня из равновесия,
нужно очень сильно постараться. В последнее время это удается исключительно моей
дочери, и то очень-очень  редко.

«А творчество - это воздух, которым я дышу, чтобы жить!» - как я тебя понимаю. Я
тоже просто не могу не писать.

Не отождествляю, но не ассоциировать не могу. Любое творчество, мне кажется,
ассоциируется с автором - в той или иной степени.

Я, как раз почему-то подумала, что конечная цель совсем не он, а - ТЫ!

Мне тоже кажется, что твоя подружка заплатила слишком высокую цену. Все-таки
можно было постараться изменить что-нибудь иначе, другим способом.
А главная, по-твоему, какая заповедь?
Мне кажется, что не нужно сразу взрывать мир, проще взорвать, то есть изменить
что-то в себе. Меньше жертв. Ну, если уж совсем принципиально, тогда, конечно,
можно и мир. В надежде, что он станет лучше. Но каждый должен решать сам...

Пиши! Инна



Ирина

я и говорила про взрывание мира внутри себя...
У меня из головы не выходят слова мужа этой девочки: "Неужели и у тебя всё так плохо?" Как объяснить человеку, что это не плохо, а просто не так, как у большинства. Не получается довольствоваться малым и необходимым, хочется реализоваться полностью. "Ты нашла способ ужиться с тем, что мешало тебе жить", - сказал он, выслушав мою историю и сбросив себе всё, что я успела написать. Он хочет понять, что же произошло с самым близким и любимым человеком. Мы с ней  очень похожи.
 "Добровольной, это как?!" я, наверное, не очень понятно сказала о её уходе? Девочка, устав прятаться за безумие, покончила собой. Они, дочь и отец, говорят, что даже не знают, что было бы лучше, останься она жива или так, как случилось. Я смотрела на фотографии последних лет и никаких признаков безумия, от которого её лечили, в глазах не находила. Усталость - да. Огромные, ясные глаза и сумасшедшая усталость во взгляде. Она устала смирять себя с обыденностью, которая была ей чужда по сути. Очень жаль. Мне действительно очень жаль, что мы не встретились раньше. Возможно, что-то можно было бы изменить хотя бы осознанием того, что в таком мироощущении ты не одинока.
Ладно. Надо как-то перелистнуть эту страницу и жить дальше. Пригласила их к себе на зимние каникулы. Очень сложная девочка у неё получилась, кажется, мне удалось найти с ней контакт, несмотря на двусмысленность моего появления в этой семье. Мы проговорили с ней всю ночь, уложила её рядом с собой, пригрела, ребенок впервые за два месяца заснул, совершенно доверившись тем "сказкам", которые я ей рассказывала. Да, я не сказала, мы знали друг друга давно, но последние лет шестнадцать не общались, потерялись в связи с переездами. Нашлись по Интернету на сайте байконурских. Муж написал маленькое письмо и пропал. Я собиралась в Москву, чтобы увидеться, наконец, с ними со всеми, а перед самым отъездом - такое вот известие. Думала и не ехать, не встречаться. Её семьи я почти не знала. Но в Москве у меня всё как-то не так пошло, и позвонила ему уже больше так, для очистки совести. А в ответ получила такое огромное желание встретиться, что не поехать в их Обнинск уже не смогла. Получилось, что вся моя "увеселительная" поездка обернулась серьезным испытанием. Я вроде как усыновила ещё одну маленькую, потерявшуюся в горе, семью. Это такая страшная ответственность. Малыш, его сын, наутро провожал меня словами: "А давайте вы у нас жить будете". Так-то вот вторгаться в чужой мир. Писать об этом легче, чем с этим жить. Но почему-то эти вещи начали приходить ко мне именно после того, как я начала о них писать. Наверное, чтобы лучше во всем разобраться. Прежде всего, в себе. Отражением своих проблем в другой, не твоей, жизни.

На курсах познакомилась с очень милым молодым человеком. Так что помимо дома у меня будет ещё масса других интересных вещей. Опять же, всё туда - в копилочку с вопросами и ответами на животрепещущие темы. Постройка дома - это так, проходящее. Люди гораздо занимательнее вещей.

А на сегодня всё. Пора баиньки нам всем. Завтра очень насыщенный день предстоит.

Пока!


А в остальном я с тобой (это я вернулась к твоему письму и увидела массу вопросов и ответов) согласна. Ещё расщедрюсь на что-нибудь, но позже. Впопыхах не хочется проходиться по серьезным темам. Главная заповедь для меня "не убий", причем во всех областях жизни человеческой. Убивают себя, других, убивают любовь, веру, надежду, в себе, в другом, всё, что разрушает в человеке человеческое - есть преступление против мироздания.

А надо созидать. Наравне с Творцом и с Его помощью. А помощь - это лад с собой, гармония.
Это так. Сказка на ночь...


Инна

Ну, я так и поняла.

Люди, увы, в большинстве не понимают, что ужиться и Жить разные вещи.

Наверное, ее мужу сейчас очень одиноко и, судя по всему, он не все понимает,
оттого ему еще тяжелее.

Мне очень нравится начало одного стихотворения Евтушенко:
Людей неинтересных в мире нет,
Их судьбы, как истории планет...

Конечно, люди интереснее, занимательнее, но вещи иногда отвлекают. И это иногда
даже полезно.
Пока!



Хорошая сказка. Созидать - и мой девиз. Спокойной ночи!


Ирина


"Мне очень нравится начало одного стихотворения Евтушенко:
Людей неинтересных в мире нет,
 Их судьбы, как истории планет..."

...У каждой всё особое, своё,
И нет планет, похожих на неё...

Мне тоже нравятся эти строки и те, где "мы, зная всё, не знаем ничего", тоже.

Только что вернулась из офиса своего Героя, он переоформляет наши документы на купленную землю. Всё так переплетается странно и неподвластно здравому смыслу. Гена встретил меня словами: "Ну и как вы встретились? Что рассказывает? Ведь вы так давно не виделись". Рассказать про блеск в глазах? Про с трудом скрываемую радость? И обреченность - вы всё-таки вершите общие дела, а я вновь на обочине твоей жизни. Я могла это всё себе придумать. И придумываю. Могла пойти в другую контору, но, по настоянию мужа, почему-то согласилась пойти именно к нему, хотя давала зарок, никаких шагов навстречу не делать. К таким вещам надо бы относиться проще, так, как они оба к этому относятся. Они просто понятия не имеют, что в моей голове и душе при этом вызревает. Вот вроде бы вся на ладони, ещё и «откровениями» себя притоптала сверху, чтобы никаких разночтений не было. И всё-таки, "зная всё, не знают ничего".

Удивлю.
 Придет время.

Да, на сторонние вещи хорошо отвлекаться. С работой у меня не очень состоялось, дети приходили ко мне стройными плотными рядами, на десять лет выпала из работающей среды. Специальность потеряла, но особых сожалений по этому поводу не было, хватило двух лет работы, чтобы понять, что это совсем не то, чему хочется посвящать основное время. Переучиваться? Не хватило огня и задора проходить эти круги по новой. Поэтому нахватываюсь знаний самообучем, и только то, что действительно интересно на этот момент. Это вполне спасает от внутренних проблем, когда они возникают.
Вообще, о работе задумывалась постоянно и всегда, но я слишком долго сидела взаперти - одичала. Периоды экстравертности у меня слишком коротки и эпизодичны, в основном - интравертна и замкнута. В такое время возношу благодарность небесам, что у меня такой муж, с которым я относительно безбедно могу жить, не работая, что ассоциируется для меня с пребыванием постоянно  на людях. ОДИЧАЛА. Как, может, ни трудно поверить в это, видя мои "публичные выступления".

Так, что-то я разнылась в последнее время. Новый год на носу, а я решила поскулить слегка. Кстати, вы уже придумали себе занятие на праздники? У меня Гена всё мостится уехать куда-нибудь, а я всё-таки решила праздновать дома, не хочется с детьми разлучаться.

Инна


Думаешь, не понимают, что в твоей голове вызревает? Может, недооцениваешь?

Иногда поскулить просто необходимо. Ну, не железные же мы!

Мы на Новый год собрались ехать с друзьями в Славское. Никогда не были в
Карпатах. И даже уже внесли аванс за домик. Хотели ехать на поезде, но билетов
нет уже давно даже через высокопоставленных чиновников в Минтрансе.
Наверное, придется ехать на машине. Правда, говорят, что снега на Новый год не
Будет (может, начнут по этому поводу сдавать билеты), но мы, наверное, все равно
сорвемся: свежий воздух, горы, приятная компания, в случае, если не будет
снега, возможность смотаться во Львов, Почаевскую Лавру и в другие интересные
места. Ксеня, естественно, с нами ехать не хочет, а Митя всегда готов. Он любит с
нами проводить время.
 



Ирина.


Думаю, переоцениваю. Вернее, чувствуя подвох на каждом шагу, упреждаю события. В голове у милого одни радужные перспективы и надежды, а мне кажется, уже обложили со всех сторон. Сказанные некогда вскользь слова "пока она при мне, у неё всё будет" были восприняты мною буквально и как мотивация для собственных шагов к высвобождению из-под этого "пока она со мной". Не хочется никаких ультиматумов, хочется свободы выбора. Причем без ущерба для себя. Поэтому приходится думать и "упреждать" возможные негативные последствия.
Чего это я тебя гружу своими проблемами, не понимаю...

Курсы, на которые я имела счастье пойти, открыли глаза на многие нюансы имущественных взаимоотношений. Дай-то Бог никогда не иметь дела с этими нюансами. Просто вдруг понимаешь, что за внешне безобидными вещами, могут подспудно скрываться довольно дальновидные действия. Вряд ли Гена действительно так коварен и прозорлив, что отрезает мне все возможные пути к отступлению, но в мудрости его подсознанию не откажешь, вот оно действительно прозорливо, а иметь дело, в случае чего, придется именно с ним, с всколыхнувшимся обидой мудрым подсознанием.

Смешно, из всего обучения я вынесла для себя не то, чему нас учили - осуществлять сделки по купле-продаже-аренде-и прочему, а как выйти сухой из воды в случае, если всё-таки решу для себя, что жить мне всё-таки лучше отдельно.

Такие вот паразиты завелись в моей голове, уже и не тараканы, а какие-то мутанты...

Но это так, лирика. Когда постоянно топчутся по твоей территории, совершенно исключая твои потребности в свободном времени и тишине, мысли о временном перемещении себя на более приемлемое для жизни и творчества пространство становятся неизбежными. И занятия всевозможными отвлеченными вещами при этом не спасают - времени не прибавляется, и выхода пульсирующей внутри энергии не находится - не в том месте дырочку прокалываешь. Это в добавление к предыдущему письму, где я рассуждала о том, что, возможно, с точки зрения простого смертного, неплохо бы себя какой-нибудь работой занять. Разве что для того, чтобы оправдать желание свалить рутинные домашние дела на домработницу. Но это мы уже проходили тоже. Возвращаться не хочется. Дети взрослеют. Мужьям нечем себя занять. Толпа слоняющихся в безделье "квартирантов" и буравящий мозги вопрос: "Нам что, деньги девать некуда?"

Никак не вернусь к своим тетрадям. Распрыскиваю писательский пыл в письмах. А ведь столько хотелось передумать по новой после возвращения из столицы бывшей необъятной Родины.

Привет Карпатам. Я там родилась, но за всю жизнь была только два раза. В глубоком детстве и в прошлом году. Думаю, что всё ещё будет. И горный воздух полюблю, и езду на лыжах освою. Главное, в своих желаниях не быть одинокой. Я тоже очень ценю хорошую компанию. Тогда и без снега можно - на лыжи и в "дамки". Удачного вам отдыха.

Кстати, на это письмо можно не отвечать. Думаю, что совсем необязательно подвергать осмыслению мои бредни о разводе. Это состояние, длящееся вечность, я «разводная» всю свою жизнь. Может, поэтому жизнь моя была такая насыщенная и интересная, что я не боялась ущемить ею интересы супруга. Просто почти не считалась с ними. В узком смысле не считалась. Не боялась его потерять. Впрочем, как и он меня. Мы всегда вели себя по отношению друг к другу так, как если бы что бы ни случилось, мы все равно останемся мужем и женой.
Такая вот, в свете всего написанного ранее, парадоксально не вытекающая из сказанного вещь...

Девятого Жванецкий выступает, жаль, что не подсуетились с билетами заранее. Очень хотелось почувствовать себя умнее, чем есть на самом деле. С умным собеседником, когда понимаешь, о чем он говорит, становишься на голову выше.

Спокойной ночи!!! УРА! я закончила...



Инна.

Привет, Ирочка!

Ну, как это не отвечать! Мы же общаемся. НЕ знаю, как ты, но я с удовольствием.
Ты меня ни в коем случае совершенно не грузишь!

Собственнический инстинкт развит у всех без исключения мужчин. У кого-то в
большей мере, у кого-то в меньшей. Из-за этого они порой много на себя берут,
даже больше, чем могут потянуть, а уж тем более не задумываются, а нужно ли это
нам, женщинам. Для меня свобода выбора очень важна. Думаю, она важна для любого
думающего человека.

О нюансах в имущественных отношениях, извини за тавтологию, я наслышана не
понаслышке. Я ведь с 1994 года занимаюсь консалтингом, в том числе, правовым. И,
хотя  я не юрист, неплохо ориентируюсь в юриспруденции (все, что логично, мне
дается легко), часто бываю в судах, помогаю людям решать, в том числе,
имущественные вопросы, общаюсь с адвокатами. Такого понарассказывают, что мама
дорогая! Уверена, если люди нормальные, то они всегда договориться могут. Было
бы желание.

Мы еще не скоро уезжаем. Если поедем, то числа 29, не раньше. Так что еще успеем
пообщаться, хотя бы по электронке. Карпатам привет обязательно передам. А где
именно ты родилась?

"Мы всегда вели себя по отношению друг к другу так, как если бы что бы ни
случилось, мы все равно останемся мужем и женой." Прочитала эту твою фразу, и
вдруг подумала, что и мы ведь так живем. Потом еще немного подумала и захотелось
заменить окончание фразы на "останемся близкими друзьями" - в нашем случае. Мама
моя только что по телефону вздумала Витю уговорить поехать в ближайшую субботу
на дачу обрезать деревья. Он усиленно сопротивляется. А я ему тихонько говорю,
что если и вырастут яблоки, то они у нас все равно сгниют, потому что мы их не
умеем хранить, к тому же и негде их хранить. Лично мне, проще яблоки купить в
ближайшем магазине или рынке, и не тратить усилия на обрезание деревьев, поиски
возможности хранить яблоки, возить их порциями в Киев и т.д. Я за разделение
труда. Кроме того, мне хочется с Витей в субботу пообщаться, потому что в будние
дни мы совсем не видимся, а если и видимся (он иногда ко мне на работу по делам
заезжает), то пообщаться по душам прилюдно не получается. Вечерами в будние дни
много отвлекающих моментов.

А вчера поздно вечером я с упоением занималась тем, что подбирала на фортепиано,
то есть на синтезаторе, пенсии Вертинского. Витя говорит, что у меня неплохо
получается петь Вертинского. Не знаю. Наверное, Витя ко мне необъективно
относится, но петь мне эти песни очень нравится. А сегодня я выкачала из
Интернета еще кучу текстов разных моих любимых песен с аккордами. Нужно
обновлять репертуар.

Ночь только начинается!

Пиши! Инна



Ирина


Теперь я бы тоже сказала так...


..."близкими друзьями". Хотелось бы так, потому что те отношения, к которым мы пришли сегодня для меня ценнее, того, что было раньше. Раньше, можно сказать, что и отношений как таковых не было вовсе. Сожительство, не более. Теперь хотя бы общаемся. Хотя начиналось всё с очень душевной дружбы, наверное, не надо было переступать некой грани - близость физическая нас очень отдалила друг от друга на долгие годы. Странно, если задуматься, вроде бы близкие друзья, никаких секретов друг от друга, а встретились, наконец, в одной постели, и вся теплота из отношений ушла. А может, что-то другое явилось причиной - да, скорее всего. Мы помешали друг другу дождаться "своего трамвая". Если бы это было в другие времена, когда браки, в основном, заключались по расчету, никаких сомнений бы не возникало - сошлись, родили целый выводок детей, завели совместное хозяйство, жили-ладили, занимаясь каждый своим делом. Но этому предшествовала дружба, поэтому было с чем сравнивать. А дружба умерла надолго, до того времени, пока я не решила уйти к другому человеку. Впрочем, об этом я уже рассказывала неоднократно. Теперь опять дружим, но с поправкой на то, что уйти мне хочется по-прежнему, а он делает всё, чтобы уход был невозможен, удерживая, увы, не теми вещами. Поэтому не знаю, не знаю, удастся ли разойтись близкими друзьями. Когда дело дойдет до дележа тапочек из одной пары, захочется ли говорить о возвышенном. Подсознание дело такое, кто его знает, что там ему на подкорки за долгие годы совместного со мной проживания записалось. Я вон в себе как начала раскапывать, оказалось, что благодарность закопалась в таком ворохе подавленных и прожеванных обид. А ведь хорошее было и немало, но как вытащить на поверхность память об этом. Собственно, проза моя всё-таки об этом. Казалось бы, ею я ухожу от него, но конец всей этой истории прописан нами два года назад, и я хотела бы именно этим закончить, то, что осталось в письмах, стихах, взаимном желании остаться друг с другом, всё то, что, к сожалению, сегодня из наших отношений уже ушло безвозвратно. И всё-таки, он был этот год почти взаимности - я пыталась изо всех сил удержать в себе остатки ускользающего чувства к нему, а он отчаянно его добивался. Мне кажется, на фоне всего того, что к этому времени уже успеет с нами случиться, не важно, что, такой конец моей бесконечной истории хотя бы частично оправдает мои метания между любовью и долгом. Было из чего выбирать и потеряться в этом выборе...

А родилась я в городе Стрый Львовской области. И часто во сне бываю на его старинных улочках. Долго в детстве не могла понять, что за сказочный город мне все время снится, мы ведь уехали оттуда, когда мне был всего годик. Всё-таки что-то такое остается в сознании, даже схваченное младенческим взглядом...

Гена поехал к строителям пообщаться. Хочет просчитать затратную часть на воплощение мрии. Мне очень хочется поселить его в красивом доме, утопающем в цветах. Чтобы ему не было так грустно, когда меня не будет рядом. Я оставлю себя на всем, что будет его окружать, чтобы он никогда не чувствовал себя одиноким. И чтобы и мне хотелось приезжать в этот теремок как можно чаще.

Да, близкими друзьями... Это было бы здорово. Набраться бы только сил как-то пережить всё остальное...



Инна.

Никогда не была в Стрые, но Западную Украину очень люблю. Считаю ее хранителем и
носителем украинской культуры, которая мне очень близка.

Вам предстоит большое дело: строительство дома. Этого надолго захватит ваше
воображение и время. Иногда строительство чего-то нового, тем более такого
грандиозного, как дом, несет в себе сильную объединительную функцию - хотя бы на
время непосредственно строительства.

Думаю, что при желании все-таки можно все организовать так, чтобы остаться
близкими друзьями. Хотя это, безусловно, и очень-очень сложно. Но мы же
цивилизованные люди? Улыбаюсь! И, в частности, на этот факт в таких сложных
ситуациях можно и нужно уповать.

Не знаю, почему, но слово "долг" я очень не люблю. Мне как-то все время удавалось
от него отмахиваться, не замечать его. Старалась всегда руководствоваться
другими ориентирами. Металась между любовью и Любовью. Я и долг пытаюсь
рассматривать с точки зрения любви: к семье, к себе, к тому хорошему, чтобы было
и, возможно, еще будет.

Пиши! Инна


Ирина.


Тема: Кто о чем, а я о любви…


Ты всё понимаешь правильно. Спасибо.

Любовь по долгу трудно совмещается с Любовью, возникающей из ниоткуда. Я без малого два года бегаю от такой любви, пытаясь забить её в себе всеми доступными мне способами. И ничегошеньки!!! не получается. После вчерашней встречи вся в растрепанных чувствах. Не надо было встречаться? Интересно, Гена хотя бы догадывался, на что он меня толкает, настаивая на звонке "старому приятелю", скорее всего, своим безупречным поведением я сняла с себя все подозрения, и он не предполагал, что мы расстались не так давно, как сумела ему внушить. Не встретиться не могла. Я с первого дня живу с этим человеком и живу этим человеком. Такая вот странная ментальная привязка. ВЕДЬ НИЧЕГО МЕЖДУ НАМИ НЕ БЫЛО! А расстаться невозможно. Какие тут долги?!! Нет никаких долгов! Я его женщина, а не Генина...



Инна.


Может, для Гены это тоже своего рода игра? Даже самый умные и цивилизованные
мужчины порой ведут себя как обыкновенные самцы, готовые разными методами
бороться за свою самку, в том числе и такими завуалированными: своеобразными
проверками "на прочность" или "на вшивость"(пардон, за грубость).
А долги мы часто себе сами придумываем, в основном, чтобы оправдать свои бездеятельность, бездействие, страхи перед одиночеством, чем-то новым, неизведанным, что может нарушить наши внешние стабильность и покой. Мне кажется, что внутренние стабильность и покой гораздо важнее внешних. Мне приходилось в жизни выбирать, и это был очень сложный выбор. И я не выбрала Любовь, пошла на поводу разума, а не чувств и эмоций. Решила не "дожимать" объект, хотя могла это сделать. Увидела в его глазах страх, и это сыграло при принятии мною решения ключевую роль. Я люблю и уважаю сильных людей. Разложила все по полочкам и поняла, что эта Любовь - быстротечна. Так оно и случилось. Но я очень рада, что эта Любовь в моей жизни была - ошарашивающая и всепоглощающая.
Может, именно она научила меня радоваться каждому проявлению многообразной жизни и ценить то, что у меня есть.


Ирина

В глазах моего Героя есть всё, кроме страха.
Поэтому я всё ещё там.
Удивительное сочетание силы и нежелания эту силу применить по отношению ко мне. Он оставил за мной право выбора. Стоять на обочине и ждать. И соглашаться на одиночество. А ведь когда мы только познакомились, он говорил о другом, я вообще поняла так, что он вернулся в нашу страну, чтобы найти себе жену и вернуться обратно во Францию. "Почему ты не женат до сих пор?" - смеясь, спрашивала я. "Всех серьёзных, пока служил, разобрали", - отвечает. "Да, серьезные все замужем и троих детей имеют", - провоцирую дальше. "Да", - соглашается он. Если бы тогда я любила его так, как сейчас, когда, взвесив всё, на всех мыслимых и немыслимых весах, поняла, что он единственный, кого я боюсь потерять, сказала бы "да" и осталась. Я сказала себе "нет". Теперь расхлебываю последствия своих страхов. В том числе, и страха того треклятого одиночества, о котором ты пишешь. Остаться  с таким человеком - это жить в кратере вулкана. Всё может оказаться мимолетным и недолговечным. Он просто может исчезнуть с лица земли, не назвав адреса галактики, в которой поселился. Сейчас я многое отдала бы за такую недолговечность и мимолетность. Но меня об этом никто не просит. Просто ждут, когда я на это решусь. А я не могу набраться сил на это. Только декларирую желание перемен своей прозой. Но мне хочется прийти к нему не жертвой неудавшейся личной жизни, а победительницей над ней.

Рассталась только что жестко с Миннезингером. Мне совсем не хочется слышать от кого бы то ни было в адрес своих "писаний", что все благожелательные отзывы в адрес моей прозы от женщин - лукавство. "Они дурят тебя, а в душе злорадствуют, что ты-де такая дурочка, а они умнее тебя". Я возразила, сказав, что сила моя в том, что я не боюсь выглядеть смешной и нелепой ни в чьих глазах, и что даже его слова не заставят меня изменить что-то в том, что я пишу, потому что это - я, такая, какая есть. "Ты просто ничего не понимаешь", - "Это ты не понимаешь ничего", - огрызнулась я и, резко развернувшись, ушла. Дома, слегка подостыв, написала смску: "Не обижайся. Просто критика внутреннего мира кого бы то ни было - недопустима. Прощай". НЕДОПУСТИМО топтаться в душе, если тебя туда впустили. Вот так я отношусь к критике своих творений. Это - те же дети, которых мы рожаем в муках, и имеем право защищать их сообразно имеющемуся в нас материнскому инстинкту. Даже если оно кажется кому-то бездарным  - это мой ребенок, для меня он самый-самый. Разве не так? Разве я не имею права на подобного рода заблуждения, если они спасают меня в повседневной жизни?
Всех Миннезингеров на помойку! Может, когда-то он и создавал что-то, сейчас это обыкновенный пьяница, не могущий добиться благосклонности любимой им женщины. А виноград не зелен. Просто лисица дотянуться до него не смогла.

Тут же прозвонился Масянь, и мы часа на три забурились на Петровку выбирать подарок его сестре на день рождения. С этой чистой душой и я воспряла. Уговорила купить домашний кинотеатр, отдав все деньги, что у меня были. Он так и не понял, почему. "Ведь никто не узнает - ни родители, ни сестра, что это сделала ты, а не я", - "Плевать. Если я захочу памятник, я воздвигну его себе сама".
Зато теперь, когда я буду приходить к ним в гости, мы будем петь караоке. Разве не прекрасно? И настроение улучшилось.

Всё-таки жизнь прекрасна людьми. Даже такими озлобленными как этот несчастный Миннезингер. Надо позвонить ему, наверное...

Кстати, какие у вас планы на выходные?


Инна

Все мы, наверное, хотим быть победителями. Нормальное желание. Пока не встречала
ни одного человека, который хотел бы быть или выглядеть побежденным.

Знаешь, а я как раз очень спокойно отношусь к критике своих произведений. Я
давно усвоила, что поскольку я неоднозначна, и все люди, которые их читают
неоднозначны, не может быть и однозначного отношения к тому, что я  пишу. Иногда
не перестаю удивляться: то, к чему я отношусь, смеясь, вдруг цепляет других
людей - вплоть до слез, и, наоборот, то, что я писала очень серьезно, из глубины
себя, не цепляет большинство, потому что не вступает с читателем в резонанс.
Помнишь, мы на даче говорили о том, что мне не близок Достоевский, а недавно,
что и Дон-Кихот. Точно так же кому-то могу быть совсем не близка я сама.

Планы пока сонные. Я буду завтра спать до опупения. Ксеня только что завеялась,
скорее всего, на всенощную. "Мужики" мои собрались завтра с утра на экскурсию на
фабрику елочных игрушек. Я решила, что не буду разделять их компанию, а лучше
посплю.  А там видно будет - после возвращения "мужиков" с экскурсии. А вы что
планируете?


Ирина


Потому и спрашиваем, что ничего не планировали. Вспомнили сегодня, что Жванецкий завтра, можно было бы попытаться прорваться, но подсчитали содержимое кошельков у обоих и поняли, что не состоится, достаточной суммы к выходным не собрали, как-то так просчитались. Поэтому планы очень скромные, типа встретиться по-тихому, может, винца попить, за жизнь поговорить. Это так приятно.

А к критике я отношусь более чем спокойно, понимая, что не каждому дано не то что понять, даже попытаться пережить такое. Здесь была не критика, а экстремистское желание уязвить и уничтожить. Поэтому и взорвалась. Человек вымещает на мне собственную несостоятельность, а мне не хочется быть мишенью для чьих-то комплексов. И всё-таки, может, в противоречие только что сказанному - критика хороша там, где она позволяет что-то подправить в лучшую сторону. Но когда подправляют художника, особенно те, кто знает, как надо, происходит акт уничтожения. Его делают таким, как все. Ты много видела гениальных творений, созданных теми, кто прошел академическую школу? Кто сумел при этом отстоять собственное видение, - да, кто подчинился, стал заурядностью.

Это так, информация к медитации.

Компьютер детей сгорел серьезно. Накрылся винчестер со всем добром, что там было. Сейчас пишу в ноутбуке - от него уже палененьким попахивает, видно, топили весь день нещадно. Отключусь ненадолго, пусть остынет, сердешный.

Инна.


Завтра, когда окончательно проснусь, сообщу, что там у нас намечается - как
только буду знать. Винца попить я никогда не против. Да и Витя тоже. На подъем
мы очень легкие. Правда, мы еще на прошлой неделе предварительно договаривались
со старыми приятелями, вернее приятельницами, что они к нам в субботу в гости
нагрянут, но это еще не точно - будем с ними созваниваться и выяснять, чем они
там дышат. И еще нам завтра нужно обязательно купить Мите подарок. У него во
вторник день рождения, которого он ждет-не дождется. Но все это вполне
совместимо.

Когда есть только желание уязвить и уничтожить, это говорит о том, что человек
просто не дорос до понимания того, что все люди разные. Пытается мерить мир по
себе. Согласна, от академической школой попахивает Школой. Потому я, в свое
время, в последний момент отказалась ходить в Оперную студию ставить голос.
Подчиняться канонам намного проще, чем отстаивать собственное видение - вот в чем
собака порылась.

А у нас недавно "полетел" в компе процессор. Пришлось менять на более новый и
совершенный.Зато теперь домашний компьютер очень быстро работает на радость
всем.

Витька сегодня пришел какой-то уставший. Он в первой половине дня вел семинар на
курсах при Фонде госимущества, на которых готовят оценщиков. Возмущался целый
вечер, какие тупые слушатели: совсем ничего не понимают в экономике. Вопрошал:
как они будут бизнес оценивать, если они не знают, что такое доходный подход?! А
после семинара он еще был на тренировке. Все-таки собирается 25 декабря сдавать
на пояс. Чем бы дитя не тешилось. Улыбаюсь!
Спокойной ночи!

Ирина.

Ну так, будете свободны и в настроении, маякните, мы подъедем, куда скажете. У нас, скорее всего, никаких серьезных перемещений в пространстве не намечается. Будем изображать овощей на грядке. Валяться весь день праздно.

Инна.

И куда вы пропали?

В субботу после прогулки по Крещатику к месту, где припарковали машину, Витя
изъявил желание зайти еще вдвоем куда-нибудь. Есть тут у нас недалеко от дома
очень популярное заведение: бар "Пит-стоп".  Вообще-то, это спорт-клуб (любителей
"Формулы 1"), и собирается там большей частью молодежь. Не тинэйджеры, а именно
молодежь. Этот бар находится как раз напротив окон нашей второй квартиры на
Воздухофлотском проспекте. В баре потрясающие бармены, за действиями которых
можно следить, как в театре. Думаю, если бы мы не начали в "Сундуке", то,
наверное, задержались бы в "Пит-стопе": там такая потрясающая атмосфера! Жизнь
бьет фонтаном.  Я, хотя и не пила, потому что была за рулем, даже умудрилась
поговорить с барменом о коктейлях. Улыбаюсь!

Естественно, в воскресенье с трудом проснулись в сауну. Но проснулись. Потом с
таким же трудом нашли Вите "зимние" джинсы на подкладке. Но нашли!

Ну, а потом поехали к Глебу. О Глебе Безрукове ты уже кое-что знаешь. Это один
из героев "Мой секс..." Тот самый, с которым у меня был секс без секса.
Улыбаюсь! Уникальная личность. Сегодня ему исполнилось 43 года. Он никогда не
был женат. Невысокого роста, из-за травмы детства плохо слышит. Комплексов при
этом минимум. (Ну, совсем без комплексов людей, наверное, не бывает!) Женщины от
него без ума. У него нет высшего образования, но он философ от рождения и
считает, что бумажка (диплом) ему ни к чему. Эрудирован, начитан и т.д. Живет он
в огромной квартире (больше 180 м), из которой ему принадлежит только часть.
Квартира числится коммунальной и находится в самом центре города на улице
Гончара. Но кроме Глеба в квартире никто не проживает. И вот уже несколько лет
квартира служит съемочной площадкой множеству российских и украинских сериалов.
Мы даже как-то присутствовали на съемках одного из них. Глеб не делает в квартире
ремонта. С его жилищем можно делать, все что угодно, как с павильоном. Короче
говоря, он фактически живет на съемочной площадке. И сам периодически снимается
в эпизодах и в клипах. С этого и живет. А в остальное время творит: он
компьютерный график и фотохудожник.  Представь себе, мы сегодня сидели в комнате
38 кв. м: лепной потолок высотой не меньше 4 м, трещины по потолку, обои на
каждой стене разного цвета (каждая съемочная группа вносила свою лепту в
интерьер квартиры). Из этой квартиры киношники даже осветительные приборы не
забирают, чтобы не таскаться. Дух времени и дух самого Глеба в каждой вещи.
Забавно смотрится: дорогущий унитаз (пардон за подробность) на фоне обшарпанных
и небеленых стен, и все (прихожая, ванная, кухня) в том же духе - ультра
современность на фоне какой-то природной ветхости, но ни в коем случае не
запущенности!) Для Глеба неважно внешнее. Сегодня он распылялся перед одним
своим приятелем (кстати, приятель - модельер, сейчас работает над платьем для
модели, которая едет от Украины на конкурс "Мисс мира", и модель тоже
присутствовала на дне рождении), как он меня любит. Несколько раз повторил
фразу: это единственная женщина... Ему все не давали договорить... Думаю, сейчас
скажет: с которой я не спал.  Улыбаюсь! Я потом даже с Витей над этим
"поприкалывалась". Нет, Глеб выкрутился.  Единственный комплекс, который у Глеба
налицо... Все его женщины "одинаково хороши и пламенны, как одноразовые
зажигалки".  Привела эту фразу из популярного сериала "Не родись красивой"
своему горячо любимому мужу, который этот сериал на дух не переносит, чтобы
узнать мужское мнение по этому поводу, и он вынужден был со мной согласиться.
Глеб не хочет тратить время и силы на неодноразовых женщин. Возможно, именно
потому, при том, что его очень тянуло ко мне (такое скрыть нельзя), он не сделал
в мою сторону ни шага. Кроме того, мне кажется, что он немного побаивается Витю,
который его в полтора раза больше и к которому он действительно очень хорошо
относится. Короче говоря, мы очень здорово провели время: я с удовольствием
понаблюдала за "тусовкой". Есть пища для размышлений.

