2. Блуд и бред Сианы

puzzle 2


Часть 8.
Пельмениада.

   
20 октября. 2005г.

- Мне так не хватает общения с тобой. Ты чем занимаешься?
   - Собираюсь прошвырнуться по магазинам.
   - Возьми меня с собой, - просит Танюшка, и минут через пятнадцать после
звонка она у меня.
   - Я куплю сигарет,- говорит она и бежит к киоску.
   - Я пока деньги сниму, - в другую сторону устремляюсь я, и уже осигареченные и при наличных едем на «Петровку».

    Надо приодеться в дорогу. В Москве холодно, хочется приехать красивой, но
при этом не замерзнуть.
    Ходим по «Макросу», из праздного любопытства шарю по вешалкам – наряды дороги, но не настолько хороши, проигрывают купленным у Светланы. Таня покупает костюм, брюки, соблазняется свитерком, за которым, собственно, я и приехала, покупает точно такой же, но другого цвета. Довольные перекуриваем и едем домой - уже поздновато, девятый час.
   -  Может, все-таки зайдешь ко мне?- спрашивает она.
   -  Да нет, поеду дальше... позвонить ему?..
   -  Позвони, конечно!
    Взбодренная её напутственным:  «Удачи!», - звоню.
   - На связи, - отвечает он.
   - Аналогично, - вторю я, и зажатость внутри испаряется, словно и не было.
   - Как спектакль? Чем занимаешься? Как настроение?
   - Ты-то как?
   - Завтра заканчивается сессия. Буду наверстывать упущенное по работе. Домой вот пришел, пельмени варить буду.
   - Вари две порции - я приеду.
   - Уже бросил всю пачку.
   - Ты серьезно? Я же еду!
   - Приезжай!
   - Если не заблужусь...
   - Пиши адрес...
   - Я помню - 5-б, квартира 28...
   - Точно. Приезжай.
    Анекдот, шуточная перепалка.
    Куда я еду? Что творю? Зачем мне это? Но машина рвется из-под меня вперед-вперед. Да в конце концов, где наша не пропадала!
    Что страшного может случиться?
    Блин! Дырка на колготках! А ты что, раздеваться собираешься? Да нет, вроде не собираюсь, а вдруг разденут?!
    Не разденут, он – «порядна людина», без разрешения не полезет, а кто ж ему позволит.

    Машина мчится, мы продолжаем болтать, но сложный участок, и я прощаюсь.
«Перезвони, когда будешь подъезжать». – «Хорошо, пока...»
    Ловлю глазами на панели - бензина мало, надо бы дозаправиться хотя бы чуть-чуть. Заправка. «Пистолет - в бак, деньги - в кассу». Заправщик никак не может совладать с колонкой. За мной уже выстроился ряд машин. Что-то не ладится.

   Знак? Может быть, но я плюю на знаки.
   Предупреждение? Сделаем вид, что не боимся, и бояться не будем.

   Наконец-то! «Счастливого пути, можно ехать!» - «Спасибо», - отвечаю и еду
дальше. Без малого пятнадцать минут возился. Уже пельмени, поди, остыли. Неужели ждет?
   Карта изучена до последнего поворотика - на заправке фонарь светил прямо в окно. Куда ехать, знаю. И все равно немножко не по себе. Какого черта мне там надо?
    Светофоры почти все мои, красные. Тормозите? Предупреждаете? А вот вам! Плюю и на ваши предостережения.

   Еду. Уже полчаса в пути. Где-то здесь. Боже, как далеко! Другой конец города. Кольцо, где-то здесь надо нырнуть во дворы. Точно. Здесь.
   Звоню.
   - Я тебя вижу, заезжай.
   - Ты не меня видишь. Я в другом месте. Объясняй, куда ехать, где этот твой 5-б?
     Сбивчиво, путано, ругаясь, нервничая и веселясь: «Ты что мудришь? Цирк устроила…»
     Жду, скажет: «Поворачивай и езжай назад». Нет, терпеливо, раз за разом пытается объяснить, опять срывается, но не гонит.
   - Ладно, я уже нашла твой дом.
   - Ты фарами светишь?
   - Я, я...
   - Уф, наконец-то, чего прикидывалась-то?
   - Да если б ты меньше руководил моим полетом, быстрее бы нашла. А так, испытывала твое терпение.

     У мужчин, что-то разгружавших у подъезда, переспрашиваю номер дома - да, правильно, это он.
    Дежурные. Похоже, два отставника: «Вы к кому?»- «К нему». – «А его нет дома». – «Он дома, мы созванивались».
     Лифт, жму этаж - не едет. Возвращаюсь:
    - Ваш лифт не хочет меня везти.
    - Вася, будь ласка, видвези даму на четвертий поверх.
   Действительно, лифт категорически не хочет меня везти.

    Ангелы! Бесы! Бога ради, отступитесь же наконец, я все равно к нему пришла!
    Вася поднимает меня на пятый этаж и по лестнице провожает до четвертого. «Спасибо!» Звонок.

    За дверью - тишина. Неужели ошиблась? «Кто там?» Что отвечать? Какая нелепая ситуация. Орать на весь подъезд, кто я такая? Кто приходит в гости по ночам к одиноким холостым мужчинам? То-то! «Свои», - выдавливаю наконец. За дверью долго возятся. Я уже начинаю сомневаться, туда ли вообще пришла, готовлюсь наплести что-нибудь, встретившись с незнакомцем.
    Дверь распахивается: «Свои в это время дома сидят! Входи. Пельмени будешь? Что так долго? Словно из другого города ехала». Вкратце пересказываю злоключения поездки.
   - Пельмени будешь? - переспрашивает он.
   - Буду.
   - Тебе как?
   - Так...
   - Пошли. Кетчуп?
   - Не надо...

     Комнаты кроватями въезжают прямо в коридор.
   - Не своё. Сделаешь ремонт, хозяйка цену повысит.
   - Нормально все. Я ожидала хуже.
    Смеётся: «Хуже?»

     Украдкой разглядываю его. Сильный, уверенный в себе, почему-то кажется очень красивым. Первое впечатление раньше - очень маленького роста. Ах да! Я же всегда на каблуках. Сняв сапоги и впрыгнув в его тапочки, удивилась, - он почти на голову выше меня. Что-то белое на нем, от этого черты лица еще ярче. Он действительно очень красив, как я раньше не замечала...

    Ни о чем не говорим особенном, пельмени, кетчуп, телевизор. Сажусь на кровать к тумбочке - поставить тарелку.
   - Ой!
   - Что такое?
   - Села на что-то жесткое и почувствовала себя наполовину изнасилованной, - бурчу себе под нос.

    Жуём. Я - на кровати. Он - на единственном стуле в доме - за столом.
    Говорить не о чем. Спасительный телевизор. Есть во что упереть глаза.

    - Мне та твоя рубашка нравится. Она тебе очень к лицу, - показываю глазами на ворох брошенного на кресло белья.
   - Это стирать надо.

   Порция пельменей оказалась слишком большой. Последние четыре пельменя никак не могут договориться со мной быть съеденными.
   - Ешь, Ира, ешь,- бросает он через плечо.
    Рывок, и я справляюсь с этим. Беру свою тарелку. Он пытается её отобрать у меня. «Сиди, я помою». Беру его тарелку, банку из-под грибов.
   - Да ладно, я тоже это делать умею.
   - Сказал же, помою.
   - Я руки мою после еды.
   - Помой руки, посуду оставь. Чай? Кофе?
   - Кофе какой?
   - «Якобс».
   - Давай кофе.

    Помытую мной кастрюлю показывает мне на свет - по дну стекает вода с недомытыми остатками пельменей. Ну вот, хотела удивить тем, что посуду мыть умею, и на тебе.
   - Хм... Бывает, давай сюда.
   - Говорю же, сам помою.
     Перемываю, складываю.
   - Это - мусор. Это мыть не надо,- в руках у него банка из-под грибов.
   - Мусор должен быть чистым,- не нахожу ничего лучшего в ответ.

   - Как тебя наша военизированная охрана пропустила?- вдруг вспоминает он.
   - Не только пропустила, но и на лифте прокатила, и до квартиры эскортом.

    Возимся вдвоем на кухне. Домываю и складываю посуду, он заваривает кофе. Спиной ощущаю тепло его бока. Мы не прикасаемся и не подходим вплотную. На расстоянии, на расстоянии, на вдохе, на выдохе. Вот он, где-то здесь. Меня обдает жаром, но знаю, что ничего не будет, и это успокаивает.
   Я не хочу так, по-воровски, украдкой, обманом, прельщением. Знаю, что соблазняю уже одним фактом своего приезда в ночи. Одним своим присутствием здесь, в этой квартире.
   Но я не сделаю следующего шага.
   По крайней мере, сегодня.
   Сегодня пусть будут рваные колготки...

   - Кино посмотрим?
   - Мы уже смотрим.
   - Нет, на компьютере. Садись сюда.
    О нет! Забраться целиком на кровать? На предложенное рядом место? Что, так вот просто? Провожу рукой по постели. Чистая, свежезастеленная, небрежно накинутое одеяло сверху. Здесь всегда так или для особых случаев?
    Примостилась на краю подушки. В руках горячий кофе. Между нами не меньше метра.
    С ума сойти! Да он же соблазняет меня! Он открыто, как на витрине, разложил себя, всю эту красоту, перед моим взором - бери, пробуй на вкус.
    Ну уж нет! Спасибо рваным колготкам. Сегодня меня соблазнить вам, сударь, не удастся. Сегодня я выстою!
    Блин! Надо же было влезть в эти чертовы надорванные колготки с утра!!!
    Слава Богу, что я это сделала, - как в воду глядела…

    Постепенно меня попускает. В конце концов, пусть это будет так, пусть мой приход к нему не означает готовности отдаться.
    Не ждал? Ну, хоть чем-то тебя удивлю. Мы же друзья? Друзья. Вот и получай дружбу...

    Начинаю вмешиваться в сюжет фильма. Фильм не нравится, но открыто не покажешь. Вставляю смешливые комментарии - оживить просмотр, но не обидеть хозяина. Посмеивается. Разглядываю его. Четкий профиль. Очень юная кожа. Сколько же ему лет? Такой ещё весь не подпорченный. Куда я лезу? На что себя обрекаю?
    Перетерпеть. Не гнать. Любить, но не лезть на рожон. Мне много лет. Что может быть общего у меня с ним.
    Внезапно вспомнилась первая мелькнувшая при встрече мысль, так и не пущенная дальше порога, - «это мой второй муж». Откуда она прилетела? Я совсем так не собираюсь думать. Кто это говорит за меня?

    Спокойная возня на кухне. Обыденно, уютно, словно сто лет знакомы. Разговор, телевизор. Такая репетиция семейной жизни. Только прикасаться друг к другу нельзя. НО КАК ЖЕ ХОЧЕТСЯ ПРИКОСНУТЬСЯ! Прижаться, утонуть, ощутить его дыхание у себя на затылке.
    В животе стало тепло-тепло от распирающего желания. Надо уходить. Срочно! Уже поздно.
    Как же уговорить себя уйти? Что для этого надо с собой сделать? Я ХОЧУ БЫТЬ ЗДЕСЬ!!!

   - Тебе кто-то звонит.
   - У меня не звонок, а стук.
   - Значит, кто-то стучит.

    Вот оно, мое спасение!
    Бегу в коридор. Конечно же, это муж. Нет, говорить не буду здесь. Потом, в машине, по дороге домой. А сейчас - бежать!

   - Завтра в Москву?
   - Да, еду.
   - Ну, давай. Счастливо съездить.
   - И вернуться...
   - Что, можешь не вернуться?
   - Могут не отпустить.
   - Да? Что, так серьезно?
   - Могут даже убить… - одеваюсь, - облить кислотой или ещё что-то в этом роде.

    Трогает карман моей куртки:
   - Интересная у тебя курточка, как на изнанку сшитая.
   - Мне тоже нравится.
    Очень не хочется уходить. Мучительно хочется остаться.
   - Значит, в Москву...
   - Надо съездить. Расставить точки над "i".

    Вопросительный взгляд. Ничего не объясняю.
   - Ладно, дружочек. Спасибо тебе за пельмени. Пока. Я поехала.

    Мгновение на раздумье, и прильнула губами к его щеке. Натыкаюсь на его губы. Мягкие, нежные, отвечающие мне губы… Господи… Скорей… скорей, бежать прочь отсюда!
   - Пока!

    Выскакиваю к лифту. Кнопка. Не едет! Не хочет лифт меня увозить отсюда, как не хотел привозить сюда.

    Опять мобильник. Пока нахожу телефон, он уже включился. Кто звонит?- Не видно. В трубке голос: «Где ты?»  Кто это? По голосу - он. Странно. «Не хотят меня везти ваши лифты!» - в сердцах бросаю я. «Ты с кем говоришь?» - МУЖ! Замолкаю в ужасе: что я наделала. Беру себя в руки: «Я уже еду, жди». – «Мы ложимся спать. Дверь на замке. Приедешь - не звони, открой ключом».

    Как же я могла так опростоволоситься. Спасибо, врать ничего не придется, вроде как и не согрешила, просто пельменей поела.
    Темная лестница, спускаюсь наощупь. Выезжаю. Звоню:
   - Меня рассекретили. Как честный человек, ты просто обязан на мне теперь жениться, - вышучиваю свою панику перед встречей с мужем.
   - Что ты несешь?
    Как он суров со мной, зачем?
   - Шучу. Муж звонил, когда я с лифтом ругалась, так что он в курсе, что я была не одна.
   - Ну, давай, без фанатизма. Удачи тебе.
   - Да ладно, у меня все нормально… все хорошо… У меня всегда всё слишком хорошо и… весело. Слишком весело... Насчет фанатизма ты, пожалуй, прав, скорость для города великовата...
    Я знаю, что ты не о скорости...
    Минут через десять я уже была на стоянке. «Я дома. Всё о`кей». – Мне так хочется еще чуть-чуть за тебя подержаться, хотя бы строчками экранчика своего мобильника. – «Спокойной ночи!» Вот и всё…

    Тебе незачем знать, что будет дома.
    Ничего страшного дома не будет.
   - Здравствуй, любимый!- поцеловала обиженную щеку будто бы спящего мужа. Каково ему?.. Скорей бы эта наша с ним канитель уже разрешилась чем-нибудь.
    Дети не спят. Гурьбой высыпали встречать загулявшую мамочку. «Ты где была?»- «Неважно, милые, гуляла. Идите спать».

    Ванна, всё, как всегда. Спать-спать-спать.
    Ночью всё продолжилось...
    Я сбежала от него, но уйти не смогла.
    В первом сне мы просто переспали. Я помню только это. Что ЭТО было.

    Во втором…
                *         *         *


Отсылаю ему на следующий день рассказ про наши с ним пельмени, завершая фразой «вообще-то есть продолжение», но так и не решившись рассекретить свои сны, не предполагая даже, насколько пророческими они станут для меня в ближайшее время.
Мистическое переплетение яви и снов преследует меня с первых дней, как только почувствовала в себе неодолимую тягу к нему. Бреду наощупь, обрываю нити и вновь натягиваю их. Не могу уйти, хотя все существо противится этому притяжению. Это сильнее меня. И тем сильнее, чем осознаннее мое сопротивление. Иррациональное, порождение хаоса, бред, сумасшествие –  и это всё - моё влечение к нему…

                *         *         *


…Во втором – куда-то бесцельно брели по улице вместе, встретили толпу, которая повела нас за собой. Вдруг я решаю, что мне с ними не по пути, резко разворачиваюсь и покидаю и толпу, и его, увлекаемого ею прочь от меня. Иду, не помня ни куда идти, ни где мой дом. Темнеет. Понимаю, что заблудилась и дороги не знаю. Паника – не паника, скорее, какое-то отчаянное – совершенно одна!
И тут же третий сон.
И опять мы с ним вместе. И, счастливая, - он рядом. Объятия все теснее, теснее. Я чувствую его губы на своей шее, плечах. Целую его плечо. Оно какое-то странное. Какие-то рубцы, какие-то бугры, какое-то ухо на плече. Да он – урод! –  Ничего, - успокаиваю себя, - какая разница. Я буду любить и урода, - прижимаюсь еще сильнее, утонуть, раствориться в нем, он вдруг отталкивает меня со словами: «Справку от врача, что ты не забеременеешь», - ещё какое-то странное условие, помнила ночью, сейчас не могу вспомнить. Мучительное, вязкое ощущение вины. Я, обиженная, встаю, одергиваю одежду на себе и пускаюсь в объяснения, почему не забеременею. Удивляюсь себе – зачем оправдываюсь, он же унижает меня? А он говорит и говорит. Смысл его речей – почему мы не можем быть вместе. Слушаю и не слушаю его. Я все это знаю. Я уже слышала это когда-то давно совсем от другого человека и тоже во сне. Сначала во сне, а после – наяву. Страх привязаться к женщине, влекущей его, заставляет говорить такие обидные для меня слова. Чувствую этот страх и прощаю его. Он боится, что не сможет со мной расстаться, думаю я, успокаиваясь и решая, что пережду эту борьбу любимого мною мужчины самого с собой в стороне, перетерплю как-нибудь на обочине его жизни. И оказываюсь в четвертом сне.
Я в его семье. Мать, отец, брат, ещё кто-то. Дом, двор. Каждый занят своим делом и украдкой разглядывают меня – кто такая? Что делает здесь? Я вожусь с чьим-то ребенком, девочкой. Крохотная, постепенно превращающаяся в глиняную игрушку в моих руках. У неё опрелости, какие-то блошки, снующие по всему тельцу. «Племянница», - слышу за своей спиной. Обрабатываю ей больные места, замазываю их мазью, принесенной и валом вываленной на туалетный столик Пьером. «Что это?» - удивленно спрашиваю его, читая «ланкомовские» этикетки. «Это - фирма», - лаконично ответствует он и скрывается за огромной ширмой.
Просыпаюсь. Ещё нет шести. Во рту гадко от сигарет. Надо бы завязать с этим делом.
Что за чушь мне наснилась?
Я всю ночь была с ним. Всю ночь была в его полной власти, принадлежала ему и чувственно и ментально. Переживала, страдала, любила, была брошена, а после востребованна и желанна.
Я пережила все будущие с ним годы, если таковым суждено быть… а ведь всего-то… пельмени ели.
Звонить?
Нет, звонить нельзя. Я была вчера в его ауре, чувствовала и жар, и желание. Чьего было больше? Не знаю. Мы ничем не выдали себя. Вдвоем, но словно у всего мира на виду. Он вошел в меня своим огнем. Я подарила ему свой. Где, на какой планете, в каком измерении произошло совокупление наших душ? Его слишком много во мне. Мне этого не избыть одним только усилием воли и разума. Он мне ответил, но, увлекаемый мною, изо всех сил противится этому влечению. Я не хочу лезть в пекло его борьбы, не хочу облегчать его участь своей навязчивостью и доступностью для обидных слов, обращенных ко мне, не хочу нарваться на выставленные против меня колья.
Я пережду.
Как пережидала во сне.
Никуда мы друг от друга не денемся. По крайней мере, в эти три дня.

                *         *         *

- Ты перевозбуждена вчера, позавчера, просыпаешься чуть свет. О чем ты думаешь?
- Так, ни о чем…
- Ты можешь рассказать, что с нами произошло вчера? - Спросил наконец утром муж.
 С НАМИ? Почему МЫ? Никак ты не поймешь, что не МЫ, а ТЫ и Я. И происходит не с НАМИ, а со МНОЙ. Я люблю, я ухожу, я отрываю себя от тебя. Вы ещё никто ни о чем не догадываетесь, а я уже знаю, что жить буду с другим человеком. Меня засосало, втянуло в это безумие, и ни сопротивляться, ни возвращаться к привычному, обыденному, знакомому и надежному у меня нет ни сил, ни желания.
Ухожу, ухожу, ухожу. На всех парах. Слишком мало времени у нас осталось. Хочется нажиться.
- Ничего не произошло, - отвечаю равнодушно, проглотив свой монолог вместе с бушующими внутри эмоциями.
- Ты не хочешь говорить об этом?
- Не хочу.
Нежное, требовательное прикосновение. Отдаюсь. Я все ещё его жена, поэтому никаких угрызений. Не изменяю. Здесь жена. Там – пока никто. Даже ещё не друг. Придет время, и все поменяется. Одним днем.
У меня не может быть любовников. Я не смогу жить с двумя мужчинами сразу, не обкрадывая одного из них. Так мне, по крайней мере, кажется сегодня, что не смогу. Я слишком погружена в свои чувства. Они не оставляют мне простора для вариаций и импровизаций, для этого надо не любить. А я люблю. Мне нужен только один. Кто из нас троих сдастся первым?

                *         *         *

               
Чемодан собран.
Через четыре часа ехать на вокзал.
- Тебя проводить? – спрашивает муж.
- Да.
- Проводить?!!
Он что, всерьез думает, что меня или провожать, или встречать будет кто-то третий? Какая чушь! Но, наверное, ему легче думать, что я сплю со всеми подряд, чем объяснять мою холодность с ним чем-то иным. Нелюбовь. Она почти необъяснима и неоправданна, потому не признаваема им. Столько прекрасных женщин рядом. Зачем ему моя любовь? Я пала, я не стою его любви. Я не удостаиваю его своей любви. Зачем ему это нужно? Неужели нельзя расстаться без боли и страдания? Зачем заставлять страдать тех, кто рядом, ведь можно просто уйти. Оксаночка! Уведите у меня мужа. Облегчите мою участь. Не совесть. Совесть моя чиста. Пусть он найдет в вас утешение и понимание. Дайте ему то, чего не в силах дать я.
Услышит Бог мои мольбы, и заберет у меня Оксана мужа. А я, по нерадивости своей, останусь с детьми и без любимого. Исполнение желаний так выборочно несправедливо. Какие песни запою, когда останусь одна? Какую музыку поставлю на похоронах своих надежд?
Одна?
Кто-нибудь да найдется.
А может и лучше – одной…
Нет, не хочу одна. Хочу с В.


23 октября.

«…помню весь бред, что несла вчера, до последнего слова. Понимаю, что, к сожалению, тебя потеряла… жаль… очень жаль… Впрочем, чем не сюжет для следующей страницы моего романа… Зачем мне ЭТО нужно, не понимаю… их ложь, фальшь, зависть, злоба и моё  лицедейство, чтобы не сдохнуть во всем этом. Продираться болезненно и почему-то необходимо. «Бесится с жиру»… они шепчутся за моей спиной. Пусть так. Пусть по-своему правы. Это проще. Проще отмахнуться от правды о себе и распять меня…»

Опять оправдываться. Опять искать пути и слова, чтобы повернуть события вспять, чтобы хоть что-то суметь исправить…

25 октября.
Надо хотя бы начать.
Солнце. Тепло. Осень продолжает свое факельное шествие по киевским улицам и паркам. Я сливаюсь с осенью и возвращаюсь из своего московского безумия.

- Девчонки приехали и привезли нам солнышко, а ведь обещаны были и снег, и холод, - радостно воркует Федя и звонит, звонит, звонит своим друзьям.
Да, сегодня, да, клуб, кафе, боулинг, бильярд, лимузин ночью. Всё это сегодня. Всё это будет. Все к нам! Все сюда, под наше солнышко!
- Девчонки, мне вроде как поработать бы надо, чем займетесь пока? – спрашивает Федя.
- Как чем? Водочку пить будем, - разделяю его воодушевление встречей я, хотя внутри очень покойно, как-то уж слишком покойно. Приехала, а сил изображать клоуна нет. А ведь именно этой моей привычной для всех друзей роли от меня здесь ждут.
Миша, Марат – в их планах на вечер полная неопределенность. Хочется, но страшно. Мишель так давно в состоянии войны со мной в своей душе. Столько баррикад возвел. Кажется, совсем справился с собой, но встречаться, чтобы опять все всколыхнулось? Хватит ли у него мужества? «Они не приедут, я это чувствую»,- тихо шепчет Лена. - «Я знаю. Может, и лучше - так», - отвечаю, но всё равно продолжаю на что-то надеяться, чего-то ждать. Мне не страшно встречаться с Мишей, это только избавило бы меня от необходимости многих ненужных мне встреч с другими, но к нему не вернуло бы. Я ушла, ушла окончательно, и ему нет места в моей сегодняшней жизни. Я люблю другого, я нарочно встретилась с ним перед самым своим отъездом, чтобы наполнить себя им до краев, и никому не раздаривать. И чувствую себя достаточно сильной и жестокой, чтобы противостоять вспышкам жалости к кому бы то ни было.
- Тогда в гастроном! – решительно обрывает Федя погружение на дно морское моего батискафа, и мы едем за водкой.
На переднем пассажирском сидении счастливо улыбающийся Костик, оглядывается, вторит нашим шуткам. Обманчивый вид простачка и лукавая чертовщинка в глазах. Любопытство и цепкость во взгляде, следящем за каждым движением моей очаровательной подружки. Похоже, в этой спетой компании Елена Прекрасная успела завоевать сердца не одного только Феди. Прекрасно! мне совсем не хочется привлекать к себе внимание, я приехала не за этим, мне нужен покой и умиротворение.
Недолгое отсутствие наших кавалеров в недрах гастронома, и вот, осчастливленные украинской водкой с огурчиками и намеком на настоящее украинское сало, начинаем славить сегодняшний день и нашу встречу на столичной земле. Пока только мы с подружкой, ребята вроде как бы ещё на работе. Но трудовое рвение угасает с каждой опорожняемой нами под их сочувственные вздохи рюмкой.
Звонок. Геша Кот. Уже освободился. Рановато, но это хорошо, не хотелось бы, чтобы после многолетней паузы мы встретились в разных измерениях. Пока что я вполне адекватна, только игривости и блеска в глазах прибавилось, но это так, снять усталость после ночного бдения на пограничных заставах. Правда, запах… Договариваемся встретиться, едем. Вернее, нас везут.

Я узнала его сразу. Походка, лицо, фигура – коренастая и немного неказистая, - все те же. У меня есть время разглядеть его хорошенько, он ещё не представляет, что должен увидеть на обочине, поэтому скользит по мне равнодушным взглядом, не замечая. В его внешности не нахожу ничего существенно отталкивающего, можно материализовываться и обнаруживать свое присутствие.
- Привет, - выныриваю из-за афиши и обрушиваюсь на него всем своим алкогольным энтузиазмом с поцелуями.
Испуганный взгляд. Отшатнулся. Ни радости, ни воодушевления. Но уже погрузился в мои объятия и задохнулся от поцелуя.
- Меня испугало, что от тебя разило алкоголем, - признается он позже.
- Ах это? Ерунда, это чтобы избавиться от чувства опасности и инстинкта самосохранения. Чтобы избежать формальности с первых секунд встречи. Или что-то не так?
- Да нет, потом когда я к вам присоединился, все уже было вполне естественно.
- Вот видишь.
 Тащу его недоумевающего к машине, сопротивляется.
- Куда мы? Зачем? Здесь рядом кафе, давай посидим.
- Кафе – здесь, - возражаю я и распахиваю двери Фединого «Ниссана», - нас ждут горилочка и украинский «Сникерс» на закуску. Знакомься, это мои друзья, а это мой давнишний очень-очень дорогой друг Кот.
- Пьем?
- Конечно.
- Геночка, да вы не стесняйтесь, нам Ира столько о вас рассказывала.
Испуганный взгляд.
- Да хорошее, хорошее рассказывала. Так хотелось познакомиться с вами.
- Ну, тогда наливайте, - обреченно произнес мой друг.
- Феденька, доставай свой фирменный граненый стаканчик из «бардачка», - оживилась Леночка и впихнула не успевшему проглотить выпитое Коту бутерброд с салом и огурцом в рот, - закусывайте, чем Бог послал. Ну, как?
- Да, пожалуй, надо ещё одну, чтобы вашим настроением проникнуться, - начинает оттаивать тот.
- Не вопрос, - радостно подхватилась Леночка и плюхнула щедрой рукой полстакана, - давайте, за встречу и знакомство. Первая это так, для сугреву. Холодно тут у вас.

Знакомятся с Федей. Мы все из одного города, давно покинутого и почти забытого нами, но это словно ключ к давно не отпиравшейся двери чердака. Поворот в замке и сквозняком поднимает пыль с оставленных там вещей, погружая в облако общих воспоминаний. Там прошло наше детство, юность. Истоптаны одни и те же улицы, разведаны одни и те же места в походах за горизонт, кружки, институт – один на всех, единственный техникум, там было все в единственном числе, поэтому мы все из одного большого котла – такие неповторимы и разные, словно ингредиенты замороженной суповой смеси «Минестрон».

- Слушай, Геш, да не думай ты о нас как об алкоголичках каких-то конченных. Мы только с поезда. Наконец, впервые за целый год, собрались вместе в Москве. Хотелось, чтобы сразу, с порога столичного, все понравилось, этот бардак на улицах не замечать, грязь, унылые лица, серые одежды. Это вы привыкшие, другого не видите, а нам тяжело абстрагироваться. Мы из Страны Солнечных Улыбок и Цветных Одежд. Вот и начали ни свет, ни заря.
- Вообще-то, я, как и Федя, на работе ещё ожидаюсь. Но, похоже, там я уже не очень нужен буду.
Мы возвращаемся на СТО отметиться присутствием на работе Феди и Костика. Я хохмлю и веселюсь с ребятами, но стоит им отвлечься на что-то, снимаю маску клоуна и прячусь за кулисами нашей с Геной тихой беседы. Здесь совсем нет паясничания и мишуры. Мы так давно не виделись. «Я так рада была найти тебя», - шепчу я ему.
- Меня очень удивил твой такой внезапный интерес к моей скромной незаметной персоне.
- А я никогда тебя не забывала.
- И все-таки, столько лет прошло, зачем тебе вдруг понадобилось встречаться со мной. Я не понимаю.
- Попробую объясниться. Впрочем, я же писала тебе. Это правда. Ты перевернул мою жизнь тогда, заставил совсем по-другому смотреть на мир, повлиял на выбор дальнейшего пути. У меня до сих пор твой взгляд, твое видение, отношение ко многим вещам. Очень многое отметено как ненужное, не стоящее внимания, ненастоящее. Общаясь с тобой, я произвела такую переоценку ценностей, что оставаться в прежнем киселе обыденности уже не могла.
- Почему же ты тогда меня бросила? – Кот горько усмехнулся и замер в ожидании ответа.
- Геша, прости, но это было предопределено с самого начала наших отношений. Я восторгалась тобой, превозносила тебя, но я тебя не любила.
- Понятно, - он отвел взгляд в сторону, - я так и понял, что разрыв был неизбежен, а форма определялась лишь отдаленностью во времени. А чего ты хочешь от меня сейчас?
- Ничего. Я приехала сказать тебе то, что не могла сказать тогда, когда уходила от тебя. Что ты очень дорог мне, что я очень рада была встретить тебя на своем пути тогда и счастлива была бы восстановить какие-то отношения сегодня. Ты очень интересный человек.
- Ты преувеличиваешь. Я плебей. Моя жизнь скучна и однообразна. Я не способен на такие игры среди людей, в каких ты искушена, - он кивнул в сторону моих веселящихся на переднем сидении друзей, - я не скажу, что это плохо, просто я этому так и не сумел научиться. По-хорошему немного тебе завидую. Но стать рядом, достойно подхватив игру, извини, это не ко мне.
- Мне это и не нужно вовсе. В тебе меня всегда привлекала глубина и умение разглядеть суть вещей. Ты как-то сразу мгновенно видишь то, что скрыто от других. У тебя мышление созерцателя и философа. Мне же не хватает взгляда со стороны на то, что происходит со мной, поэтому дорого это умение видеть - в тебе.
- Честно говоря, я давно не общался ни с кем в том ключе, в каком неожиданно заговорил с тобой в письмах. Даже что-то такое начал ностальгическое в себе чувствовать. Спасибо тебе, наверное. Ты позволила мне поверить, что во мне ещё не все умерло. Что-то ещё способно шевелиться и думать. Хотя я не очень понимаю, зачем это нужно тебе. Ты ведь понимаешь, что твое возвращение сродни тому, как воткнуть палку в муравейник и пошевелить ею. Причем совершенно неоправданно и бесцельно, из праздного любопытства посмотреть, что из этого всего получится. Разве не так?
- Не знаю. Странно, я как-то не задумывалась о том, что чувствует при этом другой человек. Мне было бы очень приятно, если бы обо мне вспомнил кто-то из моего прошлого, тем более, если я его любила.
- У нас разное восприятие. Я с опаской отношусь к такой твоей затее. Ты не думала, что, разворошив мой муравейник, ты можешь не найти там ничего, только пару-тройку жирных толстых муравьев? Может, мне не хочется ворошить прошлое, не хочется опять становиться таким, как в молодости. Не хочется быть ни думающим, ни мыслящим, ни чувствующим, - таким, какого ты помнишь. Может, меня вполне устраивает роль обывателя, озабоченного лишь добычей куска хлеба на пропитание. Я писал тебе – мы на разных полюсах. У тебя все в жизни успешно и устроено, тебе надо только научиться довольствоваться тем, что есть, снизить планку своих ожиданий от жизни, отойти куда-нибудь ближе к обочине, там тоже бывает вполне уютно и комфортно.

Я слушаю его, киваю, но не верю ни одному его слову о себе самом. Он пытается выстроить защиту против меня, оговаривает себя сегодняшнего, подсознательно опасаясь за свой покой. Согласиться и позволить ему спрятаться в раковину? Я не для этого вытащила его из неё.
- Гена, почему у вас такие грустные глаза? – наш с ним разговор постоянно прерывается то Леной, то Федей, я подыгрываю им, мне не хочется погружаться в грусть, которой обволакивает меня мой старый друг. – Нельзя так. Надо веселиться, - поет Леночка, тормоша моего тихого собеседника, - вы столько лет не виделись. Улыбнитесь же наконец! Ир, сделай же что-нибудь с ним. Что он такой печальный?
- Я помнил о тебе долго. Очень болезненно изживал тебя. А потом как-то совершенно забыл. Освободился. И только года три-четыре назад вдруг вспомнил опять. Было интересно, где ты, что с тобой стало. Потом этот внезапный звонок Алекса – тебя разыскивает З., помнишь такую? – Ещё бы! Конечно!!! Я не ожидал, что ты когда-нибудь захочешь встретиться. Но было очень приятно, тревожно, но приятно и неожиданно совершенно. Что вообще тебя на это подвигло? Странно как-то…
- Да говорю же, не забывала я тебя никогда, и найти хотела. Не ожидала только, что у меня это получится. Почему-то думала, что тебя вообще на этом свете нет уже. А если и есть, никогда не пересечемся. Зачем искала? Не знаю. Осталась какая-то недосказанность. Я ушла тогда, не объясняя, не давая тебе возможности понять, а мне оправдаться. Я понимала, что чем резче оборву, тем быстрее выздоровеем оба. Наши отношения зашли в тупик, я не видела другого выхода, кроме как прекратить их, а почему мне стало плохо и тяжело, не могла толком себе объяснить. Это не сформулировалось в сознании, одни эмоции. Я боялась агонии выяснения отношений. Это убило бы всё хорошее, что у нас с тобой было. Мне стало некомфортно, и я тебя покинула. Может, сейчас я что-то и могла бы объяснить, но не знаю, надо ли. Каждый из нас уже что-то придумал себе в утешение или оправдание, уже сжился с этим. Так стоит ли менять. Но мне хотелось, чтобы ты знал, что причина моего ухода была не в тебе, а во мне. Я покинула тебя не потому, что перестала видеть в тебе то хорошее, что привлекло меня к тебе, не потому что разочаровалась в тебе, мне просто стало душно с тобой, очень несвободно, я перестала быть собой, я только пыталась не ранить тебя, да, я стала заложницей своей жалости к тебе. Жалеть я не хотела. По-своему я тебя любила. Вот, наверное, поэтому и искала. Искала, чтобы сказать тебе, что расставалась, чтобы вернуться когда-нибудь через много-много лет, когда ты совсем меня разлюбишь и успокоишься, и мы смогли бы стать друзьями, потому что нам друг с другом интересно… Впрочем… - Я откидываюсь на спинку сиденья, эротично потягиваюсь и громко, на весь салон – Я, Генка, ещё, может замуж за тебя выйду. Возьмешь?
- Возьму…
- Вот и договорились. Жди.

Мы едем по закоулочкам, въезжаем в какой-то дворик. Ребята выскальзывают из машины.
- Мы быстро. В ЗАГС заявление подать хотим.
У нас своя свадьба, у них – своя.

- Читая твои письма, я не раз задумывался, что, может, мне все-таки повезло не остаться с тобой рядом тогда. Наверное, я бы не смог стойко переносить эти твои метания, слишком близко к сердцу воспринимал бы. Ты почти ничего о себе не пишешь. Я не очень понимаю, что с тобой происходит. Ничего не знаю о том, как ты жила. В твоих письмах только твои эмоции, чувства, я читал и понимал, что бессилен помочь тебе, потому что не знаю, чем тебе можно помочь. Ты и тогда и теперь остаешься человеком, идущим к цели всегда прямо, не сомневающейся, способной разобраться в себе сама и помочь себе тоже сама. Я чувствую себя совершенно ненужным, потому что даже понять, чего ты хочешь, бессилен, даже разобраться в том, что с тобой происходит. В тебе как жило два человека – один, кто живет,  другой - тот, что внутри - противится этой жизни, - так всё и осталось. Я думал, что тот, что внутри, с годами должен был как-то утихнуть, присмиреть, умереть что ли, но вижу, что ты прекрасно уживаешься с обоими. А твоё внутреннее «я» разрослось до невероятных размеров. Впрочем, и внешне у тебя тоже благополучный вид, выглядишь вполне состоявшейся. То, чего другим приходится добиваться и порой так и не достигать, у тебя выходит само собой. Всё получается, всё удаётся. Я восхищаюсь твоим умением жить, твоим умением привлекать к себе людей. Я не сумел так. Это не значит, что не хотел бы, просто признаю, я так не умею. Поэтому – мои аплодисменты…- Я пропускаю мимо его сарказм, прижимаюсь к теплому боку. Он обнимает меня за плечи. Молчит какое-то время. – Зачем только я тебе понадобился во всем этом твоем благолепии? Не понимаю…
Задумчиво смотрю в окно. Что сказать? Правду? - Что одинока? Что потерялась и заблудилась в этом мире? Что при всем внешнем лоске не нахожу покоя душе? Нет… Слишком дразнящая тема для того, кто озабочен вопросом физического выживания. Силуэты Лены и Феди, возвращающиеся к машине.
- Не знаю, Гена, зачем-то нужен. Может, кажется, что могу привнести в жизнь других некий свет. Не только смятение, тревогу, но и радость. Радость узнавания себя. Не знаю. Не хочется, чтобы это выглядело как пляска на гробах… Мне действительно хотелось найти тебя, хотелось узнать, чем ты живешь сегодня. Хотелось рассказать, что не забывала, вспоминала тебя все это время, хорошо вспоминала. Читая твои письма, с трудом верила тебе – «у меня все просто, все разложено по полочкам, не нуждается в обдумывании». Я прислушивалась к тому, как ты это пишешь, и отбрасывала в сторону, не веря. Ты хотел бы думать о себе так, хотел бы стать обывателем, так удобнее и проще, но это – твоя неправда о себе самом, неправда, которую ты придумываешь в оправдание той жизни, которой вынужден жить. Может, подспудно я чувствую свою вину за то, что твоя жизнь стала такой. Может, встречей с тобой пытаюсь эту вину избыть.
- Извини, что не оправдал…

Ребята совсем рядом с авто. Успеваю только произнести:
- Почему же? Что бы ты ни придумывал о себе, ты остался прежним – независимым, думающим. Только глубоко себя похоронившим. Что ж, будем откапывать…
- Нет, ну вы представляете?!!! – взбешенная Леночка шумно врывается в нашу тихую беседу, - они же чуть ли не справку из вендиспансера потребовали!
Посещение столичного ЗАГСа, кажется, было не очень-то приятным.
- Я им говорю: «Я не собираюсь жить в вашей гребаной Москве», а она смотрит на меня как на идиотку. Далась мне их Москва. Пыль, грязь, народ запомороченный. Как тут можно жить, не понимаю. Как вы здесь живете?
- А мы и не живем, - оправдывается жених, - мы здесь бабки заколачиваем.

Оживляется Федин телефон. Пора двигать  в сторону, где продолжится веселье. Пора отпускать Гену.
- Тебе на какой вокзал? – спрашивает Федя.
- «Ярославский»… - в голосе сожаление, горечь. Я отлепляюсь от него заглянуть в глаза. В них мольба – останови, разреши побыть с тобой ещё чуть-чуть. Пропускаю его взгляд мимо, мимо, скользящим лучом, не задевая ничего в себе, нельзя, нельзя, не скатиться в жалость, я знала, что это неизбежно, но если я сейчас сделаю вид, что ничего не чувствую и не вижу, я спасу нашу встречу. Пусть он думает обо мне хуже, чем я есть, пусть обвинит в черствости, холодности, так будет лучше для него. Я уже страдаю, мне уже не по себе.
Поцеловала, прижалась. В конце концов, я просто пьяна! «Иди, Гена, тебе пора». Прижимаюсь, испытывая даже какое-то влечение. Тепло проникает сквозь куртки и свитера, надетые на наши тела. В тот миг я даже его любила, мне было очень хорошо оттого, что я не одинока, что меня любят, жалеют. «Иди, Гена, тебе пора». Любовь-жалость, любовь-нежность, любовь-сострадание, любовь-утешение.
Вот и вокзал. Быстро попрощались. Поцеловала его раз, другой – уже дурачась и паясничая. Кривляюсь, заставляю думать, что все невсерьез, все так, легкомысленное заигрывание с солнечным зайчиком. Целую и дую, чтобы остудить. Я не способна чувствовать и сопереживать, я только взвихриваю пространство вокруг себя. «Уходи, уходи, уходи, - кричу ему внутри себя, - беги, спасайся от меня. Я не нужна тебе. Ты можешь только любить, но я никогда твоей не стану, никогда».
Легко подталкиваю в спину.
- Ген, тебе пора.
- Очень приятно было с вами познакомиться, - донеслось из машины.
Он оборачивается. Взмахивает рукой и уходит. Поникший, с очень грустной спиной. Быстро-быстро…
- Черт! Я же не хотела этого, не хотела!
- Почему у твоего друга такие грустные глаза? Чего ты не хотела? – недоумевает Леночка.
- Не хотела влюблять его в себя. Я так этого боялась и всё-таки вляпалась. Господи, зачем?!
- Он влюбился? – недоумевающие прекрасные глаза подружки.
- Кажется, да… Поехали! – командую я, и мы уезжаем прочь.
Телефон засветился: «Спасибо тебе. И даже больше» - это Геша.
«Я тоже тебя люблю», - отвечаю я.
- Поехали же скорее!!!


                *     *     *

Пишу. Полностью погрузилась в недавнее прошлое.
Звонок телефона возвращает в реальность. Экранчик высветился именем «Танюшка». Как же по-быстрому расстаться, чтобы и не обидеть, и из состояния «выгрузки» не выйти. Голова уже разбухла от невысказанности так, что, чувствую, ещё чуть-чуть и свихнусь. Надо уединиться, надо выписаться, надо освободиться, а возможность представилась лишь теперь, когда муж, едва взглянув на меня вышедшую из вагона поезда, понял – он здесь сейчас лишь досадная помеха мне. Взял несколько дней отпуска и отправился с младшеньким  погостить к батюшке. Не удерживала – иди, уезжай, мне нужен покой, уединение, затворничество… если удастся…
- К батюшке? Нет, я не поеду. Да, хотела. Это было раньше. Сейчас чувствую – не могу, не хочу. Я устала от людей, устала и от него тоже, от его игры и заигрывания с тобой. Это так банально, я совсем другим питалась от него. Сейчас он спрятался, говорит не то, что думает. Боится и прячется от меня. Нет, не поеду. Такой он мне не нужен. Это не общение. Это – тщета. Мне жаль тратить время на это. Он осудил меня в общем хоре – бесится с жиру, ни дня не работала, за спиной мужа как за каменной стеной просидела, ей бы лопатой помахать да дерьма пожрать…- не хочу всего этого слышать. Не хочу этого слышать от него. От человека, лучше других знающего, сколько на самом деле мне пришлось пережить с тобой. И если он сегодня говорит обо мне такое, значит, мне там больше делать нечего. А что заставляет его так говорить, не хочу об этом думать.
Я замолкаю, не проговаривая мужу то, что знаю. Незачем посвящать его в наши отношения, в то, что стоит за всей этой злостью произносимых Казаниным слов обо мне. Он не смог смириться с моим уходом, моим нежеланием жить по установленным кем-то и принятым им правилам. Он много лет боролся с чувствами в себе, оправдывая эту борьбу святостью дружеских и брачных уз, которые связали нас троих. И вдруг всё разрушено мною в одночасье. Уйдя от мужа, я ушла и от него, сохранявшего наш союз своими убеждениями и верой, изменив мужу, я изменила ему, хранившему верность другу и мне. Я пренебрегла обоими, предпочтя быть свободной и от них, и от веры, обязывающей меня быть рабой. Мы очень долго шли рука об руку по тропе единых убеждений, стремились к одному – праведности, и вот, не нашедшая в этом счастья, я свернула и оставила его пребывать в святости в одиночестве.
Он осудил меня. Не в глаза, на такое он не решился, а за глаза, мелким пересудом моих злоключений в разговорах с женой. И мне неважно, для острастки ли той, или чтобы самому показаться в её глазах безразличным к происшедшему, - слово, злое и осуждающее, произнесено. Выбор сделан. И мы теперь по разные стороны реки. На каком берегу – истинная вера, не знаю. Ты кричишь о праведности и бросаешь в меня камни. Я пытаюсь разобраться в происшедшем и отказываюсь судить не только себя, но и кого бы то ни было. Что оттолкнуло меня от твоего православия? Оно само или твоё в нем присутствие? Или твой страх не соответствовать? Я православная? Не знаю, только чувствую себя на противоположном берегу от тебя. А на каком из этих берегов больше смирения, приятия и праведности, судить не нам с тобой. Он рассудит нас всех.
- Нет, я не поеду. Один езжай.
- Может, тогда в Харьков? – Гена надеется соблазнить меня новыми перемещениями в пространстве, чтобы воткнуть в привычный мир, лишенный моих привязанностей и «любовей». Так безопаснее. Но и от поездки в Харьков отказываюсь тоже.
- Не хочу оставлять детей одних. Езжай и ни за что не опасайся. Я никуда от тебя не денусь.
- Ладно. Тогда вот тебе деньги. Может, со своими мальчиками в ресторан сходишь..
Вот так тебе, мать, поперек хребта плетью, чтобы унизить, чтобы возвыситься над тобой и над всем этим племенем альфонсов, жаждущих легкой наживы. Как же я устала от этого ещё в прошлых своих жизнях. В этой лишь внимаю упрекам и недоверию, не желая тратить душевные силы на оправдания. Если им всем удобно думать обо мне так, пусть. Наивная вера слабого, что можно избавиться от собственной болячки, причиняя боль другому.
На Танин звонок всё-таки ответила.
- Танюш, я разгружаюсь, пользуясь паузой в общении. Пока одна, пока никого моих нет дома, хочу выписаться. Ты что-то хотела? – лишний вопрос после моего почти что отказа общаться.
- Хотела вытащить тебя в магазин, плащ себе подобрать хочу, к Наташке могли бы зайти потом.
- Можно и к Наташке, а можно… Слушай, давай лучше вытащимся в кафешку поприличнее. Музыку живую послушаем, «зеленого мексиканца» на грудь примем.
Подружка оживилась:
- Давай! У меня тут такая депрессия без тебя началась. Совершенно не справляюсь морально со своими мужиками. Ладно, ладно, всё, не буду тебе мешать. Пиши. До вечера.
- Пока. Встретимся.

Возвращаюсь к своей «прозе». Легко, быстро, строка к строке ложится недавно пережитое мною, отлетая осенней листвой, избавляя меня от воспоминаний. Всё туда, всё на страницы, и забыть. Ручка еле поспевает за мыслью. Звонок в дверь. Старший сын.
- Егорка, быстрее, быстрее. Входи и пошёл на фиг! Мне не мешать.
Лукавые искринки.
- Ну, мам, ну, мам, почему ты меня не любишь?
- Поставь чашку, - обнимаю, целую, - я тебя люблю, - целую, обнимаю.
- Мам, ну, мам, почему ты хотела меня задушить?
- Жопа!! Уходи вон из кухни, зараза! Вдохновение уходит!
Стоит у холодильника, нараспев, как в рекламе: «Мам, ну, мам, ну, мам, ну, мам, мам, ну, мам…»
Пишу, живот сводит от сдерживаемого смеха. Вот поросенок, не уйдёт же. Подымаю глаза.
- Доброе утро, мамочка!!!
Прыскаем оба. Тетрадь в сторону. Дурачимся. Рассказывает институтские приколы. Клоун! Вырастила сыночка себе под стать. Не пропадет в бурном море. Смехом хоть на необитаемый остров да вынесет.
Наконец, уходит. Я возвращаюсь к тетрадке, не составляя пока конкуренции сыну на компьютере. Ручка, тетрадка и писать, писать, писать, пока не станет легче дышать. Пока словом не пробью себе отверстие в плотной оболочке бытия, где я задыхаюсь от отсутствия воздуха. Выписаться, избавиться от этого груза, сбросить с плеч, выгрузить из головы. В моей голове так много безысходных мыслей, в моём сердце так много печали. Я не хочу всё это носить с собой. Я хочу жить. Я пытаюсь быть счастливой. Но у меня пока ничего не получается. Поэтому я хочу хотя бы пока не думать об этом. Поэтому писать, писать, писать…

                *         *         *


Федя подробно, уже в который раз, преисполненный энтузиазма, пышущего из всех пор и клеток его организма, взахлеб перечисляет пункты и точки, людей и время, где и когда мы должны сегодня отметиться.
- Но сейчас, девчонки, едем домой. Вы чистите перышки, отдыхаете. Я вас кормлю бутербродами и – в боулинг.
Нас ждут в восемь. По бесконечности московских улиц ещё продираться и продираться. Спускаемся в метро. Так будет быстрее. Федя живет на «Печатниках». Следующая «Люблино».
- Слушай, ты совсем рядом с Витьком живешь, оказывается. Вы хоть раз виделись с тех пор, как мы с тобой у него были?
- Представляешь себе, нет. Замотался совсем. С этой работой…
- Понятно. Ладно, думаю, в этот раз встретимся.

На звонок Витек ответил вялым: «В пятницу буду занят». Я бесцеремонно напросилась на ночлег.
- Да понимаешь, к жене родственники приехали, у нас поселились. Живем на головах друг у друга. Прости.
«Ну и пошёл ты на фиг», - незлобно подумала я, а вслух невинно:
- Ты обещал с Юркой связаться. Сможет он в Москву приехать? Или, может, у нас получится к нему смотаться? Какие у тебя планы на выходные? Дорогу оплачу.
- Это-то само собой. Нет, не дозвонился.
- Ладно, попробую сама.
Я привезла ему кучу обещанных в прошлый приезд пластинок. Отбирала, рассталась с очень для меня дорогими – столько воспоминаний с ними связано. Но грустных воспоминаний, поэтому расстаюсь без сожаления. Но ему они должны понравиться. Не дозваниваюсь до Юрки тоже. И, прикидывая, кому бы можно было вручить всё это виниловое барахло для передачи другу, решаю, что само как-нибудь устроится, и выбрасываю из головы и Витька, и Юрку.
Но уже утром меня разбудило «Я СВОБОДЕН!» Витёк горел энтузиазмом лететь со мной на край света, осадила:
- Долго раздупляешься, я уже заангажирована, перезвоню позже.
- Подожди, там Юрка звонил, просил телефон ему твой дать.
- Так дай, чего жмёшься.
- Ну, я спросить хотел перед этим. Мало ли.
- Дай, дай, не бойся…
Тут же звонок. Радостный, возбужденный, выпрыгивающий из трубки голос Юрки:
- Бросай всех! Такой-то вокзал, «Экспресс», 150 рублей и ты у меня. Я ЖДУ!!!
- Юрк! Я не могу сейчас! Я с друзьями. Меня ждали здесь, готовились, целую культурную программу отгрохали, говорят, вот, слышишь, тебе кричат, не отдадут меня на сегодня, в «Лимузине» по ночной Москве повезут… Юр, это всё херня, но я  действительно не могу сегодня. Сегодня я – их.
- Не приедешь… У меня сегодня жены нет. Последний день в больнице. Завтра на выписку. Я уже и ужин приготовил.
- А аборт за твой счет будем делать? – пытаюсь пошлостью разрядить печаль друга.
- За мой, за мой, - смеётся, - ладно… не можешь, ладно… лимузин, понятно. Что ж колхоз – дело добровольное. Завтра, значит?
- Да, завтра.
- Ну, значит, до завтра.
- А если я не одна, а с толпой приеду? Простишь?
- На фига мне твоя толпа!!! Приезжай, хрен с тобой, приезжай с толпой, с любовником. С кем хочешь. Я тебя хочу видеть.
- Тогда договаривайся с Витьком, чтоб привёз меня.
- Какой Витек?! Он же только в обед освободится! Когда же это вы приедете, ночью что ли?
- Юр! Мы всё успеем! – смеюсь в ответ, - всё же в прошлый раз успели.
- Ну, чума! Ладно, я жду тебя. Я уже начал ждать. Поняла?!
- Я приеду.

Витек освободился раньше, чем рассчитывал. Ехала я не с толпой, а в компании его жены. Не взять было нельзя. Косые взгляды, едкие реплики, - бабьей ревностью сыта по горло. Не спасает даже то, что с Витьком, и она это знает, мы дружны ещё с тех лет, когда знакомятся в песочнице. Пусть едет. Ничего страшного в этом нет. Напротив, будет компания для жены Юрки. Надо же кому-то будет нахваливать стряпню хозяйки. Увы, я делать этого так и не научилась. Приехать, покопошиться в душах, как и чем вы тут живёте, это - пожалуйста. А поддерживать светские разговоры, гладить по шерстке, где хочется вспушить – нет, не моё. Поэтому пусть будет рядом Зиля, Витина жена, она это умеет делать… пока трезвая…
Но это будет завтра.
Сегодня я ещё даже до боулинга  пока не добралась.
Игра с бросанием кубика и хождением фишками по клеточкам, попадаешь на одну – перескакиваешь на несколько ходов вперед, на другую – тебя отбрасывают назад, к началу. Так и мои воспоминания – беспорядочно мечутся запертые в клетку моего сознания, ищут выхода, спонтанно и непредсказуемо вырываясь на поверхность, не соблюдая временного порядка и очередности. Ассоциативность, как бусинки на ниточку,  единственное, что управляет всем этим. Я не пытаюсь делать из этого произведение. С началом, серединой и концом. Я живу в настоящем, вспоминаю прошлое, мечтаю о чем-то в будущем, все это происходит одновременно и одновременно пишется. Моя «проза» будет такой. Без сюжета. В ней я, в ней люди, в ней мои мечты и потери…

В совершенном неведении, что будет завтра, сегодня пьем кофе в метро. Сквозняк, от которого не скрыться, захлопывает тяжелые двери. Мы ждём Саню. Совсем не помню , как он выглядит, Федя говорит, был с ним на встрече байконурских в прошлом году, где мы и познакомились, должна бы припомнить, но нет, не вспоминается. Будем знакомиться заново. Сегодня он с нами, в воскресенье – мы с ним, обещал какую-то сногсшибательную экскурсию по закрытым для всех, но доступным для избранных комнатам Кремля. Преисполняемся важности ожидаемого, но пока просто пьём кофе. В воскресенье свершится этот акт причастия к «святыням», кошмар чьего-то былого величия в моей жизни, надо же оправдать чем-то тихо неодобряемые в душе мужа поездки жены. Хоть так. Кремлевскими заповедниками.
Кстати, о кофе.
Надо бы прерваться, побаловать себя чашечкой благородного напитка…


                *         *         *

«Онегин» Пушкина. Записанный на диск и уже дважды прослушанный в машине. Пушкину повезло признаться человечеством гением. А гениальность… в чем она? В красивом переплетении слов, в чем он превзошел многих, или в прозрениях, в умении видеть и подмечать то, что закрыто для глаза других. Особый дар видеть суть явлений, вещей. Пушкин – хороший психоаналитик, но так ли он гениален в погружении в суть человеческой души. Герои его романа так банальны. Даже Татьяна. Он восхищается ею, но сам не может понять, что его в ней восхищает. Пишет о ней пунктиром, не постигая глубины. Он не может выписать эту глубину только декларирует её. Татьяна не трогает. Сопереживаешь тому, что она чувствует, потому что и в твоей жизни было такое же, откликается это место в душе, которое любило и болело. Да, пожалуй, чувства он выразил не без гениальности. Оставим его в покое. Так, мысль возникла, когда его слушала – может и моё бредовое бытие, описанное мною, покажется кому-то отзвуками гения?
- Ген, я вчера прочла у Миллера, как его жена прощала ему всё, называя его гением.
- Я не скажу про тебя такое, потому что ты не даешь мне читать то, что пишешь.
- И не дам. Но ты ведь не будешь спорить, что я у тебя очень талантливая?
- Спорить не буду, талантливая.
- Мне этого достаточно.

Чашечка крепкого кофе, выпитая на ночь, не заменит тарелки щей, съеденных в обед. Но щи есть не хочется. Поэтому их на ночь, а сейчас – кофе!
Блаженство!

Мои уже проехали Харьков, направляются дальше – в Обоянь.
«Ты как?»
«Пишу! Даже о тебе пару строчек успела вплести. О том, как ты отказался вчера признать меня гением. Но талантливость мою по-прежнему признаешь ведь?»
«Признаю!»
«Тогда пока. Я тебя люблю».
«И я тебя тоже».
Буду вечером лечить Танюхину депрессию в кафе. Мужу уже отчиталась, чтоб не искал и не ревновал, пребывая в одиночестве в холодной супружеской постели.
Поехали дальше. Ах, да! Кофе! Сквозняк в метро, пластиковый стаканчик с кофейной похлебкой в руках, ждём Сашку, вглядываясь в возникающие их недр эскалатора лица, толком не зная, кого должны увидеть.
Вот и он! Уютный, добродушное лицо, даже красив. Вспомнила, наконец. Да, только тогда показался совсем пацаном, какой-то простачок и вдруг – охрана первого лица в стране, причем не в двадцать пятом ряду, а почти у самой груди их любимого божка. Ну-да фиг с ними, регалиями. Открытая очаровательная улыбка, сразу располагающая к себе. Рост небольшой, но это совершенно не портит его. Держится прямо, уверенно с каким-то тихим внутренним достоинством. Речь нетороплива, немногословна, но всё, что рассказывает, - завораживает. Он столько знает о Москве такого, о чем не написано ни в учебниках, ни в энциклопедиях. Итог блуждания по спелеологическим просторам Интернета. Идем по вечерней Москве в сопровождении его неторопливого рассказа о каждом здании, мимо которого проходим. Безумно интересно, но совершенно ничего не запоминается. Мы словно в дегустационном зале – всё пробуем, но ни к чему не пристращаемся. Вкушаем, но не пытаемся наесться.
- А почему ты один сегодня, - прерывает его рассказ Федя.
- У собаки подружки проблема с зубами, вызвала собачьего стоматолога. Представляете, один сеанс лечения – сто баксов!
Мы переглянулись.
- Ничего себе! Надо было в собачьи дантисты податься. Что-то мы упускаем в этой жизни. Приоритеты расставлены у нас неверно – слишком о людях печемся.
Боулинг. Убогенько, неизысканно, отмечаю про себя, невольно сравнивая столичный «Алмаз» с нашим, киевским «Ультрамарином», скроенным по  последнему писку моды. Может, и у нас подобную «скромность» можно встретить, но я не столь искушена и избалована посещениями таких заведений.
Ребята уже здесь. С Володей мы виделись год назад. «Ни одна девица против него устоять не может», - предварил нашу прошлогоднюю с ним встречу Федя. Тот должен был передать мне ключи от Фединой питерской квартиры. «Вы и есть тот неотразимый мужчина с наисексуальнейшим голосом на планете?» - обрадовала его комплиментом при встрече я тогда, очевидно, врезавшись в его память надолго, - он меня узнал, я его в нынешней толпе не различила. Федя незаметно подтолкнул меня в бок, показав глазами на высокого юношу. «Очень приятно видеть вас вновь!» - «А я вас помню!» ещё бы вы меня не помнили. Во мне так мало незапоминающегося. Он был не один. Смешной попутчик – ни бельмеса не понимающий по-русски пакистанец в ослепительно белых сандалиях на босу ногу. «Ему сказали, что у нас здесь холодно и надо одеться потеплее, так бы он босиком приехал», - пояснил его приятель.
Легкое движение по кругу – выпили, бросили шары, опять выпили, опять шары. Бесконечное кружение. Нас много, человек восемь, с попеременным успехом заваливающих кегли и опустошающих бокалы. Мы с Еленой Прекрасной сохраняем верность крепким напиткам, но, к удивлению наших кавалеров, оказываемся бодрее и точнее в бросках. Уступаю первенство мужчине – Федя лидирует – и вдруг что-то не срабатывет в системе, штанга опускается после разрешительного зеленого огонька над кеглями и мой уже посланный шар с силой врезается в неё. К нашему столику радостно подскакивает официантка: «С вас штраф 500 рублей», - выпаливает она и кладет счет с размашистой цифрой поперек всего листа. Похоже, этого момента ждала вся обслуга с первых минут нашего здесь появления. Ребята дружно распахнули свои портмоне, но я остановила их величественным жестом империатрицы: «Свои ляпы я в состоянии оплатить сама». Федя отводит мою руку с купюрой: «Ира, не надо». - «Надо, Федя, надо», - и кладу ему бумажку в карман. -  «Играем!»
Снова игра, снова вихрем сносит кегли. Мы в запале и радостном перевозбуждении.
Краем глаза вижу Федю, разговаривающего по телефону. «Я же говорила тебе, они не приедут», - перекрикивая шум и грохот музыки в зале, в самое ухо сожалеет Лена. «Фиг с ними, - пытаюсь абстрагироваться я, - лишних не будет».
Досада? Пожалуй, для досады в моем переполненном алкоголем разуме места не осталось. Я сожалею, Михаил Николаевич, что вы не разделите радость нашей сегодняшней встречи, но тем хуже для вас. Катитесь вы ко всем чертям. В моей душе нет места ни для сочувствия, ни для печали. Вам нравится сидеть под каблуком у жены, хрен с вами. Краем леса и на кладбище. Я отпою вас позже. Может быть. Может, даже приду к вам с цветами. А сейчас – не мешайте мне веселиться с друзьями. Чёрт!!! Я же ждала его! Я ждала, что в эту поездку мы все-таки встретимся! Сволочь, он опять всё испортил!!!
- Девчонки, вы ещё что-то пить будете?
- Конечно!!!
- Что полегче?
- Ну, конечно. Сбавлять градус в такой момент? Б-52, пожалуйста, - заказываем мы с Еленой и на глазах наших ошеломленных мужчин начинаем бомбардировку нашего сознания налетами горящего коктейля.
Не берет. Не берет. Ещё. Ещё. Никакого толку. Всё-таки он сделал мне больно. Я не могу выключить в себе то место, которым чувствуют, даже такими оглушительными дозами выпитого. Бесполезно. Больно…
Хорошо, что в пику его предательству у меня остался его друг – Федя, хорошо, что не пожадничала и «подарила» его своей подружке Елене Прекрасной, мне есть на чьем плече утешиться и забыться. Он так старается развлечь меня сегодня этой суетой и блеском ночной столицы. «Спасибо тебе за вечер, - шепчу я ему, - и спасибо, что этот вечер не был подпорчен лишними людьми. Я не знаю, как справилась бы с этим». Он понимающе жмет мне под столом руку. «Не грусти».
Вот и Ваня. Ещё один клоун. Мы познакомились летом. Тогда он скрасил неловкость нашей с встречи с моей бывшей соперницей Юлечкой – Дороти, с которой я не виделась последние лет десять и встретилась совершенно не готовая к этому в парке среди своих бывших земляков. Они дурачились, шаля как дети, всё уже было отговорено, на первой радости – всё простить и забыть – истощились мгновенно, а впереди ещё столько часов общения. Ваня оказался как нельзя кстати, перетянув одеяло на себя и покрыв неловкость кисеёй беззаботного веселья. Сегодня он тоже оказался кстати. Толпа слегка заскучала без коверного.
- Нам надо где-то перебиться часика на три. Лимузин освободится только к трем часам ночи, - сообщил Федя, опять связавшись с кем-то по телефону. Счет за боулинг стал выпирать за пределы финансовых возможностей его кошелька. Это я поняла чуть позже, когда, выйдя из клуба и отправившись со всеми в плавание по ночным улицам города, увидела, что они с Володей, что-то бурно обсуждают, приотстав от нашей компании, теребя свои кошельки в руках.
- Хотелось бы поучаствовать, - сказала я, подойдя к ним поближе. Уже было понятно, что всё сегодняшнее мероприятие кредитуется из одного источника, - Федь, у меня есть немного денег, если это поможет…- Я достала купюру и протянула ему.
- Спасибо, Ир, - Федя нерешительно взял в руки бумажку, - я верну обязательно, у меня есть деньги, но они дома.
- Да ладно тебе, я ведь приехала сюда оторваться, а не вводить тебя в расход. Рассчитывала на что-то и со своей стороны.
- Я обязательно тебе всё верну.
- Федь, ты мне верни стоимость бензина до Калуги, я к другу завтра поеду. Остальное оставь. Мне, может, ещё койку у тебя снимать придется.
- Не вопрос, - засмеялся он и, засунув деньги в карман, вернулся к толпе, - всё в порядке, едем дальше!

- Я не пойму, тихо шепнула мне Лена, - вся толпа за счет Феди гуляет что ли?
- Теперь уже и за мой, - ответила, стараясь подавить в себе тщеславное самодовольство, я. У Феди бескорыстие получается гораздо органичнее. Я всё жду аплодисментов из зрительного зала.

Ткнувшись в один ночной клуб, в другой, поняли, что не прорвемся. Толпы алчущих осчастливить своей незаменимостью в этих заведениях москвичей стояли колышущимися группами у входов под равнодушными взглядами бритоголовой охраны, не оставляя нам никаких шансов.
- Давно ждете? – спросили мы у небольшой компании, стоящей неподалеку.
- Да нет, минут сорок.
- Ребята, - я повернулась к своим партнерам по боулингу и крепким напиткам, - а мы уверены, что хотим быть здесь? Пошли отсюда.
- Куда?
- Да куда-нибудь! Лучше хорошо идти, чем непонятно чего хотеть за этими стенами.
Народ легко согласился. Мы с Леной подхватили друг друга под руки и, подтанцовывая на ходу, дразня воображение идущих следом мужчин виляющими задницами, под напеваемое нами «Давай пойдем с тобой туда» из популярного шлягера, устремились по тротуару вдоль проспекта. Нам всё равно куда – ТУДА!
- Какая у вас эротическая походка, - глотает набежавшие слюнки Володя.
Косой взгляд через плечо в ответ. «Знаем…»
- Слушай, давай изобразим двух лесбиянок, - предлагает подружка.
Мы трогательно целуем друг дружку в губки, прижимаемся, ласково проводим по спинке, ниже, и на этом игру прекращаем. Просто хорошо. Не хочется никого эпатировать. Все свои. Простые, веселые, добрые и ни на что в наших душах не претендующие. Я забудусь здесь на какое-то время от своих вопросов…
Подкатывает машина, из окна выглядывает почти забытый нами Костик, успевший отоспаться после смены. Радостно машет и приглашает в салон автомобиля. Усаживаемся в два ряда – вшестером в трехместную таратайку. Володя с пакистанцем в белоснежных сандалиях машут на прощание вслед, их тропа в этом месте сворачивает в другие дали. «I love you», - шепчу при расставании смуглому красавцу, мы так мило беседовали с ним весь вечер, перемежая ломанный английский междометиями и жестами. «I love you too very much», - вторит он мне радостно, сжимая мою руку, и мы разбегаемся по планете, чтобы больше никогда на ней не встретиться. Машина срывается с места, и  мчит нас дальше в ночь. Куда? А Бог знает! Москва так огромна. Где-нибудь да осядем.
«Видели ночь, гуляли всю ночь до утра. Е-е-е-е!» - орём что есть мочи, рассекая проспект, взбадривая себя на новые ночные подвиги.
Бильярдная. Это скучно. Я совсем не умею играть. Женщина на бильярде – это не игрок, это съём избыточной мужской энергии в ответ на твой эротически оттопыренный в запале игры зад.
- А я очень хочу научиться, - говорит Прекрасная Елена, решительно направляясь к киям. Появление нашей живописной группы уже отмечено приосанившимися игроками за соседними столами. Наши кавалеры, очевидно заметив это, решили, что неплохо бы было сбить дам с курса на бильярдный сексуальный беспредел и небурным обсуждением постановили для начала перекусить.
- С удовольствием, - легко поддались им мы с подружкой и расслабленно растеклись по уютным диванам в углу, куда они нас усадили за столик.
Кальян, чай, пиво, несколько заказанных блюд. День божественно удался, не взирая на козни всех тех, кто хотел мне его подпортить своим в нем неучастием. Мои руки не тянутся к телефону, глаза не ищут на его экране снятых трубочек непринятых звонков и конвертиков полученных сообщений. Слышишь ты, несостоявшийся герой моей пьесы, я не жду тебя, я забыла о тебе на весь вечер, на всю ночь. И не хочу думать о тебе и дальше. Ты не пришел, спрятался, и я вычеркиваю тебя из списка людей, кого я люблю и кого хочу радовать собой. Тебя нет больше. И не было никогда. Сегодня я здесь, только с этими ребятами, со своими друзьями на один вечер. Мы расстанемся и не оставим в душах друг друга кровоточащих ран. Мы только будем вспоминать легкость и беззаботность замечательно прожитых вместе часов. Ты был бы лишним здесь. Мне пришлось бы заниматься тобой и нашими с тобой чувствами, я бы даже не увидела, сколько кроме тебя замечательных людей вокруг, ты всё заслонил бы собой, поселив опять в моей душе тоску и безрадостность. А ты не тот человек, ради которого мне бы хотелось отречься от всего остального мира. Такой человек остался в таком далеком от меня сейчас городе. О нём я тоже не хочу сейчас вспоминать, хотя его тень рядом, я наполнена им до краев, он в каждой моей клеточке, поэтому мне так легко сегодня быть со всеми и ни с кем. Я словно парю над ними всеми, ни к кому не прикасаясь и никого не желая. Мне не надо ничего изображать из себя, ничего прятать, ни под кого подстраиваться. Я могу быть собой – грустной, потому что грущу о нем, задумчивой, потому что, ни о чем не думая, я мыслями с ним, печальная - это светлая печаль о нем, красивая и некрасивая – всякая, переменчивая, какую хотите, такую и наблюдайте, я здесь,  но я не с вами и не ваша, я – его. Поэтому настоящая. Ничего не записывая, я пишу, жизнь не задевает меня, поэтому переворачиваются страничка за страничкой, исписанные моей быстрой мыслью в тишине непроисходящего и несвершающегося. И в душе моей покой и умиротворение.
Клубы кальянного дыма, трубка по кругу, о чем-то незначащем и легкомысленном так же воздушно и опьяняюще, как этот дым. Усталость, головокружение. Переходим к бильярдным столам. Вяло распределяемся по ролям. Кто-то изображает игроков, я усаживаюсь на высоком стуле, не включаясь в игру. Полусонное брожение вокруг шаров в дыму сигарет. Каждый погружен в себя. Постукивание киев о шары без энтузиазма и блеска в глазах. Попадание в лузу вызывает недоумение и внезапное пробуждение – «мы ещё здесь?» Зачарованно наблюдаю за Костиком, единственно недремлющим среди всех нас. Утром он показался совсем другим. Несмелым, робким юношей, зачарованно и влюбленно глядящим на мою подружку. И вдруг полное преображение. Уверенный, немногословный, он почти ничего не говорит весь вечер, а такое чувство, словно легкая ирония, интеллект, достоинство излучаются из каждой его клеточки. «Костик такой невзрачный, молчаливый, - делится Прекрасная Елена, - а девки от него в компании тащатся. Странно даже, есть в нем что-то». Блеск глаз, проскальзывающая улыбка, юмор редких, но столь точных фраз. Я опять придумываю героя? Он сексуален, он очень сексуален. Я нащупала, что в нем так привлекательно для женского взгляда. Струящийся сквозь поры мужской шарм. Он поедает глазами свою «жертву» Сегодня это - моя подружка. Красивая, разрумянившаяся в запале неженской борьбы с кием и шарами, с огромными от перевозбуждения от игры и выпитого нами за день глазами, лупящая страстно и мимо, совершенно не стесняющаяся своего неумения. Завидую! Мне бы такую смелость. Никогда не решалась выставлять на показ своё несовершенство, предпочитая вещи, в которых чувствовала себя уверенно. Спасительное простодушие, граничащее с глупостью, выставляет сто очков моей закомплексованной и зажатой в тисках страха быть осмеянной за неумение мудрости. Ленка красива, она чертовски, фантастически красива сегодня – когда смеётся, когда промахивается по шарам и возбужденно взмахивает руками, отводя упавшие на лицо волосы, когда говорит несусветные глупости. Я прощаю ей всё, любуясь её красотой, и понимаю мужчин, сгрудившихся вокруг нас и ловящих каждый её взгляд. Они тоже в плену своего осязания – взглядами, слухом, неожиданным прикосновением они растаскивают её на крохотные кусочки, алчно и вожделенно вкушая источаемые ею флюиды. Я могу просто не прислушиваться к тому, что несет невеста моего друга. Он любит её, она любит его, какие у меня могут быть претензии к их внутреннему миру и интеллекту? Я принимаю всё в них, как принимаю всё в этом мире.
Звонок. Лимузин уже ожидает нас у входа. Белоснежный красавец огромным крокодилом распластался во всю тесноту маленького московского дворика. Кажется, сейчас должно зайтись сердце в предвкушении восторга – это почти путешествие Золушки на бал в тыквенной карете. Музыка. Предупредительно распахнутые навстречу двери. Но, видно, для Золушки я уже старовата, восторга и учащенного сердцебиения так и не дождалась. Буднично и деловито рассаживаемся, и ощущение сказки улетучивается окончательно. То ли это не с тобой, то ли с тобой, но уже когда-то было, поэтому чувство новизны притупилось, или живешь в нескольких мирах одновременно, и, что невозможно в этом мире, случается с тобой в мире другой параллели. Как объяснить то спокойствие и бесстрастность в себе, кажущиеся разочарованностью, когда встречаешься с чем-то новым и неведомым? Отсутствием способности удивляться, приобретаемой с годами? Старостью?
- Ирин! – Лена высовывается из открытого люка автомобиля и восторженно захлебывается встречным потоком ночного воздуха, - вылезай ко мне, смотри, как здорово!
- Подожди… - настраиваю камеру телефона и снимаю её снизу. Растрепанные волосы, распахнутые глаза – фото, достойное бигборда.
- Скорее, это непередаваемо. Не бойся.
У меня ни малейшего желания  вторить её порывам. Вжимаюсь в кресло. Хочется тишины и покоя. Она тормошит и всё-таки выпихивает меня на поверхность.
- Да! Здорово! – неискренне восхищаюсь я и тут же плюхаюсь на сиденье обратно. Никаких положительных эмоций. Дырка в потолке и замученное пугало из неё – это я, и темнота подворотен, по которым ползет наш крокодил, что в этом прекрасного? Ах, вид сверху… Холодный, пронизывающий ветер московской промозглой осени. Нет, уж лучше уютное тепло кожаного салона. Приветливо распахиваются дверцы бара, какая-то незатейливая попса с экранчика встроенного монитора. Ребята что-то покупают по дороге в круглосуточных маркетах.
- Мартини? Шампанское?
- Только не шампанское!
- Полируем, Ленк?
Вспоминая количество выпитого в течение дня, греем налитое в бокалы в руках и осознаем неотвратимость завтрашних телесных мук.
- Полируем!
Тяжелеет голова. Оставленное дома и кровоточащее невысказанностью здесь, уплывает на задворки сознания. За окном мелькают огни улиц, ночная Москва, забытая нами, живет своей жизнью, нисколько не страдая от нашего в этой жизни безучастия. Собор, разрушенный в годы безверия и восстановленный по прихоти внезапно уверовавших потомков тех, кто нес знамя атеизма в массы. Приоткрываю окно и пытаюсь поймать объективом аппарата величественное строение – гимн отживающей эпохе лицемерия и ханжества, помноженных на тщеславное желание увековечиться благими намерениями. Закрываю окно. Снимок получился жалким и размытым. Полоса слившихся от движения огней. И никакого величия. Саша что-то тихо рассказывает о проносящихся мимо зданиях, но его почти никто не слушает. Клоун Ванечка скачет по салону, по очереди развлекая полупьяных попутчиков. Мы почти отключились от города, замкнутые в пространство шикарного салона, как Ной в своем ковчеге. Хочется спать. Всем давно уже хочется спать. Пятый час утра. Лена мирно посапывает на плече любимого. Моё сознание время от времени отказывает мне, но включается, как только понимаю, что внезапно бурное обсуждение темы, где кто сегодня ночует, касается не кого-то, а меня.
- Я так понимаю, что вы не можете решить, с кем должна завершить сегодняшний замечательный вечер Ира? От её имени этот вопрос снимаю с обсуждения. – В неожиданно наступившей тишине закончила, - или я ночую у Феди, или лимузин едет в Загорск. Меня там ждут. Замуж…
Смех разбудил Леночку.
- Что, что здесь произошло?
- Ничего, спи, я еду к вам.
- Ну и славненько, - обрадовался Федя, - мне было неловко предложить тебе быть третьей на моём диване.
- Я же говорила, - сладенько причмокивая губками и легко проваливаясь обратно в сон, пробормотала Леночка, - что всё закончится семейной групповухой в Фединой комнате.
- Просто я всегда ночую там, где мой чемодан, - под всеобщее довольное воркование завершила дискуссию я и, отвернувшись к окну, тихо добавила, - а спать даже из  благодарности за прекрасно проведенный вечер ни с кем не собираюсь.
По одному, в предрассветную сырость, почти мертвые от усталости исчезаем из салона, чтобы, едва коснувшись головой вожделенной подушки, начать новый день.

«Можно тебя проводить?» - почти сразу будит меня смска от Кота. «Конечно», - отвечаю я, понимая, что мои мучения продолжатся пляской святого Витта на гробу моего верного друга. Я всё равно засуну его обратно в этот гроб забвения. Да пришла, да разворошила всё в его душе, но не для того, чтобы забрать с собой, а чтобы он жил с этим и мучался невозможностью встреч. Страдал и помнил, что он живой. Не забившись в угол и стеная об утраченных иллюзиях, а в ожидании чего-то почти невозможного. Страдать, желать, любить, очищаться своим страданием, распахивать им целину своей души, вытаскивая сорняки и полусгнившие корни, засевать её злаками веры и надежды и питать взращенным в себе другие души. Грех хоронить в себе человеческое, делающее нас подобными Богу – жить болью, быть ею, преобразовывать её в любовь дающую, а не жаждущую обладания. Я встречусь с тобой, Геша, дам проводить себя, но ни на один твой вопрос не отвечу. Зачем? Почему? Как жить с этим дальше? Я не знаю, что ответить тебе. Я ищу ответы и не нахожу их. Твои вопросы – кость, которую мне очень долго обгладывать, споря, соглашаясь, внимая и безгласно протестуя против несправедливых твоих упреков. Такую ты меня полюбил…опять… зачем?!

                *         *         *

  Пьер.

Говорила «люблю», - забудь – говорю это всем. Держалась за трубку, как за соломинку – выплыть, не увязнуть в безумии. Я НОРМАЛЬНАЯ!!!  Оглушить, чтобы обезвредить, – это они могут, но кто же им позволит?! Хочу вернуться, но не знаю, как. Но вернусь. Ты СЛИШКОМ НОРМАЛЕН ДЛЯ МЕНЯ, поэтому скоро оставлю тебя в покое окончательно. Не сегодня…

                *        *        *

Треть того, что носила в своей больной голове, облекла в слова. Не скажу, что гениально, но что-то не из мира сего в этом всё-таки есть. И я уже не киборг из триллера с выпирающим наружу бредом. Идём с подружкой в ночь праздновать своё возвращение в родные пенаты. Известный клуб на Крещатике. Не зову, но жду. Придешь, посмотрю многозначительно, но лишнего не скажу, ничего не скажу, просто стану добрее. Может быть… Не придешь, не обижусь, приду сама. Когда-нибудь.

«У моей мамы сегодня день рождения!»