Витя сегодня "Столичным экспрессом" в 6.20 укатил в Полтаву, вернее в Гадяч.
Заказал такси на утро, чтобы ехать на вокзал, который, благо, совсем близко.
Вернется ночью тем же экспрессом. И я сегодня готова к бою: нужно перед Новым
годом "подобрать все хвосты" по работе.

Пиши! Инна



Ирина.

Не пропали, не доспали...


Пришли расслабленно, Гена потек к кровати, я засела. Сначала читала, потом влезла в телевизор и зависла там до утра. Гена выгулял собаку и начал будить меня. Он почему-то решил, что баня в 9.30. Я чертыхнулась, сказала, что можно ещё целых два часа предаваться Морфею. Он заснул. А я, уже разбуженная им, дотосковала до одиннадцати и встала. Не хотелось идти никуда. Писала весь день. Вечером пошли в кино. Гена с младшеньким - на "Иллюзиониста", я решила посмотреть "Остров". Проревела весь фильм, как на исповеди. Сегодня Гена решил сходить со старшеньким, но в результате, с ним опять пошла я. Теперь уже ревела заранее, предваряя кадры. Мне ведь теперь известно, что будет дальше. И ведь ничего такого не происходит, а душа слезами исходит.
Наверное, я болею... Мира в душе нет, как говорит главный герой. Потому и не пошла в баню. Уже накануне знала, что не смогу пойти, сил не наберу. Веселюсь, изображаю что-то, хорохорюсь, а внутри такая тоска... Мне очень тяжело играть роль жены.

Не обращай внимания. Это я ещё от фильма не отошла. Второй день исповедуюсь...

Инна.

Понимаю. Честно говоря, лично я и не ждала вас в баню, видя твое несколько
нервозное состояние вечером  в субботу. Спросила так: на всякий случай. А мы
отдохнули на славу. Правда, поздно вернулись из гостей, не выспались. Витя
только недавно вернулся из командировки. Ровно в полночь вручили Мите подарки,
он утра уже не мог дождаться. Счастлив! Ну, и мы соответственно тоже, что
угодили.

"Остров" смотрели всей семей, правда, дома на диске. Может, это (обстановка)
сыграло определенную роль. А может, это я какая-то не такая (черствая и
жесткая), но слыша вокруг со всех сторон слишком восторженные возгласы, должна
признаться, что от меня эта тема очень далеко, так же, как Достоевский и
Дон-Кихот. По крайней мере, честно признаюсь, не лукавя и не подыгрывая. При
этом признаю, что игра Мамонова замечательная. Еще можно отметить игру Дюжева -
на удивление, не ожидала. У Сухорукова, на мой взгляд, это далеко не лучшая роль.
И режиссерская работа хорошая, но мне кажется, немного с претензией "на
Тарковского" или "под Тарковского". Но это, конечно, мое сугубо субъективное
мнение. Ни на что не претендую. А может, в моей душе просто мир?

Пиши! Инна

Ирина.


Да, Тарковского тоже вспоминала в некоторые моменты, созвучно. Что касается игры, то мне наоборот показалось, что впервые никто на экране не играл, а пропустил через себя идею. В ком-то это идеей и осталось, а кто-то по-настоящему в неё уверовал. Из зала ни один человек не ушел, а фильм, согласись, не развлекательный и не увлекательный. Вроде бы ничто насильно тебя не держит, а просто отмахнуться -"пустое" - не дает. Мне эта среда близка по стечению обстоятельств - близкий друг стал священником - и много лет мы ведем спор о грешном и праведном. Я - как герой Мамонова - через одоление греховного в себе к истине идти пытаюсь, он - со всей своей братией - через слова о грехе. Поэтому то, что смотрела, было близко. То, что в душе главного героя, созвучно тому, что в моей творится. Да, в моей мира нет.








Наташа.


Ирина.

А ведь ты совсем не изменилась...
Последнее отправленное мною письмо тебе вернулось с пометкой: "Адресат выбыл в
Москву". "Москва - это дыра", - подумала про себя, оставив всякую надежду на
возобновление общения.
Все пробежавшие между нами кошки уже давно отправились на тот свой кошачий свет.
Дети повырастали. Мы повзрослели и даже похорошели, как ни странно, наверное, на
зло всем врагам.
Очень рада была увидеть тебя снова. Честное слово!
В Москве бываю очень часто. Этот город стал моей личной жизнью.
Пока!


Наташа.


Что-то случилось. Меня находят мои друзья. Их мало, но они пришли. Я радуюсь,
вглядываюсь в лица, а сама боюсь этих неожиданных счастий. Почему?
 Иришка, привет. Адресат проживает в Москве и работает на фирме, продающей
игрушки. И очень часто вспоминает о тебе. Пришли, что ли, фоточку! И расскажи
про жизнь, много ведь произошло в ней за эти годы! Вижу, что ты на Украине. А
меня где нашла?
   Радуюсь тебе. Напиши!
     Целую. Наташа.




Ирина.


Увидела твою анкету на сайте...
это я сразу с конца...
Наташ, писать о себе трудно, потому что, ты права, слишком много времени прошло,
много чего произошло. Одним словом не выразишь всего, что хочется рассказать.
Кратенько, живу в Киеве. Два года назад переместились сюда с семьёй, Геннадию
предложили более денежную работу. Особо не обогатились, разве что друзей новых
больше стало. Дети учатся. Я подучиваюсь, чтобы дома не увязнуть. С работой не
сложилось - нет внутреннего движителя. Как сыронизировал на днях муж: "Сколько
можно учиться, уже пора воплощать на практике".
С Харьковом связь не порвали, квартира, дача, родные - брат с семьёй и отец -
там, бываю наездами. Здесь - всё не своё, съёмное.
Что-то я всё не о том, что может быть интересно. Это всё, так сказать, внешняя
атрибутика. Внутри всё не так просто. Два года назад интереса ради прервала своё
затворничество поездкой в Москву на встречу с одноклассниками. Но вместо
одноклассников - они были, но на заднем плане - встретилась с Мишей, помнишь
того маленького воздыхателя моего? Посидели, душевно так прошлое вспомнили. а
после что-то в душе перевернулось, оглянулась на свою жизнь и подумалось, не тем
местом жила, какая-то затянувшаяся спячка. Всё, что последовало после, стало
страницами пишущейся теперь мною книги - странной смеси чувств, рефлексий,
самокопаний и просто событий из сегодняшней жизни. Дневник - не дневник,
дневники обычно прячут от людей, у меня же получается исповедь на базарной
площади. Собственно, этим писательством и спасаюсь, нашла свой пятый угол.
Поэтому трудно рассказывать о своей жизни сегодня, слишком много написанного,
краткое резюме не получается.


   Высылаю фотографии, надеюсь, всех, кого видела раньше, узнаешь. Такими стали.

Пока всё. Привет игрушкам твоей фирмы. Какая замечательная у тебя работа!
Целую. Ирина.





Наташа.

Иришка, привет!

Поразглядывала фоточки! А-а-а!!! Как хорошо! Ребятки, вы - чудо! Я, правда, совсем
не помню имён твоих детишек. От этого - некая неловкость. Боюсь ошибиться, но
старший - Егор?
 А почему - затворничество? Умышленно или получилось так? В любом случае - детям
повезло!
Ты действительно пишешь книгу? О себе? А интересуешься ли своей генеалогией?
Собирала ли данные? Владеешь ли компом? Если да - то, что делаешь - фоторедакция,
фильмы или ещё что? И вообще - что ты сейчас любишь?
 У меня сейчас достаточно сложный этап. Часто сдают нервы. Игорь остался в
деревне. Муж тяжело болен, практически не ходит, и в будущем окажется
прикованным к постели. Есть и другие не менее веские несчастья. Всё это сейчас
пытается меня угнетать. Безуспешно.
 А я в АйТи отделе. С людьми общаюсь, учу их пользоваться компьютерами. Музыки -
нет. Не вписывается она в мою теперешнюю жизнь.
 Целую! Наташа.




Ирина.

Привет, Наташенька!
Егор, Катюшка и Серёжка - это детки. Муж- всё тот же. Геннадий.
Опечалена вестью об Игоре, даже боялась тебя спрашивать сразу, что-то такое
предчувствовалось, я же помню, ты писала о том несчастье с трактором.
Да, действительно, пишу. Пишу о себе. Вернее, выписываюсь о своём, пытаясь
уравновесить внутреннее с внешним. В столе не держу, даю читать друзьям и даже
некоторым малознакомым людям. Пока так, в сыром и неадаптированном для
постороннего слуха и взгляда виде. Существенно менять ничего не буду, так, чисто
стилистические правки, да убирание некоторых излишеств. Разместила временно в
почтовом ящике, чтобы не загружать чужие почтовые ящики громоздкой
корреспонденцией. Кто хочет, заходит, скачивает, читает. Я время от времени
добавляю новое.
Затворничество? Сначала вынужденное, потом, уже осознанное. Думала, так и
дотелепаюсь до конца дней своих в святости и чистоте. А оказалось, ещё не всё в
жизни испробовала. Вернулась в мир людей. Зажила другой жизнью. Толчком была
болезнь, несколько месяцев боролась за жизнь, а она со мной. Тогда и началось.
Как в другое измерение попала.
Генеалогия... Хотелось бы знать о своих корнях, но, к сожалению, те, кто мог бы
что-то рассказать, уже не с нами, а документально... Мои предки так мало значили
что-то в истории... Хотя оказалось, что развеян наш род почти по всей Европе.
Я не сильна в компьютерах, много чего умеет мой старшенький. Довольствуюсь
тем, что мне необходимо по моим непосредственным пристрастиям к литературе. А
так - Интернет, переписка с друзьями. Этим и ограничиваюсь.
Пока есть время, обучаюсь всему, что вызывает интерес. В основном, это связано с
дизайнерской деятельностью. Для себя. Хотя были серьезные предложения от
солидных людей. Но не хочется переводить полет души в ремесленничество. Так и
остаюсь в душе дилетантом и свободным художником. Во всём. Хотя можно было бы,
наверное, начать зарабатывать. Видно, не приспичило пока.

Хочу рвануть в Харьков сейчас на пару дней. Погода солнечная - шепчет -
"безумствуй!" Так что на пару дней ухожу из эфира.

Кстати, если тебе будет любопытно, что же я там ваяю в "прозе", вот адрес, где
можно это увидеть. Это обычный почтовый ящик.

Пока, Наташенька. Спешу дожарить котлеты перед отъездом
Целую.



Ирина.

 Что-то нет и нет вестей от тебя. Углубилась в работу?

 Я уже определилась со своей поездкой в Москву. Завтра пойду брать билет. В
субботу буду в столице. Намереваюсь продержаться там до среды. Пишу даты с
замиранием сердца, знаю, что одна известная мне особа активничает в моих
почтовых ящиках. Бороться с этой вирусной инфекцией бессмысленно и скучно, но
знать, что вся твоя личная жизнь отслеживается - неприятно. Я о Мишиной жене.
Такая вот у меня с этим семейством "Санта-Барбара". Но ничего, такие
"читательницы" мне тоже нужны - бодрит.
 Надеюсь, что нам удастся пересечься. Очень хотелось бы увидеться с тобой.
 Пока. Целую.
 Ирина.

Наташа.

Иринка, здравствуй!
Я просто боюсь общаться, а тем более встречаться.
Слишком тяжёлое сейчас для меня время. И ещё пару лет оно будет таковым. Поэтому
намеренно молчу -  проблемы не должны расходиться от эпицентра.
 Зашла в тот ящичек с рукописями. Немножко удивилась - другое имя! Однако прочла
всё. Живое! Оно всё живое. Задело сильно, рыдала. От физического узнавания.
И всё же - имя это - твоё?
  Целую!
Наташа.



Ирина.


 Настаивать на встрече не буду. Собираюсь быть в Москве и всё. А там, как
сложится. Я, когда еду в Москву, даже не определяю заранее, где и у кого
остановлюсь. Чем мне нравится этот город - москвичи привыкли давать приют
гостям. Мой телефон у тебя есть. Я предполагаю быть до 22-го. Будет просвет в
настроении - звони.
Насчет "прозы". Моё только то, что под именем Сиана Рин, Инна Гончарова -
недавно обретенная приятельница. Пишущая давно. Комментировать её прозу не хочу.
Мне сейчас довольно трудно воспринимать чьи-то чужие творения. Слишком
переполнена своим. Мало кому удается пробиться.

Пока всё. Надеюсь, мы всё-таки встретимся.
Целую.
Ирина.




Уже с билетами в кармане. Вчера, у касс, как всегда перед отъездом, лёгкий
мандраж - куда еду, зачем? Обыденное хватает за пятки и пытается удержать
здравомыслящим - сиди на месте и не дергайся. Не хочется этому поддаваться, не хочется
сдаваться. Всё-таки кажется, человек - это нечто большее, чем фабрика по
перерабатыванию пищи. Хочется подразумевать в нем и некую бессмертную
субстанцию, не нуждающуюся в хлебе насущном.
 Со дня, когда мы опять с тобой "встретились", не покидает тревожное ощущение
чего-то ускользающего. Я избегала расспросов об Игоре, потому что понимаю, что
праздное любопытство - это последнее, что нужно тебе и ему сегодня. Ситуация,
которую очень трудно переварить внутри и представить со стороны. Противоречивые
чувства, от бесконечной жалости до отчаянного, когда же это всё закончится, и
тут же снова: "Я не желаю тебе смерти!!!", - и вновь - моя жизнь проходит мимо...
Такое переживается, когда страдает близкий человек, а ты ничем не можешь ему
помочь...
 Может, словом?
 Всё теряет свою ценность, облетая шелухой с наших дел, а слово держится в
сердце до последнего, даже когда сознание ускользает...

 Наташенька, я наверное, никогда не увижу твоего Игоря. Уже просто могу не
успеть - или моей жизни не хватит, или его - сможешь передать ему, что у меня
остались о нем из тех лет, что мы жили с вами почти одной семьёй, такие теплые
воспоминания, что они грели меня всю мою последующую разнесчастную, как мне
казалось, жизнь. Что-то такое большое теплое и очень доброе прижимало меня к
себе и успокаивало: "Всё будет хорошо, девочка", - как тогда, когда я пряталась
у вас, не в силах расстаться с маленькой жизнью во мне. Вы помогли мне тогда
пережить этот кошмар. Я очень благодарна вам за всё.

 Игоря я люблю. Помнила все эти годы. Удивительно, но вашей семье я обязана
тем, что у меня в семье почти всё получилось. У меня был прекрасный "букварь" с
азами семейной мудрости перед глазами - семья Васиных. Даже моя сегодняшняя
жизнь - не без ваших флюидов, только теперь ещё и мама твоя незримо в это
вплелась.
 Да, так-то вот. Казалось бы, обычная бальная тусовка в клубе...

 Наверное, не получилось у меня сказать то, что хотела, начав писать письмо.
Письмо-признание в любви к твоему мужу. Странно быть таким посланником, правда?
Но мне так хочется, чтобы в своем отчаянии он знал, что где-то есть маленькая
лампадка неугасшей нежности и благодарности ему за то, что он был в моей жизни
большим, теплым и утешающим Хранителем...

 Всё. Всё, что напишется дальше - лишнее. Приветов не передаю. Это как-то
совсем не то.
 Целую вас крепко всех, до кого дотянусь.
 Послезавтра начинаю отсчет своих дней в столице.

 Ирина.



Наташа.

Попробую на этот адрес... На Сиану - не шлётся...


 Иришенька, не уверена, что это письмо до тебя долетит. Прошлое, коротенькое, с
благодарностью моею тебе - вернулось в искажённом интернетом виде.
  С Игорем мы расстались. Семь лет назад, когда поняла, что не смогу поднять
детей и его, пристрастившегося к самогону и товарищам. Уехала в Москву на
заработки в один из предновогодних дней, продавала очки в переходе метро,
примерзая подошвами рваных кроссовок к полу, работала в круглосуточном магазине
посреди Таганской площади, слышала пальбу, засыпая на бутылках с шампанским и
пропитываясь запахом дешёвой бакалеи.
  Потом женился Алёша, а я устроилась на небольшую фирму оператором 1С.
Программа такая компьютерная, торговая. Это было счастье. Тёплое помещение. Жить
стала у Алёши с его женою. Изо всех сил постигала владение компьютером и
менеджерскую работу. Совалась во всё, получала по шее, но научилась работать. А
после работы в пятницу ехала на электричке домой, в Стояново, с деньгами и
подарками. Ночевала на автовокзале в Туле, сидя на скамеечке, чтобы в 5 утра
ехать из Тулы в Стояново. И так два года. Игорь с детьми остался в Стояново, на
работу его уже не стали приглашать - неустойчивый к алкоголю - в любой момент
мог уйти домой. А денег стало хватать на всё - я привозила, оставляя себе на
неделю на жизнь по 20 рублей. На второй год мои приезды перестали радовать,
стали Игоря раздражать, он спокойно уходил к товарищам, а я была с детьми,
стирала, готовила и радовалась им. А потом Игорь меня встретил с автобуса, ведя
под ручку одну из деревенских шлюшек, приветливо помахивающую мне рукой. Она
приходила к нам принять душ. Больше я приезжать в Стояново не стала.
  После работы я стала много гулять по Москве, любоваться ею, блуждать по
закоулкам. А потом познакомилась на работе с Николаем, программистом. Стали
гулять вместе - он старше меня и умнее, коренной москвич и прекрасно знает
город.
 А в один из дней, в какой-то кафешке он сказал мне, что изо всех сил старается
не привязаться ко мне, потому, что болен серьёзно и неизлечимо.
 И месяц назад от него ушла жена, узнав о диагнозе "рассеянный склероз".
(Вернее, он ушёл, в чём был, оставив ей и сыну квартиру и пожитки.)
 И он не хочет, чтобы я связала свою жизнь с инвалидом.
 А поздно уже. Он стал мне очень дорог. К тому же никаких проявлений болезни
ещё не было. Мы продолжали вечерами много гулять и разговаривать о работе.
 А потом он простыл. Температура оказалась губительной. Ходить по вечерам мы
перестали. Зато я переехала жить к нему, в съёмную квартиру.
  Арсений пошёл служить в армию. А мы смогли к себе взять Женечку. Она 10 и 11
классы училась при нас и окончила школу с серебряной медалью. С Игорем
оставался Егор, денег им хватало, поскольку я продолжала отсылать им почти всю
зарплату. Но доходили известия, что Егору плохо живётся, и это меня мучило.
Николай потихоньку слабел, начал ходить с тросточкой. Открыл мне новость - у
него есть квартира, на которую он оформил мне дарственную.
  Арсений вернулся в декабре 2002г, устроился работать, снял комнату недалеко
от нас. А потом они с Алёшей в один из вечеров немного отметили возвращение, и
совершили непоправимую вещь - побили частного таксиста, который не дал им сдачи
с крупной купюры. Потом - СИЗО, передачи, адвокаты, суды... Ушли все деньги, а
толку нет. 8 и 9 лет. Таксист же даже не брал больничного - с ним всё хорошо.
Женечка от страданий решила покончить с жизнью, но её удалось спасти. 2 месяца в
психушке. Господь дал мне силы всё это вынести. Мне и Николаю.
  Потом мы забрали Егора к себе. А Женюлька вышла замуж и родила Аришку.
 Сейчас Мы живём втроём в однокомнатной квартире, Егор учится в 8м классе,
Николай продолжает бороться с болезнью, я по утрам его отвожу к машине, на
работе его встречает охранник, провожает на рабочее место, вечером - наоборот.
Никуда вечерами не выхожу, мне надо быть рядом с Николаем всегда, иначе нельзя -
любое неловкое движение крайне опасно. Я очень толста и горюю по этому поводу.
Женечка с мужем и его мамой живут довольно далеко от нас.
  Алёша - в Коми, Арсений - в Туле. Отправляю им передачи. Ещё очень долго их
ждать. Как они будут жить дальше - не представляю.
  Прости, что всё это написала. Ни один человек в моём окружении не знает о
том, что я сейчас рассказала тебе. Я сейчас успешный администратор 1С на крупной
фирме, пользуюсь уважением шестидесяти человек...
  Целую!
    Наташа.

Ирина.


Откровение оглушило...

-С одной стороны, хорошо, что я этого не знала, моё прошлое - светлое и доброе -
о вас всех останется со мной неизменным, как и все чувства к вам, тем, из
прошлого. А остальное... Наташенька - это просто жизнь. Такая, какой не
избежать. Мне иногда кажется, всё, что с нами случается, нами же выбрано, только
когда-то намного раньше - задолго до нашего рождения. Мы выбираем именно те
испытания, которые нужны для души, чтобы пройти какие-то неведомые нам здесь
уроки. Здесь - неведомые, а там, куда в конце концов опять вернемся, - взятые
нами же на эту жизнь. Кто-то выбирает колыхание возле прямой, проходящей
посередине, а кто-то решает, что может справиться с усложненной программой для
самых-самых. Может попробовать отнестись ко всему именно так?. Ты, как отличница
в Небесном классе, взялась за разрешение задачки, которая другим была не под
силу...

Потрясающая история.
Боюсь что-то испортить лишними словами. Я ещё вся в эмоциях.
Спасибо, что так неожиданно доверила мне тайну.
Мне страшно проболтаться, я ведь пишу. Шифрую, переименовываю, прячу в
размноженности образов, но все - это живые люди, которых я люблю. Разреши мне
когда-нибудь вспомнить твою историю. О том, что это ты, догадаешься только ты.
Если нет... Я просто дождусь, когда ты напишешь об этом сама...

Целую.
Спасибо. И, может, прости, что моё обращение к Игорю оказалось так невпопад. Я
всё равно всех вас люблю и помню. Это такая у нас всех жизнь.

Ирина.



Наташа.

Спасибо, Иришик.

Спасибо тебе.
А если прислушаться, то к Игорю остались только добрые, нежные чувства. Ничего
плохого - нет, оно не запомнилось, просто осталась информация. Если бы не новая
его жена, мы в дальнейшем, возможно, повстречались бы вновь.
 С грустью вижу, что наш развод стал для него сокрушительным ударом. Ему очень
плохо.
Но не терзаюсь сомнениями в правильности происшедшего. Оно уже произошло. Ты
права - так надо. Надо всем именно так.
 Целую. Сейчас буду искать твой номер мобильника.



Ирина.

Аськами ещё не научилась пользоваться...

... возможности выходить в эфир весьма ограничены, Егор занимает всё время, я
лишь в "рекламных паузах". а за телефон спасибо. Сегодня уже мой последний выход
на связь. Через час завезу чемодан на вокзал, потом бегом на курсы и оттуда -
сразу в поезд. Надо до отъезда успеть переделать САМЫЕ важные дела.

Согласна с тобой. По-моему, самое несозидательное чувство в человеке - это
чувство вины. Покаяние, да, может быть, но оно подразумевает снятие со своей
души этого груза для того, чтобы жить дальше.

Всё. Пока всё. Целую.
Ирина.



Наташа.


Милый, дорогой Иришик! Спасибо, что поняла меня!
Пусть всё сложится хорошо! Целую сто раз!
Наташа.




Наташа.


Привет! Ты доехала?
Привет, Иришик.

Я не читала именно того, что нужно было прочесть.
Вчера - не работала. Оживала.
Кто я?
Жестокий контроль над каждым словом и за каждым взглядом - это теперь моя жизнь.
Вчера - проверила, что будет, если ненадолго сниму эту цензуру. Классно. Всё
возможно! Щекотно.
 А не быть смешной - для этого нужен весь опыт лет.

Спасибо.
Целую.



Ирина.

Привет! доехала!

За время моего отсутствия детвора успела спалить свой компьютер, прочно
ухватились за мою "печатную машинку" - ноутбук. Так что прорваться сквозь заслон
не удается. Теперь здесь всё - и жизненно важный для Егора Интернет, и игрушки
для маленького. Драка до первой слезы, а я со своей прозой где-то в
невозвращенцах из астрала.
Стоишь передо мной на перроне такая беззащитная и до боли милая - сердце
разрывается, а слова все не те. Да и не нужны они эти слова. Что нам-то с тобой
утешать друг дружку? По-моему, сильнее нас в этом мире встретить трудно. Живем,
во все тяжкие мира пускаемся - я про те испытания, что на себя взваливаем. Весь
мир собой накормить хочется. А то, что при этом какое-то место внутри болеть
начинает, от мира прячем. Вроде как одновременно две жизни живешь. Мне это
нравится. Особенно, когда есть некое "закулисье", где можно быть самим собой. И
хорошо, когда в этом закулисном бытии есть с кем словом перемолвиться. Наверное,
наедине с собой от мыслей, тебя переполняющих, и свихнуться недолго. А так, ты
права, получается рисково, но "щекотно".
Девочка, которая пишет, прислала мне ещё один свой рассказ. Я ещё не читала. Не
успела. Помещу его всё там же, в "ёлочке". Инна очень добрый светлый человечек.
Мне трудно воспринимать её прозу по одной причине, я общаюсь с ней. Немного, но
всё же вижу, как она живет. Это женщина, которая приняла для себя, быть может, и
верную, но неприемлемую для меня позицию выживания - отметать от себя всё, что
может причинить страдание. Она не погружается в эти состояния, а проходит по ним
по касательной. Словно заглядывая в замочную скважину. Возможно, если верить во
всякие реинкарнации, она уже прошла через всё это в прежних жизнях, и в этой ей
нужно только одно - наслаждаться даруемым жизнью счастьем. А может... Может, она
просто слишком много прочла умных книг и знает, как надо. Поэтому я и говорю,
что я воздерживаюсь от комментариев по поводу её прозы. Я не знаю, хорошо ли она
пишет. Я знаю только, что её проза лично меня не трогает, для меня это слишком
поверхностно. Но не всем же быть мазохистами...

Не терпится засесть за новое. Голова переполнена. Сердце тоже. Изо всех сил
держусь, чтобы не вернуться к своему Герою. Надо выдержать паузу, чтобы написать
об этом всём так, как оно сидит во мне. Так хочется успеть выплеснуть. Ведь
никто другой за меня это не сделает... И СЛАВА БОГУ!!! что при этом совершенно
не мучает вопрос: "А кому, собственно, это нужно, для кого стараюсь?" Хорошо быть
сумасшедшим, можно сделать своим благодарным слушателем что и кого угодно. Можно
свои истории рассказывать звездам, траве, ветру... или таким же сумасшедшим…

Пока, Наташенька. Я очень рада, что мы все-таки решились встретиться. И
встретились такими же, какими были всегда - без карнавально-масочного убранства.

Не исчезай.
Целую.

Здравствуй, Иринка.
Потихоньку выхожу из мрака.
Не. Не то звучит. Попробую ещё раз.
Всё постоянно нужно менять. Если не внешнюю сторону, что проще, то себя. А это
требует напряжения. И не хочется совсем.
Опять не то.
Писать трудно. Скучно получается. Ну и не буду. Просто расскажу про жизнь. У
меня забавная жизнь. Чувствую, что везде - вру. Всем. Себе не вру. Просто не
смотрю на себя - и всё. Пробовала казнить - не за что.
 Я, действительно, такая нужна тому мужчине, с которым я есть. Надёжная и
предусмотрительная. И непростая. Только ему ещё надо, чтобы я была всегда дома.
Всегда. А вот это уже накладывает печать.
 И мои вздохи по поводу собственного облика - ни к чему не приведут. Это - нужно
так сейчас. Подсознание и провидение закрывает мои чувства, желания и порывы.
Всё. Нельзя.
Доходит до смешного - очнулась, привлекла взоры - и тут же парикмахер сотворила
на моей вдохновлённой голове невообразимую стрижку налысо с какими-то пейсами.
Какие уж тут взоры+ Смеялась.
 Сегодня поймала себя на том, что с нетерпением пыталась найти в твоей
незавершённой книге что-то про себя. На самом деле жутко боюсь там как-то
обозначиться. Любое моё в ней появление будет некстати. И поняв это, я упаду в
пыль и останусь там в слезах. Потому, что это будет ещё один удар. Вынесу ли?
Уже страдаю от него, ненанесённого.
 На работе - подготовка к Новому году. Хоровое пение перед микрофоном и весело
от этого. Ко мне хорошо относятся, и я их просто обожаю! Возможно повышение в
должности. Посмотрим в следующем году.
  Целую!
       Ты чУдная.
Наташа.



Ждала, каждый день заглядывала в ящик. Тишина...
Отправила в "ёлочку" свою поездку в Москву. Да, там есть несколько строк о нашей встрече, может, излишне эмоциональных, может, в чём-то несправедливых. Это так, как виделось тогда, хотя и пишется мной сегодня. Я не вношу сегодняшние настроения, когда пишу о прошедшем. Переношусь полностью во вчерашний день, независимо от того, сколько дней, месяцев, лет прошло. Как-то получается почти полностью абстрагироваться, может, потому эта моя "проза" и спасает меня, что помогает забыться.

В моей жизни мало что происходит. Потихоньку выкарабкиваюсь на свет. Преддверие праздников волей неволей заставляет верить, что всё ещё будет светло и радостно, хотя особых предпосылок, кроме внутреннего убеждения, что иначе у меня просто не может быть, нет. В пятницу завершаю обучение. Из всей группы нас осталось три человека, остальные не выдержали потока негативной информации, поняли, что никогда не будут заниматься недвижимостью, и ушли с курса. Я шла туда за другим, хотелось немного расширить свой правовой кругозор, поэтому, скорее, получила заряд позитивной энергии. Смешно, хотела просветить себя на случай возникновения имущественных споров при разводе, а по окончании поняла, что развод - последнее, к чему надо стремиться. Масса способов обойти это страшное мероприятие, калечащее души некогда близких людей. Почти навязчивая идея, мало стыкующаяся с тем впечатлением, которое производит на всех окружающих моя семья, такая с виду ладная и благополучная. Оно так и есть, неблагополучие, скорее во мне, чем в семье. Я выключаю себя из неё, понимая, что бесконечно держать себя в напряжении не смогу. Просто смысла нет. Дети подрастают, становятся всё более самостоятельными, мы с Геной, несмотря на очень теплые дружеские отношения, всё более отдаляемся друг от друга. Наверное, этим и завершится наш с ним союз - мы разъедемся с ним под разные крыши, сохранив самые теплые воспоминания друг о друге. Очень не хочется ничего испортить в отношениях, но и  продолжать жить вместе становится всё проблематичнее. Мы с ним, при всем том, что прекрасно проводим время вместе, слишком разошлись в бытовом плане. Обычно люди привыкают и притираются, удобство совместного проживания начинает превалировать над потребностью что-то питать друг к другу, я о любви и дружбе, и союз сохраняется надолго. У нас получилось наоборот. Пока были чувства, легко мирилась и приспосабливалась к нашей с ним непохожести, чувства ушли, сдерживаемое годами раздражение стало вырываться наружу. Молчу, стараюсь избегать вещей, приводящих к ссорам, мы крайне редко провоцируем друг друга, но всё-таки это случается, тогда мне становится страшно, насколько неестественен наш союз. Нам просто "удобно" жить вместе, потому что так удобно нашим детям. И ВСЁ! Только дети. Егор всё чаще заговаривает о своём отселении, пока только со мной, Катюшка почти всё время старается проводить вне дома, хотя у нас с ней отношения очень открытые и доверительные. Дети не скрывают, что избегают лишних контактов с папой, я сглаживаю острые углы их противоречивых отношений, являясь своеобразным буфером между ними. Мне никак нельзя покинуть этот "пост" сейчас. Пока они не зажили самостоятельной жизнью. Но потом я себя рядом с Геной не вижу. Может, просто вообще себя в будущем не вижу. Вот и пишу, пытаясь за что-то зацепиться в жизни, совершенно не схожее на мою повседневность. Чтобы не думать о ней. Лучше я буду погружать себя в какие-то иллюзии и мечты о другой жизни, не загадывая себе её, а лишь предполагая, что она обязательно будет иной, не такой убийственной для меня как сегодня.

Исчерпала временной лимит почты. Пробую отослать. Пока на этом, пожалуй, всё на сегодня. Жду праздников. Надеюсь, что кто-нибудь нарушит моё затворничество.
Целую.
И спасибо тебе за теплые слова. Столько вещей вокруг меня происходит, подрывающих веру в себя, что твоё "чУдная" прозвучало надеждой на Воскресение.
Почти неоткуда черпать силы, всё - на убывание, ничего  на обретение надежды.
Пока, Наташенька. Спасибо, что ты есть.




Привет, Иришик!
У меня просто замечательное настроение. И я делюсь им с тобой!
У нас метель, мороза нет, но холодно из-за ветра.
 На выходных Женюлька катала нас на машине своей. Мы отдали ей нашу прежнюю, она
успешно получила права, но забирать машину пока боится. Поэтому приезжает к нам
и немножно они с Николаем обживают дороги. Терпеливый мерседес Сивка привыкает к
имени Мурзик и к новой хозяйке. А мне остаётся старательно смотреть в боковое
окошечко с приятным видом, а дома быстренько приходить в себя, пока Женюлька не
видит моих трясущихся рук и истерических слёз. Николай же говорит, что всё
хорошо и он спокоен.  Аминь.
 Пытаюсь возиться с деньгами, чтобы они приумножались, что ли! Поскольку суммы
невелики, то и страха нет в их всевозможном рассовывании. Вот на Forex
перечислила. Посмотрим, что будет. Причём обсуждаю все манипуляции с Егором. Ему
уже исполнилось 14лет, в учёбе не блещет, ну что ж. А с деньгами нас не учили
обращаться, поэтому пытаюсь научить своих детей тому, что познаю сейчас сама.
 В общем, я совершенно не знаю, почему мне так хорошо сегодня. Просто блаженное
состояние какое-то.
Почитала в Ёлочке про себя. Вспомнила, как в свою пору солдатик в Ленинске
подарил мне картину. Абстракционизм. Но это был мой портрет. Я любила эту
картину! Это была я его глазами. И я узнавала себя в этих причудливых линиях и
цветных пятнах, и соглашалась с автором - да, это я.
   Целую тебя! Спасибо!



Ирина.


Всё чаще солнышко за окном, что не замедлило сказаться на настроении. Хочется солнечности и в душе.
Я рада, что ты приняла написанное мной о тебе. Есть страх, что своей прозой могу нанести кому-то душевную рану. Видит Бог, я не хочу никому делать больно, но и подстраиваться под кого-то не получается. Для этого надо сломать в себе что-то, испугаться собственного видения и чувствования. Мне ближе бесстрашие, хотя оно и влечет за собой одиночество. Внешнее одиночество. Порой создаётся ощущение, что я вроде как противопоставляю себя миру, борюсь с ним. Но это не так. Я пытаюсь вписать себя в него, но оставляю за собой право оставаться собой. Получается не всегда безболезненно. Слишком много искажений в этот мир внесено. Наверное, в этих искажениях я и плутаю, пытаясь разобраться, что же во всех нас и в мире в целом не так. А может, надо просто изменить точку наблюдения - спуститься с облаков. Ну, думаю, разберусь со временем. Или просто изменю свои реалии. Ведь в действительности всё может оказаться очень простым и легко объяснимым. И вся противоречивость только внутри меня и только из-за личной неустроенности и неприкаянности.
Так вот путанно и неопределенно о простом. Вступление закончено.

Завершились мои курсы. На экзамен неожиданно подтянулись все, с кем мы думали уже и не встретиться. Дружно обговорили животрепещущие темы, выпили шампанское и разбрелись по своим интересам. Не желая садиться за руль не вполне трезвой, забрела в кино. С удовольствием уже третий раз посмотрела картину "Наука сна". Романтическая история непростых отношений двух молодых людей. Пересказывать совершенно нет смысла. Сюрреалистичное действо, жизнь глазами героя, у которого реальность переплетается со снами и мечтами. Я так много созвучного своему нахожу. После просмотра такая легкость на душе остается. А когда посмотрела впервые, это было как раз на следующий день после того, как я в совершеннейшем недоумении покинула своего Героя, так и не не найдя ответа на вопрос, почему он так бежит от отношений, которых хочет, - неожиданно успокоилась, когда с экрана прозвучало то, что я после повторила уже у себя в тетрадях: "Он боится страданий, поэтому заставляет страдать других. И от этого всё равно страдает".

На курсах познакомилась с мальчиком намного моложе себя. Может, потому, что мы почти три месяца сидели рядом и занимались одним делом, в завязывающихся у нас с ним отношениях нет тех сложностей, что возникли у меня с первого дня с Минотавром. Нет необходимости объяснять себя. Возникшая симпатия, желание, спонтанные встречи. Мы говорим обо всём и ни о чем. Так, как это бывает у влюбленных. Я так люблю эти первые дни зарождения нового чувства. Неважно, что будет после. С годами начинаешь ценить мгновения счастья, даже если оно мимолетно. "Пусть год, месяц, день, час - да мой!"  Пережить всё заново. Даже  если это всего-навсего попытка забыть о боли, причиненной другим.

Праздники буду отмечать дома. Может, схожу на елочку, чтобы выпить под её раскидистыми ветками шампанское и залечь до утра в сугробе. Хочется чудить, делать глупости, сходить с ума, но нет компании. А чудит в одиночестве - это уже клиника.

И всё-таки, с наступающими вас всех праздниками!
Егорка хочет после сессии рвануть в Москву. У него там любимая девушка Машенька. Так вот иногда находят люди друг друга  на разных краях земли - они познакомились в Интернете, играя в одну игру. Милое существо с непростой судьбой.

Всё, солнышко, буду завершать. После небольшой паузы опять вернулась к своим тетрадям, поэтому жизнь моя опять наполнилась смыслом, а день сократился в два раза.
Целую. Ирина.




19 января. 2007.

Наташа.


Иришенька, мой хороший, держись.
 Пустота. Пожалуй, это сейчас в твоей душе. И усталость.
Старшие дети - это наша защита. Младшие - любовь.
Переживаю твою скорбь вместе с тобой.
Есть ли силы?
Иди к воде.
Целую тебя.
     Наташа.



Ирина.


Вот мы и дома, в Киеве.
Страшновато было возвращаться, казалось, не сможем справиться с тоской и безысходностью, здесь так всё пропитано Серёжкиным духом. В Харькове мы были среди друзей, родных, продолжали думать о сыне как о живущем среди нас. Он был так ненавязчив всегда, что легко было представить, что он просто где-то в соседней комнате увлекся какой-нибудь игрой. Я в последний год часто уезжала в Харьков на неделю-две, поэтому привыкла к ощущениям, что он где-то, но он есть, просто далеко от меня и вот-вот должен позвонить, потому что соскучился. Я редко звонила первая, стараясь не тревожиться о детях - они с папой, значит, с ними всё в порядке. А мне надо заниматься своими делами. Всё искала уединения. Теперь у меня времени в избытке - пиши сколько хочешь. Но к прозе пока подступиться страшно. Я ведь должна написать ОБ ЭТОМ, просто обязана сделать это. Боюсь. Боюсь своих слёз, которых не пролила, но которые во мне. Я не плакала, когда мне сказали страшную весть, не плакала, когда по частям собирала свою разбредшуюся по разным концам семью, нас всех эта новость настигла, когда мы были врозь. Не плакала, когда муж кричал и бился на том конце провода: "Ты обманываешь меня. Зачем ты так жестоко шутишь", плакали все, кому я несла страшную весть. Себе я плакать запретила. "Выплачусь в другом месте", - думала про себя, поняв, что надо быть сильнее всех. Чтобы вынести, чтобы пережить, чтобы как-то жить с этим дальше. Когда мы остались наедине со страшим сыном, он сказал: "Мама, я только сейчас понял, какая сильная вещь - вера. Когда знаешь, что мы обязательно когда-нибудь встретимся вновь, намного легче. Это пришло само..."
Да, у нас теперь выбор без выбора - или поверить, что ТАМ ничего нет и превратить свою жизнь в оплакивание потери и, по сути, стать одним большим кладбищенским воем по ушедшему, или принять, что жизнь смертью не кончается, и верить, что мы обязательно встретимся вновь, и тогда сегодняшняя жизнь обретает смысл: её надо прожить так, чтобы удостоиться чести быть рядом с тем, кто был самым чистым и светлым среди нас. Сейчас, когда Серёжи уже нет среди живущих на земле, нас не покидает ощущение, что мы много лет жили рядом с ангелом, который нес нам только любовь, он делал всё для того, чтобы мы были вместе. Его сердце не могло принять того разлада, который поселился в нашей семье из-за наших с мужем размолвок. Из наших отношений ушла любовь. Маленькое сердечко пыталось связать нас своей любовью воедино и страдало оттого, что у него это не получается...
Перед операцией, она почему-то была перенесена на два с половиной часа, мы заговорили с ним об этом. Какое-то предчувствие витало в воздухе уже давно. Предчувствие чего-то жуткого. Я гнала от себя мрачные мысли, но не могла справиться с тоской, давившей сердце. Я почти что исповедалась своему сыну. Я не сказала, что люблю другого человека, но как можно более бережно поделилась с ним своей болью - ты единственный, благодаря кому наша семья держится вместе. Набухшие слезами глазки и тут же вновь улыбка. Он всё время смеялся перед операцией. "Мамочка, я всегда смеюсь когда мне страшно. Расскажи... а что будет, когда я... засну? Я буду что-то чувствовать?" Я поняла его страх и решила успокоить, рассказав ему, что на время, пока он будет под наркозом, его душу примут на время ангелы: "Ты увидишь яркий свет, не бойся, иди сразу туда, они присмотрят за твоей душой, чтобы с ней ничего не случилось, пока ты спишь. Ты увидишь свою жизнь, мою, ты узнаешь обо всех нас намного больше, чем знаем мы здесь. А после вернешься", - "Я обязательно вернусь, мне столько ещё всего хочется сделать, увидеть", - "Конечно, вернешься".

На десятой минуте операции, которая проходила без всяких осложнений( хирург - наш близкий друг, оперировал Серёжку и раньше дважды, я доверяю этому человеку) - внезапная остановка сердца. Полтора часа реанимации. "Ира, я не понимаю, - плакал этот много повидавший на своём веку взрослый мужчина, - он не дал мне ни одного шанса - сердце не завелось, ни одного удара..."

Наташенька, он просто ушёл. Что-то узнал, увидел ТАМ, и решил, что так будет лучше для всех нас и для него тоже.
Я живу теперь с этим. Пытаюсь осознать, понять этот его выбор. Ведь это ЕГО выбор. Он не раздумывал. Но он заставил меня ещё глубже заглянуть в себя, что же делаю я, что самым дорогим мне существам приходится уходить с моей дороги. Он хочет помочь мне оттуда? Мне предстоят более серьёзные испытания, и теперь у меня должен быть свой безгрешный молельщик перед Богом и Ангел-Хранитель?
Горе сплотило нашу семью. Дети оказались сильнее папы. Мы помогли ему обрести ту же веру, которая, оказалось, есть в нас. Принять всё. Значит, так надо. "Дай мне силы с душевным спокойствием принять всё ниспосланное Тобой", - сколько раз я твердила слова этой молитвы задолго до того, как случилось с нами это, не подозревая, что этим заклинанием подготавливаю свою душу к такому тяжелому испытанию.
Нет пустоты, нет разлада. Есть спокойствие и легкость. Если Бог посылает испытание, Он даёт и силы пережить его, говорят верующие люди. Я не знаю, в чем моя вера, и какими ритуалами она должна подкрепляться. Я поняла другое, почувствовала это, что силы пережить есть, не опустошающие, не изматывающие безысходностью, а осознание, что во всём есть какой-то тайный, скрытый от беглого взгляда смысл. Есть сила. Эта сила, наверное, и есть ВЕРА.

Просто нам всем очень хочется с ним встретиться. И мы верим, что это обязательно случится.

Я напишу об этом, если смогу, а может, так и растворю всё в письмах друзьям. Не знаю. Хотелось бы всё-таки найти в себе силы написать для книги.
Целую. Не пропадай. Я очень рада твоим письмам.
И мы обязательно встретимся.
Ирина.










Дороти.

(брату Дороти)
привет,давно не виделись...

наткнулась на твои координаты - разбросала жизнь! Мы с Геной сейчас в Киеве. Работа
бросает его из одного края в другой. С Юлей не общались очень давно, но скудные
весточки о ее жизни через пятые уста да поступают.
Интересно было бы возобновить общение, да много воды утекло, мы сильно изменились.
Собираемся пятого июня в Москву на встречу байконурских. В прошлом году была
случайно. Впечатлилась только на то, что какие мы, оказывается, стали
взрослые. Живя сама с собой, этого не замечала.
 Пожалуй, все.
 О себе не пишу - не исключаю, что не понял, кто такая Заянчуковская. В Ленинске
общались не так много.
Пока:-)

Hello, Ира,

  Жизнь бурная река, и она выбрасывает нас на разные берега. Я уехал
  из Ленинска в 1994, когда там начался бардак. Пригласили в
  Оренбургскую область, обещали жилье. Теперь я уже два месяца в
  другом районе. Работаю начальником районного узла связи, к концу лета
  надеюсь перевезти семью. Загвоздка как всегда в отсутствии
  денег на приобретение квартиры. Юле я твой адрес перенаправил. Пока
  все. А тебя и Гену Жеребчикова я, конечно, помню, и как Гену в шутку спрашивали
  "когда он, наконец, станет Коневым?"



Юлия.

9 июня 2005,

Привет,
я на работе эти дни разве не ночую только,
совсем счет времени потеряла, а ты уже дома
спасибо за приветы, всем тоже и тоже была рада
тебя повидать, жаль, что Дашки не было с нами
ей бы с Катей понравилось.

пиши мне на ящик или на аську, мне эти кнопки на телефоне хочется повыламывать, пока сообщение наберешь, столько времени уйдет- до Канадской границы добежать можно.
ты молодессс, что нашла Балацкого и Шаркова
сколько лет живу здесь, совсем о них ничего на знаю
и не видела
а жаль.
Фотки тоже лучше сюда на ящик пришли, если
это возможно, я их на фотобумаге распечатаю
и буду наслаждаться воспоминаниями
Юля


 Olga Gudova
Ирина, спасибо, что догадалась прислать адрес, Твой остался в записной книжке дома. Я сейчас на работе, хотя с понедельника числюсь в отпуске. Не смогла ответить сразу, так как кончились деньги на счете Интернета, а ребята принимают платежи четко в моё рабочее время.  Я сегодня уговорила Вовку сходить заплатить, если он это сделает, вечером напишу с домашнего.  Да, после встречи нам звонили ребята  из Ступино. Они оказывается ничего не знали про встречу, а ведь там много наших. Звонила Ленка Никанорова (может помнишь такую). Рассказывала про наших. Там с ней Ольга Любезнова . Рассказали , что Вовку Самошина убили несколько лет назад. Где-то в Ленинграде.  С Викой он развелся , женился на другой ,  ушёл в коммерцию, было какое-то дело с долгами. Вот все, что они сами знают. Сведения, в общем-то, отрывочные, куцые, но уж что есть. Пока это всё. Счастливо, привет Генке.

Ольга.


Ирина.

 June 10, 2005 12:35 AM
To: Olga Gudova
Subject: Оленька, я пока что очень кратко

завтра рано вставать - самолет в Питер в 9.45
Фотографии, чтобы хоть что-то на память осталось. Остальное когда-нибудь размещу в
доступном месте. Юльке тоже кое-что перепало. Так что состыкуетесь .Думаю, поездки
мои участятся, так что видеться будем чаще.
Всем привет!


Ольга.

Спасибо БОЛЬШОЕ, но твоя Ксюша в жизни гораздо милее, чем получилась на
фотографии. Удачи в Питере.



Ирина.
Привет! Молчание затянулось!!!
21 июня 2005,

Неужели с другом детства таки встретились? Юлька, не молчи. Встреча оставила
впечатление, что мы по-прежнему ждем кого-то третьего, кто замнет неловкость и
недоговоренность. Ты снилась мне все эти годы, снилась всегда очень хорошо.
Странно, что нам всегда было тяжело общаться, схожего у нас с тобой гораздо
больше, понять друг друга проще, а что-то мешает, может, надо поскорее
состариться, чтобы выпали зубы, взгляд потух и проч., и проч...
Не знаю, одним словом, но то, что мы все-таки встретились, -это здорово!!! даже
если и не договоримся до любви и дружбы, по крайней мере, нет внутри ни обиды ни
злости. СПАСИБО ЗА ВСТРЕЧУ!!!
Ирина.


27 июня 2005,
Привет, это я
Ирка , извини за молчание
очень много работы,
а свободное время провожу с Дашей и Антоном
Ездили в Питер, потом в Константиново
Каждую субботу днем уезжаю в Царицыно и возвращаюсь только
в понедельник на работу, там инета нет, на работе нет времени, а
дома в компе вечно кто-то играет, меня пускают, когда им программу установить
обновить скачать сохранить найти, короче, техобслуживание требуется
Высылаю ссылку на альбом, правда закачала туда  только две фотки
Антошкину и нашу вместе.
Ира, нам уже давно никто третий не нужен и выяснять нечего
Ты просто вся в прошлом, забудь, живи настоящим, а Галка такая же, как и была
и ей тоже делить с тобой нечего,
Катюшка у тебя славная, у меня Дашка и Тошка, больше мне
никого и ничего не надо, встреча с друзьями - тоже очень хорошо.
Я Ольгу не вижу по пол года, потому что мне жаль потратить время от нашей
встречи
с Антошей, мы ведь только в выходные вместе.
Понимаю, что зря, надо бы, но его с собой в выходные не вытащить,
он так изматывается на работе, а я тоже, приезжаю, стирка уборка
беседы почти до утра. Как бы я хотела, чтоб мы жили вместе -
это мое самое большое желание, я бы тогда всех в гости приглашала.
А так мы бездомные, но влюбленные и это уже хорошо.
давным - давно я тебе писала письмо, еще в прошлом веке, где рассказывала, что
безнадежно влюбилась в замечательного человека, так вот это и есть мой Антон.
Много лет прошло, прежде чем мы встретились снова, а встретившись, я замужем, а
он женат, уже не смогли расстаться, так было тяжело, мои только переехали к нам с
Жоркой,
а тут раз, я его оставляю, неизвестно ради кого, и т. д.
Тут я и узнала, как много можно вынести, если есть цель, я бы тогда землю бы
Перевернула,
если понадобилось бы, чтоб мы были вместе. Спасибо Жорке, все перенес, правда и
угрозы были
и другая дрянь из него полезла, типа поиска компромата, но потом прошло, щас как
бы живем в одной квартире, мои с ним дружат, Дашка папу любит, меня тоже и
Антошу очень. Он такую музыку пишет, но это словами не описать, дар свой не
ценит, вернее не уделяет ему должного внимания, а талантлив безмерно.
Может, выберемся в Киев как нибудь с Дашей, Ксюша нас зовет, а  то размножается,
а я кроме Тимы и Стаси остальных детей только на фотках видела.
Не сердись на Галю, она хорошая, да и делить вам вроде нечего. Мне показалось, ты
к ней  неравнодушна, нехорошо о ней отозвалась, но "слова Павла о Петре больше говорят
о Павле".
Мы уже живем даже в другом веке.
Целую, будь счастлива тем, что имеешь, либо меняй жизнь
привет Генке обязательно и сыновьям
Если увидимся вместе, поверь, неловкого молчания не будет, и не бойся ничего
а скелеты в шкафу - чаще плод нашего воображения.
Юля
МОИ фотографии теперь можно увидеть тут: http://foto.mail.ru/list/dlyadoroti/



Юльк,я слон в посудной лавке. Случайно вгрузила тебе

какую-то хрень неосторожным нажатием не той клавиши. Удали ее на фиг, не
вскрывая. А на мои сопли не обращай внимания. Со мной бывает иногда. Как ты про
Светлану - вялотекущая шизофрения? Что-то вроде того и со мной.
А встречаться будем и звонить тебе буду, приезжая в Москву, всякий раз. Никуда мы
уже друг от друга не денемся, пока не докажем себе и друг дружке, что мы все-таки
классные!
--

Jul 06, 2005
наконец-то!!!

Генка сидел напротив и живо интересовался, о чем же мы с тобой
переписываемся. Прочла ему вслух твое письмо с приветами, с тайными
покусываниями (ты понимаешь, о чем я) и проч. и проч.
 Ты, Юлька, очень хороший человек и хороший и преданный друг. Второе в тебе
сильнее первого, поэтому тем, которые ты мне вернула, огрызаясь и защищая дорогое
тебе, касаться не хочу.
 Мы все корнями из прошлого, как ни уверяй себя в обратном. От него можно
отречься, его можно забыть и простить, но от него невозможно отделаться, только
ужиться и как-то избыть сегодняшним днем.
И именно твое письмо отбросило меня в прошлое. Письмо-провокация, как много
лет назад, - задеть, вызвать всплеск неконтролируемых эмоций тонкой игрой слов и
неявных намеков - унижений. Нам действительно нечего делить, но и нажить ничего
хорошего нового, похоже, уже не удастся. Со мной ты всегда в маске, всегда ждешь
нападения и, предупреждая его, нападаешь первая.
Я не хочу войны, и такой вот дружбы в постоянном ожидании нападения сзади не
хочу тоже.
Что ж, жаль, но и на этот раз не получилось снова.
Я проиграла...но я тебя все равно люблю. Прощай.



6 июля 2005
Ира, как ты заблуждаешься,
никаких тайных покусываний и никакой маски
просто мне действительно не хочется и не интересно
обсуждать и перетирать прошлое
другим живу, жаль, что ты этого понять никак не хочешь,
может оттого, что у тебя там все эмоции сосредоточенны
и лучшие воспоминания, в этом плане вы с Ольгой похожи
она до сих пор Ленинском бредит.
Думаю, напрасный труд, мне тебе не объяснить,
впрочем, как хочешь, так и думай
 Предупреждение мне пришло, чтоб не открывать
твой zip архив, вирус распространяется таким
образом новый, ты мне пришли эти фотки в rar

Юль, я не слала фотографий,

оно само сбросилось легким движением руки, когда строчила тебе письмо.
Говоря о прошлом, я говорила о другом - как бы крепко мы его ни забыли и как бы ни
открещивались от него, оно все равно исподволь делает нас такими, какие мы
сегодня. Никто не говорит, что это плохо, это просто есть и все, и Бог с ним, с
прошлым. Меня там тоже давно нет, как нет никакой ностальгии ни по Ленинску, ни по
людям, там встреченным. Ни тогда, ни сейчас я не залипала надолго на происходящем
со мной или вокруг меня, по большому счету, мне по фигу было хорошо или
плохо, главное, чтобы что-то было и в конце концов закончилось. А все эти
страсти - мордасти, которые происходили с нами, были скорее всего привычкой
играть, притянутой нами же в жизнь из нашего тщедушного "Резонанса".Мы просто
заигрались тогда.
Впрочем, я продолжаю играть и теперь, это забавляет. Привязаться ни эмоционально, ни
физически к "общечеловеческим ценностям"не получилось. Все происходит как бы само
собой - муж, дети, друзья, любимые.Но похвастать, что живу ими, не могу. Просто
живу, придумываю себе жизнь, если хочешь, обыгрываю ее, а после наблюдаю, что
получилось. Когда-полная лажа, а когда даже ничего получается.
Я научилась ценить одиночество, открытость, свое время, свою свободу.
Я знаю этому цену.
А прошлое-это просто груз, нелепо огромный, но небесполезный.
Пожалуй, достаточно...
ПОКА, ПРОФЕССОР!!!



Привет, Юльк!!!

Мне пришла ругательная фигня от провайдера, что я перенасытила память ящика ,и
за это он уничтожил принятое от тебя сообщение, оставив только твой адрес. Сижу
третий час, чищу память и матюкаюсь на себя, что не сделала этого своевременно.
Повтори попытку, пожалуйста, буду очень рада твоему письму независимо от его
настроения и содержания.
Большой привет всем, кого увидишь.
Видела на днях Галку, но только из окна машины- далеко, не докричишься. Соседка
говорила -собирается менять квартиру. Так, пока сижу в своей дыре, все подружки
расползутся - не найдешь потом.
А вообще, девчонки, хорошо, что вы вместе. Все-таки что-то в нашей дружбе было.
Иногда очень даже хорошо вспоминается.
Ладно! Пиши. Жду. ПОКА!!!


5 сентября 2005
Привет
Я тебе ролик с канских львов отправила
а он большой по обьему вот и не прошел
сегодня буду дома вечером повторю
щас на работе пока
занята очень и еще у Игоря день рождения
хочу поздравить. рыскаю по инету в поисках достойной открытки
пока целуююююю
Юля


6 сентября 2005,

Не-а, я живу в Киеве

А в Харьков сбегаю с друзьями потусоваться. Будешь ехать туда, набери меня,
может, вырвусь, если буду неподалеку.
У нас не страшно. А новости не читаю и не смотрю, может, потому и пребываю в
святой уверенности, что у нас все отлично.
А что, собственно, нужно - солнце светит, погода- песня, народ веселый, все друзья
на связи. Живи и радуйся!
Прокатились с семьей в Турцию. Пожарилась на солнышке. Сплин, депрессуха
растопились, пронырялась в Средиземном море. Вернулась наполненная впечатлениями
и желаниями. ВСЕ ОТЛИЧНО!!!
Нашел тебя Б*** или нет? Увидишь раньше меня, привет передавай.
Думаю махнуть в Москву при первой возможности. Не сидится в лоне семьи. Хочется
движняка. Да и многих благодаря инету нашла, переписка резвая, в гости зовут.
Так что, надеюсь, получится.
Сегодня подружка затащила к себе на занятия по йоге. Завязала меня узлом,
сказала, что все еще у меня в жизни получится.
Тем и живем.
Хочется еще на курсы французского пойти. Я тут нашла себе друга с видом на
жительство во Франции, надо каким-то образом попытаться соответствовать.
Ладно, Люлик-симпатюлик, буду закругляться. Ролик попробую сейчас посмотреть.
Пиши.
Галке будешь звонить, привет передавай.
ПОКА!!!
Ирка-притырка.



7 сентября 2005,

ВОт они прелести безработицы, куда хочу туды качу
А у меня все по графику
Правда, мне очень хочется пойти учиться в ОлеХаус
на наращивание ногтей. была там в качестве модели, так интересно, просто хочется
взять кисть и выкладывать акрил, намазывать гель интересанооо
Б*** не обозначился никак. а ты расскажи мне как он там воще, где живет, ты
его видела или тока по тел. беседовала, скока детей, носит ли парик или совсем
побрился
У меня на прошлой работе был дятька по имени Р-кий Владимир Павлович
так он был чем-то на него похож, мы с ним очень дружили, хохмач невозможный,
юрист, бывший криминальный эксперт, случаи из своей практики рассказывал просто
невероятные, сплошная расчлененка и людоедство
Я у него спрашиваю, а нормальные люди были
ну да, были, обычные убийцы, без фантазии.
А сейчас на прекрасное потянуло, бросил криминал, к живым потянуло.
Вот я тоже на прекрасное замахнулась, а еще Антон мой предлагает монтажником
высотником с ним поработать. Так надо еще компутерную програмку одну освоить. Он
сейчас снимает маленькие презентационные кины для разных крупных корпораций, вот
и мне предлагает с ним в компании, тоже хорошо, работаешь дома на компе, никуда
не бегаешь
Погоды у нас также распогодились и солнце засветило, мы как раз собрались на
выходные в Константиново, на Оку, поспим на сене, попьем молока, полюбуемся
природой, а она там невероятной красоты.
Пока, всем своим  привет
Юля.


Расчлененка-это впечатляет...


Друг Генки из Питера был намедни, все пытается из меня директора салона по
наращиванию ногтей сделать. Они с женой в Питере по этому делу, здесь филиал
хотят открыть с обучающими курсами. Противлюсь изо всех сил, а тебя послушала,
задумалась, может, зря так отбрыкиваюсь?
Б*** не видела, говорили по телефону. Мы его по инету вычислили, фотки его
видели- лысенький полностью, но такой же в остальном. Я так поняла, что он больше
в Москве теперь сидит, наверное, жизня семейная поднадоесть успела, так что
врядли больше одного ребенка наклепали- дочка у них с Надеждой была, кажется,
ровесница моей Катюхи, я когда беременная в 91-м в Питере была, его жена тоже
беременная ходила. Саня теперь какими-то инетовскими библиотеками
занимается, кажется. Очень хочется пообщаться. Он тогда такой хороший был, даже
мозгами своими не очень кичился, они-то у него есть, но быть дурой на его фоне,
как в Ленинске, не так-то приятственно.
Я обязательно приеду. Может, вместе его и выцепим? А?
Ходила сегодня к врачам- сдалась, наконец. Теперь под впечатлением. Завтра пойду
мозги свои светить- подозревают опухоль. Мрачно, но от этого еще больше жить
хочется. Успеть всех увидеть и все такое...
Ладно, фигня все! Еще неизвестно,что лучше- жить и коптить или сгореть быстро,
как спичка. ЗАБЫЛИ!!!
 Приеду, потому что хочется! Тебя хочется. И вообще всех-всех-всех.
Собираюсь на курсы интенсивного французского, так, что бы за два месяца обучили,
как красиво к французским мужчинкам приставать и чашечку кофе без посторонней
помощи попросить. А после рвануть опять в Париж, там тащево!
Может еще на какие-нибудь танцы походить успею, тоже для кайфа. Может книжку
допишу стремную, как жизнь свою драгоценную в унитаз спустила. Планов громадье-
лишь бы времени хватило.
Чтой-то я разнюнилась. Еще ничего не случилось, а мне уже грустляво как-то.
Ладно, пиши, не пропадай.
Мне все интересно. ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ!!!
Пока. Целую! Ирина.



8 сентября 2005, ОТВЕТ:

Думай про хорошее
как на Марсе не знаю, а там дальше точно жизнь есть
другая, но есть, копи знания там пригодятся, учи французский, там тоже иностранцев
полно
  наращивание безумно интересно, как прикладное творчество,
а наращивание + дизайн(рисунки, стразы, фольга, цветы нити) что только не
применяют перья ракушки, короче весь мусор можно задействовать
А ногтевая индустрия у вас сейчас развивается очень интенсивно
спрос есть, любят украинские дивчины ногти размером с Титаник, да еще с загибом,
у нас как то покороче делают, хотя когда приезжают из регионов -
там килограммы геля или акрила
Так что подумай, подом начнешь своих мастеров тренировать и на конкурсы двигать,
Дюссельдорф, Лас-Вегас, Монтевидео и так далее
Если учиться, самая лучшая школа на сегодня в ОлеХаус и мастеров в салон из этой
школы брать надо, остальные могут фуфло подсунуть, а эти мастера, обучившись там,
из геля акрила любого Буратино выпилят и на любом материале смогут работать. Там
при обучении гестапо действует, даже не хочешь - научат.
Хороший мастер в салоне получает у нас 1000 - 2000$  при стоимости наращивания
для клиента в среднем 120- 200$, а себестоимость одного наращивания едва ли
выходит за рамки 10-25$ даже при самых крутых материалах. Вот такая математика. А
как ты Б-кого в инете нашла, я что-то не догоняю, по поисковику али спец сайт
есть какой?
У нас бабское лето, наверное, проснулась, погоды просто очумительные, так и хочется
на волю, были с Дашкой недавно в Рамсторе, подарок для ее подружки искали,
спустили всю наличность, хорошо что мало было, накупили всякой дряни, поели
холодной пиццы в Сбарро, но договорились еще раз пойти, раньше моя девочка
ненавидела магазины и ходьбу по тряпки, и вот случилось впервые, перемерили все
что понравилось, и что не очень понравилось, перенюхали весь парфюм и подушились
в разных местах разным, когда вышли, уже забыли, где что брызгали и еще после
этого разврата предложила мне домой пройтись пешком по парку, это Дашка, которая
ненавидит ходьбу
Так что лето точно бабское
Пока, целую

Юля


У меня все отлично!

Просветили мозги, этим снимком машу теперь перед носом всех- НОРМАЛЬНАЯ!!! Но
страху натерпелась за эти последние три недели, пока подыхала от головных болей.
Списала все на черную магию- Мишкина женушка, видать, старается, он как-то
предупреждал, что серьезно балуется она подобными вещами. Ну да, Бог с ней!
Главное, что назло всем друзьям будем жить долго.
Совратишь ты меня на ноготочки. Сейчас пока хочу закончить с дизайном
интерьеров. Прошла весной общую подготовку, сейчас получила приглашение на
мастер-класс и все такое. Интересно тоже. Хочу дом свой достроить на
Харьковщине, там стены одни и масса идей по их облагораживанию. Хочется весь
свой бред в реальность обратить. Посмотрим, что получится.
В воскресенье рвану в Харьков на три-четыре дня, а чуть позже, где-то во второй
половине сентября-в Москву хочу. МОСКВУ ХОЧУ-У-У!!!
Б-кого нашла, кажись, по фамилии через рамблер ваш- давно это было. Он там
чуть ли не единственный, не то, что нас, З***ских- как собак нерезанных.
Я телефон тебе его не давала? Давай на всякий случай дам, а то он мальчик
скромный, может так и не сподобиться позвонить.
Уезжаю, поэтому могу на время выпасть из эфира. Но это совсем не значит ,что
разлюбила.
Пока! Пиши.
Целую.
Думаю, из Х. привезу какие-нибудь смешные новости. Надеюсь.
Ирка.




Но вот и славно,
слушай, у меня башка всю жизть болит, мне  никогда не приходило в больную голову
(каламбур)фитокарточку мозгов сделать, видать подозревала, шо их может тама и не
быть
А теперь подозреваю, шо ето гормональные штуки. После встречи с Антоном, когда у
нас все так бешенно закрутилось, я просто забыла что это такое - головная боль,
адреналинчик видать помог
ну еще что-то, я щас все уже как река течет спокойно, и я обратила внимание что
это бывает перед и во время больных дней, поэтому думаю что это гормоны
Вчера была на дне рождении с Антошей, как в анегдоте про американца
 -пятница, весь день пил с русскими, чуть не умер
 -суббота, лучше бы я умер вчера
Так и я, сегодня суббота, я на работе, башка разваливается, и мысль свербит,
лучше бы я умерла вчера.
Еле доехала, села в метро, проехала одну станцию, чувствую, вчерашний банкет
просится наружу, выскочила, отдышалась,поймала машину, в машине он слегка
(банкет) поутих, правда на повороте снова запросился, пришлось водителя
попросить притормозить, какая гадость, все, теперь никогда, НИКОДА, пить не
буду,
27-30 сентября в гостинном дворе будет выставка Мир Красоты, там будут фирмы
связанные с косметикой, парфюмерией, наращиванием, парихмахеры, если хочешь,
приезжай к этим дням, я тебе билет дам и не один, мы участвуем в этой выставке,
там будут мастер классы короче есто на что посмотреть, только если ты приедешь,
нужно будет либо встретиться числа 25-26, так как 26 мы уже заежаем на стенд и
далее все дни работы - это рабство полное, не выйти не отойти, так что ты от
меня будешь свободна, единственное, что могу тебе предложить, это билеты,
возможность оставит у нас на стенде верхнюю одежду, сумки, так как в гардероб
обычно очередь и ходить по выставке во всем обмундировании тяжело, ну и чай
кофе, даже на поболтать времени может не быть
Так что пока, цалую
Юля



Вернулась только что из Харькова, ненадолго правда. Надо было бы еще с недельку
побыть, на всех времени не хватило, да и врач у меня там зубной, долечиться надо
бы. Но из-за приезда родни Гениной пришлось срочно вернуться. Сейчас посажу их с
детьми- и недельки полторы сама себе хозяйка.
Поездка забавная получилась, все-таки там я себя чувствую свободнее, хотя Киев
нравится больше. Просто не обжилась еще. Мало мест, где могу потеряться. Год не
такой большой срок, чтобы освоиться, вот и чувствую себя здесь пока еще как
птичка в клетке.
Встретилась с учителем по вокалу - мы с детьми занимались у него пару лет,
странненький немножко мужичок, не от мира сего, но творит чудеса- заставляет
петь даже тех, кто и говорить не умеет. Привезла его на пару дней в Киев,
прокатились по друзьям, поорали арии из опер, заручились его обещанием приехать
сюда и распахать ниву из жаждущих открыть в себе таланты сокрытые. Вчера
благополучно разъехались. Честно говоря, слегка от этого непрерывного движняка
притомилась.
В Москву, если получится, приеду. Сообщу дня за три. Спасибо за приглашение.
Может и подружку прихвачу - она косметолог, если это та выставка, о которой и она
мне говорила, думаю, будет рада составить мне компанию. Сообщу, одним словом.
Инета у нас дома так и нет, приехала-побежала опять к мужу на работу проверять
почту. Страшно неудобно, одно утешение - работа в трех минутах от дома и никто за
спиной не стоит.
Ладно. Юльк. Я еще пока не собралась с мыслями, чувствую, не тот слог и никак не
соображу, что же в моей жизни в последние дни достойное твоего внимания было.
Поэтому пока.
Целую
Ирка



19 сентября 2005,
привет
у меня щас запарка страшнаяяя
поэтому совсем не пишу. тока совсем поздно
до почты руки доходят.
до сих пор на работе, все ухожу,  пока


30 сентября 2005
Приветик, солнышко!!!