А я со своими тараканами!!! Быстро дату в органайзер телефона, я поздравлю вас через год, удивлю своей памятливостью.
ТЫ ЖИВ!!! Поздравления МАМЕ! Передай ей, что у неё чудесный сын. Сам он об этом не догадается ей сказать.
К. Чуковский. «БАРМАЛЕЙ». «О, я буду добрей, полюблю я детей. О, я буду, я буду, я буду добрей.. ;»

Какая фантастически неудобная ручка – огромная, неуклюжая, пишет медленно… но красиво получается. Ровные, четкие строчки поперек страницы… Зачем я в ноутбук эту фразу вписала, непонятно…

                *         *         *

- Не могу больше. Они терроризируют меня своим плохим настроением. Сбрасывают на меня все свои депрессивные тучи. Сами прогромыхали и успокоились, а мне хоть вешайся, - Марго подавленно смотрит в окно. За окном бродят её тучи. В моём окне – солнце пытается пробиться хотя бы лучиком напоминания о себе.
- Зря ты их пускаешь в себя. Их проблемы – это ИХ  проблемы. Ты больше дашь им, если будешь не со-участвовать в переживании, а просто со-переживать, - не подбираю слова, не понять меня может только глупый, - а так ты берёшь всё на себя и размазываешься по стенке от горя. Зачем тебе это? Реально, подыхая с ними в компании с их депрессией, ты мало чем им помогаешь. Плюнь на их переживания и живи сама по себе… Мы как? Курим, садимся в метро или идем пешком? Или садимся в метро, едем, выходим, курим?
- Лучше сесть где-нибудь и покурить, - возражает сбитая с толку подружка.
- Тогда едем в метро, идем пешком в кафе, садимся, заказываем, выпиваем и, наконец, курим.
Воодушевляемся перспективой вечера в душевной атмосфере, я взбодренная смской любимого – простил! - подобревший Бармалей. Мы будем слушать музыку, легкомысленно напиваться и стрелять глазами по сторонам.
Несколько раз проходим по Крещатику туда-обратно, я решительно не помню, в какую из этих подворотен мы сворачивали с мужем, где заветная дверь со скромной надписью. Ещё одна попытка, и мы, наконец, ныряем туда, куда надо, попадая в иной мир. Мир оглушительной музыки, сигаретного смога и отстраненных взглядов. Музыканты только настраивают инструменты. Времени – девять часов, ещё рано для концерта, но зал уже забит до отказа. Находим крохотное пространство возле барной стойки, только примостили свои задницы, освободился уютный столик совсем рядом, с высоким диванчиком, развернутым лицом к эстраде. Юркнули туда, пока никто не сообразил, победоносно оглядели зал и выдохнули с облегчением – успех релаксации напрямую зависит от того, насколько уютно пристроен твой зад. «Зелёного мексиканца», пожалуйста», - официантка понимающе кивнула, и через мгновение мы уже были осчастливлены его компанией. «Мексиканец» радостно подмигнул и растекся по желудку теплой волной. «Хорошо-то как!- довольно протянула Танюшка, - только мне бы ещё ножки вытянуть, коленки болят - сил нет. Вроде бы всех простила, ни на кого не обижаюсь, гордыню преодолеваю, а они болят и болят», - «Слушай, давай я тебе отдам баночку с хренью, что мне питерский друг мужа сосватал?» - «А что, помогает?» - «Да кто его знает, что там помогает. Начнешь пить, вроде как что-то для себя, любимой, делаешь. От одной этой мысли легче становится. Глядишь, и попустит».
Послушно закивала головой. Какую бы муть я ни говорила, всегда соглашается, никакого сомнения не возникает. Всё принимает на веру, как от учителя.
- Ты как насчет того, чтобы повторить?
- А как ты?
- Пора бы.
- Давай.
«Зеленый мексиканец» усмехнулся и повторил путешествие в недра нашей души по разведанному чуть раньше маршруту. Закурили. Такими темпами, живой музыки можем не дождаться, но заказываем ещё по одному коктейлю – пусть ожидание будет светлым и радостным – и по стакану сока, теперь будем пить медленно, куря и разглядывая входящих-выходящих. Времени у нас! Публика, как на хэллоуине, глазами не соскучишься. Экзотические мальчики с экстравагантными прическами, девочки чуть менее отвязны, но довольно миленькие. Вот только этот взгляд, выдающий неуверенное «хорошо ли я смотрюсь? как выгляжу?» - извечное и неистребимое в глазах наших соотечественниц. Скользящим вопросом к встречному взгляду –« во мне что-то не так?» Увы! Крест, пронесенный через годы деженственнизации и обобществления, коллективизации и обезличивания под кровавым стягом воинствующей державы, которой нужны были гвозди и шпалы, а не индивидуальности. Женственность клеймилась и устранялась недоступностью маленьких хитростей женской красоты, мужественность умалялась нищенскими зарплатами. Мы пытались искать свой образ, но все красились тенями одного цвета и тушью из одного тюбика, наши губы сияли одной помадой, а маникюр отдавал сильным запахом ацетона  вперемешку с пастой из шариковой ручки. Было очень важно получить одобрение – как у меня получилось? Я выгляжу иначе? Не так как вы? Это въелось в лица и взгляды, это выдает наших там, за границей, куда нас выпустили, как обезумевших в неволе мустангов. Глаза шальные, движения суетливые, испуг и оторопь, и жалкая попытка откуда-то черпать чувство собственного достоинства. А нет его, этого достоинства. Мы такие – ждем оценки со стороны, ждем подтверждения, что да, я чего-то стою, а внутри – дрожащий, неуверенный раб. А достоинство – это твердь внутри, это независимость от мнения окружающих, это бесстрашие быть тем, кто ты есть на самом деле.
Я смотрю на девчонок в зале, таких красивых, уверенных, независимых, и вдруг взгляд в сторону, и эта независимость и уверенность расползается в мгновение. Значит, наносное, значит, неискреннее, не из глубины идущее. Юная современница, как и раньше её совковая мама ждёт, что её найдут, оценят, возьмут, и в ожидании своём пропускает сквозь пальцы, мимо глаз и мимо носа то, что само просится – выбери меня!
Девчонки! – вопию я молча во весь голос, сидя полупьяно с подружкой и «зеленым мексиканцем» в обнимку, - Не сидите и не ждите, а ходите и собирайте. Они все хорошие. И их много – всем достанется. Только они такие же неуверенные в себе, как и мы с вами, и ещё более сомневающиеся: «А стоит ли вообще начинать? Вдруг сорвется и обдаст грязью. Это будет так больно».
Бред. Чушь. Страх – вон!
Я родилась, я родился – это подарок мира душ миру людей, Того мира – Этому. Так и ходите по этому миру «подарочком» – с гордой осанкой, уверенные в себе, красивые, достойные счастья и счастливые.
Музыканты, расчехлившие уже все свои инструменты, как-то уж слишком громко опробывают их на звучность. Звучит избыточно, до закладывания в ушах, уйдем отсюда пьяные не от коктейля, а от децибел. Голова прозрачная. Слова толпятся и рвутся наружу, выстраиваясь в стройные фразы, как в пособии по сочинительству, имеется ли где такое? И как этому можно научить? Как в школе соцреализм? Единство времени и места действия? Разве об этом надо писать? И какое такое единство времени в душе живущего? Мысль перескакивает, жить хочется в будущем, а прошлое держит мертвой хваткой за горло и не дает дышать в настоящем. Чушь полная, писать не научишь, это образ жизни и мышления. Искренность, бесстрашие, открытость - вот три кита, поддерживающие лист пишущего и водящие перо по нему. Гружу Марго рассказом за рассказом - словно пересказ заученного текста. Отрабатываю на зрителе? Не рановато ли? Она смеётся, удивляется, восхищается, или только делает вид, что восхищена. Но мне приятно всё равно. Она не подозревает, что я только пересказываю ей написанное ранее, а не придумываю на ходу.
- Знаешь, ты меня заразила, - вдруг, словно очнувшись, перебивает она, - я поняла, что мне тоже надо писать. Я ведь умею это делать. Я говорить не умею. Сбиваюсь, теряюсь, подыскивая нужные слова, боюсь неосторожным словом задеть собеседника. А когда пишу, есть время задуматься, правильно выразить свою мысль, более точно и красиво её сформулировать. Мне проще общаться в письме, там я точна в выражении того, что хотела сказать. Я умею писать, и, знаешь, мне хочется это делать. Я ловлю себя на том, что в своей голове я уже давно пишу. Пишу себе, пишу тебе. Хочешь, я напишу тебе письмо? Мне так хочется писать тебе письма! Я ведь всё время разговариваю с тобой, когда тебя нет. Мне не хватает общения с тобой, и я начинаю сочинять тебе письма.
Я согласно киваю:
- Конечно, хочу. Я всем, с кем общаюсь сейчас, говорю, пишите! Представляете, какую интересную картину-срез можно написать, если собрать все наши жизни в одном месте, наши разные взгляды на одну и ту же вещь, проблему, на одно какое-то пусть даже незначительное событие. Такое многоголосье, многогранность, это словно ещё раз дать шанс миру повториться каким-то днём, каким-то промежутком времени, когда все эти люди жили на свете. Это словно бессмертие какого-то одного мига. Я пишу, но это всего один голос, одна плоскость, одна грань, ещё кто-то – уже пространство. А множество голосов – уже Вселенная нашего бытия. Это же так здорово!
- Как приятно чувствовать себя молодой. Я чувствую себя здесь, с тобой, молодой. Это кафе, эти люди, - Таня восхищенно оглядывает зал, - как же здесь комфортно. С тобой очень легко. Ты словно разрушаешь границы и барьеры, которые мы возводим внутри себя, ограничивая для себя пределы возможного и допустимого, защищая себя от возможных неприятностей. А с тобой ничего не страшно. Заражаешься твоим бесстрашием и желанием вкусить все запретные плоды. Но тебя нет рядом, и страхи возвращаются. Я теряюсь, словно опять забираюсь в свою скорлупу. Или, может, моя семья пытается меня обратно туда втиснуть. А мне уже не хочется назад, мне там душно, плохо. Это скорлупа  страха. Мне там неуютно и очень плохо.
- Это уже не скорлупа, Тань. Это уже жалкие обломки. Она треснула, раскололась, ты вылезла из неё давно и подросла, запихнуть тебя обратно уже нельзя, можно только загнать в угол и набросать на тебя её обломки. Хочешь, сиди в этом мусоре и вязкой липкой жиже, хочешь, сбрось, выйди из угла и живи. Надо жить, подружка, надо радоваться всему, что в жизни происходит.
- Я хочу писать, даже пыталась это делать, но мой учитель, Петрович, обрубил, сказав, что надо писать о жизни, а у меня много фантазийного. А я не могу без этого. Я вижу мир таким, таким его чувствую, так думаю Это что-то подсознательное.
- Чтобы это было твоим, живым, так и пиши, как чувствуешь. Это должно идти изнутри, а внутри такого намешано. Внутри мы сюрреалистичны, необъяснимы и непостижимы. До жути, до кошмара. Жизнь внешняя взвихривает потоки подсознательного и бессознательного, вызывает к жизни ассоциации из прошлого, пережитого ранее, прочитанного когда-то, даже просто придуманного ранее, увиденного. Всё перемешивается в  сознании, сбивается в жуткий коктейль, всплывает в снах символами и знаками и выходит, наконец, в виде именно так скроенных мыслей и фраз. Это интересно. Может, не всем есть время задуматься об этом, но очень интересно.
- Я замечала, что когда я читаю какого-нибудь автора, я перенимаю его стиль, манеру, даже особенности построения им фраз. Когда я читала Хемингуэя, писала письма в его манере, когда Акунина, а он пишет, подражая авторам девятнадцатого века, хочется выражать мысли в его манере. Даже не то чтобы хочется, а как-то само собой это получается.
- Но мы же не читаем одну-единственную книгу всю свою жизнь, - рассмеялась я, - так что можно не бояться быть обвиненным в плагиате. Напротив, задаваясь в течение всей своей жизни, по сути, одними и теми же вопросами, мы примерно одно и то же на них отвечаем. Так что плохого в том, что, путешествуя с разными писателями, перенимая их манеру говорить, выражать свои мысли, мы будем украшать своих идолов – наши собственные мысли - разными венками – их литературными находками в области слова. Мне кажется, это даже любопытно. Кто не знает этих  авторов, восхитится твоим умением подбирать верные слова, а кто читал тех же мастеров, что и ты, с любопытством проследит за ходом твоих литературных пристрастий, порадуется собственной проницательности, и, если он окажется достаточно великодушным читателем, восхитится твоей виртуозной игрой с авторами. Ничего дурного не вижу в этом. Во всяком случае, с удовольствием перенимаю манеру говорить с того человека, которым восхищаюсь.

Музыка совершенно выбивает нас из беседы оглушающими звуками. Гитара, сговорившись с ударными, лихо перебарывает синтезатор и напрочь выключает из звукового ряда миниатюрное создание, раскрывающее рот, но прорывающееся сквозь всю эту какофонию только на верхних нотах. Колоратурное сопрано, - отмечаю я, - нижние ноты не её конёк. Вот она, школа моего Александра Михайловича, уже просто так пение не слушаешь, вслушиваешься, ища изъяны. Понимая, что наслаждение от живой музыки волной нас сегодня не накроет - уже начинаем препарировать её под микроскопом - докуриваем, допиваем, дожевываем и, совершенно осатаневшие от оглушительного удовольствия, покидаем зал. Свежесть, прохлада быстро реанимируют наше было пошатнувшееся настроение. « Может, зайдем где-нибудь кофе выпьем?» - очень кстати предлагает подружка. «Зайдем», - соглашаюсь я, и мы направляемся в сторону «Метрограда».
- Может, в «Макдоналдс»?
- Ты что, засрать всю вечеринку? Нет, давай в приличное место зайдем.
Ныряем в переход. Здесь я ещё не была. Подземное царство теней. Молодежь с глазами как у кроликов.
- Здесь есть Интернет-клуб – просвещает меня подружка.
- То что надо, - направляюсь решительно к стеклянной двери, - давно пора отметиться в своем почтовом ящике, Инет дома накрылся, к мужу на работу лишний раз не хочется светиться идти.
Два придремавших на жердочке молодых петушка – дежурные за стойкой. Заговариваю с тем, что сидит ближе ко мне, он, вальяжно разбросавшись в кресле, мудрено и путано, грузя меня спец-терминологией, дает инструктаж на тему. Перебиваю его шутливым: «Молодой человек, вы со мной попроще как-нибудь изъясняйтесь, я  с трудом въезжаю». Он просыпается окончательно и начинает с начала. Я опять шутливо отбрыкиваюсь от его интеллектуального багажа, добавляя: «Вы мне лучше на пальцах, а ещё лучше своим собственным пальчиком ткните в ту самую кнопочку, о которой вы так только что душевно рассказывали. А я уж остальные додавлю сама». Второй парнишка улыбается и перехватывает нас у своего чересчур мудреного приятеля. И уже не инспектируя наши умственные способности и профессиональные навыки, протягивает чек и усаживает за компьютер, легко объяснив, что и куда надо нажимать. Пробегаюсь по последним нашим с мужем письмам – стихи, его, мои в ответ. Так вот мы любим друг друга в инете, в реальной жизни это оказалось проблематичнее.
- Какой он у тебя тонкий, чувствующий человек, - восхищается Танюшка. – А какие ты стихи пишешь!
- Я лишь отвечаю ему взаимностью на разбуженной им во мне волне. Он раскачивает лодку, я лишь пытаюсь в ней удержаться.
Неожиданно в одном из почтовых ящиков нахожу записочку от Володи. Как же я её проглядела. Дата? Надо же, вчера?!! Я стенала и плакала в безответности, считая, что потеряла его навсегда, а он жил здесь одной строчкой всё это время неузнанный мною. Впрочем, это ответ на мое приглашение в театр. Это было бог весть когда, неделю назад. «Встретимся на спектакле». Опоздал. Как всегда, слишком поздно, чтобы что-то поправить. Что же это он так! Спектакль, солнышко, я разыграла перед тобой на трассе Калуга- Москва. До сих пор мурашками по телу.
Но не об этом сейчас.
Я шла за письмом от Геши Кота. Созвониться договорились ещё днём, но ему не хватило денег на счете телефона, и я перезвонила вечером на его домашний телефон, когда мы с подружкой вкушали коктейль в кафе. Она слышала наш разговор, потому имела представление о том, чьи письма, примера ради, я ей только что показывала. Такой вот у меня друг есть из прошлого…

                *         *         *

Возникло острое желание перекусить. 2.45 ночи – самое время.
Грею кем-то из домашних недоеденные пельмени и закусываю их Гениным салатом из капусты и яблок. Нажираюсь на ночь, взращивая на своем изящном теле дополнительную жировую складку, чтоб устойчивее и тверже ходилось по земле моему интеллекту…
…Еда противопоказана моему организму. Горечь во рту, непонятно откуда взявшаяся кислота в глотке. Кефирчик – залить. И дальше в путь…

                *          *          *

Геша Кот говорил, что «наклепал» мне почти две страницы письма, что, оказывается, осталось много недосказанного. В голосе чувствовались обида, разочарование, отчаянное желание задеть  меня как можно больнее. Я понимала, это всё наша последняя встреча, но всё равно внутренне напряглась: хочешь, чтобы я отпустила тебя? Обратно в теплое и скользкое болотце? Я и не собиралась тебя удерживать. Даже вытаскивать не собиралась. Сиди, если это больше тебе по вкусу.
- Зачем я тебе нужен? – недоумевает Кот.
- Мне нужен не ты, а твоё умение думать и точно выражать свои мысли. Мне нравится твоя безжалостность ко мне. Не беспристрастность, ты – пристрастен. Но ты, пожалуй, единственный человек, способный сказать мне правду обо мне так, чтобы я её приняла и поверила. Ты не гладишь по шерстке, не пытаешься угодить мне, даже когда хочешь удержать меня. Мне это нравится больше, чем если бы ты жалел меня и лгал мне.
Я лукавлю в одном. Критика мне не нужна, потому что ранит и обозляет. Я становлюсь жуткой стервой и язвой, когда слышу в свой адрес выпады, пусть даже справедливые, от врага, от человека, который ненавидит, который хочет задавить своей ненавистью, уничтожить меня. Ненавидят из ревности, из зависти, из ощущения собственной в чем-то ущербности, ненавидят то, чего в себе не находят. Во мне очень много добра, я великодушна и незлобива, это раздражает и настраивает против меня людей, лишенных этих качеств. Это всё – мои враги. Их критика мне не нужна. Их правда направлена на уничтожение.
 Но есть другая правда. Её легко принять. Это то, что думают о тебе те, кто любил тебя, - друзья, любимые. Бывшие друзья, бывшие любимые. Правда обо мне Кота – такая правда. Он любил меня и, когда я ушла от него, попытался разобраться в том, почему это произошло. Он объяснял себе меня так, как это видел. И сегодня эти слова – горькие, справедливые, обидные звучат для меня. Он надеется своей безжалостностью достучаться до моего сердца, оставшегося холодным тогда, много лет назад. Я внимаю его горечи, понимая, что он и сейчас ничего не может себе объяснить. Моя холодность – это бесстрастность, которой я закрываюсь от него. Я люблю его, но это любовь не женщины к мужчине, это любовь друга, вынужденного быть ещё и женщиной. И мне надо выдержать эту пытку правдой, звучащей из его уст, вырывающейся из-под его пера. Его горечь полна любви, его обида полна надежды, что я опомнюсь и верну его. Я внимаю его словам и ничем не выдаю себя. Я сочувствую, но остаюсь безучастна, хотя его слова оставляют глубокие раны в душе – это боль друга, это слова человека, на твоих глазах расправляющегося со своей любовью к тебе, борющегося с тобой в себе. Он избывает свою давнишнюю боль тем, что убивает меня и уходит, уходит, уходит. И говорит, говорит, говорит, пытаясь словами оттянуть срок окончательного расставания.
Я была в нем плохо зажившей залепленной пластырем раной. Приехала, сорвала пластырь, чтобы очистить её от многолетних нагноений, разбередить до живой плоти, до струящейся алой крови. Приехала, чтобы попросить прощения за боль, причиненную тогда, и за боль, что причиняю сегодня. Сегодня я нуждаюсь в прощении, которого, может, и не заслужила. Ты считаешь, что не заслужила. Потому что жестока, жестка, безжалостна, потому что не задумываюсь о последствиях таких своих возвращений, об этом ты пишешь мне в своем письме. Мы никогда не договоримся, но, может, ты, наконец, выговоришься и забудешь меня. Станешь равнодушен к перевернутой странице своих воспоминаний, ко мне, к моей жизни, моей судьбе, моим чувствам к тебе. Я перестану тревожить твои мысли, мои приезды не будут выворачивать наизнанку твою душу, и ты не будешь чувствовать себя покинутым, одиноким и несчастным оттого, что я не услышала тебя.
Я слышу всё. Я внимаю всему, что ты говоришь и пишешь, перечитывая и перелистывая страницы воспоминаний. Мне больно это слышать, но я готова испить до дна эту чашу.
Я верю всему, что ты говоришь, Кот.
Его критика – это боль раненого сердца. Он вытаскивает шип из своего сердца и вонзает его в моё. Он имеет на это право.

Я читаю письмо вслух. Таня внимательно смотрит на экран, вчитываясь в его строчки вслед за мной.
- Он очень интересный человек, я не могу отпустить его просто так, только потому, что он хочет, чтобы его оставили в покое. Он нужен мне  такой – злой или озлобленный, огрызающийся, кусающий меня за все открытые ему места.
Он так доверчиво потянулся ко мне после первой встречи, окрылился моей пьяной нежностью, поверив в возможность чуда – возвращения прекрасной феи из прошлого, пусть с потрепанными жизнью крыльями, но живой и с лаской во взгляде. «Я провожу тебя», - бросается он как мотылек на огонь лампы, поверив, что это возможно. Проводить, насладиться, похитить наконец. И вдруг ледяной холод отчуждения изваяния, стоящего на перроне. «Всё, Кот, тебе пора», - «ВСЁ??!!!» Опять отвергнут! НЕНАВИЖУ! РАЗДАВЛЮ! Где ты настоящая? – кричит он в отчаянии, покажи истинное своё лицо, бездушное, бессердечное создание. Тебе чужды человеческие страдания. Ты не представляешь, что такое боль, потому что в тебе нет того, что может болеть. У тебя нет души.
Я молчу. Я была искренна и в первый, и в последний день. Это два разных человека. Первым я живу среди людей, вторым защищаю свою внутреннюю свободу. Туда я не пускаю никого. Хотя никого и не выгоняю.

                *           *           *

Припозднились. Вышли из подземелья, присели на скамеечку перекурить и переварить прочитанное. Два подвыпивших паренька, при свете фонарей не досчитавшие наши с подружкой года, выписанные живописью наметившихся морщинок:
- Девушки, а давайте вы с нами пивка выпьете, - кивнув и икнув одновременно, предложил один из них.
- Нет, не могу, - серьезно ответила я, - я когда пиво пью, много писаю.
Ребятки остолбенели. Прикуриваю от Танюшкиной зажигалки, с  интересом поглядывая на них. Хлоп-хлоп глазками:
- Слышь, чё она сказала?
- Говорит, писает от пива много…
К нам:
- Тогда, может, водки выпьем?
- От водки быстро пьянею и сразу отдаюсь.
- …
- Так это… это ж хорошо?
- Плохо.
- Почему, гы-гы, - отдаваться это хорошо.
- Отдаюсь – беременею.
- А…
- А беременею – аборт за ваш счет. Деньги на аборт есть? Или папа-мама только на выпивку и презервативы дали?
- Гы-гы-гы…
Беззлобно поржав, ребятки ещё попытались что-то предложить двум степенным дамам, но мы, пожелав им удачной рыбной ловли и ночного счастья в расставленные сети, тепло с ними распрощались и потянули друг дружку в сторону метро. Пора возвращаться домой. К детям. Кому-то ещё и к мужьям. А кому-то к страничкам. Как же я срослась с ними. Даже жизнь вокруг преобразилась – закипела, забурлила, сама на страницы рвется: смотри какая я у тебя замечательная, насыщенная и смешная. Напиши об этом. И пишу! Как савраска, ни минутки без строчки, не на бумагу так на полочку в голове.
И мне это очень нравится.

                *         *         *
Москва. КОТ.

Уезжаем с разных вокзалов. Лена в Харьков с Курского, я в это же время в Киев с Киевского. Подружку провожает любимый, я выдерживаю пытку состраданием, которое давлю в себе, чтобы не дать волю жалости. Кот, почти онемевший от отчаяния. Вижу, ждет, надеется, до последней минуты не может поверить, что это – всё, что ничего больше не будет. Мне жалко, мучительно жалко его, но обнадеживать не могу, не имею права. Я уже раз ошиблась, приняв жалость за любовь в прошлом году – с Мишей. Прижала, обнадежила, влюбилась в его к себе любовь, а в ответ получила такой акт отмщения за прошлое, что до сих пор не могу прийти в себя. Это было ошибкой, которую нельзя повторять. Если я когда-то оставила человека, значит, были основания для этого, нельзя дважды ковыряться в одной раковине, пытаясь извлечь из неё вторую жемчужину. Будет только обида, боль и страдание и желание отыграться за прошлое. Может, Кот и не такой. А может, всё повторится. И я оберегаю себя от жалости не потому, что не способна на это чувство, а потому, что боюсь – кого жалеешь, тот больнее всего кусает.
Выталкиваю Кота из поезда.
- Всё, Гена, тебе пора. Уходи.
- Значит, это всё?!
- Да, всё.
Он резко разворачивается и уходит. Он не пройдет под окнами, не помашет вслед уходящему поезду. Досада, горечь, оскорбленное достоинство гонят его прочь с вокзала к экрану монитора, к безжалостным в мой адрес строкам, к безумию отчаянного «ты бессердечная!»
ОН НИЧЕГОШЕНЬКИ НЕ ПОНЯЛ!
Он думал, я ехала к нему, а я ехала к его светлой голове. Он очаровал меня своим интеллектом тогда, много лет назад. Его голову – умную и светлую – я хотела вернуть себе сегодня. Но голова пришла вместе с телом. А ни тело, ни его желание мне не нужно. И если тогда я жила в этом противоречии почти год – интерес к человеку, но полное равнодушие к его плоти, то сейчас, почувствовав внезапно воскресшее его ко мне влечение, оборвала его сразу своей напускной холодностью. НЕ ПОЛУЧИЛОСЬ подружиться. Я не женщина, я монстр. Не получается из меня любовницы. Никак не получается. Одно лишь мелькание в мыслях. «А могла бы?» И прислушиваясь к себе, обнаруживаю странное – да! Примеряюсь, прикасаясь в разговоре, незаметно, одним лишь скользящим движением рук, удивляюсь себе – никакого неприятия - могла бы! Неужели ограничивает только осознание греховности? В отношениях с мужчиной это было бы таким естественным продолжением возникающей душевной близости, но как преодолеть этот барьер в себе? И, получив его письмо, я дерзко отвечаю, нимало не сомневаясь, что преступить через себя – дело лишь времени, нужного мне для того, чтобы договориться с собой не судить и не оценивать свои будущие поступки и проступки. Если ты считаешь меня бессердечной и жестокой лишь потому, что я не легла с тобой в постель, то я легко это сделаю, чтобы разубедить тебя, - швыряю ему и получаю ошарашенное в ответ: «Твои эмоции меня накрыли».
А сегодня он разворачивается и опрометью из вагона.
«И всё-таки, тебя во мне слишком много – хочешь, верь, хочешь, нет, но это так, - пишу удаляющейся спине в утешение, нимало не лукавя. – Тогда ты придумал меня, а я поверила тебе и стала такой, какую ты ваял. А после неблагодарное творение отвергло своего творца. Такое часто случалось и раньше, и потом – не только с нами».
«Наверное, это должно звучать, как «Мавр сделал свое дело…» Ты слишком меня переоцениваешь. Я банален, меня легко прогнозировать… Ученице от учителя: спокойной ночи».
«Не учитель. Первопроходец».
«Я пошутил. Спи давай».
«Сплю уже давно, это так.;)»


Федя: «Леночка уехала только что. Настроение на нуле».
 «Мне тоже тоскливо».
«Ирочка, нам надо держаться друг за друга, иначе дурные мысли нас задавят».
«Мы хорошие. И мысли наши тоже. Только иногда очень грустно жить».
«Ты, как всегда, права».
«Всё будет хорошо, наверное. Всё должно быть хорошо. Знать бы ещё, что такое хорошо. Я окончательно запуталась. Кого не хотела ранить, ранила. К кому стремилась, оттолкнула окончательно. Чувствую себя совершенно разбитой и раздавленной. Чем жить дальше, просто не знаю. Я не о семье. Я о своей душе…;»
«Держись, выбрось всё плохое из головы. Всё равно мы – лучшие»
«Почему-то мне тоже кажется, что этому миру повезло с нами».


«Ты бы хоть сообщила, как доехала».
«Извини, Кот, замоталась. Прямо с поезда с головой – станки, станки…;»

Его письмо. Переварила уже наедине с собой.
«Прочла, не обиделась. Не потому, что не прав, а потому, что это взгляд из твоего муравейника глазами твоих грустных муравьёв на мой, кишащий всевозможными уродцами. Мой мир огромен, разнообразен и добр. Он способен приять и твоих, и моих мурашек такими, какие они есть – без переделки. А мой учитель – жизнь. Живу, учусь, добрею, старею, мудрею (надеюсь). Ты же не монстра встретил? Внешность после сорока – зеркало внутреннего мира, души. Она у меня есть. Какая? Судить не людям, не мне, не тебе. Бог мне судья. Хотелось бы надеяться, что он всё-таки где-то есть, и очень снисходителен. Спокойной ночи, Первопроходец!»
«Ир, давай завтра. Спокойной ночи».
«Завтра. Многообещающе. Лучше приезжай на каникулы, сам всё увидишь. ПОКА!
«Ир, мне вставать в шесть утра. Ты садистка».


Единственный способ сохранить отношения – отшучиваться. Я отшучиваюсь от близости, от секса, от правды. Но без близости, секса, правды отношения пресны и бессмысленны.
Хочется иметь друзей, а получается единственно возможный друг – это муж. Здесь всё –  близость и секс разрешены, и даже правда оказалось возможной. Оказывается, можно выйти на такой уровень общения, на такую открытость в отношениях, когда необходимость во лжи отпадает. Но это приходит тогда, когда тебе становится всё равно, будет ли этот человек с тобой, когда узнает всю правду о тебе, или нет. А это происходит тогда, когда уходит любовь из отношений. Когда не боишься потерять, легко быть откровенным. А не боишься потерять, когда потеряно главное – страстная привязанность, то, что делает отношения эмоционально насыщенными и наполненными желанием не расставаться ни на минуту друг с другом.
Где же ты, любовь? Как сладить с собой без тебя? Молчит. Слишком высоко забралась. Парит над всей этой суетой вокруг её имени и смеётся над нами.
Ужас! Что за жизнь?!

Вот и утро наступило. 26 октября. 4.45 ч.

5.36 час. Толком и заснуть не успела. Они уже здесь.
Сквозь сон услышала игру на какой-то трёхструнной арфе: «Дрынь…» и радостно-мерзопакостные голоса, квакающе распевающие «йо-а-йо-и-йо-йо-а-а-а-блдрям…». Чуть помолчали, опять «дрынь» и опять то же пение и квакающий смех.
Я ещё сплю, и во сне до меня доходит, что что-то не так. Что то, что я слышу происходит со мной не во сне, что я спасаюсь от происходящего лишь тоненькой границей между сном и явью, легко разрушаемой одним открыванием глаз. Осознав, пытаюсь вскрикнуть, но тем лишь обнаруживаю себя. Они понимают, что я, наконец, их услышала и, вопя от радости, возобновляют свою певчую галиматью с новой силой, во все свои поганые глотки. «Сгинь, нечистая!» Быстро, как заведенная, «Отче наш», раз, другой, десятый – голоса всё тише. Опрометью бросаюсь на кухню – в шкафчике святая вода. Мне не страшно, совершенно не страшно, я злюсь на них. Какого… они непрошенными являются ко мне? Кто они такие? Зелёные мексиканцы что ли? Со своими трехструнными арфами.
Кто б слышал меня… ведь не выдумываю ни слова…
Свихиваюсь? Или грехи каяться призывают? Или голову лечить пора пришла? Не от дури, от сосудистых проблем. Глюки – их порождение.
Посмотрит, посмотрит Всевышний на мои приключения между добром и злом и решит спасти меня от выбора, на который я так и не решилась. Спасет мою душеньку инсультиком.
Не хотелось бы так.
Не хотелось бы…

Недорассказала. Пока те, веселенькие, песни на моей подушке распевали и на струнах дрынькали, кто-то или что-то, навалившись на меня сзади, я спала на животе, прижимал мои голову, плечи, руки очень сильно и властно к постели, что я не могла пошевелиться. Хохот, рёв, темнота. «Отче наш» - и темень развеивается, всё становится жёлто-красным, я вижу это сквозь прикрытые веки, вокруг меня, всё поглощая собой, разливается огненное зарево, в этом зареве тонут звуки. Я открыла глаза и рванула на кухню за святой водой.
Не столь жутко, сколь смешно. Веселые у меня друзья из царства глюков,  весёлые и похотливые, как их хозяйка. Мечется моя душенька. Мерзопакость вокруг неё развелась страшная и многочисленная. За тело не страшно, ему одна дорога – в землю. А вот куда ей, горемычной, приткнуться в этом многообразии искушений и соблазнов мирских, как себя охранить от скверны, пока тело плотскими страстями соблазняется. Молиться и отмаливать, да за тело отдуваться раскаянием.
Развернулась борьба. Нешуточная. Всем так или лишь праведникам эту борьбу видеть дается? Так какая я праведница, я – грешница.


26 октября.
«Прочел ночную почту. Как-то слишком профессионально ты себя ведешь. В твоем поведении, если и есть эмоции, то слабо окрашены. Поэтому про душу сказать сложно. А жизнь не учитель, вода же не учит плавать».
«Скажем так, я профессиональный жилец коммунальной квартиры, предпочитающий отмалчиваться, когда остальные лупят друг друга по головам. Сейчас ты бьёшь меня. Я пытаюсь понять, что больнее тебя задело тогда и сейчас, откуда столько неприятия и слепоты. Если проблема лишь в том, что я должна была переспать с тобой, чтобы проявить наличие души, то эта проблема снимаема – легко это сделаю. Но мне это неинтересно».
«Ир, ты даёшь. Давай ближе к вечеру пошлю смску, когда освобожусь».
«Пока ещё никому ничего не давала кроме обещаний. До вечера».

Кот!!! Тебе нет места в моем сердце! Я люблю Пьера!

«Третий день в Киеве и до сих пор с тобой не встретилась. Это я боюсь, или ты боишься?»
…
«Я тебя просто ненавижу».
Я люблю тебя, слышишь, Пьер? А ненавижу твоё молчание.

Слезы, сопли, стенания – это лишь для себя, лишь отвернув лицо к стене, от всех. Никто не должен знать того, что творится в моей душе. Никто. Сердце разрывается на части. Стена плача стоит поперек горла. Я разбита жалостью к одному и умираю от любви к другому, а на лице каменная маска безучастия,  а вокруг тела – броня недотроги. Никого, никуда, никому. Всё вовнутрь. Там моё царство, там мне всё дозволено, там я хозяйка над всем и над всеми, придуманными мною. Погружаюсь в себя и спасаюсь, спасаюсь, спасаюсь. На дне своего подводного царства. Такие деревья я видела на земле, такие же, только ещё краше, сажаю в своем райском саду. Этих птиц, рыб, зверей я встречала снаружи, запомнила их такими, теперь их образами наполнятся кущи моего сада, будут жить во мне. Я творю этот мир, чтобы поселить в нем человека. Люди. Я люблю этих людей, и этих, и тех тоже. Я делаю их чуточку лучше, чуточку добрее ко мне, переиначиваю их образы и заселяю ими сады своей души. Не такими, какие они были в моей жизни, а такими, какими я хотела их видеть. Для меня реальность – ничто, а вымысел, мой добрый вымысел – моё спасение. Я могу утешиться им в себе. И со всем этим благолепием в себе я опускаюсь всё ниже и ниже. Или напротив, возношусь всё выше. Верх-низ, так относительно, так иллюзорно. Я лечу сквозь время и пространство со своим крохотным глобусом – моим мирозданием в душе – одна-одинёшенька, с миром, сотканным из слёз и выстраданным мной из жизни, похищенным у неё на правах выстраданности. Я имею право на этот фантомный мир в себе. Я его заслужила.
Я имею право жить в своих иллюзиях.


                *          *          *

Москва. ЮРКА.

Пробуждение – как толчок в бок. Раз, и проснулась. Сижу, свесив ноги с дивана, голова… если не прислушиваться к тому, что в ней творится, - светлая. Не прислушиваюсь. Одним глазом в телефон. «Можно тебя проводить завтра?» Можно, Кот, конечно можно. Слабое утешение, но хоть какая-то иллюзия нужности кому-то. Во сколько же мы легли вчера? В пять? Сейчас около девяти. Маловато для того, чтобы считать себя готовой к смертельной схватке. И всё-таки, я рвусь в бой. Ребята – Лена и Федя, мучительно продираясь сквозь пьяную дрёму, пытаются посочувствовать моему столь раннему пробуждению.
- Может, поспишь ещё? Рано ведь. Легли поздно. Куда ты?
- Ждут меня. Да и зачем я вам здесь нужна, кролики вы мои? Отдыхайте. Я вернусь поздно. Получится, переночую у Витька, если же что-то сложится не так, то не возражаете, если я опять на вашу голову свалюсь?
- Конечно, возражаем. Ой, конечно, приезжай, - Леночка, с трудом отрывая голову от подушки, падает на неё опять, – О-о-о, как мне плохо! Федь, а Федь?
- Что, моя Кисонька?
- Я кушать хочу.
- Леночка, давай еще поспим, солнышко.
- Фе-е-еденька, - захныкала подружка, - ну, пожалуйста, я о-о-очень кушать хочу.
- Ну, Леночка, заинька, хоть часик ещё. Ты лучше мне спинку почеши. Мр-р-р.
- Фе-е-едя! – в капризном голосе Леночки прорезались упрямые – не отстанет – нотки, - накорми меня, а потом я и спинку тебе почешу, и ми…т сделаю.
Воскрешенный Лазарь поднялся с постели любимой и, натянув спортивный костюм, отправился в гастроном. Вкусив принесенной снеди, почувствовали новый прилив похмелья.
- Что ж так голова-то болит?
- Может, похмелиться надо?
- А что, поможет?
- Говорят, помогает.
- Ленусь, ты с нами?
- Не-е-ет, я на неё, мерзкую, смотреть не могу.
- Мы же не предлагаем тебе смотреть, мы подлечиться предлагаем.
- А поможет?
- Ну вот, ещё одна…
Я одеваюсь и покидаю их уютное гнездышко. Пусть отсыпаются. Я не спать сюда приехала. Отосплюсь дома…

*          *          *
Неожиданный звонок. Это сегодня. Я отрываюсь от тетради – кто бы это мог быть?
Юрка?!
- Это Анис. Помнишь такого?
- Ещё бы я тебя забыла! Какими судьбами?
- Хотел узнать, как доехала, как встретили тебя дома. Как ты вообще?
- Не очень, Юр. Тоскливо как-то возвращаться. Наверное, слишком хорошо мне с вами было.
- Ты должна знать, что я очень рад был тебя видеть. Что ты нужна мне. Что ты любима и желанна… мною. Помни об этом, девочка моя. Ты очень желанна…
Я что-то пытаюсь сказать в ответ, но слезы мешают говорить, и я просто внимаю его словам. «Я не искал тебя, ты меня нашла». Тогда, на балконе он говорил совсем другое: «Как же долго я тебя искал!» - «Нет, Юр, не ты, а я ищу и нахожу вас всех». – «Но зачем тебе это? У нас у каждого своя жизнь. Зачем тебе нужны старые, отчаявшиеся и разочарованные в жизни тени?» - «Чтобы сказать вам, что я люблю вас» - «Ты меня любишь… Я знаю, ты всегда меня любила…» - «Нет, Юрочка, - смеюсь беззаботно в ответ, - я любила твоего друга Зардынова» - «А искала меня» - «А искала тебя» - «Я сделаю так, что он влюбится в тебя» - «Сделай, Юрка, сделай», - опять рассмеялась я.
Он нужен мне. И не может объяснить себе, почему, что ещё, кроме какой-то пустоты внутри, толкает людей друг к другу. «Я прощаю тебе, - говорит он и наклоняется, чтобы прикоснуться губами к моей щеке, - что ты приехала, даже то, что ты почему-то не любишь своего мужа». Я отстраняюсь, да, ты прав, но как ты догадался,  я ведь ни словом не обмолвилась об этом. Мне не надо говорить, я вижу.
Это было тогда, на балконе. Сегодня он очень долго пытается что-то внушить мне по телефону. Я понимаю, что ввела его этой встречей в заблуждение – он уверен, что какое-то давнишнее чувство привело меня к нему, какая-то детская любовь, привязанность. «Да нет же, Юра, нет!» Я пытаюсь оправдываться, но он не слышит того, что я говорю, и замолкаю. Меня толкали совсем другие чувства, совсем не те, о которых он говорит. Яркий, шумный, остроумный любимец девчонок, всегда сидевший где-то на соседней парте и развлекавшийся тем, что делал меня объектом своих розыгрышей. Не обидных, в нем никогда не было злобы, одна шаловливость. Мы прекрасно ладили, пока нас не поссорили злые языки, оклеветавшие меня. «Юрк, как ты мог поверить, что я могла написать то гнусное письмо?» Я узнала о нем спустя три года от его Татьяны. Тогда только поняла ту внезапно возникшую враждебность. «Как ты мог, Юрка?!» Я шутливо обвиняю его – всё в таком далеком прошлом, что он с трудом вспоминает об этом, а о том, как спасал меня, повредившую на лыжне ногу, как возился с хромой, таская по Вильнюсу, вообще не помнит. Фантастика! О его добрых делах я сохранила самые светлые воспоминания и вот приехала рассказать ему о том, как я благодарна ему за нашу далекую странную детскую дружбу. «Я очень привязана к воспоминаниям о тебе и всегда знала, что обязательно тебя найду», - говорю я ему. Но он слышит другое. То, чего в его жизни давно не было. Он слышит мои объяснения в любви. Да, это любовь, но совсем не та, какую он ищет во мне сегодня. Он совсем не знает меня сегодняшнюю, ничего не знает обо мне. И объясняет меня собой, навязывает мне какой-то мифический образ, с которым я не могу согласиться. Это всё не так, и это не так. Я не так думаю, не так чувствую, это всё ты, Юрка, ты а не я. Не слышит. Не хочет слышать. Он цепляется за придуманную им самим любовь. Любовь меня к нему. Но это не так... Я никак не могу подступиться к описанию того, что произошло между нами в эту поездку. На этом прокуренном балконе. Смятение, растерянность. Я что-то делаю не так, я неправильно просчитываю последствия своих вторжений в жизнь дорогих мне людей. Но разве уместно заниматься подсчетами и расчетами там, где идёшь по зову сердца. Я должна успеть рассказать им всем о том, кто они, и как важна была для меня встреча с ними тогда и сейчас. Если я до сих пор помню их, значит, они живые во мне, значит, я их люблю. А если они любимы мною, они должны знать об этом, чтобы жить ради этой моей любви. «Ты хочешь накормить собой весь белый свет? Девочка моя, остановись. Тебя на всех не хватит. Сожрут». Я ничего не хотела и не могла просчитывать, когда летела к нему. Я заполняла этой встречей пустоту в себе. Зияющую, оглушительную пустоту. Свою ненужность самой себе.

Юрка встретил нас довольно сдержанно. Обнял Витька, его жену, встретившись со мной взглядом, отвернулся и проворчал: «А с тобой мы после поговорим». Нас встретило застолье. Какое-то семейное празднество. Гости уже расходились, прощались с хозяевами, мы заняли места ушедших. Он сел рядом.
- Я тебя кормить буду. Вот это я всё ещё вчера наготовил. Ждал, что ты приедешь. Но, понятно, лимузины, Мерседесы, друзья, колхоз – дело добровольное. Не приехала. А сегодня ещё и этих, - он кивнул на моих попутчиков, - притащила. Ладно б Витьку одного, но зачем ещё и барышню его взяла, моей мало?
- Ладно тебе. Я компанию для твоей жены привезла. Что бы я тут одна со всеми вами делала?
- Моей вчера не было, она в больнице была. Я хотел наедине с тобой побыть. В общем, так, придумай, как нам отсюда слинять.
- Ты мужчина, ты и придумывай. Меня эта компания не напрягает.
- Мы пошли за шампанским, - громко произнес Юрка и встал из-за стола, - пошли, Ирин.
- Ку-уда?! – властно осадила его жена. – Никуда ты не пойдешь. Сядь!
- Покурить я иду на двор, - Юрка продолжает вырываться на волю.
- И курить тебя не пущу. Здесь кури, на балконе.
- Юрк, и впрямь, пошли на балкон, - попросила я.
Я не боюсь ревнивого гнева чужих жен, хотя веду себя довольно смело. Моя предельная откровенность - игра на публику, клоунада, стёб. Только та, что угадывает за невозможностью такой реальности саму эту реальность, видит во мне угрозу. Только та, которая понимает, что в моих шутливых притязаниях шутки нет, а одни лишь голые мысли, выставленные напоказ всему свету, вооружается против меня. Глаза Зили наполняются злобой, она сидит напротив, и я это вижу. Жена Юрки спокойна: «Я думала, только у меня муж клоун, а тут ещё одна приехала такая же», - смеётся она. В её доме мне ничто не грозит. Потому мои сабли, шпаги и томагавки стоят спокойно в углу нерасчехленные. К битве, к сражению я готова всегда. И всегда с открытым забралом.
«Я не хочу проблем», - шепчет Юрка, прячась со мной на балконе. «Проблем?» - в недоумении таращусь на него. Какие проблемы, чего он боится, что за тайные мысли бродят в этой хмельной голове? Искусственно воздвигать стены, барьеры, намечать границы дозволенного, - всё это не более, чем клубы пара с проецированными на них изображениями стен, границ и барьеров, которыми сам себя окружаешь и парализуешь. Всё это - иллюзия, плод воображения, внушившего сознанию, что существуют непреодолимые препятствия. Непреодолимым может оказаться лишь страх не преодолеть, страх потерять опору в привычном, страх нового и неведомого, страх разрушить барьеры. Только страх удерживает душу в тесной оболочке, животный телесный страх.
Черти играют и пляшут на моей голове, а мне не страшно. Это проверка моей отваги идти дальше, не страшась свихнуться от головокружительности моего нового пути. Насылаемые напасти – проверка на вшивость или, напротив, страшилки, которыми известные мне религии пытаются вогнать меня обратно в загон тепленьких, удобных и приятных верований, парализующих полет и свободу ограничениями сознания. Они пытаются вернуть меня под крылышко матери-квочки. Тс-с-с! Я никому не говорила об этом. Мне не страшно жить так, в обнимку со всякой нечистью. Но её вызвали к жизни не мои поступки, а мои мысли. Я могу покаяться в содеянном, но я не могу изменить ход своих мыслей. Вернее, не хочу. Я хочу забраться во все самые темные и отдаленные комнаты души и вытащить оттуда всю требуху, какая накопилась в моей душе за эти годы. Перебрать весь хлам и оставить в ней только самое достойное. А для этого я должна погрузиться в анархическое вольнодумие, чтобы ничто всплывающее омерзительное во мне не могло меня испугать. Покаяние – это максимальная откровенность прежде всего с собой. Страх здесь не помощник – а то, что заставляет лгать себе. Если я вернусь в церковь сейчас, я предам себя, это будет значить, что я сбежала, испугавшись того, что я из себя представляю. А это не искупление, это не по зову сердца, это – из страха гибели. Если я иду к гибели, то испугай меня так, чтобы я испугалась и поняла – иду к гибели. Нет? Я иду дальше. Моё бесстрашие пока лишь в жизни внутренней и на бумаге, жить, как провозглашаю, я ещё не начала. И, честно, не знаю, начну ли. Не загадываю. Пока только пишу.

*        *        *
Он склоняется, почти встав на колени, приподнимает свитер и прикасается к моему телу губами очень нежно и очень властно. Может, он прав? Может, действительно я приехала только за этим? За его лаской, за его прикосновениями. За чьей-то, уже неважно чьей любовью? Что толкает меня в его объятья, какое сокровенное желание? «Тебе надо было почувствовать себя любимой и желанной. Ты должна быть любима, должна быть желанна». Он почувствовал эту пустоту во мне и решил наполнить её собой. Ему кажется, что именно он может спасти меня от гибели. Может, он прав? Я принимаю его ласки с благодарностью, и думаю о том, от кого уехала два дня назад. О том, кого люблю, кого хочу больше всех остальных на свете, но который, переступи я эту грань, отделяющую грешное от праведного, закроет для меня навсегда весь оставшийся за стенами замка мир. Если я решусь принадлежать ему сегодня, когда меня буквально скручивает в спираль желание, он получит ключи от этого замка абсолютной власти надо мной. Всё остальное перестанет для меня существовать. И из моей жизни навсегда уйдут и Юрки, и Генки, и Вадики, и все-все-все, кому я с легкостью цветочного аромата, с беззаботностью мотылька, с неуловимостью ветра дарю своё «люблю, люблю, люблю», ничего в произносимые слова не вкладывая, кроме воздушности и несбыточности. И кому я нужна  вот такая, неуловимая, набегами волны на берег. Я нужна им, они нужны мне. Вместе мы создаем полубезумный мир переживаний,  едва уловимых желаний и плохо скрываемых страстей, наполненный спорами о вечном, о Боге и спорами с Богом.  А что будет, если он будет рядом? Он закроет от меня весь этот мир собой? Я  превращусь в обычную женщину-домохозяйку, ублажающую мужа, неизвестно где пропадающего целыми днями. Нет, этой жизнью я уже жила. Она не успокаивает, а повергает в безумие, не умиротворяет, а озлобляет.
Или я не с тем прожила обычную женскую жизнь? И заточение в его дворце для меня показалось бы раем?
Но у меня не было другой жизни. Мне не к чему устремить взор. И везде я вижу одно и то же. Мир наполнен взаимной нелюбовью супругов. Не с тем жила?… Может быть…
Я не могла выйти замуж иначе. Не могла выйти за человека, который любил бы меня. Что-то толкало меня связать свою жизнь с нелюбящим. Какой-то патологический настрой на неуспех. Пережитая ли в детстве нелюбовь родителей, их пренебрежение мной, возникшее с рождением младшего брата, детское сознание очень болезненно восприняло внезапно возникшую в них отчужденность к старшему ребенку. Я была слишком чувствительна, а они слишком легкомысленны в проявлении своих пылких чувств к новому члену семьи. Ревнивое детское сознание подмечало каждую мелочь, чутко отслеживая перемены в отношении родителей к себе. Так, исподволь, фиксируясь на негативном, я стала находить удовольствие в страданиях от их нелюбви ко мне. Смыслом моей жизни стала борьба за их внимание и признание. Я из кожи лезла, стараясь доказать им, что стою этой любви, но не получала подтверждения её и ставила себе ещё более высокие планки, карабкаясь ещё выше. Этой гонке не было конца. Я не могла себе представить, что любить можно просто так, ни за что. Что на самом деле они гордятся мной и моими успехами, но в силу собственного воспитания, не умеют показать это, «боятся испортить ребенка похвалой» - слишком сложные игры для детского сознания. Прочесть похвалу в осуждении, а признание в неприятии твоих успехов? Я не справилась с этим и получила негативный заряд на всю оставшуюся жизнь – я остаюсь надолго лишь с теми, кто не признает во мне соблазняющую женщину, кто не восхищается мной, кто отвергает меня. Потому что я знаю только одну модель поведения – страдать и добиваться любви преодолением неприятия.
«Тебе необходимо чувствовать себя желанной и любимой», - да, Юрочка, ты прав, я нуждаюсь в признании своей силы увлекать собой, завораживать, привязывать, но только для того, чтобы бесстрашно ринуться на покорение единственной вершины, в заповедник с монстрами, в лабиринт с Минотаврами. С шорами на глазах – никого не видя, ничего не страшась, никаких нитей Ариадны, я не захочу возвращаться, если встречусь с ними, я хочу остаться там навсегда.
Езжу, разоряю муравейники чужих душ, влюбляю в себя и разочаровываю несбыточностью и безответностью. Я перестраховываюсь? Да, наверное. Я всё потеряю, если откроюсь миру, выставлю напоказ свою истинную жизнь, этот бред, этот кошмар, это моё ничем не прикрытое предательство друзей и близких, это своё падение. В моих записках эти встречи с друзьями и бывшими возлюбленными выглядят как похождения провокаторши, собирающей урожай из голов. Но на самом деле это – страх. Страх одиночества. Я словно уготавливаю себе убежище, присматриваю тихую гавань, где, отдав якорь, можно переждать бурю, когда мой мир обрушится. А он разрушится непременно. Я всё подчинила этой развязке, взявшись за перо. Подстраивая жизнь под строки, выписанные в тишине уснувшего дома, управляя пером, как веслом, я плыву на пороги, где суждено разбиться моей лодке, а мне либо погибнуть вместе с ней, либо выплыть в совсем других водах. Я встала на путь разрушения всего, что составляет мою жизнь сегодня. Хватит ли у меня сил и умения удержать свой мир, когда я собственными руками подожгу бикфордов шнур под его основами? Не знаю. Поэтому езжу, увлекаю, завоевываю, утверждаюсь на чужой территории – подстраховываюсь – куда бежать, с кем оставаться, если моя попытка преображения своего мира окончится его крахом. Я не могу быть одна, мне нужен кто-то рядом, мне страшно одной. Пока ещё очень страшно. И вот они звонят, пишут, требуют. Ничего не понявшие во мне, ничего про меня не знающие. НИЧЕГО. Я люблю их, но это не та любовь, к которой я устремляю своё сердце. Это – доброта и готовность прийти на помощь в любое мгновение дня и ночи. А моя любовь, растерзанное, изголодавшееся чудовище, на другом берегу. Она недосягаема. У меня совершенно пораженческие настроения. Растеряна, боюсь сделать шаг, - не знаю, тот ли вожделенный мир придет на смену разрушенному – уютному, надежному, в единочасье уничтоженному мной. Я не смогла разрушить его действием, но начала разрушать бездействием – я ничего не предпринимаю для того, чтобы спасти его. Я не гоню от себя  свою любовь, я не защищаю от  неё свой очаг. Не прогоняю претендентов на мою руку во избежание соблазна возвратиться после катаклизма в семью. Тысяча дорог, но ни одна из них не ведет обратно, я не собираюсь возвращаться. Вы все всё узнаете и отречетесь от меня, не оправдавшей ваших надежд, обманувшей ваши ожидания. Разрушить всё за своей спиной, чтоб не к чему было возвращаться. Отречься от Содома и Гоморры своей жизни, чтоб никогда больше не кривить душой и не лгать тем, кто рядом. Пусть со мной останется тот, кто способен жить с моей правдой о себе и обо мне. Я выбираю одиночество, если таковых не найдется. Обывательское «цени то, что имеешь», отвергаю. Это только мой червь сомнения – может, и впрямь, не стоит? Урвать по кусочку от каждого, с тем переспать, с этим, того обнадежить, этого, а в главном всё оставить, как есть? Выбор. Тяжёлый, смущающий неизбежными потерями, ещё немного и меня вынесет на прямую, где этого выбора я уже буду лишена. Что для меня дороже? Что имею или то, что, может быть, буду иметь – безо всяких гарантий и надежд, что это навсегда и именно то, чего мне хотелось. Весь этот год – это выбор. Что должно произойти, как надо испугать себя и чем, чтобы отойти от этой черты, за которой выбор перестает быть выбором и становится твоей новой реальностью? И сколько времени у меня осталось на раздумья прыгать в пропасть или отойти от края бездны, чтобы вернуться назад. Нагуаль отталкивается от земли и летит в пропасть, им правит решимость обрушить мир. Что меня заставит сделать этот шаг? Какое отчаяние нагуаля – знание, что ждет впереди или чувство, что не сделать этого шага я уже не в силах?
Где ответы?
Где я?
Кто спрашивает?
Где страх? Где разум? Земной и обыденный разум. Я живу здесь, живу на земле, здесь свои законы. И эти законы противоречат всему, что я с собой делаю. Это законы, запрещающие летать, даже просто отрываться от земли мыслями. Что толкает меня противоречить земным законам?..
Может, мне здесь не место?...

Я не раздираема на части… Дух пытается войти в плоть, плоть – вобрать в себя дух. Они хотят быть в согласии, вместе, а не в ущерб один другому. Я  хочу целостности, хочу слияния. Я устала от противоречий, навязанных моралью общества, пытающейся отделить потребности плоти от потребностей духа, бегу от того, что называется «жизнью», а на самом деле – тлен и прозябание в нечувствовании. Жизнь – это другое. Я не знаю, что, но чувствую, что совсем не то, о чем говорят на каждом углу. Это не зарабатывание денег на достойную жизнь, не стремление делать карьеру, не рождение себе подобных, а что-то надо всем этим. Я никогда не жила в другом мире, с другими ценностями, но тяга к единству всего, что творимо человеком, всего того, что он чувствует и что спонтанно возникает в нем – влечение, порыв души, зов сердца – и того, что он делает, растит детей, строит дом, сажает сад, у меня всегда присутствовала. Я всегда знала, что могу свернуть горы и заставить течь реки вспять, если меня будет переполнять любовь. Подспудно, соглашаясь в угоду обывательскому стремлению своих близких подогнать меня под стандарты мещанского счастья, живя обычной жизнью обычной женщины, я готовилась к другой жизни, в другом мире – мире единства и согласия души и тела. Это мир, где не надо притворяться любящей, потому что живешь с любимым. Мир, где не надо подвигать себя на трудовые подвиги, потому что ради любимого человека готов лишить себя сна, и труд во имя него – радость и счастье. Я хочу попробовать жить в новом для себя мире. Хочу жить с тем, кого люблю. Отдаваться тому, кого хочу сама, растворяться в том, что дорого мне. Хочу, хочу, хочу. Это говорит не плоть, вернее, не только плоть. Это всё сразу – и душа, и плоть, и дух – востребовало во мне – ЖИВИ! А я всё так же стою в нерешительности у черты. И назад уже не поверну и вперед шагнуть духу не хватает. И пишется, пишется книга об этом – о моём страхе. Не слишком ли много чести для греха столь низменного.

          *         *         *

- Юрк, ты звони мне сам. Я врядли наберу твой номер, если только совсем уж невмоготу станет. Но тогда уже поздно будет меня вытаскивать. Поэтому звони мне…


…2 октября 2006 г.
Спустя год.
С этого места уничтожились несколько страниц, написанных в едином запале и вдохновении. Переживала утрату. Ничего не писалось. Хотелось выйти полностью из того состояния, чтобы не пытаться восстановить дословно утраченное. Ушло, значит, так надо было. Забыть, написать по новой, я уже другая, каждый день приносит что-то новое во внутренние ощущения. Пусть это будет совсем другой текст. Из другой плоскости бытия, из другого мира грёз…


2005 год.

…Поэтому звони мне…
Тридцать четыре года. Столько лет мы знаем друг друга. Чья-то целая жизнь.
- Мне всегда казались неестественными близкие отношения между бывшими одноклассниками, супружеские, любовные связи. Это как кровосмешение.
- Инцест?
- Юр, я тоже знаю такое умное слово, просто не хотелось его произносить вслух. Да, что-то вроде инцеста. Целое детство вместе, вместе взрослеть, формироваться в личность, всё на глазах друг у друга. Это очень интимно. А тут никаких тайн – всё на виду. Нечем удивлять, каждое твоё движение легко объяснимо, достаточно покопаться в воспоминаниях, которые у вас на двоих. Никакой интриги, всё, как у родственников – на виду и под микроскопом. Я не смогла бы переступить через такую неестественную открытость. Но сейчас смотрю на тебя, и ощущение, что могла бы допустить такие отношения с тобой. В фантазиях этот порог мною уже преодолен.
- Ты желанна, ты любима мною. Я помогу тебе. Я дам тебе то, чего тебе не хватает.
- Ты вряд ли можешь дать мне это, Юра. Я сама не знаю, что мне нужно.
- Тебе надо знать, что ты любима. Тебе надо чувствовать, что ты желанна. Я хочу тебя. Хочу, чтобы ты была счастлива. Я избавлю тебя от одиночества. Ты должна знать, что я готов ждать тебя очень долго. По крайней мере, десять лет я тебе обещаю.
- А потом? Что потом, Юр? Почему десять? А если мне понадобится больше времени?
- Увы, - он гладит меня по голове, как маленького ребенка, - я не могу обещать тебе больше.
Я пытаюсь сбиться в разговоре на шутливый тон, - разлюбишь? Поправляет волосы на моей голове. Нет, девочка, просто не смогу прожить дольше.
Он очень постарел, сдал. Алкоголь или подтачивающие изнутри недуги? – так просто на пенсию в тридцать шесть не отправляют – несколько раз вырвется у него, - не знаю, что больше выедает из него жизнь. Огромная дыра, почти физически ощущаемая мною в том месте, где должна быть у человека душа. Она у моего Юрки словно провалена в глубокую яму, я чувствую холод и завывание ветра над черной зияющей пустотой бездной, и слабый голос со дна этой пропасти: «Я помогу тебе». Его душа тянется ко мне с желанием спасти меня, не понимая, что обещанное ею «спасение» – это прыжок отчаявшейся в ту же пропасть на зов.
Ты не сможешь дать мне ничего. Я решусь прийти в твое логово, лишь затем, чтобы ты зализал мои раны в случае моей неудачи. Но цель моя иная – перепрыгнуть пропасть, оказаться на другой её стороне. И я верю, что у меня хватит сил оказаться в другом, лучшем, чем этот, мире. Я переиграю эту жизнь по-своему…

Второй день в Москве. Он хорошо начался, но очень грустно закончился. Мне трудно подступиться к его описанию.
Мы едем от Юрки. Я в совершенном опустошении. Глотаю слёзы. Витёк успокаивает:
- Не убивайся ты так. Он не сказал, что они мертвы. Пропал без вести – это не умер.
Мы вспоминали ребят. Юра перечислял тех, кого с нами уже никогда не будет. Переварить не было времени. Мы углубились в собственные переживания, отодвинув  память об ушедших. Теперь я с ними. Темное шоссе и боль утраты. Столько лет ничего не знать, думать о них как о живых, вспоминать милые детские лица мальчишек такими, какими они остались на наших школьных фотографиях. Поколение, прореженное эпохой междоусобных войн развалившегося на полыхающие ненавистью осколки государства. Это моё поколение. Огромное кладбищенское поле похороненных надежд. Глотаю слёзы. Витёк утешает, как может. Не реви! Держись. Не хорони себя вместе с ними.
- Не понимаю, чего тебе не хватает в этой жизни? – его жена, сидящая на заднем сидении, не вслушиваясь в наш с ним разговор, наконец даёт волю своим чувствам, накопившимся за вечер. – Вот скажи мне, Ирина, ты ездишь, треплешь людям нервы, влезаешь в их жизни, зачем тебе это нужно?
- Ты о чем, Зиль?
- Я видела всё, что происходило между вами на балконе. У тебя совесть есть?
- Есть.
- Тогда зачем ты это делаешь? Ты можешь мне объяснить, зачем ты поехала к Юрке?
- Он мой друг. Очень близкий человек.
- Ты дура! Я же видела ВСЁ! Друг? Ты хоть понимаешь, что всё это называется другим словом?!
- Зиля, это моя жизнь, не лезь в неё, пожалуйста.
- Нет, это ты не лезь в чужие семьи! Ты приезжаешь, вытворяешь, всё, что вздумается. Тебе мало собственной семьи? У тебя такие дети, муж. Если бы у меня был такой муж, я бы вообще из дома нос не высовывала. Он работает, обеспечивает тебя всем, а ты? Сидишь дома на всём готовом и бесишься с жиру? Чего тебе не хватает?
Я повернулась к Зиле и, стараясь сохранять спокойствие, произнесла:
- Зиля, у меня самая обыкновенная семья. Всё, что я должна семье, я отдаю ей сполна. Но я имею право и на свою собственную жизнь. Одно другому не помеха.
- Да ты просто счастья своего не ценишь, - вдруг взвизгнула подружка и зло ругнулась. Я опешила. Пьяные разборки в мои планы не входили.
- Я пишу, Зиль, - попыталась сбить пламя я, - пишу о своих друзьях, поэтому ищу этих встреч со старыми знакомыми…
- Я видела, чего ты на самом деле ищешь…
- А вот это уже не твоё дело, - обрубила я. – Я имею право делать всё, что считаю нужным. Ни ты, ни кто другой мне не судья.
- Ты доиграешься, курва. На месте твоего мужа я бы тебя дальше порога не отпускала. Пользуешься его доверием, живешь как у Христа за пазухой, а сама гуляешь за его деньги. Дождешься, выгонит он тебя, будешь по помойкам побираться.
- Ну, во-первых, подружка, ты моей жизни не знаешь, не знаешь, какой ценой мне этот рай достался, во-вторых, если бы муж что-то имел против, то вряд ли он стал бы обсуждать это с тобой, и, в-третьих, «гуляю» я, как ты изволила выразиться, не на его, а на свои деньги. Зиль, давай оставим эту тему, пожалуйста. Я не от хорошей жизни катаюсь. Мне моя счастливая жизнь, может, поперек горла стоит. Поживи с моё с единственным супругом, тогда о благодарности порассуждаем вместе. А то, может, и до счастья доживешься, до моего. Даром ничего не бывает. Иногда и пострадать надо.
- Да какие, б…дь, у тебя страдания!!! Ты жизни не знаешь, не работала ни дня, на всем готовеньком. Он ей деньги чемоданами носит, а она «страдает», жалуется на что-то. Ты посмотри, как другие живут, ты же ни с мужем, ни с детьми хлопот не знаешь. Что ты, курва, выеб…ся, чего ищешь, ты г…но жри!
Я замерла. Всё, сорвало стоп-кран. Это давно прожевано и проглочено многократно. Слышано и пережито, сначала со слезами, потом с обидой, теперь с грустью. Ничто не достается легко. Мне моё благополучие стоило лет жизни и седой головы. И растерзанной на куски души, которую я пытаюсь теперь собрать и склеить чужими жизнями. Попытка избавиться от боли привнесением в жизнь иного чувства, надеждой на чудо любви. Я расчленена на части, но каждый мой кусочек жаждет жить. Что я могу сказать этой женщине? Чем оправдаться в её глазах? Я не хочу ни в чем оправдываться. Я ни в чем не виновата перед ней. И ни перед кем не виновата. Я, выжившая, пытаюсь жить по законам любви и добра в мире враждебном и завистливом. Закрываю глаза и ухожу в полудрему.
- …пусть он даст мне тыщу баксов, я так с ним пересплю, что он и думать о тебе забудет, - я очнулась, о чем это она? О моем муже?
- Ты сначала из-под своего мужика 17 лет г…но поешь, а потом спи с ним за тыщу баксов, а не на моего таращься, - зло вставляю я в её тираду сквозь сон и тут же едва успеваю увернуться от оплеухи. Ничего себе! – Зилька! Ты с ума сошла?! Руки-то не распускай.
- Говорил тебе, не надо её было брать, - едва слышно, сквозь зубы, говорит Витёк, - разошлась, теперь всем достанется.
- Ты меня к Феде сможешь подбросить? Я у него переночую, - меняю на ходу свои планы на ночь я.
- Ку-у-у-да! – подружка на боевом коне, с саблей наголо, - У нас будешь ночевать. Федю ей. Юрки мало, Федю подавай.
- Хорошо, Ирк, не обращай внимания, ей пить нельзя, доставлю, куда скажешь…Что такое?...
Машина резко тормозит. Какое-то столпотворение на дороге. Ничего не видно. Выходим из машины. Моросящая сырость с неба. Поперек трассы перевернутый автобус, несколько разбитых машин. Инспекторов не видно. Похоже, мы увязнем здесь надолго. Перезваниваю ребятам: «Не возражаете, я у вас останусь, только приеду очень поздно,  дождитесь меня», - «Не вопрос, Ириш, наберешь меня, когда подъедешь, я выйду, встречу», - «Федя, ты настоящий друг! Спасибо!»
Прячусь от сырости обратно в машину, но тут же приходится выскакивать вновь. Жена Вити разбушевалась не на шутку.
- Кому ты звонила? Кому ты опять собираешься звонить? – я судорожно набираю номер Володи. Звонить-то больше некому, все умерли. Она пытается выхватить у меня телефон. Отбиваюсь и бросаюсь прочь, на хлюпающую обочину. Ещё немного и от всего этого кошмара я сойду с ума. Что она хочет от меня? К какой такой праведности взывает? Я была в её шкуре не один год. Без какого-то хвостика два десятилетия в нелюбимых и нежеланных. Какую такую благодарность я должна инсценировать на радость публике? Я отреклась от своего прошлого, изживаю свои обиды, не хочу ничего помнить, не хочу ни на ком вымещать свою неудавшуюся жизнь. Я только хочу что-то сделать со своей сегодняшней жизнью, чтобы она стала хоть сколько-то значимой для меня самой. Друзья, возвращенные из прошлого, крохотные якоря, на которые я пытаюсь поставить свою утлую лодчонку. Всё, что осталось у меня от неистового юношеского желания  жить – это призрак надежды, что мои приезды, кого-то тоже возвращают к жизни. Мы цепляемся друг за друга, тянем каждый на свое дно, но ведь кто-то да выплывет, кому-то должен блеснуть солнечный свет сквозь толщу мутной воды. Надежда, почти скрытая в мраке и мути обыденности, что есть какая-то другая жизнь, что ещё не все чувства нами пережиты. Если, встречаясь, мы влюбляемся друг в друга, отряхивая шелуху прошедших десятилетий, значит, в этой сегодняшней беспросветности кому-то дано увидеть тропинку в завтрашний день.
«Мне плохо, Володя, мне очень плохо, - прилипаю своим криком к телефону, услышав наконец родной голос, - пожалуйста, не бросай трубку, выслушай меня. Не говори ничего, просто слушай. Мне надо за кого-то держаться хотя бы голосом. Я потерялась, я пропадаю, мне очень плохо. Я ищу то, что давно потеряно мною. Ищу совсем не там, где оно есть. Я езжу, я встречаюсь с ними, но нахожу лишь старость, смерть и столько безнадежного безверия в глазах. Это совсем не то, что я  рассчитывала встретить здесь. Я хотела света, а погрузилась в такую тьму, что мне страшно. Это сожрёт меня - всё чужое, всё ненавистное. Не бросай трубку, я никак не могу решиться сказать тебе главное. Я люблю тебя, ты слышишь меня? Люблю с первого мига,  только слишком поздно это поняла. Не уходи, пожалуйста, побудь рядом со мной, не говори ничего, ты слышишь меня? Ты написал, что боишься совершить ошибку, но ошибкой может быть то, что ты отказываешься от меня. Ты слышишь меня? Я люблю тебя!»
Глухое «да… да… да…» в ответ. Я иссякаю. Речь все более бессмысленна и отчаянна. Я мечусь среди опрокинутых машин и теней, не разбирая, кто предо мной -живые люди или призраки. Мне страшно от ирреальности происходящего и того, что творится в моей душе. Путано, бессвязно, слова, смываемые с моих губ дождем, стекают кровавыми ручьями на  исполосованный черными траурными лентами тормозных путей асфальт. Где я? Что со мной? Единственная жизнь – здесь, в трубке моего почти разрядившегося телефона, это его глухое «да… да… да…» в ответ на мой бред. Как же мне оторваться от него? Как прекратить этот измучивший меня разговор, ему не надо знать всего того, что рвется из меня наружу сейчас. Словно обрубая все нити, связывающие меня с этим миром, я посвящаю его во все свои тайны, немая мольба – забери меня отсюда, помоги сбросить эти вериги, сковывающие мою волю. Я раздала столько обещаний, ни одно из которых не в силах выполнить. Мне не нужен никто, кроме тебя, знай и верши, возьми свой меч, воин, переруби эти связи, выпусти на волю мою душу, освободи от них всех и не отпускай меня от себя. Ты слышишь мой истинный крик и мольбу за этими бессвязно сплетаемыми в фразы клочьями мысли, превращающимися в бред? С тобой я буду другая. Здесь я от безысходности и одиночества. Спаси меня. Я рассыпаюсь в прах, пытаясь по крупицам собрать из чужих душ то, что можешь дать мне ты один. «Я люблю тебя. Слышишь? Люблю тебя…» - «Да… да… да…» Короткие гудки. НЕТ!!! Только не сейчас! Пожалуйста, вернись!! «Абонент недоступен». Отключенный телефон звонкой пощечиной возвращает меня к реальности. Я совершенно промокла и продрогла. Витя машет рукой – поехали! Оглядываюсь. Машины по одной проскакивают в щель между автобусом, лежащим безжизненно на боку, и разбитыми легковушками. Ни пострадавших, ни виновников, на трассе я единственная, распластанная на обочине, выкинутая за борт любимым, не выдержавшим моей истерики. Да, это была истерика. Я прихожу в себя слишком быстро, чтобы суметь совладать с нахлынувшим отчаянием – ЧТО Я НАДЕЛАЛА! Никакого спасительного забытья, никакого утешительного беспамятства. Весь монолог четким текстом выпечатывается перед глазами, в отчаянии хватаюсь за голову ЧТО Я НАДЕЛАЛА!!! Я всё испортила. Открылась, обнажилась до последней сокровенной клеточки, как я могла так довериться малознакомому человеку, я ведь почти ничего не знаю о нем. Хотела испытать его? Чем?! Своими паранойями?!!
ЭТО ему не нужно.
Короткие гудки…
Как теперь возвращаться? Чем оправдывать своё сумасшествие? Своё сумеречное погружение в черную дыру подсознания? Тем, что писать в эфир себе в оправдание «психиатрия бессильна -  Я НОРМАЛЬНАЯ» ? Мой бред свидетельствовал о другом. Но, может, мне просто неважно было, что говорить, и я подбирала первый попадающийся под руку сор в своей голове? Мне нужен был он, и я держала его тем, за что успевала ухватиться в воронке ревущего в моей голове тайфуна. Стихия отбушевала, щепки – обрывки фраз - медленно кружили и оседали в осмысленные связные фразы. Может, всё не так уж и плохо, как рисуется мне? Я постараюсь всё исправить. Заставлю поверить его, что это не бред. Он успокоится, и у нас опять всё будет как раньше – связно и членораздельно. Я сказала ему, что люблю, - это правда. Сказала, что послана ему Богом, что он зря отказывается от меня. Пусть самонадеянно, но разве я не хочу, чтобы он думал обо мне именно так? Хочу. Значит и это – тоже правда. Я говорю ему сегодня то, во что хочу, чтобы он верил завтра. Я не безумна, я только опередила время на несколько месяцев, лет, столетий. Всё, что я напророчу ему сегодня, обязательно сбудется, потому что один Бог знает, как я хочу, чтобы оно сбылось. Поэтому пусть была эта истерика, пусть было это безумие на дороге, пусть это было посвящением его в мой ад. Я преодолею всё, что последует после, ради того рая, который ожидает нас в конце этого бесконечно долгого пути. А сегодня я подыхаю на обочине, брошенная им в испуге и неприятии. Я справлюсь с этим сама. Отдышусь, залижу раны и поползу вдоль трассы вслед удаляющимся огням уносящего моё тело автомобиля. Мне только найти где-то здесь оброненные крылья.
Я действительно нормальная. Единственная патология, от которой страдает моя душа – это неприятие лжи, притворства, лицемерия. Ненавижу мир, возведший их в ранг добродетели. Я не могу смириться с тем, что для того, чтобы сохранять видимость жизни, надо лгать. Чтобы сохранять  видимость любви – лгать тоже. Чтобы не ранить, сохраняя видимость благочестия – опять же лгать себе и всем вокруг. Ненавижу ложь. Я честна с собой и хочу быть честна с миром. И этому миру вынуждена сказать – я презираю тебя за трусость быть собой. За ложь самому себе. За лицемерие, которым мы одариваем друг друга.
Наполни мир добротой, а сердце любовью и надобность во лжи отомрет…

   
                *         *         *


Машина трогается с места.
- Ты едешь к нам, - жестко произносит Зиля.
Я слабо возражаю, надеясь, что трезвый Витёк доставит меня по назначению. Вот только телефон… Захлебнувшаяся моим отчаянием трубка выдохлась окончательно.
- У тебя есть телефон Феди?
- Есть.
- Наберешь его, когда приедем?
- Договорились.
Я откидываюсь на спинку сиденья и погружаюсь в дрему. Всё! На сегодня хватит. Я не могу оставаться под одной крышей с отчаявшейся женщиной. Не потому, что боюсь её злобы и ненависти, я боюсь своей жалости к ней. Все оставшиеся часы ночи я буду подыскивать слова утешения, буду жалеть и сочувствовать ей. Её боль – это боль сотен отвергнутых женщин, среди которых я была столько лет. Убедить её набраться сил и терпения, чтобы выстоять и дождаться всего того, что ей сегодня в моей жизни видится счастьем? Не сейчас. Я растерзана и подавлена собственным горем. Всё, что я могу сказать, будет последней каплей влаги, выжимаемой из почти сухой тряпки – то, что осталось от меня после всего, что случилось сегодня. Слова, не наполненные внутренним смыслом и душевной силой, они не спасут её и окончательно добьют меня. Я хочу выспаться. Я страшно устала…

Толчок. Я проснулась.
- Мы приехали. Звони.
Федя, растрепанный, заспанный, в старом с вытянутыми нитями-зацепками полосатом махровом халате, покачиваясь, подходит к нашей машине.
- Привет, ребята, как съездили?
- У-у-у, какой мальчик! – Зиля неожиданно подается вперед с сиденья машины и хватает его за полуобнаженную ногу. – Иди ко мне.
- Э-э, вы чего это? – отскакивает он, мгновенно просыпаясь. – А мы с Леночкой так и проспали весь день после вчерашнего, представляешь? – обращается он ко мне. – Только вечером в кино выползли, но не в кайф, спать хотелось всё равно, голова раскалывается. Ты-то как?
- Нормально. Пойдем. Спасибо, Вить.
- Ты с женой моей попрощайся-то, - шепнул Витя, - не обижайся на неё. Ей просто пить нельзя.
- Понимаю… Зилечка, пока, - я наклонилась к ней и поцеловала в пухленькую щечку, - не обижайся, любимая, как-нибудь в другой раз встретимся. Поболтаем о нашем, бабском. Мужа люби. Он у тебя хороший.
Подружка пьяненько посмотрела и ничего не сказала. Добрая, щедрая душа с ужасными пьяными клопами в голове. Витьке всегда везло с бабами, и его всегда любили сверх того, что он заслуживал. Я знаю, потому что мы дружны с детства, со старой ленинградской помойки во дворе офицерской общаги по Белоостровской.

- Я знала, что ты вернешься, - сонно пробормотала Леночка, сладенько зевая, - и всё опять закончится групповухой.
- Девочки, т-с-с, хозяйка проснется, - Федя прижимается к подружке, заталкивая её глубже к стенке и освобождая мне узкую ленточку дивана с краю. Я едва успеваю натянуть футболку и донести голову до подушки. Морфей уже ждал принять меня в свои объятия. Я изменяю любимому только с ним.
Завтра я поеду на «Пролетарскую» встретиться с другом Юрки – Игорем Пальгуновым, Пилей. Юрка вызвонил его в пылу наших объяснений. «Я хочу, чтобы он увидел тебя» - «Зачем?» - «Пусть завидует мне!» - «Юрка, ты тщеславен? Не думала» - «Пусть все мне завидуют. А ты будешь моей» - «Может и буду».
Пусть их будет много. Пусть будет мишура и веселье, вино и простые разговоры о непростых вещах. Пусть будет шумно и радостно вокруг, так легче забиться в угол и плакать навзрыд. Никто не примет всерьез твоих слез и сочтет их слезами радости и счастья. Можно спрятаться за маской, можно скрыть свою боль, завуалировать своё одиночество.
Покинута, брошена, оставлена умирать на обочине, откинута и отвергнута. Мне очень-очень плохо.
Но моих слез не увидит никто.
Даже я сама.

Почему?!! Почему мы должны сходиться друг с другом от одиночества и безысходности, бежать от боли мира в тишину мещанства? Почему? Мы же люди. Мы можем претендовать на большее.
…Свобода, равенство, независимость, приятие. Любовь, где ты? Почему ты не спустишься с небес ко всем сразу и в равной мере, как инфекция гриппа, чтобы мы не метались друг меж другом в поисках тебя, а любили того, кто рядом. «Ценили то, что имеем», потому что всё равно с кем – всё у всех одинаковое. И любви у всех ко всем равно и достаточно для восполнения рода.
Как у кошечек и собачек…
На запах…

                *         *         *

Я могла бы быть совершенно нормальным человеком, если бы не была одержима жаждой любить.
Накликаю на себя в конце концов.

                *         *         *

Меня готовы ненавидеть за мою любовь.
А я готова растерзать тех, кто любит меня. Их любовь сковывает мою свободу любить другого, не их. Муж, дети, мой дом - тюрьма моих чувств, которые рвутся за её пределы. Жалею, люблю их и ненавижу своё заточение. Не хочу жить с ними.


                *         *         *
(сегодня)

Геша Кот.