Люлек, я сейчас в Харькове. Уже неделю прячусь от семейства. Просто кайф!!!
Правда, для отмазки зубы приходится лечить, но чего ради свободы не сделаешь. Даже
половины коренных лишишься.
Много не пишу, тому що за гроши. Приехать собираюсь где-то  21-23 октября.
раньше не получается.
Тогда и наговоримся.
 ПОКА!
И.

а я только с выставик еще не отплевались и в офисе коробки кругом. надо все
разобрать
устала НЕВЫНОСИМО, ночей не спала, уже ходила последние дни держась за стенки
с 10 до 8 вечера на ногах и уже связки сели от всех этих комментариев по мастер
классам
и бесед с покупателями
но сделала кучу снимков пришлю тебе по инету, дома посмотришь
пока
Ю.


 Olga Gudova30 декабря 2005

Поздравляю с наступающим Новым годом и Рождеством. Желаю удачи и здоровья. И вам
,и детям . Все остальное приложится.  У меня все по старому, только  Интернет
дома не работает, а на работе доступ только к почте.
Всего хорошего.
 Ольга.



С праздником.


Оленька, спасибо, что вспомнила о нас, грешных.
Желаю тебе не слишком скучно провести все предстоящие праздники.
Поздравляю, поздравляю, поздравляю!
Ирина.



Спасибо. Праздники провожу отлично, правда, сегодня работаю. 1-го ходили на
«Дневной дозор». Очень понравилось. Рекомендую. Снято просто здорово. И актеры
играют отлично. Давно не получала столько удовольствия от кино.
Всего.
Ольга.



Я хожу на все подряд. И детское, и взрослое. Только что вернулась с ночного
просмотра "Сломанные цветы" Джеремуша, может, фамилию и переврала. Известный
режиссер. Что-то типа интеллектуального кино. Тронута. Встреча с прошлым. И
всегда ли это надо. Задаёшься поневоле, когда сам в это влезешь. Встретилась со
старыми друзьями в Москве год назад, сейчас. Теперь у одного семья в
предразводном состоянии, другой в больнице с обширным инфарктом. Вот и думаю
теперь, разве этого хотела. Бред, конечно. А фильм ничего. А до "Дневного
дозора" просто не дошла пока. Праздники сильно напрягли многочисленными гостями.
Завтра встречаю еще пару. Послезавтра брат с семьей приезжает. Так что на личную
жизнь времени не остается. Одни обязанности. Но потихоньку живу. Даже пытаюсь
что-то пописывать об этом. Смешно получается. Но некоторым нравится. Пока о себе
не прочтут, наверное. Хотя я добрая, плохого не говорю ни оком. Только как есть.
 Ладно, Оленька. Пока-пока. Счастливо допраздновать оставшиеся дни. Привет при
случае Юльке. Что-то я никак не соберусь написать ей пылко и трепетно.
НЕКОГДАААА!!!!
Ирка.


Добрый день.
Ирина, я настолько не поняла твое письмо, что не смогла сразу ответить.
При чём тут состояние твоих друзей и твои желания раннего периода.
Ты что в юности загадывала, что больше всего на свете хочешь иметь здоровых и
семейных друзей? Я смею предположить, что загадывала ты все-таки на себя. Желать
кому-то другому чего бы то ни было, бессмысленно. Ты не можешь знать, что именно
ему нужно. Со своими бы потребностями и необходимостями разобраться бы. О фильме
" Сломанные цветы"  ничего не знаю, так что не могу предположить, что тебя
настроило на философский лад. Будет возможность, посмотрю . Тогда и поговорим.
Да у меня к тебе просьба. Мне вчера наконец починили компьютер. Теперь из дома
есть выход в Интернет. Но я напрочь забыла свой адрес. Я тебе его вроде давала.
Если -да, пришли пожалуйста.
Пока, Ольга.


 С "небольшим" опозданием отвечаю на твоё письмо.
  Уезжала почти на месяц из Киева отдыхать после новогодних праздников. В
Харькове хожу по гостям я, в Киеве- принимаю их у себя. Очень весело, но через
два месяца стали подгибаться ноги от усталости.
  Вчера Гена привез меня обратно. Опять дети, опять дом. Отдыха как и не было.
Возврат к будням. Тяжко.
  Адрес у меня только этот. Не поздновато я тебе его напоминаю?
  Привет Москве.
  Настраиваюсь на поездку летом.
  Пока.  Ирина.

-   Попыталась связаться с твоим почтовым ящиком, система ругнулась, что такого
уже нет.
   очевидно, прошло много времени со дня последнего посещения.

 Только что вернулась из добровольной ссылки из Х-ва. Отдыхала после новогодних
праздников от семьи и от многочисленных гостей. С удовольствием ходила по гостям
сама.

Теперь с трудом возвращаюсь к будням. С сопливыми носами, кипящими кастрюлями,
грязными полами и нестиранным бельем. О таком вот бабском счастье пытаюсь кропать
прозу, чтобы не завязнуть в быте по самую маковку.

 Что-нибудь веселенькое напишу как-нибудь после, когда разгребу месячные завалы-
последствия моего отсутствия дома.
 Пока-пока.
 Привет Москве и москвичам.
 ИРИНА.


Ирина , привет.
Ящика действительно давно уже нет. Новый адрес    guolga@list.ru .  Пожалуйста,
пишите на него. Наконец-то мне отремонтировали компьютер. Я думала, что
хватанула вирус ( племянник летом лазил по всем сайтам до которых хватило
фантазии дотянуться) , а оказалось неисправен крокодильчик который на проводе.
Крокодильчик поменяли, но ящик не сохранился и все адреса пропали. Теперь
занимаюсь восстановлением. В Москве объявился Александер Б-кий. Нашёл и
связался с Юлькой. Я пока его не видела ,но надежды не теряю. Говорят в
Интернете есть сайт на котором регистрируются все байконурские. Я его
самостоятельно не нашла . Нашла сайт на котором переписывается молодняк из тех
кто город покинул. Сплошные сопли и вопли о ностальгии. Стало немного легче, я
думала я одна такая, кто застрял мыслями в прошлом. Всё-таки Ленинск уникальный город, жаль,что Россия решила от него отказаться. Наверное, очень дорого. Написали в интере ,что
года через 3 город закроют. Примерно 3 тысячи человек вывезут в Россию.
Интересно, куда денут остальных, в числе который явно окажется мой брат.
Как там Харьков? Видела ли ты девчонок? Я такая свинина, так давно не звонила
Маринке с Машей. Обязательно на днях перезвоню.
Пока, время рабочее, надо уделить ему час.
До свидания. Привет Геннадию и Ксюше. Надеюсь, летом увидимся.
Ольга.




Информацию о ленинском
сайте можно получить, задав поисковой системе имя Ленинск.

www.leninsk.ru  кажется так вызывается этот сайт. Там есть "гостевая", где в
"космочате" наш народец тусуется в прямом эфире,
есть "наш клуб", где все желающие размещают свои анкеты. Очень многих нашла
именно таким образом. Потом новые лица появляться перестали, все больше
молоднячок, который родился, когда мы уже оттуда поуезжали, и я подостыла
малость. А так вообще ребята молодцы, переписываются, договариваются о встречах
в разных городах, удивительно, но даже встречаются.
  Маришку видела около двух месяцев назад. Заходила к ней в турагентство. Она
рассказывала, что Машка ушла из радиотехнического вуза, где довольно хорошо
училась, и поступила на режиссерский. Причем, без проблем. За девчонку
ухватились, пришли за ней на дом. И т.д., и т.п. Очень интересная девица
получилась, кстати. И кстати же, она ведь крестница наша с Генкой, так что
гордость распирает, что такие дети получаются без всяких особых забот со стороны
крестных. Одними молитвами, что называется.
  С Б-ким мы разговаривали по телефону еще год назад. Тоже нашла его через
поисковую систему по фамилии. Он какую-то инетовскую систему библиотек
организовал или что-то в этом роде. Мы долго ковырялись,ища подтверждения, что
это именно о нашем Б-ком речь, пока не наткнулись  на фотографию. Родное лицо!
Милая лысинка!! Начали писать на адреса этих библиотек, но он отозвался только
через полгода. Позвонил, расспрашивал. Рассказал, что большую часть времени
обитает в Москве. Договорились как-нибудь встретиться. Но так пока и не
срослось. Тогда и дали ему телефон Юльки. В надежде, что когда-нибудь
пересечемся все вместе.

  Ладно, Оленька. Поздно уже, пора спать семью укладывать.
  Пиши.
  Привет Юльке.
  Пока. Ирина.


Спасибо, нашла leninsk.ru  и даже  есть зарегистрированные знакомые.




21 ноября 2006,ЮЛЯ:
Привет, Иринка
как твои дела(вопросительный знак отсутствует по причине необнаружения оного на
клавиатуре)
этим летом я там не была, зато отгуляла на Дашкиной свадьбе (сестра Антона, моей
еще рановато замуж) в Днепропетровске, а сейчас уже ждем появления двоих
племянниц одномоментно, то есть сначала это были племянники, потом племяник и К,
потом племянница и К, а теперь якобы точно две девчонки, но что-то мне такое УЗИ
кажется не совсем точно , короче, кто родится тем и рады.
У меня на работе сейчас совсем завал, впрочем, у нас всегда там жисть по принципу
хватай мешки - вокзал отходит, а поэтому есть идея и нек. возможности уйти в
свое дело, но, что-то как подумаю, сколько сил понадобится, так может и не надо,
а Антоша у меня сейчас в в институте им. Вишневского лежит с острейшим
панкреатитом, вот до чего довела его нервная жизнь, сигареты, кофе, энергетики
весь день и на ночь обед и ужин я разрываюсь между работой и больницей, вся мыслями с Тошей. У него страшные боли, он дома терпел все это 10 дней, не хотел в больницу, да мы и не знали что с ним, обезболивающие совсем не помогали ни анальгин, ни спазган, ни кетанов,
баралгин и пр. пил пачками сейчас чуть легче, хотя уже целую неделю капельницы  и голод, кроме минеральной воды ничего, вот так проходят дни рожденья, в прошлом году было то же самое но не так сильно, он думал, что это сердце, а сейчас ясно что совсем другое. В общем не буду тебя загружать этим, пиши о себе о семье.
Дашка у меня настоящая скрипачка, такая классная девчонка, так она мне нравится,
это у нас взаимно, Катюшке привет, она тоже классная и Генке с мальчишками
твоими так же.
Ольга у нас теперь уже работает в новой сети отелей то ли британских то ли
немецких, точно не знаю, такая вся важная особа, но работает много и по выходным
по собственному почину, она же аккуратиска и максималистка-перфекционистка в
одном флаконе.
Целую, Дашка гонит с компа у неё игра в сети, хотя зрение уже -1,75

Юля




Набирала твой телефон...

- из Москвы. Да, сидела там почти неделю неприкаянно. Созвонились с Ш-вым,
Б-ким, уже и о месте встречи договорились, звонила тебе, думала, подтянешься,
ты о таможне, ладно, думаю, когда точнее договоримся, наберу тебя опять. И тут у
Ш-ва с сыном какая-то беда - то ли в аварию попал, то ли просто стукнул
кого-то. Так с дороги и свернул, всё сбилось, с Б-ким до последнего дня
прообщались по телефону. Встретиться так и не получилось. Буду ждать обещанного
ими с лета приезда к нам в Киев. Правда, Саша был на днях проездом, но не смог
со своего севшего телефона нас набрать. Говорит, прогулялся по Крещатику, понял,
что сюда стоит приехать не на два часа, как в это раз. На том и разошлись пока.

То, что ты пишешь про своего мальчика, к сожалению, очень частая беда. У меня
брат страдает тем же. Тоже на диете, на каких-то успокаивающих капельках.
Говорит, что врач сказал, что у него панкреатит на нервной почве. Так что
начиталась в свое время про это заболевание, у младшенького моего тоже такой
диагноз ставили в раннем младенчестве. Хорошего мало. Особенно опечалил тот
факт, что если уже забилось камнями, другого пути как удаление наши врачи не
знают. Правда, говорят, что половина населения уже живет так, с удаленным
желчным, и мол, ничего страшного нет в этом. Но почему-то - жадность природная
моя,наверное, - как-то очень не хочется ни с чем в себе расставаться.

Ездила в Москву прошвырнуться, отвлечься от своих разнообразно-депрессивных
мыслей и маниакально-жизнерадостных чувств, но как-то в этот раз получилось не
столь жизнерадостно как всегда. Буквально перед самой поездкой узнала, что
девочка, в гости к которой собиралась с лета, ушла из жизни. За три дня
сгруппироваться не успела. Всё равно приехала, встретилась с семьёй. Я хорошо
знала их с мужем раньше, ещё по Ленинску. Может и ты знаешь такого – Си-кова
Андрея? Просто он очень близок до сих пор с ребятами, которых вы с Галкой знали
уж точно – См-вы. Много про них рассказывал. Они теперь в Нижнем Новгороде.
Весьма преуспевающие мэны. Не буду вдаваться в подробности. Я о другом.
Просидели ночь. Проговорили. Осталось двое детей. Всё это довольно сложно. Уход
был добровольным. Её нет, а они с чувством вины остались. Объяснить, не задев,
не нарушив ничего, что это было её, а не их проблемой... Одним словом, пришлось
вывернуться наизнанку, показать то, что обычно стараюсь скрывать от всех.
Сбросила ему на комп свою "прозу": "Тут почти о том же, только я нашла способ
удержаться - пишу о невозможности жить, оказывается, можно и так". Мы с его
женой были очень похожи во многих ненормальных реакциях на жизнь. Нагрузила,
одним словом. Всю ночь с его дочкой 13-летней в обнимку на одной кровати
-"дочечка" - а сердце рвет знаешь как... А утром, мне уходить, а сынуля их, 4
годика ему, смотрит огромными синющими глазами  и тихо так: "Давайте вы у нас
будете жить"... Юлька, я чуть на месте не разрыдалась...
Сложно это всё. Влезаешь к людям в душу, получаешь такой заряд приятия и
благодарности, а потом не знаешь, что с этим делать. Вот, приехала, посмотрела
на своих, поняла, как же я их люблю их всех. И тех тоже люблю, и этих. Прям Мать
Тереза какая-то. Прихожу в себя.

Ладно, что-то перегруз пошел не по адресу. У тебя своих проблем хватает.
В Москву ближайшее время не выдвинусь. Всё труднее с каждым разом. Пообщаемся
при наличии времени так, по переписке. Теряться нельзя надолго, потом можно не
достучаться. Поэтому спасибо, что откликнулась письмом.

Ольге БОЛЬШУЩИЙ ПРИВЕТ! Она молодец, хотя мне и непонятно такое неудержимое
стремление приносить пользу человечеству своим одержимым трудом. Я
патологический лодырь и тунеядка, готовый грызть сухари лишь бы никто не
заставлял меня работать. Мечтать люблю. Ерунду всякую писать, рефлексировать
обожаю. А работать... Вы, девчонки, молодцы, что нашли себя. А может просто у
каждого своя дорога...

Всё, Юль, не буду больше отвлекать тебя. Не пропадай. Отписывайся изредка хоть
парой незначащих фраз. Чтоб знать, что ты живая, добрая и красивая... как
всегда.
Привет всей твоей семье.
Ирина.




28 ноября 2006,

Привет, Иринка, пишу с рабочего адреса, переадресовалось с моего, и я уж не
стала лезть в свою почту, думаю, ты не удалишь как спам, а поймешь что это я,
свои, дескать.
Очень я огорчилась по поводу Си-вой? очень знакомая фамилия, уж не
учитлся ли мой брат с ним в одном классе,  а См-ов Евгений и брат его
Сергей, так кажется, вот только сейчас поняла что это наши любови с Галкой,
а то до этого думала про Риту См-ву - одноклассницу свою.
А я с Сашей Б-ким списалась, да только так и не встретились, все мне было
некогда.
Тоше уже получше, ты слегка напутала, панкреатит  - это поджелудочная
железа, а не желчный пузырь с камнями, да вобщем, так все складывается, что
у Тоши и кисты уже нет и, я думаю, что совсем скоро выпишут и следа не
останется от болезни,  он у меня что-то вроде ангела, за него в небесной
канцелярии хлопочут, врачи сами диву даются, куда все подевалось, он не ел
совсем ничего, кроме воды с 12 ноября,  а вчера принесла ему кефирчик 0%,
медицина требует приема пищи. Правда, говорят,  что посидел бы еще денек
дома,и до свиданье, мог уже и на тот свет отправиться, после такого как-то
совсем иначе на жизнь смотрится.
Ты не грусти и не депрессуй, все будет хорошо, и приезжай, и звони, может и я
выберусь в Киев,
там Ксюша живет, она на телебачении по-прежнему религиозную пидорачу ведет,
в церковь ходит, Тошина официальная жена Аня поехала к ней, звонят оттуда и
говорят Тоше что идут в храм молиться о его здоровье, Тошка мне потом
говорит, что ему так и хотелось сказать: Молись тщательнее, дщерь моя, дабы
стать разведенной, а не вдовой. Они собрались разводиться 8 ноября, и тут
Тошка в больницу угодил. Когда там окажусь, в Киеве, обязательно вас
познакомлю с Ксюшей, хотя вы знакомы, не к тому, чтоб  тебя в стан
протестантов ввести,  а Ксюшка славный человек, светлый и теплый и Игореша,
муж ее такой же, и целая куча деток, еще такса есть у них.
Я побыла дома в понедельник, как же хорошо не работать, но я точно знаю, что
это будет длиться не долго, если бросить мне работу, через месяц уже на
стенку полезу, у меня источник дохода - моя работа и это тоже существенное
замечание, есть огромное желание освободить себя от обязаловки офисной, но
уже нет возможности вступать в свободное плаванье, надо содержать семью, папа
после операции домой вернулся, пол-года отсутствовал, говорит, тесно дома,
мало места, зато дома, я его утешаю: Папа, ты теперь свой шрам на груди
показывай и говори как Шариков, что пострадал на фронтах гражданской войны.
напиши мне подробнее о Си-ве, меня с ума сведет мысль о том кто это,
хотя ,если тебе больно думать об этом
Пока всем своим привет



Совсем кратко...

Си-в заканчивал школу в Кзыл-Орде. У нас только в МАИ учился. Жил с ребятами
См-ми в общаге в одной комнате, хотя был на пять лет их младше. Может,
оттуда фамилия знакомой кажется? Я дружила с его женой. Две сестрички Алла и
Лена пели в военном ансамбле при ДО, когда мы все там тусовались. Ну, не столько
пели, чтоб этим запомниться, насколько помню, дискотеки в ДО у нас не больно
котировались.
О Си-ве, пожалуй, всё. Фото не покажу - нет у меня их фотографий. Ленину
фотку выпросила у них, а его не стала. Захочется, приеду в гости. Он славный
парень, дети у него милые. А так вообще-то я к детям дышу очень ровно. Особенно
к чужим. Это я к предложению с Ксюшиными отпрысками подружиться. Мне своего
семейства хватает выше крыши. Детей нарожала, а материнский инстинкт так и не
проснулся.
А у Тоши твоего - ты его Ангел-Хранитель. Мужику повезло, что рядом такое сердце
с ним. Дай Бог, чтоб ценил. Да, могла перепутать с диагнозами. Про панкреатит не
понаслышке, такое ставили моему младшенькому, пять лет на диете бедолагу
держала, осложнение после мононуклеоза было. Ладно, не будем про болячки.
Б-кого тормошить надо, он очень замкнуто живет, общения избегает, по-моему,
просто комплексует слегка. Но очень милый, трогательно милый.

По-хорошему тебе завидую - есть дело, которое тебя по-настоящему увлекает. Я
многому учусь, но на практике пока ничего не применила. Злоупотребляю Гениным
великодушием, позволяющим не работать. Постоянно находится что-то новое,
привлекающее интерес и увлекающее с головой. Так, дилетантом и свободным
художником и качусь по жизни. Понимаю, возраст и всё такое, и надо определяться.
Но, может, такое моё "еврейское счастье" - быть свободной от необходимости
думать о куске хлеба насущного взамен на несвободу телесную. Иногда находит -
вырваться хочется. Могу же и сама себя прокормить. А поутихнет - возвращаюсь.
Себя-то прокормлю, а вот троих своих яхонтовых и бриллиантовых - вряд ли. А без
них вроде как скучно.

Это я о причине депрессии своей. Сороковник пришел вместе с
неудовлетворенностью - нереализованность. Вот уже борюсь с собой который год -
всё у меня классно, уговаривает одна половинка - семья, муж, жизнь ключом,
достаток грех жаловаться - всё необходимое есть, а другая половинка, та, что
глубже спрятана, подгрызает изнутри - "а сама-де ты из себя что представляешь,
мать?" Ну и так далее... Помнишь, ты ставила Курбатовой диагноз "вялотекущая
шизофрения", ну так, похоже, я тому же недугу подвержена. Самоедство называется.
Влюбляюсь, сразу все болезни душевные проходят. Расстаюсь - возвращаются.

Да, хотела ответить в двух словах, как всегда, превысила лимит.

Доучиваюсь на курсах риелтеров. Получила предложение работать. Предложение не
вдохновило, а вот предлагавший очень даже ничего. Всё у меня как всегда. Блеск в
глазах и неприкрытое приличиями тяготение к сильному полу. Ладно, надо принимать
себя такой, какая есть. Такую родили.

Всё, Лёлька, мне пора прощаться.
Только что пришли со спектакля Одесского театра, гастролирует с одним
единственным спектаклем. Несколько мужиков-металлургов решили научиться
стриптизу. Половина спектакля - полное фуфло. Вроде как они учатся всему. с
семьями ругаются, но зато хореография во втором действии! Из обычных мужиков с
животиками и лысинками такой сексапил сделали. Такое шоу получилось. В зале
творилось нечто. Женщины обкончались. Кабы не опешившие мужья рядом...

Всё. Спокойной ночи!
Ирина.



 Совсем кратко...и я тоже


Привет, Иринка
да боже упаси меня тебя сватать к Ксюхиным отпрыскам в няньки, просто
подумалось, что тебе как ищущему человеку интересно будет сие знакомство
да ладно, когда я там буду,
У нас все как-то славно устроилось, Антошку выписали, пока еще дома, но в
понедельник пойдет на работу, эта болезнь как-то просветление в мозгах выявила,
чему мы с ним очень рады, так как сошлись на том, что это рука Провидения.
Ирка, как я хочу посидеть дома, о, если бы какая-нибудь старушенция наследство
оставила,  я бы придумала, что с ним сделать,
беседа была с моим начальником, так хотела уволиться,  а он уговорил еще
остаться - потерпи, дескать, будет все хорошо, я как бы согласилась, понимая, что
где он еще такого работника найдет, без преувеличения, но потом как, представлю,
что опять туда же.
Народ с работы подстрекает свой салон открыть, взять дистрибут на новую линию у
Британцев наших Юнайтед бьюти, да как представлю, что месяца 3 без сна и отдыха
совраской бегать все оформлять и кредит брать, о нет, не хочу, были бы свои
деньги, другое дела, а чужими рисковать с моей гиперответственностью - это
верный "инфаркт микарда, вот такой рубец"
А ты бы пригляделась к этой отрасли красоты, если есть возможность, мне кажется,
у тебя получится свой такой домашний уютный салончик открыть - у вас
салонный бизнес по аналитике очень бурно развивается, к тому же ты рисуешь, есть
фантазия, пройти обучение в хорошей школе по нейл-дизайну и станешь просто
супервау, у вас очень дизайн любят, не в пример нашим московским - френч и все,
хотя сейчас тоже все больше народу в метро с дизайном оч. хорошим встречаю, я
хоть и работаю рядом с домом, а к Тошке через всю Москву с двумя пересадками
мотаюсь
У нас развесили повсюду рекламные щиты сигарет Кисс со слоганом "Он помнит твой
Kiss" - гимн педикам, интересно, у них по бывшим странам соцлагеря такая реклама
или только нам - гомики усих краев - гоп до кучи.
После больницы наш первый культурный выход был в кино "Казино Рояль", здорово
такие съемки и актер очень хороший.
У нас сейчас мюзикл "Мамма миа" - хит всей осени, очень хорошие отзывы в отличие
от предыдущих, так что в планах посетить, Дашка у меня АВВу очень любит
И как хорошо быть дома, о мамма миа, у меня Щасте такое до среды следующей
недели
Ладно, заканчиваю,
Тошка мой, вспоминая школьные годы, когда одноклассница по фамилии Некончук, читая
письмо Татьяны, оговорилась
вместо "кончаю - страшно перечесть" сказала "кончаю - страшно пересесть",
навсегда отучил говорить и писать "кончаю".


9 декабря 2006
Re[2]: Совсем кратко...и я тоже


А я думаю, куда ты пропала?
У меня в Харькове знакомая даже ведет школу дизайна по ногтям, у неё образование худпромовское, т.е. мастера высшего класса для примера перед глазами имею. Она практически всех харьковских выпестовала. Может, я и занялась бы чем-нибудь таким красивым и сердце радующим, но я ведь за годы безделья и праздности превратилась в философствующую себаритку. Меня теперь с этой точки только домкратом сдвинуть можно. Столько курсов позаканчивала, но вывела главное, что мне теперь никак не меньше кроме как на руководящий пост замахиваться, причем в мировом масштабе. Лень и амбиции росли пропорционально.
Ногти - это совсем не моё. И у себя не держу, и на других смотрю как на отдельно от человека существующее явление искусства. Пусть живет, но не греет. Я же проговаривалась тебе, что нашла себя в другом, всё, чего мне не хватает для счастливой жизни, я воплощаю в экстремальной прозе в духе Генри Миллера. Ну до него мне далеко, конечно, как и до печатания в крупных издательствах, но кайф от сопутствующего писательству драйва уже получаю. А остальное - обучение прочим жизненно важным наукам, так это, чтобы собеседников себе интересных найти для жизни.
Хотя о своем бизнесе задумывалась и не раз, но больше не в плане собственного трудоустройства, а были бы деньги, открыла бы что-то, набрала бы людей, пусть работают, денежку себе зарабатывают, а я бы возле них кормилась бы.

"Цените свою праздность", - провозглашал Шопенгауэр. Очень ценю. Хотя лишняя копейка и не помешала бы... Да, но кто тогда напишет бессмертное творение обо всех вас, моих любимых современниках. "Вкусивший радость творчества, ничем другим уже насытиться не сможет", - это уже Чехов. Ты же тоже творишь, так что понимаешь, о чем я.

Юлька, приезжай. С удовольствием бы освежилась в памяти твоей красавицы Ксюхи. Она, думаю, не сильно пострадала от времени и своих религиозных убеждений. Хотя... Вера вещь сложная.

Приезжай. На новогодние праздники наприглашала к себе кучу гостей. Ближе к Рождеству Гена собирается ехать к знакомому батюшке, надеюсь, что я тут без него развернусь во всю ширь своей астеничной комплекции.

Насчет кончаю - пересаживаюсь, замечательно! Какие продвинутые дети были. Я насчет "кончаю" узнала гораздо позже, после потери девственности. Боже, как давно это было...

Привет всем!
Ирина.




АААтвет

Привет,
я еще пропащая, в смысле не дома, не на работе, а в Царицыно у Антоши, наведываюсь
в инеткафе просмотреть почту, Дашке, сестре Антона 18 назначили кесарево, и она
мне все о коляске пишет, какую ей надо заказать, уже целую неделю мне эта
коляска покоя не дает, я ее нашла и мне кажется, что очень неудобная для
младенцев, но спорить с беременной женщиной накануне родов - нет уж.
Пришли мне свои литературные опыты, если посчитаешь возможным, хотя я и не
поклонница Миллера, но твои мне ближе, все же на родной почве произросло.
Я очень мало читаю в последние года два, просто нечего. Из последних ярких
открытий для меня лет 6 назад - Татьяна Толстая, случайно нашла дома маленький
журнал Аврора, который покупала в киоске, в Ленинске на улице Карла Маркса рядом
с магазином Продукты, а с обеих сторон Обувь М и Ж, еще там аптека была, а
недалеко парикмахерская и салон небывалой красоты, где нам с тобой, помнишь,
чистку лица сделали и мы огородами пробирались домой, Так вот, возвращаясь к
журналу - купила из-за стихов Рязанова к фильму Жестокий Романс, и совсем тогда
не обратила внимание на рассказ Толстой «Спи спокойно, сынок». И вот, нашла этот
журнал, который по непонятной мне причине мои родители привезли из Лисичанска,
хотя кучу нужной и хорошей литературы оставили там, ностальгия по прошлому так
остро пронзила сердце, вспомнила, где и как я его купила и так захотелось с
помощью журнала вернуться туда, села читать все подряд - перестройка, новая
жизнь, гласность, надежды, веяния и вдруг этот маленький рассказ, такой пронзительный, до слез, до мурашек по коже, так тонко
Вот с тех пор купила все, что издали у нас, к сожалению, сейчас она больше
ядовитые эссе пишет, но и там бывают перлы
А из последних  - неплохо Соловьев с его «Евангелие от Соловьева», обещал
продолжение, и очень мне понравился, просто очень Духless –«Повесть о ненастоящем
человеке» Сергея Минаева,
Хорошую литературу еще никто не отменял, но ее все меньше, поди, найди, так что
поле свободное - твори, у тебя получится
У Антоши есть очень большой друг на расстоянии, в смысле видятся редко, все
больше звонки, но Тоша его мнению доверяет, зовут его Андрей Дразнин, он
режиссер, в школе студии МХАТ преподает мастерство и режиссуру, и вот он с
женой, она русская, но из Австралии, обучала мастерству и сцен речи никому
неизвестную Николь Кидман, когда ее пригласили на роль в фильме «Бангкок
Хилтон», так вот они написали детективный роман под названием «Это преступление
никогда не будет раскрыто» уже неделю продолжается пытка искусством, не прогрессивный я человек не могу осилить это творение творческого союза под псевдонимами Андрей Буккер и Елена Непомнюкакая.
А что у вас издают интересного?
Сегодня последний день свободы от работы - я даже заболела, так не хочу на
работу. У шефа очень тяжелые финансовые проблемы, он приходит в офис и как
пеленой накрывает всех этим грузом, все с нетерпением ждут, когда он уйдет, а он
ждет, когда мы ему денег заработаем, и такая напасть - пока он в офисе - не идет
работа, не идут клиенты, он начинает злиться, его кредиторы одолевают, срочно
приезжай, деньги отдавай, орет как потерпевший, дурацкие распоряжения отдает,
ведет себя как законченный придурок - наблюдать это, так тягостно и жаль его,
весь больной на нервной почве, псориаз, дисбактериоз, а  только  уедет и все
отлично и народ приходит. Нет, уйду я оттуда, как на каторгу собираюсь каждый день туда,
все думаю, почему, и вот поняла, что из-за его психоза, вот такой я тонкай
человек, не могу видеть, как другие страдають, мать их за ногу.
Ладно, прощаюсь с тобой,  но не надолго
Юля.




-Толстую люблю. Умная, тонкая, по-доброму циничная. Порода во всем. Остального, что ты написала, не читала. У нас издают всякую чушь, чего и у вас достаточно. Настоящую литературу приходится выуживать.
Давать читать тебе страшно, разве что с условием, что воздержишься от комментариев. Я ничего не придумываю, пишу, как есть, поэтому для чужого мнения достаточно уязвима. Вот закончу, открещусь, тогда будет наплевать. Но прочесть можно. У меня есть почтовый ящик, открытый для своих, туда я сбрасываю по мере "начитывания" своё и ещё одной своей приятельницы, писательницы "со стажем". От комментариев её прозы воздержусь, потому что знаю её лично, и личное знание мешает восприятию. Что до моего, пишу без купюр и без особого желания нравиться кому бы то ни было. Прям не знаю... Стоит ли...
Ир.


-Я не такая страшная, не бойся меня и не злюка уже вовсе
спасибо за ссылку, прочту облизательно
щас на работе первый день после отпуска - он самый страшный это  первый день не
хочу читать в суете
до вечера
Ю.


- А я и не боюсь...

Это тебе кое-что может не понравиться. Ну, типа, кто старое помянет, того... .

Поэтому кратенький комментарий - это то, что мешает мне жить. Лучшего не нашла, как сливать в отхожие места. Интернет, говорят - большая яма, так что самое подходящее. И вообще, что-то есть в том, чтобы исповедаться на базарной площади. И посмотреть на себя - убоюсь или нет.
Не обижайся, если что-то коснется лично тебя. Говорю же - это то, что мешало мне жить. Где ещё не посквернословить в адрес всех своих "врагов" как не перед зеркалом. Потом вытереть стекло от ядовитой слюны, посмотреть на себя, и забыть всё. Выписалась - ушло напрочь.
Юлька, я тебя люблю. Помни это.
Пока!!!




- Привет, сегодня Тошкина сестра двойню родила
так что, бегу за коляской,
вот такое радостное событие у нас и в Днепропетровске,
а сегодня еще день рождение Валечки - это мама Даши и Антоши
всем привет
 
С уважением
Юлия Левинская.





Праздразвляю!!!


-С пополненьицем. Здоровья им и мамашке их, ох и тяжко ей придется, тут с одним потом целую пятилетку отоспаться не можешь! И всё-таки, дети это хорошо. Поэтому ещё раз поздравляем вас всех!
Будет время, пиши, дела делами, а жить тоже надо. На следующей неделе заканчиваю курсы риелтеров, пора думать, куда себя дальше пристраивать. Новый год решила никуда не ехать, наприглашала гостей к себе. Буду пьянствовать среди своих и непритязательных.
Пока, пока!
Целую.
И.






11 января.

Привет, Ириша,
все хотелось что-то важное и нужное написать, да, думаю, что все это не то
будет,
дальше тишина, как-то все меняется и слова кажутся бессмысленными и ненужными,
да ты и сама все понимаешь, и только догадываюсь, какая там внутренняя работа у
тебя происходит, чтоб дальше жить,
я вас очень-очень люблю и хочу, чтоб вы стали ближе и ценили и любили друг друга
сейчас, когда это так необходимо, а потом поздно, только сожаления
мы пришли в этот мир радовать друг друга, а все остальное уже так, по ходу
прости меня, если как-то не туда и не так,
я плачу и не могу остановиться

Юля


Нет, именно то, что нужно и очень точно...
Знаешь, в то мгновение, когда врачи мне сообщали эту страшную весть, в голове как-то очень спокойно и отстраненно прозвучало: "А ведь и об этом мне придется написать потом в своей книге".  Эта мысль - было первое, за что я уцепилась, чтобы не взвыть. Второе - это попытка найти то место в себе, в котором должна жить в человеке вера. Мне в тот миг так оглушительно захотелось ВЕРИТЬ, что если ЭТО произошло, значит, ТАК БЫЛО НАДО. А если надо, значит, сцепить зубы и принять происшедшее. ЭТО уже случилось. Я должна как-то выжить, чем-то жить дальше. И мне, слава Богу, ЕСТЬ чем жить.
Слёз не было. Сегодня первый день, когда я наконец выпустила жалость к себе наружу и разревелась в голос, а все эти две недели мне надо было держать всех своих в кулаке, чтобы мы все выжили.
Мы действительно стали ближе, многое друг в друге поняли. И, главное, почувствовали, что вера в нас всё-таки есть. Она не позволит жить в прошлом - там, где он был живым- и оплакивать себя, а заставит жить в настоящем и смотреть в будущее, потому что в будущем - надежда, что земной жизнью наша жизнь всё-таки не кончается. Очень хочется встретиться с любимыми ещё раз.

Спасибо, Юленька, что написала. Пожалуйста, не грусти. Серёжка мой был очень жизнерадостным и легким человечком, всех утешавшим и всех любившим. Я просто думаю о нём как об Ангеле, с которым нам посчастливилось прожить одиннадцать лет рядом, даже не подозревая об этом. Спасибо ему за эти одиннадцать лет Любви.
И плакать я о нём больше не буду. Мне только пережить несколько мучительных часов, когда я наконец соберусь с силами написать об этом. А написать надо. Ведь я не единственная, кто пережил такое. Может, кому это поможет...

Да, огромная внутренняя работа. Но, главное, ушла жившая во мне последние три года оглушительная пустота внутри. Я поняла, что просто обязана выжить и жить.

Всё, мой хороший.
Мы будем на сорок дней в Харькове - это 19 февраля, но соберемся чуть раньше, в преддверии выходных, потому что потом сразу уедем. Придут друзья, близкие. Ты давно гостила у Галины? Я как-то видела её маму, очень энергичная, несколько взвинченная и напряженная, но бодрая духом и телом. Подружку практически не встречала, за десять лет раз пять и то мельком, на улице. С мамой пообщались, страшилки про себя нарассказывали и разбежались без особого энтузиазма общаться дальше.

Обязательно встретимся как-нибудь. Мы ведь только половину жизни прожили и самую, наверное, легкую её половину, почти без потерь. Чем дальше, тем к большим испытаниям надо быть готовой. Людям, близким по духу, по внутреннему складу, надо держаться ближе друг к другу. Я поняла это в эти несколько дней. Друзья - это очень много: нестрашно любое испытание, потому что ты не остаёшься с ним один на один. В православии это называется красивым словом "соборность". Это когда всем миром.

Юлечка, буду прощаться.
Моя семья и я тоже остались прежними - жизнерадостными и легкими в общении. Слёзы и тоска в наш дом не пришли с уходом Серёжки. Пришло умиротворение, смирение, терпимость, жалость и бережное отношение друг к другу, наверное, это и есть Любовь. Он поделился с нами со всеми тем, что всегда жило в его сердечке.

Пока. Целую.
Ирина.























Тетрадь 30. 11 января. Серёжа. Выбор.
Сегодня уже 21 марта.
Не писала.
В дневник не писала ничего. Страшно было дать волю чувствам. Но и другое пугало – страшная бесчувственность, с первого мгновения, с первых страшных слов, произнесенных оперировавшим хирургом в ответ на мой вопрос: «Серёжи больше нет?» - «Да, Серёжа умер…»
Всё, что было после, уже из другого измерения, из другой реальности, в которую так и не поверила.
Он жив. Для меня он живой, но так далеко, что жизни не хватит добраться до него. А она, эта жизнь, кажется теперь такой бестолково длинной и лишенной всякой значимости. «Эмоциональная кома», кажется, так это называется.
Об этом писать не хочется.
Это надо изжить в себе.
Надо уйти от невозможной для дальнейшей жизни действительности.
Для этого надо посадить себя за стол и начать писать.
Я пытаюсь это сделать…


22 марта.
Вчера собрала по частям третью книгу. Осталась незавершенной десятая тетрадь. Ей место здесь. Поэтому придется собраться с духом и наброситься на стародавнее своё прошлое. Каким смешным и нелепым кажется всё сегодня. Эта моя любовь, эти страдания, эти вопли в пространство. Какая блажь эта моя любовь… И эта любовь убила моего сына… Я не справилась с ней, поставила её в один ряд с жизнью дорогого мне существа, металась, искала пути из тупика. И хладнокровно отправила ребёнка на тот свет. «Прости, солнышко, тебе нет места там, где мечется моя душа». Присмотрите, ангелы, за ним, пригрейте сироту. У меня нет сил жить той жизнью, в которую я себя упрятала. Ни мать, ни жена из меня не получились. Эгоцентрична, погружена в собственные переживания, совершенно не способная взять себя в руки и заставить жить земными ценностями – дом, семья, муж, дети, работа, наконец. Всё неважно, ничто не ценно, всё суета, бессмысленная и пустая, как пуста моя жизнь без любви.
Что искала, какое неземное чувство ждала от земного существа? Какой взаимности? Каких откровений? Пусто, пусто, пусто… Ни один не оправдал надежд и чаяний. Одно лишь предательство и трусость вокруг. И страх… Как много страха. Почему они все так боятся? Чего? Что страшного может быть на этой земле? Голод? Смерть? Пытки? Война? Как с этим всем вяжется потребность любить? Почему же все так боятся любить? Даже быть любимыми страшатся? Это так обременительно? Это к чему-то обязывает? Ты просто вбирай, пей большими глотками и становись лучше, светлее, сильнее, бесстрашней.
Не понимаю. НЕ ПОНИМАЮ!

«Послевкусие» - полное тоски и отчаяния стенание. Я не могла понять, откуда эта боль в груди, откуда ощущение стесненности и страшной тоски в душе. Я ничегошеньки не понимала. Рождество. Пытаюсь вывести себя из состояния эмоционального ступора. Одна. Гена с Серёжей в Обояни. Катя в Карпатах на отдыхе . Егор полностью погружён в в инетовское общение с друзьями. В комнате темно. Свет не включаю. Не хочется встречаться со своим отражением в зеркале. «Господи, помилуй меня, грешную», повторенное многократно, десятки, сотни раз. Да, вроде отпускает. Что же это со мной такое творится? Православное песнопение, переливы голосов с перезвонами колоколов. Погружаюсь в какую-то дрёму под звучащую в темноте музыку. Тоска отступает. Дышится легче. Стесненность в груди ослабла. Делаю несколько звонков друзьям. Я преступно пренебрегла дорогими мне людьми в новогоднюю ночь, не справившись с собой. Сегодня я исправлю эту ошибку. Кажется, с Божьей помощью я немного окрепла духом. Неужели личные неурядицы могут так вышибить меня из седла? И что за неурядицы? Чушь! У меня всё в порядке. Масса мужчин, если от их внимания так зависит моё эмоциональное благоденствие, добиваются моего расположения. Я легко заменю своего непрошибаемого «героя» на любого из них, более уступчивого. Неужели они значат для меня так много, что из-за этого я так страдаю? Какая ерунда. Ни один из них не способен оценить то, что есть во мне, полностью. Мне действительно придётся ваять себе памятник самой и вручную, не дождавшись признания своим достоинствам. Ну вот, вроде бы и развеселила себя. Ещё легче стало. В самом деле, чего я так убиваюсь. Пустое это всё…

Экспресс. Пытаюсь развлечь себя в дороге чтением. Отвлекаюсь на фильм. «Служебный роман». Мило. Наверное, я так же нелепа, как одна из героинь, цепляющаяся за прошлое чувство к недостойному её любви герою. Надо остепениться и мне тоже. Не те годы, когда безрассудство оправданно молодостью. Я немолода…
Мысли о предстоящей сыну операции гоню от себя прочь. Он позвонил, пожаловался, что побаливает низ живота. «Всё будет хорошо, малыш», - успокоила его, но слегка встревожилась. Операция. Страшно. Почему-то вспомнилась Федина мама. Неудачный наркоз, кома, халатность врачей, не оказавших вовремя необходимую помощь. Много лет женщина живёт прикованная к постели. Живёт? Нет, её нельзя назвать живой. «Убейте меня», - плачет она во время приступов жестоких судорог. Зубы, стёртые до самых дёсен. Никто не думал, что её жизнь после этой врачебной ошибки будет такой долгой и бессмысленной. Нет, только не это. Слишком серьёзное испытание для семьи. Выдержала бы я такое? Зачем я думаю об этом? Разве с моим ребёнком может приключиться что-то подобное? Нет, с моими детьми, пока я жива, не может произойти ничего плохого. Я знаю, я уверена в этом. Но почему-то вновь и вновь возвращаюсь мыслями к той далёкой и несчастной женщине. Нет, если вдруг такое… лучше смерть. О, Господи, да что же я думаю об этом так! Всё будет хорошо. Операция самая что ни на есть простая. Двадцать минут, и мой ребёнок будет навсегда избавлен от недуга. Правда, по телефону он поделился своими подозрениями, что кажется и с другой стороны у него появилась такая же маленькая горошинка. Надо будет не забыть сказать об этом хирургу при встрече. Как-то уж слишком спонтанно всё произошло…

«Мамочка, смотри, какой я сильный стал!» - Серёжка обнял меня за ноги и приподнял над полом. «Серёжка, не надо, я тяжёлая, надорвёшься!» - я, смеясь, вырываюсь из его объятий. «Что ты, мамочка, ты как пушинка. Я тебя так люблю. Я на руках тебя носить буду, когда вырасту». «Хорошо, хорошо. Не забыл бы об обещании».

Это тогда произошло? Когда могла вылезти эта грыжка?
Перед новогодними каникулами медосмотр в школе. Он приносит записку. Необходима консультация хирурга. Подозрение на паховую грыжу.
- Ген, будете в Харькове, созвонись с Женей, пусть посмотрит Серёжку.
Да, необходима операция. По-быстрому сдали анализы в платной поликлинике. Чтобы быстрее. Успеть всё необходимое сделать в течение каникул. Потом пару неделек подержу его дома. Или вообще посидим с ним в Харькове с дедушкой. Он так привязан к нашему харьковскому дому.
- Не дождался тебя Серёжка, - встретил меня, заболтавшуюся с подружкой, папа.
С поезда позвонила Лене. В этот день приезжали дети из Испании. Лена всю ночь в ожидании.
- Может, встретимся? – предложила я. – Попробую скрасить твоё одиночество собой.
- Конечно, - воодушевилась та и встретила меня на машине, избавив от необходимости спешить на последнюю электричку метро.
Мы проговорили два часа, так и не насытившись общением. «Ладно, я здесь, по всей видимости, надолго», - успокоила её, пообещав обязательно порадовать последними своими «творениями» в дополнение к рассказанному. Беззастенчиво претендую на её неувядающий интерес к моей личной жизни. Или к тому, что в связи с ней рождается в моей неутомимой голове? Как знать. Мне самой гораздо интереснее не то, что происходит со мной, а то, во что происходящее выливается на бумаге. Так мало рассуждающая в жизни, становлюсь почти что незнакомкой для себя самой, берясь за перо. Откуда это всё всплывает? Из каких глубин приходит? Микрокосмос реальности, порождающий собой макрокосмос мира невидимого, но данного в ощущение совершенно другим органам чувств. Органам души. Мыслью прикасаться к осязаемому плотью. Расширять ею внутреннее пространство до беспредельности. Разве есть что-то сравнимое с этим блаженством…

- Он ждал тебя, но не дождался – уснул. Знаешь, по-моему, он очень боится операции. Всё время говорит об этом.
- Всё будет хорошо, - успокоила я папу. – Иначе просто быть не может.
- Дай-то Бог…

Утром, едва открыв глаза, встречаюсь со взглядом малыша.
- Мамочка, я так соскучился.
- Иди ко мне.
Прижимаю к себе его худенькое тельце.
- Какой ты стал большой.
И как же ты становишься похож на папу. Как же я буду любить тебя, солнышко моё? Неприязнь к мужу, я боюсь, что она распространится на тебя, так похожего на него. Что за глупости в моей голове. Как можно не любить своего ребёнка? Я справлюсь с собой…
- Ты привезла ноутбук?
- Да, конечно, я же обещала.
- Можно я поиграю?
- Конечно, позавтракаем, и играй, сколько хочешь.
- Мамочка, можно я покажу тебе…
Он смело обнажает передо мной, святая непосредственность, беспокоящее его место.
- Видишь? Справа тоже появилось.
- Болит?
- Да, немного. Это плохо?
- Ничего страшного, Серёженька. Я скажу хирургу. Он же предупреждал, что с другой стороны рано или поздно появится, может, даже лучше, что сейчас. Сделают за один раз. Меньше мучений.
- Хоть бы… Я уже не могу, так хочется, чтобы поскорее всё закончилось.
- Боишься? Не бойся, всё будет хорошо…

С результатами анализов, кажется, всё у нас в порядке, противопоказаний к операции никаких нет, прихожу до начала обхода.
- Знаете, Женя, кажется, у сына с другой стороны тоже появилась припухлость.
- Я предупреждал, что это неминуемо. Беспокоит?
- Да. Они с мужем много времени провели в дороге. Похоже, Серёжу растрясло в машине. Жалуется на боли внизу живота.
Евгений задумчиво постучал кончиком ручки по столу.
- Я должен предупредить. Если действительно грыжа двусторонняя… придется делать сразу… В этом случае операция очень травматичная. Необходимо погружать в глубокий наркоз…
Я захлебнулась внезапным огромным глотком воздуха.
- Да вы не волнуйтесь, - поспешил он успокоить, видя мой испуг. – Всё будет хорошо. А сейчас…
Он заполнил какие-то бланки, задал несколько вопросов. Аллергия? Какие-то обезболивающие уколы у стоматолога? Зубы не рвали? Что-то было такое, но уже прошло больше полгода. Тогда всё в порядке. Видите, приходится ненужной писаниной заниматься сколько?
- Теперь спуститесь, пожалуйста, вниз, в приемную, оформите историю болезни. И, пожалуйста, завтра до операции принесите справку от участкового врача об эпидемокружении. От нас требуют.

Необходимые формальности соблюдены. Здесь сегодня мы больше не нужны. Участковая врач, даже не пришлось искать кого-то другого, - на месте.
- А я уже вас «выбыла» давным-давно. Какими судьбами?
Рассказываю вкратце нашу одиссею.
- Как же вы решились на этот переезд? Какими деньгами надо было поманить, чтобы вы согласились сунуться в самое пекло. Там же такая радиация. А, мамочка? Разве можно так пренебрегать своим и детей здоровьем? У меня сёстры в Киеве. Так ни одной здоровой. Уже все по операции на щитовидке сделали.
- Это было решение нашего папы. Мне этот переезд ничего хорошего не принес.
- А детки как?
Раиса Фёдоровна неизменно вела всех моих детей с пеленочного возраста.
- Старшие втянулись. Им Киев нравится. Друзья новые. Им легко. Серёжка долго не мог адаптироваться. Так и маялись с ним вдвоем. Сейчас уже вроде бы ничего, привыкли. Хотя…

- Мамочка, я так хотел бы остаться здесь, в Харькове.
Серёжка находит какие-то старые альбомы, рисунки, фотографии, игрушки. Несёт, показывает мне. Видишь, мамочка, помнишь? Мне так всё здесь дорого. Я ведь всё детство провел в этой квартире, вырос здесь. Мне здесь так хорошо. Я так хотел бы жить в Харькове. У меня столько друзей осталось. Я грустно соглашаюсь. Что-то происходит в моей душе. Ещё чуть-чуть и мне тоже станет очень тоскливо оттого, что надо возвращаться в дом, который так и не стал моим домом. В город, который так и не сделал меня счастливой. Тогда не было иного выхода, кроме как согласиться на переезд – Гена спасал семью от развала, взяв на себя груз ответственности за моё рассыпавшееся в нелюбви к нему сердце. Он был уверен в успехе. Заперев меня за семью замками, заменив собой весь мой разноцветный мир, в который я успела окунуться, он вынудит меня предпочесть его, верного, всем прелестям мира. И, может, так оно и случилось бы, не встреть я своего «героя». Ирония, гримаса судьбы – сбежать от одной несчастной привязанности, чтобы встретить что-то совершенно превосходящее по силе влечения на новом месте. Как же он не предусмотрел такую вероятность. Я так легко согласилась следовать за ним тогда, то чувство к Мишелю меня совсем не держало. «Спаси меня от него», - молила я мужа тогда. Я не хочу быть его. Это так больно и не нужно. И что теперь? Совершенно иное. Конечный пункт. Почему я не встретила тебя раньше? Мы ведь всё время ходили где-то рядом. Оказывались в одних и тех же городах. В одно и то же время. Зачем надо было встретиться сейчас, чтобы вся моя жизнь перевернулась с ног на голову? Теперь я хочу сбежать от тебя. Да, я сбегу от тебя и от него, мужа. Я сбегу от всех вас сюда, вместе со своим сыном.
- Серёженька, но ты же понимаешь, что если мы с тобой здесь останемся, наша семья поделится на две половинки?
- Мамочка, я даже согласен пожить с дедушкой. Вы же будете приезжать ко мне в гости?
- Я бы приезжала каждые выходные.
Я ещё не могу расстаться с тобой, Минотавр. Я готова оставить здесь своего сына, чтобы быть рядом с тобой, в ненавистном мне городе. Нет, я люблю этот город, потому что в нём живёшь ты. Что же я делаю, Господи! Неужели он для меня дороже моего сына?! Чудовище! Я – чудовище! Но я любящее чудовище… И всё-таки я могу попробовать остаться здесь с сыном. Я попробую…
- Серёженька, может и впрямь нам с тобой лучше пожить здесь. Я подумаю. После операции не поедем сразу. Надо, чтобы всё хорошо зажило, чтобы швы не разошлись.
Укрепляюсь в принятом решении. Да, что-то происходит во мне. Я ведь уже приняла решение раньше. Я ехала, надеясь, что решусь-таки подать заявление о разводе. Что меня держит? Только собственная нерешительность и страх. И то не страх оказаться в одиночестве, без мужа, а смешной страх казенных стен, где придется что-то писать, перед кем-то оправдываться, придумывать какие-то невероятные причины нежелания жить с этим человеком одной семьёй. Я просто не хочу больше с ним жить, потому что давно уже никаких чувств, кроме раздражения к нему не испытываю, потому что не люблю, потому что устала изображать благодетель, когда хочется крушить и сносить на своём пути всё. НЕ ЛЮБЛЮ! И всё. И больше – не хочу любить. По долгу, по обязанности, по принуждению, потому что так требует Писание. Если всё моё существо противится жизни с ним, почему я должна бесконечно давить себя. Почему? Во имя чего? Почему, любя Пьера, я люблю весь мир и ничего не прошу для себя. Почему, заставляя себя любить мужа, я весь этот мир начинаю ненавидеть за то, что он требует, чтобы я насиловала себя этой любовью. Так что из этих двух истина? Что приведет меня к небу? Не знаю, не знаю. Запуталась. Измотана выбором. Не могу выбрать. Мне не из чего выбирать. Только принять или отвергнуть. Я отвергаю. Мужа отвергаю. Остаётся выбор – сын и он. Какой страшный выбор… И они для меня равнозначны?
Надо уехать. Переселиться сюда и пожить так, как будто я уже разведена. В конце концов, я же не собираюсь разводом подталкивать любимого к немедленному принятию решения. Я вообще не собираюсь никого ни к чему подталкивать. Мне нужна свобода от всех. Сбросив одно ярмо, я не собираюсь навешивать на себя новое. Я должна разобраться в себе, в своих чувствах. Может, мне вообще лучше жить одной и ни от кого не зависеть. Жить своей внутренней силой, своими представлениями о том, какой должна быть моя жизнь, заниматься тем, что мне нравится, без оглядки на то, как мои занятия скажутся на репутации близких. Я ведь даже не могу опубликовать то, что написала, потому что это нанесет непоправимый урон имиджу семьи. И что, я должна ждать, пока все умрут? И жить на те жалкие гроши, которые мой муж считает достаточными для меня? Впрочем, даже этих жалких грошей я уже не вижу месяцами. Да, я готова бежать из этого рая куда глаза глядят. И без всяких маячков и указательных знаков. Исчезнуть, раствориться, спрятаться от них всех. Я возьму с собой только Серёжку. Моего верного, доброго Сержика. Он не предаст и никогда не разлюбит меня. Он единственный, кому я нужна и кто нужен мне. Всё, решено! Развод. И я остаюсь с ним здесь.
- Серёж, мы задержимся здесь ещё на лишнюю недельку. Пропустим школу, - не страшно, потом наверстаем. В конце концов! Ты же умничка у меня. Головка светлая. Всему научу.
Мне ведь теперь только тобой и придется заниматься. Слава Богу, определилась. Теперь только пережить завтрашний день…

23 марта. Продолжаю…

…Ещё много времени до вечера. Заехала к Елене Прекрасной. Жалуется на Федю.
- Мне страшно, Ир, он начал вести себя, как твой муж. Боюсь - рожу ребёнка, попаду в такую же ситуацию, что и ты. Своего заработка на содержание ребёнка не хватит. Он откладывает заработанные деньги, сокращая размер выдаваемой мне суммы. Мне уже сейчас едва хватает расплатиться за квартиру, ремонт, материалы для своей работы. Неужели они все такие? Что мне делать? Я не смогу так, как ты. Уже всерьёз задумываюсь, стоит ли рожать, если всё сведется к тому, что я буду целиком зависеть от него финансово. Я ведь не смогу так бегать по клиенткам, как сейчас, чтобы эту копейку заработать. Надо будет ребёнком заниматься.
- Не знаю, Лен, тебе решать. Возраст такой, что с детьми уже тянуть дальше нельзя. Потом захочешь, родить не сможешь, время будет упущено. А детей всё-таки не для мужика, для себя рожаем, чтоб на старости одной не остаться. Смотри. Федя не самый худший вариант. Далеко не самый худший. Много у тебя было таких?
- Да вообще никого путёвого. Потому и обидно. Неужели они все такие?
- Даже самые распрекрасные! Лен, им контроль над нами нужен. Уверенность в завтрашнем дне. Вот и подпитывают свою уверенность доступными средствами. У меня вообще впечатление, что только мало зарабатывающий мужчина легко расстается с деньгами. Потому что не представляет, как на такой мизер жена умудряется семью кормить. А чуть больше необходимого зарабатывать начинают, тут у них крышу и рвёт. Как же, думают, расстаться, это же я заработал. Ей хватит и того, что было раньше, а остальное – это уже моё! Одним словом, Ленусь, поменьше иллюзий на их счёт. Будет другой, будет то же самое. Или не зарабатывает, или зарабатывает, тогда уже своей природной женской смекалкой выманивай. На ребёнка, на хозяйство, там и на себя что-то останется.
- То-то и обидно, что я уже не могу себе позволить что-то купить. Поначалу-то он ни в чём мне не отказывал. Трать, любимая! Неужели любовь закончилась? Говорю ему: «Ты стал, как Ирин муж», - обижается, резко так ответил: «Я не Гена!»
- Он прав и не прав. Тенденция та же, посыл другой. Он тебя любит, Гена же экономил, потому что вообще меня никогда в расчёт не брал. Ни меня, ни мои потребности. Не любил изначально, потому не считал, что вообще что-то мне должен. Так, живёшь рядом, радуйся, что крыша над головой есть и я, такой весь из себя распрекрасный, честь тебе оказываю, мужем твоим числюсь. Ладно, Лен, больную тему подняли. Не хочется разводить дальше. Разведусь к такой-то матери, хоть ничем ему обязанной не буду себя чувствовать. А там выживу как-нибудь.
- Решила всё-таки?
- Решаюсь. Устала, сил моих больше нет. А ты не дури, Федя классный парень. Такими разбрасываться нельзя. И он действительно не Гена. А деньги откладывает, так не на проституток и друзей-алкашей, переезжать собирается к тебе, дело какое-то открывать. На голом месте мало что построишь. Он о завтрашнем вашем дне думает. А вещи себе ты и так купишь. Шиковать не получится, а на необходимое подожмёшься в одном в другом месте – подсобираешь и купишь, если захочешь. А детей рожай. Даже не думай. Иначе смысл совместной жизни теряется.
- У меня уже Катюха есть.
- Одной Катюхой по жизни не удержишься, да и Феде своего ребёнка иметь хочется.
- И останусь я одна, без мужа и с двумя детьми на руках. Ира! Я же в нищете погрязну!
- Так рассуждать, лучше вообще не жить. Ну что ты хочешь, чтобы тебе без всякого на то твоего старания гарантию на всю оставшуюся жизнь небеса дали? Не бывает так, девочка моя. Счастье выстрадать надо. Иначе ценить не будешь.
- У тебя Гена совсем другой стал, а ты всё равно из семьи рвёшься.
- Да, Лен, рвусь. Прошлые обиды забыть не получается. Хочу забыть, а не выходит. Прокол получился. Нелюбовь его давнюю и долгую простить не могу. Но у меня хоть детей полон дом. Есть для кого жить. Потому и говорю так – рожай и не думай. Мужик пришёл в твою жизнь и ушёл, а дети – это непреходящее, они и есть твоя настоящая жизнь. И чем их больше, тем она оправданнее. Я бы рожала и рожала, да видно небеса решили, что с меня и троих хватит.

По дороге домой заехала в близлежащий маркет. Надо кое-что подкупить. Носочки для малыша, полотенце, шампунь, бальзам, прочее. Не нагружала себя лишними вещами, уезжая из Киева, взяла лишь самое необходимое. Завтра даже не во что переодеться в больнице. Впрочем, футболку найду какую-нибудь и дома.
Не могу подобраться к полкам с шампунями – какая-то дама застыла, изучая этикетки, перегородив доступ остальным своей необъятной корзиной. Ольга?!
- Где бы мы ещё с тобой встретились! А я ещё думаю, надо бы к куме зайти.
- Ирина, дорогесенька!
Громко обмениваемся поцелуями и новостями и уже не расстаёмся.
- Ты давно здесь?
- Ночью приехала.
- По каким делам или папу проведать?
- Серёжке операцию собираемся делать.
Ольга неожиданно поменялась в лице:
- Какую операцию? Ты меня пугаешь.
- Да обычную операцию, Оленька, что ты так всполошилась.
Мы уже в моей машине. И без того избыточно эмоциональная подружка пугает меня ещё больше неожиданным воем:
- О-о-ой, Ирина, зачем же маленького под нож?! Ой страшно!!
- Оля, прекрати, что ты по живому как по покойнику воешь.
- Ой, не могу, Ир, жалко маленького, - слёзы заливают её перекошенное от плача лицо. Она пугает меня.
- Оля, да всё будет нормально, сколько мы уже с тобой этих операций своим мужикам переделали.
Я не понимаю её истерики, не могу принять этих слёз. К чему столько криков. Звонок Масяня. Отвлекаюсь на разговор. «Нет, я не в Киеве. В Харькове с малышом. Скоро приеду. Сделаем операцию и приеду. Да нет, ничего страшного, так, мальчишеские дела. Я скоро буду спецом по вашим интересным местам. Да, до встречи». Оля за время нашего с Масянем разговора немного успокоилась. Но глаза по-прежнему больные и мокрые от слёз.
- Как ты можешь так спокойно, - недоуменно спрашивает она. – Твоя же дитина.
- Оленька, я всё принимаю так, как оно происходит. Есть вещи, которые я не могу изменить или предотвратить, и это я тоже принимаю, значит, так надо.
- Но почему же именно сейчас? Может, можно подождать, перенести операцию.
- А смысл? Рано или поздно всё равно придется делать. Чем сегодня хуже завтра?
- О-о-о… - опять завыла Оля, - как Серёженьку жалко, маленький же совсем. О-о-о…
Отвлекаю её разговорами о другом. Она успокаивается. Мне не понятен её страх, но привычен. Она на всё реагирует именно так, словно конец света уже наступил. Но, может, именно поэтому я её и люблю? Непосредственность, эмоциональность, неравнодушие. И тонкая-тонкая плёночка кожи на душе. Почти прозрачная. Её сердце можно увидеть просто так, невооруженным взглядом – вся здесь, как на ладони…
- Ты позвони мне, когда всё закончится, - просит Оля.
- Обязательно, - обещаю я. – Думаю, часам к двенадцати, он уже отойдет от наркоза, позвоню сразу, как привезут в палату.

- Он очень боится, - встречает меня папа, - всё время спрашивает, как это будет, ни о чем другом говорить не может. Я уже не стал его от компьютера оттаскивать, так и проиграл весь день. Ладно, думаю, пусть хоть как-то отвлечется.
Уединяемся с ним в комнате. Рассказываю то, что услышала от хирурга. Операция будет сложнее, чем мы предполагали. Глубокий наркоз. Мне почему-то не по себе стало, когда врач сказал об этом. Но будем надеяться на лучшее. «А что нам ещё остается», - соглашается папа.

Утро наше началось очень рано. Серёжка проснулся, ещё не было пяти. Я встала, почувствовав на себе его взгляд. Мы много говорили с ним накануне вечером. «Мамочка, я буду что-то чувствовать?»
- Нет, малыш, ты ничего чувствовать не будешь. Ты просто заснешь и проснешься, когда уже всё закончится.
- И мне не будет больно?
- Чуть-чуть поболит, но это уже совсем не страшно. Может, уже на следующий день нас домой отпустят.
- Вот было бы здорово. А ты со мной будешь?
- Конечно. Я всё время буду рядом. Не переживай.
- Я буду спать? А ты ноутбук возьмёшь в больницу?
- Да. Обязательно. У нас будет отдельная палата, и мы сможем делать всё, что нам заблагорассудится.

Утро.
- Почему-то совсем не хочется спать, - Серёжка смотрит на меня умоляющим взглядом. – Можно я полежу с тобой?
Я обнимаю его и прижимаю к себе:
- Ничего не бойся, я с тобой.
Мы лежим и тихо разговариваем. Всё о том же, о предстоящей операции. Я понимаю, ему надо выговорить свой страх перед неведомым. Стараюсь не раздражаться в ответ на вновь и вновь задаваемые одни и те же вопросы. Ему страшно. Проникаюсь сочувствием к его страху, но не пропитываюсь им. Мне нельзя паниковать, я должна поддержать его, а не раскваситься в собственных страхах. Мне тоже страшно. Как любая нормальная мать, я очень переживаю за своего ребёнка, но гоню свои опасения прочь, чтобы не привлечь беду. Я должна думать только о хорошем. Он успокаивается. Мы встаем. Пора собираться. Меня предупредили, никакой еды, только полстакана сладкого чая до половины седьмого и то, если уж совсем невтерпеж. Навела чай себе. Он отхлебнул из моей чашки – что-то больше не хочется. Будешь знать все мои мысли, шучу я, допивая остальное. Завтракать тоже не стала. Я должна чувствовать то же, что чувствует мой ребёнок.
Всё собрано с вечера. Мы готовы ехать. Удачи, напутствует папа, позвони сразу же.
- Я пообещала себе, что брошу курить, если всё закончится хорошо, - бросаю через плечо малышу.
Он обрадовался.
- Давно бы так, я и папе говорил, что не надо уже курить, когда он у батюшки сигареты брал.
- Я их выбросила сегодня утром, когда брала машину из гаража. Так что брошу, обещаю тебе.

Едем по светлеющим улицам. Слякотно. Зима в этом году так и не наступила. Не было морозов, не было снега. Какая-то непонятная пора – предзимье или ранняя весна уже в январе. Мы быстро проскакиваем город. Больница на самой окраине. Приехали вовремя, даже чуточку раньше. Гардеробная ещё закрыта. Складываю вещи в пакеты, предусмотрительно взятые из дому. Обувь отдельно, курточки – в другой пакет. Тапочки. Поднимаемся по лестнице. Палата.
- Располагайтесь, - дежурная сестра оставляет нас одних. Застилаю постели. Здесь будет сын, красиво выстилаю его высокую кровать. Здесь прилягу я, ожидая его пробуждения, простынка и наволочка – я не собираюсь здесь задерживаться долго. Всё свободное время буду писать или читать, мне так мало времени остается на это дома, что просто преступно не воспользоваться вынужденным бездельем.
- А когда за мной придут?
- Сначала обход врачей, а часам к девяти, думаю, мы должны быть готовы.
- Скорей бы уже, так ждать тяжело…
Как тянется время. Томительно долго нет обхода. Понимаю, лучше не ждать вообще. Отвлекаю его грусть на разговор.