…«Первый раз, пусть негативная, зато неконтролируемая реакция. Ты живая».
«Я давно поняла, что ты меня провоцируешь, поэтому слушала молча и собирала потихоньку коллекцию заготовок для неконтролируемых реакций. На какую тему тебе нравится ругаться больше всего?»
«Продолжаешь издеваться?»
«Это я так странно люблю тебя».
«Опять озадачен… Меня «убивает» спокойствие, с которым ты ко мне относишься. Если нет эмоций, зачем общаться?»
«Меня до глубины души волнует то, что ты мне говоришь. Меня подбрасывает на стуле, когда я читаю то, что ты пишешь – резкое, обидное, несправедливое. Потом я зажевываю собственные сопли, водружаюсь на трон снежной королевы и говорю с тобой. Ты доволен?»
«Какая же ты вредная! Хочется всегда быть над схваткой?»
«Не вредная. Умная. И слишком ранимая. Слишком».
«Ир, конечно же, я прошу меня извинить… Знаешь, что самое неприятное? Я ТЕБЕ НЕ ВЕРЮ».
«Знаю, поэтому и не спорю с твоей агрессией. Чувствую, бесполезно. Преодолимо лишь путем совместного проживания, что на сегодняшний день неосуществимо. А неверие? – привычное дело. Сколько нашего брата с обломанными крыльями да вдоль дорог…»
«Защита это не агрессия. После первой встречи я испугался. Слишком приятные ощущения. Это я себя убеждаю, что «я тебе не ровня»…
…Почему молчишь? Мне небезразлично, как ты на это смотришь».
«Я думаю…»
«Понял, не дурак»…

                *         *         *

Пьеру.

«Спокойной ночи… Володя, ты спишь?...
… меня оставили подыхать на обочине трассы те, кого я любила.- Их право и выбор. Мой выбор – отдать себя на растерзание всем, кто этого хочет. Мне теперь всё равно, кому достанется этот труп».

                *         *         *

Коту.

«Вообще-то у меня жуткая депрессия».
«А я как раз набирал тебе спокойной ночи».
«Не получается спокойной. Черти являются на балалайке играть».
«Если поможет, могу сказать, что ты мне очень дорога».
«Поможет».
«Тогда ещё раз спокойной ночи».
«Сп но».
«Если чего надумается, звони. Постараюсь больше не грубить».
«Нет сил».
«Ир, может, утро вечера мудренее?»
«Пойду спать».
«Правильно. Вот я. Уже в койке».

                *         *         *

Калуга – Москва.

Кричу в трубку, не понимая, что это лишнее, этого нельзя говорить ему. «Ты написал, что боишься совершить ошибку, ещё одну, но ты совершаешь большую ошибку сейчас, отказываясь от меня. Ты же не знаешь. Может, я послана тебе Богом. Что ты вообще знаешь об ошибках? Восемь тетрадей и семь из них – это ты. Я люблю тебя. Я пишу о тебе и для тебя».
Короткие гудки.
Разбитые машины и гробовая тишина.
Целый мир затаился, ожидая, когда я забьюсь в агонии. Молчат. Корчусь, исторгая предсмертные стоны. Ждут. Моросящая мгла саваном на тело. Он уходит. Из моей жизни – навсегда. Перепуганный и молчаливый.
Ему это не нужно.
ОН СЛИШКОМ НОРМАЛЕН ДЛЯ МЕНЯ.
 
                *         *         *

 На «Пролетарскую» приезжаю чуть раньше, чем договорились встретиться с Пилей. Замираю в ожидании на противоположной стороне улицы. Он будет ждать меня у магазина «Арбат-Престиж». Интересно, какое впечатление мы произведем друг на друга? Кажется, это он. Первый же взгляд на выходящего из машины Пилю и я забываю о том, что собиралась производить впечатление. Большой, смешной, добрый, неуклюжий, радостный. Плюхаюсь в его объятия и растворяюсь в нем, как сливочное масло в горячем супе: «Пилечка! Как я рада тебя видеть!» А ведь мы даже не здоровались, сталкиваясь в коридорах школы. Ластик времени стер буковки отличия наших двух классов. Из «ашек» и «бэшек» превратил в одну эпоху, одно поколение. «Куда пойдем?» - «Да куда угодно!»- «Есть хочешь?» Что им всем так хочется меня накормить? «Нет, конечно, но кофе выпью. Девушка, кофе, пожалуйста, только в большую чашку и с молоком. Заодно и позавтракаю».
- Так, может, всё-таки съешь чего-нибудь?
- Не лезет ничего.
- Перебрали вчера?
- Да, пожалуй. Ещё не всё с ужина упало, куда надо.
За столиком наперебой рассказываем о себе. Кем стали, чем живем.
- А у тебя действительно трое детей?
- Я покажу сейчас. Правда, в телефонном формате, но рассмотреть что-то можно.
Уподобляясь хрестоматийным мамашкам, демонстрирую своих чад.
- Удивительно. Молодец!
- Да ладно тебе, это от дури. На работу не хотелось идти, вот и придумала себе отмазку – многодетность.
- Хороша дурь! – смеется Пиля.
- Я серьёзно. Решила, лучше займусь тем, что буду растить себе единомышленников на дому, чем протирать одно место, пытаясь «вливаться» в  коллектив. Я не очень-то вписываюсь в человеческую среду.
- Конфликтуешь?
- Я?! Боже сохрани. Я всех люблю. Они входят в конфликт с собой в моём присутствии. Так сказать, ускоритель естественной химической реакции распада вещества на ингредиенты.
- Понятно.
- Что тебе понятно?
- Понятно, что с отличницей бывшей кофе пью. Запутала, ничего не понятно. Как там Анис?
- Замечательно. Любит, говорит. Ждать, говорит, буду.
- Что, серьёзно?
- А чего бы я туда ездила.
- А дети у тебя ничего. Симпатичные.
- Это в папу. Мне тоже очень нравятся. Рожала бы да рожала.
- ???
- Так ведь это же кайф какой, Пиля! На три года полное забытьё – никаких мыслей, никаких желаний кроме одного – выспаться. Я только сейчас в себя приходить начала. Отоспалась, отъелась, да вот год как по друзьям катаюсь. Восполняю пробелы общения. А так ведь на пятнадцать лет спряталась от всех. Никому ничего о себе не сообщала, никого не искала. Дальше Воронежа, где родня мужа, не ездила. Ну что, пойдем дальше?
Мы вышли из кафе. Зябко, небо, поёживаясь, сыпет за шиворот всякую дрянь. День только начался. Мой последний день в Москве. В обед встречаемся с Леночкой и Федей на Манежной площади. Санек грозил поразить наше воображение тайнами кремлевских дворцовых палат. К предстоящему выражению бурного восхищения надо основательно подготовиться.
- Ты пиво пьёшь?
- Неужели я так безнадежно плохо выгляжу? Пиля! Я пью всё и много.
- Тогда катаемся по городу. Ты давно по Москве наземным транспортом ездила?
- Ну, вообще-то, меня здесь балуют слегка. Поэтому не обижена.
- Вот ведь, удивить хотел и обломался. Да-а-а… Слушай, Ирин, я оказывается так давно за барышнями не ухаживал, что забыл уже, как это делается.
- Сейчас пройдемся по волне памяти.
Утро. Воскресный день. Машин мало. Галсами утюжим проулочки и переулочки, пробираясь к центру столицы наикратчайшей дорогой. Пиля прав, пиво было бы хорошей альтернативой моему хроническому московскому недосыпу и перепитию.
- Тихо. Телефон. Я жене сказал, что с одноклассником встречаться поехал.
- Что, «не всё спокойно в этом мире, Маша»?
- Ну, она не понимает всего этого. Аллё?... Зардын? Хорошо, я пополню счет и перезвоню ему…
«Я не ослышалась? Серёга? Его разыскивает Зардынов?» - сердце заколотилось. Моя сумасшедшая любовь и моё отчаянное несчастье на долгих четыре школьных года. Я взрослела с этим именем на устах. Млела от его близости, он всегда сидел где-то на соседней парте, чтобы было удобно списывать. Как я училась, не понимаю. Я не могла позволить себе чихнуть или слечь с каким-нибудь недугом. Лёва Задов – Зардынов Серёга – спортсмен, красавец с огромными карими глазами и густой шевелюрой, вокалист и соучастник всех громких событий своего и соседних районов – не болел вообще! Разве могла я пропустить хотя бы один день, чтобы не видеть его? Я училась, наверное, только ради того, чтобы он мог «передрать» у меня «домашние» и «контрольные», которые у него хронически оставались девственно нетронутыми. Как же мучительно переживала я его равнодушие тогда. И как умело скрывала свои чувства! Он даже не догадывался о них, пока меня, в конце концов, не прорвало. Но это было уже в институте. Я сказала ему об этом, как об уже ушедшем из моей жизни, хотя пожар ещё пылал. Сказала. Увидела его страх и неприятие и мгновенно избавилась от многолетнего наваждения. «Что же я раньше не сделала это?» - помнится сокрушалась я о потерянном даром времени. Если бы только могла предположить, что с невзаимной любовью можно расправиться так молниеносно, просто увидев страх перед твоей любовью в глазах того, кого любишь, я бы призналась гораздо раньше. Так я потом и делала, навсегда избавив себя от бесплодных терзаний безвестности и любви без взаимности. Что же со мной случилось на этот раз? Почему я так по-детски прячусь от правды с В.? хочется оттянуть развязку? Продлить счастливое неведение, когда сердце переполняет надежда на что-то лучшее, чем то, что очевидно? Зардынов мне икнулся приходом в мою сегодняшнюю реальность этого последнего моего героя. Как всё похоже. Я думала об этом. Сейчас всё так, как было тогда, в детстве. Та же робость, тот же страх быть непонятой, отвергнутой. Лучше так, на цыпочках, не договаривая и не выясняя, как же всё на самом деле. Проноситься под окнами в страхе быть обнаруженной и высмеянной. Как же это всё похоже! Линия, начатая в далеком детстве, обежала по меридиану земной шар моей жизни и пришла к своему истоку, замкнув круг моих историй. И вот этот звонок. Это нарочная забава небес, чтобы я не скучала и вспомнила, что всё это уже было и излечимо?
- Что случилось?
- Жена говорит, Задов звонил. Он ведь в Америке сейчас, знаешь?
- Наслышана.
- А помнишь его?
ЕЩЁ БЫ!!!
- Пока ещё провалами памяти не страдала.
- Разыскивает меня, просил перезвонить ему. Сейчас, счет пополню…
- Звони с моего. У меня безлимитный - и не в убытке, и телефоном Задова разживусь. Диктуй номер.

«Ирка, ты искала меня. Ведь это ты меня нашла. Ты любила меня», - «Нет, Юрка, я друга твоего любила, а он не замечал меня», - «Он влюбится в тебя, я знаю. Я всё сделаю для этого. Вот увидишь, он тебя полюбит», - «Давай, Юрочка, только мне кажется, я теперь и сама справлюсь».

Официально, мертвенно спокойным голосом представляюсь. Перевернутый и так вверх ногами своим местонахождением на противоположной стороне планеты Серёга лишается дара речи на несколько секунд.
- Аллё!! Ты куда пропал?!
- Этого не может быть… Ирка… Откуда ты?
- Оттуда, Серёжка, оттуда…
Пиля забирает у меня телефон: «Привет, Задов! Ты что хотел?...» и надолго замолкает, всхлипывая редкими возгласами «да чего ты?»… «да правда, это она»… «да нет же»…
- Блин!! Он не верит, что это ты. Говорит, я девку купил и подговорил её твоим именем назваться… Ну что ты гонешь, Задов! Да, приехала. Вчера у Аниса была, напоила его до предложений руки и сердца, сегодня твою новую детройскую хату обмывать будем. На, держи телефон, он тебя хочет.
Я прижимаюсь к трубке - молодой радостный голос:
- Я не поверил, думал, Пиля разыграть меня решил.
- Да, для розыгрыша у меня самая подходящая фамилия – первое, что легко приходит на ум скороговоркой.
- Расскажи, как ты? Как же я рад тебя слышать, где ты, как?
- Серёж, это не очень интересно. Это при встрече. Ребята говорили, ты уже выездным стал? Приезжай. Мы бы тут к тебе радостно нахлынули, да нас больно много. Дом вот твой новый вчера с Юркой обмывали.
- Слушайте, я ещё и шампанское не купил, а вы…
- А мы уже до третьего этажа волну алкогольную погнали, скоро чердак заливать начнем.
Сумбурно, сбивчиво, весело, ни о чём и обо всём сразу. Я отмечаю по часам на панели автомобиля – докручиваем сорок пятую минуту, никакая безлимитность не выдержит такой наглой растраты. С двадцать какой-то там попытки наконец прощаемся и расходимся по материкам. С сумятицей и растревоженным воображением. Действительно захотелось встретиться. С ним мы виделись последний раз в Харькове, когда я катала на санках своих сопливых, оба под табуреткой вдвоем умещались. Сегодня старшего принимают за моего молодого воздыхателя. Да, встретиться, посмотреть, послушать друг друга. Они же все наконец-то выросли и повзрослели головой. «Куда мы смотрели? – будет сокрушаться через год Юрка, глядя влюбленными глазами. Сергей будет отводить взгляд и выскакивать на перекур на балкон, чтобы что-то досказать наедине. – Как мы могли проглядеть своих девчонок? А вы? Почему вы прятались, не показывали нам, дуракам, какие вы на самом деле?!» - «Ждали, когда вы подрастете и поумнеете, чтобы оценить могли, - отвечу со смехом, - и, как видите, дождались наконец!» Но это будет летом. Это скажется много позже…


                *         *         *

Л. А.

Мы летаем по свету и собираемся в стаи. Нас учили творить добро и доверять людям. Ангелоподобное существо лепило нас по образу и подобию своему, внушая нам, что в мире правит справедливость, и добро обязательно побеждает, что любовь – наивысшая ценность, а честность и бесстрашие – наиценнейшие добродетели. Мы вылетели из её гнезда и погрузились во мрак действительности. Мир оказался не готов принять нас, а мы оказались неприспособленными жить по его законам. Мы умеем страдать и сопереживать, умеем верить и надеяться, верим в верховенство любви над всеми остальными преходящими ценностями. И очень страдаем от своего одиночества. Оно сбивает нас в стаю, влечет друг к другу. Нас разбросало по всему свету, но мы не потеряли способности ощущать друг друга на огромном расстоянии, доверяться и запоздало влюбляться друг в друга, потому что в плоскости нашего бытия времени нет, есть только мы, меняющиеся, мудреющие, обретающие жизненный опыт в борьбе за право оставаться такими, какими Она нас сотворила. Спасибо Ей, что научила парить над жизнью на облаке, спасибо, что засветила неугасающую лампадку над искрой Божьей в наших сердцах – чтоб знали, чтобы верили, чтобы  не сомневались – есть другая реальность, есть другие небеса, есть лучший мир, для которого мы созданы…

«Давайте встретимся», - просто и обыденно, через континент и океан, о скорой встрече. Такое могут позволить себе ангелы. Шутя и легко.
В простых обыденных словах утопить стук собственного сердца, чтобы оно морзянкой отстучало твоему сердцу, как-нибудь само, без многословия и уговоров: «Приди, отметься звездой на моем небосклоне, я буду ждать встречи с тобой, я люблю тебя».


                *         *         *
Расчувствовавшийся Серёга никак не может отлепиться от телефона.
- Я всё расскажу тебе потом. Обо всех. Обещаю. Приезжай.


                *         *         *


Манежная площадь. Садимся на отсыревшие от бесконечно накрапывающей с неба грусти деревянные скамеечки пивной кафешки. Растягивая слова и удовольствие, погружаемся в легкую алкогольную нирвану с неспешной беседой ни о чем и созерцанием суетящегося человечества за пределами орбиты нашего светила. Это не наша галактика, мы залетные кометы, прилетели пошуршать хвостом и слегка возмутить спокойствие, искривив своим внезапным вторжением ваше пространство.
Мне очень легко с Пилей. Я не пытаюсь ему понравиться, не подбираю слова, не обдумываю фразы. Мы сидим с ним на своих скамеечках, обволакиваем себя клубами сигаретного дыма, рассматриваем проносящихся мимо аборигенов и гостей столицы, потягиваем пиво и естественно, как ручеёк по камешкам, перескакиваем с темы на тему, со слов на молчание.
Время! Смотрю на часы на его руке. Мне пора.
- Пойдем, познакомлю тебя со своими друзьями.
Ярко-красная спортивная куртка Феди маячит среди серой осенней толпы сгрудившихся у касс Кремля туристов. Подходим ближе, знакомлю - увалень Пиля, красавец Федя, обворожительно прекрасная Леночка. Ждем Сашку. Уже звонил, вот-вот подойдет. Пиля торопливо прощается: «Мне пора». Целуемся уже так, между прочим, пуповина пережата, пульсация прекратилась, сиамские близнецы, какими мы были с ним эти несколько часов, с этого мгновения могут жить разрозненно. Я благодарно отталкиваю прощальный взгляд легким кивком – мы ещё встретимся – и он уходит, взмахнув нам всем рукой на прощание.
«Жизнь прекрасна, жизнь прекрасна… - отстукиваю каблуками по зеркальному паркету дворцовых зал, - а вам, хозяевам этой роскоши, было ли ведомо это?» Могли ли вы жить и наслаждаться тайнами человеческих чувств? Сделало ли окружавшее вас золото вашу жизнь богаче хотя бы на одну любовь, хотя бы на одно страдание? Великолепие холодных стен и зарешеченных окон. Клетка! Золотая клетка. Безжизненная и неодушевленно бесстрастная. Чужое. Неживое. Совершенно мне ненужное. Даже в познавательных целях. Ни один волосок не всколыхнулся, ни одна клеточка не содрогнулась, ни единым ответвлением нерва не ощутила здесь чьей-нибудь жизни. Счастье, тепло, радость навсегда вплетаются в щели полов, в стены строений, в проникающие сквозь окна лучи солнца. Едва уловимое но всё-таки присутствие бывших хозяев флюидами их сердечных переживаний чувствуется в любом обиталище человека. А здесь… Дворец, роскошь, помпеза – без души, без тепла, без человека, без жизни.
Или, может, я опять в плену вчерашней грусти?...


                *         *         *


Вечером поезд.
- Хочу кушать, устала, хочу домой. – расхныкалась подружка. – Что ты опять такая грустненькая? Заинька, что ты грустишь всё время?
- Очень устала, солнышко. Много всего за эти дни пережить пришлось.
- Ты с нами?
- Да нет, поеду на свой Киевский вокзал, буду морально готовиться к возвращению домой и встрече со своими Генами.
- Ты переживаешь из-за Володи?
- Да.
- Образуется как-нибудь. Может, Геша, друг твой, настроение тебе поднимет.
- Боюсь, после встречи с ним ещё хуже станет.
- Ладно, Ирусик, держись. До встречи в Харькове.

Сдаю сумку в багажное отделение. До встречи с Котом ещё больше часа. Упасть в кресло зала ожидания, отключиться от всего – от мыслей, от чувств, от воспоминаний – если удастся сделать это. Надо как-то выжить, как-то перебороть своё отчаяние. Или не перебарывать его, а полностью отдаться его власти. Пусть колотит и трясет, пусть опять всё возвращается и заново прокручивается в воспаленных мозгах. Отдаться этой стихии, дать ей власть над собой и уповать на то, что воля провидения вынесет меня на тихую воду. Всё образуется как-нибудь. Да, наверное, так – всё образуется…

                *         *         *


Наверное, я кажусь ему уродливым чудовищем, непредсказуемым, истеричным, праздным, бесящимся с жиру. Как же он неправ. Если бы я могла рассказать ему о себе, если бы могла показать глаза тех, кто ждет моего приезда как солнышка за полярным кругом после долгой ночи, кто любит меня, кто благодарен уже за одно то, что я есть на белом свете. Но как можно навязывать такое? Я ничего не могу сделать, чтобы развернуть его лицом к себе и сказать: посмотри на меня, посмотри, какая я красивая, добрая, любящая, почувствуй, сколько тепла в  моих ладонях, сколько нежности в глазах, сколько обещания в сердце. Не отворачивайся, возьми, сколько унесешь. У меня огромная душа, меня хватит на всех, кто нуждается в моем участии и тепле, я никого не обделю, всем подарю надежду на счастье. Огромная саднящая рана – моё сердце – смывает моей кровью всё зло, которое пытается поселиться рядом со мной. И зло бежит, оно не уживается ни во мне, ни возле меня. Ты будешь чувствовать себя защищенным и неуязвимым, если решишься быть рядом, как все и  всё, что я беру под свое крыло. Доверься мне. Я никогда не предам тебя.
Ты не видишь. Ты ничего этого не видишь. Ты не хочешь ничего видеть.
Ты ранил моё сердце, сделал мне больно, но я никогда не верну тебе пережитую боль обратно. Зло растворится. Смоется кровью уязвленного сердца. И никогда не возвратится болью в ответ. Я никогда никому не сделаю больно даже тогда, когда оно обескровится. Умираю. Медленно, медленно, почти незаметно, почти неслышно. В этом смеющемся жизнерадостном паяце едва угадывается грусть смертельно больной души. Ты же принимаешь лишь то, что видишь. Ты НИЧЕГО не видишь. Ты просто НЕ ХОЧЕШЬ ничего видеть. Ты отворачиваешься от меня. Ты не веришь мне.
Я не хочу обладать тобой.
Хотя это самое трудное для меня, потому что ты уже во мне, потому что ты уже обладаешь мной. Но тебе не нужно ни это обладание, ни я сама.
Не нужен мой полубезумный мир. Ни слезы, ни радости его. Мой мир чужд тебе. Ты даже не глядишь в его сторону. Как же больно уговаривать себя забыть о тебе. Уговариваю, уговариваю, уговариваю. Но ты не умираешь во мне, лишь разгораешься всё большим пламенем, и это пламя выжигает меня изнутри. Мне надо забыть твоё имя, чтобы онемели мои мысли о тебе, забыть твои глаза, чтобы не встречать тебя в каждом прохожем, идущем навстречу. Мне надо отвернуться от света, чтобы он не освещал мне дорогу к тебе, отказаться от себя, потому что во мне слишком много тебя.

«Ты убивал, Юр… Может, я нашла тебя, чтобы ты освободил меня от этого тела?»

Горстка пепла останется на том месте, где я осталась ждать тебя.
Кто будет седьмым? Ты или он?
Он? – и я распылюсь и рассыплюсь в прах по чужим постелям, раздав себя по кусочку всем, кто любил меня. Или ты, встреченный мной слишком поздно, чтобы поверить, что ты и есть Единственный, которого я ждала всю свою жизнь?
Мой сегодняшний день не знает ответа на мои вопросы… 


                *         *         *

Я была в классе тихим незаметным существом – бесконечно одиноким, наполняющим своё одиночество безудержными фантазиями. Мир крутился вокруг, не замечая меня и моих страданий неузнанности. Я воображала себя то инопланетянкой, то заколдованной принцессой, то царицей золотой пещеры, устланной коврами и украшенной драгоценными камнями. «Если бы они только знали, кто я на самом деле», - искренне верила я в свою избранность. Мне так хотелось обратить на себя их внимание, так хотелось, чтобы я была центром, вокруг которого вращается этот мир. «Если бы получилось - раз – и взлететь, как во сне, или пройти сквозь стену, или, взмахнув рукой, остановить летящую стрелу, они бы увидели и поняли, что я другая, всемогущая», - мечтала я, но робела и не могла побороть стеснительность, чтобы ответить на уроке литературы на вопрос учителя. И тогда Л.А., а это была она, избавила меня от этого мучения говорить, разрешив писать эти ответы на бумаге. Ни унижения, ни выставления на посмешище перед толпой за неумение побороть парализующую волю стеснительность не было, только вера в то, что за молчанием скрыто слово. Её вера передалась мне, я поверила в то, что умею мыслить, я училась думать с листком бумаги и ручкой в руке. Я задавала себе всё более и более сложные вопросы – никто и ничто в моём продолжавшемся одиночестве не отвлекали меня и не требовали, чтобы я думала, как все. Находила на свои вопросы свои ответы из прочитанных книг, из собственной жизни. Инопланетянка в коконе. Независимая ни от кого и ни под кого не подстраивавшаяся. Жила среди людей, осваивала их язык, привычки и пристрастия, изумлявшаяся происходившему вокруг, но в это происходившее не вовлекаемая, наблюдала за ними через узкую щель. Никто по-прежнему не замечал моего присутствия. Я страдала от невостребованности и избывала свои страдания в строчках дневников. Я пыталась объясниться с миром, понять, почему он ко мне так равнодушен, и писала, читала, умнела, пока не поняла, что готова к схватке с ним. Окрепла достаточно, чтобы попробовать осмелиться жить.
Я опоздала на десятилетие, задержавшись в своем коконе, но, вылупившись из него, оказалась сильнее всех тех, кто жил, пока я наблюдала за ними и анализировала, оказалась устойчивее и  подготовленнее к жизни и ко всем её несправедливостям. Я не варилась в ней, я долгое время видела её со стороны, и эту отстраненность сохранила в себе и тогда, когда эта жизнь стала и моей жизнью тоже. Живя земной жизнью, продолжала оставаться инопланетянкой. Хозяева планеты выросли, погрузнели и посолиднели. Верящие лишь в одну реальность, не знающие иной, из которой пришла сюда я, они наполнили свои жизни солидностью и серьёзностью. Поскучнели, согласились стариться. И тут, наконец, я решилась открыть всем свою тайну – вы все такие же инопланетяне, только свою инопланетность в себе так и не открыли. Надо отыскать её в себе, почувствовать желание изменить свою реальность. Для этого я здесь, с вами, со своим Писанием, на страницах которого ответ на вопрос – где он, этот иной мир? Где? – в вашей душе. Пройди подобный моему путь, решись прислушаться к себе, и ты откроешь в себе заповедники веры, чувственности, добра, любви, надежды. Всего того, что делает человека счастливым или несчастным, неважно, главное, глубоко чувствующим. А кто способен переживать, погружаться в мир тонких материй, любить, тот живой и всегда молод.
Я приезжаю к ним сегодняшним, растревоживаю воображение возможностями обратить время вспять, дарю надежду вечного солнца над головой и начала новой жизни и, кажется, им это нравится.

И только тебе, солнце моё, ничего этого от меня не нужно. Наверное, ты считаешь себя слишком молодым, не завершившим ещё и первого оборота вокруг небесного светила, чтобы задумываться о новой орбите с этой звездой. Ну что ж. Я подожду. Задери хотя бы голову и посмотри на звезды, когда мы будем парить среди них в небесной безбрежности. Может, хоть легкой завистью одаришь нашу юношескую безмятежность?

                *         *         *

Муж – это что-то вне всего этого. Я не вычеркиваю его из своей жизни, лишь отдаляю от себя. Твердь земная или ось небесная – без них немыслимо остальное, но невозможно жить в хижине, построенной на оси. Она подразумевается, за неё можно даже зацепить цепь своего поводка, но не пропускать сквозь себя, уподобляясь посаженному на кол.
Я не думаю о нем. Ни хорошо, ни плохо. Он не нуждается в моих думах. Мне хотелось бы думать именно так. Мне удобно думать именно так. - Что и без моих дум о нем у него все устроится. Мы будем вместе. Или врозь. Неважно. Вместе – но в другом качестве. Врозь – но всё устроится так, что никому от этого не будет больно. Всё устроится. На моей планете, в моём мире, который я ваяю, как-то всё всегда устраивалось наилучшим и безболезненным образом.
Пока всё получалось.
Наверное, в роли Творца я тоже неплохо бы смотрелась. Я знаю, как обустраивать мир наилучшим образом…
Пока всё получалось.

                *         *         *


Уже легче. Уже гораздо легче.
У меня нет возможности обращаться  к нему.
Звонить – боюсь наткнуться на короткие гудки. ЭТО СТРАШНО. ЭТО ОЧЕНЬ СТРАШНО. Писать – бессмысленно, не отвечает.
Вешаю письмо в Инет – там письма живут дольше, чем смски, поэтому больше шансов на перемену настроения и хотя бы слово в ответ. Хотя бы слово!

Простите ли вы мне, когда узнаете правду? Когда узнаете, что во всех вас я искала лишь его одного, лишь его одного любила, лишь его одного ждала. Я говорю вам «ждите, и я вернусь», но жду его, жду, когда он позовёт меня. И тогда мне не придется исполнять обещанное вам. Я никому из вас не смогу принадлежать, потому что у меня один хозяин, я принадлежу одному ему. Люблю только его. И всё ещё одного его жду.

                *         *         *


Кот встречает меня у выхода из вокзала. Он ещё более грустен, чем при расставании два дня назад. Не знает, куда себя деть. Заходим в кафе напротив вокзала. Мы не производим впечатления на официантов, и они нас игнорируют.
- Я переоценил себя, - говорит Кот, - и недооценил тебя, твоё на меня влияние. Ты писала тогда: «не влюбись». Думал – бравада. Оказалось – права. Противостоять тебе сложно.
Мне ничего не хочется говорить в ответ. Можно было бы порадоваться за себя, но не получается. Устала. Энтузиазма первого дня на всю поездку не хватило.
- Скажи, - продолжает он, - ты это специально делаешь, или у тебя это получается непроизвольно? Что? Ну… Влюблять в себя.
Пожимаю плечами. Развивать эту тему с Гешей, блистать книжными знаниями там, где от меня ждут покаяния?
Я умею нравиться людям. Всяким. Умею влюблять в себя. Чего в этом умении больше – спонтанного или осознанного – мне порой уже самой разобраться трудно. Эзотерика, психология, с одной стороны, общение с огромным количеством людей и выстраивание отношений с ними, с другой, превратили меня в почти неодушевленную машину, четко отслеживающую каждый нюанс развития взаимоотношений. Начиналось всё безобидно, хорошо и праведно – я хотела быть в центре внимания, хотела нравиться тем, кто нравится мне. Эпатаж и вызов мне были ещё не по зубам, оставалось – быть лучше, добрее, внимательнее. Я сознательно начала избавляться от черт характера, отталкивающих людей, от мыслей, вредящих взаимоотношениям с ними. Изменяла себя осознанно, чтобы нравиться, располагать к себе. Искала знаний об этом в книгах, вписывала теорию в практику. Я сказала, что «начиналось всё праведно»,  формулировка, чтобы в конце испортить впечатление каким-нибудь саморазоблачением. Пожалуй, как раз-то начинала я неправедно – хотела нравиться любой ценой, а, понравившись, не знала, что с этим делать дальше, но, чтобы мой «труд» не пропал даром, старалась отметиться в человеке так, чтобы забыть меня было невозможно. Жажда самоутверждения неуверенного в себе существа, которое сидело во мне тогда и не избавившегося от своих рожек и сегодня. Начинала неправедно, да, пожалуй, так. Накопив же достаточное количество пирровых побед, я остыла к охоте на головы. Теперь я влюбляла в себя не ради власти над человеком, а чтобы таким, может, странным образом привязать к себе чье-то одиночество. Наверное, я очень искренне захотела улучшить мир собой. И та доброта, которая вошла в ответ на посланное небесам желание стать воплощением ангела на земле, изменила меня не только внутренне, но и внешне. Сделала меня такой, какую не любить стало невозможно. Мне необходимо это умение располагать к себе, чтобы быть нужной.  Ведь даже бескорыстную помощь человек примет лишь тогда, когда он открыт для тебя, готов слушать твою проповедь, только если его глаза влюбленно смотрят в твои глаза. Это закон. Мы открыты лишь тем, кого любим. У меня было достаточно времени, чтобы прочитанным, прожитым и переосмысленным научиться  мгновенно определять развитие взаимоотношений намного вперед. Формировать эти отношения, оставляя иллюзорную возможность легкого люфта для моего избранника. Да, я влюбляю в себя осознанно. Да, я всё просчитываю, но научилась этому, потому что наивно полагала, что таким образом могу спасти человечество. Сегодня я оставила мысли о спасении человечества в целом. Но меняться сама не стала. Пусть это доброе и светлое носится по планете, распыляет себя на флюиды, одаривая и расточаясь по заблудшим душам. Мне нравится то, что оно делает с собой и людьми. Я знаю, что оно не принесет никому зла. Даже, если никого не сделает счастливым обладателем своего тела. О чем мы с тобой говорим, Кот? Мысли проносятся в моей голове, но ни словом их присутствие там не обозначаю для него. Пожала плечами.
- Не знаю. Скорее, неосознанно. Хотя, как нравиться, знаю, как влюблять в себя тоже. Но влюбляю и нравлюсь благодаря не знаниям, а огромному желанию понравиться тому, кто очень понравился мне. Тот, кто оставляет меня равнодушной, как правило, моего присутствия не замечает.
- Я спросил это не столько для того, чтобы узнать, делаешь ли ты это нарочно. Я хотел узнать, зачем ты это сделала со мной. Неужели только для того, чтобы самоутвердиться? Ты захотела потоптаться на моих костях?
- Твоему восприятию меня сегодня мешает давняя обида. После расставания прошло достаточно лет, чтобы не думать о моем желании найти тебя, как о желании самоутвердиться. Двадцать с лишним лет…
- Я тогда много чего себе придумал о тебе, чтобы объяснить или, скорее, оправдать твой уход. Естественно, сегодня это мешает восприятию тебя так, как ты того хочешь. Я не могу относиться к тебе лучше, понимаешь?
- Ты можешь относиться ко мне так, как у тебя получается. Я пытаюсь наладить сегодняшние наши с тобой отношения, но не собираюсь оправдываться за то, что было много лет назад между нами.
- Но зачем?
- Ты мне интересен. И тогда, и теперь.
- Ира, я банален! Во мне нет ничего того, что тебе нужно.
- Не понимаю, зачем ты наговариваешь на себя. Мне было интересно с тобой тогда…
- Почему же ты меня бросила?
- Не любила, я же говорила уже об этом. Мне интересно с тобой сегодня. И я нашла тебя для того, чтобы у меня был друг, чтобы не упрощать свои мысли и слова. Тогда нашему общению мешала твоя влюбленность. Я ушла, но знала всегда, что когда-нибудь найду тебя. Надо только, чтобы прошло достаточно времени, чтобы ты перестал испытывать какие бы то ни было чувства ко мне. Ни обиды, ни привязанности.
- И вот ты приезжаешь и сразу делаешь так, чтобы я в тебя влюбился.
- Меня несло. В конце концов, это была игра на публику. Извини, это вышло случайно. Ген, ты заставляешь меня оправдываться. Я очень не люблю этого делать.
Долго и тяжело выясняем отношения. Зачем? Я не хочу копания в прошлом. Там для меня не осталось ничего  недовыясненного. Я каменею и обледеневаю. Неужели я повторяю свою ошибку с Мишей? Непосредственностью дала надежду на несбыточное?
- Ты приезжаешь ворошить муравейники, заставляешь вспоминать то, что так мучительно забывалось. Я очень долго помнил тебя, и только лет пять, как перестал вспоминать вообще. Мелькнуло после развода. Стало интересно, где ты, что с тобой стало. Вдруг появляешься. Мне было очень неожиданно и странно, что ты обо мне вспомнила.
- Я не забывала.
- Ты говоришь, что тебе интересно со мной. Но ведь это неправда. Ты не ушла бы, если бы тебе было интересно.
- Наши отношения зашли в тупик. Когда люди настолько притираются и привыкают друг к другу, что перестают общаться, им надо съезжаться и жить вместе, вить гнездо, обзаводиться детьми. Мы были слишком молоды для этого. Замужество в мои планы тогда ещё не входило. Я прекратила отношения, которые пошли по замкнутому кругу.
- Я просто не смог сделать то, что сделал Строганов.
- Ты о чем?
- О сексе.
- Что?! С чего ты взял, что у нас с ним что-то было?
- Он сказал.
- Чушь! Он выдал желаемое за действительное. Мы провстречались полтора года, но я так и не приговорилась на это. И это ты столько лет жил с этим? С мыслью, что тебя обставил близкий друг? Вы даете.
- Тем не менее, ты была с ним, а я должен был как-то смирить себя с мыслью, что ты не вернешься. Я вынужден был нарисовать тебя такой, чтобы мысли о тебе не были болезненными для меня. Поэтому мне трудно сейчас от всего этого отойти. Я продолжаю видеть тебя такой, какую придумал себе, чтобы забыть. Равнодушную, черствую, самовлюбленную аристократку, не считающуюся с чувствами других людей.
- Видишь такую фурию и влюбляешься в неё после первой же встречи спустя столько лет. Геш, может, ты всё-таки ошибаешься, и я не настолько безнадежно плоха?
- Я пытаюсь объяснить тебе свою настороженность и недоверие.
- Это уйдет, если мы будем встречаться.
- Но объясни мне, зачем тебе это? Я не вижу никакого чувства или эмоций на твоем лице. Маска! Ты хоть что-то чувствуешь, когда говоришь со мной? У меня впечатление, что я общаюсь с мраморной статуей. Выдай хоть какую-то эмоцию.
- Непроницаемость внешняя не всегда говорит об отсутствии внутренних возмущений. Ген, прими на веру, я чувствую, я переживаю, сейчас переживаю ещё более, чем когда-либо до этого. Мне приходится держать себя в руках, приходится сдерживаться. Я не готова сейчас быть открытой и откровенной, потому что чувствую, что не разобралась в себе. Прими меня сегодня такой. Завтра, быть может, приеду другая… Тебе пора…
Мы договариваем на перроне. Я измотана, растащена на веревочки, раздергана на кусочки – плоть вперемежку с обрывками горьких мыслей и фраз. Как же у меня всё плохо сложилось. Я не смогла обрести целостность. «Скажи, только честно, - после очередного «нет» на балконе – «не люблю», «не тебя», «не будет» - Юрке, - сколько мужиков у тебя было?» Я искала в каждом себя, но находила лишь обманутые надежды. Завышала свои к ним запросы, забывая о земных потребностях их плоти. Я хотела слиться с ними душой и лишь потом вручить своё тело. «И всё???!!! - изумленный Юрка не верит моему целомудренному ответу. – Что ты с ними делала? Ты же красивая, тебя любят. Ладно. А скольких ты сама любила?» А я любила всех. Только недолюбила. Не доходила до края, до пропасти. Никому себя не отдала. Берегла.
Для любимого. Для Единственного.
А теперь, как кусок гнилого мяса.
Выбросить на дорогу голодным собакам на растерзание.
Не нужна моя верность. Не нужна целостность, не нужна чистота. Не нужно ничего.
Я сама себе не нужна.
Но сворачивать некуда.
Дорога в монастырь закрыта. Я сбежала оттуда в поисках земной любви. Возвращаться? Нет. Поздно. Я уже никогда не поверю в то, что она мне не нужна. Мне дан земной срок, чтобы я нашла земное подобие небесного. И, пока я жива, моя тропинка будет обегать стороной обитель смирения и покорности судьбе.


27 октября.
Кот.
«Ир, с добрым утром. Как же здорово, что ты ещё можешь ошибаться. Я даже не ожидал, насколько мне станет легче. Ради Бога, не обижайся».
«Я, может, не вполне понимаю, о чем ты, но приятно, когда утром кто-то о тебе вспоминает. С добрым утром, Геша!»
«Это я по поводу вчерашнего несправедливого «наезда» в мой адрес».
«Я не наезжала, я только продемонстрировала тебе, как выглядят твои наезды на меня со стороны. Мне тебя обижать не хочется, я искала тебя не для этого».
«Ну, тогда пусть это будет относиться к «агрессии».»
«Хорошо, пусть относится к чему-нибудь. Я сейчас попытаюсь немного поработать мамой, поэтому буду чуть-чуть занята. Ты тоже слегка поработай. Я очень хорошо о тебе думаю. Часто и хорошо. Спасибо, что ты есть».

Пьеру.
«Сегодня Жванецкий в «Украине». Таких динозавров по пальцам перечесть. Стоит посмотреть живьём. Приходите».
«Спасибо».

Спасибо и на этом, милый…

                *         *         *


Обсмолилась запахом приготовленной картошки, легла спать. Днём! Голова чугунная. Мои ночные посиделки с писаниной не очень-то благоприятно сказываются на здоровье.
И снится мне сон… Дай хоть лоб себе перекрещу…

Праздно (как всегда) шатаюсь по какому-то большому городу. Люди, дома, захожу в холл какого-то огромного здания и начинаю танцевать вальс. Его звуки доносятся из какого-то зала. Я распахиваю двери, ища, откуда музыка. Она - везде. Я танцую, натыкаясь на хмурых, неулыбчивых людей. Я единственная, кому здесь радостно, комфортно и хорошо, как дома.
Какой-то парень, шебутной и чем-то озабоченный, пересекает зал, бежит и, наткнувшись на косяк двери лбом, чертыхнувшись, распахивает входные двери и убегает прочь из здания. Он чем-то привлек моё внимание, я решаю, что должна следовать за ним. Выскальзываю следом. Солнце, листва падает с деревьев. Осень. Люди, дети, это всё не те. Ищу глазами, куда же делся парень. Вот он, спешит куда-то. Я за ним. Он входит в ворота какого-то бокса. Надо ускорить шаг. В голове мелодия вальса. Во рту какая-то смесь собственных зубов и камней. «Где я умудрилась сломать зубы?» Ах да! Это же сон,- вспоминаю я, - значит, все зубы на месте. Ветер разметал мои обломки и сдул их к бордюру, смешав с листьями. «Ну и пусть! Другие поставлю», - весело думаю я и открываю ворота.
Какое-то пыльное помещение. Кровати, раскладушки, множество в беспорядке брошенных мешков, матрасы. Куда я попала?
Начинают заходить такие же припыленные чудики – девчонки, ребята. Весело распределяемся на пары, кто с кем переспит. У каждого своя история, и никто ни с кем спать не собирается. «Нет, но я-то точно должна с кем-нибудь переспать», - решаю я и направляюсь к кровати посередине комнаты, где уже сидит тот парень. «Иди ко мне, - говорит он, протягивая руки, - я согрею тебя». «У тебя что, глаз нет, - шепчет девчонка по соседству, глядя в мою сторону, - она же больная. Смотри, у неё же полное обезвоживание организма». «Ничего, - отвечаю я, - я сейчас напьюсь». Набираю полный стакан воды тут же из-под крана и иду с этим стаканом к парню. «Смотрите, смотрите, какая я красивая!» - другая девица, взгромоздившаяся на кучу мешков, стоит к нам спиной и, эротично отставив в нашу сторону задницу, демонстрирует наколки на своем теле. Над копчиком рисунок нефтяной вышки. «Оригинально, - соглашаюсь я, - но как-то уж слишком откровенная самореклама». Труба вышки заканчивается над самым анальным отверстием: «сру и то черным золотом». Мы все смеёмся. Она поворачивается лицом, всё также плавно поводя своим разрисованным задом перед нашими лицами. На левом плече красивая гроздь аппетитного винограда, россыпью до самой груди. Этот рисунок мне нравится больше рекламы собственных испражнений. Остальные рисунки не запомнились. Помню красивое тело, соблазняющие позы, которые она принимала, чтобы мы рассмотрели её художественное убранство. На соседней койке уже вовсю куролесила пара совокупляющихся. Едва успеваю смущенно отвести взгляд от коротко выстриженного лобка девушки. «Вот ведь, а я совсем не позаботилась о том, чтобы привести себя в порядок», - проносится в голове. «Ты идешь или нет?» - недоумевает мой кавалер. Я начинаю расстегивать свои одежды. Их на мне почему-то слишком много. Пуговицы, пуговицы, свитера, пальто, ещё пальто. Пока я вожусь со всем своим барахлом, моим партнером уже кто-то занялся. Чья-то тощая грудь, ещё тощее моей, нависла над его губами. «Да, похоже, мне тут уже мало что достанется», - думаю я и отхожу к окну, продолжая расстёгивать свои бесконечные пуговицы. В конце концов, я хочу просто выспаться. Рядом со мной у окна встала пара и тоже посмотрела в задумчивости на улицу. «У вас уже получилось?» - интересуюсь я, обернувшись на их обнаженные тела. У парня огромный нос и совершенно неразвитый, как у младенца, пенис. Девушка, перехватив мой взгляд, своей ладошкой прикрывает ему это место: «Всё получится», - отвечает она и отводит его от окна. Я понимаю, что пора возвращаться. Одежд на мне по-прежнему слишком много, чтобы я хоть что-то почувствовала. В сердцах сбрасываю всё в кучу, срываю с себя, уже не расстегивая, стаскиваю штаны, рейтузы, колготки, носки одновременно и пинком отправляю эту «ракушку» под кровать. Наконец-то! Наконец-то я свободна от этой тюрьмы. Ныряю к заждавшемуся мальчику под одеяло, прижимаюсь к нему и, засыпая, просыпаюсь.
Зубы на месте. Одежда на мне. Звонок телефона. «Аллё. Мне следователя, пожалуйста», - «Вы ошиблись номером. У них сменился телефон. Это – квартира. Звоните в «справочную», - «В «справочной» мне уже третий телефон дают», - «К сожалению, у меня здесь милиции нет».
Я окончательно просыпаюсь. 14:41ч.

15:45. Москва. Реконструкция.
С Витей встречаемся, как и договаривались, в два, хотя он и прозвонился, что освободится раньше. Я тяну время. Чищу перышки, коварно мешая Феде с Леной насладиться сонным уединением. Федя, взбодренный обещанным сонной Леночкой ми…том, натягивает брюки, свитер и отправляется за завтраком. Прекрасная, сладенько причмокивая и потягиваясь, переворачивается на другой бок и погружается в сон дальше. Дело сделано – мужчина убрел за мамонтом. Воодушевленный моим скорым отплытием в Калужские дали, пытается по возвращении из магазина с переполненными всяческой снедью сумками что-то в меня впихнуть.
- Ты Ленуську корми, - отпираюсь я, - это она без куска ветчины ни на що не здатна. Я и без колбасы всё сделаю.
Забираю у подружки начатую пачку сигарет, созваниваюсь с Витьком выяснить, как быстрее и за сколько к нему можно доехать, и выскакиваю, наконец, на улицу. После насыщенного нашими ночными нетрезвыми выдохами в пространство крохотной Фединой комнатушки воздуха, свежесть осеннего пасмурного дня опьяняет. Но голова, на удивление, совершенно ясная. Едем к Юрке. Трезвой от себя он меня не отпустит. Надо настроиться и надышаться. Пару вдохов-выдохов. Торможу «частника».
- Люблино. Верхние поля.
- 150 рублей!
- Не-е-ет, - тяну капризно, наученная только что друзьями больше сотни не давать.
- Поехали, - весело соглашается паренек.
Впихиваюсь к нему на сиденье. Тесновато. Пристраиваю пластинки – везу другу в подарок. Едем. Долго. Путаясь. Говорим о погоде, о Москве.
- Вы хоть знаете, как туда подъехать? - спохватывается он.
- Честно говоря, нет, - легко отдаюсь в руки незнакомцу я, не страшась терроризма, - меня бревном привозили и дровами увозили. Так, визуально только, дом могу узнать по клумбе, которую из окна видно. Ну еще, как от метро дойти.
- Ладно, будем плясать от метро… Похоже?
- Оно. Прямо и налево…
Нырнули чуть не туда. Прощаюсь. «С вами было весело», - расстается паренек с шумной пассажиркой.
- Я в «ракушке», возле наших гаражей. Найдешь?
- Уже нашла.
Витек в какой-то потрепанной курточке землисто-зеленого цвета, опухший и серьезный домывает машину. Резиновые сапоги, сигарета, прилипшая к губе. «Блин! Сейчас же целоваться полезет!»
- О-о-о! сколько зим, сколько лет.
- Это я тебя такого целовать должна?! – упираюсь ему пальцем в грудь и, отстраняясь, пытаюсь достать его губы своими, просто вытянув шею. Он сгребает меня в охапку и одаривает своей землистой зеленостью все моё роскошное французское оперение. Сдалась, только успела сдуть с его губ сигарету перед поцелуем.
- Как ты?
- Да так. Как ты? Готов к поездке? Что Зиля? Едет с нами?
- Да фиг её знает. Я звонил ей часа полтора назад, она в кафе чей-то день рождения празднует. Тоже, фокусы. Напьется, опять крышу рвать будет. Как я устал от этого. У меня уже неделю праздник. День рождения тринадцатого был.
- Не части. Дай запишу. Так ты тоже октябрьский? – записываю дату в мобильник, - Ты машину-то хоть в состоянии вести?
- Да я уже третий день в завязке. Только руки ещё дрожат. Но это нервное. Вчера такой аварии едва избежал – лобовой с «фурой». Три машины в лепешку, я должен был быть четвертым, в последнее мгновение в какую-то подворотню крутым влево, спасся. Только немного правое крыло помял. Да руки до сих пор потрушивает. Зилька бухтит: «Не нравится мне это». О поездке нашей. Не нравится, что я к Юрке с твоей компанией еду. Ну, всё, я закончил. Чай-кофе будешь? Поднимемся?
- Буду. Компания вчера перебрала малость, спать лишь под утро разбрелись. Теперь нерухомисть полная. Вызванивай жену. Возьмём её с собой.
- Блин! Она же бухая будет. Я боюсь, когда она перебирает, совсем дурная становится.
- Да ладно тебе. Пьяная-трезвая, пить буду я, а она Юркину жену пусть развлекает.
Поднялись. Сварил кофе. Ставит под нос печенье.
- Спасибо, Витек, есть не хочется.
- Как хочешь. Как там у Ленки с Федькой? Получается?- легкий ревнивый огонек в глазах. Я увела подружку из-под самого носа друга-ловеласа, вручив ключи от этого прекрасного драгоценного ларчика наидостойнейшему и наинужнейшему из всех моих друзей.
- Дело к свадьбе. Вчера заявление в ЗАГС подать пытались, но при себе справки из вендиспансера не оказалось. Отказали в подаче.
- У меня так же было. Тоже смотрели на моё украинское гражданство, словно я претендую на их президентское кресло. Думают, Москва – город мечты. Клоака, а не мечта. Мы с Зилей, наверное, в Башкирию жить переедем. Здесь с работой плохо. Один Кавказ везде, без связей фиг пробьёшься. Да и смотрят на меня – пень старый, кому я здесь в свои сорок четыре нужен. Здесь молодежь нужна, да чтоб семьи не было. Дыры затыкать, по командировкам ездить. Как Ленка-то? – опять интересуется Витек.
- Привет тебе передавала. Но встречаться боится. Думает, что глубокий след в твоей душе оставила. Говорю ей: «Звезда! Да у него таких и звезд, как ты, и п…зд столько в жизни было. Расслабься. Витька – классный парень».
Явно польщенный аморальной характеристикой, Витек довольно усмехается:
- Ты, это, передай ей, что я… Ну, в общем «писюновый злыдень». Привет, одним словом, ей. А что ж Федька? Рядом живет и хотя бы раз позвонил.
- Он недавно вселился. Его с квартирой хозяйка кинула, поселила у себя в комнатухе. Сидит на коробках и мешках, половина вещей на работе отсыревает. Жуть!
- Так вы что, втроем в этом гробу у него живёте? Вы даете.
- Да вот, приходится. Я у них дуэньей на ночь – чтобы ни-ни, никакого движения тел до свадьбы.
- Я бы тебя у нас оставил. Но у нас сестра Зилькина поселилась.
- Да ладно, не морочь себе голову моими проблемами, придумаем что-нибудь.

Звонок. Зиля. Быстро одеваемся и едем к метро. Её не видно. Витек чертыхнулся и отправился на поиски благоверной.
Откидываюсь на спинку сиденья, открываю окно, закуриваю сигарету.
Хорошо… Ни о чем не думается. Сейчас будет долгая дорога. Надо постараться вздремнуть. Четыре часа сна тяжестью наваливаются на глаза. Смотрю на себя в зеркало. Да, вид уставший. К Юрке хочется приехать красивой. Просто так. Красивой и всё тут! Впрочем, я и так – красавица! Вглядываюсь в зеркало. Да-а-а, лучше не вглядываться, легче верится, пока себя не видишь. Мешки под и над глазами, морщинки вокруг глаз, волосы – просвечивает насквозь лысинка. Красавица, ничего не скажешь. Бог с ним! Какая есть. Главное, добрая и нежная.. Вот и Витек с женой. Вытаскиваю себя из машины:
- Зилечка, как я рада видеть тебя, солнце мое ясное. Тебе муж доложил уже, что ты с нами едешь?
- Я?! Вы же компанией ехать собирались?
- Компанию я нейтрализовала путем глубокого погружения в процесс борьбы с похмельем. Они не смогли протрезветь после вчерашнего, поэтому отсыпаются дома. А ты, чтобы нам не было скучно без тебя, уже почти согласилась ехать с нами.
- Скучно? Ну, не наглая ты врушка? Врёт и даже не подпрыгнет!
Я подпрыгиваю на сиденьи – мы уже в машине – «Скучно, Зилечка, скучно! Не было бы скучно, сидела бы дома да мужу пятки чесала. А я по свету гоняю, на людей бросаюсь, жизни спокойной их лишаю».
- Да уж…в покое не оставишь… А я поняла, - вдруг встрепенулась Зиля, - что мне пора к психологу. Ничего не могу в своей жизни изменить, надо попробовать самой измениться.
- Может, тебе просто выговориться надо?
- Так он ведь слушать не хочет!
- Так ты не ему выговаривайся. Ты какую цель преследуешь, когда его грузить собой начинаешь? Чтобы осознал, одумался, исправился. А кто ж про себя плохое слушать хочет? Ты себе выговаривайся. Сядь, письмо ему напиши. Много-много писем. Так, чтобы ничего невысказанного не осталось. Даже тетрадку можешь завести для этого. Договоришься сама с собой, успокоишься. И ощущение останется, что всё, что на душе, ему высказала. Только читать не давай. Ему это не нужно. Сама успокоишься, и его попустит. Все наши беды от бабского неумения с собой сладить. А у мужчин всё одинаково устроено.
- Как вы не поймете, бабы, - встревает Витек, - что если мужик не спит с женой каждый день, то не потому, что любовница есть, а потому, что не хочет. Просто не хочет! - в сердцах повторяет он.
«Ого! А как же «писюновый злыдень». Всё та же больная тема – хочу, любимая, но не тебя»,- отмечаю, но отмалчиваюсь в ответ я.
- Это ты, Ирка, так говоришь, потому что у тебя муж хороший. Он у тебя работает, деньги в дом приносит, дети у вас. Ирка, у тебя трое таких замечательных детей. Что тебе дома не сидится? Что тебе ещё надо? Если бы у меня был такой мужик, я … я… я не знаю, что бы я делала.
- Вот и я не знаю, - скучнею я и, потеряв всякий интерес к продолжению этой темы, ухожу в свои мысли.
 Мы мчим по МКАДу, очень много машин. Пыльно, некрасиво. Какая убогость во всем. Единицы, может, и причастны к разрекламированной роскоши и блеску столичного бытия, к какой-то перспективе. Но в основном-то, серость, скука, однообразие – работа, работа, ни минутки на себя, только в пробке, только в дороге на работу и с неё. Некрасивые лица, блеклая одежда, убогие желания. Или мне грустно? Я не вижу красивых лиц, потому что внутри меня всё на одной минорной волне? Закрываю глаза и на мгновение погружаюсь в сон. Мне надо поспать. Хотя бы чуть-чуть забытья. Совсем чуть-чуть…

                *         *         *

- Это ты меня сбила тогда: «Ты ещё скажи, что Анис живет в 13-той квартире!», я и засомневался. – Витёк подходит к квартире Юрки.
- Проходите, проходите, - Анис обнимается с приятелем, целует Зилю, не удостаивает меня даже рукопожатия, - А с тобой я потом поговорю. Обо всём… - и отворачивается к гостям, допивающим и доедающим приготовленную для нас снедь.
И я понимаю. Действительно придется поговорить…


                *         *         *

Через час выходить. На Жванецкого идем с Егором. Муж в отъезде. Посланное другу приглашение составить мне компанию вежливо отклонено. Непробиваем. Очень любит работать. Какую принцессу он собирается приклеить задницей на заработанное такими трудами? Ведь на это, пардон, дерьмо слетаются только мухи. Те, что жужжат и жалят. Настоящую королеву за деньги не купишь…

                *         *         *

Дочка.
«Привет. У меня всё замечательно. Недавно проснулись. Всю ночь бесились».
 «Я тоже отсыпаюсь. Мы с Егором идем вечером на концерт.  У тебя есть ключи?»
«Да, есть. А во сколько вы уходите? А где ты была? А?... Целую…»
«Солнышко! Я пишу сейчас очень много, поэтому устаю. А так всё время дома. Концерт в семь. Ты домой придешь?»
«Конечно, приду! Но могу и не прийти! Как получится;»
«Я приготовила картошку с мясом. Можно перекусить и гулять дальше».
«Я уже ела у Алинки. А насчет картошки не волнуйся, я её съем! ;;».

                *         *         *

Кот.
«Меня выводит из равновесия твоё непробиваемое чувство превосходства».

«Дурак!!! Ты его себе придумываешь сам, чтобы было за что на меня окрыситься. Я обыкновенная баба с комплексами, страхами перед старостью, неудачами на любовном фронте и прочей хренью».

«…»

«Геш! У нас через час концерт. Идем с сыном на Жванецкого. Телефон будет отключен. Поэтому, пожалуйста, ничего себе не придумывай про меня. Ты мой самый дорогой друг. Самый верный. Хоть и злюка».

                *         *         *

23:28ч  Опять тоска, опять те же сопли.
НО! Меня не так легко убить.
У меня ещё много жизней.
Как у кошки…

                *         *         *

Только мой кот знает обо мне всё. Только он знает, где у меня болит. Он вспрыгивает на кровать и укладывается мне на грудь. Там сердце, и оно ноет, ноет, ноет…

                *         *         *

Взлохмаченные концертом, закуриваем у выхода из концертного зала. Стреляю у сына сигарету – пора легализовать  моё знание об этом его пороке.
- Мам, как ты относишься к тому, что я курю? – спрашивает сын.
- Плохо. А как ты относишься к тому, что курю я?
- Тоже плохо.
- Видишь, нас с тобой объединяет то, что мы оба плохо относимся к тому, что мы курим. По-моему, это неплохо, - заключаю я и гашу потухшую сигарету.
- По-моему, тоже, - вторит сын и делает то же самое.

                *         *         *

«Талант не черпает откуда-то сверху, не считывает из какого-то околоземного пространства, не вдохновляется чем-то, снисходящим на него с небес. Говорю вам: ребята! Копайте глубже!» - читает Жванецкий, и я тащусь от совпадения его прозрений с моими собственными мыслями.

Перед концертом звоню Володе:
- Не решились прийти? Здесь столько людей…
- Ира, я работать заканчиваю после семи.
- А куда потом?
- Домой.
- Куда домой? Борщаговка? Глеваха?
- Глеваха.
- Дома надо ночевать. Я в гости хочу приехать. Пельменей хочу… - подбадриваемая его смешком в ответ несусь дальше в бескрайние степи неконтролируемого трёпа, - я с лампочкой приеду, у тебя жуткая лампочка в прихожей…
- Ладно, приглашу как-нибудь.
- Я позвоню после концерта.
- Давай…

Просто скажите мне, что ждете и рады,  и я взлечу над облаками. Настроение немного приосанилось, легкое воодушевление, надежда. Как мало мне надо.
Концерт на одном дыхании. Поеду - не поеду. Хочу поехать! Пусть этим «хочу» наполнится вечер. Мне будет радостно ожидание его завершения. Что дальше? Там посмотрим. Расходиться не хочется. Удивительное ощущение совпадения – всё, что произносилось со сцены, было чуть раньше прописано в моём сердце. Я тоже думаю, чувствую и вижу так, как он. Это всё – моё, это всё во мне. Искрящееся шутовство и израненное сердце, которое по капле отдает свою кровь, тут же превращающуюся в смех. Близко, понятно. Я тоже могла бы так, если бы умела. Мы видим и замечаем одни и те же вещи и вписываем их в своё пространство, даже говорим одним языком. Только у него получается лучше, умнее, смешнее, тоньше. Ему верят, признают за ним право быть не таким как все. Мне же ещё только предстоит отстоять своё видение, научиться проговариваться до конца без страха быть узнанной. Смогу ли я носить звание шута с тем же достоинством, не скатываться в оправдания в каждой подворотне, куда меня загоняет жизнь, есть ли во мне то же бесстрашие быть собой каждое мгновение, не сломаюсь ли я при первой же неудаче? Для того чтобы узнать это, надо решиться сделать первый шаг, второй и дальше, дальше без остановки. Если это путь наверх – остановка чревата падением вниз, если это путь вниз, низвергать себя надо с достоинством.
«Будет приказ, вы никуда от нас не спрячетесь. Поэтому говорите всё», - напутствовали его перед концертом в преисподней власти.
Если я пришла сюда уже такая, какая есть, то чего мне бояться быть распятой? Мне этого распятия всё равно не избежать. Оно всё равно случится. Своим же выбором быть бесстрашной в намерении погрузиться в прижизненный ад я лишь предопределяю своё воскрешение к жизни иной, к каким сферам вознесет меня мой истерзанный, но закаленный в схватках дух.

                *         *         *
Возвращаемся с сыном с концерта домой. Я медлю с возвращением домой. Обещалась позвонить. Обещание сковывает меня, настроение уже другое, я переполнена совпадениями с другими вибрациями. Найду ли я в себе силы быть непосредственной и раскрепощенной с ним. Не знаю. Я так теряюсь, так боюсь своих ему звонков. Страх запирает меня и превращает в тугодумное тупое существо. Обратная сторона луны, и на этой обратной стороне я остаюсь в полном одиночестве. В растерянности и неудовлетворенности происходящим со мной.
Покупаю сигареты. Из дома звонить не хочу. Не хочу нести это в свой дом. И звонить уже не хочу. И всё же набираю его номер. Я обещала перезвонить. Мне зачем-то нужна эта Голгофа…
Уже один только тембр его голоса ввергает меня в панику – раздражение! Поздно, ничего хорошего уже не услышу, но бросать трубку? Скатываюсь на шутовской тон, вуалируя свой отчаянный страх. Не даю вставить слово, выстреливаю длинными очередями:
- Я обещала позвонить. Я хотела приехать, но я уже у своего дома, и призывный свет моих окон говорит мне, что я очень обрадовалась бы, если бы ты был далеко…
- Я в Глевахе…
- Замечательно! Но я всё равно хочу тебя видеть. Очень. Давай я приеду к тебе завтра. (Сколько стрекотни, зачем я говорю так много лишних унижающих меня слов. Я уже никуда не хочу ехать!), давай я ужин тебе приготовлю (я не хочу к тебе ехать, слышишь?!). Хочешь, я пожарю тебе картошку (мне тошно оттого, что я напрашиваюсь, когда ты этого не хочешь! Пошел ты к черту!!!)
- Нет, не хочу.
- Я и не умею её жарить на холостяцких сковородках…(чтоб ты пропал, сволочь бесчувственная!!)
- Что ты мелешь? Что ты клоуна из себя корчишь? Ты меня развеселить хочешь? Или всё сама веселишься?
Получай, дурёха, по физии.
- Я под впечатлением от концерта. Под очень хорошим впечатлением. Но, похоже, кое-кто решил мне его придавить.
- Я УСТАЛ!
- Ладно, Воло…
Моё «спокойной ночи» натыкается на короткие гудки. Стою с плотно прижатой к уху трубкой. «Устал…», если бы ты знал, как устала я от борьбы с тобой в себе. Улица, холодно, редкие прохожие. На глазах у спешащих мимо получить звонкую пощечину. Сколько их должно быть получено, чтобы я развернулась и ушла от него прочь? Одна, две, сотня? Или я должна жить с ними семнадцать лет, как в своей предыдущей «счастливой» семейной жизни? Грею своей щекой телефон, держусь за него, как калека за костыль, чтобы не упасть под ноги прохожим. «Ничего страшного не произошло», - успокаиваю себя. Оправдывая его, загоняю себя всё дальше и дальше в нечувствование боли.
«Не сердись. Спокойной ночи. Вообще-то, я очень серьезный человек. Как все клоуны. Пока».
Отлипаю, наконец, от телефона и набираю это своё «прощай».
Не плачу – нечем. Становлюсь серьезной. Слишком серьёзной. Такой, какая есть на самом деле – мертвенно серьёзная и убийственно грустная. Ещё одна сигарета. Тут же, на скамейке возле своего подъезда. Курю. Думаю. Опять курю.
Я не думаю о том, как мне быть дальше. Не думаю о том, что должна делать. Я прекрасно понимаю, что со мной происходит и почему я не справляюсь с этим. Спасаясь от любви-привязанности к Мишелю, я намертво прикрутила себя цепями к Пьеру - в надежде, что одержимость новым чувством вытащит меня из того болота. Но я увлеклась, слишком пристально начала вглядываться в этого человека, чтобы найти, за что бы в нем уцепиться. Единственное, что действительно стоило внимания с первой встречи – его необузданное желание взгромоздиться на меня. Мне надо было дать ход таким отношениям. Тогда всё было бы по-другому. Я бы не влюбилась, пара-другая встреч наедине, и я отправила бы все свои рефлексии на помойку. Но мне понадобилась глубина. Я была неуверенна в себе. Искала более долговечную опору и слишком приблизила его к себе. Теперь назад не отмотаешь. Мне не надо было в него вглядываться, но я это сделала. Очарована и парализована им. Таким чувствам надо дать время, чтобы они умерли естественной смертью.
Докуриваю. Всё понимаю. Я всё делаю правильно. Но, видно, пришла пора бездействия.
«Если долго-долго сидеть на берегу реки, то её воды пронесут мимо тебя труп твоего врага».
Пусть во мне проснется мудрый китаец.
Предпочитаю сесть на берегу…
… И копать глубже…

                *         *         *

Мне есть чем занять себя. Буду копать.

                *         *         *

Где вы видели счастливого гения?
Пусть это будет моим утешением…

                *         *         *

Ты никогда не догадаешься, что я никогда не приеду. Никогда не поймешь, что мне нужен не ты, а то страдание, которым ты входишь в мою жизнь. Никогда не узнаешь, что то тепло, которое ты мне изредка даришь – это короста на моей заживающей ране. И я расковыриваю её вновь и вновь, вынуждая тебя отталкивать меня, чтобы кровоточило, чтобы не заживало, чтобы болело, чтобы я могла писать этой болью.
Тебе никогда не заполучить меня, потому что я не хочу быть твоею. Но ты – мой. Потому что ты – моё вдохновение, мой крик, мои строки.
Поэтому я не плачу.
Берусь за лопату и иду копать.
Копать глубже. Тобой мне удается копать себя очень глубоко.
Об этом говорил сегодня со сцены один очень мудрый человек. О ране, об обиде, о благодарности. Я понимаю его. Понимаю, о чем он. И я благодарна тебе за дарованное мне тобой понимание этих вещей. И я отпускаю тебя. Живи…

                *         *         *


Юрка.
Рассаживаемся вокруг стола.
- Мы должны смыться с тобой отсюда. Я знаю, где нам будет хорошо. Только ты и я. Я же звал тебя вчера. Ах, да! Мерседесы, друзья. Я ждал. Вчера…Я с утра тебя ждал сегодня. Нет, ты определенно дура. Зачем ты их всех сюда притащила? Думай, как нам смыться отсюда.
- Ты мужчина, ты и думай. А я кушать хочу. Со вчерашнего дня не ела. Что это, котлета? Ребята, скажите котлете «пока», она моя!
- Ирка только что в дороге мечтала: «сто лет котлет не ела».
- Ешь, солнышко, вот, капусточка. Сам готовил, - Юрка накладывает мне полную тарелку, придавливаю всё сверху огромной и очень вкусной, уже попробовала, котлетой. Начинаю напихиваться едой.
Валюшка ставит на стол колбочку с какой-то подозрительно коричневатой жидкостью:
- Ирина, это твоя любимая.
- Моя? А что это?
- Пей, не принюхивайся. Ты там что-то про рюмки наши в прошлый раз говорила, что большие слишком для тебя, свои привезешь. И где они?
- Не успела, спешила приехать. Из обещанного только пластинки смогла привезти. Рюмки – следующий повод приехать.
- Да ты к нам без повода приезжай.
- Про рюмки она в машине тоже вспоминала, - вставляют мои попутчики.
- Ирин, а ты вроде говорила, что 21-го 23-го в Москве будешь? – Валюша вопросительно смотрит затуманившимся взором.
- Так сегодня 22-е.
- Да?
- Вот, блин, обкололи жену ядами, совсем соображать перестала. Пошли, Ирка, курить. Или нет, за шампанским.
- Шампанского нет. Мы уже искали.
- Я знаю, где оно есть.
- Ку-у-да?!! А ну сядь. Никуда вы не пойдете.
- Курить!
- На балкон.
- Юр, пошли на балкон. Мы и там обо всем договоримся. Правда, Валюш?
- Идите-идите, клоуны. Думала, муж у меня клоун, а тут ещё одна нарисовалась.

Наедине паясничать не тянет. Мы слишком хорошо и давно знаем друг друга. Гости расходятся. Хозяин, встретивший нас во всевластии алкогольного энтузиазма, уже не пьет, становясь все трезвее с каждым нашим перекуром на балконе.
- Где же ты была столько лет? Почему не нашла меня раньше? Я же почти умер здесь. Так устал от всего этого. Жить не хотелось. Ты появилась, понял, надо жить, хотя бы ради того, чтобы дождаться тебя снова.
Проводит по моим волосам:
- Умница ты наша. Зеленоглазая… Поцелуй меня…
Опускаю голову. Что-то сидит во мне колючее и жалкое, болит и не дает даже взглянуть на него. Я вся сжалась в один страдающий комок, не могу ничего сделать со своим оцепенением. Сопротивляюсь ему, той жалости, которой переполняюсь в ответ на его нежность. Я слишком контролирую свои чувства. Я далеко – с тем, кому не нужна моя любовь, но кого я люблю. Не нужна моя нежность. Она нужна здесь, на этом балконе, этому несчастному одинокому сердцу. Но я слишком трезва, чтобы открыться его чувству навстречу.

И я напиваюсь…
Напиваюсь, чтобы ничего не чувствовать, чтобы дать ему иллюзию надежды, чтобы уехать в растрепанных чувствах в ночь и застрять на обочине. И всю невысказанность и обманутость своих надежд выплеснуть в безмолвность и безответность ночного своего кошмара. Это сердце закрыто для меня. Оно не способно воспринять мою боль, как неспособно моё сердце наполниться Юркиной печалью. Я могу только так – в беспамятстве и забытьи раздавать обещания. Напиваюсь, чтобы остаться здесь навсегда занозой несбыточного в сердце. Его желанием, его звонком, его обещанием ждать. Ждать всю жизнь.
«Да, я приеду. Да, я буду твоей и только твоей. Да, ты обязательно дождешься меня».
Тону, захлебываюсь, содрогаюсь, корчусь. Это не то, что мне нужно, не то, не то! Он не тот, от кого я хочу слышать эти слова любви. Не тот, в чьих признаниях я хочу утонуть. Не тот, в чьем желании хочу захлебнуться. Не тот, от чьих прикосновений содрогнется моё тело, оно содрогнется, но от ужаса - что же я с собой сделала. Я уеду в ночь с разбуженным им желанием и отчаянным недоумением, разве мне все равно с кем делить свой космос? Нет!!! Я должна дождаться своего единственного покорителя и вверить ему ключи от своей вселенной. Уеду с его поцелуями и признаниями и выдам себя с головой строками дневника и истерикой на дороге. Если от меня отрекается тот, кто послан мне небесами, почему я должна убить в себе то, что нужно другому. Пусть другой берет меня, пусть оставляет себе моё желание, пусть любит то, что так желанно для него. Я постараюсь быть благодарной ему за это. Я отвечу ему взаимностью. Я буду, буду, буду!
Я НЕ БУДУ!!!
Я не принадлежу никому! К черту! Всех к черту! Как я могла раздавать обещания, которые никогда не смогу исполнить?!
Меня нет ни здесь, ни там! Мне не нужно убежище от одиночества, от безысходности!
У МЕНЯ БЕЗЫСХОДНОСТИ НЕТ!

Я верю, я живу, я знаю, чего я хочу.
Я хочу свободы. Свободы от всего и от всех. Я знаю, что сама могу дарить то, в чем нуждаюсь больше всего. Я могу нести свет, не обманывая и не обнадеживая впустую раздариваемыми обещаниями. Во мне любви больше, чем можно вместить, только желая её. И я буду дарить её всем. И тем, кто ждёт этого, и тем, кто отворачивается от меня.
Короткие гудки? Что ж, я люблю тебя за эти короткие гудки. Мне не больно. Потому что я люблю. Потому что ты всё равно знаешь, что я люблю тебя. И ты будешь знать это и тогда, когда меня уже не будет здесь, рядом с тобой. И ты всегда сможешь согреться моей любовью. И здесь, и там. И ты всегда найдешь меня или мою любовь, если тебе будет плохо.
Всё это во мне и вне меня.
И я буду любить всех вас, моих дорогих и несчастных, потому что НЕ ЛЮБИТЬ у меня просто не получается. Потому что я живу этим, потому что я и есть Любовь.

Вот тебе, Кот, ответ на все твои вопросы «зачем?»
Верить, не верить – выбор каждого из вас. А мой крест – быть вашей, любить вас со всем вашим жестоким выбором.

Тяжело…
Совершенно обессилела…

Казалось, сказала лучше. Перечитала… нет… не совсем так. Я скажу это когда-нибудь после. Ещё не раз. Много-много раз… Просто переживу это всё ещё раз и напишу сердцем…

                *         *         *

Стол… На столе множество наперсточков, стоящих подобно стаканчикам – отверстием вверх. Они ждут, когда их наполнят. И только один-единственный наперсточек светит своим перевернутым донышком, отказываясь от предстоящей для всех благодати. Почему-то мне надо наполнить именно его, именно этому упрямцу предназначена живительная влага из моего сосуда. Я лью воду из огромного кувшина на стол, лью только на этот наперсток, все его собратья переполняются через край, он остается пуст. Я беру новый кувшин, опять повторяю попытку. Опять всем достается с лихвой, а он остается пуст, как и прежде. Сколько мне тщетно тратить свои силы на одного этого крохотного слепца, я не знаю. Надеюсь, кто-нибудь догадается помочь мне, перевернет этот наперсточек, поставит его вровень со всеми правильно.
А я так и буду носить свои полноводные кувшины.
И надеяться, что кто-то возьмется за издание этой странной книги о безответности.
Или всё это я должна сделать сама? – Перевернуть наперсток.

3:55
Пьеру.
«Получила пощечину – не поверила, подставила вторую щеку – опять пощечина. Перечитала известную книгу, ответа, что делать дальше, не нашла. По-моему, надо просто уйти. Прощай и прости».

Коту.
«Я не могу ничего рассказать тебе о себе. Моя жизнь сегодня – саднящая кровоточащая язва. Но я не могу об этом говорить, я об этом пишу книгу. Через неё я пытаюсь избавиться от боли, безысходности и безнадежности. Или она съест меня, или я её преодолею. Прости, если кажусь тебе равнодушной. Прости, если тебе кажется, что я не чувствую твоей боли. Я преисполнена теми же чувствами, но не пускаю их наружу, потому что этим я пишу.
Это дает мне силы писать, но совершенно забирает силы жить. Поэтому пришла к тебе.
Если тебе тяжело быть рядом, уходи. Я всё пойму.
Ты и так сделал для меня очень много.
Прости…»


Я попрощалась с ними…

Перечитала свои письма к В. в Интернете. Поняла, что вылила уже достаточно много ведер воды в перевернутый вверх дном стаканчик-наперсток. Надо остановиться и подумать о себе.
Жизнь научила меня главному – умению держать удар.
Не надо подвергать себя испытаниям большим, чем я могу вынести.
Пока – не надо.
Я должна немного окрепнуть. Посидеть на берегу реки. В конце концов, всё не так уж и плохо. Река несет свои воды. Что-то происходит на её берегах и без моего участия. Спускаю на воду своё отчаяние в надежде, что оно ко мне не вернется.

Я сделала для своего героя – Володи-Пьера-Минотавра – главное. То, что и собиралась сделать в самом начале этого мучительного для меня марафона. Что-то в этом человеке тронуло моё сердце, и мне захотелось подарить ему такую любовь, чтобы он поверил в себя. Понял, что достоин большего, чем обреченности на одиночество. По-моему, у меня это получилось. Моя любовь не сделала его счастливым, но и несчастным не сделала тоже.
Я не увенчала им вереницу жертв своей страсти, но взрастила в нем желание этой страсти. И пусть это достанется не мне, я люблю его и желаю ему счастья. Пусть это достанется кому-то другому. Не проклинаю, не умею этого делать. Я благословляю его.
Володя, я благословляю тебя на счастье.
Прощай, любимый мой человек. Пусть в твоей жизни всё будет хорошо. Я всегда буду рядом незримо и неощутимо тобою. Буду оберегать тебя от бед и напастей. Буду молиться за тебя, чтобы всё у тебя удавалось.
Живи, мой упрямый, неподдающийся наперсточек…

                *         *         *

Не знаю, буду ли писать дальше. Не знаю, о чем буду писать.
Жизнь продолжается и тогда, когда мы по одному уходим из неё. Заметит ли кто мой уход? Заметна ли кому моя жизнь? Надеюсь, да.
Я ещё нужна, нужна очень многим. Я наберусь сил и вернусь опять в эту жизнь…


28 октября.

Закончить то, что никак не хочет уходить из сердца, очень трудно.
Не прошло и суток.
Ночью приснился ответ Володи.
Я его не помню. Помню, что меня пытались вернуть. Я обрадовалась, но остановила сердцебиение, закрыла глаза и ушла. Мне нужны силы уйти от него. Но у меня их нет. Нет гордости, нет тщеславия, вообще нет ничего, что помогало бы выжить. Всё, что имела, я раздарила, рассовала, растолкала по щелям – не мешайте мне! Я иду к цели!
Я никого не убила, не предала, не обидела и не обделила. Всю свою жизнь я жила для других, потому что лишь в них видела оправдание своей никчемной жизни. В отказе от себя, от своих желаний растила своих детей и любила мужа, помогала друзьям.
Всего-то год я попыталась жить только собой, только для себя. Я думала, что это вернет мне мою жизнь, привнесет в неё счастье обладания, которого я не знала. Попробовала, но убедилась, что эта вторая жизнь делает меня ещё более несчастной. И всё же шаг сделан. Выбор определен. Первой половиной прожитого я строила фундамент для здания, которое собираюсь возводить второй её половиной. Я должна оставить после себя хотя бы хижину – жизнь своей души. В строчках, в метаниях по страницам пишущейся книги. Это нужно мне, чтобы попытаться исполнить своё предназначение. Я буду продолжать писать, хотя всё переживаемое мною сейчас пинками заталкивает меня обратно в скорлупу обывательского покоя. Вдохнула свободы, опьянилась наркотиком творческого забвения, получила пусть крохотное, всего одного человека – моего читателя -  но признание. Мне есть чем жить дальше. Есть прочный фундамент. Я выстрадала его прежней жизнью. Пришла пора второго пришествия. И я готова к этому.

                *         *         *

Леночка, я еду к тебе, к своему единственному пока читателю, везу эти тетради и надеюсь, что твои беды и несчастья не помешают твоему соучастию в моей жизни. Ты дочитаешь этот кусочек и отразишь его собой. Мне хочется увидеть это со стороны.
Я пыталась подключить к этому Кота, но он не смог переступить в себе через то, что я желанная для него женщина, и отмахнулся от меня, моё возвращение вызвало в нем только боль. Он ещё вернется, я верю в это, но не знаю, имею ли я право возвращать его, если он не хочет страдать. Мой мазохизм чужд и непонятен для многих. Он действительно так страшен? Бесконечное обнажение собственных язв. Надо ли это кому-нибудь кроме меня самой? Не уподобилась ли я взывающему к милосердию сограждан калеке, промышляющему демонстрацией своих страданий? Не получу ли я в ответ жалкие гроши сострадания, вместо восхищения мужеством, с каким я переносила эти страдания?
Книга почти написана, а на главный вопрос я себе так и не ответила – зачем она?
Что ценнее слабость, шепчущая – смирись, подумай о себе, или сила, заставляющая писать её?
Я сильный человек. Я иду дорогой, ведущей к безумию и одиночеству, чтобы вернуться к тем, ради кого она была написана, но уже книгой. Я могла бы остаться с ними со всеми, если бы замолчала, но предпочла не прятаться и говорить открыто о своих чувствах. Чтобы выжить, потеряв всё. Чтобы было чем жить дальше.
О чем ты думаешь, читая эти строчки? Какие чувства они в тебе будят?
Я пыталась разобраться только в себе. Я писала именно об этом. Мне хочется, чтобы это было кому-то нужно. Чтобы кто-то был так же нужен себе, как оказалась нужна себе я. Я поняла это, только заглянув внутрь себя и увидев там бесконечность. Растить этим своих детей, любить людей своей необъятностью, черпать из этого силы.

                *         *         *


Когда-нибудь в хмельной и веселой компании, пробранный до растроганности алкогольными парами, ты скажешь: «Я встретил женщину, которая любила так, как никто до этого меня не любил. Я надавал ей пощечин и вернул в семью. Я потерял её, но знаю, что она меня любит. Я не могу вернуть её. Она никогда не вернется, потому что я очень её обидел. Но я знаю, что она есть. И я многое отдал бы, чтобы она была со мной. Рядом. Всегда».
И я вернусь к тебе. Но уже книгой-воспоминанием об этом. И буду рядом. Всегда.
Я очень хочу, чтобы так было. И так будет.

Ты не вернул меня в семью. Ты вернул меня к себе. Я никогда не вернусь к тому, что уже пережито и завершено мною. Я буду идти дальше. Хотя дорога причиняет мне одни страдания…

                *         *         *

- После первой встречи, Юр, слушая тебя, ловила себя на том, что восхищаюсь твоей жизнью. «Вот о чем надо писать, а о чем пишу я? Сплошные сопли и слёзы!»
- Я так хотел бы прочесть то, о чем ты пишешь, - Юрка обхватил свою голову руками, - как мелко всё то, чем я жил, что болело во мне. Это всё не то. Суета, мельтешение, не было чувств, не было глубоких потрясений. Я не любил так, как люблю сейчас. Ты жила, ты чувствовала. Если ты пишешь об этом… Пережить и описать это. Не знаю. Об этом нельзя говорить вслух. Не губи себя. Держи это в себе. Это разрушит твою жизнь и тебя. Береги то, что имеешь.