Почему я заговорила с ним об этом? Почему начала рассказывать о своей жизни вне семьи? О друзьях, с которыми провожу лучшие часы сегодняшней своей жизни. Так получилось, что лучшее у меня теперь не здесь, в кругу близких, а там, за порогом моего дома. Как это могло произойти? Огромная неудовлетворенность, комком застрявшая в горле. Я рассказываю ему о своих планах. Мне так хочется окунуть его в эту мою новую жизнь. И я знаю, что именно так и будет. Хватит ждать, что моими детьми начнет заниматься муж. Они нужны ему не больше сорной травы на огороде. Совершенное безучастие к их внутренней жизни, к их насущным потребностям. Как я могла допустить, чтобы случилось такое. Ему не-ин-те-рес-но заниматься ими. Подспудное недовольство этим прорывается в моих словах Серёжке: «Папа отстранился, но я обязательно наверстаю. И познакомлю тебя со своими новыми друзьями. Ты увидишь, сколько замечательных людей вокруг меня. Мы будем ходить с тобой в спортивный зал, в походы. А летом обязательно пойдем на яхте. Мы и Катю с Егором возьмём. Впрочем, и папу прихватим тоже». Воодушевляюсь перспективами лета и всей нашей дальнейшей жизни с Серёжкой. Действительно, почему я не сделала этого раньше? Почему в погоне за новыми ощущениями отодвинула в сторону главное – своего младшего ребёнка? Хотела «закрепиться на территории»? Меня с опаской и недоверием принимают в новых кругах, считая, что я преступно мало уделяю внимания собственной семье. Но они ведь не видят меня дома, не видят в кругу детей. Если бы я хоть чуточку приоткрыла завесу над этим, они бы поняли, что подобных мне матерей единицы. Я живу детьми, мой внутренний мир – это их достояние и старт для их собственной жизни. Я не воздвигаю неприступных стен в общении и не творю из себя идола. Я такая, как есть. И, может, именно тем, что не поставила крест на своих собственных устремлениях, желаниях, делаю их жизнь полнее. Им интересно со мной. Они не замыкаются в себе и не боятся делиться со мной сокровенными мыслями. Да, может, я недостаточно пылко и рьяно отношусь к каким-то бытовым вещам и обязанностям, исполняя походя то, чему другая посвящает всё свободное время. Моя жизнь это не бытовуха. Это – вторично. А жизнь – это полёт. И теперь мы будем летать и вместе с Серёжкой.
- Катя с Егором выросли, поэтому им интересней со своими собственными друзьями. А тебя я обязательно начну брать с собой. Ты не представляешь, каких интересных людей мне подбрасывает судьба. Хочешь, я расскажу тебе о них?
Он кивает и, увлекаемый моими рассказами о Пьере, Нике, Анисе и многих-многих других, я рассказываю всё и подробно обо всех - кто чем живёт, что кому довелось испытать и через что пройти, забывает на время о своих страхах. Глазки горят. Он вторит мне, фантазирует и мечтает, а я радуюсь, что наконец прорвала своё молчание. Меня так долго страшило то, что он не сможет принять мой разрыв с мужем, что так и не решусь рассказать ему об этом, поставить перед фактом и ранить в самое сердце? – его сердечко не выдержит. Он так хочет видеть нас вместе. Кажется, сейчас он готов принять мою жизнь отдельно от папиной. И я решаюсь… Нет, о том, что я люблю другого мужчину, не папу, я ему не скажу никогда. Пусть это будет для него просто моим восхищением доблестью и отвагой кого-то другого. А любовь… я выпишу её в книгу, дождусь, когда подрастет мой сын, а там… он поймёт и не осудит меня. Не осудил же его отец свою мать… вырос и всё понял. Вот и я подожду с этим откровением. Пока же…
- Серёженька, ты ни в коем случае не должен думать, что если мы с папой вдруг разъедемся под разные крыши, в этом какая-то твоя вина. Мне просто стало очень трудно договариваться с собой  принимать папу таким, каков он есть. Знаешь… - Внезапно понимаю, что или сейчас, или никогда, и решаюсь сказать ему об этом, - …ты очень много для нас с ним значишь. Наша семья держится вместе благодаря тебе. Ты появился у нас, когда мы с папой были на грани развода двенадцать лет назад. Ты родился, и семья опять стала одним целым. И все одиннадцать лет благодаря тому, что есть ты, мы вместе. Только благодаря тебе… Ты плачешь?
Его глазки набухли слезами. Он быстро запрокинул голову и сморгнул набежавшую влагу:
- Нет, ничего, мамочка.
- Не надо, Сереженька, ничего страшного в том, что мы разъедемся с папой, нет. У тебя всё равно будут мама и папа, просто жить они будут в разных домах.
Помолчала.
- А ведь твоему папе, когда его мама развелась с его отцом, тоже было одиннадцать лет, как тебе. Представляешь, как повторяются судьбы… Может, потому мне так тяжело с ним. Он просто не знает, каким должен быть папа, потому что рос без него.
Это я говорю себе. Отвожу взгляд от его покрасневших глаз. Он быстро справился с собой. Рассмеялся.
- Мамочка, я всегда смеюсь, когда мне страшно. Почему же так долго не идут врачи… Мам, а когда я буду под наркозом, я буду что-то чувствовать? Как это будет?
С койки напротив пересаживаюсь к нему на кровать. Хочется быть как можно ближе к жестоко раненому моими словами дорогому существу. Нашла время, ребёнку и так не по себе, а тут я со своей почти ампутацией себя из семьи.
- Не бойся, малыш. Ты ничего не будешь чувствовать… Когда тебя погрузят в наркоз, ты просто заснешь. Тело будет спать, а твою душу на время операции примут Ангелы…
- Ангелы?
- Да, они будут присматривать за ней всё то время, пока будет идти операция. Главное, ничего не бойся. Увидишь Свет, сразу иди к нему, там тебя будут ждать Ангелы. Они покажут тебе всю твою жизнь до и после. И твою, и нашу, и мою тоже. Там знают про нас всё. И что было, и что будет.
- А почему я этого не помню, мне ведь уже делали операции раньше.
- Эти воспоминания не нужны людям, и их вытирают из памяти по возвращении. Если человек живет правильно, знать о том, что будет, – лишнее. А если неправильно, ему могут оставить отрывочные воспоминания о парении над своим телом, о прохождении тоннеля, о свете. Чтобы человек понял, что там, за чертой, есть ещё одна жизнь, и она бесконечна. Но чтобы там быть счастливым, здесь надо жить правильно. Вот человеку и оставляют воспоминания, если он в чем-то не прав, чтобы исправился. А ты совсем маленький был тогда, какие грехи могли быть у тебя? Вот и не помнишь ничего. Да… ты многое узнаешь обо всех нас, встретившись с Ангелами… Люди часто, возвратившись, меняются, потому что что-то узнают главное для себя…
«Тебе придётся решать, хочешь ли ты жить в том, что откроется тебе»…
- И я тоже вернусь, мне ведь столько ещё всего хочется сделать. Я ни разу рыбу удочкой не ловил, а так хочется попробовать. В футбол хочу играть. На море хочу летом поехать. Мы ведь поедем?
- Обязательно.
- И на яхте… А мы будем в открытом море плавать? Так чтобы берегов не было видно?
- Я боюсь, чтоб без берегов. Я ведь плохо плаваю. На яхте обязательно… Так что ты обязательно вернешься.
«Или останешься Там, если решишь, что так будет лучше для тебя».

Наконец обход. Врачи обступили моего сына.
- Не стесняйся Серёжа, показывай смело, - подбадривает его Евгений, - здесь только врачи. Когда мы делали предыдущую операцию, мамочка? Вы довольны?
- Ещё бы! Красоту навели такую…
Поднимаясь с кушетки, Евгений в мою сторону понятное только нам обоим:
- Да, мамочка, всё как мы накануне с вами говорили. Зайдете ко мне после, поговорим… Лекарства по списку купили?
- Мне не давали список.
Недоумение в сторону дежурной сестры:
- Быстро, только ничего лишнего не пишите. Размер перчаток. У вас какой? – вопрос к анестезиологу. С ней мы познакомимся чуть позже. Высокая статная красавица. Легкую неприязнь и к её красоте, и к несколько высокомерному виду давлю в себе в зародыше. И всё равно остаётся какой-то неприятный осадок от её присутствия. Мне не по себе и тогда, когда она придет общаться с моим сыном перед самой операцией. Что-то и ей покажется подозрительным:
- Кажется у него температура. Вы не мерили?
- Не подумала как-то.
- Возьмите термометр у сестры…

- Мам, а если у меня будет температура, мне будут делать операцию?
- Нет, отправят домой.
- Хоть бы была температура. Мне так страшно.
- Не сейчас, так позже, всё равно придется делать. Женя говорит, что грыжа сама не проходит, а жить будет мешать.
- И в самом деле, пусть уже всё закончится. И забыть обо всём.

Мы опять в ожидании.
- Когда уже меня позовут… Так ждать надоело. Сделали бы какой-нибудь укол, чтобы я уже заснул и не ждал.
- Серёженька, да ты смотри, сколько мы с тобой сегодня говорим, когда так было последний раз? Больше двух часов общаемся. Сколько всего друг другу рассказали.
«Куда же ты спешишь, малыш, я, может, каждую минуточку эту с тобой потом вспоминать буду. Вдруг это последние наши с тобой минуточки…»

Пересохшие потрескавшиеся губки. Собираясь утром, прихватила пузырёк с елеем, когда-то была на поклонении чудотворной иконе, с тех самых пор. Мажу ему губы. Быстро рисую крестики, как это делает священник в храме – лоб, щеки, руки. «Так-то будет лучше». Какую-нибудь молитву прочесть – ничего не получается. Гоню от себя пугающие мысли и опасения. С моим ребёнком ничего не может случиться. НИЧЕГО! Пока я с ним, всё будет хорошо. А я с ним всегда…


11:00
- Ты готов, Сережа? – дежурная сестра. – Пойдем. Быстренько. В туалет и за мной.
Светлая футболочка вразлёт, ничего другого дома не нашлось, только этот балахончик, как саван.
Целую малыша в лобик, быстро перекрещиваю ему головку. Растрепанная белокурая головка. Отпускаю его из своих рук. Он целует меня в ответ так, как делает это всегда перед тем как уйти спать – в лоб, щеки, подбородок, губы, чтобы получился крестик. Легко подталкиваю его – всё, иди, не бойся. Он с облегчением вздыхает, наконец томительное ожидание закончилось. Бодро устремляется вслед удаляющейся сестре, догоняет её, оборачивается и ловит глазами мой жест – я опять перекрещиваю его. Радостно закивал: я увидел, мамочка, спасибо! И размашисто, почти пританцовывая на ходу, хоть и враскачку, как папа, но быстро и, словно в такт звучащей лишь для него мелодии, помахивая головой с развевающимися от ходьбы белыми, как лён, волосами, зашагал рядом с сестрой. В нём не было больше страха. Страшно стало мне, когда в голове отчетливо и просто прозвучало: «Я запомню его таким. Я вижу его живым в последний раз».
Прочь, страхи, прочь. Разве должна мать так думать, когда её сын лежит на операционном столе…

11:45
Уже должны бы заканчивать. Пытаюсь занять себя чтением. Спокойна, уравновешенна. Причин для волнения нет. Там Женя – надежней не придумаешь. Серёжка хотел поставить свои часы на секундомер, чтобы посмотреть потом, сколько длилась операция. Потом вдруг посерьёзнел и осекся – нет, не буду ставить, не хочу ничего знать об этом. И суеверно отстранил от себя часы.
Заглянула сестра:
- Не переживайте, мамочка, всё нормально. Вам нужно докупить ещё вот это…
Протягивает крохотный листочек бумаги с записью.
- Принесёте мне на пост. Не волнуйтесь, с вашим ребенком всё в порядке, скоро привезут.
Я и не думаю волноваться. Иначе и быть не может. Купила препарат, отдала сестре. Зашла в палату. Поправила постель. «Скоро привезут». Можно идти за ноутбуком? Пока Серёжка будет приходить в себя, займусь делом. Нет, дождусь его. Нехорошо, привезут ребенка, а палата пустая. Дождусь. Что же так долго?

12:00
За окном почти весенняя сырость. Нет, на осень не похоже. Светло, как-то по-особенному светло. И очень радостно. Скоро всё закончится, и для нас с Серёжкой начнется новая жизнь…
«Сейчас они зайдут и скажут, что Серёжи больше нет, что тогда?»
Что за бред… И всё-таки… Если бы вдруг такое… Я была бы готова к такому?… страшному…
Замираю в пустоте. Это страшно себе даже представить. Умер? Я тихо соберу вещи, тихо уйду из больницы и скроюсь в неизвестном направлении. У меня тогда останется только моя книга, которую я буду писать с остервенением. И куда я поеду? Загорск? Там меня приняли бы с радостью, сочувствием или пониманием. Там мне действительно удалось бы похоронить себя заживо… Я хочу собственной смерти? Я искала свободы от обязательств? - пока дети маленькие, не смела даже желать такого. Серёжи нет, обязательств – никаких. Старшие дети в такой мере, как он, во мне не нуждаются, они бы всё поняли, и мы  остались бы друзьями. Значит, он – единственный, кто не даёт мне жить своей жизнью? Помеха? Куда бы я поехала? Действительно в Загорск к Коту? Я лукавлю сама с собой, я бы наверняка поехала к нему, к своему Минотавру, и огорошила бы его известием, способным растопить сердце даже такого чудовища, как он. Он бы пожалел меня? Не знаю. Но я бы поставила его перед немедленным выбором – я свободна! Решайся! Или что другое препятствует нашему счастью?...
Какой бред в моей голове. Но как явственно я себе это представила. Представила и ужаснулась. Какие нелепые и страшные фантазии. Я готова расплатиться жизнью своего ребёнка за сомнительное счастье быть рабой чувства, выжирающего мою жизнь.
Слава Богу, мой сын в надежных руках и ничего подобного с нами не случится.
Что же будет дальше?
Мы вернемся к прежней жизни. Я вряд ли смогу изменить в себе что-то и буду по-прежнему метаться в поисках смысла и оправдания своей несчастной жизни. Буду гоняться за сиюминутными удовольствиями, стараясь ими «обогатить» своё литературное действо и житейское бытиё. И потихоньку развалю свой брак не только на страницах книги, но и в реальной жизни. Благополучно разрешившаяся операция, на время прекратившая мои брожения, останется в прошлом, я решу, что ничто и никто не вправе судить и останавливать меня, и ничего к лучшему у нас не изменится. Всё потихоньку рассыплется в прах. Чем такой «рай», как у меня, уж лучше – ничего…
А если что-то пойдет не так? Почему же его так долго не привозят?...


13:40
- Мамочка, вы забыли часики снять…
Толстая медсестра втиснулась в палату.
- Не переживайте, с вашим ребеночком всё в порядке, возьмите тут у меня часики его в кармане…
Из кармана вместе с часами Серёжки вытягиваю пятидесятигривенную бумажку.
- Что-то лишнее я у вас тут достала.
- Это не ваше.
- Знаю, кладу на место.
Её руки в резиновых перчатках так и остались висеть возле моего носа. Часы… Идут…
Всё в порядке, скоро привезут…

Что-то с анестезией? Реанимация? Поврежден головной мозг? Что они так долго? Я понимаю, что там всё происходит так, как оно должно происходить, но сколько можно держать меня в неведении…
Повреждение головного мозга?... Мой ребёнок, светлая умненькая головка, необыкновенная проницательность и мудрость не по годам и вдруг - «овощ»? Что останется от его мозга после такой долгой реанимации? Почему я решила, что реанимация? Но его так долго нет. Там что-то случилось непредвиденное. Я это чувствую! Но Женя рядом. Я знаю, Женя сделает всё и даже невозможное. Всё хорошо, там высококлассные врачи. С моим ребенком не может произойти ничего плохого. Это мой ребенок! Но если мозг поврежден… это слишком тяжёлое испытание для нашей семьи. Она рассыплется в прах. Это всё ляжет на мои плечи. Я выдержу. Я буду нести этот крест до конца, если это произойдет. Я даже буду рада, что все мои метания закончились так – служить одному ему… Но им-то всем это за что? Они-то в чём виноваты? Ведь все несчастья в свой дом приношу я!

14:15
- Ну, как чувствует себя наш тунеядец?
Уже не в силах совладать с собой и своими мыслями, позвонила Тане. «Не волнуйся, успокоила она меня. Просто операция очень долгая. Думай о хорошем», - «Танечка, я уже все варианты на себя примерила, и, знаешь, кажется, я уже готова принять любой из трёх исходов», - «Да что ты говоришь такое! Выбрось из головы!» - «Готова, Танечка. Уже больше трёх часов его нет. Всякое передумаешь. Подожди, кажется, это ко мне…»

- Вы нас с кем-то путаете, - останавливаю жизнерадостного незнакомого хирурга по пути к койке, - мой тунеядец ещё в операционном блоке.
- Да, действительно, я ошибся. Ну, удачи…
Уходит, перенабираю Танюшку по новой. И уже не отпускаю её, прерываясь лишь на звонки мужа и смски дочки. Все волнуются, третий час дня. Успокаиваю всех, а сама Тане – «я ко всему готова».
Да, ко всему готова…

14:40
- Пройдемте с нами…
- Танюш, всё, это уже за мной, я перезвоню…
Два высокого роста хирурга – один седой постарше, другой, в очках, молодой, пряча глаза, пропускают меня вперед. Сердце сжалось. Что-то не так. Я чувствовала. Сейчас мне скажут, что остановилось сердце, что была реанимация, что пострадал мозг, и теперь мой ребенок – калека. Только не это, Господи! Только не это. Сестры, мамочки в коридоре сопровождают сочувствующими взглядами нашу процессию. Кабинет. От сигаретного дыма сизый туман.
- Присаживайтесь, Ира.
Женя стоит, опершись на подоконник. Сажусь на предложенный им стул, почему-то отмечая какие-то черные пятна на желтой обивке. Что-то не так. Не томите, говорите уже что-нибудь. В упор сверлю взглядом силуэт Евгения в проеме окна. Окно настежь. Но дымовая завеса скрывает его лицо.
- Ирина… Произошло непредвиденное… Мы начали операцию… Всё проходило нормально… я закончил оперировать на одной стороне… переходил на другую… Вдруг внезапная остановка сердца… Все операции были остановлены… Мы занялись реанимацией… делали всё, что только могли… Реанимация… полтора часа… безуспешно…
Дальше выдавить из себя он уже не мог ни слова.
- Серёжи больше нет? – из бездны, в которую вдруг провалилась вся моя жизнь, как-то слишком спокойно произнесла я.
- Да… Серёжа… умер… мне очень жаль…
Я шумно вдохнула и выдохнула воздух… «Мне очень жаль…» - какая ничего не выражающая вязь слов… А что внутри… Умер мой сын… нет… умерла я... И это – мой первый совершенно не нужный мне вдох за порогом собственной смерти. Чем жить теперь?.. Книга… Господи, и мне об этом придется писать… Какой дикий пиар для моих бездарных и убогих попыток выразить себя в литературе… Сынуля, солнце моё, зачем мне теперь всё это, если это куплено такой ценой. Писать… Да… это будет моим спасением… я уйду с головой в свою прозу, и это не даст умереть тут же, следом. Мне в стольком нужно покаяться перед Богом, я это могу сделать только в своей книге… Господи, как же я теперь одинока… Заснуть и проснуться в другой реальности. Это не может быть правдой. Это немыслимо. Мой ребенок, мой любимый, мой самый дорогой человечек. Как он мог меня оставить. Заснуть и проснуться в той реальности, где он жив. Если бы я только могла поверить в это, поверить так, как верят в это другие. Что я увижу тебя. Обязательно увижу. Я просто не смогу прожить ни одного дня, если буду думать, что мы расстались с тобой навсегда. Вера, где ты?!... Господи, дай мне силы верить…
- Мы очень сожалеем… Поверьте мы сделали всё, что могли…
- Подождите!...
Решительным жестом руки обрываю речь седоватого хирурга. Говорить, я должна говорить, иначе боль станет невыносимой. Иначе я поверю не тому, что зарождается в моём сердце, а сухим словам, доносящимся снаружи. Сердце… Что-то горячее и огромное растеклось в моей груди, я опять шумно вдохнула и выдохнула воздух. Второй вдох дался немного легче… живу…
-…Подождите, дайте мне сказать. Можно? – Женя кивнул. Всё также замерев у окна немой скорбью.
- Я верующий человек, - запинаясь начала я, с каждым словом всё более укрепляясь в том, что говорю, - и к смерти отношусь как к естественному продолжению жизни. Иной жизни. У меня с сыном накануне операции произошел разговор… странный разговор… я исповедалась ему… Не знаю, почему это получилось. Но теперь понимаю, что не будь этого разговора, сейчас мне было бы намного тяжелее принять его смерть… понимаете?...
Растерянные взгляды, наверное, они ждали чего-то другого – крика, вопля, слёз. Нет, выплачусь в другом месте. У меня будет книга об этом. Я напишу обо всем и выплачусь там, на её страницах. Сейчас держаться. Не плакать. Говорить…
- …Он был для нашей семьи спасением. Когда он пришёл к нам, мы с мужем были на грани развода…
- Да, я знаю, - произнёс Женя глухо, - Саша мне немного рассказывал о вашей семье…
- Тогда мне проще говорить вам об этом, вы понимаете… Да, он пришел, когда нас почти ничего уже не держало вместе. И все одиннадцать лет, пока он был с нами, мы были вместе, потому что был он… Об этом я ему тоже сказала… Дело в том… Что последние три года… В общем, мы пришли к тому же… Ничего не получилось… Мы всё равно подошли к тому же, что было до его появления на свет. Мы поняли, что вместе нам не быть… И об этом тоже… Это тоже я ему сказала… Знаете, наверное… Он ещё спросил, что будет с ним, когда он заснет. Я ответила, что его душу примут Ангелы… а он узнает о нас больше, чем мы знаем о себе здесь, живя на земле… Остановка сердца?… Наверное, он что-то увидел там… Что-то, что заставило его сделать выбор. Он просто ушёл, понимаете? Просто ушёл… Мне надо осознать, почему он это сделал. Ведь это его выбор…
- Давайте мы сейчас сделаем вам укол, вам надо отдохнуть.
- Укол? – я поёжилась. – Вы хотите выключить меня? Прошу вас, не делайте этого.
- Вы просто отдохнете, поспите…
- А потом проснусь и попаду в реальность, которую просто не смогу переварить? Пожалуйста, не делайте этого, прошу вас.
- Вам будет легче…
- Я нормально себя чувствую, и прекрасно осознаю то, что произошло. Но мне надо понять, почему он так поступил. Понимаете, он для меня ещё живой, он где-то здесь, рядом, и я хочу разобраться. Поговорить с ним так, как если бы он мог мне ответить. И можно?... – я направила вопрос почему-то ему, седому, - можно я не буду просить вас показать мне его? Это, наверное, неправильно и не принято у вас, но я хочу, чтобы он для меня оставался живым ещё какое-то время…
- И всё-таки мы посоветовали бы вам отдохнуть.
- Я не устала! Пожалуйста, - взмолилась я, - не отключайте меня! Я справлюсь. Если это уж так необходимо, если я почувствую, что дальше никак, я сама попрошу вас сделать мне этот ваш укол. Прошу вас!
- Хорошо. Сестры будут навещать вас, а вы подумайте, кому сообщить.
- Пока не говорите никому. Мужу не говорите.
- Я должен позвонить Саше. Ему я обязан сказать, - потерянно произнес Женя.
- Тогда пусть Саша позвонит Гене. Нет! Подождите, я сама всё сделаю.
- Мы проведем расследование, произведем вскрытие, чтобы понять…
- Бога ради, пощадите меня от этих подробностей. Можно без вскрытия? Я понимаю… Если это необходимо для вас… Мне ничего не нужно. Я не буду требовать никаких расследований. Я знаю, вы сделали всё возможное…
- Мы поднимем все сертификаты, всех компонентов наркоза… Понимаете, это такое…
- Да, это не должно повториться. Делайте всё, что считаете нужным, только пощадите меня от подробностей…
- Как вы решите с телом ребенка, когда забирать?
- Женя, прошу вас, это решите с  Сашей. Пусть он займется всем этим. Я не могу в это погружаться… Можно я закурю?
- Да, конечно, - Женя пододвинул ко мне пачку.
- Обещала сыну бросить курить, если всё закончится хорошо… Закончилось…
Затянулась…
- …Спасибо…
- Ира, он не дал мне ни одного шанса… Сердце не сделало ни одного удара…
- Женя, он просто ушёл… не раздумывая…
Да, теперь с этим всем жить. Страх. Как я понесу это всё теперь туда – в ту жизнь, в которой меня, Жени, моего Сержика уже нет. Мы переступили черту. Соприкоснулись с Вечностью. Мы уже здесь, по эту сторону тёмной реки, все остальные ещё там, в неведении и ожидании благополучного исхода. И вот я должна перекинуть через её поток зыбкий мост из утешающих слов и вернуться обратно, чтобы принести эту страшную весть всем им. И заставить поверить в то, во что только что заставила поверить себя – СМЕРТИ НЕТ! Есть только расставание длиною в жизнь. Дай мне силы, Господи!

Ты дал мне силы принять уготовленное тобой. Не может быть, чтобы Ты не знал, что это свершится. Ты хотел наказать меня, Господи? Ты добр, Ты не наказываешь. Но Ты забрал у меня моего сына, чтобы я что-то поняла. Или Ты освободил меня от ноши, которую я дальше не в силах нести в одиночестве?
Всё это будет долгими часами, днями, неделями, месяцами осмысливаться мною. Я так и не отвечу ни на один из своих вопросов. Но я буду задавать их Тебе, Господи. Я буду говорить теперь только с Тобой. Потому что мой сын не оставил мне другого выхода, кроме как желать тех же Небес, на которые Ты взял его к Себе. Я металась между Раем и адом, всё чаще устремляясь фантазиями в необъятность бездны. Мой сын, теперь уже Твой, остановил этот безумный маятник в моей душе, задав ему единственное направление – Рай и только Рай. Я хочу к нему. Я сделаю свою жизнь Восхождением. Настолько, насколько успею. Я знаю теперь, где моё место. Моё место – там, где он. И это место надо заслужить…
Теперь же…
…Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить всё, что принесет мне наступающий день. Дай мне всецело предаться воле Твоей святой… теперь я должна понять для себя другое… Стоила ли такой жертвы моя земная любовь к моему герою… Я всё ещё цепляюсь за земную жизнь. Всё ещё не могу поверить, что она для меня кончена…

Да, написать и об этом.
О своем ему звонке. О своей надежде, что хотя бы какая-то искра жалости вспыхнет в его душе. Да, я ждала пусть не мгновенного его решения ехать «спасать» меня, но хотя бы чувства сострадания… Наверное, оно было… Но больше чувствовался страх, что теперь это и его беда тоже. Невольный виновник того, что произошло с моим сыном… Так видела я тогда. Так это видится мне и теперь, и своей вины я не умаляю. Я вызвала к жизни силы, разрушившие мой мир. Я отправила своего сына на тот свет, потому что хотела счастья для себя. Земного убогого счастья с любимым. И сын был этому помехой. Какое страшное признание. Но это так. Именно с этим камнем я иду и иду к исповедальному столику в храмах. Я убила своего ребёнка. Хладнокровно отправила его туда, где ему будет лучше, чем рядом со мной на земле. Разве кто-то может отпустить мне этот грех? Никто. Пока я сама себе его не отпущу…
Страх. Да, он испугался, что я брошу всех и приеду к нему. И уже не я сама, а он будет нести ответственность за жизнь моих детей без меня. Он не имел права позволить мне сдаться, обезуметь от горя или стать слабой. И он отрёкся от меня.
- Я хочу, чтобы ты поняла, Ира, - лезвием по открытой ране провел он, - у тебя своя личная жизнь, у меня своя. А помочь? Я всегда буду готов помочь тебе, если нужно…
…Мне не нужна твоя помощь, мой Герой… Я стою у окна и слушаю, как ты убиваешь во мне последнюю надежду. Внутри пустота и внезапное протрезвление. Он не любил меня ни одной секунды, пока я разносила в клочья свою жизнь. И моя любовь была ему в тягость, потому что нечем было на неё ответить. Ну, что ж… В конце концов… слава Богу, жизнь не бесконечна. Но как же она утомительно длинна. Мне чем-то придется её заполнить… Дом… Мы купили участок… Я займусь строительством дома… Дети. Да, у меня осталось двое детей, которых надо поднять на ноги… Муж… Он не справится без меня со всем этим.
- Да, я слушаю тебя…
В. что-то говорит банальное о том, что я должна быть с семьёй в эту трудную минуту.
- У меня нет семьи, - как-то вяло возражаю я. Как же я жалка в этом вымаливании  жалости к себе. Он меня не любит. Как всё просто. Почему я не знала об этом раньше, какими иллюзиями кормила своё воображение. Скажи он об этом прямо сразу, или хотя бы несколькими часами раньше, я ни за что не отпустила бы от себя своего сына. Как это всё просто. Не любит… А разве он говорил когда-нибудь что-то иное? Я сама выдумала всё, чтобы разукрасить свою книгу придуманными чувствами. Он никогда не обнадёживал меня. Я просто ловила его взгляд и трактовала его так, как этого хотелось мне.
- Ты слышишь меня, Ира? – не понимая моего молчания, спрашивает вновь и вновь он,  четко и размеренно надиктовывая мне руководство к дальнейшим моим действиям в этой ничего уже для меня не значащей жизни.
- Да, я тебя слышу…
Я соглашаюсь с ним, не пропускаю ни одного его слова, но не этих слов я ждала. Слёз нет. Я совершенно спокойна. Наверное, надо было, чтобы у меня одновременно забрали всё то, чем я жила последние годы, чтобы я обрела наконец это спокойствие. Как всё просто. Надо было всё потерять, чтобы в душе наступил мир, и пришло смирение. Врачи боялись, что я наглотаюсь таблеток или выброшусь из окна. Смешно. Они не представляют себе, как легко мне теперь умереть и без этих радикальных мер. Я просто уйду, когда завершу начатую книгу. А она у меня теперь обязательно будет… и ещё интереснее. Ведь теперь в ней мой герой наконец заговорил и проявил себя. А я такая мужественная и сильная пережила и эту потерю.
Как же я благодарна тебе, Минотавр. Ты сделал меня такой сильной. Ты лишил меня всего, что я имела. Ты разбил мне сердце и отнял мою любовь у моего сына. Не знаю, что останется у меня от моей любви к тебе. Сегодня я просто тебе очень благодарна. Ты не воспользовался моей слабостью. Ты отверг меня в трудный час. Отрекся от всего, что я взращивала в тебе. Я никогда не прокляну тебя за это. Наверное, ты всё сделал правильно. Даже представить себе не можешь, как же единственно верно повел себя. Твоё отречение – добило меня, но спасло от жалости к самой себе и, главное, не дало скатиться в безумие…
- Ты всё поняла?
- Да, я всё поняла. Спасибо тебе.
- Держись. Ты нужна своей семье.
- Да, я знаю…
Я действительно очень нужна своей семье. Только я знаю, как спасти их от падения в бездну ужаса и отчаяния. Я, потерявшая всё, смогу протянуть им руку и одним движением крыльев вознести на небо. Туда, где мы все встретимся когда-нибудь. И даже тебе я помогу. Ты не догадываешься, но так оно будет, я вознесу и тебя своими молитвами и Любовью, которая со временем воскреснет в моём сердце. Потому что я не смогу тебя не любить. Потому что что-то чудесное происходит со мной в эти минуты. Наверное, так открывается сердце и его переполняет неизъяснимое по силе чувство. Господи, как же я люблю их всех. Всех этих перепуганных людей, копошащихся в обыденности в сомнениях и неведении. Они почти ничего не знают о том чудесном избавлении, которое ждёт их по окончании пути земного. А я чувствую, настоящая жизнь будет Там, за горизонтом наших надежд. И какая разница, сколько ещё придется всего перетерпеть в этой жизни. Она есть, эта жизнь, чтобы как можно больше душ движимых Любовью перенеслось Туда. Я теперь знаю это. И мне очень легко…

- Нет, Ира, нет!!! Зачем ты такое говоришь?! Это неправда! Это не может быть правдой…Ты шутишь!.. Зачем ты так жестоко шутишь… Ира… скажи… зачем ты так жестоко со мной…
- Гена, Серёжа умер. Это… не шутка.
- Ты что-то не поняла. Я позвоню Жене. Ты обманываешь меня. Ира…
Муж рыдал и бился, а я наконец осознала ужас происшедшего. Теперь это не было больше только моим горем. Теперь это стало болью для всех остальных.

Принять это не смог никто.
Серёжки больше нет.
В это невозможно поверить…














Тетрадь 31. Многоточие жизни.

6 апреля 2007 г.
«Стаканчик сока за твоё здоровье. С годовщиной знакомства, Минотавр. Всех благ;»
Маленький переполох в твоё болотце, мой Герой. Я всё ещё жива, хотя и пытаюсь приговорить себя к обратному.
И твой ответный звонок. Милый, слегка растерянный, но игривый голос: «Так что, будем праздновать?» - «Чуть позже, когда вернусь, я уже в другом городе», - «Я только сейчас обнаружил твоё сообщение. Что ты смеёшься?» - «Я не смеюсь, я радуюсь. Так неожиданно. Ладно, приеду, наберу тебя, встретимся», - «Хорошо. До связи», - «Пока». Вселенная украсилась разноцветными шариками, цветами и выпустила залп фейерверка. Вот только решимости встретиться по приезде я так и не наберусь. Как всегда…



11 апреля 2007 г.