Я не могу удержать это в себе. Оно рвется из меня. Делает меня несчастной, но мне неподвластно и мне уже не принадлежит, как не принадлежу себе я. Пробоина, образовавшаяся в днище моего корабля, топит мой фрегат. А я вывешиваю флаги и пою гимны, уходя на дно. И жить мне столько, сколько нужно моему фрегату, чтобы полностью погрузиться в морскую бездну и потопить меня вместе с собой.
Латать дыры некому. Я пою и вывешиваю флаги…
Я на этом корабле одна…

                *         *         *

Я сжигаю мосты, покидаю вас всех навсегда.
Мне не холодно жить, но нелепо и жалко прощаться.
«Уходя – уходи» отзвучала тоской пустота
Лучше с ней, чем стенать и за руки хвататься.
Телефонный звонок – нет, не тот – одиночества стон
Мы встречаемся, лечим друг друга участьем.
Пусть неправда, тонуть всё же легче вдвоем,
Чем взывать к небесам невозвратностью счастья.

 
                *         *         *

Пьер.
20:55 «Как дела?»

Ты спрашиваешь, как у меня дела? Ты убил меня вчера, выбросил на помойку, и бродячие собаки растерзали мои останки. Я не хочу говорить с тобой, бессердечный изверг.

22:30 «Хорошо».
23:45 «Тебе действительно интересно, или ты спросил просто так? Я уезжаю завтра днем».
Никуда я от него не уйду. НЕ МОГУ!

                *         *         *

Масянь, Серега. Звонит. Договорились встретиться. Затащила его к себе, познакомила с сыном, накормила ужином и повела на поводке за собой по барам. Мне нужна отдушина. Пьем коктейли, он кормит меня пирожными и поит чаем. Говорим. Едем в метро, он придерживает меня за локоть, чтобы не упала. Теплое, внимающее прикосновение. Друг. Я почти влюблена в его участие. Говорим о тебе, мой безжалостный мучитель. Он предан тебе, а ты предаешь меня. Всё прощаю, всё готова принять. Твоя смс: «Как дела?» Недоумение Масяня – он же тебя бросил полгода назад. – Это он тебе это сказал? Меня нельзя бросить, я могу устать ждать.
Ты боишься показаться слабым, и в этом твоя слабость. Боишься быть смешным, поэтому нелеп. Боишься быть собой, потому что неуверен в себе.
Мне не надо вглядываться в тебя, чтобы видеть то, чего ты не можешь разглядеть в самом себе. Я верю в твою безупречность, потому что слепну, когда смотрю в твою сторону.

Тетрадь закончилась.
А я буду жить.

Октябрь. 2005.




















Письма.


Кот. Реконструкция. Для 8-й части( «Пельмениада»).


2005



19 сентября

Ир, привет. Приятно, что вспомнила о моей персоне. Я грешным делом подумал, что где-то тебя обидел, и ты решила "уйти на дно". В таких случаях я стараюсь людей, лишний раз, не беспокоить. Компьютер включаю редко, поэтому твои письма прочитал только сегодня (19.09). Рад за тебя, что отдыхаешь, что успокоилась, что будешь общаться более мирно. Твое "хорошо сохранился" воспринимать как комплимент или как иронию? На твоем фоне я выгляжу достаточно сомнительно. Кстати, у меня тоже были проблемы с системой, пришлось переустанавливать операционку, поэтому все твои письма потерялись. Жизнь идет своим чередом: работа, хозяйство. После каникул приехал Пашка (сын), съездили с ним на рыбалку. Ходил за грибами, в этом году много опят. Заблудились, но грибов набрали. Попытался засолить и замариновать, но что-то не очень получилось.Что у тебя со здоровьем? Была в больнице или лечилась дома? Может что-нибудь тебе посмотреть в аптеках? Соберешься в Москву, позвони.
На днях у Сереги Альперовича был день рождения, позвонил поздравил. Предлагает Новый год встретить в Киеве. Я в любом случае собираюсь ехать, но неясно что там у вас с визами, будут вводить или нет. У меня нет загранпаспорта. У вас опять какая-то политическая неразбериха. Насчет того, что самая большая ценность на земле ты сам, мне с тобой бы не хотелось соглашаться, но против факта не попрешь. Ир, ты живешь совершенно в отличном от моего мире, тебе действительно хочется со мной общаться? Ведь все что я могу тебе сказать это всякие банальнсти и прописные истины. Жизнь это задачка не имеющая общего решения (ты математик, тебе лучше знать как это правильно называется, когда задачу можно решить только введя конкретные параметры).
 Все пока. Пойду спать, у меня подъем в 6 утра. Буду регулярнее проверять почту. Надеюсь ответишь

30 сентября
Ир, привет. Писать особенно и не о чем. Дни проходят, а что было, не помню. Все одно и то же. Последнее яркое событие, выговор соседки, что по утрам мешаю спать всему подъезду своим тарахтящим краном. Завтра пойду покупать новую буксу. Это у тебя все события с тремя !!! Чему, отчасти, завидую. Я так жить не научился. Каждому свое, я думаю. Будет время- пиши, твои письма хоть немного оживляют мое однообразное существование. Про новый год я написал к тому, что в это время могу оказаться в ваших краях, но потом сообразил, что у тебя встреча нового года может проходить в местах более экзотических, поэтому сия информация просто для справки. Но если, все же, будешь в Киеве, попробую с тобой встретиться. Как бы при этом, тоже не оказаться серьезным испытанием для твоих нервов? (если можно, это я сыронизировал). Не знаю зачем это нужно, но приятно, что ты меня нашла. Спасибо. Ну, вроде пока все. Отдыхай. У меня сейчас вечер, посему спокойной ночи.


Я не прячусь и не игнорирую тебя. Обстоятельства!!!
Дома, уже писала , что накрылся Инет. Сын обещал восстановить. Возможно, что уже и восстановили, да меня дома нет. Уехала неделю назад. Кайфую без семьи в Харькове. Подлечиваюсь и все такое. На самом деле просто отдыхаю ото всех. Мне этого не хватало смертельно. Год отсидки в четырех стенах с обязательным присутствием мужа 24 часа в сутки- это слишком серьезное испытание для моих слабых нервов.
Я запланировала себе посещение столицы на вторую середину октября. Где-то к 21-му числу и приеду. Так хотелось бы во всяком случае...
Писать много не могу- сижу не дома, поглядывают красноречиво на часы и моргают- хватит. Пооткровенничаем потом, когда буду дома.
 Не пропадай. Привет всем.
А на наши политические катаклизмы плюйте, как мы это делаем. Украина- страна веселая! Веселимся мы так! Приезжайте. Идея Нового года в Киеве очень даже нравится.
ПОКА!!!

25 октября 2005
пробую послать обещанное письмо. это попытка сформулировать свое отношение к тебе, ситуации, к себе. Ни на чем настаивать не собираюсь, но что-то готов пояснить. если в чем-то не прав, извини. письмо писал в Wordе, поэтому будет вложение. Осадок еще остался, на объективность не претендую.


Пишу больше для себя, хочешь, читай, хочешь, не читай.

По моему мнению, психологический портрет человека формируется, в первую очередь, неформальным кругом общения.
Формальный круг общения:  учеба, работа, (семья, все-таки спорная форма) и т.п., там, где человеку приходиться выражать себя через обязательные формы общения (правила поведения принятые в данном круге). Если он выходит за рамки дозволенного, он подвергается осуждению, крайний случай: его изгоняют. В этом случае человек, если хочет остаться, вынужден соблюдать ожидаемую форму поведения, тем самым, сковывая свою личность.
 Неформальный круг общения: друзья, знакомые, компании. (И тоже и т.д. и т.п.). Здесь человек волен выбрать ту компанию, которая лучше отражает его представление, как он должен себя вести. Выбор этого круга определяется рядом первоначальных причин: общий двор, внешние эффекты (я думаю понятно). Дальше происходит оценка и компании и себя в этой компании . Если нравится, человек чувствует себя комфортно, если нет, начинается поиск компании более подходящей. Вот эта самая оценка штука тоже достаточно интересная. У одних это развернутый анализ, у других смутные ощущения. Сама оценка уже является субъективным фактором, по которому можно оценивать личность. Еще фактор: возможность занять в данном круге достаточно значительное место. В ход может идти все что угодно: внешность, физические данные, психологическая устойчивость.… Если получилось - закрепляется навык пути достижения цели. Если нет, продолжается поиск подходящей компании. В конце концов вырастает некий индивид с теми самыми тараканами. (в твоем варианте муравейник).
Замечание: я потому и считаю, что человек должен работать, обязательно должна быть смена форм общения. Он не может все время существовать в одном формате. Он устает.
 ( Для тебя: продолжаешь искать свою компанию или становишься одиночкой. Что ты выберешь?)
И вот теперь приходит кто-то и начинает его ворошить и смотреть, что получится? То, как человек воспринимает мир, очень тонкая материя. Ты считаешь, что у этого кого-то есть моральное право туда вмешиваться? Его  воздействие, скорее всего, приведет к неконтролируемому процессу. Жизнь не лаборатория, эксперимент никогда не будет «чистым». И потом, для любого человека гораздо проще и привычнее действовать по стереотипу. Тебе же хочется из этого стереотипа его вытащить.  А эффект от побочного результата? Он может оказаться гораздо сильнее, чем тот, который ты ожидала.
Ты знаешь, у тебя сформировался некий защитный панцирь, который позволяет тебе чувствовать себя вполне сносно при любом к тебе отношении. Честь тебе и хвала. Только ведь у других такого панциря может и не быть. Лично я считаю, что его быть и не должно. Вот и получается, что ты как танком проходишься по внутреннему миру человека и удивляешься, что ничего интересного там нет. Я не прав?
Отсюда я делаю заключение, что методика оценки общения у нас с тобой сильно отличаются. Для меня достаточно важно (в общем случае) произвести благоприятное впечатление. Тебя же это, не особенно беспокоит. Ведь если человек к тебе потянулся, значит ему нужно твое внимание. Лично я так и понимаю, а ты занимаешь позицию типа - «много вас здесь таких». (это я про свои ощущения от повторной встречи).
 Мне импонируют 2 мысли проходящие у Стругацких:  «Понедельник начинается в субботу», главный маг не делал чудес из-за невозможности его сделать, не навредив кому-нибудь; а в «Сталкере» (по фильму, книжку не читал) никто не рискнул исполнить свое самое сокровенное желание, т.к. не был уверен, что самое сокровенное не окажется самым скверным.
 Так вот, я продолжаю тему. Я никоим образом не могу претендовать на ту роль, которую ты мне отводишь в своей жизни. Скорее ты пытаешься  оправдать свои поступки чужим именем. Наверное, можешь, только ведь это не я, а скорее г. Строганов должен нести эту ответственность. Он твой пример для подражания. У вас с ним нашлось бы гораздо больше общего. Ты не находишь? И я готов уступить ему ту самую роль «учителя». Понимаешь, все что я здесь излагаю достаточно спорно. Если исходить из принципа «если ты такой умный, то почему такой бедный», то я слишком глуп, чтобы излагать свои мысли. И тут я вам в подметки не гожусь. (А кто сказал, что годишься. Угу?) Это, кстати, и о разных мирах. Из разных мы муравейников. И твоя попытка, при первой встрече, заставить меня поверить, что это не так, выглядит не совсем честно. Ведь ты понимала это с самого начала.


25 октября Геша

Ир, это опять я. Хочу снять свою кандидатуру. И извиниться за свое плебейство. Тебе же просто скучно. А я со своими "соплями", думаю, что тебе действительно это интересно.


Ирина.
28 октября

Я не могу рассказать тебе всего о себе. Моя жизнь сегодня- это сплошная саднящая язва. Я не могу рассказать ничего об этом, потому что я пишу об этом книгу. Мучительное продирание сквозь боль, страдание и безысходность. Или она съест меня, или я одолею через нее эту боль. По крайней мере я пытаюсь это сделать.
Прости, если кажусь равнодушной. Прости, если кажусь неспособной чувствовать чужую боль. Я не могу принять твою боль сейчас, потому что переполненна теми же чувствами. Я не пускаю их наружу, потому что это дает мне силы писать. Но совершенно забирает силы жить. За этим я и пришла к тебе.
Я НИЧЕГО НЕ МОГУ ТЕБЕ РАССКАЗАТЬ О СЕБЕ. НИЧЕГО.
Я борюсь за свою жизнь, а она борется со мной.
Если тебе тяжело быть рядом, уходи. Я все понимаю.
Ты и так дал мне очень много за эти несколько дней.
Прости, Гена.
29 октября

Ир, здравствуй. рано или поздно тебе это письмо попадется на глаза. надеюсь прочитаешь. я хочу сказать, что я не могу относиться к тебе плохо. все, что ты воспринимаешь как злобу и агрессию в свой адрес, больше является моим воплем отчаяния от невозможности приблизиться к тебе на дистанцию, больше, чем ты для меня определила. только, ради бога, не надо подозревать меня в простом домогательстве. я даже не уверен, что у нас с тобой, что-то вообще возможно. просто я привык что люди  ориентированы на более теплые отношения (при взаимной симпатии).  смс-ок больше слать не буду, понимаю, что съел годовой лимит твоего внимания (не обижайся это шутка). постарайся не терять мой номер телефона.



29 окт
получил твое письмо, когда отправлял свое. видишь, у меня все проще. да, мне действительно тяжело в том формате, который ты для меня отвела. но ведь я исхожу из простого общения двух людей которые не виделись больше 20 лет. откуда я могу знать, чем ты живешь, чем дышишь. короче говоря, я с радостью готов бы помочь. только какая тебе от меня польза, убей меня- не понимаю. если можешь- объясни, если нет- готов и так.
буду нужен, пиши.


2 ноября

    Как бы ты ни сопротивлялся и ни покусывал меня(это я перечитала нашу с тобой переписку с самого начала), все-таки ты понимаешь, что я от тебя никуда не денусь, потому что нуждаюсь в тебе, в твоём видении, в твоем участии, в твоих мозгах, в твоей любви в конце концов. Как ни прискорбно мне в этом признаваться тебе.
  Да, я не одинока, да я умею придумывать себе приключения и совершенно феерическую жизнь, придумывать и на время забываться в этом. "Заигрываться". Но опускается занавес, и я остаюсь наедине сама с собой. Сюда, за кулисы, я не пускаю никого из той разноцветной жизни, но здесь бывает очень тоскливо и одиноко. Приходи иногда ко мне в "гримерную". Мне кажется, тебя не обманешь всеми этими декорациями и шутовскими колпаками, ты не будешь отождествлять меня с ними. Мы просто посидим и погреемся у камина вместе.
  Вот и все. Ты действительно очень хорошо меня понимаешь. Тебе просто надо немножко привыкнуть к мысли, что я вернулась к тебе, к своему старому другу, чтобы остаться очень надолго. Я больше не уйду. Если только это тебе не помешает жить.
  ПОКА!

Слава богу ты никуда не ушла. Моя слабость "выяснять отношения", чуть не обернулась для меня потерей тебя. Учту на будущее и постараюсь вести себя более смирно. Правда трудность заключается в том, что мне сложно заставить себя относиться к тебе ровно. Я все время съезжаю в крайности. Из того, что ты про меня перечислила, мне предложить нечего , видение- кривое, участие-невозможно (ты меня близко не подпускаешь), мозгов- нет, а любовь- если только "в конце концов", да и то слишком противоречивая. Так, что все это, твои фантазии. Кстати, читать нашу переписку подряд не стоит, то, что писалось до встречи, это общение с фантомом, я не собирался приближаться до ощущения живого человека. В такой ситуации, как у нас, надежнее было бы занять позицию старого доброго знакомого. Но не получилось, и ты сама приложила к этому руку. Ладно, трудно сказать, что лучше, а что хуже. По крайней мере я лишний раз убедился, что еще способен переживать. И за это спасибо. Интересно, у меня сейчас такое ощущение, что я с тобой начал выяснять отношения будто только что расстались и продолжил то, что не закончил 20 лет назад. Странно. Похоже у меня в голове все смешалось. Прости "засранца". Может, действительно, надо еще привыкнуть к твоему появлению? А насчет твоей внешней жизни можешь не переживать, мне повезло оказаться за твоими кулисами задолго до "того как", мне там более ли менее хорошо, и я не собираюсь вылезать наружу. Будем заниматься с тем твоим "Я", которое тебе роднее. Ладно, пора спать. Завтра еще на работу. Спокойной ночи. Надеюсь, еще увидимся. Обязательно пиши- Давай знать, что не забываешь.

3 ноября

Ирина   надеюсь, теперь будет проще.

  Напишу так, как это было со мной. Очень коротко.
  Помню, как познакомились. "На рисах". Голубоглазый парнишка с белозубой улыбкой, сидящий напротив в огромном амбаре за обеденным столом. Что-то говорит, совершенно непохожее на то, чем пытаются обаять нас наши сверстники. Я мало что понимаю, но к чему-то все-таки прислушиваюсь. Интересна форма, необычно содержание. Кажется, в нем совершенно отсутствует желание понравиться или угодить. Он, этот парнишка, начинает нравиться моей подружке Тане. В их беседах не участвую, только слушаю. Непонятно, ново, непривычно, интересно. Глаза и улыбка- пока обращала внимание лишь на это... Потом была моя болезнь, больница, вы с Таней навещали меня дома, потом в стационаре, потом ты пришел ко мне один, говорили, говорили, уже и ночь наступила. Лояльный режим больницы позволил тебе остаться на всю ночь, я слушала, слушала и вдруг начала понимать то, о чем ты говоришь. Наутро - влюбилась. Я помню, как придя в палату, схватилась за ручку, тетрадь и начала писать, писать, писать. Писать о тебе, о том внезапном своем прозрении, о том, какой мир мне открылся вдруг благодаря тебе. Писала, рисовала какие-то картинки, пытаясь изобразить если не словом, то кистью то, что происходило со мной в эти мгновения. Все это сохранилось, я ведь не уничтожила ни одной бумажки, написанной мною за последние три десятка лет. Почти ни одной.
  Поэтому для меня нет прошлого, нет ничего забытого. И это не ностальгия. Чувства, которые у меня возникают, когда я перечитываю то, что написано тогда, не имеют ничего общего с нею. Я словно одновременно существую и в этом времени и в том. И даже не перечитывая, я все равно живу словно в нескольких мирах одновременно. Мое прошлое- это мое богатство, это замок , выстроенный страданиями, болью, любовью. Я ничего и никого не забыла и не хочу забывать. Для каждого свой заповедный уголок в моей душе. Я понимаю, что, может, говорю какие-то не очень праведные вещи, может, обидно осознавать, что ты лишь один из многих, не забытых мною, но Котельников Гена у меня единственный. И если я приехала к тебе, то приехала быть только твоею. Так, как это было 23 года назад. А что было тогда?  Было увлечение неординарным человеком. Очарование его независимым умом. Восхищение его умением видеть необычное в самых казалось бы привычных вещах. Геночка, все это было и осталось в тебе. Я "тащусь" от твоей способности мгновенно доходить до сути, от твоего умения излагать свои мысли. Рядом с тобой я становлюсь намного находчивее и быстрее нахожу ответы на свои вопросы, ты их словно достаешь из моего подсознания. Словно ставишь меня лицом к зеркалу и говоришь:" Смотри, это ты! И это тоже ты." И тебе я верю, как верила много лет назад. Мне очень хорошо и комфортно с тобой было и тогда, и сегодня.
  "Почему же ты меня оставила тогда?"- спросил ты меня, уходя. Я ответила, но на самом деле у меня нет ответа на этот вопрос.   Возможно, потому, почему у меня распадается брак с мужем сейчас - я не нахожу в себе чувства той силы, с какой должна ответить ему на его любовь. Меня захлестывает чувство вины. А чувство вины я испытывать не могу.
  Я убегаю в увлечения, в новые знакомства, только чтобы не думать о том, что я недодаю родному человеку тепла и любви. Я не могу культивировать это в себе сознательно,- сказываются многолетние обиды на него, все-таки натерпеться пришлось, и это тоже, к сожалению, не забывается. Одновременное существование в нескольких мирах одновременно приносит не только радость узнавания прежних чувств, но и боль многократного переживания старых обид.  Такая жизнь у меня. не очень-то умная ,прямо скажем, не очень ладно скроенная.  Впрочем, есть и плюсы. О чувствах пишу убедительно. Давала читать некоторым- верят. Может, для того и живу, чтобы когда-нибудь написать обо всем, что и как пережито?  Учусь. Корчусь. Оттачиваю. Пока очень сыро. Но сам процесс уже увлек очень сильно. Даже если это никому никогда не пригодится - это нужно мне. Чтобы жить.  Ты вытаскиваешь меня из той пропасти, в которую я себя погружаю, когда слишком увлекаюсь этим.  Не знаю, стало ли тебе что-нибудь яснее? По-моему, я еще более все запутала. НО мне кажется, сказала так, как оно есть.
  А с тобой я, наверное, так и буду ощущать себя 18-летней девчонкой, которой слишком многое еще нельзя - не созрела. Лучше так все и оставить, наверное, чтобы ничего не испортить.
  Впрочем....ПОКА, одним словом!


4 ноября

Ир, привет. Я  очередной раз поражаюсь твоему умению излагать свои мысли на БУМАГЕ. Почему то же самое, ты не можешь выразить устно? Все, что ты написала наверное должно быть приятно, но мне грустно. Так пишут, когда расстаются и не хотят обидеть хорошего человека. Оставить все как есть наверное можно, вопрос надолго ли получится? Мне кажется, что длительные отношения возможны, если только этим самым отношениям есть куда развиваться. Это же естественно. Я имею ввиду, что когда есть принудительный внешний ограничитель, отношения сразу формализуются. А тебе, как я понимаю, это не очень нравится. (я вообще от этого не в восторге). На сегодняшний день у меня, по отношению к тебе, нет никаких определенных целей, мне просто приятно, что ты меня нашла, что ты есть, что я тебе хоть как-то нужен и мне просто с тобой интересно. Ты же предлагаешь оставить все как есть, чтоб ничего не испортить, подразумевая, что я могу выйти за рамки отведенной мне роли. Я здесь не ругаюсь и не обижаюсь, я излагаю тот вывод, к которому ты меня подводишь своим последним предложением, из своего письма. Подумай, то ли ты имела ввиду, что я здесь изложил? Мне хотелось бы чувствовать себя по отношению к тебе более свободно. А ограничители существуют внутренние. Твоя задача, время от времени давать мне понять, что пора их использовать. Это, кстати, наглядно демонстрирует откуда у меня берутся негативные "взбрыки". Может, не только у меня? Ир, мне очень интересно было читать твое письмо. С одной стороны, это из истории и о моей жизни, а с другой, к своему стыду, я ничего не помню. Наверное, у меня такая форма защиты, забыть что было, чтобы не переносить реакции негативного опыта на другого человека? Я как-то об этом не задумывался. Тебе же можно посочувствовать, что ты тянешь за собой такой шлейф воспоминаний. Иногда надо стряхивать с себя, хотя бы самые неприятные. А то рискуешь начать воспринимать мир с отставанием. Похоже, тебе уже требуется, чтобы настоящее стало прошлым, и в нем можно было бы спокойно разбираться. Эта точка зрения кое-что могла бы объяснить в твоем поведении, при нашей встрече. И вообще, почему у меня складывается впечатление, что ты хочешь воспринимать меня как памятник? Ведь я еще живой. Мне свойственно ошибаться, чувствовать, иметь какое-то мнение (пусть неправильное). Может у тебя для меня найдется место в мире живых? Мне бы этого хотелось. Кажется, меня опять понесло. Давай на этом я остановлюсь, лучше подожду твоего ответа. Написанное не стираю, чтобы сохранить ход мысли. Не воспринимай как очередной наезд, я тебя считаю очень самобытной девушкой и не хочу терять возможность с тобой общаться. Кстати, я еще не переварил всего, что ты мне написала. Любопытно, что, даже не имея определенной цели, ты готова истязать себя самоедством. Хотя безопасней и полезней развивать в себе прагматизм. Ир, у меня уже ночь. Поэтому пока и спокойной ночи. Надеюсь, не обидишься, а поправишь меня и ответишь.


6 ноября
письмо получил. что ответить не знаю. все еще перевариваю твои образные сравнения. я не пригоден к общению, в том ключе к которому ты привыкла. у меня, совершенно, другая среда обитания. спасибо за "хорошего человека". игривость тона письма дает надежду, что у тебя все в порядке.

7 ноября
Ир, привет. Я уже успокоился. Поэтому эмоции опускаю. Если будет время (и посчитаешь нужным), растолкуй мне пожалуйста, что ты имеешь ввиду когда пишешь, что хочешь вернуть меня; и что-то про мой мир который, ты вроде считаешь, надо разрушить? Да и про заметный след в жизни, в твоем представлении.
В силу ограниченного круга общения, я очень ценю то внимание, которое мне оказывает тот или иной человек. Твое внимание, я ценю еще больше. Но это не значит, что можно, как хочешь, пинать мое самолюбие. Если я не заслуживаю уважения, прояви, хотя бы, терпимость.


  Ирина

Я не хотела тебя обидеть…

Может, ты и прав. Я действительно лезу бесцеремонно туда, куда меня не очень-то об этом просили. Когда мир покажется опять грустным, а люди никчемными, я буду знать, куда идти и что делать.


   Честно говоря, просто так сказала, для красного словца. Я же прекрасно помню, что при всей твоей многогранности ты не амбициозен и способен довольствоваться малым. Комплексом Наполеона страдаю, скорее, я, да и то, только наедине сама с собой.
  Ладно, дружочек, твое право обижаться или принимать сказанное мною. Думаю, со временем да с моим ангельским терпением до чего-нибудь все-таки с тобой договоримся. Не до любви. так до дружбы..  ПОКА! Приятно было пообщаться.
 ЦЕЛУЮ!!!

8 ноября
Ирина

Что касается терпимости…

С одной стороны, ты нападаешь на меня, как только я становлюсь с тобой неискренней-"формальной" в общении, но стоит мне только поверить тебе и сказать то, что я думаю, а не то, что рождается в результате многократного отфильтровывания, ты упрекаешь меня в бессердечии, взываешь к терпимости. На самом деле, ты пытаешься меня сломать под себя, чтобы тебе было удобно со мной, чтобы нигде не дуло и не царапало. У меня не получится быть откровенной, просто быть собой не получится, если я опять, как тогда на вокзале, встану столбом и буду взвешивать каждое рождающееся во мне слово в ответ на твои эмоции и чувства- не ранить, не обнадежить, не задеть, не обидеть и т.д., а где же во всем этом я? где то, ради чего, собственно, я и приехала?

"Вернуть тебя..."
  Мы расстались с тобой, потому что наши взаимоотношения, на мой взгляд тогда, исчерпали себя, все пошло по кругу, каждый день был слепым слепком предыдущего. Мне стало очень скучно. И я сбежала в другие отношения. Которые, впрочем, закончились тем же самым. Возможно, этого бы не случилось, если бы по-быстрому переженились, нарожали детей и т.д. и т.п., но об этом мы тогда как-то не думали. А подумали бы, врядли решилась бы- в замужество загоняла себя пинками и увещеваниями родителей- пора было вписываться в социум- гораздо позже и уже изрядно нахлебавшись жизненного дерьма.

   "Вернуть тебя..."
   Мы встречались с тобой, потому что мне было с тобой интересно. Я не хочу трогать чувства- это сейчас не имеет никакого значения- некая влюбленность была, она перешла в привычку чувствовать тебя все время рядом... Я все-таки затронула чувства, ладно, тогда договорю...Я питала к тебе большое расположение - тепло, доверие, надежность, - я принимала это от тебя, и мне было очень хорошо с тобой. Но мир сузился до размеров твоей комнатушки. Были только ты и я. Большой любви в себе я так и не дождалась, смешно, наверное, это слушать прагматику? главное, надежность? Я начала тяготиться своим зависимым от твоего настроения положением - ты ждал большего от меня, но чем больше было твое ожидание, тем меньшим способна была платить тебе за твое добро. Чувство вины за неоправдание твоих надежд начало тяготить и, в конце концов, оттолкнуло меня от тебя . Я не смогла больше чувствовать себя виноватой за то, что не люблю так, как ты того ждешь.

"Вернуть тебя..."
При всем этом мое отношение к тебе как к личности ничуть не пострадало. Ты не стал для меня ни менее интересным, ни неприятным. Я ушла, чтобы дать тебе время, нет, не забыть, а разлюбить меня. Уходя тогда, я знала, что когда-нибудь обязательно разыщу тебя и все объясню, почему была вынуждена уйти, почему так резко и безжалостно это было, это если ты попросишь меня объясниться. Я надеялась, что не попросишь, что тебя не будет волновать прошлое, что двадцать лет - достаточный срок, чтобы все забылось и зарубцевалось, чтобы, начав с нового листа, мы смогли завязать другие, более взрослые отношения.
  Ты по-прежнему интересен мне. Прилив нежности, которую я испытала при встрече с тобой, был искренним, но, похоже, он все и испортил. Придется назвать это все "пьяной нежностью", чтобы оправдать последующую холодность. Не холодность, Геша, сдержанность. Я вынужденно сдержу все свои чувства к тебе, не выдам себя, только чтобы не разрушить твой мир.
 
"Не разрушить твой мир..." 
  Ты как-то жил все это время, совершенно не вспоминая о прошлом. У тебя есть свой круг, люди, работа, своя жизнь , в конце концов, - все, где меня не было, нет и не будет. Я не хочу, чтобы мое появление отвлекло тебя от всего, что у тебя есть, эмоционально и чувственно повело не знамо куда. Я не ворошила твой муравейник, ты сам сделал это в себе моим появлением. А все мои попытки сбежать от ответственности за это в прежнее небытие для тебя пресекаешь. "Останься, -говоришь, - только будь, пожалуйста, поласковее и поудобнее". Не буду, Геша.
   Не помню, на какие вопросы еще не ответила. Сейчас отошлю, загляну в твое письмо еще раз...
   
8 ноября



Здравствуй, ир николаевна. Попробую объясниться подробнее и я. Согласен, что меня можно обвинить в попытке тебя "сломать под себя". Только, на самом деле, это скорее попытка заставить тебя НЕ использовать свой "комплекс наполеона" при общении. Я не знаю, чувствуешь ли ты сама, или это проходит как-то мимо, но при общении ты исключаешь любые варианты рассуждений, кроме своих. А если учесть твой острый язык, то и сопротивляться боязно. Образно говоря, я чувствую себя, перед тобой, недоумком с совершенно убогой жизнью. Задевает не то, что ты говоришь (здесь я признаю за тобой ПОЛНОЕ ПРАВО), а как ты это делаешь. Попробуй прочитать свои послания глазами комплексующего (не по отношению к тебе, а просто комплексующего) товарища.
По поводу моего к тебе отношения, я повторюсь еще раз, ни на что я не претендую. Похоже мой эмоциональный всплеск ,направил тебя по ложному пути  в своих рассуждениях (по крайней мере, ты очень сильно опередила события). Может, ты боялась сама, и решила перестраховаться?
 Спасибо, что ты заботишься о моем внутреннем мире (и исключила свое там присутствие). И мне показалось, что он тебе неприятен.
Ладно, ... надеюсь на твое "ангельское терпение". Захочешь, ответь.




8 ноября

Не хочу больше оправдываться.
    Надоело отплевываться и доказывать, что я не верблюд. Ты не слышишь и не хочешь слышать меня. Все, что я ни говорила, ты поворачивал против меня. Чем с большим терпением и пониманием я стараюсь к тебе отнестись, тем злее и кровожаднее тебе кажусь. Бог с тобой. Я поняла, что разговариваю не с тобой. а с полным набором комплексов неполноценности, самоутверждающимся за счет меня. Я не хочу быть больше мишенью для твоего сарказма, не хочу поддаваться на твои провокации и злобствовать в ответ. Я просто больше не хочу ничего от тебя- ни понимания, ни твоего ума, ни поддержки, ни вообще ничего. Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое. Я принимаю все, что ты мне успел сказать обидного, как ответ на давно прошедшее. Может, и надо было дать тебе такую возможность поквитаться. Обидно, но пережить можно.
   Ничего-то ты не понял. 
  И все-таки, не такая я сволочь, какой тебе хочется меня видеть. 
 Больше не пиши. 
Отвечать нет ни сил, ни желания.


   

-----Original Message-----
From: "GENNADIY" >
To: Ирина Date: Wed, 9 Nov 2005

Subject: сожалею…


Ирина.

 Я тоже…




Ноябрь.
Ирина.
Собираюсь мужеством выдержать три счастливых недели в одной комнате 24 часа с
любимым. Пока хожу по храмам и ставлю за себя родимую свечки, да сорокоусты
заказывая, чтоб на весь срок хватило...

Пиши.
Пока.




SOS

Ирина     Васильеву Александру.


   С наступающими праздниками тебя и твою семью с пожеланиями
 здоровья, счастья, удачи и долголетия на все это благолепие.
Я, собственно, вот по какому поводу. Не знаю, в курсе вы
или нет, Котельников Геша уже почти месяц лежит в больнице с
обширным инфарктом. И, как я понимаю, особенно вниманием близких
людей не отягощен. Он собирался в Киеве в праздничные дни
встретиться со старыми друзьями - Ампером и кем-то там еще. Поездка
накрылась, праздник удался. Будет время, позвони ему. Может еще
кому напомни о старом знакомом. Пусть человеку будет приятно.
Еще раз с праздником!
Ирина.

Hello Ирина,

вторник, 27 декабря 2005 г., you wrote:
спасибо за поздравления  и информацию. Вам в Новом году всех благ и удачи во
всех начинаниях. А главное здоровья, оно лишним не бывает.
 Про Гену не знал, буду ему звонить и мужиков в Мск. проинформирую.
С уважением А.Васильев.



29 декабря 2005
Геннадий.

Ир, поздравляю тебя и все твое семейство, включая собачку, с наступающим Новым
годом, Рождеством и всеми праздниками, которые предполагаются в период до 14
января, включительно. Желаю, чтоб все у вас было хорошо.




Ирина.
30 декабря 2005

Геша, спасибо. Тебя также со всеми и со всем причитающимся набором пожеланий. Не пропадай. Я после "отдыха" В Трускавце никак не соберусь в кучку. Поэтому напишу позже, когда настроение немного изменится.


Спасибо за поздравление!
Мне бы тоже хотелось думать, что у меня все хорошо. Очень хотелось, но не очень получается. Меня колбасит и треплет, просто я закрылась от всех и, чтобы не сойти от всего этого с ума, пишу, пишу, пишу... Наверное, это и спасает от крайностей. Мне очень плохо, но к тебе я с этим уже пойти не смогу. Не имею права на сочувствие и соучастие. Поэтому живи с миром. Спасибо, что надоумил меня когда-то в начале нашего с тобой возобновленного общения написать книгу про все внутренности. Выписываюсь, становится легче. Наверное, я просто чокнутая, а жить пыталась по законам нормальных людей.

Еще раз спасибо, что ты есть.

Сентябрь 2006
Ирина.
У меня пока все по-старому. Семья меня покинула, распавшись на кусочки, - сын уехал к любимой в Москву, муж с остальными детьми к друзьям в Харьков на день рождения. Я, сославшись на то, что надо смотреть за собакой, осталась в одиночестве, чему несказанно рада.

Лето замордовало разнообразием впечатлений, в большинстве своем мало меня радующих. Не те встречи, не те люди, с кем хотелось бы общаться. Понимаю, брюзга, но, честно, надоело растренькивать своё время на пустячное времяпрепровождение. Вот сейчас сижу в полном одиночестве второй день и радуюсь, что никто из знакомых до сих пор об этом ни гу-гу. Могу вдосталь насытиться плодами собственного гения. Да, писать мне не дают совершенно, постоянно придумываются какие-то перемещения в пространстве, какие-то насущные нужды, превышающие по значимости то, чем мне на самом деле в кайф заниматься. Выражение есть такое "заедать чужой век". Кажется, именно это со мной и делают. Живу не своими нуждами, а постоянно сменяющимся фейерверком чужих прихотей и мишурой чужих желаний.
Ладно, нечего жаловаться! всё у меня хорошо. Вот ведь дождалась-таки одиночества...

Часто вспоминается наш разговор в кафе о разводах. Твоя мысль, что для такого решения не нужно появление кого-то третьего. Знаешь, всё чаще, задумываясь об этом, соглашаюсь с тобой. Видно, что-то внутри меня сильно с того времени пошатнулось. Странно, почти ничего не помню из наших с тобой бесед у тебя в гостях. Наверное, это было некое состояние совместной  экстатической мыслительной нирваны. Помню только, что говоря, испытывала такую необыкновенную легкость и раскрепощенность. Такое редко бывает. Обычно непонимающий собеседник сильно запирает твоё сознание. Здесь было совершенно противоположное.

Ну и всё остальное...
Как у тебя, кстати, личная жизнь? Есть какие-нибудь изменения? Чем вообще живешь?
Пока всё.
Попробую себя накормить. Вторые сутки маковой росинки во рту не держала. Усыхаю
потихоньку до состояния живой мумии.

Пока!



Ир, привет. Я очень редко заглядываю в почту. Только что прочитал твое письмо. Спасибо, что не забываешь. Живу, хотя лето далось тяжело. Личная жизнь отсутствует.






Привет, Геш.
Я тоже в Интернете бываю нечасто, но всё же чаще, чем ты. Уже толком не помню, о чём тогда писала, так одни эмоции вспоминаются.
Немного пригрело осеннее солнышко, закрутилась с детскими проблемами, отвлеклась
от грусти. Записалась с октября на курсы риелтеров. Работать не собираюсь. Пока, во всяком случае, но немного ликвидировать свою безграмотность в квартирном вопросе не
мешает.

Личная жизнь у меня тоже отсутствует. Хотя мы, наверное, подразумеваем несколько разные вещи. Вспоминала тебя сегодня утром, когда ребенка подвозила к институту.  Одни воспоминания - это и есть моя жизнь сегодня, как-то смиряет. Пишу, много, когда пишу - я вполне мирная гражданка.

Если получится, а получится обязательно, в октябре-ноябре вырвусь на волю, съезжу в Москву, пока деньги коплю на дорогу.
Пока.






















Борзунов


Сергей
14.08.05

опхбер!!!
14 августа.
Subject: ПРИВЕТ!!!

   Бог мой, неужто это ты? Скромница и красавица, не выделявшаяся из толпы, тихо сидевшая в 320 (?) мат. лаборатории? Боюсь спутать  тебя с кем-либо, но юмор твой остался прежним - значит, ЭТО - ТЫ???  Сколько лет прошло? 19-20. Целая вечность. Уже внуки должны быть в теории. Все же, жду от тебя подтверждения личности, хоть два слова.  Можешь ли ты как прежде вырезать на глаз танцующую бальную пару?  Как братишка твой (Гена-???)
                                            =Борзунов=



вРН Я РНАНИ??

25 августа

-----Original Message-----
From: "sabkbx"
Date: Thu, 25 Aug 2005
Subject: Что с тобой????

 
Ну , что же случилось?... Па-п-па-ра---... Чувствую я. Па-п-па-ра...
 Неужели я ошибся? Катастрофа, просто полный ...
 
 
   

30 августа
Ирина

From: "Ирина Date: Aug 30, 2005 
Subject: СЕРЕГА!!!!ЭТО Я!!!

Так долго ждала от тебя реакции, приветы передавала, на фотографиях не нашла, может, искала прежнего, а ты преобразился до неузнаваемости... Одним словом, не дождалась-свалила на отдых и завязла в нем по самые...чего у нас, женщин, не бывает.
 Только переступила порог своего дома. ТЫ!!!!! Очень рада тебя слышать!
 Я в Киеве, наездами(очень часто) бываю в Москве, этим летом была в Питере дней пять, кажется. Я так понимаю, что ты там? Узнала поздновато.
 Могла бы вызвонить, компания, в которой кисла, была старовата и скучновата.
 Подробности после. Жду твоего письма.
 Надо встретиться. Очень хочется водочки выпить.
 



4 сентября 2005

Привет, Иришка.  Сколько всего можно сообщить - море. Прошла куча лет.  Кратко: в мае 1987 покинул Байконур, прилетел в Питер, типа в аспирантуру ЛЭТИ. Оформился на стажировку. Жить надо где-то? Пошел в общагу. Там сказали - дай справку из воинского стола, что ты на учете. Я - в военкомат. Там потерли руки : не был в армии? Какая радость, у нас недобор. Вот тебе повестка, через месяц явишься с вещами. Полтора года - в сапогах. Типа как в фильме "Брат" - при штабе околачивался. Правда, террором не занимался. Вернулся, а мозгов-то уже нет. Кое-как устроился по специальности. Года полтора поработал - кругом уже компьютеры, денег нет. Послал все. Влез в другую фирму, посолиднее, но там все блатные, постепенно выжили... Мыкался по другим делам, в основном по дереву. Позже попал по блату на биржу к богатому "папе". Торговал валютой, чем и сейчас занимаюсь. Времена были вполне, но сейчас загнило все, подыхаем. Решил держаться до последнего, а там видно будет.
Новиков, Боженок - в Москве. С самого начала трудовой жизни. Все время - по специальности. У Кольки времена похуже, у Сашки сейчас, вроде, порядок. Но Сашка всю жизнь маялся, сейчас ему воздалось. Хотя я с ним общаться практически перестал - изменился он сильно, как деньги стали водиться.
А кто у тебя в Питере? Как жаль, что во время твоего визита сюда мы еще не нашлись. Увидеться, конечно, было бы здорово, но в Киев (100%) мои дороги не лежат, да и не лежали никогда.  Климов в Минске, с ним виделись несколько раз. У меня родители в 60км от Минска, а к хохлам... У тебя туда было распределение? КАК оказалась там? Наверное, какой-нибудь хлыщ туда затянул и бросил. Все мужики сво... Известное дело... Кстати, я тоже.  Достала вся эта любовь за много лет.
Чем занимаешься по жизни? Может, нефть пофартило найти? Вот это - кайф...  Пиши при случае.
                                          = Я =


6 сентября
Ирина
Слушай, а это действительно я, или ты меня с кем-то…


все-таки путаешь??? ;))
Ты рассказываешь о людях, которых я совершенно не помню. Я с твоей фамилией носилась целую неделю: кто, где, почему мне так знакомо это буквосочетание?? и вдруг как прояснится!!! СЕРЕГА!!! вспомнила! Так в тебя я влюблена была, а этих ребят, о ком ты пишешь, режь, руби на куски,- не помню!!!!  И встречу, пройду мимо, не узнаю, вы, ребятки, как-то уж больно повзрослели за прошедшие, страшно подумать, сколько мы уже оставили позади, лет.
Но все равно я очень рада твоему письму.
О себе писать боязно, боюсь, стереотипы помешают воспринять мое бытие адекватно тому, что получилось из "скромницы-красавицы"из 320 аудитории.
Живу на Украине, потому что хохлушка по роду и племени своему и всегда ею была и другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек...Кажется, до меня это уже кто-то говорил...
После института никуда не поехала, наплевав на распределение в Пермь, осталась на двойке, работала на МИКе программистом и очень скоро поняла, что нет ничего более унылого в жизни, чем работать не по призванию. Решила поискать оное, покопаться, так сказать, в себе и ушла в декрет.
Родители уехали в Харьков, я съездила к ним, прошвырнулась наскоро по городу и поняла, что в Ленинск больше не хочу. Но еще год уговаривала своего при погонах мужа уволиться к чертям собачьим из армии. В канун нового 1991 мы уехали. А я опять оказалась беременной...




продолжать?


Рождается второй ребенок. Параллельно обучаю любимого в юракадемии – пишу ему контрольные, курсовые по ночам, сама учусь то на художника-оформителя, то бегаю по танцевальным клубам - в Харькове встретилась со своим бывшим партнером, здесь тот продвинулся в первые лица на этой стезе. Но где мне с моим выводком угнаться! Семья поставила вопрос ребром - хотела крутить хвостом, нечего было столько детей рожать. На нервной почве родила себе третьего. Думала, что это панацея от всех бед. Года на три хватило, потом опять рвануло крышу. Рожать больше не буду. Все равно дома усидеть не могу. Дети получились - полный кайф! Наверное, потому что воспитанием испортить было недосуг. Все что вкладывали в меня мои милые правильные родители, оказалось совершенно непригодным для жизни при наличии не вполне спокойного темперамента.
Сейчас младшему десять, старшему семнадцать, посередине четырнадцатилетняя - полный тинэйджеровский спектр и все у меня на голове. Стариться будем не скоро. Морщины, конечно же, есть, но остальное плю -минус около нормы. В Киев перебрались год назад, в Харькове осталась квартира, дача, друзья, свобода перемещения. Здесь весь этот год изнывала от тоски и печали. Из дому в одиночестве меня не отпускали, прошлогоднее посещение столицы потянуло много хвостов из прошлого, кажется, я даже почти ушла из семьи. Надоела себе в роли безупречной супруги и матери, захотелось романтики. Все что хотела, получила в лучшем виде. Плюс собственный творческий подъем.  Чтобы не совсем сойти с ума продолжила обучение, начатое еще в Харькове. Дизайнер по ландшафту и интерьеру, бухгалтерские, компьютерные курсы, семинары для директоров малых предприятий и начальников отдела кадров... Одним словом, оказалась чересчур всеядной, и все это лишь для того, чтобы не тянуло на, пардон, б..во.

Работать... Чтобы мой богатенький стал еще богаче?

Кажется, довольно умело я создала себе благовидное прикрытие, чтобы не работать - когда я говорю, что у меня трое детей, на меня смотрят сочувственно и качают головой: как же вы с этим всем справляетесь, бедная? - Киваю в ответ головой: о да, мне так тяжело! Ни минуточки для себя, все для них, для них любимых...
Враки все. Живу своими интересами, делаю, что вздумается, езжу, куда позовут, встречаюсь, с кем хочу. Семья дружная, муж - не жалуюсь. Жалобы только на себя. Иногда хочется взвыть беспричинно и послать все в тартарары. А причина? Что-то внутри не так. Какой-то разлад души и тела. Раздвоение, растроение и т.д. и т.п. В моем положении подобные чувства не имеют права на существование, а они есть и порой доводят до исступления. Тогда бросаю все и ухожу в мир нереальный, выдуманный, иллюзорный. Бывает, надолго. Бывает, быстро возвращаюсь. В один из таких периодов и появилась на ленинском чате. Побродила, почитала, посмотрела - пару раз встряла в чужой разговор, неузнанная покинула чат, поняв, НЕ ХОЧУ!!! - из пустого в порожнее, ни о чем, какая-то совершенно не понятная мне ностальгия, зачем это все? Неужели так безнадежно неинтересно все в сегодняшней жизни у людей? Мне кажется, меня той, какая жила в Ленинске, давно нет, умерла. Может, потому, что 15 лет я отсиживалась в своем мирке и не подавала признаков жизни? Безнадежно растеряв все связи?
Сейчас я возвращаю себе людей, которых любила, которых помню и люблю до сих пор. Так получилось, что никому не удалось серьезно нагадить в моей душе, поэтому рада воскрешению из небытия всех, кто откликнулся, кто еще откликнется на мой зов.  ПОЭТОМУ ОЧЕНЬ РАДА ТЕБЕ, СЕРЕЖКА!

Не знаю, удалось ли мне правдоподобно написать о себе. Получилось то, что получилось.
О муже не пишу. Его и так слишком много в моей жизни. Это хороший, преданный, очень добрый человек. Очень умный. И очень большой. Порой солнце мне загораживает...
А в Киев приехать нужно хотя бы раз в жизни обязательно. Я знаю Киев православный, если это тебе о чем-то говорит, могу много чего показать-повозить. Равнодушным не останешься. Здесь как нигде чувствуется душа Земли нашей. Пока мы здесь. И пока живем в квартире, позволяющей принимать сколь угодно много народу. Это центр. И это самое лучшее место в центре. А я собираюсь в ближайшее время в Москву. До Питера далековато, и погода осенью не радует. Здесь-то у нас еще лето. А в Москву уже пора бы...тянет...
Ладно, дружочек, нагрузила я тебя собой?
 ПОКА!
 Целую. Ирка.



9 сентября

Ирина

Разродился большим письмом и расслабился?


Что-то долго не отвечаешь. Собираюсь рвануть в воскресенье в Харьков - оторваться от семьи слегка, кота своего на дачке проведать и так еще некоторых двуногих. Так что буду вне компьютерной цивилизации. Или ты меня действительно с кем-то спутал? Но я-то тебя не путала с другими Борзуновыми! Пиши, солнце! Как только дорвусь до клавиш, отвечу.
Пока. Ирка.


18 сентября
Сергей

Привет, дорогая!  Ничего я не путаю, ты - это ты. Поэма твоя вполне потрясла. Думал, что у тебя проще все.  Чтобы реально ответить требуется осмыслить.  Вообще, общее есть. Тоже удовлетворенности нет по жизни. Накручено за эти годы много, а отдачи нет. Так что не обижайся, что не отвечаю сразу. И в КОМП не всегда залезешь, дочка часто сидит. С другой стороны, если вдуматься, все могло быть и гораздо хуже по жизни. Так что - живем пока. В Киеве есть некоторое количество наших институтских, общаешься с кем? Ну, пока. Не болей..     =Я=






30 сентября 2005
Ирина
Так и думала, что напрягла. РАССЛАБЬСЯ!!!
НЕ писала, не отвечала не потому, что разлюбила, а потому что нет меня дома. Сбежала от своих чад и благоверного на недельку-другую в Харьков. Встречаюсь с друзьями, занимаюсь, чем ни попадя. Отдыхаю, одним словом. Пока еще тепло, хорошо. Сегодня солнце народ опять до трусов раздело. Хотя вроде бы осень. Собираюсь в октябре в Москву, числа 20-го, может быть. Прошвырнусь по адресам, потопчу слегка москвичей. Хотелось бы увидеться. Интересны метаморфозы, но так и не поняла, где же ты живешь. Ничего внятного о себе не рассказываешь.
 Хоть бы фотку что ли прислал. Может, и встречаться не захочется.
 Шучу! Хочется.
  Пока все.
 Из дома напишу больше.
 Пиши.



28 октября 2005
Ирина
Сколько можно отмалчиваться, белокурое чудовище?!!

 
 Съездила в Москву, набралась впечатлений на том «воспоминаний». Чем и занимаюсь на сегодняшний день. Приезжали питерцы в гости- сокурсники мужа. Остались довольны увиденным, услышанным и выпитым - съеденным. А так все по-старому.
 Живем, трудимся, воспитываем, любим, страдаем, одним словом, вкушаем жизнь во всем её многообразии.
 ПОКА!
 


2 ноября 2005.
Ирина

Перед тем, как отправить едва начавшуюся и тут же благополучно скончавшуюся переписку с тобой в архив, решила черкнуть пару слов.
Была в Москве 21-23 октября. Культурную программу описывать не буду. Было просто замечательно и весьма и весьма насыщенно. Разродилась под впечатлением неким подобием непутевой прозы, но это так, для особо близких и интересующихся. Выцепила некоторых, кого помогли мне найти ребята по Инету- из старых своих знакомых. Трогательно и немного печально.  Наверное, надо все-таки поосторожнее ворошить в людях прошлое. Не всегда проходит безболезненно.

  На днях отдыхали у нас ребята из Питера. Сейчас сами собираемся слегка встряхнуться, рвануть, как раньше говорили, " на воды", заодно на места красивые посмотреть. Хотя я небольшой любитель странствовать в поисках красот архитектуры. Удовольствие неформального общения заменить этим сложно.    Ну, писать ты мне, как я поняла, больше не будешь. Посему извините за доставленное беспокойство. На сём позвольте откланяться.
  Пока. Ирина.



   

Ирина. Март 2006.

Ты ещё жив?
Так что-то у нас и не заладилось с тобой. Неужели жизнь такая тяжкая?
Вчера были с детьми в цирке. На глазах сорвался с высоты и разбился человек.
Пришла домой, нет, думаю, бывает хуже, чем у меня. У меня это так, "сопли" одни.
Буду в Москве с 30-го по 2-е. В этот раз в Питер не доеду. А вот летом...
Собираюсь поселиться вдали от семьи надолго. Никакой возможности связаться с тобой, кроме как посылать безответные послания в эфир, у меня нет.
Ладно. Надежда пока ещё с высоты не сорвалась.
Мой телефон:
+380675732181
Ирина.

Не унывай!




С праздником!
Date: Apr 12, 2006  19:14:49

Сергей.
Привет, дорогая!   Не напрягайся, не думай о плохом, все в порядке.  Жизнь - г..., не хочу грузить тебя своими проблемами. Сама держись по жизни. Мое твердое убеждение, что помирать надо в глубокой старости.
 Поздравляю тебя с Великим НАШИМ праздником!      
  =Я=
Ирина.
Спасибо, что вспомнил. Насчет жизни г... во многом могла бы поддержать и разделить, если бы знала, куда можно звякнуть по приезде в Питер.
Пиши. Не пропадай!




12 апреля 2006
Ирина
Живой-таки.
Тебя тоже с прошедшим.
Любимый укатил в Питер запускать ракеты с бывшими однополчанами. Отмщение, так сказать, за мои бесконечные уезды от семьи. Так что, передала с ним Питеру привет.

Слушай, дружочек, давай без всяких там экивоков и оглядок на то, что происходит с нами сегодня, попробуем все-таки встретиться. Проблемы и все такое, от этого легко абстрагироваться, если получается зацепиться за что-то или кого-то действительно того стоящих. Кто знает, а вдруг встреча не разочарует? Это помимо банального любопытства, что же из тебя, в конце концов, выросло. Да и тебе показать, как старюсь. Это тоже любопытно.

В июне осяду в Москве недельки на полторы-две  - потопчу слегка "бывшеньких" своих. Дай, в конце концов, хоть какую-то зацепку, как тебя вызвонить. Я же и в Питер могу в любое время. У меня же крылья есть.
Что за маразм - баба уговаривает мужика... вот такая лажа у меня вечно по жизни. Мужик - не мужик, сплошняком да косяком дохлячки да убогенькие. А мне приходится с мечом да в латах, на передовых рубежах...
Надоело, блин...

Ладно, как хочешь.
Пока.
Еще раз, с прошедшим, космонавтик.
               Мы, Екатерина Великая.




14 апреля.
Вернулся муж с празднования 12 апреля из Питера совершенно нерадостный какой-то. С расспросами не приставала - попыхтел какое-то время и все-таки не выдержал, прорвало: "Какие же они все уже старые,- говорит, - Ничего нового, ни одной свежей мысли, из пустого в порожнее. Скукотища!" Порадовалась за себя - значит, при всех моих странностях, ему, по крайней мере, не скучно, и огорчилась за него - так он хоть иллюзии "мести" в ответ на мои многочисленные отъезды питал, что-де развернется когда-нибудь и
слиняет в Питер или ещё куда, теперь притих, что-то без любимой никуда не хочется.... В Москве наковыряла старых знакомых из своих бывшеньких друзей-диссидентов, летом отправляемся с ними в путешествие по морям на яхте. Не потонуть бы. Ещё столько дел на этой земле незавершенных. Шкипер оказался главой какого-то московского издательства. Я на нервной почве записала. Получилось 10 кг живого веса претензий к миру. Забавное месиво из любви и рефлексий и ни одного выдуманного персонажа. Как только возжелаю рассориться с миром, опубликуюсь обязательно. Пока же раздариваю "прозу" направо-налево, оказывается, народ очень любит про себя читать.

Ладно, хватит с тебя. Муж говорит, что Питер и раньше был пасмурным, а теперь просто депрессняк какой-то непроглядный. Мрачно и грязно. Если в тягость пейзаж за окном, просто сбеги на время. Есть места почище и посветлее.

Шлю фотографии. Мир вперебивку, из разных стран и городов. Питер у меня тоже есть. В прошлом году на встрече «можайцев» снимала, а потом людей пугала "ностальгией". Когда-нибудь презентую, если совсем не исчезнешь.

 Слушай, а ты тоже старый? или держишься.
Мысль насчет дожить до глубокой старости искренне разделяю, но стариться пока не начала.
Ладно, большой привет твоему пессимизму и депрессии.
Пока.
Ирина.


Июнь 2006.
Ирина.
С праздником!

Привет.
Почему-то захотелось черкнуть пару строк.
Как ты? - Можешь просто в качестве ответа открыть форточку и громко крикнуть что крикнется. Кажется, я смогла бы услышать.

Была две недели в Москве. Встреча байконурских прошла как-то мимо текста, мы слишком рано начали пить с моим подводником.

Жила, встречалась с теми, кого люблю и кто любит меня. Напиталась флюидами и вернулась в семью. Знакомый американец двинул в Питер, я погрустила вслед и поехала в противоположную сторону. Хотя и время, и деньги на поездку были.

Ладно.
Дыши глубже. В жизни все-таки много такого, за что хочется зацепиться.
Пока.
Ирина.





Московская подружка.

Ирина.
  Бога ради не думайте, что мы вас забыли.
Просто совершенно неожиданно год оказался таким коротким. За суетой, за обыденностью, поездками (сбегаю от них время от времени в Харьков, чтобы все-таки что-то писалось, здесь это проблематично - загружают собой выше макушки). Оглянулась - нет года! Ничего себе!!! Время проскочило. Помню. Все время думаю, сейчас расчихаю по-быстрому дела и сяду. Хочется обстоятельно, с чувством, чтоб не впопыхах. Одним словом, каюсь, каюсь, каюсь.

 Поздравляю с прошедшими праздниками. Желаю нескучной жизни и здоровья на её проживание. Ну и любви, любви, любви. Запретных и сладких плодов её. И всего, что сами себе придумаете.

 Вчера только вернулась из Х-ва после трехнедельного отсутствия. Вернули, так сказать, маму в зад. Впрягаюсь в свое опять.

 Чуть потеплеет, может, вырвусь в столицу. Не примерзайте там! Держитесь.
 Все! Пока!
 Ирина. Пока ещё Заянчуковская (не Жеребчикова, но принимаю и это, ему приятно).


*        *        *
Начало формы
Конец формы

  Не забывала я вас. И обещание прислать что-нибудь из своего, так сказать, "творчества" тоже помню. Собственно, этому все мало-мальски свободное время и посвящаю. Я только не ожидала, что так медленно будет двигаться моя работа. Парадоксальная вещь получилась - я столько накропала за полтора года бреда, вроде бы, все готово - сиди перепечатывай, отправляй какому-нибудь сумасшедшему издателю, который возьмется это напечатать. Но не тут-то было! Бред продолжается. Оторваться от пера не могу - когда пишешь на бумаге, словно попадаешь в некое нирваническое состояние, пробовала сразу печатать, не совсем то - уходит непосредственность, сразу идет редактура текста, это уже что-то другое, но тоже захватывает. Одним словом,  днем наполняю жизнь событиями, чтобы было о чем писать, ночью пишу в тетрадки, в перерывах печатаю вперемежку то старенькое, то новенькое. Семья отнимает оставшееся время, без всяких скидок на то, что рядом с ними, возможно, пропадает в безвестности нобелевский лауреат. Обидно! Но куда деваться. Служить на эту подводную лодку вызвалась добровольно.


  Хочется встретиться, просто поболтать. Просто тусануться в свободном полете. И ведь была же в Москве осенью. Но все так сумбурно, привязанно к графику, развлекала собой слишком многих в слишком короткое время. Не стала даже звонить. Все равно времени выделить не удалось бы.

  Ладно, умирать пока не собираемся. Встретимся.

  Муж очень часто вас вспоминал. Все собирался поехать. Маленький нюанс - в столицу вдвоем мы, как правило, не ездим. Слишком разные у нас скорости перемещения по жизни. И народ, с которым я встречаюсь, не совсем в его вкусе. Совмещать несовместимое - не мое амплуа. Вернее, я просто не хочу пугать им своих друзей. Слишком он у меня представительный. Всегда говорил: « У тебя друзья сплошь бомжи и алкоголики". Так-то вот…

  Ладно, Танюш. Я не слишком часто бываю в Интернете, но все-таки бываю. Может, разговоримся. Сболтнем друг другу лишнее. Будет обо что язычки почесать.

  Пиши. Не обижайся. Ирина Николавна в трудах ратных, вот и молчала. Пробиваю себе дорогу к финансовому суверенитету.

  Фотографии получили, но были сложности с открытием файла. У нас часто барахлит
инет.
  Привет любимому.
  ПОКА!


*        *        *

Давно не напоминали друг другу о себе.
Так незаметно промелькнул год. В суете и озабоченности.
Опять лето. Опять отдых в Турции. К слову пришлось вспомнить прошлое лето. Погрустили, что так и не встретились с вами ни разу. А ведь была в Москве, каюсь, две недели сидела. Книжку писала. С друзьями детства встречалась. Впечатлений набиралась. И, банально, скрывалась от своих прямых обязанностей жены и хозяйки. НАДОЕЛО!!! что меня используют на такой примитивной работе. Все равно что компьютером гвозди в стенку вбивать.

Хочу, наконец, поделиться с тобой тем малым, что успела перевести в печатный вариант. Это заготовки к будущей "прозе". Сюжет просмотреть нереально, так как выхвачено из конца, середины и начала, плюс, совершенно неотредактированная эпистолярная часть, как это будет выглядеть в конце концов - понятия не имею.

Вообще не представляю, что этому процессу словообличения жизни в слова на бумаге придет когда-нибудь конец и венценосное водружение автора на пьедестал. Лавры мне не грозят.
Живу - пишу, жизнь опережает, я едва поспеваю за ней пером...и тащусь от самого процесса параллельного парения над этой описываемой мною жизнью.

Посылаю тебе также несколько произведений моей новой приятельницы Инны Гончаровой. Она пишет давно, лауреатствует по украинским и российским конкурсам и считает себя состоявшимся прозаиком... Не дай, Бог, дожить до осознания состоявшейся своей славы земной. Ищу, мечусь, пробую, сомневаюсь, но хочу понравиться себе, а не читателю.  Может, неправа, но хочется выйти на максимальную орбиту откровенности, чтоб перед собой не было стыдно.

Одним словом, тебе на суд. Или, скорее, на ознакомление, потому что от критики себя сознательно ограждаю. Чтобы не испугаться быть битой.

Ну, вроде бы все вложилось, моей памяти хватило, теперь как ваш ящичек с таким объемом информации справится.

Да, кстати, моё - только первый файл - "По кусочку от каждого" - он сохранен в том варианте, в каком был подготовлен для отправки Любимому. С сопроводительным письмом-вступлением. Остальное - подружкино.


Целую!!!
Желаю приятного времяпрепровождения с украинскими женщинами- прозаиками.

Пока.
Ирина.

Да, а встретиться все же хотелось бы...


15 октября. 2006.
Привет, москвичка!

Давно не общались. Как у тебя дела? По моим подсчетам, вы уже должны были завершить все летние вояжи, не так ли?
Мы тоже уже живем более-менее оседло. Готовимся к осенним холодам. Я мечтаю вырваться в Москву в ноябре, но пока об этом никого из своих в известность не ставила, чтоб никто на хвост не упал. Занимаюсь всё тем же, живу, пишу, на днях допечатала второй том своего бреда и с чувством почти исполненного долга отдыхала дня три. Потом жизнь опять закружила, опять взялась за перо. Записалась на риелтерские курсы, решила восполнить пробелы в образовании. Показалось, что в вопросах жилищного законодательства лучше ориентироваться самолично, а не доверять случайным лицам, даже если эти лица - собственные мужья и родственники. Это я так, к слову. Только что пришли со спектакля. У нас на гастролях белорусский театр. Посмотрели постановку о Моцарте. Очень много звучало прекрасной музыки. Подумалось, как давно я не занималась сексом под Моцарта. Вот тебе и сублимация - всё в одну тему. Фрейд отдыхает. А музыка действительно божественная.

О своих не пишу. Ломают руки, простужаются, не ночуют дома - такие всё это мелочи с точки зрения мировой революции.
Пока всё. Будет настроение, черкни пару строк. Телефоны твои внесла в память, буду в Москве, наберу. Может, получится встретиться.

Пока.
Ирина.

Лебедев


Ирина.

Привет, однокурсник!!!
В прошлом году летом в аэропорту видела молодого человека - твою копию! Но сколь ни пялилась, подойти спросить не хватило духу. Сожалела, что так никогда и не узнаю - не была ли эта копия твоим сыном. Сейчас наткнулась на тебя. Взрослеем!!! Мы тоже с годами все краше. Подробностей о себе не пишу - вдруг так и не вспомнил. Кратко – замужем. Трое детей. Живу сейчас в Киеве (этот год), вообще, в Харькове. Лет пять назад виделись со Строгановым. Он живет в Днепропетровске. Приезжал. Но не задружили особо. Хлопотно это.
   Пятого июня собираюсь приехать в Москву. В прошлом году была, но впечатление ужасное. Все такие старые! спряталась за малолетних друзей и сделала вид, что случайно мимо пробегала. Кого хотела, тех увидела по одному и в другой обстановке.
   Но этот год юбилейный. Народ растерялся. Рвать в Байконур - себя не любить. Быть задавленным в толпе ветеранов? Поэтому лучше Москва. Из нее легче уехать по-быстрому.
    Пожалуй, для первого раза хватит. Ну, вспомнил, наконец, кто такая? Извини, что на ты. Старая, как мы, привычка.
    Пока! Привет жене (если она у тебя та же, что и тогда).
    Ирина.



Андрей

Здравствуй, Ирина! Я очень рад, что нашелся еще один "ЛЕНИНЕЦ". Обо мне и других моих одноклассниках ты, наверное, все прочитала на сайте, также видела там фотки некоторых  "Маишников".  Я  в последнее время веду безуспешную войну со СПАМом и твое письмо, наверное, стало жертвой этих боевых действий. Теперь я тебя внес в адресную книгу и больше ни одно письмо не потеряется. Напиши о себе. Как сложилась твоя жизнь.
Пришли фотки. С нетерпением жду ответа.
Андрей.

Ирина.
13 июля
Живем в Киеве год, т.е. все эти революции, и катаклизмы - не мимо, а под окнами. Живем в самом центре - справа Верховный Совет, слева - Киево-Печерская Лавра. И туда и сюда десять минут пешком. До Крещатика - чуть больше, пятнадцать, опять же пешком. И  ЖИВЫ!!! Все чушь, что Украину трясет. А Киев - криминальный город. Город настолько красивый, что, приехав во Францию, пережили ощущение дежавю.  Не было шока.
 
Были на встрече в Питере, за три дня посетили пять ресторанов и везде наткнулись на совковое хамство обслуживающего персонала, мы уже отвыкли от этого. Что бы ни говорила рос. пропаганда об Украине, кстати, довольно грубая брехня, а тут как-то ближе к Европе себя ощущаешь. В Харькове (там я бываю очень часто, потому что оставили там и дачу, и квартиру) все в уменьшенном варианте, но тоже гораздо приятнее, чем в Москве.

Весь прошлый год каталась с частотой чуть ли не раз в месяц по своим амурным делам в Москву, но так и не запала ни на столицу, ни на ее славных жителей. Редко улыбаются господа, все озабочены работой, добыванием хлеба насущного, а живут как-то смуро и скучно. Нет, не поеду по городам России, разве что в Калугу занесет попутным, нашла там одноклассника своего, очень душевно посидели. До Харькова из Москвы 12 часов езды на поезде, билет стоит около 20-30 долл., до Киева часов 16, билет соотв-но чуть дороже. Ночь переспал и ты в другом мире, поверь мне. Здесь и люди совершенно другие - открытые, добрые. А девчонок сколько красивых!!! И все это под теплым небом.. .Ах да, радиация... Ну, не без этого. Мы уже мутируем потихоньку и всем того же желаем, легче будет переживать ледниковый период...


В общем, не мудри, прожить жизнь и не побывать в городе, с которого Русь Святая началась, али ты не христьянин??? Ты ведь думаешь, наверное, что Илью Муромца выдумала молва народная? - а мы возле его мощей святых стояли в пещерах Лавры, знаешь, как вставляет - по всему телу словно огнем. А их, этих святых мощей в Лавре около трехсот. Говорят, что человеку, только зашедшему на территорию Лавры, уже половина грехов отпускается. Святое место. А главное - у нас нет террористических актов, потому что ни с кем не воюем. Впрочем, не уговариваю. Просто пригласила, а там, как знаете. Очень рада была бы Олю твою видеть. Я езжу часто, но в последнее время надо находить веские поводы, не очень я тихая и послушная жена оказалась.
Да, я  Курскую обл. часто посещаю, там знакомый батюшка служит, никого там наших нет случайно?
Мартыновская была у нас куратором на первом курсе, а вела математический анализ, но не у нас. Нас Бог миловал. Думала, знаешь. Ладно, проехали. Да, солнце, решила хорошеть на старости лет, а если стариться, то красиво! Так что спасибо, что заметил. Шучу!!!

Вичку Иванову хотелось бы увидеть, мне о ней лет четырнадцать назад Езопенко писала из Подлипок, теперь это все, кажется, Королев называется.
Там много наших, копни, накопаешь вагон и тележку. Там, кстати, и Салапов спивается благополучненько, в первый приезд свой не доехала до него, а после только услышала, что с той поры, можно сказать, беспробудно. Видела его плачущую маму на встрече 5-го июня. Навещать не захотелось. Мне хочется видеть наш народ молодым, красивым и полным жизни, а встречаюсь - сильно расстраиваюсь, вспоминаю сразу, сколько мне лет. Поэтому не люблю я эти встречи... Я просто подгоняю под них свои нужды, так просто меня уже в Москву не отпускают, говорят, слишком штормит после этого...
Страшно хочется общнуться с Викторовым, надеюсь, набреду на него в сети, появился раз появится еще. А Байконур, честно, вспоминаю с содроганием. Это из какой-то другой жизни. Мне очень долго снились сны, что муж отвозит меня туда и говорит, что я должна там пожить годик, просыпаюсь в холодном поту. Да и билет на самолет из Киева 400у.е., еще 200у.е.добавить и на неделю в Париж можно туда и обратно, со всеми гостиницами, билетами, страховками и экскурсиями...Так что сам понимаешь, лучше в Париж...Это как-то ближе...
Про одногруппников не знаю почти ничего. Долго пряталась от всех - рожала, растила, самообразовывалась, это только с прошлого года, чуть внезапно не померев, решила - пора!!! и поехала дружить со всем потерявшим меня навсегда народом. Кстати, в Сочи наша Корнилова Виктория со своим вторым мужем. Пожалуй, на сегодня хватит. Отправляю, пока не глюкнуло.

Ирина.




Андрей.

Здравствуй Ирина!
Спасибо за фотки и письмо.
Насчет Киева - я, наверное, погорячился.
Жена, говорит, надо обязательно съездить.
В этом году не получится, а дальше
жизнь покажет.



Ирина

 приезжайте, когда вздумается.

Привет Ольге!
Я очень-очень люблю принимать гостей.



















Строганов

Ирина.
 Проверка связи. Будет время, черкни пару слов.
 Виделась недавно с Котельниковым. Все такой же. Обещался нанести ответный визит с сыном на каникулы.
Как твои родители? Надеюсь, живы-здоровы.
Мы переехали в Киев. Живу теперь на два дома. Надоедает семья - сбегаю в Харьков. Соскучилась - вернулась.
Вообще-то, в Киеве очень даже неплохо, но до конца ещё не освоилась. Не хватает общения.
Увидеть твою анкету было полной неожиданностью, крайне редко бываю на этом сайте. А тут так совпало...
Пока все.
Привет семье.

18 ноября
Андрей.

Ира, привет.
Я тоже на сайте Ленинска не бываю, но понадобилось кое-кого найти, пока безуспешно. Дай, думаю, оставлю свои координаты, может, кому будет нужно. Видишь - не ошибся :-)
Папики мои, слава богу, живы. Живу, по-прежнему, в Днепре. Особых изменений в жизни нет. Разве что, недавно продал машину, теперь мобильности заметно поубавилось. Главная моя страсть сейчас - фотография!
Как и всем, занимаюсь этим основательно и с удовольствием!
Собственно и всё, пока, привет общим знакомым, Андрей.
P.S. ICQ 3192707



Ирина.
Не сразу, но получилось...
 ...связаться с тобой. У меня был оставленный когда-то тобой старый адрес, но попытки мои были безуспешны. Вчера в кои-то веки зашла в сайт, выстреливает твоя анкета. Прикола ради тут же послала свою. Получилось!- в списке последних  зарегистрированных мы рядом.
   Пусть это будет моим тебе подарком- напоминанием.
   Шучу.
   Но что-то в этом все-таки есть...
   Я долго сидела дома, занималась семьёй, а с прошлого года вдруг разъездилась. Чуть ли не каждый месяц моталась в Москву. Находила давно потерянных друзей. Котельникова нашла через Васильева Сашу в открытом эфире. Времени на путешествия по чатам у меня очень немного, поэтому, выходя , сразу предупреждаю, что пришла по делу, нахожу, что ищу, и пропадаю на недели.

Занимаюсь... Господи, чем я только не занималась, пока привыкала к жизни в Киеве. Меня вырвали из привычной среды. Заперли в четырех стенах. Окружили вниманием и заботой, в которых я совершенно не нуждалась. От тоски сбежала в учебу. Нет, институтов мы не кончаем больше, амбициозности не хватает. Так подучиваемся потихоньку всему и сразу. Не получается отдаться чему-то одному.

Завидую твоему умению, честное слово! Всегда восхищалась твоей способностью доводить до совершенства увлечение чем бы то ни было. Впрочем, у тебя родители такие же. Очень часто почему-то вспоминаю маму, отца твоих... Вроде бы прожили вместе всего -ничего, а впечаталось на всю жизнь. Письма недавно попались а глаза... Романтично так. Здорово, что это было. Замечательно, что осталось.

   С Гешей Кот-вым было бурное общение почти в течение трех месяцев. Апогей- встреча в Москве и запоздалое «выяснение отношений» после. Сейчас вроде бы утряслось, обо всем договорились. Обвинения в мой адрес насчет сегодняшнего нездорового моего желания ворошить муравейники со старыми, больными муравьями снято. Будем, надеюсь, дружить.

   Могу ли я рассчитывать и на твоё понимание? Я пишу тебе. Хочу получить ответ. Это так просто. Ты был когда-то очень близким мне человеком. Я хорошо тебя знаю. Не думаю, что время тебя сильно изменило. Тогда было одно. Расставанье было, пожалуй, предопределено свыше. Не хотелось бы, чтобы это отбрасывало тень на сегодняшний день и делало невозможным сегодняшнее общение искренним и откровенным.

    Братишка остался в Харькове. Потихоньку все больше возвращается к своему старому хобби- самолеты. Время от времени напрягая меня мелкими поручениями. Общаемся с ним в основном по инету.

Что-то я расписалась не на шутку.
Привет твоей маме- ОСОБЕННЫЙ привет. Она до сих пор для меня идеал Женщины.
   Пока все!


Андрей.
  Ира, привет. :-)
  Отвечаю, как мне кажется, на главный вопрос твоего письма -- "Могу ли я
рассчитывать и на твоё понимание? Я пишу тебе. Хочу получить ответ. Это так
просто. Ты был когда-то очень близким мне человеком. Я хорошо тебя знаю. Не
думаю, что время тебя сильно изменило. Тогда было одно. Расставанье было,
пожалуй, предопределено свыше. Не хотелось бы , чтобы это отбрасывало тень на
сегодняшний день и делало невозможным сегодняшнее общение искренним и
откровенным."
  Так вот, с этим у меня проблем нет! Я живу сегодня, и поэтому сегодняшний день
должен быть ясным и понятным. Поэтому "общаемося", как говорят украинцы :-).
  Пока, привет Генке и Коту, Андрей.


Ирина.
-И-эх!! Растратила свой писательский пыл в другом ящике с приятелем-сектантом,
лучше бы с тобой общнулась.

Андрюш, я напишу обязательно чего-нибудь после. Придумаю. Сейчас, после сектанта, голова квадратная.
А ответу твоему очень рада. Так и надо - в сегодня и в сейчас.
Слушай, а где-нибудь твои фотографии, ну то, чем ты сейчас занимаешься, увидеть можно?

Геше Коту приветы сам передавай. Он на тебя по сей день зуб точит, вернее, все меня к тебе отсылает, типа - «нужен гуру, к Строганову своему иди" ну, и все такое... Это так, весьма искаженная цитата. Но он тебя, как видишь, не забыл.

С нетерпением жду его и его сына в гости после нового года. Говорит, и Альперович собирается  в Киев на праздничные каникулы. Какого-то Кузьму здесь хочет отыскать. Одним словом, хочешь, присоединяйся! А то – «привет...».

 Я в замечательном месте живу - метро "Арсенальная", знаешь?- между Крещатиком, Верховной Радой и Киево-Печерской Лаврой. И квартира у нас хоть и съемная, но большая.

Ну вот, взяла и написала целое письмо.
С 30-го по 23-е декабря уезжаю. Так что замолчала не потому, что разлюбила, а потому что нет меня в городе и нигде меня нет!

Пока. Привет близким.


Ирина.
С приездом сама себя
от твоего имени, можно?
   Отдохнули, поправили свое, как оказалось, богатырское здоровье и вернулись, наконец. Отдыхать надоело. Да и, честно говоря, что-то внапряг мне отдыхается с любимым. Хочется тишины и покоя, а вместо этого вечно жужжащий телемонстр с утра до вечера на пяти квадратных метрах - ни почитать, ни уединиться, воплощая творческие замыслы. Одним словом, требуется отдых после отдыха.

   Котельников загремел в больницу с обширным инфарктом на два месяца. Говорит, последствия взбегания на шестнадцатый этаж. Решила проверить, взбежала на тридцать третий - запыхалась, но со своим инфарктом не встретилась. Видно, не те годы еще.

   Проехались по местам маминой юности, она же у меня была с Западной Украины, все названия селений на слуху. Понравились те места, а может, кровь предков заговорила. Впечатлилась на Львов, надо будет съездить туда как-нибудь одной или в приятной компании, чтобы понравилось еще больше. Кстати, несмотря на то, что мы совершенно не напрягались говорить на ридной украинской мови, встречали нас везде тепло и радушно.

  Не утомила тебя своим рассказом? Буду закругляться.
  Приятной встречи нового года в хорошей компании. Да, кстати, на рождество ко мне приезжает братишка с семьей, а моя семья, наоборот, освобождает меня от своего присутствия, что несказанно радует. Это можешь воспринимать как приглашение тебя и твоей половины. Квартира у меня достаточно просторная для комфортного размещения трех семей. Буду рада, если примете приглашение.

  Еще раз с наступающими праздниками.
  Огромный привет родителям.
  Счастливо!

Андрей
 1 января 2006

С Новым годом !!!
Счастья, здоровья, удачи, любви!!!
- "Впечатлилась на Львов", говоришь. Согласен, город, действительно, впечатляет! Есть в нём какое-то спокойное величие, нетороливость и размеренность. Сравнить его можно, пожалуй, только с Краковым, хотя, побывав во Львове, в Европу можно не ездить.
   Спасибо за приглашение  в гости  :-) .
 
Как-нибудь обязательно воспользуюсь твоим гостеприимством.
На Рождество мы поедем к моему куму в деревню (на севере нашей области), это стало уже традицией.
   На пару дней отвлекаюсь от суеты, расслабляюсь, дышу свежим воздухом, выпиваю с кумом водочки под  дымящуюся ароматную уху, словом, отдыхаю душой и телом.
   Ещё раз с Новым годом тебя, твою семью, Генку (брата) и его семью. Думаю, инфаркта вам бояться не стоит. Тем не менее, берегите себя, здоровья много не бывает.
   Пока, Андрей.

P.S. Некоторые Львовские зарисовки.


Счастливого Рождества! :-)
Андрей.

Взаимно!!!
;)))))
Ирка.



Ирина.
3 мая.
С днем рождения!


9 мая.
Андрей.

Спасибо за поздравления.
Сегодня вернулся из Крыма и нашёл в почте твоё поздравление. Спасибо, что не
забыла. Дай, пожалуйста, свой мобильный, может, неожиданно понадобится! Мой: 8
067 727 78 83
Поздравляю тебя и твою семью с праздником ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЫ!
Андрей.



Ирина.

Привет!
Только что вернулись из Италии. Объездили на автобусе за неделю весь полуостров. Усталость сумасшедшая, но впечатлений хватит переваривать не на одну неделю. Собираюсь пойти на яхте по Средиземному морю с друзьями из бывшеньких байконурских неожиданно вновь обретенных. Жаль, если не получится из-за экзаменов дочери.
Осваиваюсь, наконец, в Киеве. Обрастаю друзьями, как лайнер ракушками. Жить становится интересней, но тревожней для мужа. А зря. Меня ревновать - зря время терять.

Мой мобильный 80675732181. Звони. Всегда рада буду откликнуться, если понадоблюсь.
И если не понадоблюсь, а просто так, тоже.
Всего тебе хорошего.
Пока.
Ирина.


Андрей.
Рад за тебя, что ты вошла в украинскую элиту…


Ирина.
Не в элиту,
-так, со стороны мужа слегка примазалась. В остальном - та же церковная мышь. Пока при "храме", живу сытно. Но чуть шаг в сторону - приравнивается к побегу. Но зато написала о житье-бытье таких, как сама. Стеб и смех сквозь слезы. Так и живу в параллельном мире. Что себе придумаю, тем и наполнюсь.

Ладно, так, лирика. Пора прощаться.
Пока.








Масянь.

С приездом…

--Намедни наведалась к твоей маме и, кажется, немного превысила порог
откровенности.
Извини, если что не так. Я сказала ей, что ты её очень любишь и страдаешь от
мнимой безответности.
Сереженька, извини, я не думала, что она так расстроится.
Я вообще, к сожалению, слишком поздно задумываюсь над своими словами.

Уезжаю до понедельника. Очень хотела приехать к вам на дачу в пятницу - мама
приглашала - но ничего не получается, у меня жизнь состоит из сплошных долгов и
обязательств перед близкими.

Пока.
Ещё раз извини. Ей Богу, я не хотела усложнять ваши с ней и без того запутанные
отношения.

Целую.
Ирина.
Мишель.





10 февраля.2006.
Ирина.
Маленькое напоминание.
С другом встретиться не пришлось. Дома были такие обиды по поводу неприезда на день рождения в январе, что пришлось сдаться и остаться. Впрочем, говорят, что ничего не передавалось. Где-то в глубине души все-таки ожидалось, что что-то будет. Ладно, проехали. Я пишу, насколько позволяют условия. А они таковы, что хрен что-нибудь
напишешь. Только ночью. Можно было бы кое-что уже и прочесть развлечения ради. Но связи нет никакой. Может, и к лучшему. Не отвлекаться от борьбы за светлое завтра в семейном кругу. Только бы не вытошнить это «завтра» вместе с проглоченным «вчера».
Ладно, пока. Не думаю, что есть смысл ждать ответ от тебя. Пообщались под новогодней
елочкой и будет!
 ПОКА.



13 февраля. 2006.
Ирина.

Через три дня - год, как мы расстались, если не ошибаюсь.
Можно поздравлять близких.
Это их праздник.


Июнь, 2006
Обещанное, правда, только начало, конца, как и обещала,
 не будет
-НО МОИ ПЕРЕЖИВАНИЯ И БРЕД ПОСЛЕДНЕГО ДНЯ, КОГДА,ТЫ, СВОЛОЧЬ, БРОСИЛ МЕНЯ С
ДВАДЦАТИКИЛОГРАММОВЫМ ЧЕМОДАНОМ И ТОСКОЙ НА ПРОИЗВОЛ, ТЫ ПОЛУЧИШЬ.

Но позже.
Сейчас эти бредни на руках "благодарных читателей".

Заболела. Очень сильно. Теперь понимаю тебя ещё проникновеннее.
 И все равно, ты - сволочь.

Уезжаю 28-го, после с 8-го Крым.
Ни хрена не получится.
Так что...



13 августа.

Вот ты и пропал… Несколько безответных звонков, неотвеченных смсок, и вот уже чемодан разобран и мысли о переезде засунуты далеко-далеко на задворки. Я поставила не на ту лошадку, играя с жизнью. Эта лошадка только и смогла, что оттянуть меня со стартовой черты, где я пребывала в святой уверенности, что это уже и есть финишная прямая. Дальше мне нужны совсем другие скакуны.
Я желаю тебе и себе счастья. Надеюсь, что ты ещё встретишь ту, ради которой захочется превратить свою жизнь в подвиг. Желаю тебе любви. Любить это все-таки очень хорошо, хоть иногда и больно.
А с тобой я прощаюсь. Мне надо беречь свои силы для полета.



Звонок Елены Прекрасной. 16 октября 2006 г.

«Приезжал Федя на выходные…»
…Тебе большой привет от Миши. Он просил передать, что никуда не исчез и не спрятался. У него умер отец…




Ситников Андрей.
Мошина Елена.

Date: Jun 12, 2006  10:27:14


Иринка, да ладно уж совсем-то себя... того... Тебя забыть нереально...
Привет.
Ситников Андрей.
У тебя Лена Мошина танцами занималась, супружница моя нынешняя.
Так ты уже в Киеве? Давно из Харькова-то?
Как живешь? Как детишки? Напиши о себе чего-нибудь!

Мы в Обнинске всё так же. Работаем, рожаем, лечимся, строим... в общем
ЖИВЕМ!


Ирина.
Про супружницу мог бы и не напоминать, Ситникова и так вспомнила бы. Кстати,
мимо Обнинска не далее как 12-го, вот это совпадение!- проезжала, направляясь к
друзьям в Калугу. Сидела в Москве почти две недели. Хобби такое себе придумала -
разъезжать по друзьям.
А я что, где-то кому-то пожаловалась на грусть-тоску? Бывает...
Биографию писать подробно не буду. Трое детей. Муж все тот же.

Рассказывать подробно - книгу о себе, любимой, незаметно для себя самой накарябаешь.
Привет Леночке. Я, кстати, часто вас вспоминаю. Как там её сестричка - Алла, кажется?

Пока все.
Живем мы действительно в Киеве, но Харьков тоже посещаем часто. Остались
квартира, дача. Друзья, родственники.






Гульнара
2004

Гульнара
10 Dec 2004

    Ирочка, привет! Если бы ты знала как я рада твоей весточке!
   Умничка! Столько информации. Как приятно получить в трудную минуту заряд бодрости от умного, с юмором, письма. Очень интересно узнать о тебе, о твоей семье подробнее. Очень-очень переживаю за Украину! Ирочка, пиши! Я давно прочла письмо, но ответить сразу не смогла, да и сейчас толком собраться с мыслями не могу. Просто  у меня  "не было возможности  выйти на связь". Столько всего свалилось!
Две недели назад мой муж, по дороге с работы домой, попал в аварию .
Сотрясение мозгов и вывих шейного  позвонка. До сих пор лежит в больнице. Ехал пассажиром. Виноват водитель.
Сейчас об этом очень сожалеет, говорит, лучше бы я ехал на своей машине. Ничего уже не изменишь. Хоть бы его хорошо подлечили. Он ходит , двигается, но повернуть шею не может.
 Сын на тренировке на плавании рассек коленку( хотя в бассейне и была вода)
Шучу, об тумбу. Отвезли на скорой в больницу и наложили шов и на 10 дней
запретили много двигаться. Тут же заболела Камилочка, потом я. В общем, семейка у нас сейчас вся на больничном. И мне сейчас нелегко.
   Поэтому, Иринка, я напишу подробнее и отвечу на анкету попозже. Не обижайся, ладно? Пока, Гулька.



2005


2 марта 2005
Гульнара
 Ирочка, привет!
 Как дела?
 У нас все нормализовалось. Работаем. Учимся.
 Ирина, ты в курсе, что 2-5 июня Ленинск гуляет на всю катушку- отмечает свой первый солидный юбилей.  50-летие! Приедут ветераны Байконура (кто очень хочет и может),а также президенты России и Казахстана.  В городе такой шмон наводят! (Город и так как игрушка стал). Программа празднования должна быть яркой и насыщенной. Как разузнаю-сообщу. Если можете - приезжайте! Может, потом двинем на Иссык-Куль?  Катькины одноклассники собираются прилететь (чуть ли не самолет заказывают). Лариска Низова точно прилетит из Ростова.
 Передай привет Ире Ярцевой.
 Гулька.


29 мая
Ирина
: Извини за молчание
   Гуленька, привет!
   Давно не писала, хотя не забывала. Сейчас, наконец, провели себе Интернет домой - появилась возможность писать без особой спешки.
   Народец наш откликнулся очень вяло на предложение встретиться на Украине - испугались антипропаганды телевизионщиков или, что скорее, уже в том милом возрасте, когда предпочтение отдается встречам на дому и, желательно, в своем собственном.
   Одним словом, не стала я заказывать номера в доме отдыха ради трех калек.
    Но тут активизировалась Лида. Хочет приурочить к дню встречи байконурских в Москве (в Байконур проблематично - одним днем не обернешься, и денег требуется на порядок больше, может, у нее другие версии, у нас, хохлов, эта) встречу наших всех, кто сможет приехать. Может, она тебе уже и звонила. Встретишь Дастана, передай ему. Хотя, насколько я помню, у него отпуск в конце июня.
    Очень хочется увидеть вас всех. Пятого июня буду в Москве обязательно! Хотя в последнее время (только за этот год )успела побывать раз семь - катаюсь...Но об этом не здесь...
   На майские с мужем ездили в Париж - сбытие давних мечт, как говорится. Лето тоже хочется провести в движении. Сказывается мое шестнадцатилетнее затворничество - растила потомство, теперь отрываюсь, наверстывая упущенное.
    Генка Александров родил себе сына 28 апреля.11 июня в Питере встречаются наши мальчишки, те, кто учился в Можайке. Муж учился с ними, поэтому имею счастье видеться с некоторыми чаще, чем другие.
   Буду закругляться. Любимый стал за спиной и подсказывает текст.
   Иришу Истомину-Ярцеву вижу часто и с удовольствием - она работает у моего мужа
начальником отдела кадров (каково!). Передам привет , если ты не против.
   Будет минутка, черкни пару строк. Как чувствует себя муж, дети? Что нового у тебя?
    Не очень получается писать - мысль и рука в письме по бумаге движется гораздо
быстрее...
  ПОКА!!!


10 июня 2005
Гульнара
 Иринка, привет! Как я рада весточке! Особенно такой весомой. Спасибо огромное!
 Получила большой заряд бодрости! Классно! Как радостно вновь увидеть родные
лица.
 Чуть не разрыдалась. Спасибо.
 Я ездила на юбилей домой, но напишу позже. Мы с понедельника внедряем мою
задачу, поэтому времени в обрез. Работаю до 9-ти вечера.
 Ирка, классно выглядишь, особенно та фотка, где ты одна в центре кадра. Глаза веселые и дерзкие. Ты теперь темненькая, а я - блондинка. Прикольно, да?
 Пока. Труба зовет. Как разгружусь- сразу напишу.
 Гулька.
1 декабря 2005
Гульнара
Ирка,привет!
Извини за долгое молчание. Только что получила сообщение от Юльки Орешкиной и сразу сообщаю тебе. Зайди на сайт www.leninsk-10a.nm.ru\vs.html его создал Лидкин сын, там встреча наших в Москве. Я знаю, ты сама "заправляла встречей", но вдруг есть фотки, которые ты не видела. Пиши. Очень скучаю по всем. Гуля.



  Московские встречи

22 декабря 2005
Ирина
Вторая попытка...

    Бью не по тем клавишам, совсем сноровку потеряла.
    Меня не было в Киеве почти месяц, отдыхали и подлечивались в Трускавце с мужем.
    Сама встреча в Москве меня не очень тогда вдохновила, плохие оказались мы организаторы с Лидуськой. Но есть надежда, что получится что-то более стоящее этим летом. Я расшевелила другой пласт наших двух классов- хулиганов наших.  Встречалась с Анисцыным Юркой, Игорем Пальгуновым(Пиля), звонили Сереге Зардынову в Америку. После нашей первой встречи Юрка начал переписку с Людмилой Алексеевной, как-то очень у них душевно это получилось. Была недавно у него вторично, о том, о сем, когда опять приедешь и прочее, потом с теми ребятами о том же, и выясняется, что они ни сном, ни духом о проводимых в Москве ежегодных встречах байконурских. Вот и решили, что собраться у Л.А. надо обязательно. Пока живы, пока жива она, кстати, некоторых ребят уже не увидим никогда. Но это только при встрече. И, чтобы легче народ было ориентировать на сроки, - оставить ту же дату- первое воскресенье июня. Там собраться и поехать к Л.А.
    Ну, это мы с Юрой так пофантазировали, а как там все решат, это уже их дело. Прошлая встреча показала, что, подстраиваясь под каждого по отдельности, губишь мероприятие в целом.
    А Юрка помнит всех нас, он интереснейший человек, к нему только первые  несколько минут привыкаешь, а потом все! пропадаешь!
    На сайт пока не заходила. Я как-то наткнулась на него случайно, а потом, сколько ни искала, найти не могла. Поэтому за информацию спасибо. Очень кстати.
    Все, Гуленька, пока. Очень много накопилось дел за время моего отсутствия.
Грести не разгрести.
    Целую.
    Пиши.





2006
Май 2006
Гульнара
Ирка, привет!
Пишет тебе сволочь по имени Гулька. Помнишь такую?
Если я сразу на письмо не отвечу-то все, пиши, пропало. То некогда, то нечего
писать(в смысле, нечем похвастать) и т.д. Прости засранку. Каюсь.
Как дела? Семья? Работа? Какие новости?
Получила весточку от Лидки и Юльки - зовут на встречу. Ты, конечно же, в курсе.
Я еще не определилась с поездкой. У меня по графику отпуск с июня, но меня не отпускают - появилась срочная работа. И, во-вторых, у сына с 10-го по 15-ое сдача экзамена (ЕНТ - единое национальное тестирование). Шанс сдавать ЕНТ дается 1 раз в жизни. И я очень переживаю за своего оболтуса (о гранте и не мечтаем).У него сейчас башка не тем забита. Он мне полная противоположность. Приходится каждый день спускать его с небес на Землю, т.е. бдить его,  хотя уже поздно его воспитывать. Короче, пока ничего не могу сказать определенного. Более-менее ясно будет в конце мая.
Ты сама едешь? Истомина едет? Передавай ей привет! Кто еще приедет? Пока, пиши!
Гулька.



18 мая 2006
Ирина

УРА-А-А-А!!! Гулька-сволочь объявилась!

    Не обижаюсь, потому что сама такая, поэтому стараюсь сразу оттарабанить хоть пару слов, хотя глава семьи, видя мой отрешенный вид и незанятость ИХ проблемами, хмурит бровь и напускает недовольный вид на себя. ПЛЕВАТЬ! Я – в народ. Лидуська мне уже сообщила, что обзванивает всех, пытаясь вновь собрать толпу. Памятуя прошлогоднее, мало надеюсь на что-то вразумительное. Обзвонить – дело нехитрое. Говорю ей, прикинь сразу, куда можно передислоцироваться по-быстрому, пока радость встречи первых минут узнавания не увяла, она тормозит, мол, главное собраться, а там на месте решим. Это полная профанация. В прошлом году наши постояли в сторонке, пока Лидуська общалась с АСУшками институтскими, да и убрались по-тихому. На месте экспромта не получилось. Надо такие вещи проговаривать заранее. Наверное, она рассчитывает на мои организаторские таланты, но мне из своей малодружественной страны тяжеловато руководить московским общепитом. Поэтому, Гуленька, особых сюрпризов не жду, хотя многие из тех, кто ни сном, ни духом об этих встречах не ведал, воодушевились и обещались быть. Так что могут быть приятные неожиданности.

Мы больше и ближе в последнее время общаемся с Юркой Анисцыным, Пальгуновым
Игорем. И параллельно, вернее, альтернативно той, протокольной, встрече решили провести свою. Может даже, с заездом к Людмиле Алексеевне. Это будет чуть позже. Кажется, 11-го или 12-го июня прилетает из Америки Серега Зардынов с семейством. Он писал, но я забыла точную дату. Потом все едут в Калугу к Анисцыну, а что будет дальше, не загадывали. Думаю, скучно не будет. К Юрке часто приезжают со всего союза ребята, наши хулиганы, он про многих рассказывал. Уже кое-кого не досчитаемся никогда. Не помню всего, надо освежить. Лида пытала меня, но слишком пристрастно, я поняла, что многое просто пропустила мимо ушей. Говорю ей, мы не общаемся на темы, кто с кем живет и от кого дети, другое все на устах. Она недоумевает, а о чем ещё можно говорить с теми, с кем учились???

Одним словом, Гуленька, хочется как-то по-другому все это провести, не сливаться с байконурской толпой, а встретиться всем, кто сможет вырваться, и рвануть в Чехов, к Л.А. - нашему Ангелу, пусть посмотрит, что из нас выросло. Она уже старенькая, дальние переезды по свистку от Лидуськи, даются ей тяжеловато. А так, свистнем дня за три сами, приедем, нас еще и пирожками встретят.


О семье пишу кратенько.
Все уже взрослые и самостоятельные. Даже десятилетние. Старшенький поступил в прошлом году, но не удержался - пролоботрясил, хотя и мозги, и знания есть. Нет только умения заставить себя делать то, что неинтересно. Да, мы были другие. Дочка сдает экзамены в 9-м классе. Так что лето тоже насыщенное. Только что вернулись с мужем из поездки по Италии. Даже переварить впечатления толком не успели - слишком насыщенно информацией.

В июне собирались идти на яхте по Средиземному морю - нашла старых приятелей-яхтсменов во время очередного вояжа в Москву, предложили, воодушевилась, и из-за дочкиных экзаменов, увы, провалились все планы. Но в Москву приеду.

Что же ещё....

Гулька, я книжку пишу. Страшную и ужасную про свою развеселую жизнь. Только Юрке
в этом и признавалась из наших. Осатанею окончательно от жизни, сразу опубликуюсь. Надеюсь, это будет не слишком скоро. Пока ещё хочется пожить в ладах с окружающими.

Имя Сиана Рин - оттуда. Это вместо автора. Остальное почти все под своими именами.

Ладно, пока всё. И так нагрузила тебя свыше дозволенного. Боюсь отключится связь.
Пока.
Не пропадай так надолго.
Ирина.

19 мая
Гульнара
Ирка-Сианка Рин! Привет!
Ну ты молодчина! Как ты меня порадовала с книгой! Это замечательно! Тебе есть что сказать! Ты энергичная, общительная, умная и ироничная, с юмором! Только пиши скорее - а то с годами жизнерадостность убывает( Это я по себе сужу). Видишь, как я тебя восклицательными знаками закидала!
Получила сегодня от Лидки письмо, о том, кого уже с нами нет. Ужас! НЕ ПЕРЕДАТЬ боль. Очень жаль.
Если бы я точно приехала - я уже сейчас начала бы через Лидку или через других знакомых москвичей подыскивать приличное и недорогое кафе(насколько это возможно). И второе-это жильё. Интересно, как в Москве с гостиницами, квартирами посуточно? Какие цены? и т.д., желательно расселиться всем приехавшим рядышком в какой-нибудь 3/4-х комнатной арендованной квартире. Нужно продумать план встреч, "общения",фотосъёмка, гости к Людмиле Алексеевне и другим, дружные прогулки по Москве-матушке и пр. У меня пока полная неопределённость и нервотрёпка. Ничего не могу сказать определённого. Еду или нет. Вы где или у кого останавливались будучи в Москве? Напиши. Я Лидку уже тереблю, возможно, безрезультатно. Не хотелось бы кого-то напрягать своим присутствием, а с другой стороны...
На какое число ты планируешь встречу. Я так поняла, что привязываться к 4-му июня не стоит. Что думают другие?
Ирочка, я допишу позже - меня торопят с работой. Привет твоей золотой (я в этом не сомневаюсь)семье и Иринке Истоминой. Пока. Целую.Гулька



Ирина
Немножко с опозданием...
Утро началось со звонков. Сначала Юрка Анисцын : "Буду в Москве 2-го". Приняла к сведению и переиграла все свои планы. Вскорости Лидуська - с той же темой. Так что я, скорее всего, буду там со 2-го и до упора, пока всех не увижу. Бросаю семью на папу и еду.

Хочу отсидеть там почти две недели. Где жить? Обычно я кочую по друзьям. Они живут по разным углам столицы и её окрестностей, но на ночь можно  остановиться безболезненно у любого. Посуточные гостиницы, квартиры - это все не ниже ста долларов. Точнее можно узнать у Пальгунова. Попробую связаться.
Вообще-то, у меня в Москве квартира у двоюродной сестры. Это Химки, дальше не придумаешь. Но на крайний вариант годится. Единственное, чтобы расселять там народ - я так еще с родней не наглела. Но кого-то с собой могу взять. Так что за себя не переживай. Тебя пристрою. Пусть у тебя будет мой мобильный +380675732181. Звони, как приедешь.

Книгу не дают писать, хоть умри. Поэтому так беззастенчиво бросаю всё семейство на произвол. Не начнешь отвоевывать свою территорию дерзко и праведно, не останется, где жить. Пишу по ночам. Печатать буду, когда сумею сбежать хотя бы месяца на два в уединенную провинцию Земли. Главное, есть те, кто может посодействовать изданию вполне реально. Старые знакомые возглавляют какое-то издательство в Москве. Просто цели такой ещё не ставила.
Кстати, рассказывая о ребятах Лиде, я забыла упомянуть Сашку Строкань. Кажется, что-то грустненькое и по его поводу Юрка рассказывал. Не помню, была страшно пьяная и убитая горем.

Приезжай. Они, наши мальчишки, совсем другие стали. Вспоминают не тех, от кого «балдели» по молодости, - не красивых, а нас - умненьких, скромненьких. На глубину пацанов потянуло. Это очень необыкновенно здорово.

Бегу, заканчиваю, неожиданно ранний отъезд влечет необходимость быстро расчихать бардак, неизбежный при таком многочисленном семействе. Хочу успеть рассовать по мешкам все, что намозолило глаза до боли.

Пока!

23 мая
Гульнара
Иринка, привет!
Насчет поездки: скорее всего, нет. Уже начался мандраж, особенно ночью страх накатывает. Поясню. У нас в Казахстане выпускники сдают ЕНТ-единое национальное тестирование. Процедура, совмещающая итоговую государственную аттестацию выпускников школ и вступительные экзамены в вузы и колледжи республики.  120 вопросов,4предмета(один из них профилирующий),т.е.по 30 вопросов на каждый предмет. Пороговый уровень 50 баллов. Чтобы получить 4-ку н.ответить на 23-25 вопросов по предмету. Сдают не в школе, а в специальных пунктах тестирования(институты). Шанс сдать ЕНТ даётся только один раз в жизни. Вопросы очень сложные. Очень много коварных вопросов. Самое ужасное для меня это то, что Алим будет сдавать 13-го июня в 13-ой аудитории. Да ещё начинается чемпионат мира по футболу. А он у нас "футболист". Муж специально отвозит дочку в Байконур, чтобы не мешала заниматься. Если и я уеду, то сына будет балдеть от чемпионата на полную катушку. Так что мне предназначена роль "кнута и пряника".

Ирочка, не обижайся, но, скорее всего, я не приеду. Я эти же объяснения напишу Лидке. Ты уже догадалась, что я курица-наседка. Грустно, но это необходимо. Как я ХОЧУ ВСЕХ УВИДЕТЬ!!! Я здесь, как в другом мире, у меня же воспитание русское...Мне первое время было страшно трудно, сейчас чуть легче, но все равно реализовать себя не смогла, поэтому и не пишу Людмиле Алексеевне. Стыдно. Да и нечего. А ты с книгой посерьёзнее и смелее. Передавай привет Юрке. Золотой он у нас. Таких парней начинаешь "ценить" с годами по-особому.
Пока, Иркин. Пиши. Ты - мой допинг! Целую. Гулька.


Ирина
Какой-то грустью повеяло от твоего письма. Мне это так знакомо и близко, честное слово...
Не буду вдаваться в подробности, все - в книжке. Это было что-то вроде извержения вулкана. Жила, жила, подавляла в себе все, с чем родилась, а потом вдруг взорвалась и разразилась жизнью и параллельно с ней её описанием. Сначала тетради, постепенно перешла на набор текста на компьютере, все кувырком – тетради - текст, текст - тетради. Днем сумбур и жизнь среди людей, ночью - уход в параллельный мир переживания всего, что было днем. Дневником не назовешь - ночная импровизация на дневную тему. Это позволило как-то удержаться от разочарования прожитой жизнью. Я ведь тоже не реализовалась. Тоже заперла себя. Но, оказывается, есть еще и такая возможность самовыражения - самовыражаться в разговоре с собой о несбывшемся.

Я пришлю тебе как-нибудь то, что у меня набрано на компе. Только оно громоздкое, займет много памяти в почтовом ящике. Очень медленно продвигается. Напечатала около двух мегабайтов - 400 страниц, а это всего десятая часть написанного за последние два года. А ещё есть дневники тридцатилетней давности. Как-то влезла в свое прошлое, попыталась перечитать, поняла, что и с этим можно было бы сделать что-то. Ведь там - все вы. Я же дневники вела все тридцать лет с незначительными перерывами на благополучную жизнь.

Что-то меня развезло.
Кстати, в последнее время мне стало везти на встречи с людьми пишущими. В основном, ограничиваются "самиздатом" - пишут, печатают сами на принтере или рассылают друг другу по Инету.

Что касается нашей встречи в Москве, я еду туда только из-за Юрки и Людмилы Алексеевны. Ну, и Зардына увидеть хочется. Мы ему когда позвонили с Пальгуновым в Америку, он на том конце чуть не расплакался, все допытывался у Игоря, кого тот так подучил говорить от моего имени, не мог поверить, что это возможно.

Встречаться надо с теми, кого любишь. Встречи байконурских - лишены чего-то светлого и ободряющего - сплошной плач по ушедшей молодости. Мне это в тягость. Много кого там встретила, о ком и думать забыла, обменивались адресами, телефонами, но желания позвонить так и не возникло.

Получится, встретимся с нашими. Л.А. хочет всех нас увидеть повзрослевшими. Но ведь к ней можно приехать и не в толпе. Так, чтобы поговорить. В любое другое время года. С чем-то только своим. Надо только решиться. Юрка жил рядом с ней несколько лет, а решиться приехать сил не хватало. Теперь общаются.

Она не ждет от нас свершений, она принимает нас такими, какие мы есть, потому что главное у неё получилось - она вырастила из нас людей не от мира сего.

Гулечка, сдавай тест с сынулей и ни о чем не переживай. Жизнь кончается не завтра. Все, что будет интересного, найдет отражение в моем преломлении в "путевых заметках", поэтому прочтется тобой.

Пока же все. Целую. Мы все равно когда-нибудь встретимся. Спишемся. созвонимся, прикатим каждый на своей таратайке в столицу и закатим альтернативную встречу.
Там же ещё и Ирка Касаткина сидит. Сдавайте и решайтесь.
Ириха.



Thu, 01 Jun 2006 13:44:50 +0400
Гульнара
Ирочка спасибо за письмо, за теплые слова, за умные мысли- в общем, за поддержку. У нас тут столько событий! Думала, как будет свободная минутка, так сразу все напишу. Но не получается. Поэтому чиркану пару строчек. чтобы не оказаться опять "сволочью".
Был у нас "последний звонок". Все прошло замечательно и душевно! Вначале было прощание в школе, а затем на городском стадионе праздник -"Светлый путь". Все было хорошо организовано. Такие меры безопасности!!! Опасались стычек, разборок м/у школами. Но все прошло на высшем уровне. Я объясняю это хорошей работой горадминистрации и тем, что в 10/11-ые классы идут дети интеллектом выше и с целью сделать карьеру, т.е. на выпивку, драки и пустое времяпрепровождение они не распыляются. Ни одной брошенной или невесть откуда выкатившейся бутылки я не видела, никаких нецензурных слов или грубого отношения к девушкам и т.п. Дети так танцевали, так пели (подпевали певцам). Удивлена, они знают тексты почти всех песен. Сказываются частые дискотеки и караоке. Какое это обалденное чувство, когда поет весь стадион! И на русском, и на казахском языках. Никакого деления! Хорошее поколение!
Сын у меня оканчивает школу на казахском языке обучения. Вчера сдал госэкзамен по русскому языку на 5-ку. Впереди самое (для меня) страшное - ЕНТ. Я боюсь больше, чем сын. Мы пытались поступить в хороший институт на английском языке обучения, но не добрали баллов. Результаты еще не огласили. Там экзамены сдают заранее. Если бы прошли, то я бы не так боялась ЕНТ. Т.е.у нас ещё полная неопределённость, может, возьмут на подкурсы. Поэтому ни о какой поездке нет речи.
 
Иркин, желаю тебе удачной поездки. Чтобы все прошло легко и непринуждённо, тепло и радостно. Чтоб не было никаких разочарований и огорчений, а только радость общения!!! Всем привет! Всех очень хорошо помню и люблю. Особый привет Людмиле Алексеевне! Я, как в фильме "Белое солнце пустыни", очень часто мысленно пишу ей письма. Но только товарищ Сухов не мог отослать письма из-за сложностей военного времени, а я из-за того, что разочарую её. Хвастать нечем. Не говори ей о моем душевном кризисе.
Ирка, чтоб избежать разочарований, представь всех (кто планирует приехать)
толстыми, нудными и с претензиями... А на деле всё окажется намного лучше!
Пока. Удачи.  Пиши.
Гулька.

Ирина
Уже позвонил Юрка. Сдержанно и деловито поинтересовался временем прибытия поезда и номером вагона. Неожиданно очнулась - я даже не заглядывала в билет. А мыслями уже в Москве. Ни на что особое не настраиваюсь. Что будет, то и будет. У меня предостаточно времени на переваривание и причесывание впечатлений. Просто очень хочется увидеть мальчишек и все.
Заручилась обещанием родственников предоставить мне отдельную квартиру. Это здорово! Я, наконец, буду иметь возможность побыть наедине со своими впечатлениями параллельно переживаемому. Дома редко удается вываливать на бумагу пережитое сразу, порой доходит до распирания мозгов изнутри. Кажется, еще чуть-чуть, и я взорвусь.

Смешно, ехать в многомиллионный город, чтобы побыть в одиночестве, но почему-то так и происходит.

Устала от Киева, от своих в нем "приключений". Надо немного прийти в себя и успокоиться. Никуда они от меня не денутся - герои моих приключений. Очень хочется забиться куда-нибудь на достаточный срок, чтобы сделать наконец из всего этого запакованную в обложку вещь, доступную всем, кого это может увлечь. Хочется, хочется, хочется. Но сейчас пора паковать чемоданы. Вечером поезд, а мне ещё надо бы встретиться с некоторыми из своих героев. Чтобы мой отъезд не так их огорчал. Они же уже кое-что прочли и думают, что когда-нибудь я могу не вернуться.

Это действительно так. Только не из Москвы, а из параллельного мира. Мира грёз.

Гуленька, пока! Удачи твоему мальчику. Держись и помни главное, кем бы они ни стали, наши дети, они не перестанут быть нашими детьми. Не важно, кто чего достиг. Важно, каков ты. Добрый или злой. Это так просто. Но это главное. Мы не обязаны ни перед кем оправдывать какие-то ожидания. Мы пришли в этот мир жить. А что каждый из нас понимает под жизнью - у каждого начертано в его сердце. Надо только прислушаться к нему. Если живешь в согласии с собой, значит, ты идешь по своему пути. Даже если просто метешь двор по утрам. Если внутри боль и томление, оглянись, может, ты сошел со своей тропинки, и то, что порадует тебя, журчит ручейком где-то рядышком? прислушайся. Просто прислушайся к шелесту листьев за окном. Мир вокруг знает больше о нас, чем мы, отягощенные знанием об этом мире.
Мир просто живет и не старается ничему соответствовать.

Вот, пожалуй, и все пока. Маленькое такое отступленьице.
Не прощаюсь. Пиши.
Иркин.

Ирина.
    Как ваши дела?
    Привет, Гулечка!
    Я наконец закончила свой марафон. Теперь сижу, перевариваю впечатления, потому что в Москве на это совершенно не было времени. Ну, что сказать? Видела всех, кого ожидала увидеть, и даже тех, о ком и думать забыла. Тупо перечислю, кто был из наших на встрече и с кем мы встретились после, неделю спустя. N., N., N.,...

Нет, как-то безлико получается. Как протокол заседания "И другие официальные
лица..."


 Поэтому говорю себе стоп!

Все было так (подробно в "прозе", но ей еще не пришел черед)...


Юрка позвонил мне недели за две и предупредил, что будет в Москве уже 2-го.
- Ты приедешь?- скорее приказал, чем спросил он.
Я кивнула, потому что деваться мне от него некуда, и поехала.
Меня никто не встречал, но уже в вагоне начал разрываться телефон - Лида и Юрка рвали на части последние минуты моего поездного бездействия. Ничего толком не поняв, решила отдаться первому порыву ветра. Он дул в направлении к Юрке, поэтому Юрка был тем, кем Москва для меня обозначилась с самого начала.
Что-то у Лиды не клеилось, она ждала пропавшую на базаре Светлану Шлепову. Перезвонив и сказав, что подъедем позднее, когда устроимся с чемоданами, мы двинули в сторону Химок, где я предполагала остановиться.

Почему с такими подробностями? Начало предрешило все остальное. Проведя с Юркой день в ожидании Лидиного звонка, его мы, кстати, так и не дождались, мы договорились с ним обо всем, о чем не договорили раньше. У него, оказывается, был свой план проведения встречи, и в этом плане я неотступно, как жена моджахеда, должна была сопровождать его по пятам. Неделю, которую я собиралась провести в Москве на свое усмотрение, он планировал держать меня при себе в Калуге в "тайной обители". Я напряглась, но виду не подала. Решила, что справлюсь как-нибудь со внезапно свалившимся на мою голову «счастьем».

Мы три дня жили вместе. Общались, встречались с нашими, пили, хотя, как я уже поняла, Юрке пить нельзя, да, увы, есть такая проблема. А ночью мне приходилось сторожить его сон, потому что спать рядом с вулканом - пропустить извержение и погибнуть в безвестности на фиг... Девчонки двусмысленно хихикали, поощряя наш "роман", а мне, честно говоря, было не до смеха.

Наконец, встреча.
Накануне мы сидели со Светкой и Юркой за столом у Лиды, напиваясь и обзванивая всех, кто был в зоне досягаемости.
N как-то очень нервно отреагировала на звонок, хотя сначала опешила и обрадовалась. Но Лидуська сделала грубую ошибку. Перечисляя всех тех, кто сидит за её столом, она дошла до меня и начала петь дифирамбы - и молодая, и стройная, и детей трое, и у Юрки слюна течет, - N бросила трубку. "Что ты наделала? - говорю ей, - Она же всю нашу школьную жизнь соперничала со мной, все не могла смириться с незаслуженной моей "славой". Лид, она никогда не приедет, пока будет знать, что могу приехать я". Потом спохватилась и заткнулась. Чего это я...

Три дня проведенные с Юркой - самое, пожалуй, тягостное и, одновременно, светлое в моей жизни за последние годы. Я увидела его таким, какого не знала. Нежный, любящий, тонкий, бесконечно глубокий и проницательный. Говорить с ним -наслаждение, он опережает твою мысль, улавливая суть еще до того, как ты сам понимаешь, что хочешь сказать. Сумасшедшая наблюдательность, мельком взглянув на человека, может рассказать о нем все или почти все. В такую игру мы играли с ним по дороге - в транспорте, на улицах.
Весь в черном, разлетающиеся полы плаща, как крылья ворона... Нет, он был похож на демона. Устрашающе черен и изысканно умен... Одним словом, еще чуть-чуть и влюблюсь...
Гулька, я написала о нем, уже сидя там, в Москве, целую тетрадь. Назвала это все "Заигравшийся Ангел" и успокоилась.

Сама встреча не произвела никакого впечатления. Л. С.. Скучен и напряжен. Ах да! Б.! С ним мы простояли, прячась от дождя, почти час под каштаном. Он пророчил Украине скорую гибель из-за отсутствия здравого смысла у правителей наших и экономической подоплеки независимости, мол, все равно на коленях приползете и будете просить. Я смеялась в ответ и приглашала в гости посмотреть, как весело хохлы умирают от голода.
Л. А. суетливо бегала от одной компании к другой, поглядывая на нас искоса. "Мне интересно было, кто кого из вас переговорит",- призналась она позже.

На следующий день я была у неё. Со своей книжкой под мышкой и свободная от всех обязательств - со своим другом.

З*** прилетел неделей позже.
Акцент, задуматься, подыскивая нужное слово на русском...
Мы встретились в Калуге, хотя накануне встречала его в аэропорту. Сдержан, попытка казаться равнодушным... Ни хрена они нас не обманут - фигово ему там в Америке. Одиноко, тоскливо, словом перемолвиться не с кем. Обрушилась на него всем своим фонтанирующим пылом и жаром, загрузила под самую завязку. "Я чувствовал, что если встречаться, то надо искать тебя, - произнес он, - Мне теперь хватит впечатлений переваривать надолго". И заметь, уже без всякого акцента.
Партитуры песен, гитара по кругу. Они забыли тексты своих же песен, от которых мы обкончались, стоя под сценой с умилением глядя на своих доморощенных кумиров... И-и-и-эх!!! Мальчишки!

Расставались, уверенные, что будем встречаться. Пора возвращаться в стаю, нас разбросало, развеяло по миру ветром, но мы из одного гнезда, мы очень легко находим общий язык, потому что нас учили на нем говорить..

Я звонила Иришке N, она не смогла быть на встрече, потому как уезжала в этот день в круиз по Европе. Договорились встретиться как-нибудь позже.
Гулька, нам надо списаться, созвониться, настроиться и все-таки встретиться.
Очень хочется с вами приехать к Л. А.. Это человек - ангел. Она не судит, не требует, не взыскивает. Она принимает нас такими, какие мы есть. ОНА НАС ПРОДОЛЖАЕТ ЛЮБИТЬ ТАК, КАК ЕСЛИ БЫ МЫ БЫЛИ ЕЁ РОДНЫЕ ДЕТИ –БЕЗУСЛОВНОЙ ЛЮБОВЬЮ. Ей не важно, чего мы достигли, ей важно, встретив нас и заглянув в глаза, увидеть, что в этих глазах нет злобы, зависти и ненависти..

Вот, пожалуй, и все. Краткий отчет о поездке. Может, не очень информативно, но, надеюсь, достаточно эмоционально. Мне хотелось, чтобы ты прониклась духом встречи, а подробности придут и так, через многоголосие эту встречу посетивших.

Целую. Обнимаю. Жду ответа.

Кстати, ты готова принять по инету кусочек моей прозы? Может перегрузить почтовый ящик и ты потеряешь всю свою корреспонденцию. Я пришлю её по кусочкам.
ЕСЛИ, КОНЕЧНО, ТЕБЕ ИНТЕРЕСНО.
 Шучу!!!

Пока, дружочек!
Ирка.

Гульнара
Wed, 05 Jul 2006 12:47:28 +0400
Очень - преочень жду обещанного "кусочка"

Иринка, привет!
Как дела?
Я вышла из отпуска, сразу в почтовый ящик, а там 1 долгожданное и интереснейшее
письмо (от 20 июня)и + потерянное сообщение:


Напиши еще раз.

Сынуля мой сдал ЕНТ нормально, но, куда мы хотим, на грант не попасть, т.к. много желающих медалистов, а им везде зеленый свет. Хотим в еще один крутой институт сунуться, там надо английский хорошо знать(с этим у нас проблема) и бабки хорошие платить(с этим тоже напряг), но желание большое!!! На этом пока и держимся. Звонила мне Лидка, совсем немножко интересного рассказала. Мало, хочется знать больше.
Лида сказала, что Антон скинул все фотки на сайт, а на какой не знаю. Соболезную  Ш. Расстроилась. Как все это грустно и непоправимо.

Ирка, ты как всегда остроумна и экстравагантна в поведении. После твоего письма не могу собрать мысли в кучу. Без слов!!!(Я не знаю насколько можно быть откровенной с тобой в "обратной связи", а то вдруг твой муж читает твою почту).

Очень - преочень жду обещанного "кусочка". Почту я уже почистила. Присылай и не задерживай! И не зажиливай  ни одного байта!
Я подробнее напишу позже. Отзовись. Целую. Гулька.
…
Ирка, ау!
Ты, наверное, не получила мое последнее письмо. Посылаю его же вторично.
Ты, скорее всего, сейчас в отпуске.






Ирина.
  Гуленька, здравствуй, наконец!

Я ненадолго, хотелось бы в это верить, вернулась к своим прямым обязанностям
мамы,  жены и хозяйки. Совместный с мужем и детьми отдых измотал однообразием, скукой и нудностью. Хочется на какое-то время спрятаться ото всех, чтобы выкарабкаться из той раковины, в которую я забралась, играя эту роль. Улететь в параллель, заиграться, записать вновь, чтобы опять стать самой собой.

Я постараюсь найти отосланный ранее кусочек своей прозы. Трудность в том, что сижу не за своим компьютером, что куда подсоединять, представляю смутно. Доступа к Интернету из дома у меня сейчас тоже нет, поэтому на связь так долго не выходила.

Пока ничего в подробностях не пишу. Какое-то опустошение и потерянность в душе.
Увы, но такое случается. Как говорит Юрка, моя синусоида опять пошла резко вниз. То ли живу не своей жизнью, то ли планета не та, то ли просто устала от обыденщины.

Гульнара.
Маленький ответик на твой приветик
Иринка, привет!
Как я рада долгожданной весточке! Спасибо!
Я понимаю роль курицы-наседки не твое, но все таки, Ирка, не хандри - это не ты!
Ирочка, я напишу полнее и собраннее попозже, после отпуска. Меня, наконец-то, отпустили догулять вторую половину отпуска, чему я несказанно рада и поэтому лечу скорее домой собираться и ехать на Иссык-Куль. Не так уж круто, зато долгожданно и дружно - всей семьёй. Моя семья-это моя опора, источник сил и вдохновения. Уверена, что и у тебя тоже. Просто у тебя дети уже постарше и посамостоятельнее. И поэтому у тебя больше времени заглянуть в себя и разобраться в себе. Так сказать, провести ревизию чувств и дел. Разобраться, реализовала ты себя как женщина, как мать, как жена, как специалист. Что для тебя важнее? Скорее всего, это "женское начало". В тебе много талантов. Но для тебя дороже то, чего нужно добиваться... У тебя сейчас, видимо, в быту все "на мази", поэтому и скучно. Не живешь ли ты прошлым? Извини за мои нотации. Такая уж я Балда Оболдуевна.
Пока. Целую. И все еще жду обещанного кусочка.
 Гулька.


Ирина.
   Приветик, подружка!
 Нотациями меня уже не удивишь, хотя задеть легко, характер не нордический, не выдержанный, не стойкий.
Все вокруг возвращают меня с небес на землю. Удобнее, когда женщина, обескрыленная, по огороженной территории ходит с завязанными глазами и заткнутыми ушами. И занимается только своими прямыми обязанностями.
Гулька, вот примерно десятая часть того, что я наклепала. И это не жизнь прошлым или какие-то там давние воспоминания. Это мой сегодняшний день. И поверь мне, то, что пока за кадром, не менее экспрессивно и экстравагантно.
Все. Пока. Старший гонит меня от монитора взашей.
Целую.
Ирка.

Ирина. Продолжение…
Вчера отправила тебе письмо и как-то совсем паршиво на душе стало. Вот, думаю, оторвалась ни с того ни с сего. Стоящий над душой сынуля не давал ни сосредоточиться, ни взять себя в руки, на все про все дал три минутки, укладывайся, мама, как хочешь. С отправкой текста маленькая проблемка, он скопом собрал все, что было в списке и скорей-скорей одному ему известным способом, поэтому и повторы, и особый способ шифровки. Если что не так, пиши.

Гулечка, милая, не обижайся на мои резкие слова. Не хотела, но не сдержалась.
Проблема моя и смешна, и прозаична. Собственно, почему я и начала писать - чтобы не быть смешной на людях. Проза - это уже что-то абстрагированное от меня.
Ты пишешь, семья.
Да, очень долгое время именно в семье я находила оправдание своей жизни, стараясь не замечать "мелких" неприятностей. Я семнадцать лет вела довольно затворнический образ жизни. Повторюсь, не опору - пока дети были маленькие, опираться и рассчитывать приходилось только на себя ( к сожалению, таковым оказался мой брак...), а оправдание. Я считала, что это мой крест, и я буду нести его до конца. Отдавала всю себя детям, стараясь не замечать, что в отношениях с мужем у меня не все так, как надо.

Я уже не знаю, что именно вывело меня из состояния оцепенения. Может, это была болезнь, которая подвела меня к самой черте. Может, я спроецировала на себя судьбу мамы, которой к тому времени у меня уже не было, и поняла, что повторяю один к одному её несчастную жизнь. Жизнь женщины, которую не любили. Может, подтолкнула встреча с прошлым. Да, тогда это было прошлым - воспоминанием, которое захотелось в одиночестве своем хотя бы увидеть. Дальше я начала писать. Не скажу, что моя жизнь с приходом в неё сильных чувств упростилась, напротив, сейчас я порой чувствую себя ещё несчастнее, чем тогда, когда ничего не чувствовала вообще. Но сейчас в моей жизни появилась любовь. И пусть я от этого терзаюсь и мучаюсь, я понимаю, что у меня еще есть шанс на счастье. Я не запретила себе любить. Не запретила мечтать. Я верю, что у меня, не взирая на «солидные» годы, еще все впереди.
Я осталась пока в семье. Самое смешное, что в меня такую вдруг влюбился муж, и, хотя я не ответила ему взаимностью, мол "не обязана" любить то, что причиняло мне столько страданий только потому, что "это" - мой муж, живу с ним, определяя границы той территории, на которую никто претендовать не имеет права. Я не ушла с головой в детей, наверное, выработала свой потенциал родительской опеки за первые семнадцать лет . Удивительно, но и моя некая самоотстраненность, в связи с началом перемен, пошла на пользу нашим с ними взаимоотношениям. У меня нет проблемы, свойственной многим семьям, когда дети избегают излишней откровенности с родителями, избегают общения с родителями вообще. Мне повезло жить с детьми-друзьями. Мы не досаждаем друг другу - у каждого своя личная жизнь - но интересны друг другу.
Такая вот семья.
Быт - десятое дело. По истечении стольких лет, естественно, приобретаешь сноровку и перестаешь его замечать.
Работа?
Да, с работой у меня как-то не сложилось. Может, было бы попроще переносить неустроенность личную, если бы вращалась среди людей. Но не сложилось. Муж занимал слишком высокие посты, устраиваться где-то рядом, - быть под постоянным пристрельным взглядом его подчиненных. Где-то в другом месте - что я после трех подряд декретных могла предложить предприятиям, куда устраивалась. Вот и получилось, что осела дома, погрузившись с головой в семейные дела.

Сейчас у меня ощущение, что одну жизнь я уже прожила и прожила достойно, не сворачивая с намеченного пути. А теперь у меня есть шанс прожить вторую жизнь - жизнь Женщины. И этого шанса мне упускать не хочется. Не ценой семьи, моя семья никуда от меня не денется, она хорошо скроена. А ценой собственного покоя. Я не хочу успокаиваться на том, что есть, не хочу заговаривать себя, что у меня все есть и ничего большего мне уже от жизни ждать не стоит. Что надо довольствоваться тем, что имею.
Жизнь - удивительная вещь, чем большего от неё ждешь, тем больше сюрпризов она подбрасывает.
Мне очень не хватало любви, теперь у меня её в избытке. И счастливой и несчастной. Меня любят одни, я люблю других. Жизнь такая, словно не взрослая тетка, а где-то около *адцати. А чтобы не слишком выставлять напоказ, прячу это в своей "прозе".

Очень много по земле бродит недолюбленных и недолюбивших. Гулечка, ты не представляешь, как нас, таких одиноких, много.

А то, что я скатываюсь на хандру время от времени, что ж, это и есть издержки такой жизни - это любовная тоска. Я очень сильно люблю главного героя своей "книжки". Очень сильно. Люблю и страдаю, как малолетка. Только теперь это сублимируется в "творчество". А стоит ли то, что выходит из-под моего пера, внимания читателя, судить тебе.

Все, Гуленька, буду заканчивать. Размахнулась не на шутку. Сын отсыпается, вот и пользуюсь.

Пока.
Не обижайся, пожалуйста.
Целую.

Гульнара
Иринка!
Привет! Получила твоё письмо в тяжелую для меня минуту.
Спасибо. Оно для меня как бальзам на душу. Не смогу объяснить почему. Сейчас нет сил думать, понимать, чувствовать. Я не совсем все ещё правильно восприняла, а все равно читаю, читаю, читаю...
Никаких обид с моей стороны. Это ты меня извини за недопонимание.
Когда мы отдыхали на Иссык-Куле, умер мой отец. Мы неслись на всех парах. Успели на похороны. Я долго не видела отца, хотя звонила чуть ли не каждый день. Не смогу передать боль, стыд, тоску и отчаяние оттого, что ничего уже не исправишь.
Я пока ничего не могу писать.
Не обижайся. Гуля.


Ирина

Гуленька, здравствуй, мои соболезнования.
 Очень хорошо помню твоего папу.
Очень жаль. И очень горько, что это неизбежно - терять их, любимых, когда наконец начинаешь понимать и их, и цену того, что они делали ради нас.
Держись, моя хорошая. К сожалению, взрослея, мы все чаще теряем тех, кто рядом. Но надо жить. Надо стараться как можно больше успеть дать душевного тепла и любви всем, кто жив и нуждается в нем.


Не буду многословна.
 Девочки - Лида и Света  собирались приехать к нам с N в гости, но не сложилось. Света этим летом похоронила маму. Впрочем, они, наверное, писали тебе. С Иришей общаемся, но не так часто, как хотелось бы, хотя она работает в двух шагах от моего дома.
Села писать дальше. Слишком большая пауза была, надо расписаться. Лето раздергивает время на кусочки, не дает собраться в кучку. Но обязательно будет продолжение. Это нужно мне, прежде всего, слишком тяжело дается обыденная жизнь душе.

Люблю. Целую. Жду писем.
Ирина.



Fri, 25 Aug 2006
Гульнара
Иринка, привет!
Спасибо за поддержку. Держусь.
Передавай привет Иринке Ярцевой. Как у неё дела?
Я напишу чуть позже. Сейчас навалилась срочная работа. Это меня и спасает.
А то, если свободна, то все мысли об отце. Начинаешь все прокручивать назад. И заканчивается все удушливыми слезами. Мама у нас сейчас сильно хандрит.
Ира, напиши о своих родителях, о брате. Я их хорошо помню. Особенно о маме. Даже если очень больно, ладно? Мама у тебя была удивительная женщина.
Пока, целую. Гуля.


Ирина
сразу столько вопросов...
Не получится ответить кратко, но все-таки попробую.

Папа и братишка остались в N, мы-то с семьей перебрались в столицу совсем недавно, два года всего. Сначала в эйфории были, думали чуть-чуть поднапрячься и всех сюда перетащим. Но пожили, посмотрели - дороговизна, практически невозможно при наших доходах решить квартирный вопрос, успокоились. Пусть дети укореняются, а мы уже как-нибудь надеждами поживем. Брат помечтал-помечтал с женой о помощи богатых родственников в плане переезда под другое небо, все-таки дети военных генетически предрасположены к перемене мест, а после решил, что дешевле в гости ездить, чем самому перемещаться со всем добром. Мы так и живем - в Харькове квартира и дача свои, здесь - съёмная квартира, зато в центре, возле Лавры и Крещатика. Дорого, зато в центре всех событий и на ночь не страшно детей отпускать в клубы и на народные гуляния. Киев никогда не спит - в центре всегда жизнь бьёт ключом.

Брат живет гражданским браком, на днях родили себе второго ребенка. Так что я уже дважды родная тётя. А гражданский брак... с сегодняшних позиций я уже сужу об этом совершенно иначе. Иногда, может, так и лучше. Жить не по принуждению отметки в паспорте.

Папа жив - здоров. Уже двенадцать лет как нет мамы, и если поначалу он очень тяжело переносил одиночество, то сейчас, прожив более десяти лет с другой женщиной, пришел к выводу, что лучше жить одному, чем с человеком, который так и не стал ему родным. Дама с богатым прошлым, со средствами, забыть былого величия своего не может и, как мы ни старались сохранять хорошую мину, душевности за эти годы так и не нажили. Сосуществуем, позволяем жить на нашей даче, пытаемся поддерживать материально, но... Ладно, не хочу об этом. Мы никогда в их отношения не лезли, просто на днях папа сам завел об этом разговор, поделился, что хочет с ней расстаться, неуютно стало жить под одной крышей.

Мама...
Я так понимаю, что тебе хочется услышать рассказ о том, что мы пережили, тогда легче принимается неизбежность того, что случилось с тобой. Терять близких – это всегда неожиданно. У нас была другая ситуация - почти одновременно обнаружили раковые опухоли и у мамы, и у папы. Папу успели прооперировать вовремя, пролечили и почти забыли об этом заболевании. Маму, к сожалению, спасать начали слишком поздно. Она обратилась к врачу, когда рак уже дал метастазы. Два года её тянули, и два года и мы, и она знали, что она умирает. Это было так обыденно, что я сейчас, вспоминая, удивляюсь, с каким спокойствием мы все приняли неизбежность того, что скоро-скоро должно случиться. Оказывается, с этим можно жить. Происходит переоценка ценностей. Перестаешь упираться в вещи, которые, по сути, для жизни души значат мало. Начинаешь больше ценить мгновения, которые дарит общение. Проявить любовь, поддержку, участие, быть с теми, кто в тебе нуждается, всегда быть готовым сорваться и нестись туда, где человеку не достаёт тепла, потому что следующего мига и шанса сказать ему, что ты его любишь, может просто не быть - ты можешь его не застать на этой земле...

Такими мы вышли из смерти мамы. Она слегла за месяц до кончины, уйдя в отпуск - "подлечиться". Она не позволяла себе проявить слабость. Работала. Может, это ей помогало выстоять. Видеть, как человек страдает, и быть не в силах облегчить его страдания - тяжело. Она была с нами до последнего вздоха. Умирала на наших руках. Каждый новый день уносил половину той жизни, что в ней ещё теплилась. Мы до последнего мига на что-то надеялись...
Мне до сих пор снится, что она "выкарабкалась". Это слово часто повторялось в те дни за дверями её комнаты. Ни единой жалобы, ни единого стона, тело долго – три дня - лежало в квартире. Жара, лето в самом разгаре - и ни единого следа, ни единого намека на то, что это тело уже мертво. Она словно светилась изнутри. Ушла из этого мира мученицей и праведницей, искупив страданиями все нажитые сложной жизнью грехи.
У нас были очень сложные, тяжелые и запутанные отношения с мамой. Много было недопонятого и не принятого, её уход - долгий и мучительный, показал, что надо было просто любить друг друга безусловной спокойной любовью. Я постаралась со своими детьми не повторить маминых ошибок и, надеюсь, мне это удалось. К сожалению, ценой маминого преждевременного ухода.

У меня осталась тетрадка последнего нашего с ней месяца. По дням, по часам, по минутам. Я перечитывала её дважды и дважды погружалась в кошмар тех дней. Но это и кошмар, и чистилище, и возрождение в то же время. Мы стали другими. Вся наша семья. Все наши взгляды на жизненные приоритеты...

Буду заканчивать. Боюсь, что закончилось время эфира. Письмо может проглотиться Интернетом.
Пока, Гулечка.
Держись, думай об этом так, что теперь есть кому встретить всех вас там, откуда не возвращаются. Они - лучшие и самые отважные первопроходцы. Иногда эта мысль и надежда на встречу ТАМ, помогает. Пока же, не бойся своих снов - ушедшие очень часто приходят к нам и помогают жить здесь своим оттуда участием.

Целую.
Гульнара.
Mon, 04 Sep 2006
Иринка, здравствуй!
Извини, что не ответила сразу. Получила твое письмо в пятницу и побоялась ответить сразу - будут одни слёзы. Не хочу ныть, а все равно всё получается грустным.
Ирка, пиши. Пиши, пожалуйста, больше. Мне от твоих писем лучше становится. Я не знала, что ты пережила такое!
Извини. Какая ты сильная! Я не научилась ещё сдерживать себя. Наверное, ещё нужно время. Я когда соберусь, обязательно напишу и пришлю фотки.
Ира, пиши, ты меня спасаешь! Это как песню слушать. Молчать и слушать. Даже если нет мыслей или желания писать(у меня такое часто бывает)пришли кусочек книги.
Целую. Гуля.


Ирина.
Я не могу сейчас писать много, напиши мне, ПОЖАЛУЙСТА, что я тебе присылала из написанного. Мне казалось, что кусочек размером в несколько сотен килобайт я всё-таки отсылала. Или нет?
Сейчас у меня немного нового. Но пишу. Как только появится возможность подключить свою флэшку, пришлю новенькое. Надо просто напрячь своего старшенького. Я ещё не всё умею делать на компьютере.
До скорого!!!
    Тут крохотный рассказик из моей жизни.



Не дожидаюсь ответа, спешу чего-то. Сейчас отправляла кусочки из своей «прозы» одной из новых своих приятельниц, познакомились весной в поездке по Италии - классно звучит, правда? - самой до сих пор не верится, что дожили до такого, что легко так говорим об этом "поездка по Италии"... Но я о подружке. Мы сошлись на почве "писательства", разговорились о том, чем занимаемся на досуге, ну и, оказалось, одним и тем же - пишем про себя, любимых. Только она уже и в лауреатах побывала, и в журналах печаталась, поэтому чувствует себя вполне уверенно. Хотя, когда я прочла её творения, осталось немножко смешанное чувство разочарованности и неловкости, вроде бы, всё правильно и отточенно, а не греет и кровь не волнует. А вот один из рассказов её дочки очень даже прозвучал, только то, что это написала дочь, а не мама, я только сейчас разглядела, когда ей своё непотребье отсылала. Решилась-таки представить на суд, хотя суда-то больше всего и не хотелось бы. Всё-таки невыдуманное это у меня, личное, уже не подкорректируешь, не переживешь по-другому, а переписать на бумаге? Это не изменит моей жизни, а я пишу об этом, и хочется остаться честной до самого конца, даже в мельчайших деталях.

Так вот, к чему я это всё...
Я вспомнила, что сынуля мой отсылал тебе весьма объёмистый первый кусочек из моей "прозы"в сжатом, "упакованном", на языке программистов, виде. Но не помню, справилась ли ты с его "разупаковкой". Ты написала тогда, что что-то читаешь, но не всё пока понимаешь. Это было об этой моей книжечке или о чем-то другом? Вторая часть у меня пока не готова к отправке, я даже не перечитывала, что получилось, не говоря уж об исправлении грамматических ошибок. Но черновичок какой-нибудь состряпаю в ближайшее же время. Опять же, из своего и из мыслей тех, кто живет рядом со мной. Я не смогу рассказать о них так, как они расскажут о себе сами.

Хочу отослать тебе и творения своей приятельницы. Я ещё не делала этого?
Напиши мне, что у тебя уже есть, чтобы я не перегружала твой ящичек повторами.

О личном не пишу и не спрашиваю. Думаю, мы всё одолеем в своей жизни, унынию не поддадимся.

Пока, Гулечка.


ГульнараКонец формы

гони остальное!
Привет!
Я получила твое письмо. Письмо прочла, а приложение открывать не стала, потому что получила сообщение:

"Прикрепленные данные: Так, кое-что.zip (application/zip, 629K)
Внимание! В Интернете эпидемия вируса, распространяющегося через zip-архивы.  Не открывайте такие приложения, даже если письмо пришло от известного Вам
адресата!"

Я и тормознулась, а потом уже не до этого было.
Вчера открыла, а там... - Душа нараспашку! В хорошем смысле слова. Классно! Умно! Непривычно, необычно, а если правду, то не принято. Принято молчать и терпеть.
Я прочла чуть-чуть. Так что мне некогда.
Целую. Гуля.

Ирина.
Подгоню обязательно....

Сначала прочла: "А если правду, неприятно", расстроилась, потом Вчиталась: "не принято" и отлегло.
У меня тоже сейчас запарка. Подыскиваем жилье за городом, в надежде, что это будет дешевле, чем снимать квартиру, как делаем сейчас. Но подсознательно я противлюсь оседлости, меня бы устроила времяночка на три-четыре годика, пока я активно предаюсь своей писанине, и пока детки при мне, чтоб я была где-то рядом и, вместе с тем, на расстоянии, чтобы дом не стал тем монстром, который сожрет всё моё время. Флигелек и палисадничек с многолетниками, вот о чем мечтаю я, а Муж грезит чем-то вроде компактного родового имения. Я вообще не хочу общего дома с ними со всеми, честно говоря. Они у меня замечательные все, но необходимость прислуживать каждому гробит все желание жить так и дальше. Лучше пусть приходят в гости.

Записалась на курсы риелтеров, так, для общего развития. Завтра хочу пойти на пробный урок французского. Есть такая мечта в Париже, без переводчика. И вообще, в Париже квартирку бы махонькую... Ну, ты знаешь, всё в "прозе" было... Нашла кинотеатр интересный здесь - артхаузное, т.е. клубное кино показывают, «романы» покручиваю потихоньку платонические, чтоб было о чем писать, да чтоб тем, кто рядом не так одиноко жилось...
Так что, пишем по ночам, почти не правим, мысли  непричесанные, но своим, тем, кто знает меня давно, можно и не причесывать. Пусть вместе со мной голову поломают.

Как Мама твоя? Вы далеко друг от друга живете или рядышком? И напиши мне, пожалуйста, о своей сестричке. Мы же больше года работали вместе, я помню её хорошо. Как она там? Надеюсь, всё хорошо у неё.
Гулечка, это смешно, но я до сих пор не поинтересовалась, а где, собственно, ты живешь, в каком городе?

Пиши. Жду. Есть время, читай. Мне очень ценно твое мнение, ты ведь ничего о моей жизни не знаешь. Мне легко грузить всем этим тех, кто это все видит и ничего разъяснять не надо - много лет тремся рядом.  Можно ли вообще что-то понять о том, что там происходит?

Пока. Целую.
Ирина


Mon, 02 Oct 2006
Гульнара.
 Re: я еще не собралась с мыслями
Иринка, привет!
Первым делом извини за молчание. Дело в том, что я уезжала домой на сорок дней.
Не отошла ещё. В душе все ещё кипит и ноет.
Вернулась, а Интернета - нет. Исчерпала лимит. Нужно поднапрячься и провести Интернет домой.
Книгу начала читать и тормознулась. Во-первых, у меня сейчас в голове каша, а во-вторых, я начала читать не оттуда. Я действительно о тебе ничего не знаю. Даже не знала, как зовут мужа и детей. Распечатала все подряд, постаралась разобраться. Понятнее стало, когда начала читать с "Низвержения", потом "Мишель", затем "Кот" и т.д. Очень интересно. Но я еще не все прочла, потому что свободного времени мало, а читать на ходу - ни за что не хочу. Это будет очень подло и бестактно. Я когда читаю, у меня такое чувство, будто я держу полную чашу с чистой водой, которой я очень дорожу и очень боюсь расплескать.
Так что не обижайся. Подожди. Это не бульварный роман или отчет о похождениях
"скучающей без любви дамы". Здесь большее.
Я когда "созрею"- сразу напишу.
Если есть продолжение - пришли. Может тебе перечислить те главы, которые у меня
есть?
Завтра напишу немножко о себе. Сейчас некогда. Надо немножко поработать.
Целую. Гулька.

Ирина.
Привет, Гуленька.
Как-то всё крутится вокруг моей "прозы", даже неловко. Но так получилось, что это стало частью меня. Тем, что я не договариваю о себе вслух, но о чем хочется поделиться с теми, кого я люблю. Странное, наверное, желание. Но я действительно даю читать только любимым людям.
На днях у меня сломалась флэшка, на которой были отпечатаны все заготовочки, в основном, большую часть я чудом днем раньше перенесла на диск, уничтожилось страниц тридцать не больше, но я пережила такое потрясение, что на несколько дней вышла из рабочего состояния. Просто на минутку представила, что могла потерять всё. Тогда я впервые поняла, что для меня эти странички уже нечто-то большее, чем просто записки. Произошла подмена - невозможность что-то изменить в дне сегодняшнем, вынуждающая жить в каком-то параллельном мире - я пишу и этим сбиваю внутри себя весь негатив, недовольство, неудовлетворенность реальностью.
Ты прочтешь потом у меня про это, когда я дошлю то, что успела отпечатать после того кусочка, что есть у тебя. Я могу жить, пока есть возможность писать. Перестаю писать, и мир рассыпается в моей голове и руках. Такое вот неожиданное открытие.
Что касается последовательности. Да, хронология есть, но она пока неважна. Это как паззлы складывать, сначала рассматриваешь каждый фрагментик большой картины и раскладываешь их по близости оттенков, картина сложится позднее. когда будут готовы все мои паззлы.
На сегодняшний день в рукописях у меня 22 тетради( за два года). Писались они быстрее, чем сейчас перепечатываются. Сначала я хотела подключить кого-нибудь в помощь, но когда начала печатать, поняла, что всё должна сделать сама. Рукопись только схема, пунктир того, что под впечатлением прочитанного пишется спустя время. Я беру тетрадку за тетрадкой в той последовательности, на какую подталкивают события сегодняшнего дня. Ассоциативно то, что происходит сегодня, перекликается с тем, что чувствовалось год и два назад. отсюда такой разброс. Если хочешь пройти тот же путь, следуй моему маршруту, если понятнее хронологическая последовательность, то придется чуть подождать. Я вспоминаю и пишу о том, о чем хочется вспомнить именно сегодня, именно в этом состоянии, а это не всегда по порядку.
Имена я почти не меняю. Муж, подружка одна, другая, - да, приходится, один и тот же персонаж может иметь два имени, три и больше. Опять же, это не для истории, а для переживания схожих состояний, а для этого, по-моему, имена не важны, как и города, где это все происходит.

То, что я прислала тебе, как бы первая книга - первый паззл, который содержит в себе подчасти из разных временных отрезков. Последовательность была нарушена при пересылке. Я называла её "По кусочку от каждого", а последовательность, в какой я предлагала читать это другим, в содержании.


Сейчас я дописываю восьмую тетрадку, соберу в кучку ещё три из сегодняшнего( правда, совсем депрессивное чтиво) и пришлю одним куском. Или, может, чтобы не было проблем с памятью твоего почтового ящика, размещу это всё в доступном месте. Открою какой-нибудь нейтральный почтовый ящичек с легким адресом и паролем и пришлю его координаты. Мне кажется, так будет удобнее и мобильнее.

Буду заканчивать. Хочется отвлечься на что-то другое, но не очень получается. Писать о себе - это дублировать собственные тетради, которые ты и так рано или поздно прочтешь. А вот о себе напиши обязательно, как только сможешь.

 Пока. Целую. Ирка.
Что-то Иришка N так и не появилась. Надо как-то напомнить ей о себе.
Собираюсь в ноябре в Москву, можно было бы встретиться.


13 октября.
Ирина.

Наконец-то, я вижу с кем общаюсь. А то всё представляю себе девочку с длиннющей косой. Действительно, блондинка, надо же! Я всё представить себе не могла. У тебя очень красивые детки! Но, думаю, ты и сама об этом знаешь.

Гуленька, я тоже сейчас несколько обременена заботами разного толка. Только что проводила гостей из Харькова. Пока тепло надо совершить несколько дальних поездок по родственникам. Напросилась в компанию к папе, он хочет родню навестить  в Кировограде, а я их всех с 79-го года не видела. Надо хотя бы раз отметиться, чтобы знать, откуда в нас что берётся. Мамину родню после её смерти почти всю потеряла из виду.

Дощелкала вторую часть своего "романа", вылила туда весь свой ментальный бред и депрессняк, даже страшно давать читать. Это у меня процесс "выдавливания из себя раба" происходит таким образом, избавляюсь от страха быть собой, путем полного саморазоблачения перед народом. Почти психострептиз. Конечную цель представляю себе смутно, но, наверное, она все-таки есть. Когда закончу исправлять ошибки, помещу это в почтовом ящике, открыла-таки, куда буду сбрасывать всё, что вызвало интерес или хочется поделиться как альтернативным своим "творениям".

адрес       yol21a@ukr.net
пароль    *****


Пока всё. Спасибо ещё раз за фотографию. Я очень рада была тебя наконец увидеть.
Целую. Ирина.

































Тетрадь 20. Плач Ярославны или Евангелие от Сианы.
4-18 августа 2006.


4 августа.


Дождь за окном. Сильный, проливной, спутывающий и перекраивающий все планы дождь. Впрочем, какие планы… я живу, бесцельно встречая каждый новый свой день. Только отмечая его приход и уход. Затянувшиеся тоска и обреченность на жизнь. Такую вот тоскливую и обреченную. Недавнишняя встреча вновь всколыхнула во мне тревожное ожидание перемен. Что-то не так, чему-то я никак не могу дать выхода в себе. Это гнетет, это подчиняет мою волю, делает мои дни скучным отбыванием срока. Я в заточении собственных представлений об иной жизни – яркой, многоцветной, наполненной встречами и желанием этих встреч, искренними привязанностями и жаждой раздавать себя без остатка тем, кого люблю. «Люблю…». Это слово преследует меня своей невозможностью и несбыточностью. Исписать горы бумаги, доказывая себе, что я способна любить бескорыстно, не стяжая и не алча заполучить в свое полное владение отдельно взятого индивидуума, что моя любовь нечто большее, чем служение потребностям плоти. Я стремилась расширить её до беспредельности Вселенной, но меня победила тоска по земному, по одному-единственному её представителю. Вся моя вселенная сжалась в одну точку и стала одной громадной черной дырой. Это невозможно в природе, но это оказалось возможным в моем сознании - мертвая и безнадежная обреченность страдать и не испытывать радости от того, что рядом есть те, кто любит тебя, кто ждет одного твоего взгляда и улыбки, даже притворной… А нет больше сил улыбаться просто так, не из глубины. Поверхностное исчерпалось, не получая внутренней подпитки, внутри все опустошено и обезвожено, зачахло и ждет живительного дождя…
Дождь за окном… Если бы можно было так, как в природе, оросить все в себе одним только приходом грозовых туч…

Все было как всегда. Я встретилась с ним. Это было нежданно- негаданно. Очень коротко и не разочаровывающе. Ровно настолько, чтобы обнадежить и дать силы держаться еще какое-то время. Я впитывала  в себя с жадностью младенца, сосущего грудь матери, каждое мгновение этой встречи. Я не знаю, когда будет следующая, мне нужно унести как можно больше, чтобы жить, чтобы дышать ещё какое-то время, чтобы держаться. Я почти не смотрю на него, но он в каждой моей клеточке. Вот сейчас его огонь достигнет кончиков моих волос и, с пожаром в душе и зажженным факелом над головой, я покину его стены. Дома я переживу эту встречу ещё раз, смакуя каждое её мгновение, наполняя смыслом и красками малозначительные на первый взгляд её эпизоды. Она обретет на моих страницах неузнаваемые очертания, я привнесу в них взаимность и небезответность, возможно, невидимые стороннему глазу, но так желаемые мною. Я растяну насколько только возможно её очарование и свою очарованность ею, чтобы опустошиться полностью на второй, третий, сколько мне хватит этого наркотика, чтобы находиться во власти галлюциногена самовнушения, день. И снова тоска, и снова пустота, которую невозможно наполнить ничем. Я достаточно долго живу на этом свете, чтобы понять, что ничто не может меня вытащить из этой бездны. Работа? Всего лишь иллюзия необходимости того, что ты делаешь. Нужна заинтересованность в конечном результате, а её нет. Уход в обыденность? Надо вывернуться наизнанку и стать пустотелым вместилищем лжеидеалов, чтобы получать удовлетворение от служения им. Все это невозможно, когда тоска по чему-то над всем этим. Если бы я была достаточно религиозна, если бы мои представления о Боге совпали хотя бы с одним из существующих догматов о нем, я бы, не думая, отдала весь свой пыл служению в таком храме. Но в моей душе разброд и несогласие ни с одним из человеческих представлений о том, что там на Небесах. Я чувствую эти Небеса внутри себя, все, что происходит со мной, отмеряно одним только сроком жизни этого тела. Насколько сознание расширит его внутреннее пространство, настолько я буду бессмертна в себе. Мое бессмертие и воскресение тоже внутри этого тела. Внутри него та дверь, которую я должна найти, чтобы в свой срок покинуть этот храм, оставив бренное тело земле, а душу переместив в уготовленное ей моим осознанным творением внутреннее Царствие. Разве что-то в моих словах противоречит тому, о чем говорил Посланник Божий? Я не вижу противоречий. Я вижу только слепоту человека и безумный страх смерти, заставляющий его громоздить нелепости вокруг естественного в природе превращения живого в неживое - тела в прах, питающий новые живые тела. Обреченность быть мыслящим существом заставляет мучаться, ища глубинного смысла в этом круговороте жизней. Сознание не может смириться со своей конечностью, не может представить себе возможность конца, хотя реальность начала так легко представима. Ты хочешь знать, как будет после? А как было до того? Ты помнишь, как было до твоего рождения? Что ты чувствовал? То же самое может быть и по окончании. А смысл всего того, что произошло между этими двумя датами? Зачем нас наделили способностью осознавать свою конечность? Почему не дали никакой надежды в виде смутных воспоминаний о том, что было до того как? Испытать отчаянием? Безысходностью? Посмеяться над тем, какие нелепости мы придумываем вокруг всего этого, чтобы избавиться от животного страха конца? Все конечно там, где есть время, где есть начало. Разворачивается пергамент, здесь вся жизнь, прописанная до последнего мгновения. Часы начали отсчет. Дочитывается до последней точки и сворачивается. Часы остановлены. Пергамент исчезает в безвременье. Начинается вечность, в которой время лишь абстракция, а смерть всего лишь резкое прекращение движения по одной из координат – временной.
Я не хочу думать о том, что же Там на самом деле, потому, что физически, до боли, до изнеможения ощущаю, что не там, а здесь ВСЁ. Всё, что составляет смысл и идею существования, все в сегодняшнем дне, все в сию секунду, в этом мгновении. И если гнетет неустроенность, если гложет тоска, если распирает желание, все должно осуществиться здесь, в этом теле, в этой жизни, в этом воплощении, без упования на какой-то другой шанс, на какое-то иное обетование. Или смирение, согласие – безусловное и несбыточное, без надежды и выторговывания у Бога награды за терпение, или бунт против такой убогой жизни, бунт против себя самого, убогого и несогласного. Выдавить из себя страх и рабство и, пусть даже ценой физического своего существования, отвоевать право быть свободным. Смерть – это свобода. Свобода от земных заблуждений о вечной жизни. Свобода от иллюзий. Свобода от взятых на себя обязательств терпеть то, что прописано было терпеть сводом придуманных людьми законов. В том числе, придуманных ими и от имени Бога. Пронизывающая насквозь все твое существо потребность любить – вот что такое Бог, все остальное – самообман. Бегство от любви, попытка забить звучащий внутри голос, вопиящий «люби, отдайся этому без остатка», это лишь отсрочка встречи с Ним, отсрочка, которая может превратиться в смерть духовную, а значит, в небытие. К Нему придет лишь тот, кто подобен Ему. Кто чист от земной грязи, свободен от лживых представлений о своем предназначении, кого бренное и суетное не утянуло на дно, пообещав награду в Грядущем, кто принял дар Его – способность раствориться в Любви, стать Любовью – с благоговением и благодарностью, кто сумел этим даром воспользоваться и одухотворить свой земной путь. Буду ли я в числе этих счастливчиков? Я все время выпрыгиваю из внутреннего пространства, пытаясь постичь то, что на самом деле внутри меня. Все время из внутреннего видения Божественного скатываюсь на навязанные извне суждения и представления о Нем. Получается, что жду награды сверху, в то время как награда на пьедестале внутри меня – только протяни руку и возьми. Все, что угнетает меня в сегодняшней жизни, подвластно переменам, если я этого захочу. Хочу, но земное держит меня мертвой хваткой. Земное – это страх перемен, страх не оправдать чьих-то надежд, страх столкнуться с непониманием. Эти страхи подавляют волю и жажду самовыражения и самореализации, в конце концов, превращая жизнь в бессмысленное отбывание земного срока. Почему для того, чтобы быть счастливым, надо быть изгоем, надо грести против течения? Надо не соглашаться со всеми и идти своей дорогой… Неужели все человечество заблуждается? Судя по плодам – да. Судя по неистовости, с какой они защищают свои идеалы, - заблуждаются единицы, не желающие принимать правила этой жестокой игры в распятие всех на многочисленных крестах. Это было сделано единожды Лучшим из нас, чтобы раз и навсегда откупить нас от обреченности, но человечеством воспринято как образец для подражания. Мы рождаемся и распинаем себя, живя тускло и безрадостно, без любви и согласия внутри себя, уповая на награду по воскресении, как было с Тем. Рождаемся и распинаем, рождаемся и распинаем, заполоняя землю и души крестами распятия любви, обрекая себя на мучительную жизнь с призрачным светом в конце, который сами же гасим своей слепотой. Жизнь - Любовь здесь, а не там. Там ничего не будет, если здесь это не зажглось…

Такое вот мое самой себе Евангелие.
Пусть Бог меня простит.
Он так снисходителен был ко всем, кто вещал от Его имени до меня. Бесстрастное, безразличное снисхождение. Возможно, мы просто не стоим внимания Высочайшей Особы, утомленной и изнеможенной нашей мышиной возней и тупостью. Столько раз обращаться и столько раз не быть воистину услышанным. Махнул рукой и стал одной большой вибрацией, кто хочет, присоединяйся, Я вам ни слова больше не скажу, надоели вы Мне…

Я отчаянно стучусь в полуоткрытую дверь. Он и не гонит, и не идет ко мне. Его решительность расстаться живет до того мгновения, пока я не появляюсь вновь. Я вижу это подрагивание рук, вижу это смятение и трудно подавляемую тягу ко мне, это все питает меня, заряжает решимостью бороться за свою любовь дальше. Он хочет быть завоеванным, потому что давно сдался и повергнут. Но он так отравлен всем тем, против чего я восстала, - идеалами земного существования, что это стало неодолимой для меня преградой. Что должно случиться с ним, чтобы он перестал верить грохоту вокруг себя и прислушался к голосу внутри? Каким бронебойным снарядом разнести этот блиндаж, чтобы он остался наедине с самим собой. Я просачиваюсь во все щели, проникаю  в каждую дырочку, распыляюсь на атомы, понимая, что время, когда можно было взять эту крепость приступом цельностью своей, мною безвозвратно упущено. Только долгая, мучительная для меня и него осада.
Вновь и вновь направлять колеса своего автомобиля по изученному до последней выбоинки на асфальте маршруту, вновь и вновь сдерживать сердцебиение и дрожание рук, вновь и вновь обнаруживать спокойствие и неранимость при встрече и разрывать себя неистовым желанием по расставании. И этот страх… Страх, что для меня все кончится раньше, чем я сумею осознать это. Возраст. Столь незначимый для меня в отношениях с другими, и дамокловым мечом страха быть из-за него отвергнутой, висящий надо мной здесь. Чтобы избавиться от этого страха, мне нужно умереть и родиться вновь. Я патологически впитала страх быть отвергнутой по какой-то причине человеком, любимым мною, вынесла его из детства, отвергнутая и лишенная любви отца и матери с появлением нового члена семьи – младшего брата. Годы сделали нас дружными, но страх быть отвергнутой чем-то пришедшим после меня, кем-то, потеснившим меня на пьедестале родительской любви, записался в подсознание. Я навсегда поверила, что моя исключительность и избранность может быть в любое мгновение низвергнута и низведена чьей-то новизной и младостью. Я обрекаю себя на поражения, внутренним согласием быть пораженной. Я ищу себе таких отношений, которые были бы сопряжены с риском опять уверить меня в том, что кто-то может быть лучше и достойней любви, чем я. Потому так отчаянно борюсь там, где давно можно было бы выбросить белый флаг и, признав свое поражение, перейти к более уступчивым вершинам. Но нет. Преодоление, борьба, доказать самой себе, что могу, что способна взять любое препятствие… Меня обрекло на именно такую жизнь именно такое детство, какое было у меня. Другого у меня уже не будет. И, значит, по-другому жить я уже с собой не договорюсь, кроме как принять. И я принимаю. Принимаю и живу. И ввожу себе в окружение именно таких людей, которые ранят меня глубже и больнее. Чтобы перестать чувствовать боль, сделать себя нечувствительной к безразличию и нелюбви, научить себя не страдать от этого, принимать чью-то нелюбовь как данность, как несчастье того человека, который оказался неспособным полюбить меня, и, простив его, оставить на нем свет безусловности моего к нему чувства. Умирающая мама, слышит моё последнее «прости» - прости, что я мстила, зная, что ты не любишь меня, у меня не хватило сил просто любить и не ждать в ответ ничего. Я пытаюсь искупить этот грех нелюбви, любя тех, кого было бы проще отринуть, от кого можно было бы отгородиться стеной «ты мне никто», но я не делаю этого, потому что только так я смогу не судить свою мать за то, над чем она была невластна, как и любой смертный. Я до сих пор несу в себе обиду и досаду на неё, поминая всуе её имя, трепля его в редких грустных воспоминаниях о прошлом. Кощунственно, в осуждение, быть может, праведниками, избегаю посещения её могилы. Мне чужды такие проявления любви и признательности. Я искупаю своё нерадение к её останкам готовностью раствориться в чувстве к тому, кто так же, как и она, не способен отплатить мне равным по силе моему чувством. Пусть это будет моим жертвенным камнем. Пусть это будет воскурением фимиама неведомому божеству. Если это как-то оправдывает мое сегодняшнее житие и придает ему хоть какой-то смысл, пусть так оно и будет. Я не хочу блуждать в поисках каких-то других ориентиров в этом безграничном пространстве души.


С утра позвонила жена брата и поздравила себя в моем лице с рождением дочери. Я опять стала тетей. Недолго порадовавшись за неё, подумала, вот и еще одно несчастное, обреченное мыкаться в поисках смысла жизни создание появилось на свет. Рождением детей оправдывается наше пребывание на этом свете. Мы перекладываем теперь уже на их головы разрешение вечного «зачем это все нужно». Но они так же бессильны в разгадке, как и все предыдущие поколения людей. Вот и плодимся, и размножаемся, и заполняем собой землю, единственное, что доступно нашему разумению – плодиться и размножаться. И наполнять собой землю. И ни на шаг к глубинному смыслу всего этого. Ни на шаг. А времени все меньше. Нельзя же бесконечно терпеть тех, кто освоил только одно из величайшего творения – плодиться и размножаться.