Сейчас…
Шагающий по экрану динозаврик… Серёжкино напоследок: «Это я тебе установил, мамочка, нравится?» Комок сентиментальных слёз, застрявший в горле. Я не хочу плакать. И писать об этом не хочу тоже. Возвращаюсь, чтобы избыть, чтобы не болело при возвращении. Писать же о другом. Жизнь вернулась. Парадоксально не вписывающаяся в меня жизнь опять топчется по мне, внушая, что она и есть главное, о чём надо кричать во все разодранное слезами горло. Поэтому выплакаться и убрать со стола. Засунуть в самую глубь себя. Замкнуть все запоры и спрятать ключи от стороннего взгляда. Это теперь только моё…

Тогда…
Бессовестно присваиваю себе право единоличного горя, чтобы страдать в одиночку. Потому что никто как я страдать «не умеет». Для этого надо, чтобы это было только моим горем. С первого мгновения начинаю выстраивать неприступную стену из слов, заговаривая слёзы всем,  кому звоню, и кто после входит в мой дом. Быстро, в лоб, «умер» и тут же «он с нами». С какого оборота и повторения одних и тех же фраз они становятся во мне одушевлёнными мыслями, а не пустым звуком? Не слушаю себя. Слышу лишь колотящееся в груди сердце и сомнабулически набираю номера в алфавитном порядке из своей  телефонной книжки. Не останавливаться. Не вдумываться. Не ощущать себя. Говорить. Говорить. Говорить… Мою тираду прерывает лишь раскусивший и разгадавший моё бегство из реальности Анис. «Подожди-подожди, - настораживается он, - мне не нравятся твои речи. Не вздумай идти по этой дорожке. Так легко скатиться в фанатизм. Остынь, девочка моя. Опомнись». Притормаживаю на мгновение – кого я хочу обмануть? Мы же с ним одного дерева плоды. Разница лишь в доступности солнечного света. «Юр, ты напрасно испугался. Я понимаю, что делаю, просто сейчас мне легче так. Я обязательно вернусь. И ты увидишь, вернусь прежней».
«Соболезную» - какое бессмысленное и лишенное тепла слово, повторяемое ими всеми, но отметаемое тут же мною прочь. Это преграда, это страх, это стена из спичечных коробков на пути сметающего вихря моей одержимости Верой. Да, в этот миг я одержима и экзальтированна, бушующий огонь страстного нежелания верить в происшедшее. Земной рассудок отметает истину смерти, водружая на постамент желание БЕССМЕРТИЯ для него, ушедшего так внезапно. Но как верить в то, что не осязаешь? Как увидеть то, чего не дано видеть? Как  оторвать себя от земной скорби и отчаяния?
И я говорю, говорю, говорю, заговаривая и замаливая свою боль словами о Вечности и Ожидании им нас Там. И о том, что свершившееся было предначертано и предопределено, и что всё говорило об этом, и что все мы знали об этом, но не прислушались к щедро раздаваемым нам знакам. И в который раз выворачиваю душу, делая свои тайны достоянием сторонних, словно подтверждая публичной исповедью невозможность другого разрешения тупиков моей жизни кроме как такой немыслимой потерей. За что же наказаны остальные, как можешь ты присвоить себе это горе, захлебнется негодованием Масянь. Это не их горе, осажу его резко, мать – я, моя потеря несравнима, потому что это из меня вынули кусок плоти, и эта душа пришла в своё время по моему зову, чтобы спасти меня от душевной катастрофы. Но об этом - после…

Сейчас и тогда…
Надо было, чтобы прошло три месяца. Чтобы ушёл страх сказать что-то неугодное и неправильное, что не угодит кому-то там, на небесах. Панический ужас, что я могу потерять ещё кого-то в расплату за дерзкие слова, вырывающиеся неосознанно из глубин моего существа. Страх слов, мыслей, мечущихся чувств. Что в этом страхе от Бога, а что от лукавого, повергшего смертную плоть в панику. В том горячечном бреду я почти не понимала и не слышала себя, не распознавала нюансов своих чувств. Они были все крупны и направлены в одну точку-стремление. Спастись, спастись во что бы то ни стало, чтобы быть рядом с ним. Очень страшно больше никогда не увидеться. Непереносимо и безысходно. И я цепляюсь за слова, которые почти ничем в моей жизни не были подкреплены до этого. Я хватаюсь за соломинку Православия, чтобы вытащить тяжелейший груз из болота неверия, в которое себя погрузила. Насколько меня хватит? Насколько хватит благодушия Того, кто отмеряет по Вере, чтобы помогать мне, если он видит и читает моё сердце как открытую книгу и без этой моей исповеди-«прозы». Мне воздаётся за благое намерение Верить, но не за саму веру. Я не определила её внутри себя, я не верю себе, когда говорю «верю», как я могу ввести в заблуждение Того, кто знает это и без этого моего откровенного признания. Есть ли стержень веры внутри меня? Я держусь первый день. Чувствую незримое присутствие Серёжкиной души рядом. Вот гаснет сигарета в моих губах: «Мамочка, ты же обещала бросить курить». Вот все кошки нашего двора сгрудились и трутся о мои ноги, словно утешая меня, он не может заставить меня почувствовать его прикосновение, но этим тварям тонкий мир виден так же, как нам наш привычный мир, и он через них ластится и ласкает меня. «Смотри, что ты наделал, Серёжка, сколько людей мне приходится выводить из страха и лишать слёз своей болтовнёй о тебе. Зачем ты это сделал? Зачем превратил меня в это незамолкающее радио?» Я разговариваю с ним, куря в одиночестве на лестничной клетке. Смерть приблизила ко мне чувствование Бога, я ощущаю Его разлившимся в груди жаром и чувством неизъяснимого желания оградить всех, кто рядом, от подобной боли. Пусть это произошло со мной. Оно произошло, и я справляюсь. Но не дай, Боже, пережить кому-нибудь из них такое, пусть это будет со мной, огради их от страданий такого рода. Пусть они все живут и радуют друг друга. Мне только понять ДЛЯ ЧЕГО это произошло со мной. Не ПОЧЕМУ, здесь может быть сотня причин, а для чего. Ведь чего-то ты ждёшь от меня, Господи? Что я должна сделать, чтобы оправдать эту потерю? Какую жизнь прожить? Я почувствовала прикосновение Вечного, но испугалась тяготения прилепиться подобно моллюску к огромному кораблю, чтобы перескочить океан. Я не стала ревностной прихожанкой. И молчание, длившееся три месяца, – это страх сказать вслух о том, что громыхает колоколом в сердце – нет в моём сердце отклика на многословие молитв, творящихся в храмах. Я наблюдатель общечеловеческого заблуждения насчет Бога. Не дерзаю судить и претендовать на знание истины. Но я оказалась в эпицентре боли, и, лишившись одномоментно и любимого сына и любимого человека, ощутила не пустую тёмную бездну внутри себя, а неиссякаемый бьющий источник любви, жалости и смирения. Это переживается как необыкновенная лёгкость внутри. Ты словно посреди необъятного луга, благоухающего медоносными цветами. Всё вокруг тебя легко и разрешимо, воздушно, светло и радостно… Было мгновение. Очень тяжелое мгновение внезапного «прозрения», но правильнее – затмения. Второй день, когда эйфория и легкость вдруг накрылись тучами сомнения «а так ли сильно я верю, чтобы выстоять? И во что??!!!» И внезапный ужас: «Я НЕ ВЕРЮ!!! ОН УМЕР!» То, что я читала в глазах всех приходящих ко мне, но с чем бросалась в бой почти ничем не вооруженная. Я ведь ничего не знаю о том, как надо верить. Но я и не хочу знать, как надо. Теперь ещё больше осознала, как я боюсь заблудиться в лабиринтах придуманного, но не прочувствованного. «Серёжка умер, чтобы ты в Рай попала», - сказала мне Светлана. А так ли много знал он о том, куда уходит? Я хочу знать не больше. Чтобы моё неведение помогло не промахнуться и попасть туда же. Только работы с душой немеряно. Чтоб такой же чистой и любящей… И страх второго дня, страх сомнения в вере, разгоняю неистовым – Я ЗНАЮ, ЧТО ТЫ ЖИВ, И ЧТО МЫ ПРЕНЕПРЕМЕННО ВСТРЕТИМСЯ.

- Всё от тебя теперь будет зависеть, как твои с горем справятся. Ты самая сильная среди них. Сейчас Генка приедет, как себя поведешь, так дальше и пойдёт. Расквасишься сама, потом друг друга не соберёте.
- Я знаю, батюшка. Эх, Генка, хотели мы с тобой из Серёжки архиерея вырастить…
Бессчетная чашка чая в нашей столовой. Мы с Казаниным в ожидании моих. Вот-вот приедет муж. Попросила друзей дождаться его. «Ему будет легче, если он увидит, что мы не наедине со своим несчастьем. Нам сейчас очень нужны близкие люди рядом».
- Он, Ирин, теперь архиерей у Бога… Преподобный…
Согласно киваю. Так светло на душе думать так. Тогда мысль о смерти не касается земного нашего убожества. Тогда не так больно…

Я не отвергаю Православие, именно эта вера помогла моему мужу. Его только надо было чуть-чуть подтолкнуть, поддержать и заставить поверить в то, что я чувствовала сердцем. Видеть его слёзы было невыносимо…

Папа, разразившийся в трубку телефона слезами: да как же так, почему Серёжка? Он же самый лучший, самый светлый, самый чистый среди нас, - скептик по пытливой натуре своей и неутомимый в делании. Его молитва – это забота о всех нас. Он справился с собой гораздо быстрее. Моё возвращение из больницы. Девчонки примчались с правами – давай поведем машину. Ты как? – Я справлюсь, спасибо, девочки. Поведу сама, мне надо чем-то занять себя, чтобы не погрязнуть в тоске и не сломаться. Папа выскакивает из подъезда к мусорному бачку. Квартира прибрана к моему приезду. Что-то делать. Главное, не останавливаться. Так будет преодолевать внутренний ужас по приезде в Киев муж. Складывать Серёжкины вещи, прибирать в квартире. Я могу только говорить. Здесь, в Харькове, где ещё утром колокольчиком разносился его голосок. Я пытаюсь заглушить в себе этот звон. Он так больно отдаётся в сердце.
Сон-забытьё. Проваливаюсь в темноту. Ничего не помню. Я где-то рядом с ним в своих снах. Слишком спокойно и легко мне во сне. Пробуждение мгновенно. Глаза открыты и бесконечным речитативом в голове с утра до нового погружения в сон: «Серёжки больше нет. Серёжа умер». Так живу, мучительно преодолевая день за днём, привыкая к его отсутствию. Должна утихнуть эта фраза. Она звучит в голове тише, когда я среди людей, когда говорю сама или когда говорят они. Надо чтобы прошло время. Надо научиться забывать хотя бы на мгновение, что его больше нет. Потом эти мгновения начнут складываться в минуты, часы. Тогда можно будет вернуться к жизни среди людей. Оболочка моего кокона станет тоньше, нет, она уже никогда не развеется, я на всё теперь смотрю сквозь пелену потери и оцениваю сообразно ей, но я начну различать предметы вокруг себя, опять вернутся обычные земные чувства, я смогу писать. Не для этого ли ушёл мой сын. Чтобы я смогла писать и не бояться, что этим разрушу свою и его жизнь. Я очень боялась дописаться до катастрофы, и вот она произошла. Ничего более ужасного в моей жизни произойти не могло. Его нет, а я осталась жить, чтобы продолжать приближать разрушение своего мира…

12 апреля.
…Как же трудно пытаться переварить прошлое, когда сегодняшний день бьёт наотмашь и окунает в новую грусть. Всё то же. Несовершенство мира. И нас всех в нём. Я слишком умело спрятала свою боль в себе. И мир опять стал жесток, поверхностен и безжалостен ко мне. Но ведь я сама хотела, чтобы это было только моим, чтобы никто не видел во мне горюющую и оплакивающую потерю мать. Несколько строчек, выплеснутых сгоряча. Милая дружба, столь быстро завязавшаяся, что уже в первую встречу было сказано всё. На второй он недоуменно проронил, неужели вы с В. знаете друг друга два года. Кивнула. И такие сложности в общении? Не понимаю. Я вижу тебя второй раз, но кажется, знаю много лет. Такая открытость, легкость. Ты же вся на поверхности. Ему ещё неведомо, что в этом причина моего несчастья. Вскочил на гладь, решив, что это - твердь, и провалился на глубину. И уже не стало легкости. «Всё ясно, Ирка, - безапелляционно Кира, - он тебя хочет», - «Но не может покуситься на честь друга». Начала готовиться к разрыву.
Маленькая авантюрная поездка в пригород. Блажь подружки – сбежать от семейного очага. Потворствую её прихоти и предлагаю новообретенному другу прокатиться с нами. Вместе будет веселее и безопаснее. Легко, с энтузиазмом соглашается. Они уже знакомы. Как-то встречались все вместе в одном захолустном кафе, разбавили их скучающую в монотонности компанию оторванными от реальности снами наяву. Попробуйте блюдо заморской кухни. Ушли в поднебесные разговоры и там растаяли вместе с приближением полуночи. Ночное катание по городу, проводы подружки до самого подъезда. «Ставим машину на стоянку и продолжаем», - предлагает он, но мне уже вечер кажется слишком затянувшимся, отказываюсь. «Позвони, узнай, как они добрались», - настаивает подружка, взывая к моей ответственности за жизни всех, кто взят мною под крыло. Недолго думая, набираю его номер с мобильника мужа и застываю в растерянном озарении, что неотвеченный вызов сегодняшней ночью отольётся мне завтрашним его звонком на этот номер, и моё невинное посещение кафе высветится неприглядным светом, когда придется искать себе оправдания. Глубоко вздыхаю и смиряюсь с неизбежным. Мои действия невинны, мои мысли порочны, я живу где-то между этими двумя гранями, балансируя и куражась. Усугублять своё лицедейство ложью противно сути моей. Эх, была не была, опять придется врать правду!

Гений – бесстрашие быть самим собой. Во всём. В каждом поступке. В каждом произнесенном слове.
Так, пришло в голову.
Каждого безумца без внутреннего ограничителя можно признать гением.
Мысль попрощалась.
Взмах на прощание.

Культивировать своё безумие, чтобы отличаться от других, или просто мне тесно в одежде нормального человека?
Слишком много потерь.
Сына забрали, чтобы ничто не ограничивало меня в намерении оставаться собой и писать. Писать, но оставаться нормальной и удобной для всех, не получится. Самоограничение, саморегуляция, запрет на свободу самовыражения не могут быть источником вдохновения. Мысль замирает. Дар уходит. Читать преснятину никто не будет. Я буду неинтересна сама себе. Главный зритель этого лицедейства – я сама. Жить, осознавая, что суть свою выхолостила ради покоя и мирного сосуществования с социумом, - самоубийство. Я не писала несколько месяцев, ограничиваясь общением в Интернете, редкими встречами с друзьями и разговорами ни о чём. Бесполезно. Выпирает. Просачивается сквозь щели. Естество не сломаешь в угоду кому-то. Прогнуться можно. Но чем дольше длится насилие над собой, тем стремительнее и смертоноснее распрямление внутреннего стержня, когда самоконтроль на мгновение ослабевает. Фейерверком всплеск эмоций, огонь охватывает вершины успевшего подняться на месте прежнего пепелища леса. Пожар виден за сотни верст от эпицентра возгорания. Обитатели в панике покидают свои гнёзда и норы. Она слишком неудобная для жизни. И я опять одна.
Я не думала, что то, что он сам назвал дружбой, распадется так быстро. Достаточно было почувствовать влечение, и он спасается бегством. Он не знает, что делать с влечением. А ведь казалось всё таким очевидным ему вначале.
- А вы были с ним близки? – спрашивает он меня.
- Нет.
- Почему? Ведь тогда всё было бы намного проще.
- И очень быстро бы всё закончилось.
- Да, в общем-то. Ты этого не захотела?
- Он мне понравился. Потянуло. Захотелось чего-то более глубокого.
- Более-менее понятно. Я не понял сначала, почему он так нервно говорит о тебе. И то, зачем первую нашу встречу расстроил, тоже не понял.
- Оставим его в покое. Мне нужно общение. Мне трудно быть сейчас наедине с собой. Погружаюсь в переживания, плачу всё время, когда остаюсь одна.
- Понимаю. Потеря. Он говорил, что вы общаетесь, что он поддерживает тебя.
- Он?..
Мельком на него в упор и перевожу взгляд в окно. Да уж…
- Он ведь что-то говорил тебе? – мой новый друг слишком быстро хочет расставить всех по полочкам в своем сценарии жизни, полочки мне тесноваты.
- Да, он поддержал меня, как только мог.
Недоумевающий взгляд. Он не может понять, слышится ли ему сарказм в моём тоне или он действительно присутствует.
- Что-то не так?
Помолчала. Потом чуть больше воздуха в лёгкие и выдохнуть одним залпом:
- Твой друг испугался, что я примчусь к нему со своим несчастьем и своими тараканами.
- И ты бы это сделала?
- Не знаю, может быть. Наверное, он это почувствовал, потому сказал то, что сразу привело меня в чувство. Огромными буквами на весь небосклон: «Пошла ты на фиг со своей любовью!»
- Он так сказал?
- Нет, выразился тактично, но не менее жёстко. У тебя-де своя личная жизнь, у меня своя, а помочь - всегда, чем смогу. Но после этих его слов в его помощи и вообще в чьей бы то ни было я уже не нуждалась. Так что он всё сделал правильно. Я ему благодарна за это.
- Странные у вас отношения. Ты говоришь, два года?
Кивнула.
- Странные…
- Сначала по-другому было. Но я тормознула. Во-первых, не настолько впечатлилась, чтобы потерять голову и пуститься во все тяжкие. Видела, нравлюсь. Это льстило. Но на какие-то серьёзные чувства вряд ли можно было претендовать. Слишком банальным для этого показался. Пошутила: удиви меня, может, тогда что-то и получится. Но он и не пытался. Сразу остыл, но почему-то тогда-то во мне и взыграло. Как же так, думаю, я такая замечательная, а меня бросают, даже не надкусив. 
- Влюбилась?
- Угу… И начала удивлять сама. Только своей назойливостью ещё больше оттолкнула. Хотелось показать, какой я интересный человек, а его во мне уже ничего не интересовало.
- А он рассказывал, что другое было. Какие-то разборки с твоим мужем. Письма какие-то.
Взять себя быстро в руки, чтобы не отразить лицом изумление. Жаром хлынуло в голову. Значит, мои подозрения были не плодом моего воображения. Я слишком хорошо помню пережитый шок и недоумение тех дней, когда мой герой внезапно замолчал. Потом что-то такое прорвалось в разговоре с мужем, и я поняла, - читает мою почту, он знает о моём Минотавре, о моём полубезумном сражении за чьё-то сердце. Как же - как же, я помню. Муж назвал инетовский ник просто так, рассуждая о верности вообще и в частности, это имя не звучало нигде, кроме переписки. Вспыхнула - поняла, не могло быть случайности, он провоцирует меня, но промолчала, оставшись невозмутимой внешне, а вечером помчалась, чтобы всеми правдами и неправдами выведать у своего героя, что же произошло между ними. Разговор явно был, всё становилось на свои места. Я ждала. Передумывала и перекручивала многократно ситуацию. Пьер не приезжал и не отвечал на звонки. «Вряд ли мой муж способен на такое. Это так мелко», - наконец решила для себя я и перестала ждать своего героя. Четыре часа на обшарпанной скамейке, выкуренная пачка сигарет, записка, оставленная в двери «может, и к лучшему… так». Куда-то уезжала, кажется. Не помню. Вспомню, когда буду переписывать тетрадку той поры, если отметила в ней этот эпизод. Скорее всего, не отметила. Отмела, внушив себе, что причина в моей излишней подозрительности. Ну не могли мои любимые мужчины так разделаться со мной за моей спиной. Кодекс чести и всё такое. Они же рыцари. Они не будут, сражаясь за сердце дамы, втаптывать это сердце в грязь. Я выбелила их тогда, замазала себя и поспешила забыть, недоумевая, что же во мне такого плохого, что меня можно так вот взять и выбросить через забор. И пошла копаться в себе дальше.
И завоевывать сердце своего героя.
Представляю, как комично выглядели мои попытки тогда в свете уже состоявшейся у них с моим мужем «переписки».
Дама вся трепещет в любовном экстазе.
Муж носится с берданкой, отстреливая всех самцов, позарившихся на его собственность.
Потешаются все, кроме дамы. Муж веселится, видя как трусливо поджимают хвосты хахали его жены. Кавалеры, не хочется называть их мужниным словом «хахали», я пыталась с ними дружить, шарахаются от бесноватой женушки ревнивого безумца. Да, картинка.
- А что, твой муж бандит?
- Что?!
- Ну, Володя так его испугался, он у тебя мафиози какой-то?
- Скажешь тоже, - рассмеялась я, - мой муж очень добрый, очень милый и очень порядочный человек. Твоему другу не повезло. Мы встретились не в лучшие времена. Я только-только рассталась с товарищем, которого мужу объявила как человека, к которому ухожу в новое замужество. Год проколотилась в бурном романе, рассталась не без его помощи и живейшего участия. Он ожидал, что все его мучения этим закончились, а тут вдруг вот оно! Телефон накалился и разрывается чьей-то новой страстью к его жене. Володя был слишком напорист и явен, а я не собиралась его прятать. Была уверена, что это лишь заявка на дружбу. Муж решил иначе.
- Они,  Володя рассказывал, встречались.
- Нет, это я их познакомила, чтобы успокоить мужа. Смотри, мол, он же совсем не в моём вкусе. Но человек очень интересный, дружить хочется. Ты не понимаешь, Ирочка, ты в него уже влюбилась, был его ответ. Мне было тогда оч-ч-чень смешно, до колик. Я?! В него?!! А потом уже смеялись все остальные.
Брови домиком. Что-то непонятно или я слишком много пытаюсь уместить в несколько фраз? Все остальные, это кто? Читатели, смеюсь я. Я же поняла, что вляпалась в твоего друга по самые уши, решила, переборю, справлюсь, разделаюсь со своей любовью. Начала писать. Что-то типа трепанации для извлечения лишнего из головы. Но чем больше писала, тем больше мне нравилось это занятие. Значит, нельзя было отпускать главного раздражителя. Пьер – моя Муза. Усмехнулась. Собеседник внимателен, не знаю, зачем ему всё это надо знать в таких подробностях. Понятно, почему так откровенна я. Выстраиваю стену между нами сегодняшними, чтобы перестраховаться на будущее - слишком легко идем на контакт, слишком доверчиво. Влечение может вспыхнуть в любое мгновение. Я не остановлюсь, внутри коктейль из неудовлетворенности жизнью и досады на весь мужской пол. Пока ещё кровь холодна, раскрываю все свои карты перед незнакомцем. Люблю твоего друга. Давно. А познакомившись с тобой, воспряла духом – ты тот, кто поможет мне натянуть какие-то новые ниточки между им и мной взамен упущенных и разорванных.
- Я не буду сводничать, - вспыхивает он.
- А я и не прошу об этом. Наши души сами договорятся, они, я думаю, уже это делают. Моя с твоей, твоя – с его. Общением мы формируем одно духовное поле, где будет хорошо всем. А будет ли что между ним и мной, в конце концов, не так важно.
- А ты не задумывалась, зачем тебе вообще эти отношения? Ведь он ничего не может тебе дать. Зачем тратить силы на то, что бесплодно.
- Я ничего не жду от него. Наоборот, когда мы познакомились, мне показалось, что это я могу ему что-то дать, сделать его чуточку счастливее. Он мне показался таким одиноким. Он так доверчиво бросился к протянутой руке. Мне он и сейчас кажется очень одиноким. Несмотря на обилие женщин вокруг него.
- У него есть женщина?
- У него много женщин.
- Ты открываешь мне глаза на неведомые грани жизни моего друга. Я был уверен, что у него вообще никого нет.
- Некоторых я даже подвозила к нему домой.
- Ты привозила ему женщин?
- Скажешь тоже. Подвозила его с подружкой. И немного вольностей себе позволила на словах. Будто бы проболталась. Там словечко, сям. И дурочка бы поняла, что эти места, куда я их везу, мне знакомы не по путеводителю. Всего-то один раз у него была, просто пельмени ели, телевизор смотрели. Но когда без подробностей, а так, одним словом, словно проговариваешься, мол, да помню я, куда сворачивать, - эффект атомной бомбы. Сносит всё. Фантазия - вещь убойная. Подружка и взревновала, наутро у любимого под глазом синяк красовался. А я отрыдалась ночью в подушку, наутро увидела живопись у любимого на лице, утешилась. Выписалась от души в тетрадку свою, а ей кликуху «мадемуазель Бланш» на веки вечные прилепила. Пусть носит. Не жалко. Правда, по-моему, эта девушка с его горизонта пропала.
- Красивая девушка?
- Картинка. Девочка с рекламного щита. У него все девочки красивые.
- А я-то пытался знакомить его сколько раз. Упирается. Говорю, что ты сидишь как сыч дома. Нет, говорит, мне никто не нужен. Вот, говорит, у меня есть идеал, пока такую не встречу, других не надо. Смех! Как можно привязываться к какому-то внешнему образу. Нет, вот она должна быть высокая, красивая, темные волосы, умная ( радостно подпрыгивает сердце – ну, прям с меня портрет) и моложе меня на десять лет (Ё…!!! твою мать! – не я;! На восемнадцать лет не помолодею, хоть запихни меня в чрево обратно. Да что не помолодею, в жизни не соглашусь отдать эти кровавые годы ковки женской мудрости. Он не представляет, в какое говно окунёт его эта вожделеемая им молодость. Какие истерики и психозы всех этих пред и постменструальных синдромов, какая продолжительная нервотрепка послеродовой депрессии обрушится на его бедную голову. Нет уж. Хочется? Пусть ищет и ждёт. Иллюзии развеются на второй день после бракосочетания, когда маленькая девочка, смыв косметику, расскажет ему, кто он есть на самом деле. И покажет… Я подожду с другой стороны. Здесь не разведешь руками над чужой головой. Только на собственном опыте. Пусть повеселится!)
- Я ему говорю, Володя, ты посмотри на себя! Маленький, лысый, ножки кривые, животик отрастил. Куда тебе на десять лет моложе?! Что ты с ней делать будешь, клоун. Людей смешить? Мне неинтересны двадцатилетние, совсем другое поколение, другое восприятие. Дети. Надо же себе отчет отдавать. Вовка пацан ещё. Не понимает многого. Я уже был женат, у меня психология другая. Семейная. Знаю, что для жизни вместе внешней привлекательности недостаточно. Человек должен быть. Уважение. Женщина должна с пониманием относится к тому делу, которым мужчина занимается.
Отлучаюсь в туалетную комнату. Не спеша, приосанившись, через весь зал, предоставляя новому знакомому смерить взглядом и оценить все достоинства фигуры. Должна же в его голове должна прозвучать фраза: Вовка, ты козёл, нормальная баба! тебя хочет. Чего ты телишься. - Прошлась красиво. Даже живописно, хоть и в туалет. Напротив, разгул для мужской фантазии, ведь ещё и трусики снимала. Надеюсь, фраза повисла плакатом над входом во дворец любимого, чтобы не забыть с этого начать мужской разговор. Друг пока только смотрит, выпытывает подробности моей биографии. Слишком остервенело очернял меня в его глазах мой герой. «Мне хотелось бы самому во всем разобраться. Но я вижу, что Володя не прав, он совсем тебя не понял». Ты хочешь открыть глаза моему Минотавру? Тогда тебе надо закрыть свои. Пока только смотрит и выпытывает… Не надо вчитываться в написанные над дверьми лозунги. Не надо вообще ничего писать.
Мы долго гуляем по парку и строим совместные планы. Будем дружить, нам так легко говорить обо всём. Наивно верим в вечное блаженство непритязания на тела друг друга. Я введу тебя в свой круг, а я тебя в свой, у нас много друзей, будет ещё больше.
Я в эйфории домой. Наконец-то, у меня есть друг! Звонок. Минотавр?! Он знает, что мы должны были встретиться, друг предварил нашу встречу взятым у него разрешением на общение с подружкой. Объясняет себе ответную агрессию чем угодно, только не ревностью, как про себя отмечаю удовлетворенно я. Но: «Твой друг очень обусловлен представлениями о том, как надо и как должно быть, а это очень ограничивает в общении и в жизни. Он закрывается, боясь быть самим собой, а результате с ним трудно другим», - по-своему трактую раздражение Пьера я. Мы ещё совсем не знакомы. Не стоит с первых мгновений заявлять о своей оккупации всех свободных территорий в душе его друга. Звонок Пьера. Какая-то проблема с документами на землю. С колотящимся сердцем звоню другу – ты что-то рассказывал? Я так боюсь звонков твоего приятеля, от них ничего хорошего не жду. Нет. Говорили, но о тебе ни слова. Ах вот как. У моего друга появляются тайны от того, ради кого я затеяла весь этот спектакль с дружбой? Как быстро всё происходит.  Уже появляется чувство вины, вызванное неподконтрольными сознанию желаниями, связывающее язык…
Сижу на диванчике в офисе любимого. Проблема с документами – пшик! Но стоило приехать уже ради того, чтобы, вглядываясь в цифры на листочке, «посмотри сюда», наклониться близко-близко к его гладко выбритому лицу, почти коснуться его волосами, услышать колотящееся сердце под стальными латами и остаться возле него незримо облаком смешавшихся ароматов духов и желания. Мы пьем кофе, болтаем обо всём подряд и растягиваем мгновения, подаренные случаем, в бесконечность. Он ждёт, что я проговорюсь, что, как всегда, выложу все новости из личной жизни. Но мне не хочется дразнить и распалять ревностью его воображение. Я теперь знаю, что нас разлучили, рассорили, расставили, рассадили, я ничего не хочу добавлять в этот костёр. Ты хочешь знать, встречалась ли я с твоим другом? Ты знаешь, что встречалась. Ты хочешь почувствовать, не произошло ли что-то такое между нами? Пока не произошло. Мне хочется выкрикнуть тебе в лицо: «Я не собираюсь заводить никакого романа с твоим другом!» Ты это хочешь услышать? Но ты молчишь, болтаешь о пустяках, я тоже даже мысленно не хочу касаться темы общих друзей и не касаюсь. Я не хочу волновать тебя. Я хочу только тебя.
Ты ничего не понял из нашей встречи, ничего не почувствовал. Мы выходим в толпе твоих приятелей из офиса. Пропускаешь меня вперед. «Боишься, что пропишусь здесь навсегда? Не бойся». Очень спешу сделать несколько быстрых шагов прочь от тебя, только так я могу от тебя оторваться, только так – если сразу и очень быстро.
«Ты была у него?»
«Была»
«Что-то говорила?»
«Действительно, документы надо было подправить. А что случилось?»
«Он позвонил мне. Предложил встретиться вечером. Я решил позвонить тебе, узнать, связано это как-то с нашей с тобой встречей или нет».
В жизни нас троих всё теперь связано. Ненадолго, но тесно и очень опасно. Для дружбы, для любви, для чести, для откровенного внутрь себя – надо ли мне это всё? И что для меня дороже. И кто…
Мы пьем пиво в подземном переходе. Ты продолжаешь расспросы.
Сплю ли я со своим мужем? Странный вопрос. Почему я должна себе в этом отказывать, ведь он мой муж.
Ты слишком откровенна, может, В. боится, что ты обо всём, что происходит с тобой, пишешь и делаешь это достоянием посторонних.
Мои читатели с ним не знакомы. Мало ли Володь на белом свете, можно подставить любое другое имя. Я могу говорить о своей страсти открыто, подразумевая кого угодно.
Ты должна думать о том, как себя чувствуют твои герои, когда узнают себя в твоей прозе.
Я должна что-то скрывать?
Ты должна думать о неприкосновенности личной тайны.
Мои пальцы складываются в символическое олицетворение несогласия с его словами. Тогда лучше не писать вообще. Я не собираюсь считаться с чьими-то комплексами. Я пишу только о себе. Ты же сам говорил и купил меня своей фразой: надо жить так, чтобы ни дел, ни мыслей своих не стыдиться.
Да, я так говорил.
Зачем же сейчас настаиваешь на том, чтобы я закрылась и стала удобной.
Я мог бы сказать тебе, ты такая замечательная, Ирочка, - проводит по моим волосам, - у тебя такая замечательная книга, но я не хочу и не буду стараться угодить тебе, я хочу остаться самим собой. А ты вынуждаешь меня взвешивать каждое слово, потому что я понимаю, что все, что я тебе сейчас говорю, услышит и прочтет ещё кто-то.
Не понимаю, как то, что ты говоришь, связано между собой.
Человек имеет право на тайну. Я поцеловал девочку в далекой юности. Это была первая девочка в моей жизни. И о том, как её зовут, никто никогда не узнает. Это умрет вместе со мной.
Я не понимаю, зачем нужны тайны. Они есть, пока мы в телесной оболочке, умрем, все наши мысли станут нами, а мы ими. Я учусь жить так уже сейчас, в земном воплощении.
С тобой страшно общаться. Я бы не хотел потерять друга из-за тебя. А моё положение становиться двусмысленным. Мы не должны встречаться, я буду настаивать, чтобы мы встречались втроем.
Знаешь, когда мы встретились с тобой в первый раз, я подумала, что ты ниточка, которая свяжет меня как-то с твоим другом, сегодня поймала себя на мысли, что уже хотела бы очароваться тобой. Не использовать тебя.
Это нечестно по отношению к нему.
Он отрекся от меня. Сказал, у тебя своя личная жизнь, у меня своя. Я хорошо это усвоила. Так вот ТЫ – это моя личная жизнь, а не его. И оставим этот разговор. Мне хватило переживаний, когда они перебрасывали меня друг другу и делили между собой право издеваться над моими чувствами с Сергеем. Я не собиралась расставаться ни с одним, ни с другим.
Похоже, я становлюсь третьим?
Теперь понимаешь, почему я до сих пор замужем? Очень удобная отмазка не принадлежать никому, только себе.
Ты очень понравилась моим друзьям. Там, в кафе.
Ерунда. Я умею нравиться. Но жизнь мне это не облегчает, только усложняет.
Ты спишь с мужем.
А тебе приходилось спать с женщиной, которую ты совсем не хочешь?
Я поэтому развёлся. Когда секс по обязанности…
Это помогает сбросить напряжение, когда воздержание уже совсем невмоготу…
Я тебя понял. Теперь я тебя понял полностью…
Слишком много откровенных разговоров. Слишком много разговоров о сексе. Друг вспыльчив. Многое из того, что он слышит от меня, неудобно, неуютно, слишком откровенно. Но это говорит женщина. Из своего мира, из своей галактики, законы которой ему почти неведомы. Пытается меня переубеждать. Смеюсь в ответ - тебе никогда не говорили до этого правды, потому что ты сам отгораживаешься от неё, считая, что не обо всём можно говорить вслух. Ты так же обусловлен ложными ограничениями, как и твой друг, а я юродивая, мне это не страшно.
Заводится. Всё чаще ругаемся. Как-то очень уж пылко вздорим.  Какие-то предпостельные разборки. Искры гнева или страсти, уже не разобрать.
Останови машину, я поймаю попутку, доберусь до города сам.
Она никогда не бросит на дороге друга, бросается в бой подружка.
Я не брошу? Легко! Но мне непонятно, почему меня так заводят наши с тобой ссоры, мы едва знаем друг друга, а ссоримся так, будто делим постель не первый год. Мне нравится ссориться с тобой.
Ты только говоришь. Были бы твои слова правдой, прибилась бы к обочине и поцеловала бы меня.
Включаю поворотник, резко по тормозам, обхожу машину, открываю заднюю дверцу, за воротник выволакиваю наружу обиженного друга – выходи, буду целовать. Приклеиваюсь к нему всем телом, ощущая своим бедром твердеющую с каждым движением моего языка в его рту плоть. Приятно, но это не мой поцелуй, даже здесь он хочет повелевать, а мне нужна согласованность во всем, в губах, в теле. Нет, я никогда не пересплю с тобой. Отталкиваю от себя. Садись в машину. Поехали.
У меня всё встало – плюхается на заднее сиденье к подружке.
Не переживай, я тоже взмокла. Ключ зажигания.
Она здорово целуется – подружке.
Она всё делает здорово. Ты не видел, как она танцует. Обкончаться.
Уф, девчонки! Говорите подружкой вашей буду? Ох и тяжело быть вашей подружкой. Может примете меня в качестве мужчины все-таки? Я никогда не пробовал втроем. Вы как?
Уже проходила.
И что?
Сначала любопытно, потом мерзостно как-то.
Ты девочка-девочка-мальчик?
Нет, конечно, мальчик-мальчик-девочка.
Нет, так я не хочу.
Какой ты собственник.
Забрасываем подружку домой. Ну вас обоих, но за компанию спасибо.
Высади меня где-нибудь поближе к метро.
Зачем, подвезу к дому.
Устала ведь.
Ничего, пятнадцать лишних минут погоды не сделают.
Здесь мой дом, притормози чуть дальше. Ну, пока. Держись. В замешательстве на мгновение, не обидит ли невниманием на прощание, легко касается губами моих губ. Захватывает верхнюю, мягко спускается к нижней. Отвечаю. Понимаю, прощаемся. Скорее всего, навсегда. Он и так слишком многое себе сегодня позволил. Просто представить… как это могло бы быть, если бы не… Я тоже себе представила… Мне проще, я имею право не задумываться о последствиях. Моё дело бабье. Я бы с удовольствием прожила один из отрезков своей щедро бесконечной жизни с ним, стружила салаты, ждала с работы с нетерпением, родила ребенка, может и не одного, жила его подвигами и свершениями… а после, привыкнув и устав, разлюбила бы и бросила. Мучаясь и стеная от угрызений совести и тяготясь долгом. Оглядываясь по сторонам в поисках новой жертвы…
Мы, бабы, всех бы любили, всем бы отдавались, от всех бы рожали…
Так устроены. Благодаря этой нашей сути человечество выжило и размножилось…
Потому и ходим в намордниках. Нельзя нашей чувственности волю давать. Она не имеет ограничителей.