31-го я была у него. Инкубационный период, как всегда, три дня, чтобы свихнуться окончательно и потерять опору под ногами. Все опять во мне обескрылилось и обесценилось. Дом, семья, дети, друзья, муж – всё! Всё лишилось оправдания. Здесь только одно имеет смысл – быть с ним. Я спокойно погружаюсь на дно и отправляю свои домашние обязанности с механичностью бездушной куклы. Мне легко быть ею, когда я наполнена им. Раз-два, раз-два, раз-два. Мне понадобилось всего три дня, чтобы управиться со всем, что копилось ими всеми для меня месяцами нерадения. Они так легко обхламляются, так согласно принимают создаваемый их ленью хаос вокруг себя, что в другом состоянии это повергает меня в беспросветное отчаяние – мне кажется, они все посланы мне для того, чтобы я поверила в то, что мое предназначение быть ассенизатором, выгребающим из-под них этот бесконечный мусор. Но сегодня я совсем иначе принимаю эту обязанность, сегодня это отсрочка моей болезни. Пока мне есть чем занять себя, я в силах держать себя здесь. Это надежнее всяких цепей. Работа по дому растворяется в моих умелых руках. Дом обретает блеск, воздух в нем становится прозрачнее. Я с отчаянием обреченной ищу новое приложение своему усердию и, поймав себя на этом, понимаю, все, заболела. Этот транс, в который меня погрузила встреча с ним, превративший меня в неутомимую машину, мигом справляющуюся с задачей любой сложности, закончился. Дальше или безумие, или новая встреча. Ничто другое незначимо. Я очнулась, вышла из любовной медитации и ощутила себя бесконечно чужой и одинокой – до крика, до раздирания в кровь затянувшихся ран, до неистового пропади все пропадом, если нет его рядом, до отчаянного мне незачем жить, если моя жизнь для него ничего не значит, до скрежета зубовного оставьте меня все в покое я никого не хочу видеть кроме него. Голосящее, изматывающее невозможностью избавления безумие страсти. Мне нечем наполнить себя. Слишком много надежды, слишком мало разочарования приносят эти встречи, чтобы я могла найти какую-то другую панацею от своей боли. И снова я под окнами. Снова на посту. С простодушием новичка и упорством зрелого воина. И ни на шаг вперед, все там же, все у той же черты неприступности. Вот подъехала машина брата, они оба вышли и направились в подъезд. Я даже попытки не делаю идти следом. Меня пока не обнаружили, хотя стою на виду у всех, меня просто не ожидают видеть здесь сейчас. Это не поддаётся здравому смыслу. Я рушу все признаки здравого смысла своим присутствием здесь. Сигарета за сигаретой, с тупым безразличием к развязке затеянного мною сюжета. Я здесь – вот и весь сюжет. Дальше – ваш выбор, господа, принимать мою материализацию за данность или растворять её своим неприятием. Я подожду. Свет в окнах гаснет. Жалюзи закрываются. Выходят. Замечают машину, меня в ней. Спокойную, безучастную к их появлению. Я уже опять здорова. По одному начинают вглядываться издалека в открытые окна моей машины, ответным приветственным кивком начинаю отсчет своим шагам к разверстой пропасти за моей спиной. Все безумие вернется ко мне потом, сейчас как можно мельче шаги и не спешить, не спешить выходить из машины. В конце концов, я вообще могу из неё не выходить, все, что хотела, уже получила, - ещё один глоток воздуха, как ни раздувай легкие, выдох все равно будет один. Встреча с ним – вдох, жизнь без него – выдох. Я уже вдохнула, уже могу уезжать отсюда, чтобы какое-то время жить без него.
- Может, ты все-таки выйдешь к нам поздороваться? – не выдержал мой герой.
- Выйду, - выпростала свою окаблученную загорелую красоту из салона.
Ты будешь рассекречивать мое вторичное появление здесь у тебя или изобразим встречу после долгой разлуки? Закрытый, запертый для общения не только с другими, но и с самим собой, о чем ты можешь спросить меня, чтобы я расцвела в ответе? Незначимые вопросы, ненужные никому ответы, время, отпущенное под расписку,  растрачиваемое впустую на игру в пинг-понг. Мне всякий раз кажется, что если я сумею продержаться как можно дольше вне общения с тобой, по возвращении найду тебя более открытым, истосковавшимся по себе самому, отраженному во мне. Но получается совсем наоборот, ты легко отвыкаешь, легко избавляешься от того образа, который мы, встречаясь, творим вместе. И всякий раз мне приходится начинать сначала. С той самой точки, с которой мы начали. Всегда с руин. Всегда с развалин предыдущего моего творения. Если бы ты знал, как изматывает этот сизифов труд. Нет никакого завтра у того, что не дает себе труда воздвигнуться сегодня. Где же та вершина, к которой ты идешь? Почему я до сих пор не осязала её реальность? Есть ли она вообще? Или мне просто мешает моя любовь к тебе увидеть то, что явственно для всех остальных? Страх моей любовной слепоты делает меня безынициативной, лишает уверенности в себе. Мне бы как-нибудь исхитриться разлюбить тебя. Стать безучастной, холодной и воинственной. Тогда я буду легка и воздушна, податлива и, наверное, желанна.
Мы легко и быстро расстались. Я, как всегда, с уверенностью, что навсегда. Ты с уверенностью, что я приеду вновь. К сожалению, прав ты. Для меня это только отсрочка распятия. Ты сильнее меня. Я побеждена неумением совладать с собой.
Я не сумею ничего изменить, пока играю по твоим правилам. Ничего…

Вчерашний день начался не с этого. Гонимая тоской, не обрадованная, как ожидалось, радостной вестью о рождении племянницы, я забежала к Елене Дмитриевне в её каморку.
- На тебя больно смотреть. В глазах тоска смертная. Что у тебя на душе, девочка моя? – встретила она меня.
Я ничего не могу рассказать. Все заперто и наглухо задраено, на поверхности одна только боль.
- Я вижу в тебе себя, молодую. Тебе влюбиться надо, любимой быть. Что ты ждешь? Ты видела моего сына, он не понравился тебе?
- Понравился…
- Так в чем же дело?!! Он о тебе только и спрашивает. Мама согласна. Вперед! Знаешь, как ему плохо сейчас?
Если бы вы могли себе представить, как плохо сейчас мне.
Я ничего не говорю, но от звонка Валере, её сыну, отказываюсь категорически. Врядли мой звонок и моё явление способны сейчас кого бы то ни было утешить и спасти от одиночества. Я лечу вниз головой в бездонную пропасть на камни, и лишь её глубина определяет мой земной срок, я не хочу никого увлечь за собой. Не хочу никому давать надежду на спасение через мою любовь. Я не способна любить никого кроме Него. Он превратил мою жизнь в проклятие и обреченность.
Я сбегаю от этой милой женщины, пытающейся то накормить меня чем-то вкусненьким, то утешить словом. Скорей, скорей. Нырнуть в арку, спрятаться на мгновение от людских глаз в уютности цветущего флоксами дворика, быстро перебежать дорогу перед снующей озабоченностью проносящихся мимо автомобилей, погрузиться в изученность до каждой травинки двора собственного дома, медленно осесть на единственную его скамеечку и раствориться в дыме закуренной сигареты. Нет меня, нет тоски, нет мыслей в голове. Есть только эта сигарета и дым, вбирающий в себя мою печаль.
Где, когда, в какой момент моя несвобода стала моим проклятием? Почему мое замужество стало такой пыткой? Почему я не могу совместить в себе жизнь в семье и ощущение внутренней свободы и раскрепощенности? Я не могу раскрепоститься, чувство долга сковывает меня, заставляет чувствовать себя обязанной делать то, что я не могу и не хочу. Мне кажется, это написано у меня на лбу и именно это отталкивает от меня В. Возможно, это иллюзия, возможно, я глубоко заблуждаюсь, думая, что, избавившись от штампа в паспорте, я обретаю шанс завоевать чью-то любовь. Может, именно моя несвобода гораздо привлекательнее? И, расставшись со своим социальным статусом, я стану незащищенной от шепота и шороха за спиной, стану дешевой добычей для любителей легкой наживы? К этому ли я стремлюсь? Но так ли безнадежно мое, возможно, одинокое будущее? Я ведь не одинока. Есть дети. Есть три, по меньшей мере, человека, которым я нужна. Есть близкие мне люди, к которым я всегда смогу прийти, чтобы почувствовать себя любимой и желанной. С прекращением замужества мир не сужается до размеров запертой перед твоим носом дверей прежних ваших с мужем общих друзей, а расширяется до беспредельности и многообразия возможностей прихода в твою жизнь новых людей.
По крайней мере, попробовать можно было бы.
Я ничего, кроме постылых цепей, не теряю.

Сегодня Е.Д. перезвонила опять, растревоженная моим вчерашним состоянием. Опять напомнила о сыне – брать тебе его надо в оборот! – А дальше-то что мне с ним делать? – смеюсь я в ответ. – Как что! Переселяться и жить с ним. С молодостью его. С красотой своей. Ты красива и одинока в этой жизни. Нельзя так, девочка моя. Дети у вас уже есть. Осталось счастья дождаться.
Видишь, Сокол мой ясный, еще не успела за порог вылететь твоя Лебедушка, а уже коршунами претенденты на её руку и сердце. Не прогавь, сукин сын, хотя бы в очередь встань.

Вот и полегчало. Надо приниматься за восьмую тетрадку, да времени уже…ого! седьмой час! Восемь с лишним часов, а никакой усталости, дело по душе, так и жизнь в радость. Пусть и пишется все больше о грустном. Впрочем, выписалась, и грусть куда-то ушла. Всё у меня будет хорошо. Надо только избрать какое-то направление своей дальнейшей жизни.
Время поджимает…



7 августа.
С переменным успехом живу дальше. Мысли только о нем. У меня нет выбора – или наведываться чаще, или прекратить встречаться вообще.
Первое, возможно, низвело бы очарование этих встреч. Я не всегда оказывалась бы кстати, чувство неловкости размывало бы остров очарованности им внутри меня, так, исподволь, я бы избавилась от тягостной зависимости от него. Я бы лишилась возможности придумывать себе сказочные истории, имея перед глазами наглядное олицетворение своих заблуждений. Или, напротив, наши встречи сломили бы наконец печать запрета на любовь. А вдруг я права, вдруг не ошибаюсь, вдруг моё чувство небезответно, и мы беспечно растрачиваем на бесплодные терзания время, отпущенное на счастье вдвоем. А вдруг…
Второе, не встречаться вообще, значило бы возвращение к самому началу. Когда ничего не было – ни любви, ни тоски, ни непонятного волнения ожидания, - ничего! Была рутина, была семья, семья и ещё раз семья. Вернуться ко всему, что потеряло для меня всякий смысл с появлением В. Оно отошло на задний план, высветив всю несерьезность моих попыток усмирить потребности души любить навязыванием  себе социальных ролей. Такая жизнь у меня уже была. И ничего хорошего в ней я для себя не нашла. Если никакого другого выхода, кроме как расстаться с В. навсегда, не найдется, назад я не вернусь.

После долгого моего молчания, наконец, обозначила Миннезингеру свое присутствие смской, что-де пребываю в депрессии, а так все нормально. Он живенько отозвался, написав, что заждался, думая, что я на морях или в святых местах бью поклоны, что из депрессии быстро выведет меня парочкой нежных шлепков по моей голой попке. После таких откровений читать, что он меня любит, было неприятно до тошноты. Я вся в святости и чистоте, умираю от любви к одному-единственному, а тут какой-то пошляк хочет отодрать меня за задницу. Жестоко опять пожалела, что начала эти отношения, которые мне совершенно не нужны. Стало жалко себя, убого внимающую чужому чувству, и не могущую совладать с собой. Это ещё больше распалило тоску, погрузило в ещё большую апатию и прострацию, я уже физически начала испытывать болезненные ощущения в области груди. Через силу, через не могу и не хочу пыталась хоть чем-то отвлечь себя. Пришедший с работы муж завел разговор о возможности моего трудоустройства. Надо где-то заткнуть дырку своим человеком.
- Ты боишься, что не справишься, или не хочешь работать в принципе? – спрашивает он.
- Если честно, то боюсь. У меня же нет ничего за плечами.
- Я бы помог тебе освоиться. А там, глядишь, смог бы работать вместо тебя по совместительству.
Я уцепилась за эту идею. Почему бы не попробовать. Конечно, попкорновая королева не предел моих мечтаний, но какая разница, куда приткнуться, лишь бы отвлечься, лишь бы какая-то копейка начала звучать на дне копилки материализованных желаний. И потом, я всегда могу вернуться к своим баранам. Не сказала «нет». Пусть лучше прозвучит для него моё «да» как надежда на новые совместные свершения, отсрочку которым мы дали на столь продолжительный срок после объявления о разрыве отношений.
Взяла в руки Миллера. Стала опять продираться сквозь его параноидальный галлюцинирующий сюрреалистичный бред и почувствовала вдруг облегчение. Галопирующая эротика, открытость проявления необузданного вожделения накрыли меня с головой, подхватили и унесли прочь с туманного острова печали. Все так легко объясняется, все так понятно. Я хочу, я просто очень хочу. И не каких-то там высоких полетов к облакам, хотя и они пусть будут, но потом, после того, как свершится главное. Ведь все, чего жаждет все мое существо, - это осязать, обладать, чувствовать его в себе. Когда я думаю о нем, представляю его себе, то единственное, на что хватает моей фантазии, это держать его лицо в своих руках, целовать его. Целовать его всего, плотоядно вбирая запахи и вкусы каждого кусочка его тела. Я столько раз проделывала это в своих фантазиях, столько раз отдавалась ему, что недоступность этого в реальности просто сводит меня с ума. Хотя бы раз пойти наперекор здравому смыслу, не прислушиваться к выстраиваемым внутри запретам и, переступив грань дозволенного, стать на мгновение хотя бы неудержимым развращающим ураганом страстного своего порыва. А после и смерть принять не страшно. Чего я боюсь? Что меня не поймут? – меня давно лишили права быть понятой. Что оттолкнут? – меня отбросили уже так далеко, откуда не возвращаются, а я всё ещё здесь, всё ещё чего-то жду. А ждать уже бессмысленно. Ожидание сделало меня калекой. Нужна какая-то ясность, чтобы жить дальше. Терпеть неопределенность и невысказанность больше нет сил. Напротив, я слишком много чувств отдала на растерзание словам, пора замолчать и дать возможность плоти сказать то, о чем я так много и долго писала. Пусть она, плоть, примет на себя удар за все сказанное ранее, пусть она вымолит прощение, пусть она получит по заслугам за то, что возымела дерзость проявить себя в своих желаниях. Ведь это она, а не разум толкает меня к нему. Разум сразу сказал «стоп», остановись и не делай того, что причинит тебе боль, плоть воспротивилась и толкала меня вновь и вновь к его запертой двери.
Приди и, ничего не говоря, сделай что-то такое, что выдаст твоё истинное желание. Обычный поцелуй может быть красноречивей, чем горы исписанной бумаги, с которой я не знаю, что теперь делать. Это и книга и не книга. Это бесконечная песнь о несбыточном и терзающем. Это невозможность поселить себя среди обычных житейских радостей, это невозвратимость к нормальному бытию среди подобных себе. Я отворотила себя от мира, и обрекла себя на одиночество, несчастное, убивающее меня одиночество. И груз взваленной на плечи ответственности за то, чтобы все, написанное мной, не кануло в Лету. Если бы я смогла тогда выжить, просто переборов в себе отчаяние, разбуженное расставанием с Мишей. Если бы легко отнеслась к новой своей влюбленности во Владимира. Если бы, лишившись страха, что вдруг пробудившийся дар описывать все происходящее со мной уйдет, отнеслась ко всему с легкостью обывателя, дав всему угаснуть, я бы давно уже жила среди людей обычной жизнью. Вернулась бы в семью, спалила бы свои крылышки и никогда бы больше не подпустила бы к себе эту странную птицу – Любовь.  И никогда не позволила бы себе больше мучаться от её прилетов, не замечала бы их больше, не поднимала бы глаза к небу и не искала бы смысла в вещах неосязаемых и неподвластных тлену. Но это произошло. Я писала, любила, писала и любила вновь. Я изменила жизнь переменой отношения к происходящему, перестала прятаться за умело выстраиваемыми людьми конструкциями, стала жить с содранной кожей, разрастаясь и вплетаясь в бытие всем своим нутром, страдая и увеличивая скорбь от невозможности уменьшить собой это страдание. Среди омертвелости обыденности и упований на грядущее избавление и награду мне места нет. Я сама избрала эту бесконечность и неосуществимость.
И все-таки я надеюсь на крупицу маленького светлого пылающего счастья, на глоточек радости, на одно-единственное прикосновение, на поцелуй, на сводящее с ума проникновение плоти в плоть… Я так этого хочу…

- Можно куда-нибудь поехать в среду, - говорит муж, уходя на работу.
- Куда-нибудь это куда? – пытаюсь сдержаться, чтобы не выдать свой отказ сразу, я.
- Да, куда-нибудь. Все разъезжаются, никого не будет, можно спокойно уехать.
- А вернуться когда? – в субботу жду приезда Лены с Федей.
- В субботу, в воскресенье, можно ребят прихватить. Они из Харькова едут?
- Лена из Харькова, Федя из Москвы, у них уже билеты на руках, - начинаю отступление на заранее заготовленные позиции я. Я НИКУДА НЕ ХОЧУ С НИМ ЕХАТЬ! Но говорить об этом не время. Пусть он едет. Пусть до последнего мгновения будет уверен в моей за ним неотступности. Я спрыгну с подножки поезда в миг, когда уже ничего изменить будет нельзя. Я не поеду. Не хочу обрекать себя ещё на несколько дней тягучей скуки, которая преследует меня в этих «путешествиях». Пусть это выглядит моим спонтанным порывом. Бзиком, наконец. Не выстраданным многодневной борьбой с собственной депрессией решением, а прихотью расшалившихся нервов. Такое прощается. Не прощается выношенное и обдуманное. А я сейчас вся беременная мыслями о разрыве. Во мне слишком много неприятия и несогласия с тем, как я живу.

Вечером созвонилась с Танюшкой. Не виделись больше недели. Она только-только вернулась из Харькова. После моего от неё бегства остался неприятный осадок, хотя я и придумала себе тысячу причин в оправдание. Конечно же, она согласилась со всеми и даже опережала мои покаянные слова предупредительными «ты была права во всем». О том, что это был урок, что все было в срок, что давно назревал этот взрыв во мне. Мне не пришлось посыпать голову пеплом, вернее, я пыталась это делать, но пепел не попадал на мою грешную голову, будучи перехваченный умелыми Танюшкиными ручками для своей собственной головы. Наверное, потому я и повела себя тогда столь одержимо и беспечно беспощадно, что не сомневалась в подружкином всепрощении. Мы встретились. Я вытащила её из домашнего заточения на пару затяжек, превратившихся в бесконечное путешествие по ночным улицам города. Вперебивку её, моё, она вытаскивает из меня признание - то, о чем мне так не хотелось распространяться. Я носилась с этим неделю, радуясь, что вокруг никого, и никто не услышит мои крамольные мысли о предстоящем разводе. Я лелеяла мечту, понимая, что стоит ей стать достоянием чьих-то ушей, она тут же потеряет для меня привлекательность тайны, ведомой одной лишь мне, а потому реально осуществимой. И вот я вываливаю ей на голову весь свой бред, всю агонию депрессирующего сознания, понимая наконец комичность своих попыток вырваться из заколдованного круга. Она в ужасе, я добиваю подробностями. Чем серьезнее  проговариваю вслух все плюсы такого будущего, тем комичнее кажусь себе сама в этом блошином протесте. Нужна недюжинная сила неприятия, чтобы разорвать такие отношения, какие сложились у меня с мужем. Нужна огромная вера в невозможность жить без любви, чтобы уйти из брака в поисках счастья с другим. «Пожалуйста, не делай резких шагов», - молит Танюшка слезно, я успокаиваю её, так было бы лучше для меня, этот брак уже ничего во мне не изменит, а мне так хочется стать другой, обновленной. Я долго растолковываю ей навороченные теории, которые сама же под влиянием депрессии себе вывела, и, кажется, совершенно убеждаю её в невозможности для себя другого пути – все менять на фиг, иначе жизнь превратится в кисель. А как же дети? Они не будут страдать? Нет, конечно, - моей беспечности нет предела, я так уверена, что собственным счастьем осчастливлю всю вселенную, что радению о спокойствии ближнего во мне не остается места. Разве может быть счастливым мир вокруг меня, если я оплакиваю собственную жизнь? Стоит ли мир такой моей жертвы, или все-таки он требует эгоистичного служения собственным нуждам?

Я почти подробно рассказала о встречах с В., с удовольствием пережив еще раз и то, что было, и то, что щедро подбрасывала мне моя фантазия для моего же воодушевления от рассказа. Впрочем, я редко сочиняю то, чего нет на самом деле. Я грешу только опережением некоторых не произошедших пока событий, но и это в весьма незначительной степени их нереальности.
Пока рассказывала Танюшке, совершенно убедила себя своим рассказом в том, что любима и желанна любимым. Так мало надо влюбленной женщине – убедить себя саму в отсутствии реальных преград для осуществления самых заветных желаний. Произнесение вслух мечты – и вот она уже почти сбылась, подставляй ладони для манны небесной. Как же мы наивны и беспечны в произнесении вслух заветного. Оно так часто сбывается. И почти всегда некстати. Когда мы уже снимаем свое желание с вешалки у входа, чтобы сдать в утиль старьевщику. И вдруг – вот оно, сбывшееся. И совершенно ненужная, вымоленная у небес любовь к тебе, тогда, когда хочешь одного, чтобы тебя оставили в покое…

Допишу завтра. Сейчас совершенно не отдаю себе отчета в том, что выходит из-под моих стучащих по клавишам пальцев. Поздно… Вернее, уже рано – рассвет за окном…


9 августа.
В Харьков ехать всё-таки придется…
Вчера позвонила брату, поздравила его с днем рождения.
Съезжу, загляну в колыбель, порадуюсь новой крохотной пришелице в этот мир.

Встретилась с Миннезингером. Не хотелось обижать его невниманием. Грустный и озлобленный, разочарованный моей холодностью. Отовралась навалившимися проблемами с поступлением сына в институт. Несколько назиданий непутевой мамаше, сбивчивые рассказы о друзьях, попытки пробиться сквозь мою стеклянную грусть.
- Извини, что не очень весело было со мной сегодня, - говорю ему на прощание.
- Ничего, моя девочка, - отвечает Алигьери, - я люблю тебя любую.
Целую его быстрым скольжением губ по губам и убегаю.
Мне это всё было не нужно с самого начала, с самого первого дня. Я дала ему надежду, огонек которой нет сил поддерживать. Только так, вскользь по губам, оставляя на них привкус горечи и неудовлетворенности.
Но я ведь обо всем предупреждала. Отговаривала своей «прозой», откровенностью, не завуалированной спасительной ложью, и неутешительным признанием «в этом я над собой невластна» на его сомнение «боюсь ошибиться в своих ожиданиях». Он знал, что я люблю не его, и все-таки надежда, поселившаяся в его сердце, оказалась сильнее здравого смысла и предостережений голосов инстинкта самосохранения. Он строит в своей маленькой тихой бухточке хижинку и мостит пристань, чтобы стоять на ней в одиночестве и с верой и тоской вглядываться в морскую безбрежность, не покажется ли на горизонте истерзанный бурями парус утлого суденышка его возлюбленной, уставшей от потерь и бесплодных ожиданий. Цепочка хватающихся друг за дружку судеб, переплетающихся и все туже стягивающих узел петли на шее гармонии. Только взаимность может оборвать звенья этой бесконечной безысходности, только решительное выдворение двоих из череды несовпадений. Кто? С кем? Когда? Это расписано на небесах. Надо только чаще поднимать глаза к солнцу, не боясь быть ослепленным его светом. Подставлять свою обнаженность сиянию лун и звезд в ночи. И верить, верить, верить, что это случится именно с тобой, именно сегодня, именно в этой точке мироздания… 

Меня обрывают на полуслове звонком. Алигьери просит о встрече. «Я хочу поздравить тебя с прошедшим днем рождения, спустись на несколько минут».
- Кто это?
- Поклонник. Хочет поздравить с днем рождения.
- Это твои мальчики? Серёжа?
- Нет, это дедушка. Мальчик в Германии.
- А кто тогда?
- Тот поэт. Володя. Помнишь, мы были вместе на концерте?
- Какой же он дедушка?!
- Конечно, дедушка. В сравнении с моими юными друзьями – самый настоящий дедушка.
Я быстро собираюсь и выскакиваю, сбивая с ног столпившихся у порога мастеров по установке кондиционера.
Седеющий друг, действительно, дедушка, пытается сохранять независимый  и гордый вид. Ему это почти удается. Перехватываю его взгляд и навешиваю на лицо лучезарную улыбку. Не хочется усугублять вчерашнее ненастье. Попробую удержать свои эмоции при себе.
Он ведет меня в какое-то кафе: «Ты же должна проставиться, как никак именинница». Я обалдеваю от его нахальства.
- Ты считаешь меня настолько богатой, что я могу себе это позволить?
- Пятьдесят грамм. А что, разве нет?
- Четырнадцать гривен, особо не разгуляешься, - «блин, да что мне всю свою жизнь окружать себя альфонсами, нищими и алкоголиками? Эрзац мужского внимания из никому не нужного хлама», - в сердцах проговариваю внутри себя, но послушно следую за ним – будь что будет, сам напросился.
- Разве ты не богата, солнце моё? – повторяет вопрос мой кавалер.
- Буду богата, когда разведусь и подам на алименты.
- А за такие мысли придушить тебя мало.
Всё! Я уже в верхних слоях атмосферы неистовства, оторвалась от родной планеты смирения и покорности и мчусь прочь к околоземной орбите вседозволенности.
- Почему бы и не помечтать о хорошем, -  легкомысленно пожимаю плечами я и, не сбавляя шага, иду, краем глаза отслеживая прикосновения мужских взглядов к моим ногам.
В кафе Алигьери заказал сто грамм водки, лимон и стакан желтого сока. Закурили.
- Вам в один стакан или в графинчик? - странно поинтересовалась официантка.
Я представила себе алкогольное соитие из одного стакана и повеселела – кажется, все не так уж и грустно в этом мире.
- Нет, пожалуйста, в две рюмочки. А лимончик – один кусочек. Не тарелочку, а один маленький кусочек на блюдце.
У барышни удивленно приподнялись брови.
- Мы здесь заказали как-то лимончик, нам принесли огромное блюдо, - пояснил мой кавалер.
- Мы как-нибудь одним кусочком удовлетворимся, - обратилась я к ожидавшей разъяснений официантке, - будем подсасывать с двух концов и медленно подбираться к сердцевинке.
- Пока все, - кивнул ей мой друг.
Заказ быстро оказался на столе. Алигьери зашуршал пакетом, достал что-то крохотное в целлофановом одеянии, покопошился и извлек из кулечка маленькое украшеньице.
- Якорь? Это намек, что меня надо посадить на цепь? – не разглядев толком, поспешила обидеться я.
- Смотри, моя дорогая. Это, - он показал малюсенький крестик, - Вера, вот этот якорь – Надежда, а сердечко – Любовь. Мне показалось, что всё это вместе, именно то, чего тебе в жизни не хватает, но к чему ты стремишься. Поздравляю тебя, любимая.
- Спасибо, - смутилась я, сняла с шеи цепочку и прикрепила к ней подарок. – Спасибо… мне второй год подряд муж не дарит подарков на день рождения…
- Ну, если не считать машины…
- Это его машина…
- Шикарных одежд…
- Я покупаю их на свои деньги…
Какая пошлость. Я пытаюсь доказать тому, кто где-то там далеко внизу, с высоты своего благополучия, что у меня, по сути, ничего за душой нет. Зачем я это делаю?! Зачем бью себя кулаком в грудь и говорю ложь, выдавая её за правду? У меня есть всё!!! Мне только надо, наконец, поверить в очевидное для всех и недоступное моему пониманию. У меня есть всё, кроме умения распоряжаться этим и быть счастливой обладанием.
Мне просто не приносит радости то, что составляет предмет вожделения для основной массы людей. Но это мой индивидуальный изъян.
- Что тебе подарили? – поинтересовался муж. Показала. – Золото? – удивился он и нарочито озабоченно покачал головой, - это уже кое к чему тебя обязывает.
- Конечно, - в том же духе продолжила я, - придется оправдывать ожидания.
Но талисманчик снимать не стала.
Вера, Надежда, Любовь – это действительно то, чего мне так не хватает в жизни.
Ты прав, мой Алигьери…




15 августа.

Лето приближается к концу. Жаль. Как всегда было много связанных с ним надежд и ожиданий, но оно слишком быстро промелькнуло, чтобы успеть порадовать их осуществлением или хотя бы намеком на это.

Съездила в Харьков. Встретилась с Ленами. Одну нагрузила заданием разузнать, где находится суд нашего района и какие документы требуются для развода, другой отдала последнюю тетрадь со словами, что это конец рукописной повести моей жизни, дальше попробую обходиться без тетрадей. Впрочем, зачем давать зароки, жизнь так длинна, пока её живешь. Это в конце она покажется одним мигом.
Планами о замысленном расторжении своего брака стараюсь не делиться, озадаченная Лена, перепуганная моей депрессивной упертостью Танюшка, - не слишком ли много праздных зрителей для такого интимного шага? Что-то чувствует младшенький: «Мам, у вас ведь с папой все хорошо? Вы не разведетесь?» - «Сереженька, это не имеет никакого значения. Будем мы жить вместе или порознь, я и папа будем любить тебя. А жизнь может повернуться по-всякому…» Даже на ложь во спасение у меня сил не хватило.
Вернулась домой и написала письмо-размышление в три строчки. Наверное, это было лишнее. Посвящать В. в свои планы о разводе – делать его невольным виновником происшедшего. Но оно так и есть. Впервые за столько лет я всерьез захотела жить с другим мужчиной, согласилась на все перемены в себе, которые должны будут произойти, ведь В. нужна совсем другая женщина, не та, какой я была столько лет жизни с мужем.
Я так пишу об этом, словно моё замужество уже вещь решенная. Я даже не знаю, любит ли он меня, а уже вся в планах о совместной с ним жизни. Счастливой жизни с любимым человеком. У меня не было такого опыта. Я не знаю, как это. Мне очень хочется попробовать.
Письмо ни к кому не обращено, такое же осталось в ящике, куда может заходить Мишель. Может быть принято на свой счет и им. Мне все равно. Я написала, что сейчас поняла Гену Котельникова, когда в ответ на мои слова, что я разведусь, когда встречу наконец взаимность, он возразил, что разводятся не из-за кого-то, а «потому что», потому что наступает момент, когда понимаешь, что жить так, как жил, уже не хочешь.
Кажется, именно это со мной и произошло наконец. Мне стало неважно, буду ли я с В., или останусь одна на какое-то время, ожидая какой-то другой встречи, одно я знаю о себе точно, так, как было, уже не будет, потому что я переросла зависимость от таких отношений. Мне нужно нечто качественно другое, потому что изменилась я сама. Изменились мои требования к себе и к тому, что со мной должно происходить. Мне кажется, я наконец проснулась для жизни, а проснувшись, решила ничего больше не бояться в ней, кроме разве что заснуть опять, что равнозначно тому, чтобы поставить на себе крест и согласиться с неосуществимостью желаний.
Я загадала самое заветное желание и сказала себе – оно исполнится, если я перестану курить. Не курю. Спокойно взираю на табачное безумство вокруг себя, прислушиваясь к внутреннему тихому: «А у меня в противовес этому - желание, которое обязательно сбудется», - и отпускаю от себя эту вредную привычку без всяких страданий и вожделений.
Из Харькова позвонила Валере – сыну Елены Дмитриевны. Я не хочу отгораживаться от всего мира, сосредотачиваясь на одном единственном – В. Я сделаю над собой усилие и постараюсь не выпасть из мира людей. У меня все получится.

Позвонил Сергей. Попросил помочь родителям транспортировать собаку, что-то произошло с ней на даче. Я искала повод приехать к ним, и, как всегда, собаки помогли. Осанна!


16 августа.

Ничего страшного не было. Серёга, как всегда, слегка переусердствовал в тревогах и заботах о ближнем. Хороший он мальчик. Пока собиралась к машине, уже ринулся мне навстречу.
- Ты где, Ир?
- Уже подхожу.
- Как же мы с тобой разминулись? Я уже почти возле твоего дома.
Шустро выскакиваю из подъезда и ныряю в подворотню, чтобы не быть уличенной в маленькой лжи. Он страшно мнителен, поймает на неточности – я пропала. К машине успела раньше него. Села, открыла окна – жара несусветная, машина весь день на солнце, накалилась. Вот и он. Подбежал, сел на сиденье рядом. Извинения, слова благодарности, деньги на бензин.
- «Спасибо»? Ещё пока благодарить не за что, я ничего не сделала.
- Но всё же… Выручаешь…
- Ладно, я поехала.
Почти без пробок, даже странно, час пик. Подобрала его сестричку уже почти на выезде из города – живут на самой окраине. Вид из окна – картины писать!
- Мама просила вас перезвонить. Кажется, с собакой все нормально.
- Поздно. У меня в баке уже десять литров Серёгиного бензина, придется ехать. Да и велено собачке вашей в глаза заглянуть и лично убедиться, что все в порядке, если оно так.
Девочка, поначалу напрягшаяся в присутствии малознакомой взрослой тетки, потихоньку оттаивает под мои рассказки-полусказки. Мы так и проведем с ней весь день в беседке – её распахнутые в удивлении глаза и мой бесконечный роман, обращенный в никуда, кому-то неведомому в пространство, мне неважно, слышат ли меня, мне нужно говорить-говорить-говорить, иначе я просто сойду с ума. Моё писание остановилось, почти замерло, но я не могу остановить это в себе. Ничего не изменилось внутри, я пророчила себе, что прекращу писать, когда обрету хоть какую-то гармонию в себе, успокоюсь, зацеплюсь за что-нибудь в этой жизни, внушу себе, что это и есть моя следующая цель, к которой я должна стремиться, и заживу обычной жизнью. Но у меня ничегошеньки не получается! Я не избавилась от главного – от зависимости от своих чувств, от привязанностей к мыслям о Нем. Всё, что я делаю сегодня, всё подчинено одной единственной цели – в конце прийти к Нему. Ничто не может отворотить, ничто не может сбить меня с этого вектора. Я болезненно привязана к ориентиру, направленному в тупик моей к нему любви. Это измучило меня вконец, измотало, не оставило ни одного живого места в душе. Я так устала любить Его, так устала. Устала желать и ждать чего-то, не в силах изменить что-то в настоящем. Меня изматывает безответность. Странная, будоражащая воображение безответность. Если бы я могла её себе объяснить! Эти глаза, взгляд, мгновенно сжирающий меня живьем и не оставляющий надежды на спасение – я буду возвращаться к нему опять и опять, пока меня будут встречать таким взглядом. Это наркотик, это упоение, это сладострастная кончина в лапах хищного зверя. Он может говорить мне все что угодно, но пока он смотрит на меня так, поверить тишине и безответности невозможно. Да, он молчит, да, он ни одним словом не выдал своих чувств, но он не может их скрыть, когда видит меня, и это делает меня несчастной и бесконечно болтливой для вселенной. Она оглушается грохотом моего сердца и моим нескончаемым потоком слов о моей к Нему любви. Как же ты, должно быть, устала от этого вместе со мной, моя маленькая вселенная. Сделай же с нами что-то, наконец. Видишь, мы не справляемся с этим сами. Мы не знаем, как к этому подступиться. Не знаем, с какой стороны подойти друг к другу, чтобы хоть чуть-чуть стало легче дышать…

Полдня, проведенные на даче Сергея в компании его сестры. Родители спешно завершали строительство – отпуск подходит к концу – поэтому в наших разговорах почти не участвовали.
- Перегрузила я тебя, - немного грустно, осознавая нелепость своих откровений этой юной девочке, произнесла я, когда мы расставались.
- Мне было интересно. Очень…
Поверить? Может, просто отпустить и не думать об этом, иначе я изведу себя муками раскаяния. Отпускаю. Стараюсь забыть. В конце концов, эти люди в моей жизни лишь потому, что я пытаюсь через них быть ближе к В. Но вижу, что выбрала неверный путь. Я искала пути, поводы, причины быть там, где вероятнее всего пролегают тропы моего любимого зверя. Но не учла того, что тропа может проходить через чьи-то сердца. У меня не было намерения влюблять в себя бесхитростные души, но я это зачем-то сделала. Я искала дружбы с Сергеем, чтобы быть на территории Владимира, но дружеские чувства его ко мне незаметно для него переросли в нечто другое, чему он сам боится дать определение. Я смущаю его покой – вроде и далека, но вот она рядом, зачем, почему, почему я так всегда рад её видеть, почему не могу сдержаться и бегу туда, где она сейчас. И он рвет свою дружбу с Владимиром, подсознательно избегая соперничества. То, что преследовало нас троих с первого дня – недораспределение ролей, недоопределенность, -все со временем лишь усугубляется.
А ведь все так просто!
Я люблю одного и хочу другого. И то только потому, что помню его. Помню, как хорошо мне с ним было. Один единственный раз и так все испортить навсегда!
Или напротив? ...

Проснулась оттого, что настойчиво постукивал телефон. Кто бы это мог быть, кроме сынули? Нет, все как по писанному – безошибочная интуиция и обреченность быть востребованной только самыми близкими.
- Мамочка, ты спала?
- Да, милый. Как твои дела?
- Все хорошо, мамочка. А как вы с папой?
- Нормально.
- Не ругаетесь?
- Нет, конечно.
- Я волнуюсь. Мне сон нехороший приснился.
- Какой?
- Не хочу рассказывать.
- Расскажи, не бойся.
- Мне приснилось, что вы с папой ругались-ругались и развелись.
- Ерунда, малыш. Чтобы развестись, ругаться не обязательно…
Я не щажу его. Не пытаюсь придумать ничего утешительно лживого. Всё выставляю наружу, перестраховывая своё будущее от осуждения.
Я не знаю, куда заведут нас наши с мужем отношения. Я только вижу, что держать себя в рамках благолепия всё труднее, все больше сил отбирает игра, которая мне не нужна. Я сохраняю благопристойность отношений только ради детей. Внутри я уже так далека от всего этого, что, может, именно это накладывает печать одиночества на всё, что я делаю. Окруженная детьми, охваченная неусыпным вниманием мужа, я произвожу на других впечатление очень одинокого существа. Выдают глаза. Как ни высвечиваю их изнутри притворно уверенным светом самодостаточности, в них – тоска. Страшная, разъевшая меня полностью тоска. Я не могу погасить её черный свет в своих глазах.
Мне тоже снятся сны о разводе.
Но развод – не решение проблемы, лишь придание ей другого, более озлобленного оттенка. Переход в отношения противостояния и ненависти друг к другу. И если я до сих пор избегала мыслей о разводе, то только по этой причине. Я не смогу жить с ненавистью в душе, не смогу изменить своего отношения к человеку, с которым прожила столько лет вместе, от которого родила троих детей. Но, вызвав эту ненависть в его душе, буду страдать и мучаться, понимая, что ничем её не заслужила, что я всего лишь заложница несовпадений. Наши чувства не пересеклись во времени, не совпали наши чаяния и надежды. Всё могло бы быть иначе, будь чуть осознаннее моё стремление к смирению, приди оно чуть раньше, чем взорвалось внутри отчаянное – я не могу и не хочу больше нелюбви. Поздно. Слишком поздно. Я никогда не вернусь в эту реку. Никогда не вернусь к себе той, ничего не ожидавшей и отвернувшейся от мира. Я хочу жить. Хочу любить. Хочу надеяться и верить, что дождусь и буду счастлива уже здесь, а не где-то в призрачном «нечто-ничто». Хотя бы крупиночку земного счастья, хотя бы мгновение земной любви, хотя бы миг земной страсти. Вдохнуть и отлететь в миры неведомого неземного блаженства… Но перед этим, все-таки, – прошу! – земного!!!

Девчонки – Лида с компанией одноклассниц, сидят на чемоданах. Пишу – когда же, наконец! – Ждем звонка…
Какая нелепость, я же жду вас всех с таким нетерпением – не томите, звоните, приезжайте.
Несколько смсок. Муж оживился.
- А мужья приедут?
- На кой… нам мужья! Вас и наших забот о вас в нашей жизни и так слишком много.
Гена как-то неожиданно быстро выходит из себя:
- Вот сдохну, тогда наплачетесь...
- Я сдохну с тобой гораздо раньше, - не даю ему развить его мысль о мщении мне смертью.
- Нет, я. Вот увидишь.
Сижу, заткнулась, сцепила зубы, переплела руки, чтобы не заломить в отчаянии. Что, что я должна испытывать при этих его словах? Жалость? Раскаяние? Страх за свое будущее?
Последнее берет верх. Никакого раскаяния. Жалость – давно придушенная на супружеском ложе в конвульсиях. Страх. Вдруг это произойдет раньше, чем я буду к этому готова. Вдруг угроза осуществится. Расписание работы небесной канцелярии мне неведомо, когда от меня решат забрать этого праведника, неведомо тоже. Вдруг его голос был слишком громок, чтобы не быть ими услышанным.
Как должна реагировать на подобные заявления «вот не будет меня, тогда вы все наплачетесь» женщина, которая при жизни своего благодетеля не могла отложить ни рубля на черный день, поскольку все эти рубли проносились мимо её носа, превращая все её дни в одно сплошное черное пятно непонимания, «почему так происходит»? Вот я так и реагирую. Как? - Холодно прикидываю, что я успею перетащить в свои закрома, отсудив законным путем у мужа то, с чем он никак не хотел расстаться во времена нормальных взаимоотношений, считая, что облагодетельствовал меня уже одним только тем, что живет со мной и кормит с руки.
Мстительное «ещё посмотрим, кто кого» себе под нос, так, чтобы никто, даже там, на небесах, не услышал, и отчаянное «почему всё это происходит именно со мной» почти в голос.
Я не хочу войны. Не хочу ненависти. Не хочу боевых действий. Но всё катится на поле боя, где я со своим небойцовским характером вынуждена буду принять смерть от рук более сильного и хитрого противника. При любой расстановке – муж окажется в выигрыше. Я обречена на гибель, потому что рождена не для войны и не для сражения. Моё предназначение – любить, жалеть, утешать и жертвовать собой.
Меня в этой битве разнесет в клочья…

В нашу переписку с девчонками вклинивается смска Миннезингера. В неведении, где я, почему отмалчиваюсь. Перезваниваю ему, чтобы договориться о встрече – я уже возвращаюсь к жизни, уже обретаю долгожданную крепость в рассудке и ногах, чтобы вновь пуститься в путь по душам и сердцам, - но тут же раздается звонок в дверь. Приход мужа на обед прерывает наш разговор. Я скомкала все свои желания, закусила этот неудобоваримый кусок ссорой с любимым, о которой только что упомянула, и вот сижу, строчу, пытаясь отделаться от неприятельских в отношении него мыслей.

Я многое могу изменить уже сейчас одним только изменением отношения к происходящему со мной. Ничего страшного не происходит. Страшно то, что творится в моей душе. Она заплутала в лабиринтах, в которые я загнала её сознательно, желая погрузить на глубину чувствования. Мне не хочется спасать себя от этого, потому что другой жизни для себя я не желаю. Пока – не желаю. Больно, трудно, страдательно, но я живу, полноценно чувствуя эту жизнь. Я не хочу делать из своей души бесчувственный камешек с определенным набором обязательств. Я хочу превратить её в чувствительнейший инструмент для слушания и соучастия в вибрациях мироздания. Я понимаю, но хочу понимать ещё больше в этом мироздании. Хочу или растворить себя в нем, если мне достанет умения и выдержки, или взорваться вспышкой сверхновой, если внутреннее перенапряжение окажется невозможно неодолимым для моего естества.

Четыре часа дня. Еще немного и день закончится, не ознаменовавшись никаким радостным событием. Просидела за этими строчками, параллельно достирывая белье и готовя еду для многочисленного семейства.
Котельников уверял, что пора остановиться и избрать приоритетным то, что составляет суть выживания, - семья, муж, дети. Мой приезд, двухдневное непрерывное погружение в мир неосязаемого – я столько рассказывала ему о других параллелях, мирах, чувственному не поддающихся, - естественность мыслей, перетекающая в естественность интимного доверия и проникновения. Он берет меня и понимает, что вся спасительная философия, выстраданная им годами бездумной жизни, вернее, попытками не думать, чтобы спастись от этой жизни, рушится под напором этой естественности и неосязаемости. Я разрушила его мир, подарив призрачную надежду на еще одну такую встречу вне времени и вне представлений о жизни.
Я поколебала собой его «науку» о приоритетах.
Не иметь приоритетов вообще. Плыть по велению волн реки, в которую тебя выплеснуло жизнью.
Сумасбродно и отчаянно гребя, избегая лобового столкновения со встречающимися на пути камнями…


Обреченность и безнадежность – я вплела эти нити в клубок своих отношений с миром, с людьми, которые мне особенно желанны и любимы мною. Мне кажется, так было всегда. Я не могла справиться с собой, пессимистическими прогнозами предрешая и приближая неблагоприятный конец любых отношений. С первого дня, с первого взгляда я жду предательства и тем призываю его. Пессимизм – не лучший строительный материал для фундамента взаимности.
Я утяжеляю, усложняю и все разрушаю только из-за неверия, что смогу удержать, из-за неверия в себя. Я писала, это - из детства. Не хочется повторять многократно проговоренное ранее. Причина болезни ясна, надо искать лекарство от неё. Оно во мне, в моём умении владеть собой, в умении отрешиться от грустных мыслей и удержаться от необратимых поступков, уродующих взаимоотношения с любимыми людьми.
Я люблю В., но отталкиваю его от себя страхом, что, получив полную власть надо мной, он не преминет воспользоваться ею, чтобы уничтожить меня. Почему нельзя в своих мечтах быть более жизнерадостной и легкой, почему нельзя представить себя просто в роли любимой и всегда желанной женщины, забыв обо всех невзгодах, пережитых и перестраданных в детстве и в супружестве. Да, и то, и другое было у меня не очень радостными и светлыми, но почему я продолжаю думать, что все, что произойдет со мной дальше, должно быть таким же обреченным нести мне одни только несчастья?
Исправь мысль о своей жизни, и жизнь подстроится под твою мысль о ней.
Я жду, я хочу, я могу, я это сделаю…


- Так, ещё одна передача, и это превратится в маниакальный просмотр всего мусора из этого гнусного ящика! – я неожиданно поднимаюсь с кресла, где только что пребывала в мнимом спокойствии и умиротворении, и, под удивленный взгляд мужа, покидаю «кинозал», бросив у самого порога комнаты, - иду гулять с собакой, не хочешь составить мне компанию?
- Хочу, - подхватился он.
Мы быстро оделись и к восторгу нашего глухого создания неурочно вывели её на воздух.
Я подключила телефон. Уже был мой дневной выход в ярких перьях. Уже был вечерний полет по улицам Киева в полубезумной попытке избавиться от гнетущих мыслей. Уже были изгибы заученного маршрута и сиротливые окна пустующего дворца моего принца. Я успела вернуться, успела набрать номер Алигьери – пора осуществлять обещанное, пять часов назад обнадежила возможностью встречи. На мой звонок долго не отвечали. «Ну что ж, значит, тебе не повезло сегодня, моя радость», - подумала я, весело представляя себе, как он мчится на всех парах к случайно забытому или покинутому телефону, и отключила свой мобильник. Пусть теперь он подключит всё своё старание и разрекламированное умение «семаронить» и попытается поймать меня в моих ведьминских кущах.
Отключенный аппарат позволил провести несколько безмятежных часов в семье. Подключенный же, сразу разразился звонками. Первым был, конечно же, изнервничавшийся, но не подающий виду, Миннезингер. Он откуда-то едет, он куда-то приедет, соглашаюсь на все, прекрасно понимая, что продинамлю встречу, для чего и прихватила с собой на выгул собаки мужа. «Так вот ты с кем её выгуливаешь!» - радостно уличил меня он. – «Ничего подобного, - нисколько не привирая, возразила я, - мы гуляем с ней в гордом одиночестве». Он врядли этому верит, мне же совершенно не хочется оправдываться, - каждый живет с той правдой, в какой комфортнее всего взращивать собственные комплексы и обиды. Мне всё равно, что он думает обо мне. Мне вообще теперь всё равно, Я ПОЛУЧИЛА ПИСЬМО ОТ НЕГО!  Нет, не от мужа, а от того, кому написала, что приняла или почти пришла к пониманию необходимости принятия решения о разводе. Я не говорила об этом открыто, но разночтений не может быть там, где говорится о том, что «уходят не из-за кого-то, а потому что иначе уже никак». Не звала, не искала, написала задумчиво «надеюсь, ты этого не читаешь – старый адрес, вышедший из употребления почтовый ящик, могу говорить всё, без страха быть услышанной». «Спасибо за письмо, - прочла я в ответ, - а адрес у меня прежний…»
Я смотрю, не понимая. Не снится ли мне это? Я, боявшаяся произнести вслух «развожусь!» в присутствии своих кавалеров, боясь посеять в их рядах трусливую панику и желание скрыться от меня подальше, смело выбросила эту идею в эфир моего любимого и, почти сразу пожалевшая об этом, вдруг получаю столь обнадеживающее подтверждение его желания, чтобы я это сделала? Это действительно происходит со мной? Я оказалась права в своих предположениях, что лишь страх никогда этого не дождаться сделал его безмолвным и безответным для меня?
Мне надо переварить это всё. Или хотя бы искупаться в надежде, пока новая волна сомнений и отчаянного неверия в себя не накрыла с головой мои мечты о другой – счастливой – жизни. Мне так мало надо… Поэтому я почти не слышу мужа, пытающегося уличить меня в неверности, если бы ты только мог себе представить, насколько я тебе неверна! Почти не думая, приглашаю добравшегося наконец до нашей станции метро Алигьери на совместную прогулку с собакой и мужем, от чего он в страхе «э-э-э нет, милая крестная, как-нибудь в другой раз!» отказывается, вызывая у меня приступ смеха, а у мужа недоумение «это кавалер твой или поклонник?» - «Поклонник, милый. Кавалеров я всех разогнала». И опять погрузиться в мечтательную нирвану. Он ответил, ответил. Ответил, когда его непробиваемостью и безответностью я успела зацементироваться до состояния надгробного камня с вкраплениями мраморной крошки надежды.
Оживаю, дышу, депрессию – на свалку. Главное – не выдать своего щенячьего восторга и умиления. «Рада тебя слышать, хоть и несколько неожиданно – свыклась с твоим отсутствием где бы то ни было, - Снежная Королева уступает мне на время свою непроницаемую маску, - если не ошибаюсь, ты именинник? – как же мне напроситься в настоящие друзья, приходящие без приглашения? Как? Напроситься, прийти, но остаться не уличенной в сумасшедшей своей страсти? - Мои искренние поздравления, - кажется, я вполне справляюсь с захлестывающими меня эмоциями, ну, скажи, разве я не хороша в роли светской, все скрывающей под маской холодности на лице, дамы? – Живи долго.
Ты хоть понимаешь, солнце моё, какой долгой жизни я желаю тебе? Я желаю тебе бессмертия, потому что боюсь, что и вечности мне не хватит нажиться с тобой, насладиться тобой. Живи долго, чтобы ничто и никогда не разлучило меня с тобой. Как бы я хотела услышать хотя бы десятую долю признания в ответ. Но не жду этого. Ты просто живи. Очень кратко, не свойственно моей манере рассыпаться строчками и страницами по чувствам, всё в себе и сюда – на эти страницы. Как ты меня находишь? Такой я нравлюсь тебе больше? Это так обманчиво! Я всё та же сумасшедшая с совершенно сдвинутой от тебя крышей, но год «тренировки» научил меня играть и прятать свои чувства под маской. Как же я люблю тебя. Дурацкая, крохотная отписка, обнаруженная в ящике, а я на седьмом небе от счастья.
Да, муж не представляет даже на сотую часть, как я ему изменяю. Кажется, даже забеременеть могу от такой измены. Похлеще залета известной всем Девы. Господи, прости мне грешные слова мои. Я уже беременна, беременна надеждой.

Между прочим, пятый час утра. Новый день на дворе, а я никак не распрощаюсь со старым, положившим конец моим мучениям и вселившим надежду в мой, обкуренный безнадежным пессимизмом вчерашнего дня, улей. Оживляйтесь, пчелки. Роитесь. Устраивайте новые пчелиные семьи. Для грусти нет ни малейшего повода!

17 августа.
 У Володи сегодня день рождения. А я не то, что позвонить, выйти из дома не решаюсь, чтобы ноги не привели меня туда. Время застыло и медленно, мучительно медленно переваливается от минуты к минуте.
Несколько раз входила в Интернет с надеждой – получил поздравление, отозвался, хотя бы кивком в мою сторону в знак благодарности… Нет, вязкая, мучительная тишина. Не прочел? Прочел и проигнорировал? Зачем я истязаю себя подобными мыслями. Они изматывающи и бесплодны. Меня сегодня никто из подруг не будет ждать, зная, что для меня этот день – особенный. Это день, когда многое позволено совершить, потому что в такой день каждый, даже самый замшелый прагматик, ждет чуда с небес. А я трусливо прячусь в песок с головой и жду, чтобы день быстрее завершился. Что я докажу ему этим? Что могу быть такой же, как он, равнодушно проходящей мимо распахнутой настежь души?
Что и кому я сейчас этой трусостью доказываю?
Только себе – что не стою никакого чуда в этой земной жизни, если сама не стану этим чудом…

Скоро пять часов вечера.
Во всяком случае, на работе я его уже не застану…

Решительно отставив в сторону ноутбук, поднялась, наскоро привела себя в порядок, оделась во все самое красивое – ничем  не выдать своей внутренней неуверенности и надлома – и царственной поступью вперед – к мечте об алых парусах. Заправила машину. Заодно и с крохой своей попрощаюсь, муж решительно настроился на обмен машины. Не нравится мне его затея, смешно мечтаю про себя выкупить на все деньги, что у меня есть, эту машину для себя. Утопия! Это лишит меня всего, что у меня есть, но машина, которую хочет купить он, не нравится. Моя – роскошна и недорога, та – дорога и утилитарна. Для пацана, любящего вдавить педаль в пол, чтоб показать соседу, чьи яйца круче. Это не мои игры. Мне нравится чувствовать себя на трассе королевой. «Покупай, что считаешь нужным, - проговорила сквозь дрему и, отвернувшись, добавила, было бы едко, кабы не в полусне, - мне все едино, мне на ней и не ездить».
Это было днем. Но день уже прошел. Я пишу о вечере.
В шестом часу уже была возле офиса. Что-то я с их расписанием работы никак не разберусь. Никого. Моих свежезаготовленных экспромтов и импровизаций народ не вожделеет. Ну и ладно! Не притормаживая и не давая себе времени на размышления, огибаю дом и уезжаю прочь. В дороге соображаю, что вообще-то могла бы позвонить его брату, что и собиралась сделать чуть не с самого утра. Тут же паркуюсь, пока запал не спал, набираю номер Анатолия.
- Анатолий Николаевич?
- Да.
- Привет, Толик. Слушай, у твоего братца сегодня день рождения, я ничего не перепутала?
- Да, сегодня.
- Это Ирина звонит. Любимая женщина твоего друга и твоего брата. Особо любимая.
- Да – да, я понял, - вроде бы первый барьер преодолели, в интонации появился легкий смешок.
- Тогда поздравь его от меня, вы еще увидитесь сегодня?
- Да, я минут через десять в офисе буду. У тебя есть его новый телефон, у него же телефон поменялся?
Знаю я, что поменялся, это ты быстрее соображай, что раз звоню тебе с поздравлениями ему, значит, братец не счел нужным поделиться со мной этой радостью, соображай, мальчик! Группируйся.
- Нет, Толь, у меня ни старый не сохранился, ни новым не облагодетельствована..
Ну что, понял наконец, что можно, а чего нельзя делать, дружочек?
- Я через десять минут буду в офисе, набери меня, я дам ему трубочку, поздравишь.
УМНИЦА!!! Двенадцать баллов! За что я вашу семью и полюбила. Сообразил. На фиг, на фиг таких подружек, никакой выдачи военных тайн и никаких телефонов.
Перезвонить через десять минут? Через десять минут я буду собственной персоной! В ваших чертогах. И я срываюсь с места, жму со всей дури на газ и, описав круг почета, возвращаюсь к его окнам. Меня уже несет, уже мало припоминаю все ранее заготовленные тексты, которыми собиралась завуалировать свою беспомощность и невладение собой. И все-таки, какие-то ангелы в это время решили остаться в том месте на сверхурочные и уберечь свою подопечную от позорного распятия.
Я подъехала минут через пятнадцать. Всё та же неодушевленность задраенных в жалюзи окон. У них ещё какой-нибудь офис? Не хотелось бы быть застигнутой здесь. Прячусь за домом. Сижу какое-то время, размышляя, что лучше сделать. Убраться или дождаться. Звонить? И что я скажу? Я же здесь и вижу, что еще не приехали, а значит, и не встретились. Не звонить – значит дать знать, что я здесь, сижу, как дурочка, под дверями и жду непонятно чего. Хватит этого унижения!!! Вдруг зароптал во мне горделивый и обидчивый зверь, бросай этого козла, все равно твоих чувств здесь никто не оценит. Их топчут и пренебрегают тобой, неужели ты этого не видишь?
Да вижу я всё. Вижу. Я вижу, как он меняет телефон и оставляет в неведении ту, которая трубит о своей любви к нему. Не нужна ему её любовь. Не нужны её гениальные строки об этой любви. Ему нужно только одно, чтобы она оставила его в покое – и всё! Посмотри на себя, девочка моя, и пойми, наконец, что твой поезд, увы, ушел. Что в противостоянии мудрости, опыта, возраста -  красоте, легкомыслию, молодости победила молодость, и ему нет никакого дела до твоих душевных терзаний. Ты же смотрела , вчерашний фильм ПРО ЭТО. Если мужика привлекла ****а, пара несложных манипуляций с его сознанием в виде равнодушия во время соития – и он приплетет к этой ****е и интеллект, и глубину, и неземное очарование. Ты же ушла в шоке с этого чертового фильма, вынеся главную мужскую заповедь женского очарования – будь как можно проще, он сам допридумывает всё, чего ему не хватает в тебе.
Решила не звонить, слишком накрутила себя.
Разрешилась смской с поздравлением. Приписала: «передай ему, что он – ЛУЧШИЙ» и в страхе и ужасе сбежала. Я истощилась полностью, обезвоженная пустыня, обескровленный труп, изъеденный ржавчиной дровосек из страны Оз мчался по улицам Киева, глотая слезы, и запивая ими досаду и бессилие перед этой черной стихией страсти. Что может спасти меня от его безразличия? Только безразличие в ответ. Я придумала себе его любовь, придумала себе его желание, придумала радость в глазах и дрожание рук. Всё это лишь плод моей безудержной фантазии. Ему плевать на меня. Он меняет телефон и не считает нужным сообщить об этом мне. Кто я для него такая? Сумасшедшая старая тетка, охотящаяся за маленькими мальчиками. Позор. Стыд.
Я накручиваю себя всё больше. Я хочу этими словами вызвать в себе ненависть к нему, но вместо неё вызываю отчаяние и тоску. И вот уже машина мчит меня в Китаево, вот я уже брожу по берегам прудов, пытаясь найти места, где в меня вольются новые силы пережить все это. «Господи! Как ты мог допустить, чтобы я его полюбила?!», - кричу безмолвно сквозь сглатываемые слезы в сторону куполов и крестов и осекаюсь – я сама выбрала для себя – любить так. Господь здесь ни при чём.

Ночь, третий час. Я пишу, вновь, до возвращения слёз, переживая отчаяние тех часов глухого одиночества.
- Зачем ты опять всё испортила? – недоумевает Таня. - Надо было просто позвонить и поздравить, без всех этих сложностей и драм.
Я прихожу в себя и именно это и совершаю – звоню. Толик передает трубку Володе, я включаю в игру клоуна Васю, и тот совершенно спокойно, игривым тоном, говорит ему мои поздравления и пожелания. «Будь всегда таким умным, красивым, добрым и порядочным», - поёт он елейным голосом с моей подачи и едко вставляет – чтоб тебя этим всем да по этому самому месту. Но мой герой почти меня не слышит, соглашается и благодарит голосом, сводящим меня с ума.
Сукин ты сын!!! Ты ни строчки из этих моих признаний не прочтешь, пока я тебя не трахну. Хватит обезоруживать себя перед тем, кого на раз завоевывает примитивное молодое мясо, а интеллект и харизма и таки зашибенная красота зрелости сколь ни бьется, одолеть не может. Пошел ты на фиг. Есть более достойные претенденты на моё, что, надеюсь, неведомо им всем, израненное сердце, хватит, хватит, хватит.
Я разливаюсь сиропом и сгущенкой по его именинному сердцу, желаю быть любимым, ибо он достоин быть таковым, и, чертыхаясь в душе, обрываю разговор. Чем короче, тем легче не быть уличенной в навязывании своей персоны на сие празднество. Прийти незваной мне не удалось – удержали в пути ангелы. Без предупреждения нагрянуть – слишком много сомнений в точности дат и желаний.
Я, как всегда, слишком усложнила всё вокруг себя. И мир согласился быть именно таким сложным, каким я его сотворила в своей вотчине.

Слипаются глаза.
Мне бы прерваться.
На отдых вне всех этих стен в обнимку с тетрадками.
На поездку в Москву к тем, кто ждет и любит меня.
На легкую влюбленность в кого-то совсем другого, чтобы унять эти дрожь и боль. Мне так трудно этим всем дышится.
Но я скоро, очень скоро излечусь…
…или умру…


18 августа.
Пережила Его день рождения. Слава Богу, уже восемнадцатое.
- Нельзя залипать ни на ком и ни на чем, - твердит подружка, пытаясь оторвать меня от грустных мыслей.
Я сама это прекрасно знаю  и кого хочешь научу. Речь не об этом. Я не понимаю, почему я прокалываюсь именно с теми мужчинами, которых люблю и которые любят меня. Почему всякий раз, когда любовь взаимна, это заканчивается их бегством от неё. Паническим бегством. Ведь ничего не проходит. Они продолжают любить и возвращаются спустя месяцы, годы. Но я уже становлюсь другая – так, как раньше, я их уже не люблю. Что толку мне теперь в признаниях Казанина, что за радость была слышать о любви Виталика – вечная ему память -  или того же Мишеля, когда в сердце моем уже ничего на эти слова не отзывается. Киваю и пропускаю мимо ушей. Поздно. Не люблю. Покинула… Неужели всё опять повторится? И когда мне лучше исчезнуть с горизонта своего возлюбленного, чтобы обратить его в свою веру? Я тяну, я  не отступаю не потому, что нет сил бороться с собственной страстью, а потому, что оттягиваю то время, когда от моей любви останутся руины. Почему-то именно теперь хочется в себе это удержать. Дождаться его, не успев разлюбить. Почему именно его? Почему-то именно его не хочется разочаровывать. Зачем такое самопожертвование? Ведь я могу оказаться не его женщиной, и моя преданность может обратиться для меня обреченностью. Нужна ли ему эта жертва? Я так и не смогла проникнуть в его душу, чтобы ответить себе на все эти вопросы. Я залипла, я безнадежно залипла в нем, решив, что он – моя лебединая песня…

Глупо...

Муж едет в Харьков и N. Менять машину. Встретиться с батюшкой. Отмененный приезд моих одноклассниц освободил меня от необходимости находиться дома. Я очень не хочу ехать с ним, но, наверное, все-таки поеду. Может, встреча с Казаниным компенсирует мне моральный ущерб от совместного длительного пребывания в замкнутом пространстве наедине с мужем. Устать от него, пресытиться до тошноты, напитаться соками неприязни, активно источающимися из наших сердец, чтобы мысль о предстоящем разводе не казалась чудовищной и нелепой. Чтобы желание стать свободной было сильнее страха одиночества.
Надо идти за машиной…


Август 2006.






















































Часть 21. День независимости.

25 августа – 22 сентября 2006 г.







Глубокая ночь…
Открываю сей записью новую тетрадку. 24-е уже минуло, скоро взойдет солнце двадцать пятого дня августа.

Успела перехватить встречей Лену, свою бессменную читательницу, вгрузила ей на диск двадцатую тетрадку и поняла, что во избежание путаницы, лучше открыть новую главу. Всё ради тебя, Леночка!

Итак, 24-е августа.
Я очень давно не писала, ссылаясь в оправдание на отсутствие мало-мальски сносных для того условий. Жизнь за это время убежала  далеко вперед, оставив меня на обочине с грузом воспоминаний, трансформировавшихся в пунктирное подобие сплошной линии и сгладившихся, потерявших эмоциональную напряженность, яркость и даже событийно исказившихся временем.

Сегодня весь день расхлебывала вчерашнюю встречу с В., вновь возрожденную встречей надежду, свой ему звонок с утра и попытки реабилитировать свои поверженные его отказом намерения. Надо было всё переиграть в сознании и внушить себе и всему свету, что именно отказа я добивалась, именно к невстрече стремилась. Написалось легко и убедительно. Надеюсь, всех убедила. Себя – нет. Всё ведь складывалось так, чтобы что-то чудесное, наконец, произошло. Сначала – фильм, я выхожу из кинозала в недоумении и сомнении, мне вновь внушают с экрана, что я должна возродиться для собственного мужа, и, кажется, ещё чуть-чуть, и я в это уверую. А как же борьба? Как же право на то, чтобы любить? Съездить, чтобы встречным ветром тех заколдованных для меня мест сдуть с себя оцепенение праведности. Танюшкино легкое сопротивление разбивается об моё отчаянное «я должна проверить себя приближением к его границам, уйду, вернусь, когда ни один волос на моей голове при прикосновении к нему не шелохнется». Я ещё не знаю, что его офиса уже давно нет здесь,  я узнаю это чуть позже от него самого, потому что именно в эту минуту его мчит ко мне такси, чтобы свести нас на одном перекрестке. Его, бегущего на пятиминутную встречу, и меня, убегающую прочь от задраенных окон. Встречаться так, в одной точке мироздания в ответ на посланный Небесам вопрос – вы считаете, что я должна вернуться к мужу? – это мистика. Я вся в знаках и нюансах нашей сумбурной беседы. Списать его радость на алчность, что не придется тратиться на такси, чтобы вернуться в свой офис? Разве могу я думать о нем так плохо? Ведь он – моё солнце! Нет, он рад мне, он так же, как и я, каждым неслучайным словом расставляет вешки для себя, чтобы быстро пройти эту безбрежность ожидания вброд потом, когда придет время. Наше время. И я решаюсь позвонить, вырвав у него его телефон вчера шутливыми угрозами, и звоню, задавив в себе страх услышать отказ. Я чувствовала, что отказ вероятен более, чем согласие, и все-таки позвонила, сделав шаг в сторону от здравого смысла. Я не могла ждать три или четыре дня одиночества, подаренного мне семьей. Не могла ждать прихода решимости позвонить, чтобы договориться о встрече, но не решиться на звонок, страшась отказа. Не могла обречь себя на то, чтобы после всю жизнь сожалеть о том, что так и не позвонила – а вдруг он был этот шанс, встретиться… Я позвонила, чтобы сказать себе когда-нибудь, что, может, я и не права была тогда, что поспешила, но сделала это ради хоть какой-то определенности, ради себя, своего покоя. Он просто не воспользовался случаем, чтобы тоже что-то изменить в наших непонятных отношениях. Но он будет помнить этот мой звонок и эти мои ему слова – «я буду ждать тебя». Год назад он звал меня, я не приехала, было не время, но этим его призывом живу до сих пор. Пусть у него тоже будет такой же маячок «я буду ждать тебя, приезжай…» Когда-нибудь мы встретимся в одной точке, совпав во времени в своих желаниях. А сегодня я гашу в себе горестное пламя несовпадения отчаянными строками прозы, которую отправляю ему, соглашаясь, что пусть он полюбит во мне только зеркало, отразившее его. Я изо всех сил пытаюсь казаться бескорыстной в своем к нему чувстве. И я бескорыстна, потому что уже не болит, когда теряю, потому что легко размыкаются пальцы рук – лети, мой сокол, не думай обо мне. Потому что знаю, будешь думать. Я своим бескорыстием перечеркну все твои надежды на другую встречу. Они будут, эти встречи, но, встречаясь с другими, ты будешь думать обо мне…
Сейчас ночь. Наступает новый день. Как тебе живется в твоей деревне с мыслью, что эту ночь и этот день и следующие ночь и день, и ещё одну ночь, и ещё один день я ждала тебя? Каким грохотом каких слов и дел ты заглушал в себе это знание? Ведь о том, что я не ждала тебя, ты узнаешь из моего рассказа, который прочтешь только в понедельник, вернувшись на работу в город. Чему ты поверишь больше? Своим сомнениям в собственной правоте, жившим в твоей голове все эти дни моего ожидания, или моим полубезумным попыткам спрятать свое ожидание в прозу?
Я ждала тебя. Но это было ожидание алых парусов. Они все равно появятся на моем горизонте. Меня расстраивает лишь то, что это случилось не сейчас. Я растяну свое ожидание во времени и перенесу в другое измерение. Оно будет саднить, а я буду питать его кровью строки моих песен…

Остальное – завтра…

И ещё… Я уже знала, что буду звать тебя, знала, что буду звонить, собирала по крупицам всю себя из своей вселенной, чтобы обрушиться всей мощью желания на тебя одного. Наверное, он почувствовал это и тихо вполз в ночном моем кошмаре нежным прикосновением к моему тоскующему по твоим ласкам телу на наше с тобой звездное ложе. Он взял меня хитростью. Этот зверь здесь хозяин, он знает, как заставить мое тело повиноваться ему. Я не открывала глаз, но понимала, что предаю тебя. Я отдавалась не ему, а тебе, но это был не ты. Твой последовавший за этим отказ – это разрушенная оболочка моего желания, пробитая его напором. Я несла этот огромный шар из созвездий и золотой пыли небесных светил и не сумела охранить его от вторжения чужака. Он – чужак. И он сделал всё, чтобы наша встреча не состоялась…
Я как-то совсем забыла об этом, когда звонила тебе. Верность тебе одному, вот что могло бы приблизить время алых парусов…



Письмо Минотавру.
«24 августа. День Независимости.»

Фильм. Черный английский юмор. Мэри Поппинс - бабушка-убийца с огромным чемоданом. Спасает семью викария, моча направо и налево всех неправедных, пытающихся нарушить мир и благолепие в этом семействе. Придушить собачку, не дающую выспаться соседям, затем ломиком её хозяина, слишком сокрушавшегося по поводу пропажи животного, после - лопатой по голове соблазнителя жены викария, а самого викария заставить перечесть страницы библии Песнь песней Соломоновых, открыв ему, что в строках этих - речь о сексе, тем самым обратив его любовь к Богу в любовь к жене, ещё парочка - другая симпатичных трупов, чтоб не мешали жить праведно - и хэппи энд.

- Ну, и?... Тебе не кажется, что это не наш фильм?
- В смысле?
- Намек на то, что надо возвращаться в семью и быть счастливой бабьим счастьем?
- Да, как-то уж очень недвусмысленные намеки сверху...
- Искусим случай?
- Вызов?
- Проверка. Допустим, согласились, что дальше?
- Может, это не для нас, а для семьи викария?
- Я о том же… согласиться с тем, что есть, или послать всех к черту и делать то, что нужно для тебя.
- А что для тебя?
- Не определилась пока, так, прозрачные прозрения. Вот и хочу проверить.
- Что-то куда бы мы ни ехали, все равно дорога ведет к одной прямой – к его дому.
- Я всё ещё не ответила себе на вопрос, чего именно жду и зачем это нужно. Он – помеха и одновременно ускоритель этого процесса ответа на вопрос - пока я его люблю, у меня есть стимул что-то сделать со своей жизнью, сбить её с курса, ведущего в никуда.
- То есть, к викарию возвращаться не будем?
- Никогда! Оставим это для жен викариев – писаться кипятком от своих мужей.
- К нему едем?
- К его окнам.
- Заходить будешь?
- Вряд ли. Повода нет.
- Есть повод. Мне в туалет надо.
- Ну, разве что в туалет.
- А чего тогда едем, если не заходить?
- У меня под его окнами происходит сброс напряжения.
- Даже когда его там нет?
- Он здесь ни при чем. Уже давно ни при чем. Проблема во мне, я должна определиться внутри себя, иду на разрыв, потому что есть человек, с которым я хотела бы жить, или потому что хочу остаться одна, чтобы никто не мешал мне жить так, как я этого хочу, делать то, для чего я сюда пришла. Я живу не своей жизнью.
- Ты о семье или о муже?
- Я о себе. Я отработала, что должна была, двадцать лет вместе и ни одного дня не быть счастливой. Значит, я иду не по своей дороге.
- Тебе надо писать. Они не дадут тебе этого сделать. И он не даст, если ты его добьёшься.
- Я им разрушаю свой сегодняшний мир.
- А он сделает с тобой то же, что и твой муж. Ты ведь поэтому и не дала ход вашим отношениям год назад, что испугалась, что получишь то же самое, что имеешь.
- Может быть… Семья – это тюрьма.
- Это потому что ты мужа не любишь.
- Любила…
- А он тебя?
- Оставим…ничего хорошего не припоминается… Ну, так что, проверяем небеса и себя на праведность?! Тем более, машина другая, проскочим незамеченными, ежели что. Куда нам идти, небо?! Неужели в ту жопу, в которой мы живем? Вот, блин, посмотрели фильмец…
 
Здесь надо было повернуть. Толпа, машина встречная, маетня какая-то. Я проскакиваю поворот и останавливаюсь.
- Ты что?
- Что-то нас не пускают.
- Сдай назад, попробуй ещё раз.
- Я задом не езжу. Вперед. Но странно, что-то здесь не так…

Сворачиваем чуть дальше. Как раз проехать под окнами. Жалюзи. Всё как всегда.
- Его нет?
- Нет.
- А машина?
- Тоже нет.
Разворот, ещё один. Сброс. Я шумно выдыхаю воздух. Теперь дышится легче.
- Сбросила? Легче?
- Намного. Теперь, главное, не встретиться по дороге…чёрт!!!...
- Ты что?
- Что-что, допроверялись, мать твою так!...
- Ты чего?
- Смотри вперед – видишь? Рубашечка беленькая, если не ошибаюсь, он, родимый… Праведность… к викарию… Он… Видишь?...
- Смотрит… Заметил?
- Нас не заметишь… Ведьминские хвосты распустили, за версту видно…
- Машина другая, не должен увидеть.
- Танька, наивность… Вглядывается. Ладно, рассекречиваемся…

Подъезжаю ближе, открываю окно.
- От тебя скроешься…
- У меня встреча.
- Как со временем?
- Минут пять и свободен.
- Хорошо, подождем…

Небольшой круг, чтобы увести с этого места дрожь и недоумение. «Небеса, родные вы наши, мы, конечно, бросили вам вызов, но чтобы так сразу получить ответ?... С вами ли мы разговариваем? И вы ли нам отвечаете?…»

- Кажется, от праведного образа мыслей нас отвели мощным ударом?
- Говорю же, цесарю цесарево, викариевой жене – викариево. Мы в этот сонм не вхожи. Как тебе проверочка?
- Да…впечатляет…

Минут десять. Последняя сигарета. Не курить две недели и поддаться искушению вновь, когда тяга уже прошла.
- Ир, он ушёл туда, мы можем его пропустить.
- Я не видела.
- Точно, поехали, а то уйдет.
- Пусть уходит…
Трогаемся с места, выруливаем на прямую. Силуэт. Не один.
- Как же, ушёл, а комфорт доставки?...
- Ну вот, в туалет не сходила.
- Выдержишь?
- Ты же знаешь, я стойкая.

Разглядываю почти в упор. Столько времени изучаю его и себя. Вопросы всё те же – почему именно он? Почему именно к нему такое влечение? Столько мужчин вокруг себя сгрудить, взбодрить и обнадежить, а ни ради кого из них не пошла бы ни на какие жертвы. Почему он? Потому что сопротивляется? Ерунда! Он давно сдал позиции. Это не сопротивление – это растянутая во времени игра, подпитываемая тем же недоумением – почему именно она? Разве мало баб вокруг – свободных, молодых и красивых?
Не совпало. Опять не совпало. Вопросы одни, ответы разведены во времени. Он ответит на них позже. Гораздо позже. Слишком поздно, чтобы что-то поправить. Свои ответы я уже получила – это Он, всё сходится. Он… Ему же ещё блуждать и блуждать, чтобы понять, что то, чего ждал от будущего – в далеком прошлом. Значит, что? Отметиться как можно ярче? Повесить маячок, флажки, транспаранты, отгромыхать лозунгами и речёвками? Жаль…могло получиться…впрочем, зачем мне это? Ещё одну жизнь под чью-то дудку? Не хочу! Никого! Никогда! ОДНА!!!

- Такси на Дубровку заказывали?...

…

- Мы так и не решили, что делать с собакой. Кто останется? Я могу остаться…

Конечно же, муж ждет, что я хотя бы попытаюсь разыграть соблюдение приличий – если я сейчас скажу, что пусть остается он, значит, ни с кем встречаться не собираюсь. Ну уж нет, хватит с меня, наездилась, налицедеилась со всеми ради твоего спокойствия, я никогда ничего не сделаю в этой жизни, если буду продолжать играть роль твоей жены. Мне надо писать! Я уже вторую неделю не могу найти себе тихого уголка в этом постоянно захламляющемся доме, руки стерты стиркой и химикатами, едва успеваю обновлять лак на ногтях, чтобы не выдать себя – королева и вдруг занимается домашней работой? Нет! Приятнее недоумение в глазах  - как, вы умеете хлеб резать? Видели бы меня с тридцатикилограммовыми мешками картошки… Нет, Золушка на балу, она никогда не знала грязной работы. Всё - тайна. Никому никаких жалоб. Никаких оправданий. Я всего достигну сама. Мне не надо, чтобы меня спасали…

- Ты позвони, если сумеешь остаться. Впрочем, я тебя знаю. Как всегда, сгребут тебя, и позвонишь из Борисполя – уехала.
- Я попытаюсь откреститься от поездки. Мне надо остаться. Я хочу писать.
- А Володя?..
- Страшен не он, а то, что я буду его ждать, а это устранимо.
- Звонить кому-нибудь будешь?
- Нет, я действительно хочу быть эти три дня одна.
- А ему?
- Буду.
- Хочешь, чтобы приехал?
- Он не приедет.
- А звонок?
- Чтобы избавить себя от синдрома ожидания. Звонком я оттолкну его. А себе поставлю запрет на остальные встречи, вроде как жду только его. Сама же запрусь и буду совершенна в своей праведности. Приятно обмануть ожидания мужа, уверенного, что жена его отдается всем своим приятелям в его отсутствие.

Всё по сценарию. Утро начать со звонка. Подготовиться как можно компактнее выстрелить минимальным набором слов. Что за ними? Боже, как много! Личная жизнь. У меня её действительно нет, как и у тебя. - При чем тут я? Чем я могу возместить её у тебя отсутствие? - Мальчишка! Личная жизнь – это то, что следует после вздохов, головокружений и дрожания рук, после трепета свиданий и заходящегося в исступлении страсти дыхания. Это – три вырванные розетки, два текущих крана, перегоревшие лампочки на высоте вместе со стремянкой выше моего роста, сорванные дверцы шкафчиков хозяйской мебели, текущий холодильник, давно просится разморозить, квартира, вроде бы всего неделя как все съехались, а вид такой, словно здесь бизоны прошлись в порыве вожделения брачной поры, наконец, мои мешки с картошкой, он так и не удосужился рассовать их по ящикам – что мне, хрупкой, носимой по земле легким бризом, взвалить их на себя и водрузить на место? – дело привычное, царское… Вот какую «личную жизнь» я бы предложила тебе, если бы твое Величество удостоило меня большим вниманием в телефонном разговоре. Не удивил. Просто отрекся. Могло быть и хорошее, но хорошее с тобой я уже пережила в своих фантазиях до того, как решила позвонить. Сначала придумать и насладиться тем, что могло бы быть, если бы мир был устроен так, каким я его придумываю для себя. А после, восстановив его таким несовершенным, каков он есть на самом деле, вернуться на землю и отречься от него одним единственным звонком.

Не удивил. Ты из этого мира. Ограничусь маячком – «всё равно буду ждать». Это чтобы ни с кем не встречаться.


- Честно говоря, я проговорилась Наташке, что ты осталась одна.
- Зря.
- Я не подумала. Думаешь, она скажет М.? Он, кстати, в отпуске сейчас.
- Тем хуже для него.
- Не хочешь встречаться?
- Не сейчас, когда я одна. Я же не выдержу осады. Некем прикрыться.