Я ждала. Он должен был разобраться в себе. Как мужчина он не имеет права на ошибку. Этот мир держится на мужской логике и играет по мужским правилам.
Изредка звонила, но на встрече настояла только раз. Он обронил свои документы в машине. Встретились в кафе на две минуты.
- Ты как-то напряжена. Что-то случилось?
Мне страшно неуютно в его присутствии. Я больше не могу быть естественной и струящейся. Всё!
- Нет, всё хорошо.
- А что ты такая?
- Устала. Поздно легла вчера, сегодня встала рано. Не выспалась.
Говорить не о чём. У нас была одна объединяющая тема, когда мы говорили о третьем. Мы перестали говорить о нем  вообще и переключились на свои собственные переживания. Знакомит меня со своими друзьями. Зачем? «У меня нет времени на ненужные знакомства!»- взмолилась я. Ты должна быть среди людей, тебе надо отвлекаться, разнообразить общение. Мне не нужно общение. Ты был мне нужен, чтобы я могла видеть за твоей спиной Минотавра. Он почему-то противится этим встречам.
Вам не надо встречаться. Не будь навязчивой.
Боже, но я вижу его не чаще одного раза в два месяца. Куда уж ненавязчивей.
Подумай, может вам лучше вообще не встречаться. Это он попросил тебя сказать мне об этом? Я ни о чем не могу его больше спросить, хотя меня в нем интересовало только это – возможность знать то, что напрямую мне неведомо. Ты перехитрил меня? Какую игру ты ведешь? Зачем ты меня спасаешь?
Тебе надо постараться избавиться от ненужного чувства.
Откуда ты знаешь, что оно мне не нужно? Я люблю его и не хочу с этим расставаться. Я никому не мешаю. Я пишу этим чувством…
Благородный рыцарь из моего сказочного Царства превращается в палача моей любви. Я ничего больше не знаю про своего героя. Теперь, отвечая на его звонки в моем присутствии, он приказывает мне молчать, чтобы В. не услышал мой голос. Он звонит мне откуда-то из парка, я перезваниваю, мы говорим, а на следующий день он показывает мне фотографии – они с Минотавром были вместе, и он мне ни словом об этом не обмолвился.
«Нас рас-ставили, рас-садили…»
И ты спрашиваешь, почему я так напряжена? Я не могу сидеть в твоей клетке, ты заставляешь меня корчиться от невысказанности. Зачем я тебе?
«Он тебя хочет, Ирка», - безапелляционное Киры.
Он спасал от меня своего друга, а меня от моей любви. «Для твоего друга было бы лучше, если бы меня совсем не было», - «Как это?» - «Умерла, попала под трамвай, бросилась с крыши многоэтажки. Не знаю. Я его личной жизни мешаю. Умру, оставлю в покое», - тогда запитое с ним пивом в подземелье. Отпаиваемое Кириным зелёным чаем сегодня: «Я не буду больше звонить. Для друга слишком многое он хочет во мне переделать. Так кромсают любовниц и жён. Я ни то и ни другое. Он говорил, я хороший друг. Что я светлая. Теперь пишет, что я живу в каком-то нереальном мире. Какая ему разница, в каком мире мне нравится жить, разве это имеет какое-то отношение к дружбе? Разве друзей переделывают? Он хочет отделаться от меня, но не знает, как это сделать так, чтоб себе не противоречить».
«Успокойся, завтра позвонишь и заберёшь свои слова обратно. Ты сама виновата. Написать такое – «распял». Ничего себе обвиненьице».
«А как по-твоему называется то, что он делает со мной?»
«Он борется с собой. И с чувством вины перед другом».
«Ну, конечно, они там честь друг друга оберегают, а расплатой моя душа с откоса».
«Не переживай, Ирка, просто он тоже оказался птицей не твоего полёта».
«Так я уже думаю, может, я где-то не там летаю, может, надо поближе к земле прибиваться».
«И что тогда от тебя останется? Кукиш им всем! Летай и жди своего прынца».
«На самом деле, - всхлипываю картинно, - чего убиваюсь. Ну бросили, ну обозвали, ну пришпилили к распятию портновскими булавками. Первый раз что ли?! Зато как выигрышно в глазах любимого – отшила его лучшего друга, не поколебал искуситель моей верности».


«Привезла тебе обещанный Коран. Вчитываюсь, вдумываюсь. Любопытно. Не противоречит. Когда христосоваться будем?» Молчание… Час спустя, досада через край: «Прочла отправленное. МРАК! Наверное, хотела понравиться. Уже не хочу. Всем пока-пока;» Отключила мобильник. За стол – писать, писать, писать. Чувства клочьями, эмоции через край. Не понимаю, где нахожусь, с кем, чего хочу. Сейчас сяду и разберу себя на ниточки. Это именно то состояние, когда замечательно пишется. Без самоконтроля и тормозов. Лечу, кричу, парю, стенаю. Головы с плеч. Плетью по разгоряченным спинам. Я под кайфом. Сигарета, другая. Болят бронхи. Я сдохну из-за этих сигарет намного раньше, чем расстанусь со всем своим дерьмом в себе. Поздним вечером сын заходит со своим телефоном в комнату, где я с головой в клавиатурном неистовстве расстаюсь с жизнью, «тебя папа разыскивает».
- Ты знаешь, что у тебя что-то с телефоном. Таня тебя ищет, дозвониться не может.
- Я отключилась, чтобы не мешали звонки.
- Пишешь?
- Угу.
- Тогда ладно. Перезвони ей. Она просила.
Включаю на секунду свой телефон. Жужжит смска. «Мне кажется, что ты живешь в каком-то нереальном мире, извини». Сволочь, гад, как ты смеешь, ведь именно на это ты повелся, что не такая, не как все, не привязанная, не клюющая за то, что кто-то чего-то не достиг. Просто парящая и дарящая. Зачем ты сбиваешь меня палкой? Тебе мало тех, кто ползает? Ищи себе подружку среди них. Оставь меня. «Но живу ведь. И очень неплохо себя в нём чувствую. И более – не навязываю свои реалии тем, кому ближе то, что нас всех окружает, и называется обыденностью. Извиняю. Ты не первый, кто распял меня за это;».
- А какое-то другое слово ты не могла подобрать? Ты же ему в лоб выдала – сволочь, ты меня обидел.
- А что нет?
- Да он ничего такого не сказал особенного. «Нереальный мир», подумаешь.
- Да как же вы не видите, он меня под себя перекроить пытается! Кто он такой в моей жизни?!
- Ты же говорила, что он всё понимает, что такой растакой.
- Ошиблась. Такой же, как все.
- Ну и плюнь.
- Уже плюнула. Девчонки, давайте напьемся!
- Ты позвони завтра как ни в чем не бывало, давай, мол, встретимся. Позвонишь же.
- Если только ближе к выходным. Они среди недели не могуть, очень спать хотят. Звонила во вторник, говорит, уже расслабился, музыку хочу послушать, в кровати поваляться.
- Нет, ну ты слышишь её?! Мужик её в койку зовёт поваляться под музыку, а она ему «распял». Непонятливая ты наша.
- Давайте пить.
- Давайте. Христос Воскрес!
- Да. Воистину Воскрес!

«Прощай. Не поминай лихом».

Я уже тебя не слышу. Доковыляла до постели свою затуманенную сущность. Плевать на всех, кто меня считает дурой. Я это знаю и без вас, умных. Оставьте мне право быть дурой, с вами, умниками, сдохнуть от скуки и тоски.
Твою смску, Али, я прочту только утром. И очень расстроюсь. ОЧЕНЬ. Ты мог бы быть очень хорошим другом, если бы не поспешил примерить на себя, а какова бы она была в постели. Поцелуй – это та червоточинка, которая погубила весь плод. «Смотрящий на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с ней в сердце своем», а твоё сердце исполнено благородства. И в нем доверие твоего друга. Женщина – это так, грязь. Их может быть бесчисленно много в вашей жизни. А друзья всегда в единственном числе. И своего друга ты выбрал до того, как мы встретились…

«Знаешь, если бы я поверила, что тебя испугала моя оторванность от реальности, остановила бы, чтобы доказать тебе обратное. Но мне кажется, причина другая. Поэтому отпускаю. С ОГРОМНЫМ сожалением. Счастья тебе;»

Как ни старался избежать этой участи предусмотрительностью, все-таки записался в этот список. Ты стал «третьим». От меня не уходят. Уходят от тех, кто не любит и шлёт проклятья вдогонку. Тебе вослед я выпустила лучик своей любви, потому что успела очень привязаться к тебе. Нырнуть в тебя и очароваться тобой. А отпускаю тебя лишь затем, чтобы ты успокоил свою горячую кровь и угомонил взбунтовавшееся сердце. Когда ты вернешься, спокойный и уверенный в своей силе противостоять очарованию добра и любви, ты найдешь те же цветы в моём саду. И ни одного упрека не встретишь и слезы не увидишь. Я всё оставила здесь.
- Ты что, всё опишешь, как было? Как я тебе голову на колени клал. О чем мы говорили?
- Не знаю. Врядли. Я пишу только о том, что мне мешает жить. А благодаря тебе я ожила.
- А если бы писала, то что, так и написала бы: «Он положил ей голову на колени, а она сказала – чего ты принюхиваешься»? Жуть, прочесть про себя такое.
За окнами машут родственники подружки, мы покидаем чужой город. Пора в обратный путь. Машу в ответ, закрываю окна.
- Ну что ты, я написала бы об этом красиво. «Его голова на моих коленях. Очень хочется погладить коротко стриженный ёжик волос на макушке. Сдерживаюсь. Нежное и горячее желание опускается в низ живота. Его рука скользит по внутренней стороне моего бедра к  коленке. Невыносимо влажно. Хочу. Опускает голову ниже, к самому лону, словно чуя запах самки. Бежать! «Что ты принюхиваешься?!» - шутливо отталкиваю от себя…» - примерно так это бы выглядело, если бы писала. Тебе бы понравилось. Когда пишешь, даже булыжник преображается в драгоценный камень..
- Не хотел бы стать героем твоей книги.
- Это уж как получится…

…оттолкнула от себя шутливо. «Как ты вульгарна», - опешил он и отскочил к противоположному окну машины. Устояла. Маленькая победа над собой. Но как же приятно было бы сдаться. «Как некрасиво ты сказала». «Извини, я ещё не привыкла выражаться правильно». Я только вживаюсь в роль твоей женщины.
- Женщина не должна себя вести так. Она должна каким-то образом подавать сигналы. Мужчина не может начинать первым, если не понимает, чего хочет женщина.
- Я женщина, которая даже когда хочет, говорит «нет». Поэтому предпочитаю насилие.
- Так нельзя.
- По-другому я живу всю свою жизнь – выпрашиваю секс как подачку. Уговаривая и умащивая. Не хочу. Силу хочу, власть над собой хочу, хочу, чтобы мне диктовали, что я должна делать. А я подожму свои хвосты и буду безропотно исполнять волю Хозяина. И всё-таки он будет слышать «нет», потому что моё «нет» это «да».
- Ты избегаешь сексуальных контактов?
- Скорее избегаю ситуаций, которые могут привести к их неизбежности. А уж если попадаю, тогда чего выпендриваться, соглашаюсь. Меня не убудет. Только это совсем не то, что могло бы быть, если бы этого хотела я, а не тот, кому я отдалась.
- Как это?
- Я не участвую в том, что происходит, получаю своё и выбрасываю из головы.
Запутываю в противоречиях, не быть разгаданной. Но он помнит откровения первых дней – я люблю Минотавра. Выстроила стену тогда, чтобы остановить себя сегодня, когда уже вся горю, когда охвачена влюбленностью и очарованностью. Я знаю, моему телу всё равно кого хотеть, оно просто хочет и всё, хочет всё, что колышется и заводится рядом в ответ на его желание. Я оградила себя от случайной связи порядочностью своего нового друга. Только так. Во мне этой порядочности нет. Я не думаю о предательстве или коварстве, я просто переворачиваю страницу и напрочь выбрасываю то, что было вчера, была ли это измена близкому человеку или предательство любимого, всё это хлопьями оседает на дне души и лишь изредка взбалтывается, чтобы выплеснуться на страницы. Но я не собираюсь этой взвесью уничтожить всё то светлое, доброе, любящее во мне. Пороки плоти не должны быть тем закопченным стеклом, через который я не увижу Свет. Они свершались, но их нет во мне, они где-то в забытом чулане и сгорят в огне, когда, уходя, напоследок,  поднесу к ним спичку, если не забуду. Я не собираюсь тащить этот воз за собой. Он не тяготит меня здесь, он не сдержит моего полёта там. Я знаю короткую дорогу Покаяния. Я отброшу всё земное и вылечу за пределы этой вселенной в мгновение, пока последний вздох будет стыло оседать на мертвеющие губы. Никаких сомнений и никаких колебаний – мне нечего больше здесь делать и не к кому возвращаться. Мой Любимый там… лучом осветит мне путь сквозь мрак, мглу, сумеречную серость и предрассветную розовость поднебесья. Выпорхнуть за все пределы, проскользнуть в крохотное отверстие, слившись с указующим Лучом и раствориться в ослепительном Свете. Я это видела. Только не долетела. Повернула назад. «Мне ещё рано. Но я знаю, мой Серёжка там». Повернула и едва успела нырнуть в остывающее тело, оно почти перестало дышать. Я могла не успеть вернуться…
…уже 14-е…





16 апреля 2007 г.

Там где тайны в душе человеческой, там – гнездовье пороков.
Умалчивать начинаешь с того мгновения, как хочешь что-то выгадать, выторговать для себя.
Честность лишает тебя всего – и земных покровов и надежд.
Но даёт надежду на обретение небес.


С утра позвонила В. Передала поздравления с днём рождения для брата.
Звонок – итог прорвавшегося с трудом сдерживаемого желания увидеться. Нельзя мне с ним видеться. Звонок снимает напряжение ожидания конца земного пути, когда наши души, Бог даст, встретятся. В этом мире я на его жизнь уже не претендую. Земной путь – не та тропинка, по которой мы могли бы идти вместе. Слишком много долгов, крестов, предрассудков, условностей и страхов расплаты в конце за земное счастье у меня. У него. Не знаю, что у него. Праведность и цельность или страх и наивность, - что делает его таким недоступным для общения? Или это мой страх парализует нас обоих? Невозможность открытости и естественности – я захотела слишком многого от этих отношений, и он закрылся. Спохватившись, нашла лишь комок неприятия. Его близкие отношения страшат. Только полным отказом от всяческих притязаний на его душу можно приблизиться хотя бы на миллиметр. Я не умею общаться, исключая притязания. Я слишком глубоко копаюсь не только в себе, с этой глубины и не всплываю, вынуждая друзей для встреч со мной надевать акваланги. Не каждому это нужно в повседневной жизни.


Несколько дней подряд сижу в Интернете, листая страницы православного журнала. Растущее внутри раздражение. Противоречия. Всё хорошее обязательно должно уравновеситься плохим. Свет и Мудрость изначального Откровения и такое превознесение человеком себя, уверовавшего «так, как надо». Откуда вам ведомо, что надо именно так, если сердце ваше гордыни и пренебрежения к ближнему, ищущему, преисполняется. Умались и боль почувствуй за сердце неверящее собрата твоего, ему жить и маяться, а глядя на тебя, возгордившегося в вере, так и вообще опоры не обрести. Старцы всю жизнь с Богом разговор ведут и то, отправляясь к Нему, трепещут в страхе. Постигнуть разумом Его Любовь, не ощутив сердцем любовь к ближнему – всё равно что пытаться удовлетвориться плодами сада, не вкушая их.
Любомудрие, многословие, самоуверенность… Раздражение… Я как всегда попалась на этот крючок. Мои рассуждения плавно обернулись осуждением, и я стала такой же, как и все они, умствующие.
Но ведь мне-то Господь открыл эту боль сопереживания. Я же испытала на себе силу всепринимающей Любви. Мне ли впадать в осуждение. Я не нашла только алтаря в своей душе, куда можно было бы пристроить зажегшуюся в моей душе свечу. Так и держу её в руках, прикрывая ладонью от сквозняков и праздных разговоров о вере. Я знаю, мне помогает выстоять Бог, но какой Он? Кто из кричащих о Нём владеет знанием об этом. И как не ошибиться, вверяя свою душу тем, кто собственный страх безверия глушит громкими криками о вере?
Я не верю, а знаю, что Бог есть. Знаю, что всё логичное и цельное в моей жизни происходит по сценарию, управляемому из сфер для земного рассудка иррациональных и необъяснимых. Не станет ли избыточное знание о том, каков Он, разрушением этой моей Веры?.. Я боюсь примкнуть к какому-то сообществу людей, восхваляющих имя Его, страшась, что толпа лишает личной ответственности за каждую мысль и слово, обращенные к Нему. Я боюсь задуть свечу, зажжённую Им в моём сердце, если что-то сделаю в угоду тем, кто ломится в мой храм проповедовать мне о своём боге… Я им не верю…
                *       *       *

20 апреля 2007 г.
Я навязываю миру своё представление о нем. Расклеиваю ярлыки. Ставлю штампы на том, что, как мне кажется, хорошо мне ведомо. И мир, обиженный моей категоричностью, отторгает меня. Я сама виновата в своем одиночестве.
Но я не могу заставить себя видеть мир иначе. Не могу обрести другие глаза – не замечающие изъянов и лжи, не могу заставить себя гладить и лизать то, что кажется мне шероховатым и несъедобным. Не могу заставить себя молчать и соглашаться там, где внутри всё переворачивается от неприятия.
Я могу только смириться с необходимостью питаться тем миром, который ко мне неласков, за неимением другой пищи для моих рассказов о себе и своей с ним битве.
Его неласковость – это моя строптивость. Укротив себя, я обрету покой. Моя борьба с другими всего лишь война с собой. Она, в конце концов, закончится. Так ли важна для меня победа над миром? Мне нужен мир в душе. Кто первый сложит оружие? Я знаю, куда сносят потрепанные в таких сражениях знамена… На кладбище…

                *       *       *


6 мая.
Фиксирую только чтобы запомнить дату, когда это случилось. Вчера…
Остальное – по прошествии времени и при других условиях. Не хочется спонтанных рефлексий. Мой мир уязвился в самое больное место. Надо быть готовой к окончательному краху и внутреннему опустошению. Непоправимо. И очень грустно.


                *       *       *

Масянь. «Привет. Ты думаешь, она спрыгнула с крыши? И всё то был гипноз?»

Понимаю, речь о героине повести «Барьер» Павела Важинова. Вернула ему прочитанную книгу его приятельницы, вскользь бросив, что в героине вижу себя, и тогда, много лет назад, когда прочла впервые, и сейчас, почти не изменилось ничего. Тот же легкий бриз безумия, столь спасительного, когда действительность стремится раздавить тебя. Что заставило его прочесть? Неужели любопытство? Или может скука?

И. «Нет. Она летела. А после сложила крылья и разбилась. Нельзя посягать на душу ангела. Это смертельно для его тела. И наоборот. Доброе утро».
М. «Кто посягал на ее душу? Скорее не понял, не принял. И то, не понял сразу».
И. «Когда не понимают, не принимают, тогда отвергают и стараются переделать, это и есть посягательство, вернее, убийство».
М. «Убийство?»
И. «Любая попытка подмять под себя другого человека – да! Я была мертвой много лет, поэтому так категорична. Лучше сложить крылья в полете, чем повторить этот кошмар».
М. «Самоубийство, которое оправдывается чужим непониманием, называя это отвержением, очень эгоистично. Снова-таки, кто кого хотел переделать? Он не стремился её переделать».
И. «И она не давила на него, не переделывала, она была собой в своем мире, как и каждый из нас в своем. Но её мир другой – более чудесный, чем в это можно поверить».
М. «По-моему, ему казалось, что его подминают, а не он это делает. Но он пытался разобраться, но не менять».
И. «Он начал испытывать неудобство оттого, что она не такая, как все, и другой быть не может. А её мучило то, что он тяготится её необъяснимостью. Она не стерва и не эгоистка. У неё душа ангела. Таким трудно среди людей».
М. «Тогда зачем обвинять людей за то, что они ведут себя, как люди?»
И. «Это не обвинение. Это боль – люди забыли, откуда пришли их души, куда они вернутся в свой срок. Отождествляя себя с животным миром, поступают с теми, кто не забыл, что все мы ангелы – так в Библии – как хищники».
М. «Ира, ты права, наш мир другой. Но ты говоришь в общем. Причем здесь хищники? В книге музыкант не менял её. Ему не хватило одного дня, чтоб поверить по-настоящему. Ей не хватило одного дня, чтоб дождаться. Он не бросил её и не менял её. Если уходишь сам, то это ещё не срок. В книге смысл таков, что её не сломали те хищники, которые были в её жизни. Её сломало сомнение, непонимание близкого человека. Но это никак не повод, чтобы не жить больше вообще».
И. «Помнишь, как Петр пошел по воде за Христом? Пока веришь в чудеса – они возможны, иссякает вера – человеческий рационализм – чудеса заканчиваются. Мне кажется, книга об этом; а она просто ушла. Какая разница, как уходить, если пришел срок?»
М. «Но Христос не выбросился из окна из-за того, что Петр сомневался. Ангелы сильнее. Опять же, ещё бы один день, ведь он почти всё понял. Наверное, так всегда. Когда ушел Христос, ученики ещё сомневались, но уже понимали много».
И. «Христос не выбросился из окна, но пошел на крест, для меня это одно и то же. Он мог избежать смерти, ибо знал о ней заранее. Но не стал ждать, когда ему поверят. Единственное, что всех убедило – добровольная смерть во имя будущей веры. Не потому ли она поспешила тоже? Безверие, увы, трудно одолеть. Смерть же очень убедительна. Отчаянный и последний шаг. Да, я обобщаю…»
М. «Добровольное решение, но не добровольная смерть. Не стоит мешать всё в кучу».
И. «Любая смерть добровольная. Приходя на землю, мы уже знаем, как умрем. Только варьируем детали. Это так, в моём представлении о мире и душах, временно в нем гостящих».
М. «Ну вот, твои ответы отличаются от тех, что были утром. По-твоему, у неё были разные мотивы. Ира, я устал. Изначально я спрашивал другое. Подобная тема уже обсуждалась».
И. «Да не было у неё вообще никаких мотивов! Какие мотивы могут быть у цветка, которому пришло время увянуть. Отдыхай! Спасибо за общение;»

Какие мотивы могут быть для добровольного ухода с земли? Только отсутствие мотивов жить. Что может объяснить цветок, роняющий увядшие лепестки, ветру, срывающему их и неистово взывающему к умирающему цветку: «Живи! Зима – это не повод для смерти». Будет весна, и новый цветок будет внимать ветру. А этому, дарившему красоту и аромат все лето, пришло время стать почвой для будущих поколений.
Мы говорим об одном и том же, но на таких разных языках. Он так отстаивает человеческое право быть частью животного царства, я со своего облака роняю перья с крыльев, пытаясь достучаться до сердец своих друзей, вы не животные, каждому их вас придется преодолевать эту тягу к земному. Вновь и вновь спускаться, подхватывать их с земли и пытаться поднять неподъемную ношу их безверия в небо. Я обессиливаю, но не сдаюсь. Они должны запомнить это чувство полета, чтобы в мгновение вознестись как можно выше в свой час. Это возможно только так, только памятью о полете, который уже был.
Я подхватываю одного за другим людей, теснящихся на тоненькой тропинке у обрыва. Только взлетев, мы можем спастись. Первой шагнула вперед самая отважная среди нас, за мгновение до меня. Страшное падение вниз – неверие, что полет возможен – и у самой воды замирает – поверила! Смело шагаю следом, раз она уцелела, я сумею не сомневаться. Повисаю в пространстве на уровне сгрудившейся в ожидании неминуемой гибели толпы: «Смелее. Шагайте следом. Это всего лишь сон. Мы можем летать». В моих руках руки Ольги. Крепко сжимаю их и срываюсь с обрыва. Она тянет меня вниз. «Как мало в тебе веры, Оленька. Поверь мне, ты можешь. Верь, иначе мы разобьемся о скалы». Мы падаем, моих сил на двоих едва хватает. Побольше воздуха в грудь. Я смогу, я сильная, моей веры хватит на нас двоих. И вот, наконец-то, в её глазах исчезает страх. Она смотрит на меня, кивает головой, и мы взмываем в небо. «Я покажу тебе мир, который я видела в своих снах раньше. Вот здесь я была глупым воробьём, чуть не разбившимся о стекло крыши вокзала. А здесь я летала в другом сне. Немного страшно – очень высоко, но смотри, как красиво». Вот мы все на твердой земле. Нашей жизни ничто больше не угрожает. С надеждой поднимаю глаза к небу: «Мне туда!» - говорю решительно своим спутникам и, ни мгновения на сомнения, отталкиваюсь от земной тверди ногами. Вдох – выдох, я должна следить за своим дыханием и биением сердца, мне предстоит дальний путь, я должна увидеть Свет Истинный. Увидеть и вернуться живой, не умерев во сне. Очень стремительно. Строго вверх. Не оглядываясь. Не сосредотачиваясь на картинках, которые будут мелькать по пути. Я не знаю, что встретится мне, знаю лишь, что рассказывают разные религии. Будут чистилища, будут небеса, но все это мир поднебесья, у меня нет времени всматриваться и пугаться его. ПРОСКОЧУ! – самоуверенно решаю я. И неожиданно проскакиваю все на огромной скорости. НЕТ НИЧЕГО! Есть только всё более сгущающийся с высотой мрак и письмена, письмена - кириллица и  вязь других- не всматриваюсь! – вдох-выдох, сердце – ровно и спокойно, но дышать труднее, дыхание все тише и тише -  светящихся букв, втиснутых в прозрачные гибкие трубки, «презервативы» - усмехаюсь про себя я. «Как же много сочинило человечество от имени Бога», - стремительно пролетаю сквозь эти многочисленные столбики человеческих писаний. Есть только мрак, все гуще и гуще, все страшнее и страшнее. Но мне не страшно. Я знаю, это пугающий мир поднебесья, над которым обязательно должны быть настоящие небеса. Моя вера продирает мглу. Становится светлее. Розовато-оранжевое свечение вокруг с желтыми переливами. «Светает», - успокаиваюсь я. Но как же ещё далеко. Вспыхивающие ярким свечением свободно и редко парящие символы - похожие на каббалистические знаки, иероглифы, астрологические обозначения созвездий, я не знаю, что это за символы, любопытствовала, но никогда не вникала – одинокими птицами плавно проплывают мимо меня. Вдох-выдох, не забывать, я должна быть живой в своем путешествии. «Сюда просачивается редкими Откровениями Слово Божье, облекаясь в символы», - понимаю я. Как же далеки мы все от знания Тебя, Господи! Но где же Истинный Свет? Отчаянно захлёбываюсь от недостатка воздуха, всё, дыхание почти замерло. И тут прямо надо мной, сквозь колыхающуюся дымку желто-оранжевого полусумеречного свечения, такая дымка бывает от воскуривания ладана в церквях, легким проколом небес ослепительно белым лучом на меня обрушивается торжество Света. Огромный конус Блаженства и Радости спускается на меня, показывая путь, по которому я когда-то уйду. «Там мой Серёженька, - радостно понимаю я и резко останавливаю своё путешествие вверх, - мне ещё рано к нему. Я должна дописать книжку». Скорее, скорее, ещё два-три вдоха и смерть тела неминуема, я должна успеть вернуться. Но я видела ЭТО!!! Я знаю, куда уйду в свой срок. Радость переполняет моё сердце, которое готово вот-вот замереть от слишком дальнего путешествия от тела. Резкий разворот и я низвергаюсь с небес вниз. Успеть! До Неба было ещё очень далеко, живой не долететь, но мне теперь ничто не страшно. Я видела этот Путь. Огромная скорость падения. Моё возвращение иное. Я лечу не строго вниз, как возносилась до этого, а спускаюсь на бешенной скорости по спирали. Опять погружаюсь в сумеречность и мрак поднебесья. Но не буквы, не письмена, а какие-то грозовые страшные тучи окружают меня, сливаясь из-за стремительности моего падения в свистящее месиво. Так вот откуда берется видение тоннеля! – догадка в кружащейся от падения голове, - это скорость. Сумасшедшая скорость падения сквозь кучевой мрак. Последний вдох, неужели не успела вернуться?! – и вот оно свечение яркого разноцветного астрального мира вдалеке. Задержала последний выдох и ускорила падение. ЕСТЬ! Выныриваю словно из аквапарковских горок турецких курортов в звенящий искрящийся мир снов и грез. Это всего лишь астральный мир. Мы его почти никогда не покидаем. Я поняла, почему православные говорят – сны пустое. Эти сны – порождение астрального мира. Вознестись на высоту, где действительно можно что-то услышать или увидеть, сопряженное с Откровением и Вечностью,- надо согласиться рискнуть жизнью. Я могла не вернуться, могла не добраться, если бы не хватило веры, и завязнуть в любом из поднебесных миров, вкусив все прелести бесовских игр с сознанием. Мне повезло вернуться и сохранить память об этом. Мне совсем не страшна мысль о смерти. Хочется верить, что теперь в свой срок шагну за пределы видимого в мир невидимый без страха и сомнения. Мне не страшно держать ответ за все, что у меня было и будет в жизни. Я начала свою исповедь ещё здесь на земле, чтобы не тратить времени на дорогу к своему любимому Богу. Я знаю, мой сын Там, с Ним. И меня ничто не остановит. Только слегка задержит жизнь на земле. На какое-то совсем не долгое время. Сколько нужно времени, чтобы завершить все дела? Это всего лишь вдох и выдох для Сотворившего нас…