- Доця, я так давно не слышала твой голос…
Соня Абрамовна. Вчера я отключила телефон, высветившийся её именем. Кинозал. Фильм про викария и Ангела Хранителя с секирой и большим чемоданом для трупов – ничего не пропустить, а беседа с ней - на полчаса не меньше. Сегодня отрабатываю вчерашнюю свою бестактность.
- Ты одна? Звони моему Валерику.
- Я звонила ему из Х-ва, обещал перезвонить и пропал.
- Зуб болит, щеку разнесло, вторую неделю опухший ходит. Звони!
- Привет передавайте.
- В оборот его бери, сколько ему в девках ходить.
- А дальше что?
- Что-что. Переезжай к нему и живи. Мамка – за, дети есть, чего еще надо. Родишь ещё.
- Рожать, чтоб ни о чем не задумываться, больше не хочу, трижды пробовала, все равно вопросы возвращаются. Попробую без этого экстрима на них ответить.
- Родить тебе надо.
- Надо будет – рожу, завязочки не пришивала…

«Ира, привет, с праздником!»
Определенно телефон решил сбить меня с целомудренной дорожки. Масянь. Пообщался с не пришедшим играть в теннис другом или так, повинуясь неведомым порывам?
«Взаимно! А празднуем что и где?»
Вроде как напрашиваюсь в компанию. Он в мои отшельнические планы тоже не входит. Одна. Я должна остаться на эти дни одна. Во имя собственной чистоты. Прежние грехи Казаниным отпущены, новых пока наживать не хочется. С кем попало – не хочется. Ну и что же ты мне ответил, малыш?
«Празднуем день независимости Украины! Моя Аня против нашего общения. Я пропадаю».
Я праздную день независимости от всех вас. Поэтому великодушна и мудра. Аня? Молодец, девочка, вовремя спохватилась, гнать таких подружек в шею, иначе не видать тебе твоего суженого. Впрочем, ты все равно опоздала, я тебя переиграла…
«Пропадаешь? Куда? Или зачем? Нашего общения – это кого с кем? Тебя с ней или тебя со мной?»
Ты же видишь, я давно уже дружу не с тобой, а с твоей семьей – мамой, папой, сестрой. Сиана здесь не по твою душу. Я здесь для всех вас, а не из-за тебя. Пусть она в этом со мной потягается…
«Ладно, можешь не отвечать. Просто помни, таких, как твоя Анечка, миллионы, таких, как я, намного меньше. Но жить тебе с Аней, а не со мной. Живи и знай, что я всегда рядом. Пока».
«Спасибо, Ира».
Зрительный зал разразился аплодисментами – мальчик вырос и возмужал, он принимает правила игры, царствующие на этой планете. Принимает и понимает, наконец, что это всего лишь игра.
«Сиана ;)», - поправляю его и исчезаю навсегда.

Попробуйте нас разлучить. Мы существа другого мира и порядка.

День прожит.
Я не ждала тебя.
Потому что писала. Писала о тебе, поэтому была с тобой. С тобой не таким, каким ты хочешь казаться и быть, а таким, какой ты есть на самом деле.

Но ты ещё слишком далек от понимания этого и от встречи с самим собой. У тебя ещё очень много иллюзий насчет своего будущего. Оно, несомненно, у тебя будет. И встречи будут, и влюбленности, и «личная жизнь», таковая, какую ты сам себе придумаешь, будет тоже. Будет всё.
А вспоминаться будет другое.
Несуществовавшее прошлое.
Всё то, что я сейчас придумываю.
И когда-нибудь ты обязательно влюбишься в мою к тебе любовь. Так бывает. Бывают любимые зеркала. Те, в которых мы себе особенно нравимся…





25 августа.

Реву, реву в голос. Одна, никто не слышит, можно прореветься до самых сокровенных своих гнойников. Ну почему, почему весь этот мир построен на предательстве? Я предаю, меня предают. Я безжалостна, ко мне беспощадны. Мир, сотворенный и брошенный на произвол выживать, и мы, возрождающиеся поодиночке только ценой потери друг друга.
Не могу писать. Больно. За что они со мной так? Я не сделала плохо никому, я всё ношу в себе и умираю, умираю, умираю. Мне сыплют на голову могильную землю, не дождавшись, когда испущу последний вздох. Скорей, скорей. Дави её, дави…
Опять не моя жизнь? Опять не моя тропа? Я опять ищу того, от чего с таким трудом ухожу, раня близких. Я предаю их во имя себя. Они, те, предающие меня, делают то же самое – предают меня ради самих себя. Какая безнадежная цепь предательств. Где любовь? Где слияние душ? Где полет ввысь в едином порыве? Или только любовь к Богу имеет право на такое экстатическое самозабвение? Безответному, равнодушному, плюющему на нас Богу? Чем меньше Его участия, тем трепетнее к Нему мы взываем и тем великодушнее прощаем Его к нам безразличие. Его пути неисповедимы, - простили наперед. В своих несчастиях мы виноваты сами, ибо допустили к себе  грех. Хорошая отмазка для небесной канцелярии – если тебе плохо живется, болит и мучает, несчастия сыплются на твою голову – покопайся в себе, в своей греховности. Бог не посылал тебе кару. Ты и только ты сам привлек к себе возмездие. И что, если мать бросает детей  на произвол, то дети сами в этом повинны? Их грехи привлекли равнодушие матери к судьбе собственных детей? Где, в каком месте, на какой границе, разделяющей эти два мира – небесный и земной -  законы, оправдывающие безучастие Неба, превращаются в своё отрицание, клеймящее нашу бессердечность?

Я хочу спать. Писать буду потом. Хватит и того, что плюнула в небо.


Сон прервала смска Миннезингера, судя по всему, Натали доложила ему по большому секрету о моём затворничестве. Отписала, что сплю крепким сном в счет ночных бдений. Больше не тревожил. Но придется встретиться. Я не хочу обижать его, хотя так и не нашла в себе места для хотя бы признательности ему за внимание и любовь. Почему? Мне должно было бы быть очень жаль его, я ведь в таком же болоте безответности, как и он. Я знаю, что он чувствует, знаю, как, должно быть, страдает. Но остаюсь безучастна. Почему?
Сравниваю, придумываю отличия. Мне так легко убедить себя в том, что меня любит тот, кого люблю я, ведь, попирая собственную гордость, я легко пускаюсь в плавание за золотым руном надежды и нахожу подтверждение этой любви в блеске глаз, в плохо скрываемой радости, даже в отрицании им моего права быть рядом. Не пришло наше время. Не подул попутный ветер. Но я живу в его сердце, я вижу это. И, чтобы скрасить ожидание, я тку паруса своих песен о нём.
 А Миннезингер? Что он делает во имя своей ко мне любви? Как пытается наполнить пустоту ожидания? Не знаю. Песен не слышу, похоже, вся поэтическая суть его, увиденная мной при первой встрече и одарившая его этим именем, которым я его нарекла, этим же именем и исчерпалась. Я не вдохновила его на написание новых песен. Бездарное творение, увенчавшее расписку о принятии от меня денег на починку катера, растянутое впоследствии в так и не спетую мне песню. И всё!
Мне не жаль его. Пиво с утра, едкий сарказм в сторону близких друзей, бескрылость и бездействие – лодка так и осталась нечиненой. Что, какой порыв его души я должна чтить и поощрять? Он жалок. Любовь ко мне не дала ему ничего такого, что сделало бы его жизнь иной. Он не взлетел. Он смирился, как смирился уже давно, жить так, как жил до встречи со мной.
Потому-то я его собой и не балую.
Он не удивил меня.
А я очень люблю удивляться.
Люблю людей, которые способны вызывать удивление.
Помнишь нашу первую встречу? Мы в твоей машине вдвоем, смеясь и дразня воображение друг друга, пытаемся сдержать свой чувственный беспредел. Помнишь, я оттолкнула твою руку, дерзко рвущуюся в моё межколенье, где всё уже вспыхнуло и растеклось жаром желания, и, цепляясь за остатки целомудрия, хохоча, выдавила из себя: «Может, и случится это, но лишь после того, как ты удивишь меня. Удиви меня!» - обрекла себя на вечные скитания по твоим волнам. И удивляла, удивляла, удивляла сама. И тебя, и себя… Но почему-то тебе я это прощаю, а ему нет. Где кроется секрет разгадки этого таинства – распределения наших предпочтений? Уж точно не в здравом смысле…

Вспоминала это, но вспомнилось другое. То, что на самом деле остановило меня тогда. Память обманчиво вплела мои родившиеся гораздо позже чувства и желания в ту встречу. «Удиви меня!» - это был вызов, произнесенный оставшимся холодным рассудком. Я не захотела тебя тогда и оттолкнула именно поэтому. Ты не вызвал во мне ничего, кроме чувства досады: «Не моё, - мелькнуло в голове.  – зачем мне эта спешка, у меня что, на лбу написано - входи кто попало?» - подумала я, но дала тебе шанс: удиви, понравься мне, попробуй, может, чем-нибудь и зацепишь. «Удиви меня!».
Да, я здорово исказила события тех дней, пытаясь всё переиначить в прозе. Очень захотела понравиться ему тогда, когда он неожиданно исчез с моего горизонта. Пыл, одержимость первых дней, задор, с каким он бросился отбивать меня у своего друга, внушили мне излишнюю уверенность в том, что я, наконец, встретила человека, который меня добьётся, дождется и выведет из заточения - за пределы обыденности. Я так была заворожена его напором, что его внезапное исчезновение сразило меня в одно мгновение. То, что не давалось ему в течение двух месяцев, само впрыгнуло в рот без всякого уже к тому его стремления. Я начала спасать его ко мне влечение, когда оно в нём иссякло. И чем холоднее он становился, тем одержимее становилась я.
Кажется, я начинаю препарировать прошлое. Если это началось, переосмысление пережитого и перемена акцентов положат конец моим возвышенным чувствам к  нему. Расчленение воспоминаний, сшелушивание с них романтического бреда и вытаскивание на поверхность утробной дряни камня на камне не оставят от моей любви.
Тормознусь…

Миннезингер настойчив. Предлагает остограммиться где-нибудь неподалеку от моей берлоги. Жаль тратить время на возлияния именно сейчас, когда только начала входить в мало-мальски рабочее состояние. Отмалчиваюсь. Могу же я, в конце концов, до сих пор быть во власти Морфея?!

Вчерашний уход Масяня под дудочку крысолова Ани. Обижаться? Скорее чувство досады. Женщины редко питают ко мне чувство нежной признательности за то, что их мужьям или возлюбленным интересно в моей компании. Умные мужчины как-то умеют противостоять женскому стремлению устранить всех возможных соперниц. Умные женщины, как правило, соперницу во мне исключают, стараясь не акцентироваться на спонтанных влечениях своих спутников и рассчитывая на некую свойственную всем нам, умным женщинам, порядочность не свинячить там, где тебя чтут. Это про нас, про необделенных. Похоже, мой маленький дурачок попал в подкаблучники к маленькой дурочке – одна «Маншук Мамедовна» уже отгастролировала на страницах моей «прозы», появилась другая. Ну что ж, упокоим свою досаду и обиду в братской могиле добрых намерений и напишем надгробное «Прощай». А чтобы развеять ореол великодушного ангела, каким я внедрилась в мозги этого мальчика  своим бескорыстием, позволю себе хотя бы тут, на этих страницах, разразиться циничной бранью в его адрес: мужчина всегда мыслит теми мозгами, в которые воткнут его эрегированный пенис.
Так что, мальчики, выбирайте, кого трахать – это ваш мозговой авангард.

 - Ну что, полегчало, мать?
- Ну, так, попустило немного.
- Гони их всех к такой-то матери, разобрали по кусочкам, да ещё каждый из кусочков и обгадили. Соберись. Не разменивайся на дураков.
- Я почему-то только в дураков и влюбляюсь.
- Спасаешь?
- Вроде того…

Позвонила Танюшка. Попробую улизнуть из-под носа алчущего напиться в моей компании Алигьери. Я осчастливлю его, но позже, когда обтуплю свой разгневанный язык о прибрежные скалы.
Не хочу никого сжирать живьём, а сейчас всем бредущим мне навстречу грозит быть съеденными без права на прощальный звонок близким.

Миннезингеру позвонила, ожидая Танюшкино такси – извини, поздно обнаружила смс, уже договорились с подружкой в кино, можем встретиться позже и прочее враньё. Он всё понял и подыграл мне – да что уж сейчас, отдыхай, расслабляйся, не переживай. Брехня, брехня, брехня. У нас с ним ничего уже не будет. У меня осталось гадливое чувство после того дня рождения, я до сих пор ощущаю алчные потные прикосновения его рук, языка и меня передергивает от отвращения. Я не могу ничего с собой сделать, я могу отдаваться только по любви, пусть даже внушенной мне на какое-то мгновение, но по любви. Я не шлюха. Я жрица. Я должна верить, что делаю это во имя Её Величества Любви.

Осталось всего два дня. Я очень мало успела написать.


26 августа.
Для кого я проставляю эти даты? Я ведь избавлюсь от них, когда придет время выстраивать все свои сочинения в стройный ряд романтического повествования. Боюсь сбиться? Какому такому пути я следую, что боюсь сбиться? Я живу в трех измерениях сразу – прошлое, настоящее и будущее, - это всё во мне одновременно и независимо от даты за окном. Я не запутаюсь. А даты?.. Я просто не знаю, как называть главы своего романа, вот и всё…

Я не хотела с ним ехать. Он не настаивал, лишь с сожалением произнес:
- Плохо. Я с деньгами большими еду, нехорошо одному.
Не знаю, чем я могу обезопасить такое денежное путешествие, но обещаю подумать.
- Ты сколько мне времени даешь на раздумья? Я не очень-то в нужном расположении духа, но попробую собраться.
- Банк, кое-какие документы дооформить на работе, думаю, часика через два буду готов ехать. Подумай.
Я уже приняла решение. Поеду. Покупка машины – дело все-таки семейное, а мы всё ещё пока одна семья. Да и К*** не видела давно. Последний раз столько слов душевных от него услышала. Всё бальзамом, бальзамом на мельницу моего тщеславия. Конечно же, я знаю, что я необыкновенная женщина, но так приятно отразиться лишний раз в зеркале обожания. Поеду. Решено.
На парковку за машиной. Быстрые, по кругу, звонки всем своим любимым – уезжаю! Масянь, Миннезингер, Танюшка… я вынимаю свой штепсель из розетки их ожиданий от жизни, уезжаю, и их жизни возвращаются в нормальное вялое русло. «Счастливой дороги. Возвращайся быстрей». Куда же я от всех вас денусь!
Уже на второй день раздастся звонок Масяня.
- Ириш, я тут по Выдубичам кружу, никак не могу те озера найти, что мы с тобой видели.
- Серёж, я тебе уже пятый раз говорю, мы были не в Выдубичах, а в Китаево.
- А я-то… А я отсюда пешком дойду до Китаево?
- Это далеко очень. За мостом и дальше по трассе, вряд ли пешая дорога туда есть.
- Жаль… А ты сможешь мне показать ещё раз? Ну, когда приедешь.
- Конечно, с удовольствием. Я буквально дня три назад была там. Приеду, съездим.
- Приезжай быстрее. Как ты там?
- Да всё нормально. Пьем вот тут с батюшкой. В любви друг другу объясняемся. Всё хорошо.
- С батюшкой?!
- А что, он не человек что ли?
- Батюшки пьют?
- И не только… Ладно, пока, идти мне пора, а то хватятся.
- Пока, приезжай быстрее.

Дорога, изученная до мелочей, успокаивает, усыпляет. Я за рулем в надежде, что так перенесу однообразие её легче. Ткнула пальцем кнопку проигрывателя. С середины, из ниоткуда, громкими стенающими интонациями полилась речь чтицы. Диск, не дослушанный в прошлый раз – я раздраженно отключила его, ругнувшись, не могу больше этой галиматье внимать, – в этот раз решила всё-таки осилить до конца. Речь шла о праведниках, о первых растерзанных за веру мучениках. Я привезла этот диск из своего последнего путешествия. «Слово о Сергии Радонежском» и другие рассказы и повести некоего Зайцева. Пафосно, запойно, с нотками умиления в голосе, чтецы пели дифирамбы, выписанные этим «гением». Может, и впрямь гений, мне так не написать вовек – вытошнит. Кому-то – дано. О Сергии… Прослушала ещё в прошлую поездку. Потом второй раз. Запомнилось немногое. Биография несущественна. Хотелось уловить суть, что подвигает человека на такой путь, и чем он себе его оправдывает, и чем оправдывают его другие, те, кто вознес его на пьедестал впоследствии. Пожалуй, я слишком далека от тех, кто возносит, и гораздо ближе к тем, кому поклоняются. Дерзко? Тем не менее. Они – святые наши – не считаясь ни с кем, идут своей дорогой, оправдывая себя велениями сердца. Оставляют близких – Бог о них позаботится – они же ему служить идут, бросают работу – их работа – молиться о душах наших грешных. Живут в ладу с собой и не задумываются о том, нравится ли окружающим их выбор, удобен ли он им, они делают то, к чему лежит их душа. Остальной мир приспосабливается к их отсутствию и даже идет к ним потом на поклон – «наставьте нас на путь истинный, расскажите, как войти с собой в согласие» - и рассказывают, и наставляют, главное, почаще имя Бога всуе употребить – главного своего адвоката – всё ж во имя Его делалось… А как там на самом деле, кто его знает. Бог есть, это несомненно, но что мы о нём знаем – да вообще-то, ничего. Но «во имя» - очень хорошая отмазка. Никто не осмеливается оспаривать – все кары небесной боятся, мало ли какие напасти в конце за это ожидают. На всякий случай надо, как о покойнике – только хорошее…
Импонировало в Сергии его полностью атрофированное тщеславие. Ушел из мира, чтобы славы не стяжать никакой. Ниже средних способности к обучению, но тяга к труду физическому, полное отсутствие интереса к жизни людей с их страстями и, наконец, «женщины не встречались ему на его пути, Бог отвел от искушений» - супер!!! Неискусимый, непорочный, святой! Не был искушаем, мира с пороками его не видел – вырос вдали от цивилизации, от женщин, от жизни вообще. Медведь был его другом. Дитя природы, Маугли подмосковных кущей, брать пример и растаскивать на бревна оставшиеся на Земле заросли, чтобы спасти свои души. Интересно, отсутствие тщеславия – это природный изъян? Недалекость? Блаженный? Автор пишет, что очень тяжко ему давались науки. Читать никак не мог научиться, как ни старался. А после встретил некоего чародея старца лесного и тот напророчил ему, что Писание Cвятое лучше других разуметь будет и, благословив мальца рукоположением, передал ему эту благодать. В пустой сосуд влилось чудо, и он сам стал этим чудом. Видно, старец разглядел в нем эту незасоренную людскими ценностями пустоту. «Глубину» язык не поворачивается произнести – её он обрел с наполнением своего сосуда Cловом Божиим. Блаженную Пустоту…
Это о Сергии. Здесь почти всё приняла без раздражения. Молча, без комментариев, чтобы не дразнить православное благодушие своего мужа, уж очень он нервничает, когда я «умничаю», для него все эти сказки – руководство к действию, для меня лишь почва для размышлений о себе, о своем месте в этом мире. Я верю во что-то сверхъестественное, но моя религиозность внеконфессиональна. Ни одни вериги ни одной из встреченных религий мне не подошли. Я предпочла свободное падение. Свободное падение – это тоже своего рода полет, во всяком случае, иллюзия полета, пока падаешь. А что там внизу? Кто его знает, может, низ – это верх, а верх может оказаться низом, и все, кто возносился на крыльях веры ввысь, окажутся в сточной канаве. Не стяжай, не жди, не будь тщеславен, живи так, чтобы сердце билось в такт пульсациям Вселенной, не бойся раствориться и распасться в пыль космическую в конце земного пути – вот тебе и святость, вот тебе и жизнь вечная…
Но вот рассказы о первых мучениках за веру, на которых я отключила диск в прошлый раз, предоставив себя орущему рок-н-роллу «радио-джем». Сегодня только начало пути, я ещё не засыпаю за рулем, можно себя помучить историями из далекого христианского прошлого. Святые Наталия и её муж, имени уже не вспомню, внезапно принявший новую веру палач. Пришел к жене и сказал – я теперь тоже христианин, иду сдаваться властям. Обрадовалась жена, но она-то тайком от всех верила. Вот им и пострадать время пришло. Но страдать решили любопытно. Любимый сдается в руки палачей, а жена будет рядом сострадать его мучениям и помогать палачам собственного мужа. Ноги его поднимать и класть на кувалду, чтобы их молотом размозжили, руки его туда же – от боли и скончался, сердешный. А жена ещё более страдала, ей-то дальше жить, дальше муки сострадательные по усопшему терпеть.
Собственно, на этом бреде я и споткнулась в прошлый раз.
- Объясни мне, пожалуйста, в чем смысл всего этого? – в сердцах произнесла я, вновь отключив приемник.
- Они страдали за веру, - растягивая слова, пафосно произнес впечатленный услышанным муж.
- Я понимаю, только где во всем этом Бог?
- Он давал им силы выстоять…
- А Ему это нужно вообще? Такая вера, такое поклонение.
- Ты говоришь как неверующий человек.
- Я говорю просто как человек: на хера Богу нужно, чтобы человек из-за него лоб себе расшибал?
- Ты говоришь, подразумевая главенство тела, а здесь о другом, о сохранении души. Вера, самопожертвование во имя Бога спасают душу.
- Ерунда. Богу не нужны жертвы. Ему вообще наплевать на нас всех. Сотворил мироздание, задал основные законы взаимодействия его составляющих частиц и вышел прочь из лаборатории – выживайте, как хотите. Всё остальное мы себе сами от большого ума напридумывали. И душу спасает не это, не распятие…
Моё «наплевать» в адрес Всевышнего Геной воспринято как невероятное богохульство. Он меняется в лице:
- Тебя послушать, вообще ничего святого! Ему на все наплевать! Просто ты не веришь, поэтому тебе не дано понять подвижничество этих людей, они примером отказа от всего земного во имя Бога показали величие духа тех, кто уверовал в Него.
- А, по-моему, они просто выбрали самый простой и короткий путь на небо, чтобы на этой земле не мучаться и не ковыряться в её дерьме. Бог дал жизнь, так живи, неси свой крест, не сбрасывай его со своих плеч прежде времени. А так проще всего – жизнь - гавно, пойду пострадаю за веру, три дня помучаюсь, ручки-ножки на кувалду и к святым на небо. Проще всего. А ты - ЖИВИ!!!
Последние слова произнесла с таким остервенением, что самой стало не по себе, и я разревелась. Гена в ужасе отпрянул, но меня уже несло:
- Я живу собачьей жизнью и не знаю, куда от неё деваться, НО ЖИВУ!!! Да мне насрать на свою такую жизнь, я с легкостью в любой момент предоставлю свое тело на растерзание во имя чего угодно, хоть веры вашей, чтобы быстрее всё закончилось. Но я понимаю, что это – самоубийство! И мученичество всех этих героев – такое же самоубийство, прикрытое красивыми словами, - чужими руками, чтоб не замараться… - я перевела дух, - у них всех не хватило сил жить обычной жизнью. Вот и весь их ореол святости. Богу вряд ли это было нужно, когда он задумывал своё Творение…
- Ты говоришь так, - повторил муж, - потому что ты неверующая.
- Я-то верующая, - устало возразила я, вконец сморенная собственным взрывом, - а вот верующий ли ты, говоря мне это? Ты просто слепо следуешь инструкциям, написанным людьми, и вместо того, чтобы хотя бы попытаться прислушаться к тому, что я говорю, и разобраться во всем самому, принимаешь всё на веру и клеймишь меня, давишь и судишь, судишь, судишь. Кто дал тебе такое право? Твой Бог? Или твои представления о Нем? Я живу, пытаюсь понять и никого не сужу. В ком из нас Бог?...

Хорошая прелюдия к встрече с батюшкой. Я поняла, что перебрала. Гена никогда не примет ничего из того, что я говорю. Тем более, о Боге. Здесь я для него безнадежно потерянный экземпляр. Но, начитавшись всей той литературы, что я привожу себе и ему из своих путешествий по святым местам, считает, что спасает меня своей верой: «Неверующая жена да спасется своим верующим мужем», - кажется, так они пишут, а он внимает. Пусть думает о себе так, хорошо думает. Спаситель мой… Сжирающий меня заживо…
- Что спасать-то? – это мы уже в пьяном бреду с батюшкой, - спасешься… от чего и зачем? От греха? - От жизни! Такая жизнь – уже смерть, уже отказ от жизни. Бог – жизнь, любовь, радость. А мы? Переврали всё на свете, живем, мучаемся, страдаем, отказываемся от любви, от радостей, что она приносит, жить отказываемся – всё для тебя, Господи!!! А ему начхать на наши жертвы, давно на нашу безмозглость рукой махнул. – Хотите ковыряться как черви в земле – ковыряйтесь, Я вас для другого в мир ввел, для радости. Нет рая, ад в душе есть от жизни собачьей такой, и этот же ад ты и там встретишь, куда уйдешь, потому что сам же себя на него и обрек здесь. А смиришься – похоронишь себя заживо – и подавно ничего за порогом жизни не жди – рассыплешься в пыль звездную. Ты же отрекся от самости своей, от всего, что делает человека человеком, стер границы души, но это и есть рай – слиться со Светом неземным, раствориться в нем и ничего, слышишь, НИЧЕГО не чувствовать, ничего, что отделяет тебя от небытия. Я сон такой видела. Я знаю, пережила такое в нем, когда с тебя, как шелуха с луковицы, отлетает вся твоя обособленность от Неба, быстро-быстро, чтоб ни о чем не успеть пожалеть, - это неважно и это, и это, всё вниз, всё – земле, ещё чуть-чуть и сольюсь, растворюсь – блаженство… Меня вернули, что-то или кто-то окликнул и вернул вниз, но я помню это – НИЧЕГО НЕ ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЯ!- вот что такое райское блаженство.
Он понимает меня. Он соглашается почувствовать мои слова сердцем. Своим бредом я ворвалась в его голову и тихо спустилась в сердце, взбаламутив кровь при своем падении в него. Мы остаемся одни и до самого утра целуемся так, что весь мир вокруг нас умирает, а мы остаемся живыми. «Что-то начудили мы с тобой вчера», - вспоминает он наутро, хмельно соглашаясь падать в эту пропасть дальше. Столько лет вместе, столько пережить внутри себя и лишь теперь дать чувствам излиться и сделать счастливыми наши тела. Не это ли – истинное спасение? Напившаяся на следующий день и ни о чем не ведающая матушка пьяно «наезжает» на него, он похохатывает и впервые за всё время не выходит из себя в ответ, в душе – мир и гармония, приятие и доброта, внутреннее пришло в согласие с внешним. Мы вписали новую строчку в своё "писание", где спасали собственные души тем, что позволили телам отпустить их в свободное парение. Падения не было! Нет верха, нет низа, нет притяжения – одно парение. Это  - гармония. Делай то, что шепчет тебе сердце, будь в гармонии с миром, с собой. И спаси мир своей собственной гармонией. Звучи в унисон мелодии, доносящейся отовсюду, будь созвучен Творению, и ты будешь его частью, а не досадным прыщиком или глистом…

Всё это было чуть позже. Наша с батюшкой нирвана. Накануне позвонила Аленке Прекрасной.
- Ты узнала то, что я просила? – мой тайный агент, засланный в жизнь обыденную. Речь о разводе.
- Да, Ирусь. Я не могу сейчас говорить, еду в маршрутке, а вещи узнала довольно серьезные. Всё не так просто. Мы думаем себе одно, а на самом деле всё совсем не так. Перезвони мне после девяти, расскажу.
Я извелась, пока дождалась вечера. Что же такое страшное может светить мне при разводе. Совершенно не интересуясь существующим законодательством, я рисовала себе радужные картинки собственного освобождения и жизнь с детками на папины алименты, даже при самых скромных моих подсчетах выходила достаточно привлекательная сумма, намного превышающая моё сегодняшнее содержание. Новость меня оглушила. Первое, чего я лишаюсь при разводе, это права на своих детей. Его отсуждают папе, как единственному добытчику денег. А раз дети у папы, то и на алименты мама может не рассчитывать. Плюс, хороший адвокат, которого папа в состоянии нанять на свои деньги, и вот уже мама на улице с голой жопой… Я была не просто в шоке, я впала в кому. Стою. Пытаюсь собраться с мыслями. Что-то понять.
- Ириш, я когда узнала это, не стала интересоваться дальше, какие документы нужны для развода. Думаю, тебе надо хорошо всё взвесить, прежде чем принимать такое решение.
- Решение я уже приняла… Узнавай дальше… Просто я буду намного осмотрительнее и осторожнее…
Проклятая жизнь!!! Я завыла в небо, посылая к звездам всё своё отчаяние. Созвездия стекали со своих мест на небе и ползли по моим щекам. Закусила кулак, чтобы не выть в голос, все только-только разбрелись по спальням – мы на даче. Звездное небо над головой и совершенное их холодное безразличие к тем трагедиям, что вершатся здесь, на Земле… Этим и успокаиваюсь. В конце концов, за что я держусь? – за его деньги?- я проживу и без них. За детей? – я не перестану быть им матерью. Что меня держит? Каждый день – каторга, мучительные попытки заглушить голоса внутри – ты несчастна, ты несчастна, ты несчастна. Я становлюсь собой лишь наедине с книгой, которую пишу всё время. Я обручена и обвенчана с ней, а не с мужем. Так какого одиночества я боюсь? У меня есть я, есть неумолкающее сердце, заставляющее идти своей дорогой, есть, наконец, те, кому моя жизнь небезразлична. Я сделаю для них всех больше, если не дам раздавить себя ложными представлениями о том, что я им всем должна. Я НЕ ДОЛЖНА НИКОМУ НИЧЕГО. Но у меня есть предназначение свыше, и ему я должна следовать.
Такой я и приехала к батюшке. Такая и потащила его к своим собственным иконам и алтарям. «Казанин, хватит брехать себе и людям. Скажи хотя бы раз правду – ты хочешь любви». И заткнуть ему рот своими губами, языком, не давая возразить, и, пока он не обмяк, не поддался, не растворился во мне, не давать вздохнуть, забирая из него остатки этой лживой жизни. «Что ты делаешь? – едва переводит дух он, - голова кругом» - «Своё Евангелие тебе начитываю», - и опять погрузить его в себя полностью. Проглотить живьем и выплюнуть обновленным и очищенным от нажитого бреда в новую жизнь.
Живи, люби, радуйся и молись за мою грешную душу. Так, на пару, глядишь, и спасемся. Или растворимся. Неведомо это. Никому из земных обитателей неведомо. Так, одни лишь догадки и предположения.

Надо прерваться…
Допишу позже. Основную массу выгрузила.

Дописалась до физического недомогания. Мои плевки в небо вернулись ко мне реальной тошнотой и болями в животе. А может, это просто дремавший многие годы глист проснулся, услышав своё имя, и изгоняется очищающимся от страхов телом?
Блин, как же мне нехорошо…

Переписка с новообретенной в итальянской поездке подружкой, тоже занимающейся бумагомарательством, как и я. Я уже прочла половину присланного ею. На высокоодаренную прозу не тянет, но, похоже, никто никогда ей об этом не говорил. И я пускаюсь во все тяжкие, начиная писать ей письма. Отмалчивалась почти два месяца, слюны ядовитой накопила много. Но ничего обидного ей не говорю – сохрани и помилуй! Человека можно поставить на своё место более изящными манипуляциями. Исподволь, по чуть-чуть, погружаю её в свой внутренний мир, заставляя невольно сравнивать с собой. Она поддается, не видит расставленных ловушек. Она сама должна понять, что её проза не стоит того, чтобы называться творением. Если почувствует разницу – то, что есть в моих словах, бьёт, её слова – гладят, остановится сама. Нет, будет плодить бездарное дальше. Впрочем, кому-то пригодится и кисель. Мишель, по поводу её повести «Мой секс», посланной мною для сравнения, высказался холодно: «Начал читать. Сразу стало скучно – бросил. Не хочется глаза ломать…»
Чеховское «не пишите, если только можете не писать» было бы лучшим сопровождением к большинству создаваемых человечеством творений. Вы не пишите – к одним, а вы, если уж те всё-таки прокакались прозой, -  не читайте. Но и пишут, и читают. И головы большинства – мусорная яма.

Вот, родилась такая, умничаю, сужу, клеймлю. И ни на йоту не сомневаюсь в своей избранности. Трудно вам, люди со мной будет. Был уже один такой умник две тысячи лет назад, всех судить взялся, говорил, что ещё вернется окончательные разборки устраивать – никому мало не покажется. Так вот я, от имени Того же, что и он, тот чудак на кресте, заявляю – вы все превратили всё в мусорную яму. И жизнь ваша дерьмовая - сплошное лицемерие и обман. Но нас, распятых, не проведете. Мы видим вас насквозь и читаем в сердце вашем, потому что сами себе лгать не умеем и вам не дадим. Всех в геену огненную! Всех!!!

Наглоталась таблеток, разразилась бранью в адрес человечества, оставив небо в покое, и живот попустило…

Не хочу больше воспоминаний.
Что-то ничего больше не припоминается из тех дней.
Батюшке, прощаясь, подарила чувственный поцелуй в губы на глазах мужа, матушки и прихожан. До того была встреча – приехала в легком платьице, влетела в распахнутые им ворота и объятия и прижалась всем телом, отдавшись на мгновение вся, каждым своим изгибом и выпуклостью, растеклась своим теплом по его теплу. Кажется, именно в то мгновение я получила индульгенцию на всё последовавшее ночью безумство…

В самом деле, ничего больше не помню…


…плюю в небо и открываю рот, чтобы поймать свой плевок обратно. Если я в чем-то не права, я готова нести наказание за свою неправоту. Я искренна в своих заблуждениях и ни от чего, что за это заслуживаю, открещиваться не собираюсь…

- Какой у тебя злой язык, - Танюшка только что окунулась в только что мною написанное.
- Нет, Танюш, не злой, я же не со злостью пишу. Я же не злая.
- Да, не злая.
- Едкая, может быть, но не злая. Я добрая, потому что умная…- эта вдруг возникшая в голове мысль меня развеселила, - а что, и впрямь, смотри, человек злой, когда он глупый, а умные – они все добрые. Глупость здорово ограничивает в приятии, поэтому делает человека озлобленным.
- Доброта глупой не бывает, - повторила подружка, - а ведь и в самом деле так. Все ограниченные люди – злые. А добрые – все умные.
- Здорово мы с тобой придумали. Теперь как только муж тебе скажет «ты дура», сразу подумаешь – зато добрая, значит, он не прав.
И, занеся ещё одну строчку в своё Писание, мы ушли с ней смотреть салют на площадь.
Ты прав, мой Герой, жизнь прекрасна!

«Сейчас идет фильм в кинотеатрах – «Сколько ты стоишь?» народ ржёт, думает, так не бывает, а у меня такое же кино в жизни, даже диалоги главных героев. Депардье – мой муж, Моника – дофантазировать убойную внешность – я, третий герой – собирательный образ всех моих…ну, понятно кого… Да-а… Будет время, сходи, забавно со стороны посмотреть. Всё-таки жизнь – это комедия, придуманная Богом. Да, там в ящичке твоём – рассказик.:)»
Смска не дошла пока. Похоже, мои друзья все в разъездах или на даче Масяня, может, потому и пришло его прощальное «моя Аня против…», что малыш не хочет делить меня ни с кем? Почему бы не предположить подобное допущение?
Ладно, бойцы, отдыхайте. Ваша возмутительница спокойствия тоже спать пошла…


27 августа.

Заканчивается моя свобода. Сегодня возвращается семья, и пытка бытом продолжится.

В Интернете который день пишут о последней аварии пассажирского самолета. Версии, репортажи с места, наперебой, кто сильнее напишет об этом, - толпа пытающихся перещеголять друг друга в мастерстве рвать душу словом. Но вот список погибших – и всё меркнет перед ним. Перечисление фамилий… Две, три, четыре одинаковые фамилии рядом… они сидели, притянутые ремнями, бросаемые стихией, среди гула и истерических криков, слившихся в вой ужаса из самого страшного кошмара, криков тех, у кого не выдержали нервы, и, прижимаясь друг к другу, не верили, что такое возможно. Семьи, целые семьи… Была семья, жила по соседству, уехали отдохнуть… Соседка заходила поливать цветы… Соседский ребенок никогда больше не прошмыгнет мимо неё и не бросит мимоходом: «Здрас-сьте, тёть Вера». Я словно упала вместе со всеми ними, читая немой вопрос в глазах своих детей, сидящих рядом: «Мамочка, за что?» И, прижимая к себе их головки, шепчу, шепчу, шепчу: «Тихо… тихо… милые… не бойтесь… всё будет хорошо…» и мельком в иллюминатор – когда же это всё закончится, когда же… «тихо, милые…»
Замолчите, Бога ради! Хватит этого трёпа. Вы упадите вместе с ними в этом самолете, и вам ни о чём не захочется больше говорить…


Было распятие. Бродячего философа распяли за то, что он не признавал никаких авторитетов над собой, уверенный, что ему Богом дано такое право, судить всех. Говорят, было искушение, был момент, когда он на мгновение дрогнул. Почему? усомнился в том, что он сын Божий? От имени какого места в себе он говорил. Откуда черпалась его убежденность в своей правоте? Из головы? Из сердца? Было ещё что-то? Потом его распяли. Воскресение… Какое именно было воскресение? И когда? Спустя многие годы, когда оно понадобилось, чтобы рассказ о бродячем философе приобрёл силу бессмертной легенды? Или было какое-то невероятное нарушение законов природы, поднявшее мертвое искалеченное тело и заставившее его ступать по земле, возноситься на небо… Как фантастично, как нереально, какая грубая придумка. Человек (или Бог?), умерший на кресте и исчезнувший из могилы, говорят, своим физическим телом прошел сквозь камень, прикрывавшим вход в пещеру… Слишком много чудесного… Чудо - другое, то, что породило необходимость придумывать эти невозможные чудеса для привлечения тех, легковерных, кому невозможно постичь истинное чудо того, что он принёс в мир – это СЛОВО. Мудрая, тонкая, глубокая философия, объясняющая мироздание – внутренний мир человека. И воскресение его физического тела совершенно меркнет, и абсолютно не нужно для тех, кто понимает, о чем он говорит. Вот где бессмертие, вот где воскресение, вот где чудо. В Слове его, в открытии тайны существования души. Остальное же… Ученики поняли его, проникнув в суть благодати его слов ещё при его жизни, и сделали всё, чтобы родилась легенда о воскрешении. Чтобы эти слова звучали, чтобы они дошли и до тех, кто слышит только тогда, когда перед его глазами происходит что-то чудесное. Чудо, дающее надежду. Сказка. Сладкая сказка на ночь в беспросветной безрадостности жизни. «Царствие Божие внутри вас» - вот чудо, принесённое им в жизнь людей…

Ныряю в свою восьмую тетрадь. Очень медленно движется работа по переписыванию. Мне надо ещё дальше отдалиться от жизни, чтобы всё успеть. Жизнь отвлекает. Слишком далеко уводит от описываемых дней. Мне надо провалиться в свое прошлое и вытащить его на эти страницы…



Мысль о том, что ещё какие-то несколько часов и моё уединение будет прервано голосами детей, объятиями мужа, суетой встречи и т.д. и т.п., приводит к унынию. Уже заранее начинаю хандрить и нервничать. Хочется сбежать, забиться куда-нибудь, запереться в темном зале кинотеатра, раствориться в каком-нибудь шумном баре среди чужого праздника. Чтобы никто не трогал и не увлекал меня в свои игры.
Я всё время думаю о Нём. То с волнением, то спокойно и уверенно с надеждой, простёртой в будущее, но всё время только о Нём. Поразительно, я пишу о Нём, и компьютер начинает «глючить». Курсор перескакивает, спонтанно выбирая места, куда вклиниться куском оборванной фразы. Сбивает текст на бок. Я едва успеваю исправлять ошибки, уже совершенно отвлекшись от текста…

Она что-то такое сказала вчера, когда я дала прочесть ей кусочек из написанного:
- Вот и скажи после этого, что ты не подключена к чему-то там, - легкий кивок вверх, - к тебе приходит озарение.
- Ничего оттуда, девочка моя, всё изнутри. Абсолютно всё.
- Нет, ну ты же что-то такое принимаешь в себя, эти токи энергии…
- Во мне одна единственная энергия – влечение.
- Сублимация. Поднятие энергии из нижней чакры вверх – к сердечной, к голове.
- Мне кажется, всё намного проще. Мы все насажены на эту энергию, как ты говоришь, как на кол. Она начинается в бесконечности и конец её там же, а мы – бусины. И сами выбираем, каким местом её, эту энергию ощущать. Что более развито и чувствительно, тем местом и живем, то, в результате, и получаем. Включил гениталии – пустился во все тяжкие в сексе, сердце – погряз в переживаниях, голову – творишь. А энергия при этом присутствует во всех твоих местах одновременно и сразу. И это энергия влечения. Притяжения частиц. Как во всей Вселенной. Все законы – порождение одного единственного закона притяжения. И в царстве минералов, и в царстве высокоорганизованной материи, и в мире, где только дух - тоже, судя по всему. Один закон на всех. Энергия пронизывает меня, я открыта для того, чтобы чувствовать её всеми своими частицами и органами, она включает что-то внутри меня и начинается брожение того, что там всегда было. Ничего извне, подружка, всё нахожу внутри себя. Гребу лопатой завалы, накопленные жизненным опытом, и ничего больше…

Пришла смска от старшенького. Укатил в Москву к друзьям и, главное, к любимой. Сегодня вечером обещал папе вернуться. Даже ездила с ним на вокзал за билетом обратно. Я совершенно не подумала заглянуть в этот билет. Вообще, узнать, а есть ли он. Излишняя доверчивость? Он в последнее время столько раз обманывал. Я объясняла это страхом перед гневом отца. Скрывая от отца правду, он пытался избегать кары за свои проступки. Провал сессии. Потом неудачное поступление в другой вуз, после опоздание со сдачей документов в третий. Мы всегда узнавали об этом слишком поздно. Он признавался мне, я как-то пыталась сгладить его вину в глазах Гены. И вот сейчас это бегство. Может, ему не нужно всё это? Эти расставленные приоритеты? Эти принятые догмы? Может, он тихой ложью старается уйти от большой лжи – жить не своей жизнью? И, не решаясь на громкий бунт, просто сбегает от нас, думая, что мы не способны понять его?
Я ведь тоже живу с тайной мыслью о побеге.
Когда-нибудь мы все разбежимся, потому что врозь нам будет лучше, чем вместе…


29 августа.

Я поспешила с выводами насчет сына, он вернулся из Москвы наутро – немного грустный и потерянный. Никто из нас не может сам спрыгнуть с этой иглы, все слишком сильно привязаны к папиному карману.
Не хочу об этом…

Вчера спасала от депрессии и отчаянных попыток разом со всем покончить ашрамом Танюшку, сегодня сама в таком состоянии, что хоть вешайся. Что за природа человеческая такая – в бездействии пожирать себя самого.
Сходили на фильм вечером – «День без мексиканца». Фантастическое предположение, что было бы, если вдруг исчезли те, кто нас раздражает и якобы мешает жить в согласии с собой. Там речь шла о мексиканцах в штате Калифорния, но воображение легко дорисовывало картинку, распространяя происходящее на нашу бытность. Вышли из кинозала просветленные и, кажется, что-то понявшие. Дело не в тех, кто рядом, и кто, как нам кажется, мешают нам жить так, как мы того заслуживаем. Дело в несовершенстве нашем, в неспособности жить в согласии с собой в любых обстоятельствах. Никто никому не мешает, мы сами выстраиваем внутри себя ограничители, мешающие нам чувствовать себя счастливыми. «Это не несчастье, что они у нас есть, - говорю Танюхе, затягиваясь сигаретой, да, опять начали покуривать, и моё тайное желание растворилось в чаду сигаретного дыма, - несчастье – это мы сами. Их исчезновение не облегчило бы нам жизнь, а лишь усложнило бы её необходимостью выживать».
Вчера было так, а сегодня проснуться в остервенелом нежелании открывать глаза. Какие-то апокалипсические видения ночью, падения в пропасть, потери. Боком ощущаю близость мужа, полуоткрываю глаза – да, выгулял собаку, лег досыпать, Зажмуриваюсь что есть силы – не видеть, не чувствовать, не ощущать его, не осязать, чтобы не ненавидеть. Что мне делать с этим переполняющим меня чувством? Куда деваться от него? Я не могу вызвать в себе ни благодарности, ни признательности, не говоря уже о каких-то более интимных чувствах. Я могу его только терпеть. «Зачем вы мучаете друг друга», - недоумевал батюшка, внимая моим отчаянным «я не могу больше!» Но уйти, бросив на произвол детей? Что он может без меня? Какую такую заботу о них проявить? Всё разрушается, как только я переступаю за порог своего дома. Он не знает собственных детей. Он, такой мудрый и такой чувствующий, когда я рядом, превращается в злобного тирана, отпугивающего их властностью и нечуткостью, когда я исчезаю. У нас хорошо получается вместе. Я смягчаю его грубое вмешательство в их внутренний мир и направляю его силу в те места их души, где эта сила действительно необходима. Это единственная работа, которую мы выполняем слаженно, - ведем детей в жизнь. Остальное… Я не понимаю, почему я должна оставаться с ним после того, как они вырастут. Потому, что к тому времени мне уже будет некуда деться? Я буду слишком стара, чтобы варьировать свою жизнь? Я хочу уже сегодня всё расставить на свои места. Хочу, чтобы уже сегодня он знал, что никаких шансов жить со мной после того, как разлетятся дети из нашего гнезда, у него нет. Он не заслуживает этого шанса. Он, может, и был неплохим отцом, но хорошим мужем для меня так и не стал, так и не смог поступиться ни пядью своего «я». В своих чувствах ко мне он корыстен и расчетлив. Слишком трясется над своими сундуками с сокровищами в своей келье. Слишком боится расточаться предо мной, боится остаться ни с чем. Я не о деньгах – они лишь внешнее проявление присущей ему жадности. Жить с человеком, который выпячивает свою щедрость и бескорыстие перед другими, а своих додавливает стяжательством – не хочу. Пусть ступает с миром. Пусть подавится своими деньгами и своей щедростью на добро, развеиваемое по ветру, пусть пресыщается своей святостью и чистотой помыслов, пусть захлебнется собственным величием. Моего голоса в том хоре, воздающем ему осанну, не будет. Я знаю, что он такое же ничто, как и все мы. Только вообразившее себя светилом, вокруг которого должны вращаться по орбитам безымянные планетки. Я погашу это светило на своем небосклоне, соглашусь брести в темноте и без ориентиров, соглашусь шмякнуться о другую такую же взбунтовавшуюся планетку, развеяться в пыль от удара с реальностью, умереть, погаснуть, перестать жить и чувствовать и вновь воскреснуть в совершенно  иной реальности, совершенно для другой жизни. Всё свести к нулю, всё отринуть и от всего отречься, и в кромешной темноте начать создавать новое Творение, новый Свет и новую Землю, взяв из исчезнувшего прошлого только выстраданные мною законы мироздания – свою жизнь, своё евангелие, выверяя им каждый шаг, каждый нюанс своего нового творения. Сколько лет было Богу, когда он решил заняться сотворением мира? Так какая разница, когда этим займусь я? В Своей Вселенной – я бессмертна…
- Интересная переписка неожиданно завязалась с девочкой, с которой познакомились в Италии.
- Это та, которая тоже пишет?
- Да, в письмах она более искренна, чем в прозе. Я осторожно простреливаю её территорию, пытаюсь найти уязвимые места, чтобы взять за живое.
- Хочешь обидеть?
- Нет, хочу подвести к мысли, что ей надо воздержаться от того, чтобы писать. То, что она пишет, слишком пресно и скучно. Но сказать открыто об этом – нажить себе врага, надо, чтобы она сама это увидела. Хотя это, конечно, не моё дело. Если человеку необходимо высказаться, он имеет право это делать. Но далеко не всё, что мы можем из себя выдавить, стоит того, чтобы назваться гениальным творением. А негениальное – это мусор.
- И как ты собираешься ей внушить это?
- Никак. Собой. Провокацией. Я откровенно выворачиваю перед ней свои внутренности, она принимает. Идет на ответную открытость. Сравнивает свое и моё. Дальше уже насколько ты можешь быть искренним сам с собой. Я ни слова не скажу об этом. Но и хвалить то, что мне не нравится, не буду. Не умею врать. Никому.
Что-то похожее я испытывала, читая прозу Светланы. Некоторую неловкость, что не могу искренне сказать, что при всем том, что сюжет захватывает, держит в напряжении, герои блеклы и невыразительны. Всё какое-то ненастоящее, неживое. Молчала, потому что неспособна была сама написать ни строчки, даже такой. Заговорила об этом, когда из меня самой потоком полилась проза. Я почувствовала то место, которым пишут гении, и пусть то, что рождается из меня, примется единицами, я счастлива, что мне дано было пережить то, что переживают избранные, - истечение лавы из уязвленного места души. Впрочем, каждый человек, переживающий сильное потрясение, способен творить нечто, превосходящее его повседневность, и это по-своему талантливо – для каждого по его дару, кому сколько Богом отмерено. И гения может почуять лишь тот, кто тоже не обделен гением. Постичь глубину другого можно, лишь самому обладая равной глубиной. А гений – это бездонность, бескрайность, бесстрашие шагнуть за горизонт отчаяния, за собственный горизонт. Это непостижимость и недосягаемость собственных пределов. Внутри нас нет иных границ, кроме тех, что мы сами себе устанавливаем. Гений тот, кто, дойдя до края, не останавливается, а переступает и идет дальше, исследуя, открывая, ставя метки и столбы для тех, кто решится идти за ним следом по его дороге. Это Данко, огнём своего пылающего сердца освещающий путь для идущих следом…
- Я много лет подряд занималась тем, что читала, правила подружкину прозу, исправляя незначительные грамматические и стилистические огрешности, и не могла решиться сказать правду, что не берет меня её проза за душу. А она прочла то, что я, наконец, дала ей из своего, и сама вынесла себе приговор.
- Перестала писать?
- Не совсем так. Сказала, что так, с такой силой и надломом, никогда не смогла бы, испугалась бы за себя. Она не пишет уже года два, оправдываясь загруженностью работой, хлопотами по дому. Но, кажется, лукавит. Играет сама с собой в прятки. Она ушла в обыденную жизнь, в работу, чтобы лишить себя возможности самовыражаться как-то иначе. Теперь ей не из чего черпать вдохновение. Пишущий, если он хочет создать нечто стоящее, должен черпать это из собственного опыта, из собственного сердца, докапываться до этого, выворачиваясь наизнанку. Мы все немного свихнувшиеся от этого путешествия в недра собственного я. А это «я» наполняется и взбалтывается событиями твоей же жизни. Если бежишь от неё, прячешься в нетревожащую спокойную реальность, то лишаешься способности глубоко чувствовать, а то и дара творить.. Она боялась страдать и то, что выходило из-под её пера, было блеклым, нельзя передать своим героям то, от чего ты сам закрываешься, что тебе неведомо.

Продираемся сквозь темноту ночного города. Впервые я изменяю своему маршруту. Я чувствую себя достаточно сильной, чтобы исчезнуть надолго. Настолько долго, чтобы это могло означать законченность моего пребывания здесь, с ними. Мне надо уйти от В. в другую реальность, в параллельный мир. Подобно исчезнувшим мексиканцам из фильма, даже не ощутившим своего отсутствия на земле, я прибуду через время написавшая и издавшая свою прозу, почувствовавшая силу в своих крыльях, поднявшая на ноги своих детей и рассчитавшаяся со всеми своими долгами. Для меня это будет всего один миг – я это делаю для своего освобождения. Для них, оставшихся на земле без меня, делавшей им только добро и любившей их, лишенных осязаемости этой любви, наступит бесконечная череда однообразных дней, наполняемых лишь скукой борьбы за выживание.
Они хотели, чтобы я избавила их от своего присутствия, и я, наконец, готова расстаться с ними.
Нет, я не буду топтать в себе огоньки любви и надежды, напротив, я и ухожу для того, чтобы были силы раздуть из них вселенский огонь. Они не сумели убедить меня в том, что любовь – это последнее, за что надо бороться в этой жизни. Я улетаю, чтобы доказать им всем обратное. Любовь – это единственно ценное на этой земле. Единственное, что до сих пор держит всех нас и материю, нас породившую, в целостности и гармонии друг с другом.
Вам плохо оттого, что я рядом? Вам тягостно моё присутствие?
Меня больше нет нигде. Живите. И попробуйте убедите себя, что я единственное зло вашей жизни, тогда, когда в атмосфере вашего неприятия сгорели все флюиды моей доброты и любви к вам…

Утром вскакиваю с постели. Подхожу к окну. Минут десять десятого. Первое, что я вижу – Масянь, торопливо спешащий на работу. Опаздывает. Оборачивается и пристально смотрит в сторону моего подъезда. Я никогда не видела его раньше, сколько ни пыталась уловить момент, когда он идет мимо моих окон. Наверное, теперь я буду искушаема нарушать свои обеты затворничества чаще, чем это было раньше, когда никаких обетов себе не давала.
Я и сейчас не даю обетов. Просто растворяюсь. Возвращаюсь в своё невидимое глазу измерение…


30 августа.

Ночью снился Балацкий. Я подарила ему свою первую напечатанную часть – это наяву. Во сне мы были вдвоем на чьем-то празднике в незнакомой мне компании. То ли свадьба, то ли чьи-то именины, неважно, мы переглядывались через стол, словно нас объединяла какая-то тайна. Но я знала, что никакой тайны нет между нами, есть только отданные ему сгоряча мои листочки, о чем, впрочем, я не жалею до сих пор. Во сне что-то должно было произойти, для чего я должна была сменить наряд, он провожал меня, мы почему-то поцеловались, я ощутила во рту шершавость губ и языка и поежилась – не мой поцелуй. Но виду не подала – мне было очень приятно, что мы вместе. О чем-то говорим, настолько малозначительном, что я даже не слышу, о чем – просто не включаюсь в беседу. Мы бредем, приходим на вокзал – оказывается, я должна уехать. Я в недоумении. За окном вагона, в котором я уже сижу, ожидая отправления поезда, он показывает мне свою руку с обручальным кольцом и тычет пальцем в коробочку у меня в руках, которую я только что получила от него. Поезд трогается, я распаковываю подарок и вижу нелепое янтарное кольцо, с недоумением смотрю сквозь окно - на него – он кивает и машет мне на прощание. Я понимаю, что мы обручены, но ловлю себя на том, что совсем не этого хотела, когда делилась с ним своей прозой. Я беру в руки кольцо – оно не похоже на кольцо – это оплавленный кусочек янтаря, я  внимательно рассматриваю его и к своему удивлению и успокоению обнаруживаю, что не смогла бы надеть его на свой палец при всем своем желании – отверстие кольца затянуто тонкой пленкой камня, оно словно недосверлено. Я бросаю взгляд в окно – Сашка всё ещё там - и показываю ему его подарок, пожимая плечами: «Я бы с радостью, но ты же сам видишь». Я уже не обращаю внимания на то, что он мне пытается сказать в ответ, я бросаю его, увлекшись кольцом. Мне кажется, что я вполне смогла бы справиться с ним. Сверлить? Зачем? Я смело беру колечко в рот – я просто прокушу насквозь эту тоненькую пластиночку, перекрывающую отверстие. Я сжимаю челюсти – кольцо разлетается в моём рту на мелкие кусочки – я с сожалением – выплевываю его. Я слишком поторопилась возжелать надеть его себе на палец…

Балацкий! Я не знаю, влез ли ты на страницы того, что я тебе тогда подарила, но, судя по всему, спешить ждать чего-то для себя хорошего от этого не надо. Моими откровениями мы лишь обручились с тобой. А вот будет ли что дальше? Скорее всего – кучка мелких осколков на моих зубах. Янтарь… Я не знаю, что символизирует этот камень…

Вчера смотрели фильм «Собачья жара». Ни о чем, шесть сюжетов, почти между собой не связанных. Словно подсмотренное сквозь замочную скважину. «Какой ужас», - Таня. «Это совершенно обыденная жизнь, она страшна, потому что ничем не приукрашена», - я.
Фильм сродни тому, что я пишу. Если идти вслед за собой, шаг за шагом, описывая происходящее с тобой и вокруг тебя, ничего придумывать не надо – действительность ужасна, изящна, художественна и насыщенна. Просто иди и смотри…

Письмо от Инны Г. Наша спонтанно возникшая откровенность друг с другом. Я с ней была откровенна, а вот откровенна ли она с собой. Впрочем, успешный и состоявшийся человек такими вопросами почти не задается. Она хочет встретиться. Из моих писем понимает, что я не очень-то в ладах с мужем, поэтому предлагает встретиться без мужей. Хочет вызвать меня на ещё большую откровенность? Откровенничать с человеком, который в ответ на мои рассуждения о моей собственной жизни берется поучать и что-то подсказывать? Надо ли мне это? Мне не нужны подсказки уверенных в себе людей. Вообще, подсказки мне не нужны. Я нахожу их сама в самых неожиданных местах. Это и снятая наугад с полки книга, раскрытая на первой попавшейся странице, это фильм, вплетающийся сюжетом в мою реальность, люди, с которыми я сталкиваюсь, ведомая одними мне известными тропами. Я не задаю вопросов людям. Я задаю их себе. И когда хочу получить ответ, просто замолкаю и стараюсь вслушаться и всмотреться в окружающий меня мир. В нем есть всё. В том числе и начертанный для меня путь…
Подыгрывая Инне, её гармонии с её мужем, предлагаю встретиться вчетвером. «Мужья нам не помеха», - пишу ей, подразумевая, что всё, что считала нужным, мною ей уже сказано. «Когда же ты поделишься со мной своей прозой? Я только наслышана о ней, но ничего не читала», - недоумевает она, перенося на меня своё собственное желание получить одобрение от друзей. У меня нет потребности в одобрении. Есть потребность в приятии. А приять может лишь тот, кто пережил, кто живет, кто думает, кто страдал и знает, как мало в этом состоянии мы нуждаемся в порицании и научении. Я оберегаю свой внутренний мир от вторжения варваров. Моя проза – это мой внутренний мир.
Я отмолчалась. Ничего не ответила на последнее письмо. Я предупреждала, что с приездом старшего сына буду вынуждена покинуть эфир…


Балацкому по следам сна написала, что видела его в странной роли своего суженого с янтарными кольцами и всем таким… «Всё ли хорошо у А.Н.?» –спросила я его, говоря о нем с ним же в третьем лице. «Всё», - лаконично ответствовал он. Я послала ему смайлик и свою миссию посчитала оконченной.

Не могу дозвониться до матери Масяня. У них осталась гитара на даче, которую Сергей подарил моей дочке без малого год назад. Я оставила её в свой позапрошлый приезд к ним, - это зонтик, повод вернуться. В эти выходные муж отправляется в Х-в оформлять машину на Вадика П., соблазнял меня, но тщетно, я уже отъездилась, составлять праздную компанию не хочется. У меня по горло своих незавершенных дел.
Копаюсь в себе. Сожалею об очередном разрыве с В., но пытаюсь повернуть вспять раскрученное колесо. Мне хотя бы успокоиться, хотя бы дать утихнуть взбаламученным страстям в своем сердце, если уходить, если что-то менять, то не в горячке, не с сорванными кранами с кипящей водой. Холодная голова и замершее сердце – вот мои спутники во время окончательного выбора. Я должна четко отдавать себе отчет в том, что со мной происходит, и чего я хочу от жизни. Мне есть пока чем занять свой праздный ум. Гора неперепечатанного материала, море непереосмысленного. Мне хватит себя самой на всю оставшуюся жизнь. А счастлива ли я буду при этом?.. Кто сказал, что, спускаясь в этот мир, я шла за счастьем? Кто ответит мне на вопрос, было ли оно мне загадано вообще? Кто, кроме меня самой, сделает окончательный выбор между собственным счастьем и счастьем других?
Счастливый человек озаряет собой жизнь тех, кто рядом. Кто так решил? Нельзя быть счастливым за счет чьего-то несчастья. Не знаю. Я думаю. Я помню и люблю по-прежнему слишком сильно Того, кто заставляет меня мучаться этими вопросами. И я ничегошеньки не знаю про Него. Знаю только, что моя смска, отправленная в праздники, так и не дошла до Него. Где Он? Что с Ним? Спрятался? Попал в беду? Мне должно было бы быть безразлично моё неведение, как хранит «безразличие» и безмолвие Он ко мне. А я, внявшая стольким обидам, продолжаю думать о Нем, переживать за Него…

Переживать не стоило. Один звонок маме Сергея, и всё встало на свои места. Они были на крестинах у своего друга в дальних краях. Выдуваем шарик и протыкаем его иголочкой. Прочь обиды и недомолвки. Ни на кого не хочу обижаться. Все вокруг хорошие, а я Дед Мороз с мешком подарков для самых маленьких. Валентина встретила радостно-недоуменным «почему к нам на Спас не приехала меду не привезла, я тебя ждала». Обрушилась на неё жалобами на сына – праздник мне испортил. Ничего себе, возмутилась она, это с каких пор он подкаблучником стал. Видите, вы всё больше интересного про своего сына от меня узнаете. Маленькая гадость в ответ на его большую подлость, и уже легче на душе становится. Отомстила, вашу мать… Кушайте…
Встретимся в эти выходные. Думаю, встретимся. «С белой ручки не стряхнешь и за пояс не заткнешь», - не про Царевну Лебедь, про меня. Вы по своим правилам играйте, а у меня всегда джокер в рукаве припрятан. Так, на всякий случай.

Поразительно преступная поспешность.
Я поспешила поставить клеймо бесталанности на произведениях Инны, не удосужившись прочесть всё, что она мне прислала.
Сейчас, прочтя её «Мастера», читая рассказы, именно этим я сейчас занята, я испытываю чувство стыда. Гениально? – пожалуй, это слишком громкое слово для её творений, но на созвучность тому, что есть в душе, её мысли претендуют. Она глубока, задумчива и очень добра в своих творениях. Она талантливо добра. Да, именно так. Талантливо добра. О гениальности? Гений – это прозрение, это пробивание туч лучом света. А она умиротворенный воин, почивающий после битвы, в которой она уже победила.

Комп глючит, не хочет работать. Остальное – завтра…
Всё-таки хочется впечатать сюда её рассказ. Это почти всё обо мне.

                *        *        *


И.Г. (Ксения Гончарова)

Как умеют любить только ели…

«Я – ель», - писала я в детстве..Это оказалось очень близко…(7 сентября 2006 г.)…но не её. Это её дочка, Ксения. Я второй раз воздаю хвалу не тем, кто воистину заслуживает этого. Надо быть внимательнее при раздаче пирожков за гениальность. Не обидеть настоящих гениев ошибкой авторства…




2 сентября.

Учебный год начался.
Опять тетрадки, оценки, уроки. Внушать себе, что я должна жить этим. И не находить внутри отклика на этот самогипноз.

После последней записи не садилась за ноутбук. Иннины рассказы, которыми я слегка протравила себя той ночью, выбили из состояния творческого воодушевления. Загрустила. Не депрессия, а какая-то невеселая задумчивость. Мы разные по рождению, то, что она знала с юных лет, пришло ко мне намного позже – через жизнь. Она вышла замуж в семнадцать лет, я в двадцать один решилась расстаться с девственностью и то только потому, что очень сильно полюбила. У меня были эти несколько лет целомудрия, научившие держать свои чувства в узде, не идти на поводу у желания, не быть рабой вожделения там, где в своих чувствах я не уверена. Выверенность своих поступков, пожалуй, так. Мне не хотелось случайных привязок. Я умела сдерживать себя. Поэтому у меня такой короткий список тех, с кем я была близка, но очень длинный тех, кого любила. Сегодня я ближе к той философии, что проповедуют такие женщины как Инна – свободные любить и быть счастливыми. Они не сдерживаются, когда желание ведет их, не усугубляют свою жизнь раскаянием, они живут естественно и органично, легко ладя с собой и окружающими. Я к этому подползла, раздавленная «счастливой» семейной жизнью. Она расставила всё по местам ещё до того, наверное, как первый раз сказала мужчине «да». Её вырастили такой – свободной. Я всю жизнь выдавливаю из себя раба – своё воспитание. Мне хочется легкости, хочется счастья, А раб счастливым быть не может.

Не  пишется. Нет никакого настроения. Я выпала из дилижанса и волочусь по пыльной дороге…

Масянь позвонил дня  два назад. Просто поболтать. Ответила сначала довольно сухо, но вскоре, слыша его радостно-щенячую восторженность, оттаяла. Он слишком незатейлив, чтобы обижаться на него. Не по злобе у него все эти со мной многочисленные размолвки, а по простоте. Слишком он простодушен. Но своё «фи» в адрес его подружки, не удержалась, высказала. В шутку, но зло. Из тех мягко постеленных с дальним прицелом шуток, которые выглядят безобидно, но запоминаются и всплывают в самый неподходящий момент. Очень он меня тогда за живое задел. Не простила. Закусила язык тогда, но запомнила. Чтобы развести. Чтобы не отпустить от себя. Никому он не достанется. Даже если женится. Всё будет пресным казаться.
Общались и на следующий день. Праздный треп смсками, пока они не начали мешать смотреть фильм – мы были с Таней в кино. Безобидно, мило, очень по-доброму. Я уже знала, что еду к его родителям на дачу вечером. Так решила отметить отъезд мужа. Он отправился в Х-в переоформлять машину на Вадика. Тут выяснилось, что вообще-то его, Серегина подружка сейчас здесь, в Киеве, и он названивает мне и нашептывает всякую милую чушь на смс по пути к своей невесте. Порадовалась за своего выкормыша и за себя. Заручилась его обещанием не приезжать с этой девицей на дачу пока я там и поехала с его родительницей и кучей котомок с едой на свежий воздух пить водку.
Мне уже давно надо было напиться до беспамятства. С Валентиной именно это я и сделала. Помню, что много чего рассказала, о чем, может, и не стала бы говорить, кабы не столько выпитой водки. Но начало откровенности было положено ещё на абсолютно трезвую голову, по дороге на дачу, в моей машине. Помню, начали подмерзать, пошли приодеться, но завернули в туалет, потом стояли под звездами, и я очень удивлялась тому, что Большая Медведица на киевском небе совсем не с той стороны, где я привыкла видеть её у себя на даче. Что было дальше… Утром, после бесконечного счастливого сна, я очнулась в незнакомом месте и долго не могла понять, где я и как здесь оказалась. Потом поняла, что столь желанное забытьё, которого я ищу уже столько месяцев, наступило. Я сбросила с себя груз печальный и тщетный, я почти что исповедалась этой женщине в чувствах, переполняющих меня к известному ей человеку. Ей не надо рассказывать, что я люблю хорошего и достойного, как приходится объясняться с другими, она прекрасно его знает, я изливала избыточность своих чувств ей на голову, а она сочувствовала мне своим простым бесхитростным и очень добрым сердцем. Кивала и подливала, кивала и подливала. И я, понимая, что напиваюсь, легко согласилась на её легкую руку. Меня надо было вырубить для моего же счастья. Вот это мы с ней вдвоем и сделали.
День так и провела в приятном головокружении. Никакого раскаяния. У меня не так болит душа теперь. Теперь я могу любить его какое-то время молча. Без боли в левом боку…

Почти каждый день ходим с подружкой в кино, и каждый раз нам говорят с экрана – хватит жить жизнью преданной нелюбимой собаки, живите ради себя самих и будете счастливы…


3 сентября 2006 г.

Подумала, не потеряться бы в годах, поставила дату полностью…

Утро началось с собачьей возни под дверью. «Хозяйка, - отчаянно колотил по железной миске её хвост, - дай свежего воздуха вдохнуть, нет больше моченьки терпеть в этой клетке». Собака, как я тебя понимаю. У меня хоть какое-то преимущество имеется пред тобой, я сама без поводка могу уйти, куда глаза глядят. Вот только никак не уходится, ни причин, ни поводов уходить не находится, веских причин и убедительных поводов. Скука? – займи себя чем-нибудь. Тоска? – найди для своего сердца другую, более благодарную любовь, если без неё никак. Отчаяние? – соберись, оглянись, столько всего вокруг, за что можно зацепиться и жить, жить, жить.
Уходить? Куда?!! От чего и к чему? Что найдешь лучшее, если причина не в ком-то, а в тебе самой? Я неспособна быть счастливой даже в самых благоприятных для себя условиях, так есть ли тогда смысл их менять, ведь всё будет по-прежнему. Я кого угодно допеку своим пессимизмом и занудством и опять получу то же самое, что и имею. Я разбираюсь с собой, вытаскиваю себя из ямы, пытаюсь подтащить себя хотя бы к её краю в надежде, что вытянутая рука, просящая о помощи, будет кем-то замечена, и опять скатываюсь на дно. Орать со дна ямы «спасите, я умираю» и понимать, что не выкарабкаться самой – это позиция слабого. Но ведь я и была всю жизнь слабой. Не борец, не акула и не амазонка. Не бряцаю оружием и не пытаюсь самоутверждаться. Лежу в уголочке кресла, свернувшись в клубок, и жду, когда хозяин сядет в него и возьмет меня на руки. И тогда вытяну шею в ответ на его ласковое прикосновение и радостно проурчу что-то нежное в ответ. Я женщина, которую надо было любить, а вместо этого не замечали, обижали равнодушием. Женщина, которая могла бы быть очень благодарной за любовь, за очень маленькое участие и внимание. Я благодарное существо, но не знаю, что  делаю здесь, где за добро бьют, а за любовь – презирают. Пытаюсь не озлобиться, не замечать унижения, пытаюсь гасить в себе посылаемые на меня ими искорки ненависти, стараюсь оставаться сама собой даже тогда, когда меня не понимают и предают. И только недоумение – почему так? По каким законам живут все, и, если мы так не совпадаем в видении мира, почему я должна находиться здесь так долго, чтобы от моего тела не осталось ни одной неизломанной, необглоданной и неизгрызанной косточки. У меня никогда не будет могилы, я не поселюсь ни на одном кладбище, к тому времени от меня ничего не останется, бродячие собаки разнесут остатки того, что не доели они все, кого я любила и кому пыталась быть нужной. А кто-то скажет, что она вознеслась, что они это видели. И так родится новая легенда, обрастет домыслами и толкованиями и кому-то поможет выстоять там, где мне пришлось умереть…


Возвращаться к своим тетрадям, перепечатывать, переиначивать с высоты сегодняшнего дня. Сегодня я кажусь себе спокойнее и мудрее и понимаю, что это не так. Да, я успокаиваюсь, но это ближе к отчаянному приятию неизбежной действительности, чем к мудрому умиротворению. Мне просто некуда деваться, внутри нет сил, чтобы бороться за свою душу, все самые страшные грехи – уныние, страх – это мои сегодняшние грехи. Я искала кого-то, цеплялась как за соломинку за тех, кто, как мне казалось, могли бы помочь мне справиться с собственным бессилием. И ничего не получилось. И никогда ничего и не получится. Никто никого спасать не собирается, каждый тонет в одиночку, отталкивая тянущиеся к нему руки. Если бы я чувствовала, что моя помощь нужна, я спаслась бы этим. Но моя помощь нужна не тем, кто может спасти меня. Мы в цепи - один тянет тебя на дно, за другого цепляешься ты, чтобы утянуть за собой. А он, спасаясь от твоих губительных объятий, бежит и цепляется за следующего. И тонем, тонем, тонем, без всякой надежды на взаимность, счастье и спасение.
Таким глупым кажется всё, что написала за эти два года. Перечеркнуть и выбросить навсегда из головы. Я так и сделаю. Потом, после того, как закончу с этим всем. Этими записями я спасалась тогда и спасусь сегодня, когда мне надо вылечиться от ещё одной любви, которая, как и предыдущая, оказалась никому не нужна. Банальная история о женской одержимости и мужской трусости. Всё как у всех, где казалось, что должно случиться что-то волшебное. Ещё одна жизнь отметилась на планете разочарованием – одна маленькая, незаметная на фоне других таких же совершенно типичных миллионов жизней. Но это была моя жизнь, горела моя звездочка, крохотная, маленькая, отмеченная неким ангельским светом доброты. Или всё-таки я сделала кому-то больно, и закон равновесия, который мы называем Богом, моей потерей возместил нанесенный мною чьей-то душе урон?

Надо возвращаться к восьмой тетрадке. То, о чем я писала в ней, кажется сегодня каким-то суетливым мельтешением, лишенным всякого смысла. И тогда, и сегодня я пытаюсь забыться. И тогда, и сейчас меня мучает одно – я не могу представить себе жизнь без Него. Мне очень трудно идти на какие-то шаги к разрыву с мужем. Они невозможны из-за детей, из-за меня самой. Я боюсь остаться одна на продуваемом всеми ветрами перекрестке, где мне самой придется решать, как жить дальше. Я никогда не брала на себя ответственность за себя саму, я всегда подчинялась чьей-то более жесткой воле. Если я любила того, кто подчинял меня себе, то была счастлива, если любовь проходила, становилась глубоко несчастной. Но жить одна я не пыталась. Мои уходы из семьи – это побеги не в одиночество, а попытки найти уединение, чтобы побыть наедине с собой. Но одиночество… Нет, я должна быть нужной кому-то. Мои сегодняшние страдания – это ненужность тому, кого я люблю. Или нужность? Что скрывает его бегство? Мужская трусость? Они так боятся изменить что-то в этом мире и так легко его разрушают, и так легко отказывают себе в любви. Непонятно.
Да, именно так, банальная история о женской одержимости любовью и мужской трусости перед этим чувством.

Посмотрела несколько коротких историй, - выскочила на пару утренних часов в кинотеатр и обратно. Глоток мутного воздуха в раздутые тоской легкие.
Нет, не тоскую. Пытаюсь держаться за поручни своего поезда, что медленно, но  настойчиво тащит мой вагончик со всем моим скарбом в светлое завтра. Крутятся колесики, крутятся. Посвистываю, подбадриваю машиниста. Давай, дружок, бросай всё в топку, мне очень надо туда доехать. И, если для этого я должна писать эти тетради, я буду их писать, как бы тошно мне от них ни было.
А ведь тошно…
А писать все равно буду…



4 сентября 2006 г.
Опять же, с годом, вдруг потеряюсь во времени…

Таня вчера заразила жутким пессимизмом. Всё то же. Неумение быть в предлагаемых тебе обстоятельствах в ладах с собой. Ей никак не удается разыгрывать роль жены, оставаясь бесстрастной и безучастной к происходящему вокруг. Мне помогает сохранять невозмутимость то, что я цепляюсь за иллюзию, что в моей жизни возможны благие перемены, которым я хозяйка, захочу – они будут. Она такую возможность исключает – только монастырь, ашрам и всё тут. Обрести покой переменой места обитания. Ей кажется, уйди из поля зрения своего раздражителя, и проблема решится сама собой, но ведь от мыслей о них всех не сбежишь ни в какие застенки. А страдаем мы от своих собственных мыслей о людях, а не от самих людей.
Развозила утром детей по школам, как в старые добрые времена, из-за Егориного института, дорогу куда мы ещё не разведали. Приехала. Включила комп, подобрала себе информацию по курсам иностранных языков и репетиторству по оным же. Это то, чем я себя ещё не загружала. А паровозик-то едет. В горочку, со скрипом, пыхтя и отплевываясь, но везет мою тележку в светлое завтра. Это поможет поменьше думать о нем бесплодно. И о нем, и о Нем.

Возвращаюсь к восьмой тетради…

Не радует…

Вернувшиеся из школы дети. Егор пришел чуть раньше.
- Что в институте?
- Так, всё нормально.
- Как первый день?
- Нормально.
- Расскажи.
- Что рассказывать?
- Что за публика? Во что одеты? Сколько девочек?
Муж подмигивает мне и проявляет живой интерес к жизни старшенького. Тот почти безответен.
- Да нормально всё. Одеты как все. Девчонок мало.
- Все в таком же мятом, как и ты? Познакомился с кем нибудь? Как! Ни с кем не познакомился?!
- Я тоже знакомлюсь через две-три недели, - вношу свою лепту я, - пусть приглядится сначала.
Муж, в одних трусах, покачиваясь, дурная привычка, смешно уперев руки в бока, продолжает бессмысленные расспросы. Я похлопываю его по толстому животу: «Наш семейный капитал». Сын прячет лукавый взгляд. Муж досадливо морщится: «У тебя одно на уме». Выхожу из комнаты. А о чем другом я могу думать? У меня свербящая мысль – бежать! Бежать от этой необъятности. Один божок, один алтарь в этой молельне – ненасытное чрево.
- Дай я тебя поцелую.
- Да, это самый ничего для тебя не стоящий способ проявления твоей любви, - язвлю в унисон своим раздраженным мыслям. Он молча уходит. Целовать меня ему расхотелось. Алчная, корыстная, брюзжащая – это я в его глазах. Плевать. Мне уже на всё плевать.
- Здесь двести гривень, себе оставляю столько же. Нет, ошибся, себе – сто.
Молча сгребаю деньги. Сто должна Татьяне, пятьдесят сыну. На оставшиеся постараюсь ни в чем себе не отказывать. Утром, чтобы отвезти старшего в институт, сняла деньги со счета. Со своего копеечного счета, на который живу уже год, втискивая в него все свои траты на то, чтобы выглядеть как женщина, которая ни в чём не нуждается. Курсы иностранного языка – я хочу выучить французский и какой-нибудь ещё европейский язык, пока здесь, в семье, мне наливают тарелку мною же приготовленного супа – я должна вместить в эти же деньги со своего счета. На время придется прекратить поездки. Их я тоже осуществляла за свой счет. Купленную мною в его отсутствие юбку, муж переварил с трудом. Сказать ничего не сказал, но в лице изменился: «У тебя же есть такая юбка, купленная во Франции». Да, я покупала себе сатиновую нижнюю юбку полтора года назад. Оказывается, надо было подождать лет десять или отовариться на сэконде, как делала это раньше. «Это наш капитал», - подумала опять, взглянув на распухшего от жратвы любимого. Молчать! Ни звука в ангельский эфир. Всё здесь – себе под нос, в землю, вместе с плевками и мусором.
Делаем уроки с младшеньким. Я одним глазом в телевизор – Питер Гринуэй со своими двумя чемоданами, клубное кино, но в душу не проникает. Я вся в собственном дерьме, чужого не хочется. На пороге дочь, вернувшаяся из школы. Быстро перекусывает на кухне. Я зачем-то вхожу в детскую и, застав там привычный бедлам, неожиданно впадаю в неистовство. Зло сбрасываю весь мусор с пола и со столов на их кровати. Пакеты от сухариков, обертки от шоколадок, пустые бутылки из-под колы, одежда, выпотрошенная в спешке из шкафа – всё летит, брошенное мною к ним на постели. Я выдворяю себя из комнаты, набираю полные легкие воздуха и, стравливая медленно и зло ядовитые яды сарказма и ненависти, говорю в никуда, но чтобы слышали все, в том числе и муж:
- Что я должна сделать со всеми вами, чтобы всё это дерьмо убиралось не мной, а вами? Что я должна сделать с собой, чтобы моя жизнь с вами перестала быть дерьмом? Вы превратили мою жизнь в ничто, потому что весь смысл моего существования свелся к тому, что я должна ходить и подбирать за вами мусор. Я была рождена не для того, чтобы меня сравняли с отбросами. А вы сделали так, что вся моя жизнь превратилась в убожество, в прислуживание вашей лени…
Резкий разворот, комната. Забытая кем-то чашка. Я швыряю её об пол и разбиваю вдребезги. «Надоело!!!» - молча вопит всё моё существо.
- Значит так. Ни одной брошенной на пол кем-то бумажки я не подберу больше в своей жизни.
Муж, выползший на божий свет после сладкого послеобеденного сна – чертей тебе рогатых в сновидения! – «Что они натворили?»
- Не они. А вы все! – зло завершаю свою гастроль и проворачиваю ключ в дверях комнаты.
Клокочет и брызжет. Желание разнести всё на своём пути, едва сдерживаемое и гасимое лишь остервенелым решением послать всё к такой-то матери и уехать сейчас же, плюнув на все планы самообразования и совершенствования. Мне не выдержать этой пытки создаваемым ими хаосом. Я разлетаюсь на куски в этом нескончаемом бардаке, с которым уже не в силах бороться. Разлетевшаяся на мелкие части кружка с оптимистичным помаранчевым «ТАК!» олицетворила собой вторую волну революции в моей душе. Бежать!!! Куда угодно. Сей же час. Побросать самое необходимое в чемодан, погрузить в него дневники и компьютер и на дальнее поселение без обратной связи. Не звонить, не отвечать на звонки. Написать эту книжку одним порывом злости и отчаяния и расквитаться со своим неудавшимся прошлым.
Лежу на постели. Муж ушёл, так толком и не понявший, что произошло – бардак был всегда, я всегда шумела, но убирала и посуду при этом не колошматила, что случилось с его бесноватой женой? Младшенький пылесосом устраняет последствия маминого безумия, поглядывая в мою сторону – не стихла ли буря?
Протягиваю к нему руки.
Весь этот концерт посвящался папе, а не вам, не говорю, а думаю я. Это в его честь бьётся посуда и гремят фанфары. Это он – олицетворение обманутых ожиданий и преданных надежд. Невинно пострадавший из-за своего слишком мягкого сердца и глубинной порядочности. Нет более тяжкой доли, чем обвинять в своей неудавшейся жизни человека, который в этом не виновен. А я виню его и только его. И от этого ещё мерзостнее и гадостнее в душе. Не кошки – слоны, гиены, росомахи, гады ползучие, глисты и прочая мерзость нагадили там.
Я протягиваю руки к сыну.
Я не хочу превратиться в исчадие ада для своих детей. Мысль бежать сейчас же, отступила, дав возможность дышать.
Я протягиваю руки. Он подходит, бросая работающий пылесос, мы обнимаемся, он целует меня. Ещё и ещё. Я успокаиваюсь. Сажусь за письменный стол – сейчас я вколочу в клавиши остатки своего безумия, сбросив на виртуальный лист экспрессию протеста и отчаяния. Дочка подходит последней. Наклоняется ко мне, заискивающе заглядывает в глаза: «Мамочка, я всё уберу, как только приду. Сейчас опаздываю на занятия. Прости, пожалуйста», - поцелуй, и я чувствую себя последней свиньёй, которую небеса почему-то одарили счастьем жить среди ангелов. В., сволочь, это ты всё испортил!!! Это влюбленность в тебя портит всё в моей жизни сегодня. И я ничегошеньки не могу с собой сделать. Я ни на мгновение не могу выбросить тебя из своей головы. Не говоря уже обо всех остальных частях своего тела…Я не хочу этого делать…
Я молча выкуриваю сигарету, выпрошенную у дочки - данный себе зарок не курить вновь нарушается из-за расшалившихся нервов – и под аккомпанемент внутреннего оркестра «я ещё могу в себе уладить всё без посторонней помощи», успокаиваюсь окончательно. А было бы неплохо сбежать под такую музыку, мелькнуло прощальное, мне так трудно выкраивать время на то, чтобы писать. Я бы быстро справилась со всеми своими талмудами, если бы рванула в безадресность и безответность своего психоза, справилась и вернулась завершившая своё «большое дело». Успокоила, усмирила себя. Так, как усмиряю многие годы, гася всё творческое и неистовое в себе. Умерщвляя себя заживо. Смиряя с тухлой обыденностью…

- Это я тебе звоню, - номер на экранчике телефона мне не знаком, но голос - до боли. Никаких приятных неожиданностей – это муж, - забыл свой телефон дома, звоню, может, сказать мне что-нибудь хочешь?
- А что ты хочешь услышать?
- Ну, сначала хочу сказать тебе, что люблю тебя.
- Я тоже никуда от тебя не денусь, - пытаюсь избежать неискренности я.
- А что, собиралась куда-нибудь деться?
Зажёвываю язык. Зачем раньше времени о сокровенном.
- Ну, видишь, чашки бью…
- А-а-а… В следующий раз ещё любимые брюки на мелкие кусочки порежь.
- Так и сделаю. Придете домой, а там всё вдребезги разбито и на кусочки порезано, а мама скрылась в неизвестном направлении. Вернусь годика через три с изданной книжкой под мышкой.
- Через три? Через три не…
Хочет, как раньше, пугнуть тем, что через три года я уже не впишусь в их ансамбль? Плевать! Я и не собираюсь никуда вписываться.
- А ты как думал книги писать? – перебиваю его праведность своей одержимостью собственным предназначением.
Эту песню не задушишь, не убьёшь! Я уже открыла рот, чтобы она излилась из меня, закроет мне его только осуществленность самого заветного и несбыточного желания. А я даже в желании своем не определилась пока до конца. Всё в плавучем состоянии и в клубах сигаретного дыма. Нет, с курением завязываю. И пить надо бросать. С сексом уже давно в завязке. В полной!!! А жить-то на что??!!!...

В Иннином письме прозвучало «самоанализ и самокопание нужны для того, чтобы научиться ставить себе вопросы ребром и быстро находить на них ответы». Я внутренне с ней не согласилась и замолчала. Мне нравится расплывчатость и неопределенность в себе, незаконченность и незавершенность своих ответов и вопросов о выборе. Я живу, не подводя черты и не давая себе возможности удовлетвориться тем, что уже совершено и сделано. Так, в постоянно меняющемся настоящем, без ориентиров и сигнальных флажков об опасности. Чтобы всё, как в первый раз. И влюбленность, и радость, и горе.

5 сентября.
Без года. Не фиксируемся на несущественном…

- Я договорился с брокером, поедем смотреть участки в Василькове.
- Васильков? – определенно круги сужаются. Вчера давала себе очередной зарок исчезнуть из Его жизни надолго, пока не выучу все европейские языки и не издам все свои книги. Сегодня еду выбирать место для жизни и осуществления своих грандиозных планов в края, где работает Оно – моё счастье. Случайность? Что выбирать! Я уже знаю, что мне будет нравиться всё! Лишь бы жить там, где каждый день его путь мимо моих окон будет наиболее вероятен. – Васильков это далеко. Считай, каждый день десять литров бензина выезжать будем. – Я не буду никуда ездить. Буду сидеть под окном и отслеживать каждую проезжающую мимо машину. Ковыряться в грядке и писать пейзажи. Я хоть представляю себя в этой роли? И долго ли любимый собирается жить в этих краях? А как же вид на жительство? Как же Франция? И зачем учить язык, если собираюсь ковыряться в грядке? Неважно. Нас опять сводят в одной точке, давая шанс что-то сделать со своими жизнями. Когда же он научится читать эти знаки, как это делаю я? Когда же, наконец, раскроет свои глаза? Какие у него глаза! Умираю от этих глаз, леденею и возгораюсь. Спрячь их за стеклами очков, не смотри в мою сторону, спалишь в пепел. Уйди.
- Какой жуткий фильм мы с тобой посмотрели, - мы с подружкой под впечатлением от истории любви супердевушки к обычному американскому хлопцу. Два пересыпа, и он уже в кустах с трясущимся от страха перед её супервозможностями хвостом. Сразу разговоры о нелюбви, о том, что встречаться с одержимой чувством подружкой – обуза. Мы быстро, в запале,  принимаем всё сказанное на свой счёт и, обидевшись на режиссёра и всю мужскую братию, выносим смертельный приговор всем представителям сильного пола: «Трусы! Любят лишь посредственность. Чувствуют себя уверенно лишь с глупыми и неинтересными бабами. Притворись дурой и у твоих ног будут лучшие представители самцов» -  «Западать на них не надо, вот и вся гарантия успеха», - добавляет подружка, и мы, супердевочки, разбредаемся по норам своих заурядных трусливых любителей посредственностей. Ни настроения жить, ни воодушевляться, ни стремиться к чему-то – им ничего от нас не надо! Они великие, а мы лишь обрамление их величия. Для них горы и небеса, для них венцы и короны, звезды падают к их ногам, елей струится из древних пергаментов. А мы, женщины, лишь ублажалово, утиралово, и прибиралово их светлостей с раздутыми яйцами, это кому повезло в своем величии сохранить потенцию. Замечательный фильм мы посмотрели! Виват Америка! Чтоб ты сдохла со всем своим Голливудом и голимой хэппиэндовской задницей.
- Нет, что-то полезное нам всё-таки попытались сказать, - мы, как всегда, ищем в просмотренном знаковость и подсказки из тонкого мира, - не западать, ни на них, ни на своей суперовости, не становиться жертвой своих собственных достоинств, не ждать за то себе воздаяния.
- Я запер дверь на ключ, не звони, - муж встрял в нашу беседу, напоминая мне о том, что у меня есть ещё и семья.
- Егор попросил меня хлеба купить, так что, чуть задержусь, в магазин заеду.
- Хлеба? Я не в курсе.
- Я думала, ты ему сказал.
- Нет, я ничего не говорил.
Наверное, его воображением ревниво подразумевается, что я сейчас не одна, а с любовником. Впрочем, ревностью он себя не унизит никогда. Ревнует и вызверивается подружкин муж, вдоволь на****овавшийся в молодые годы и щедро одаривающий теперь своими орденами и медалями за доблесть на этом славном поприще свою верную супругу, насидевшуюся вдоволь дома с детьми в молодые годы и совершенно не желающую и дальше проводить свои дни в святом служении этому монстру. Я не о муже. О семье в целом. Это чудовище стооко, сторуко, грязно, ненасытно, неутолимо и неблагодарно. А жизнь у бедной женщины всего одна, и так в ней мало радостей, и так много заботы. Позаботься о себе, любимая, сама. Никто  не вспомнит о том, что ты жила, всплакнут лишь о том удобстве, которое сопутствовало им, когда ты была рядом, а о том, что свет лучился из глаз твоих, добро струилось из рук твоих, под ногами, устало брёдшими по земле с тяжкой ношей, цветы расцветали, - об этом, милая, никто не вспомнит и никто об этом не скажет. И я промолчу, и погрущу на нашем с тобой кладбище, читая даты жизни и смерти. Сколько вас, не доживших до шестидесяти, ушедших в безвременье небытия, от тоски и нелюбви, от безрадостности и неверия, от неоцененности и печали. Я не хочу лечь там же с вами, я переверну этот мир вверх ногами и заставлю его поклониться Женщине. До земли поклониться, а не просто загнать её в горящую избу или заставить останавливать взбесившихся коней. Занимайтесь этим сами, жалкое трусливое племя членоносцев, не взваливайте на наши хрупкие плечи.
- Не ходим больше на эти сраные голливудские фильмы. Только настроение нам испортили.
- Да ладно, что беситься, пусть их наши слабаки смотрят и радуются за себя.
- Поедешь с нами на участки смотреть? Только смотри, не опаздывай.
- С удовольствием. Я подъеду к тебе часам к двенадцати.
- Договорились.

- Привет.
- Я слушаю тебя.
- Ты как-то говорил, что по Василькову специализируешься?
- Я тебя слушаю.
- У меня… - я всё-таки сказала это «у меня», хотела же избежать собственного местоимения при упоминании о муже, хотела же отмежеваться от него в разговоре с ним, и вот, всё-таки проскочило незваное «у меня», -… муж землю собирается брать в Василькове, ты не мог бы сориентировать меня по ценам, чтобы нам брокер лапшу на уши не вешал… Спасибо… - плевать на то, что я услышала от тебя, это не имеет для меня никакого значения. Мне судьба бросает колья с неба, я ими втыкаюсь в землю, ставя вешки, обозначая ими брод через стремнину наших отношений с тобой. Я стараюсь не пропустить ни единого шанса отметиться в твоей душе, которые она мне даёт. Я делаю это за нас двоих, потому что ты слеп и глух к её знакам, и я одна строю этот мост через вечность, потому что верю, он для нас двоих, и пойдем по нему мы  с тобой вдвоём, взявшись за руки...
- Не за что пока.
- Там Петровна вас искала, не могла до Толика дозвониться, дело у неё к нему.
- Через Серёгу связалась бы.
- Их дорожки и дела почти не пересекаются, да и в любви он сейчас весь, не до Толика ему.
- В любви говоришь?
- У тебя-то как дела?
- Как всегда, отлично!
- Ну, удачи тебе.
- Пока.
Дракон закрывает свою пасть и, поперхнувшись собственным невыдохнутым пламенем, кладет трубку. Я дракон, испепеляемый желанием,  не находящим никакого выхода, кроме как выжечь себя изнутри, чтобы рассыпаться в прах. Как мне не хватает встреч с тобой. Я так избегала их в начале, так пряталась от твоего желания, и так пленена теперь собственной страстью, что вхожу в прошлое и всё исправляю в нем на его противоположность – мы встретились и тогда, когда ты звал, и тогда, когда ждал звонка, и когда я обещалась и не пришла, и когда позвала, но после переиграла и всё отменила, и множество таких «тогда», когда я обманывала тебя, потому что ещё не любила, и не знала, не ждала, что полюблю. Теперь всё могло бы быть иначе. Но теперь я дракон, выжигающий внутри себя все сомнения и страхи. Или рассыплюсь в прах, или взлечу с тобой к небесам, чтобы остаться там навсегда.
Звонок – маленький гвоздик в стене, забитый моей неумелой рукой, чтобы повесить перед глазами крохотное напоминание о себе – я всё ещё здесь, мой голос спокойный и уверенный, помню о тебе, знаю, что ты рядом, живу по соседству и вижу из окна, как ты запускаешь змея… Небеса! Образумьте его, я не могу без него дышать и жить, я бьюсь о каменную кладку стены там, где была широко распахнутая дверь в его душе, помогите мне, я выбиваюсь из сил. Но я так люблю его… Я пробьюсь. Обязательно пробьюсь…



8 сентября.

Сон в черно-красных тонах. Я учусь танцевать танго. Среди кишащих черно-красным силуэтов, парчи, шелков и оглушающей музыки преисподней… «Пам-пам, пара-па-пам-пам…» Я танцую танго… назло и вопреки… страстно и самозабвенно…

Силуэт Марго на обочине, мы договорились встретиться на этом месте, чтобы я подбросила её сына к институту, куда по утрам отвожу своего старшенького. Она одна. «Похоже, полный п…ц, раз в одиночестве и с сигаретой посреди дороги», - говорю своему сыну негромко. Он удивленно приподымает бровь, мама не так часто срывается на ненормативную лексику.
- Что, Танюш, совсем плохо?
Она молча втискивается на заднее сиденье, захлопывает дверцу, откидывается на спинку и смотрит в окно.
- Я не знаю, что мне делать, но я больше так не могу…
- Понятно…
Мы выруливаем в поток машин,  быстро проскакиваем оставшийся путь до института сына, оставляем его там и, объехав квартал, направляемся в сторону моста.
- Поехали в Китаево, - предлагаю я.
- Поехали…
Я не знаю развязки Южного моста, поэтому проскакиваю нужный проезд, и мы оказываемся в пробке машин, едущих на левый берег.
- Так, с наскока не получилось. Придется объезжать.
- Не пускают нас в Китаево. Может, к Алике заедем?
- Давай попробуем, - соглашаюсь я, тут же сворачивая на Осокорки. Звонок, другой, с моего телефона, с Таниного, всё безответно. - Не ждет она нас.
- Тогда не поедем.
- Разворачиваемся.
- Ир, в самую пробку попадаем.
- Ерунда, медленно, но поток всё-таки двигается. Спешить нам некуда, подымим, на народ посмотрим из окон своего авто. Смотри, как на нас пассажиры автобуса пялятся. Ты сидишь здесь, слезы глотаешь, думаешь о том, что самая несчастная на свете, а в это время пятьдесят человек в автобусе смотрят на тебя с завистью – сидит женщина, в тепле, в удобстве, сигаретку потягивает, всё у неё есть, в машине шикарной едет – что так не жить?! Тань, всё относительно. И счастье, и несчастье. Относительно чего рассматривать. Вот мы с тобой по отношению к этим людям очень даже сытно устроились. И несчастье наше не в том, что с нами происходит, а в том, что мы своим счастьем удовлетвориться не можем. А ты себя на мгновение в этот автобус посади. И посмотри на себя, сидящую здесь, у меня в машине.
Мы медленно, но довольно легко  преодолели мост и, наконец, свернули в нужном направлении. Начал накрапывать дождик, мелко-мелко, почти туманом оседая на лобовое стекло. Машина быстро домчалась в Китаево, и мы вплыли в тишину этой святой обители покоя и тишины. Не знаю, что здесь происходит на самом деле, я этого не вижу, потому что не дано. Я приезжаю сюда латать дыры в себе. Это происходит всякий раз - приезжаю издерганная, измученная, никаких сил ходить по земле. Останавливаюсь у ворот монастыря, вырёвываюсь, не выходя из машины, потом, успокоившись немного, иду к озерам. Брожу, смотрю на застывшее в них и в старых стенах монастыря время, кресты над куполами, деревья – огромные и неподвижные, здесь никогда не бывает сильного ветра, ты словно на дне какой-то огромной чаши. Здесь нет ни времени, ни суеты мирской. Нет, мыслей о том, чтобы остаться здесь навсегда, не возникает, что-то другое. Появляются силы идти дальше своей дорогой, нести свой крест, исполнять своё предназначение. Здесь обретается ощущение того, что всё, что с тобой случается, не случайно, предрешено – так надо. Ты должна пройти это испытание. А мы даем тебе для этого силы. Да, именно так, это - место Силы.
Мы сидим с подружкой, приоткрыв немного окна, - не задохнуться в замкнутом пространстве машины, но и не промокнуть под дождем. Наша беседа длится час, другой. Я даю ей возможность выговориться, почти не перебивая её рассказа, лишь изредка направляя короткими репликами всё дальше и дальше - вглубь, в себя. Историю сегодняшнюю я знаю прекрасно, я живу её проблемами уже больше года, но ничем не могу помочь со стороны. Разрешение её проблем – внутри неё. Сейчас я в недрах своей восьмой тетради - перепечатываю события почти годичной давности и нахожу на её страницах вчерашние ответы на все сегодняшние вопросы. Уже тогда, с первых дней общения, я пыталась ей помочь – мы говорили о том же, находили те же пути выхода из тупика, год прошел, и ничего не изменилось. Обозначить путь на карте не означает пройти его. Говорить мало, надо внутренне направить себя на этот пунктир и движением слить прерывистую линию намерения в сплошную действия. А для этого надо иметь достаточно сил. Осознать конечную цель, сосредоточиться на ней, успокоиться, перестать реагировать на отвлекающие детали, не спешить, но каждое свое действие направлять туда – к единому вектору мечты. И, главное, верить, что ты идешь в правильном направлении. Так легче идти, легче не спешить и не срываться на крик, когда больно. Так легче жить. Когда знаешь, что ты куда-то идешь, - намного проще нести непосильное бремя жизни. А силы появляются тогда, когда знаешь, что не только твой путь, но и ожидание, когда этот путь в тебе наметится под влиянием чего бы то ни было, верны. Вера – внутри, направляющие вектора – тоже, силы – там же, даже цель – конечная остановка – всё внутри, всё в нас. Вне только дающий энергию направляющий поток – неизменный и властный – Бог…

Дождь так же неожиданно, как начался, прекратился. Мы продолжали сидеть в машине. Рядом остановился джип, к которому вскоре подошел батюшка. Открытое, улыбчивое лицо, яркое, праздничное облачение – какой-то церковный праздник? Мы так и не вышли из своего автомобиля. Тихо переговариваясь, наблюдаем за происходящим по соседству. Хозяин джипа о чем-то беседует со священником, до нас долетают обрывки фраз, из которых становится ясно, что они обсуждают достоинства железного коня – о мирском. Ладно, ничто служителям культа не чуждо. Посидев на месте водителя, батюшка одобрительно покивал хозяину в ответ на его замечания – нам почти не слышен их разговор – и ушёл обратно в храм.
- Нет, в церковь не пойду сегодня, - говорит Танюшка, - не то настроение. Но легче стало. Хорошее здесь место.
- Поехали картошку жарить?
- Картошку?
- Я вспомнила, что у меня на обед ничего не приготовлено. Поехали.
- Ну, поехали. Домой я не пойду, не могу. Какая-то смска. Прочти, пожалуйста, я очки дома оставила.
Я разбираю текст. Подружка из Канады. «Надеюсь, у тебя всё хорошо», - дочитываю Тане послание.
- Надо же, она как чувствует. Надо ответить. Там есть номер телефона?
Я вглядываюсь в обратный адрес:
- Она через Интернет посылает. Не получится с телефона ответить. Вот и поехали ко мне. Отправишь по почте.
Расшалившаяся собака на радостях, что вернулись хозяева, высоко подпрыгивает, сбивая нас с ног. Необузданный собачий восторг приходится гасить шлепком газетки и внеурочным выгулом. Теперь можно заняться каждому своим делом. Усаживаю Таню за компьютер, сама – к станку, на кухню. Скоро начнут сходиться мои домашние, надо подсуетиться, вспомнить об «истинном» своём предназначении. За час справляемся обе. Подружка отправляет послание на другую сторону планеты, я выключаю конфорку под аппетитно пахнущим блюдом.

Уже вечером подружка прислала ей ответ. «Прочти обязательно, - сказала мне Таня, там слова есть хорошие о нас, женщинах». Послушно прочла. Да, последняя фраза письма это хорошая направляющая для почти отчаявшихся. А письмо. Да, вот оно…


Письмо от Веры.
Танечка, здравствуйте!!!
 
Так здорово получить от Вас письмо, неожиданно и потому - прекрасно, хотя новости сами по себе, конечно, не самые лучшие...  Но что поделать - жизнь всё время задаёт нам такие задачи, скорее даже - головоломки, что держись!..
 
Сначала о себе.  С будущего понедельника (11 сентября) начинается новый семестр.  Я слушала курсы и летом, так что особых каникул у меня не было, но всё равно я чувствую себя хорошо и в будущее смотрю с оптимизмом - хотя, в основном, это оттого, что я сама себя убеждаю в том, что всё будет хорошо.  Занятия в университете проходят так же, как и во всех университетах планеты.  Я многое узнала за прошедший год, но большая часть этих знаний, наверное, не об экономике, а о себе, людях, жизни.
 
Из-за летнего семестра у меня не было времени съездить на Украину.  Просто не верится, что прошел уже год с тех пор, как я в Канаде...  Я тут уже, мне кажется, освоилась; иногда у меня даже появляется чувство, что я здесь как дома.  Забавно в чем-то.
 
На самом деле, дела наши с Максимом в этот год не были слишком хороши.  Прошлая осень прошла в ужасной бедности, потому что Максим ждал, пока он получит разрешение на работу (которое он, наконец, получил в декабре), и мы жили на одну мою стипендию, которой едва-едва хватало заплатить за квартиру, телефон и самую скромную еду.  После Нового года Максим работал охранником, и стало лучше с деньгами, но хуже для Максима, потому что работа эта не требует никакой квалификации, а значит, неинтересная и с зарплатой небольшой, но забирает много времени и работаешь с разной швалью.  В июле он эту работу бросил, потому что я получила большую стипендию на лето от университета и потому что он хочет работать по своей специальности - тренером по фитнессу, а для этого нужно пройти сертификацию, т.е. сдать экзамены по анатомии и физиологии.  Подготовка к этим экзаменам - дело долгое, он учится целыми днями, экзамены - на следующей неделе.  Я надеюсь, у него всё получится - тогда он сможет найти хорошую работу.  Это нам очень не помешало бы, потому что, естественно, мою стипендию мы успешно промотали, и деньги нам нужны просто-таки немедленно.
 
Жизнь в Канаде дорогая и во многом несправедливая - как и в Украине.  Что бы ни планировал делать, если ты эмигрант - это означает бесконечные разрешения, сертификации, лицензии и т.п.  Кроме того, нормальную работу, по большому счету, можно найти, только если ты не эмигрант.  Мы с Максимом собираемся подавать документы на статус постоянного жителя в скором времени.  Для этого нужно много документов, и Максим должен работать.  Так что когда он найдёт работу, начнём собирать документы, судя по всему.
 
Еще я собираюсь пройти курс сертификации на тренера йоги - в ноябре.  Здесь довольно большой спрос на занятия по йоге.  Я думаю, у меня должно было бы неплохо получиться преподавать.  Я сама для себя как-то бросила заниматься йогой, но сейчас хочу возобновить практику - чувствую необходимость.
 
Мне очень грустно услышать Ваши новости.  Ни в коем случае не волнуйтесь о "гружении" меня - наоборот, мне кажется, Вам должно быть хотя бы немного легче, что Вы можете поделиться своими горестями.  Я Вас хорошо понимаю, потому что сама часто думаю о том, что, возможно, я в тупике: я не хочу возвращаться жить на Украину, но здесь всё так сложно и чуждо и часто совершенно невыносимо.  Если бы не Максим, я бы сошла с ума.  Он меня очень поддерживает, хотя ему самому тоже порой совсем не радостно и очень тяжело.
 
Недавно я пришла к мысли, что люди, и женщины особенно, должны искать и культивировать вещи и процессы, которые делают их сильнее, черпать в этом силу.  Сама по себе сила жить не возникает, её нужно постоянно укреплять в себе.  Конечно, йога об этом тоже говорит, но об этом я уже потом позже вспомнила.  Да, так что давайте делать себя сильнее.
 
Не волнуйтесь, что не можете иногда написать мне - я это понимаю, и мне всегда просто приятно Вам самой написать, просто так.  Скучаю по Вас очень, надеюсь, будем поддерживать переписку более-менее регулярно.  В одном письме всего не скажешь, а хотелось бы с Вами больше поговорить о разных разностях.
 
Люблю Вас, буду рада письму, и сама тоже скоро напишу!
 
Вера
 
***

Мы почти весь день были вместе. Смотрели видео. Два фильма подряд. «Ночной дозор», следом «Дневной». Напитавшись экранной мистикой, почти впали в транс. Столько воспоминаний в подтверждение увиденного в собственной жизни. Перебираем словно бусины-бисеринки, ворошим, всё дальше погружаясь в нереальное, струящееся параллельно нашей обыденности. Перетряхнув свои ведьминские кошёлки, насладившись собственной значимостью, взрощенной нашей безудержной фантазией, порадовались за себя, таких необыкновенных и всемогущих, изрядно притомившись от собственного величия. Я иронизирую, но на самом деле, нет-нет да борюсь с соблазном описать некоторые эпизоды из прошлого, когда мистическое вплотную подступало и заглядывало мне в глаза – слабо? Да, я отступала в страхе. Это был ларец, который лучше не раскрывать. Потому что даже просачивавшиеся сквозь его щели тоненькие струйки возможностей магически преображали реальность вокруг меня, пугая легкостью своего преображения по одному только моему желанию. Я испугалась данной мне непонятно кем силы и  власти над окружающим меня миром и зареклась использовать её во вред ли, во благо ли до тех пор, пока не разберусь, что мною движет и каким силам я более подвластна. Вот и разбираюсь. До сих пор. С переменным успехом. Как во вчерашнем фильме об «иных». «Иной» - это сила, а служить свету или тьме они выбирают сами, труднее поддерживать свет, чтобы озарять им тьму, чем развеять свет во тьме. Заставил наш киносеанс внеурочно озадачиться вопросами к себе самой.

Попыталась связаться с Миннезингером. Это тоже вчера. Он не ответил на звонок. Послала смску. «Звонила напомнить о себе…» Он не ответил. Я решила, что он, не дождавшись моих шагов навстречу, решил самоустраниться и начать излечиваться от этой своей любви к ведьме с неподкупным сердцем, и порадовалась, что так легко отмежевалась от совершенно ненужных мне отношений с ним. Он выдержал сутки. Наверное, я всё-таки права была в своих предположениях. Но, похоже, представив свою дальнейшую жизнь без единого луча света, без лебединой песни над собственным надгробием, Алигьери загрустил и решил всё-таки не сдаваться и ещё побороться за сердце неприступной Наины. Я поспешила с выводами. Я не свободна от него. И, наверное, мне не стоит стремиться к такой свободе от всех, к какой меня подталкивает безвыходность и отчаянность моего заточения. Я пленница чувства к В. Но я свободна выбирать – томиться ли мне в одиночной камере с одними только крысами сомнения и неуверенности в себе, или же предпочесть проводить дни ожидания перемен в компании верных и преданных рыцарей, внушающих мне веру в себя и моё всемогущество над сердцами доблестных героев. Пожалуй, лучше утонуть в водах обожания, чем перепачкаться грязью в болоте пренебрежения. Мой герой игнорирует меня, так пусть это будет его, а не моей проблемой. Он упустил женщину, с которой мог бы быть самым счастливым мужчиной на свете. Эта женщина вручит ключи от замка более достойному. Кому? Время решит. А я постараюсь изменить себе. Я застоялась, засиделась в верности, залипла в комплексах, погрязла в депрессии, позволила себя связать и сбросить на дно мусорной ямы. Хватит прятаться среди объедков и отбросов. Я возвращаюсь к свету. Как там в письме: «… женщины… должны искать и культивировать вещи и процессы, которые делают их сильнее, черпать в этом силу.  Сама по себе сила жить не возникает, её нужно постоянно укреплять в себе…» Да, примерно так. Если общество мужчин, ищущих моей благосклонности и внимания, укрепляет мою веру в себя, я не буду его избегать. Остальное приложится. Я воспряну, отряхнусь и отмоюсь. Обучусь, построю, благоустрою, воздвигну, превзойду, допишу, покорю, пресытюсь, успокоюсь, умиротворюсь, озадачусь новыми целями и снова к вершине. Никто не сможет мне внушить мысли о никчемности и ненужности моей жизни. В.! Я взялась за лопату, чтобы рыть могилу своей любви к вам. Но ведь вы – это Вы! Как же Вы могли не узнать меня? Столько веков нас готовили к этой встрече. Почему Вы отступились? Неужели внешняя оболочка смогла Вас так обмануть? Вы не узнаете меня в следующей жизни, как не захотели рассмотреть в этой. В следующей даже не оглянетесь, Ваша монашеская ряса запретит вам смотреть на женщин. Вы окончательно потеряетесь в сумраке. Хотя Свет будет возвращать Вас вновь и вновь на землю, чтобы Вы нашли свою половинку, Вам будут давать шанс, как давали его много-много жизней подряд. Когда же Вы поднимете глаза выше горизонта и разглядите солнце над своей головой?
Я грущу. Я опять грущу.

Иду учиться. Это помогло мне полтора года назад, поможет и теперь.
Ищу забвения?
Нет, хочу отвлечься от грусти. Это помогает писать, но жить с этим трудно.

- Ирка, а ты не хотела бы поменять объект своего желания? – провокационно лукавый вопрос Натальи возвращает с небес на грешную землю.
- А поконкретнее?
- Ты же понимаешь, о чём я.
- И всё-таки уточни, что я должна поменять – желать другого мужчину или акцентироваться на других радостях жизни?
- Я о мужчинах. Вокруг тебя столько тех, кто мог бы быть более благодарным тебе за проявляемое к ним внимание.
- Наташ, рано или поздно они срываются и начинают требовать слишком многого. А В. ничего от меня не нужно. Он безответен.
- Он безответен или единственный, кто видит, хочет, но молча стоит в стороне и не берет, потому что боится преломить печать запрета? Он же может так и не решиться никогда подступиться к тебе.
- Но именно это мне сегодня и нужно, чтобы черпать из этого вдохновение. Я пишу его безответностью. Тем отчаянием, которым во мне эта безответность отзывается.
- Ты мазохистка.
- Я пишу. А кто пишет, всегда ищет место в себе, где больнее всего. Он совершенно для меня безопасен, потому что, в отличие от остальных претендентов на звание Музы, не домогается моего тела. И потом… Знаешь, все остальные на том или ином прокололись. А В. ещё пока ничем не разочаровал. Это мой идеальный возлюбленный. А его недосягаемость – мой неиссякаемый источник вдохновения.
- Да, Ирка, повеселила ты меня. Ладно, дерзай.

Второй за неделю выезд в Васильковский район. Смотрим дома. Прислушиваюсь к себе. Я хочу жить вне цивилизации? Как долго? И на кого буду похожа, когда, дописав свою книжку, вылезу из норы на свет Божий? Кого заинтересуют бредни состарившейся в глуши бабы? Я пишу, чтобы уйти из сегодняшней своей семьи и, оставив в ней лишь светлую память о себе, поселиться в другой. Выдержу ли я заточение? Не привыкну ли за время уединения быть пожизненной пленницей? Не потеряет ли смысл сама идея свободы, если ради её достижения я поступлюсь главным – возможностью быть свободной уже сегодня? Слишком много вопросов для одного вечера.
Гена укатил в Харьков решать проблемы с хранящимся в нашем доме оружием. Звал с собой. Отказалась категорически. Мне надо писать, а не кататься по таким пустякам. Пусть маленькая, но всё-таки победа. Я научилась говорить ему «нет».
Третий час ночи. Пошла. Глаза слипаются, пальцы промахиваются, голова почти не соображает.
А поселиться на отшибе цивилизации… нет, что-то в этом есть. Эта идея мне уже начинает нравиться.



10 сентября 2006 г.

- Так захотелось позвонить тебе, что чуть не стошнило.
На том конце провода на мгновение подавились моим откровением.
- Привет, - сглотнув оторопь.
- Привет.
- Что нового?
- Писала тебе в Инете по поводу…
Я придумываю поводы, держу в руках ниточку, чтобы связь не оборвалась совсем, понимая, что всё в моих руках. Говорим. Он едет домой с работы. С работы? Ты работаешь по выходным? И по ночам тоже! Какой ты удобный партнер, тебя же никогда  нет дома, за тобой угнаться, если только рядом пристроиться – ноздря к ноздре, грива к гриве. Довольный смешок, напряжение первой минуты разговора спало. Кстати, о Серёге, мы созванивались на пошлой неделе, ты говорила… какой Серёга?!! Мне плевать на твоего Серегу, у меня с ним высокие и совершенно платонические… Ты о той размолвке? То, что я в рассказе писала? – Значит, читал, здорово! Читает, я не одинока, он рядом, просто не знает, как быть, куда с этим всем. Зачем тебе язык?  Как зачем? Учить буду. Серьезная дама. Конечно, ты думал. Я очень серьёзная, поэтому так весело живу. Паузы становятся всё длиннее. Всё мучительнее. Я впрыгиваю к нему на сиденье рядом. Сигнал? Я уже приехал, посигналил, чтобы ворота открыли. Приехал. Да, приехал. Мучительно невозможно разомкнуться. Кто-то на небесах делает это за нас. Телефон онемевает, через мгновение – сигнал сбоя связи. Я обхватываю его  лицо своими ладонями и погружаю в него свои губы. Ненасытно, неистово вбираю в себя сумеречность его сомнений – верь мне, верь, ты единственный, ты желанный, мой, мой. Голова кругом, он отвечает, два сумасшедших создания, не решающихся прикоснуться друг к другу, но тонущих в желании не всплывать со дна взаимности. Я тону в нем и тяну на дно его, нам не всплыть здесь. Погрузиться в бездонность и, пройдя землю насквозь, воспарить с противоположной её стороны, над другими мирами, содрав с себя и оставив в ядре свои вериги и цепи сомнения.

Суббота без мужа. Я сажусь с утра за компьютер и лишь ночью, в третьем часу, отлепляю глаза от экрана. Писала. Как же это медленно. Превращение рукописи в страницы книги. Я в отчаянии, довести начатое до конца быстро не удастся, только если оставить их всех уже сегодня. Писала долго, незаметно погас день за окном. Звонок В.- Я захотела его так, что мне стало плохо. Оттаивал медленно и настороженно. Он не верит мне, не верит себе. Глупая ревность, обреченность на недоверие – слишком много я нажила до встречи с ним, избавить от прошлого лишь срочной ампутацией. Я избавляюсь от прошлого, отписываясь от него – скорей, скорей, я хочу побыстрее закончить предоперационный период. Я лягу под твой нож, как только завершу это. Ты вскроешь мне черепную коробку и избавишь от всего, что было в ней до тебя. Ты единственный, кто останется со мной после ампутации. Я хочу этого. Без рук, без ног, без воспоминаний, только ты – моё настоящее. Без единого сравнения и поиска аналогии в прошлом. Ничего подобного у меня не было. Нет, подобное, может, и было, но такого, как с тобой, не могло быть. Почему мы так долго не встречались? Мы столько раз были совсем близко, через улицу, через стенку,  нет, только сейчас надо было поставить нас лицом друг к другу, чтобы мы захлебнулись от дыхания друг друга. Я обхватываю твое лицо и целую, целую. Жадно, ненасытно. Мир гаснет за окном. Мне плевать на то, что будет с ним, я улечу в другие миры с тобой, я знаю туда дорогу, я покажу тебе её.
Усталость гонит к кровати, я падаю, мгновенно наваливается сон. Но они уже ждали меня. Стоило мне приклонить голову к подушке, что-то навалилось на меня сзади и нежно и требовательно прижало меня своей тяжестью. «Опять!»- подумалось тоскливо. Да, я вся в желании, да, это должен был бы быть он. Но я же знаю, что это не Он! Я не допущу подмены. Пытаюсь открыть глаза Сумеречный мир - чтобы окончательно отогнать сон, надо ещё сделать над собой усилие. Пока же я могу увидеть того, кто посягает на меня. Рядом, над пустующей подушкой мужа, материализуется рваный черный дым, такой, какой бывает, когда жгут старую автомобильную покрышку. Какая мерзость! – думаю я и начитываю молитву. Ни разу со дня моего погружения во внутреннее пространство души мне не явились гости из светлого мира, я общаюсь третий год с нечистью, светлое было тогда, когда я была закрыта сама для себя, когда не копалась в собственных мыслях и чувствах, всецело доверяясь тому, что слышала о себе со стороны. Уйдя во внутреннее пространство, я открыла ящик Пандоры, мне приходится избывать собственные страхи перед всем, вылезшим наружу. Я позволяю им вольготно разгуливать по моей территории, но не допускаю даже мысли, что они имеют власть надо мной. Это мелочь, шушера, отребье. Главного я видела лишь раз. Давно, когда родила дочь. Меня ввезли к нему на каталке сквозь рёв, гогот и оглушительное пение, обездвиженную подкатили к нему и с воплями восторга, преклонением и восхвалениями отдали ему на растерзание моё тело. Я помню это нечто, нависающее надо мной бездушно-страстное и неистово-неутомимое, помню свою покорность и даже наслаждение, которое я испытала, там я ничего не могла сделать с собой, не могла противостоять демонической силе. Мне пригрезилось, что я родила ребенка от того, кто в память о себе оставил над губой моей дочки странную метку – три крохотные черточки, слишком похожие на шестерки. От кого мой ребенок? Земной отец известен, а вот откуда пришла её душа, и что ждёт эту душу в будущем? Что во всём этом реально, а что лишь моё воображение? Я живу в нескольких мирах одновременно и воспринимаю реальность каждого из них. Черный, едкими кудрями  дым. Пространство вокруг дыма начало скручиваться и искажать силуэты предметов, словно собираясь в одну точку. «Сейчас мне придется увидеть его, не хочу!» - я сильнее зажмуриваю глаза в надежде, что более глубоким сном перескочу через видение и очнусь в другом мире. На меня опять навалилась тяжесть, приятная, обволакивающая, соблазняющая, но ведь это не Он! - нет, застигнутой врасплох я быть не хотела, спящей я им не достанусь. Я снова стала вплывать в состояние сумеречности, опять увидела клубящуюся копоть рядом с собой. Ещё одно усилие и я проснусь. Поднимаю свое тело над кроватью. Я проснулась? Не знаю, мне кажется, да. Но ведь на самом деле это так непросто сделать. Мне снится, что я проснулась, что сижу на кровати, смотрю в сторону мужниной подушки, где только что чадило и гримасничало пространство, читаю громко молитву и крещусь кое-как, руки почти не слушаются. Да, я не сплю. Не страшно, не озлобленно, не обреченно, это одно из проявлений моей повседневности. Мысль: «Почему эта вся чертовщина пришла в мою жизнь с появлением мужа?» Первыми ворвались барабашки, радостно хозяйничавшие в квартире в отсутствие мужа – шастали невидимые по комнатам, топоча, шурша и перемещая всякую мелочь с одного места в другое, сразу не найти, пока не договоришься. Потом явились всевозможные кровопийцы, всасывавшиеся в меня по ночам, – не отлепишь, пока не проснешься и не двинешь любимого в бок. А теперь, стоило мне возмечтать уйти от него, просто не дают проходу – являются с постоянством кукушки на часах. И я всегда знаю, когда их ждать – достаточно пересидеть за своими трудами эпическими, оторваться от него ментально и мечтательно, всё! – жди незваных гостей. Приходят, морочат, цепляются и пристают с похотливыми намерениями. Словно испугать хотят: смотри, пока он рядом, мы тебя не трогаем, а одну в покое не оставим. Не с любимым жить будешь, а с нами, нечистью всякой. Клубящаяся копоть, смотрю на неё, бесстрастно договариваю слова молитвы, мысль бежит равнодушно, без тени страха в душе. Плевать я хотела на все эти предупреждения. Буду идти, куда определила для себя, не оглядываясь и не расшифровывая кошмарные видения. Завершу всё, что наметила. Они все, вылезшие из сумрака, – порождение моего подсознательного страха перемен, они лишь во мне, и силы преодолеть эти страхи – тоже во мне. Я вправе поступать так, как считаю нужным, идти туда, куда зовет сердце. И мне нечего бояться. Надо только решиться снять с себя сумеречные одежды, в которых я провела добрую половину своей жизни. Мой путь лежит к Свету. Я это знаю. Память первых чудесных видений  детства и юности – я парила среди созвездий и туманностей легкая и счастливая, я бродила преисполненная блаженства по райским садам, исполинские фигуры сходящих с небес Апостолов во главе с Богородицей. Такое я тоже видела в своих снах. Мне есть что и с чем сравнивать - те видения и эти…

Немного о дне сегодняшнем.
Очень коротенько…
Позвонила Е.Д., моя Соня Абрамовна. Я не ответила на звонок, решила пройти мимо подъезда, где она подрабатывает консьержкой, если нам суждено встретиться, она будет там.
Спустилась в «Квадрат», купила учебники для сына, вышла на противоположной стороне улицы, приближаюсь к подъезду. Мне навстречу, не узнавая, выплывает она. Подхожу ближе. У неё округляются глаза. «Доця, ты?! Какими судьбами?» Мы принародно  обмениваемся троекратным поцелуем, нимало не смущаясь, что на нас вытаращилась вся праздно шатающаяся толпа на улице. «К Вам иду, Сонечка». «Заходи, доця, сидай, рассказывай, как ты?» Быстро пробегаюсь по своей биографии, не акцентируясь на деталях, времени немного, сынуля тут же начинает звонить и спрашивать, как скоро я вернусь домой. Её тоже отвлекает телефон – сын - очень нервно разговаривает с матерью на том конце провода. Она бросает трубку. Опять перезванивает, она не берет трубку, на третьем звонке не выдерживает, отвечает, что-то лепечет в оправдание, опять рассоединяется. Я становлюсь невольным свидетелем семейной сцены. Он не знает, что я рядом и всё слышу. Упреки матери, обвинения, несправедливые и горькие. Она хватается за сердце. За что?...
- Он такие слова мне говорит. Как мне жить? Ты думаешь, я хочу жить? Говорит, чтоб я умерла скорей и освободила его. За что мне такое, Ирочка?
Ни слезинки, ни слова упрека. Перебирает по фразам услышанное, повторяет раз, другой, третий. Почему он так? Я же всё для него. Некому его согреть, не к кому прислониться, вот и отыгрывается на матери.
Пытаюсь остановить поток её слов. Не хочу слушать о её сыне такое. Не хочу знать того, что он не хотел бы, чтобы кто-то чужой знал о нем. Это изнанка любви сына к матери. Он слишком её любит и слишком хорошим сыном был всегда. От такой любви к матери сыновья ломаются, теряют своё лицо. Вырастают и ищут в другой женщине свой идеал, который недостижим, ищут свою мать. Но вместо этого находят одиночество. Время, отпущенное на легкомыслие, уходит, они разочаровываются в женщинах, в себе. Чувство, что они не оправдывают возлагавшихся на них самой дорогой женщиной надежд, озлобляет их против неё. Им уже не хочется ничего в этой жизни оправдывать, быть благодарным, признательным за любовь, они уже ненавидят свою мать за то, что она была лучшей матерью на свете. И мстят, мстят, мстят невинной жертве своего материнского долга. Самые самоотверженные мамочки получают самые жестокие упреки от своих самых любимых деток.
- Вы делали для него что-то в расчете на благодарность и сыновнюю любовь?
- Я хотела ему помочь.
- Вы помогли. Вырастили. Оставьте его в покое. Не заботьтесь. Не звоните. Не беспокойтесь о нем. Ему будет легче любить вас и быть вам благодарным, если вы забудете о нём.
- Мне так больно. Сердце трепещет. Я чувствую, что порвалась цепь, которая нас соединяла.
- Порвалась пуповина, которая его питала. А её надо было порвать намного раньше.
- Я не знала своей мамки. Её расстреляли в Бабьем Яру, когда мне пять лет было. В детдоме росла. Били нас там. Всё время били. Сильно. Я не знала, что такое семья, у меня её не было. Замуж вышла. Деток родила. Как квочка над цыплятками над ними сидела. Сердце о каждом болело. Аллочка, дочка моя, когда пропала, я имя свое забыла. Два года себя не помнила. Вера в Бога меня к жизни вернула. Внука растила. Мужа Аллочки тогда же взяли, в убийстве жены обвинили, надо было свалить на кого-то, она у меня журналистка была известная, так и пропала без вести, а мужа расстреляли. А внучок вырос, своя семья теперь, я, когда он из армии пришел, всё золото своё отдала, цепочку ему сделала в подарок, думаешь, нужна я ему теперь? Прихожу к ним, а он, «чё те надо?» Чего пришла, говорит. Цепь такая, с палец, я сто рублей попросила, лекарство нужно было купить – нет у меня денег, говорит. Как это, доця? Думаешь, я жить хочу? Знаешь, что он мне сказал, когда меня из больницы принесли на носилках, сыночек мой? Сказал, лучше б я тебя тогда в окно бросил. Я позвоночник сломала, шесть месяцев в больнице лежала, ему на работе кто-то сказал – позвоночник? Так она же никогда не поднимется. Он пришел и говорит мне такое, «ото ж, лучше б я тебя схватил вот так и в окно выбросил». Как он так говорить может? Я сижу здесь, за копеечку эту жалкую, чтоб ему помочь. Что там его зарплата, еле тянется. Никто не глядит в его сторону. Госслужащий, кто позарится. Худой такой, страшный. «Мам, ты думаешь, я не хочу поправиться? Так что ни съем, от всего плохо становится. Ты меня таким сделала»…
Я затыкаю свой слух изнутри. Это всё входит в меня, оседает неприятным осадком. Стараясь не вслушиваться и не вдумываться в сами слова, погружаюсь в чувства этих людей, ищу созвучие тому, что когда-то пережила сама в собственной семье. И мне кажется, что я знаю, как им помочь. Ни одно из произнесенных ими слов не должно быть услышано мною. Слова здесь не важны, важны чувства, которые за этими словами стоят. Я отметаю услышанное, забываю, чтобы это не мешало мне любить их обоих. Их нужно развести по разные стороны, разлучить, вбить кол и запретить общаться. ТАК общаться. Это старая заезженная пластинка обид и упреков, записанная на фонографе обманутых ожиданий от любви. Мы оставим только Любовь. Слова сотрем. Оставим только чувство, которое разучилось говорить на своем родном языке. Их любовь говорит на языке ненависти. Мы остановим эту пластинку и постараемся что-то исправить.
Она выходит проводить меня. Повеселевшая от моего бреда. Я рассказала ей почти анекдот про моё невоспитание собственных детей. «Потому что у тебя был Гена», - попыталась возразить она. «Гена вообще был не в курсе, что у нас были дети. Я воспитывала их его портретом на полочке буфета. А сама в это время занималась личной жизнью».
- Что же мне делать, доця? Не хочу, не могу звонить ему. Когда он мне всё это сказал, ты была, я постеснялась, а кабы не ты, вышвырнула телефон за дверь…
- Давайте телефон.
- Что ты хочешь сделать?
- Сообщение ему послать хочу. От вас.
- Что ты там послала ему, доця?
- «Всё равно ты самый лучший. Я тебя люблю». Это вы ему послали. И всё. Не звоните, сидите, ждите. Перегорит, успокоится. Не будет звонить, и вы не звоните. Посидите, успокойтесь, отвлекитесь на что-нибудь, забудьте о нем. Я у вас записи видела. Про жизнь свою вы рассказываете интересно. Сидите и пишите книжку о своей жизни. Всё, что помните. Не для кого-то, для себя самой. Лучший способ оставить всех в покое – это заняться собственной жизнью. Пишите, Сонечка Дмитриевна. А он вернется когда-нибудь. Вы же написали ему, что любите его.
Мы прощаемся, и я ныряю в переход. Вот-вот вернется муж из Харькова, я оставила на плите полуфабрикаты. Надо быстрее закончить. Это моя «личная жизнь» на сегодня…


- Более бестолковой поездки у меня ещё не было. Нескоро захочется повторить.
Порадовалась ещё раз, что не составила ему компанию. У меня бы ещё осталось и досадное чувство впустую потраченных времени и денег. Обошлось без моего участия. Так-то лучше.
Пересказала ему вкратце наш разговор с Е.Д. о церкви и священнослужителях, об этом мы тоже с ней сегодня обмолвились. Гена возмутился. - В церковь надо ходить не на священника и не на бабок, выбрасывающих твои свечки «не у нас куплены!», смотреть, а к Богу. «Так твой друг, К., говорил, что сами попы людей от церкви отталкивают». Гена раздраженно прерывает полемику, оставаясь при своем мнении, что на фиг такие верующие не нужны церкви, которые на такие мелочи внимание обращают. Я вдогонку бросаю, что это такая церковь на фиг не нужна, которая в людях веру подрывает тем, что пороки свои напоказ выставляет и их веру на прочность испытывает. Не всем дана такая сила верить, не замечая мух в варенье. Кому-то примером помочь надо. Муж, отмежевываясь от моего нигилизма, уходит спать, я вперяюсь глазами в экран телевизора, где в это время на случайно включенном мною канале идет христианская передача. Словно в продолжение нашего с мужем спора, священник толкует притчу Христа о передаче виноградника от злого хозяина к доброму. «Это про нас с вами сказано, - говорит ведущий, - один Бог судит, достойны ли мы по плодам  своей веры речься христианами, добрые ли мы хозяева виноградника. И из-за нерадивости нашей он может забрать у нас благодать, даваемую верой, и передать её другим хозяевам. Христианство начиналось в Европе, ему она обязана своим процветанием, но многие добрые традиции забыты и законы нарушены, Европа погрузилась в безверие. На нашу землю христианство пришло спустя тысячелетие. Кто будет следующий, кому Господь вверит возделывать свои виноградники, нам неведомо. Индусы, китайцы – народы, глубоко из древности черпающие духовные традиции, могут оказаться более достойными хозяевами, чем мы с вами», - закончил свою проповедь священник, подведя черту в нашем с Геной споре. Я оказалась на тех же баррикадах, что и наш К., и этот неведомый мне служитель. Если завралась и зажралась вся церковная рать, неверием своим потянувшая за собой свою паству, – а все мы хозяева виноградника - то нечего сетовать на то, что плодов нет, что вера иссякает. И всё же, Бог над всем этим. Потому главное, что в сердце твоем. И, если оно плодоносит, если способно творить добро, Бог будет с тобой, и ты будешь под защитой Его благодати - с Его силой и в Его ведении, даже когда вокруг океан безверия и лжи.

- Иришка, сегодня День танкиста, ты знала об этом? – Танюшка успела до полуночи сообщить мне о том, о чем я и представления не имела.
«Желаю никогда больше не ездить на танках и не стрелять из пушек. Пацифистка», - успеваю вместить в сегодняшний день поздравление любимому. «Как же я могла пропустить такую возможность примчаться с поздравлениями и страстными поцелуями?!»- сетую строчкой раньше и получаю милое моему сердцу «за поздравление спасибо! ;» в ответ. Как же я люблю тебя, солнышко моё! – это я уже только подумала про себя.

Пожалуй, на сегодня хватит. Уже и не сегодня. 2:42 на часах. Через четыре часа вставать везти сына на занятия.
Спать, Ирина Николаевна!
Крепко и, желательно, без гнусных видений.
Помечтать разве что всё о том же…


11 сентября.
Вчера американцы отмечали день памяти погибших на Манхеттене. Показали почти забытые кадры хроники – врезающиеся в небоскребы самолеты, клубы дыма, обваливающиеся здания. Бесконечный фильм, снятый в лучших американских традициях  реанимации происшедшего когда-то. И вот рассказ о последнем самолете, в котором обреченные на гибель пассажиры не дали террористам осуществить их план до конца, вынудив тех воткнуть самолет в землю раньше. Взбунтоваться, объединиться, напасть на кучку смертников, чтобы не думать о том, что будет с тобой через полчаса, наполнить свой последний миг действием и смыслом,  чтобы последние секунды твоей жизни и смерть оказались не напрасными. Пусть это жест крайнего отчаяния, потому что уже ничто не может остановить смерть, потому что это – финишная прямая. Они уже точно знали, что в живых не останутся, что их самолет летит куда-то, чтобы из их тел сделать бомбу…
Не только умирать, но и жить надо так.
Так, словно летишь в самолете-смертнике, и жить тебе осталось один миг. И ты либо жертва, пассивно отдающаяся воле палача, направляющего твою жизнь на погибель другим, либо герой, в последнее мгновение меняющий курс самолета…

                *         *         *

Е.Д. все-таки позвонила тем же вечером сыну, услышала отчаянное «оставь меня в покое», обожглась его ненавистью. «Вы меня не послушались, не надо было звонить, пересидите, отмолчитесь», - «Я сказала ему, что звоню попросить у него прощения». Она добивает своего мальчика великодушием. А он отказывается верить, что оно искреннее. Одиночество. В его состоянии ему весь мир кажется враждебным, мать – лгуньей и лицемеркой, он сам – никчемным и одиноким. «Сука, сука, сука», - устами вопит отчаяние. Хочется любить, хочется быть любимым и нужным кому-то, кроме матери. Он уже слишком взрослый, чтобы довольствоваться любовью одной только матери. «Наверное, он был всегда очень хорошим сыном?» - спрашиваю у Е.Д. – «Да! Очень хорошим» - «Я так и думала».
Тем же вечером, когда я отослала ему смску от её имени, придя домой, написала ему так, словно с матерью его мы не встречались, и о ссоре их не ведаю. Написала, что хотела бы встретиться, сходить ли в кино, напроситься к нему на чай, не важно. «Не отвечайте сразу, - попросила я, - подумайте, а завтра-послезавтра давайте созвонимся». Сегодня второй день, я не звоню, хотя позвоню обязательно. Пока улаживаю свои дела – записываюсь на курсы, досматриваю необходимые фильмы, «инструктирующие» меня по этому вопросу по моей просьбе, посланной на небеса, покупаю книги, читаю, настраиваюсь, отшиваю аккуратненько Миннезингера. Недалеко, чуть-чуть в сторону, он не должен мне мешать осуществлять эту странную миссию – я начинаю раскручивать новый сюжет. Новое исцеление одинокой души. Я заставлю его поверить в себя и отпущу на все четыре стороны. Я научу его плавать по океану Любви. Заставлю поверить в то, что на земле есть человек, который ждет встречи с ним, просто не надо отчаиваться и надо верить и ждать…

13 сентября… впрочем, уже 14-е.
Второй день ни строчки. Не успеваю. Соберусь покомпактнее с мыслями, сяду. Сейчас всё спутано и растрепано. И элементарно хочется выспаться.


15-е сентября. Может, лучше так – пятница.

- Я тобi не казала, вiн же позвонив менi на другий день…
Спасаясь от внезапно нахлынувшей тоски, выпрыгнула из дому, бросив полуголодных детей на произвол. Ни малейшего желания стоять привязанной к плите на этой обгаженной ими кухне. Зашла, настроение при виде грязной посуды по всем мыслимым и немыслимым местам, и стола, заваленного всяким съедобным и несъедобным хламом, резко упало, всего каких-то три часа назад я навела здесь идеальный порядок, но, похоже, в чистоте вокруг себя нуждаюсь в этом семействе одна я. Плюнула, развернулась и, не говоря ни слова, оставила их всех за плотно закрытой дверью. «Ушла в народ», - как говорит кума. Надо, кстати, позвонить ей, давно не виделись - с лета, когда её отпрыски приехали на голову моему сдающему вступительные экзамены сыну «поддерживать» своего кандидата в парламенте. Молодежь, откомандированная в столицу на шальные денежки, порезвилась. Моё дитё, под политический шумок завалило своё поступление. Я не нашла ничего лучшего как упрекнуть свою подружку, что та дала добро на несанкционированную осаду моего жилища в моё отсутствие. И, чтобы не усугубить далее наши отношения чувством досады, просто на время прекратила всякое общение, пока не уляжется. Сын в это время, уже под неусыпным маминым контролем, поступает в другой вуз, все озабоченные парламентарии добиваются вожделенной власти, страна начинает учебный год, природа радует последними теплыми деньками, в душе потихоньку все встает на свои места, - подружек можно возвращать. Я же всё никак не сподоблюсь. Элементарно не могу выделить часа, чтобы праздно повисеть на телефоне, грузя её своей, а себя её  жизнью. Насколько проще писать, чем говорить. Читать можно в подходящую минуту, когда хочется общения именно  с этим человеком и именно сейчас. Ты можешь не скрывать своих эмоций, если его рассказ откровенно скучен и неинтересен для тебя, просто закрываешь листочек с его жизнью – прочту позже и в другом настроении, не обижая и не обманывая собеседника. Твой неинтерес может быть простым непопаданием эмоциональной настройки на восприятие чьей-то жизни и её коллизий, а твои неискренность и притворное участие, превращающие дружеское общение в отбываловку, могут быть замечены собеседником и больно ранить. Поэтому лучше писать,  открывать свой внутренний мир, если есть склонность к самообнажению, и ждать понимания, приятия, интереса к себе. Ждать ответа по почте, скажем так…
 О чём бишь я?...
 Плюнула, развернулась и выскочила незаметно из дома без малейшего желания вскорости туда возвращаться…
 Мне комфортно в нем лишь тогда, когда я всех держу на расстоянии, а лучше, чтоб вообще все были при деле где-то за его пределами, сходясь лишь для совместной трапезы и ночного сна. Видеть перед глазами праздно валяющихся целыми днями четверых бездельников, ежеминутно удовлетворять их насущные потребности, а самой находиться в состоянии стойкого неудовлетворения из-за растраты своего драгоценного времени на покрытие издержек их праздности, невыносимо. Я не вижу своего предназначения в том, чтобы потакать чьим-то слабостям и лени. Когда все вокруг тебя живут в свое удовольствие, а ты приносишь своё время в жертву ради того, чтобы они жили так, в конце концов, начинаешь испытывать чувство собственной обделенности и ущербности. Своим затянувшимся бунтом я протестую против покорного принесения себя в жертву семье. Я не хочу быть её жертвой. Не хочу лишаться чего-то в жизни из-за того, что кому-то что-то должна. Я не должна никому ничего. Долженствование должно определяться действительной  необходимостью и потребностью в помощи извне, а не чьим-то нежеланием обслуживать себя самому, не чьей-то возведенной в ранг святых добродетелей ленью. Поэтому всё, что я делаю для них сверх необходимого, я делаю только тогда и ровно столько, сколько хочу и когда настроена делать это. То, что делаю для себя, определяю своими потребностями, и имею право ставить свои потребности выше чьих бы то ни было. Я имею право на плохое настроение и даже на ленивое безучастие. Самоустранением от домашних трудов подвигаю их всех самих заботиться о себе.
Настроение при виде бардака резко упало. Беглое путешествие по своей почте в Интернете. Обнаружила письмо В. Уже кем-то прочитанное. Второе огорчило не столько, сколько само письмо. Почему-то его ответ на мою просьбу помочь в выборе репетитора  французского языка показался очень грубым, всего одна строчка : «а чем я могу быть полезен по-твоему?»- с маленькой буквы в «быстром ответе», значит, писалось в спешке, небрежно, не взвешивая слова. Я сама поставила себя в такое положение, что со мной совершенно не считаются. Дала ему такое право, низведя собственное достоинство. Это как один раз позволить себя ударить. И после быть битой пожизненно. Я проглотила его дерзость, написала вполне мирный ответ, совершенно меня не удовлетворивший, - я опять была не собой, опять подавила в себе истинные чувства обиды и досады. Я опять пытаюсь нравиться, поэтому неискренна, лицемерно учтива и сдержанна, хотя внутри всё кишит ядовитыми червями негодования. Их я выпустила тут же, в мобильной смске, спеша уведомить, что отправила письмо по почте. Ждать опять неизвестно сколько, когда, наконец, моё письмо будет прочитано, уже нет сил. Пришла пора форсировать мой вялотекущий роман с В., переводить его из разряда ментальных в низшие сферы выяснения отношений и расставления всех нужных точек в алфавите. Я хочу реальных перемен в собственной жизни, а не только их декларацию. Мне нужны реальные герои, а не фантомы. Я должна на что-то и кого-то опереться, чтобы перевернуть свой мир, ухваченный за ось понимания, что в нем, моем мире, что-то движется не так. И, если это не тот человек, который мне нужен для этого, пусть катится к чертям собачьим со всеми моими о нем придумками, которыми я задурила его голову. Дарю! Пусть тешит себя мыслью, что может внушить чувства подобной силы даже  тем тупым смазливым юным красавицам, среди которых он роется, ища свою избранницу. Не оценил спокойного, мудрого, глубокого чувства зрелой умной женщины, пусть его растерзают эти гиены. Господи, я должна остановиться, я слишком много чувств вкладываю в произносимое, моё проклятье может сбыться, как сбывается всё, произносимое в сердцах. Я не хочу, чтобы это сбывалось. Я люблю его. Мне невозможно тяжела мысль расстаться вот так, в остервенении посылая проклятья. Я не знаю, что было и чего не было между нами, я ничего не поняла в наших отношениях, я лишь пыталась в этом разобраться. Неумело и, может, не слишком умно. Первый раз я ничего не смогла объяснить себе так, чтобы самой в это поверить. И успокоилась на обреченном приятии того, что впервые столкнулась с неведомой мне ранее силой влечения к тому, кто послан мне, чтобы поставить точку на моих ожиданиях от взаимоотношений с мужчинами. Я уже не жду ничего. Потому что дождалась того, кто мог стать единственным в моей жизни мужчиной. Обстоятельства внешние – разваливающаяся семья, которую пыталась сохранить ради детей, внутренний конфликт – я не могла более оставаться с мужем, но и в решимости оставить его ещё не укрепилась, сделали меня не готовой переварить важность этой встречи с моим мужчиной, я пропустила этот шанс сквозь пальцы, будучи не в силах противостоять реалиям собственной жизни. Эта решимость и это осознание пришли сейчас, когда наши хоть какие-то отношения уже в прошлом, когда иссякло его желание, когда его страх за себя переборол все остальные чувства. Он отдалился настолько далеко, что я перестала чувствовать его мысли. Поводок, на котором он меня держит, изредка откликаясь на мои к нему обращения, настолько длинен, что я практически не ощущаю руки своего нового хозяина. Кажется, утихни я, и никогда больше он не напомнит о себе. Да, именно так, он никогда более не напомнит о себе, если я сдамся и оставлю его в покое. Сколько ещё должна длиться моя осада, чтобы уход из-под стен этой крепости стал для него ощутимой потерей? Потерей, вызывающей желание броситься следом и вернуть. Мужа я высиживала восемнадцать лет. Есть во мне силы расплатиться собственной жизнью длиной в ещё два десятилетия за призрачную надежду быть нужной? Скольким я уже подарила свою любовь безвозмездно, наделив их верой в себя, а себя лишив этой веры, потому что ничего не получала взамен. Признательность приходила слишком поздно, когда сил смотреть в прошлое и не сожалеть о нем уже не осталось.

«Получила твой ответ, показалось – хамишь. Странная реакция, ты всегда такой или только по средам 13-го? Постаралась не грубить в ответ, хотя отгрызть что-нибудь в ответ очень хочется. Пока, Великий Приватизатор всея Васильковской губернии».
- А что ты хотела бы ему отгрызть? – блудливо улыбаясь, вопрошает подружка, только что посвященная в таинство переписки.
- То самое, что ты подумала. По самые…

- Доця, вiн же позвонив менi. Извинялся, слова такi добрi казав…
В уме просчитываю время звонка матери и моей к нему смски и понимаю, сработало. Он почувствовал себя нужным ещё кому-то, и тяжесть из его души ушла. Мы могли бы помочь друг другу пройти этот маленький отрезочек пути. Я залечила бы им свою душу, растерзанную любовью к В., он окрылился бы моим интересом. И, хотя это довольно рискованно начинать новые отношения,  не разрешив старых, иду на это. Я устала быть больной, я хочу выздоровления от привязанности. Я пытаюсь привлечь к себе человека, которого врядли смогу полюбить, но любовью которого я могла бы подпитаться. Миннезингер не справился с этим, он не смог зацепить настолько, чтобы я забылась и отвлеклась. В нем уже не осталось ничего живого, чем он мог бы поделиться со мной. Напротив, он питался от меня и не скрывал этого. Я подпитывала его и окончательно истощалась сама. Наши с ним отношения сегодня – это его выжидание и моё абсолютное равнодушие к тому, будет ли ещё хотя бы одна встреча с ним. Мне кажется, что Миннезингер нужен мне для того, чтобы я увидела свою любовь к В. и свои от этой любви ожидания со стороны. Здесь, с Алигьери, Володя – это я. Я равнодушно внимаю его любви, как равнодушно внимает моей любви Владимир, я радушна при встречах с ним, но совершенно при этом остаюсь холодной и безучастной внутри, как остаётся безучастным мой Герой, при этом довольно приветливо общаясь со мной при встрече. Я принимаю его приветливость за ответную любовь и тешу себя иллюзиями и добрыми сказками, где эта любовь, взаимная и прекрасная сделает счастливыми нас обоих. И вот небо посылает мне Алигьери, чтобы я спустилась в своих грезах с небес на землю. Смотри, говорят они мне, вы с Володей очень похожи, вы чувствуете и думаете одинаково, в похожих ситуациях ваши модели поведения в точности повторяются, смотри, что чувствуешь ты к своему верному воздыхателю – Миннезингеру – то же самое происходит и в душе твоего возлюбленного. Он не в силах ответить тебе на чувство, но и сил резко опустить тебя на землю у него тоже нет. Он боится смертельно ранить тебя, потому что благодарен тебе за твою любовь. Питайся же этой благодарностью и не уносись в своих грёзах слишком высоко. Живи той жизнью, что есть у тебя. Довольствуйся любовью тех, кто любит тебя. Живи ради тех, кто нуждается в тебе. А любить? Любить можно и молча, не трубя об этом во всеуслышание. Пиши свою прозу, живи и умирай в ней, возводи на пьедестал своих героев, уводя их образы всё дальше от реальных людей. Стремись к идеалу, но не ищи его на земле. Земля несовершенна, люди на ней погрязли в сомнениях и не в силах отдаваться высокому, страшась быть низверженными в своей вере в возможность чистых и прозрачных небес над своей головой. Живи, Ирка, живи. Не умирай из-за того, что затеянный тобою сюжет не получил своего земного воплощения…

Масянь недолго тосковал по своей подружке. Стоило ей покинуть пределы страны, у него зачесался нос. О чем он тут же поспешил сообщить мне, дожидающемуся на обочине его жизни ангелу. «Последние теплые деньки», - пробормотал смской мой телефон.- «Какие будут предложения?» - напрямую в лоб спросила я. - «Нос чешется…» - «Надо лечить… – и, потерпев его безответность минут пятнадцать, добавила, - У меня литра три «царьковочки» или три рубля, чтобы остограммиться где-нибудь в другом месте». Потом, вспомнив, что он обычно воспринимает все мои слова буквально, перевела своё желание в область откровенного стеба: «Предлагаю себя в качестве легкого слабительного средства от любовной тоски. Я так понимаю, что подружка уехала?» Получив утвердительный ответ, отвергнув его сомнения «я очень уставший и невыспавшийся, не хочу, чтобы ты меня таким видела», ироничным «ты что, очаровывать меня собираешься?», добиваюсь согласия на встречу и дарю ему возможность облегчиться, по-другому не скажешь, всеми своими претензиями и накопленной неудовлетворенностью от встречи с невестой. «У тебя хватает терпения и мудрости меня выслушивать, мне стыдно, что я рассказываю тебе это, но не могу удержаться, прёт», - но и меня прёт в ответ. У меня тоже много накопленного и сдерживаемого в обыденной жизни, чего не всем расскажешь. Даже в своей прозе я не договариваю, где-то не успеваю, где-то ещё не додумала. Встречаясь с ним, я открываю в себе что-то скрытое от меня самой, он выталкивает на поверхность много такого, что я прячу в себе. После него, мне проще быть искренней. Что-то похожее происходит с ним. Проговариваясь вслух со мной, он договаривается до многих таких вещей в себе, которые привычно завуалированы обыденным нежеланием вдумываться в происходящее. Кажется, мы даже поблагодарили друг друга за это в эту встречу. «Встречаемся, уже столько всего знаем друг о друге, а всё равно интересно встречаться», - говорит он. «Мы в этих встречах себя открываем, поэтому. Мы словно подталкиваем друг друга в пути к самим себе. То ты меня, то я тебя. Поэтому интересно. Человеку нужен тот человек, благодаря которому находишь в себе что-то доселе неведомое, в присутствии которого можно говорить о себе, получать одобрение в ответ, или пусть даже не одобрение а просто внимание, интерес к тому, что ты говоришь». «Я ловлю себя на том, что мне хочется рассказать тебе что-то, я начинаю, ты слушаешь, потом перебиваешь своим, я думаю, чёрт, мне же это совсем неинтересно, мне самому хочется выговориться», - честно признается он. «Конечно, человека интересует только он сам и тот человек, который может разыграть неподдельный интерес к его жизни», - тут же соглашаюсь я с его откровенностью, совершенно не обижаясь на его замечание. Мне хочется, чтобы он был предельно откровенен со мной. Это должно привязать его ко мне надолго. Зачем? Наверное, я нуждаюсь в том, чтобы быть нужной ему. Во мне много такого, что есть в нем. Это словно читать книгу, которая созвучна тебе. Знаешь, что будет на следующей странице, но всё равно с интересом листаешь её, потому что это твоё, это то, что хочется лелеять в себе.

- А что ты рассказал ей обо мне? - поинтересовалась я, - откуда такая ревность?
- Да, в общем-то, ничего особенного.
- Может, это тебе только так кажется?
- К слову пришлось как-то. Рассказал в качестве примера, когда она о матери своей  говорила. Та у неё уже второй раз разводится. Ну, а я тебя в пример привел, что вот люди живут, отношения сложные, а всё равно живут вместе и как-то это преодолевают. Ради семьи, ради детей.
Мне стало немного неприятно, что мои кухонные баталии выносятся на обсуждение перед соплюшками, но вида не подала, в конце концов, я сама провоцирую подобные вещи избыточной откровенностью, одна моя книга чего стоит! Продолжаю расспрашивать, попутно комментируя.
- Она спрашивала, где мы познакомились. Я ответил, в поезде. И это что, говорит, она при всех рассказывала про себя такое? Я отвечаю, нет, мы ехали вдвоем в пустом купе. А почему она собаку у тебя взяла? Ты что, не понимаешь, говорит, что это она специально сделала, чтобы с тобой встречаться повод был?
- Ну и что же ты на это ответил? Серёга, да она молодец, всё правильно просчитала. На фига мне была бы твоя собака, если бы ты не был нужен?!
- Я говорю ей, зачем ты так, - не слушая меня, продолжает Масянь, - она ведь помогла и твою собаку пристроить, когда нужно было. Надо ценить добро…
- Молодец!  Она по твоим рассказам видит во мне потенциальную угрозу твоей ей верности. Смотри, что выходит – ты знакомишься в поезде с бабой, неудовлетворенной своей семейной жизнью, пропитываешься к ней участием, та впечатляется на это и решает, что этим юным созданием решит свою хотя бы только одну проблему, сексуальную. Начинает подбирать к тебе ключи, пользуясь твоей доверчивостью и наивностью, усыновляет твоего щенка, чтобы был повод встречаться, и, в конце концов, добивается своего – затаскивает тебя в постель. Серёга, она ведь права на все сто. Ведь если бы мы с этого не начали,  то именно этим всё бы и завершилось. Разве не так?
Масянь, слегка опешивший от такого саморазоблачения,  задумывается на мгновение, смотрит на меня, и, улыбнувшись, произносит:
- Наверное, для тебя не была новостью такая реакция на тебя подруг твоих друзей? Открытостью ты располагаешь к себе одних и вызываешь чувство  ревнивой ненависти у других.
- Да, реакция твоей подружки была совершенно типична и привычна, поэтому проявить великодушие ничего не стоило. Обида пришла на второй, на третий день. Жалеть себя начала, злиться на всех вас. Вот, думаю, испражняются мне на голову все, кому не лень, пользуются моей добротой, а мне откуда силы для того, чтобы это всё мимо себя пропускать, брать? Потом подостыла, успокоилась. Решила, куда вы от меня денетесь, я же ничего плохого вам не делала. Соскучитесь, вернетесь. А тут я, беленькая и мякенькая, обо всём забывшая.
- Я надеялся на понимание, думал, поймёшь.
- Поняла. Ну и как ты выдержал все эти её допросы, не раскололся?
- Нет, но странно и неприятно, что она так ревнует.
- Она лишь открыто проявляет опасения как любая женщина, которая бросается на защиту территории, где хочет закрепиться в качестве полноправной хозяйки. Она должна быть уверена в партнере, должна оградить свой будущий очаг от вторжения извне, поэтому совершенно естественно её желание устранить всех возможных соперниц. Я одна из таких возможных соперниц. В её глазах. Она видит наши теплые отношения, видит мою явную заинтересованность в тебе и выводит из этого, что рано или поздно ты окажешься в моей постели.
Сергей в упор смотрит на меня. Надо сбить его серьёзность, слишком настороженно он воспринимает сказанное.
- Серёж, может, она права, может, не так уж я бескорыстна? Ведь держусь же за что-то? Согласись, если бы всё зависело от тебя, нашей сегодняшней дружбы не существовало бы, она сошла бы на нет в самом начале, в момент, когда ты в первый раз стёр мой номер из памяти своего телефона. Наши сегодняшние дружеские отношения – это моя заслуга. Ты не стремился к этому. Как-то для себя ты это объясняешь?
- Я сказал ей, что стер твой номер. Что порвал с тобой, - уходит он от ответа.
- Она уехала, и мы тут же созвонились и встретились. Итог маленькой лжи – ложь большая.
- Ты считаешь, я ей изменил?
- Нет, не изменил, но то, что она вынуждает тебя лгать и оправдываться, потому что истинное положение не устраивает её, а то, чего добивается она, не устраивает тебя, делают ваши отношения неискренними уже с первых дней. Вы начинаете свою совместную жизнь с того, что учитесь врать друг другу. Мне казалось, что ты в своё время ждал от своей будущей подруги чего-то иного.
- Мы пытаемся, много говорим об этом…
- И ты с ней так же откровенен, как со мной?
- Нет, с тобой проще, ты всё понимаешь…
- Я просто пытаюсь быть честной. Мне кажется, попытка строить отношения на взаимных недоговоренностях говорит лишь о том, что ты пытаешься связать свою жизнь с человеком, который тебе не подходит, но ты держишься за него от безысходности, потому что отчаялся дождаться своего идеала.
- Мне кажется, мы оба сошлись от безысходности.
- Это тоже вариант. Часто встречающееся желание избавиться от одиночества любым путем даже с неподходящим партнером. Что ж, дерзай. Может, и получится. Она не глупа, проницательна, во всяком случае, скучно с ней тебе не будет. Но и легко не будет тоже. Она будет стремиться контролировать тебя, это чревато многими проблемами. В том числе и вспышками необузданной ревности. Звонки на работу, постоянное стремление быть рядом, когда тебе хочется побыть одному или встретиться с друзьями. Если ты готов жить, всё время оправдываясь и изворачиваясь, защищая свою территорию, то продолжай эти отношения, если чувствуешь, что можешь не выдержать, лучше дождись своего трамвая, он обязательно придет. Но ждать очень трудно. Всё время кажется, что такого человека можно никогда не встретить.

Зачем я говорю ему это? Это выстрадано мною, это мой опыт, моя жизнь. Зачем я навязываю ему своё видение? Хочу, чтобы он остался таким бескомпромиссным и чистым, каким я его встретила? Но мне-то это зачем? Неужели подсознательно я стремлюсь устранить всех возможных соперниц, чтобы иметь его в полном своём распоряжении? Да, похоже, что это так. Я даю ему возможность сравнить наши с ним отношения с теми, которые он выстраивает с другими, чтобы он увидел ущербность тех перед этими. А смысл? Обречь на одиночество, пока я сама не устроюсь, чтобы держать его в качестве запасного варианта?
- Если ты хочешь остаться с ней, рано или поздно, но нам придется расстаться, - признаюсь я ему, - когда тебе лучше с кем-то, а не в семье, ради сохранения семьи, надо выбирать не в пользу того, к кому тянется душа.

Долгое блуждание вдоль озер в Китаево, хаотичная езда по Подолу – где-то надо было перекусить, я пыталась сообразить, где это лучше сделать, попутно заехала в кинотеатр, где в последнее время бываю очень часто. «Хочешь, я вытащу тебя как-нибудь в кино?» - «Я последний раз был в кинотеатре около года назад». - «Значит, договорились, приглашу». – «Только без твоих подружек». – «Естественно, зачем нам подружки?» Возвратились в центр, подъехала со двора к закусочной на Крещатике. Он пытается накормить и меня тоже, сопротивляюсь. «Ну, хоть тортик». – «Ладно, тортик так уж и быть». Ковыряюсь вилкой в его котлете, всё-таки заставил попробовать кусочек, цепляю картошку. «Всё, наелась, не настаивай». Слишком интимно, слишком естественно. После таких встреч он обычно прячется надолго, потому что было слишком легко и хорошо.
- Ты боишься интимности в общении, я заметила, наши отношения портятся сразу после того, как достигают пика. Ты прячешься, закрываешься, начинаешь вести себя со мной враждебно. Ты боишься, что я воспользуюсь твоей доверчивостью?
Он вопросительно смотрит на меня, похоже, я попала в самую точку.
- Очень легко получить плевок в открытую душу.
- Но ты же уже достаточно хорошо знаешь меня, знаешь, что я не сделаю этого. И всё равно боишься. Может, ты просто боишься привязаться ко мне?
И снова вижу по его глазам, что угадала.
Я не угадываю, я это знаю. Знаю, потому что прочитываю в себе свои тайные мысли, скрываемые ото всех, свои желания, подавляемые ради того, чтобы соответствовать тому светлому образу, который определила, что этот бескорыстный ангел будет мною. Но когда мне наскучит играть роль светлого гения добра, я не знаю, может, сживусь с этой ролью навеки, а может, внезапно очнусь в образе демона, почувствовавшего свою обделенность, и начну мстить всем за неблагодарность, и тогда самые сокровенно упрятываемые мысли вылезут на поверхность и станут новой моей сутью. Я не знаю себя настолько, чтобы гарантировать мир от своей озлобленности. Это сегодня я добрая и бескорыстная. Но удастся ли остаться такой под попытками мира подмять меня под себя, я не знаю. Выходит, он прав, этот мальчик, на всякий случай надо держаться от меня дальше.
Это так просто.
Надо не отвечать добром на добро.
Это привело наш мир к сегодняшней его гибели.
НЕДОВЕРИЕ…


18 сентября. Понедельник.

- Всё-таки. Ты не ответил. Как ты для себя объясняешь то, что я до сих пор рядом?
- Не знаю… - он пожимает плечами, несколько шагов молча, потом в раздумьи, о чем-то договариваясь сам с собой, - я когда маме говорил о тебе, ну, что ты за человек и всё такое прочее, сказал, что ты ни в чем не нуждаешься, у тебя муж, трое детей, много свободного времени, тебе скучно… Нет, я не прав, - Масянь расплывается в улыбке, - ты всегда там, где нескучно…
Изо всех сил стараюсь не услышать первой части его фразы и купиться на вторую. Вроде бы, получается. Я с благодарностью внимаю сказанному. Мы уже возле  его дома, уже который раз прощаемся, но что-то не дает расстаться. Какая-то неведомая сила держит его на сиденьи моей машины. Глубокий вздох, как перед погружением, слово, и он опять забывает о своем намерении уйти по-быстрому. Два часа назад в инете его ждала подружка. Какие мысли роятся в её ревнивой юной головушке? Конечно же, она чувствует причину его опоздания. Что он придумает себе в оправдание на этот раз? Бедный мальчик!
- Я сама отвечу на вопрос, который задала тебе сегодня. Что держит меня возле тебя. Помнишь, нашу вторую встречу, не помню точно, ты уже знакомил нас с Володей или с ним мы познакомились позже.
- С Володей это было в третий раз. Второй раз ты приехала на машине, я, помнится…
- Я помню твой взгляд – вытаращенные глаза и во всё лицо «что этой бабе ещё от жизни нужно».
- Да, я тогда очень удивился…
- Мы потом сидели долго, и ты рассказывал о себе.
- Мне потом было очень неловко, что я так перед тобой разоткровенничался. У меня такое уже было с Толиком, братом Володи, я что-то говорил-говорил, жаловался на своих родителей, а потом, когда выговорился, думаю, какой же я дурак, стыдно стало, что так выворачивался перед ним наизнанку.
- Я слушала тогда и понимала, что могу тебе помочь. Но мы были совсем незнакомы, надо было, чтобы ты мне поверил. Ты готов был излить душу первому встречному. Это первый признак того, что человек не в силах справиться со своими проблемами самостоятельно. Я была тебе благодарна…
- Я помню, ты что-то странное такое сказала во время первой нашей встречи, что я помог тебе справиться с твоей проблемой. Я тогда ничего не понял, от разговоров в поезде осталась каша в голове. Что за проблема, чем я помог.
- Ты избавил меня от болезненной зависимости от моего московского романа.
- Да, помню, что-то такое было, кажется, мы встретились, когда ты уехала от мужа к нему, или от него?
- Я, благодаря московскому «приключению», увидела, насколько я несчастна в семейной жизни, но неожиданно для себя оказалась заложницей новой привязанности. Ты помог мне мгновенно избавиться от зависимости от взаимоотношений, которые к тому времени длились уже почти год и изрядно измотали меня. Это было что-то вроде залипания. Чувство, что судьба в лице старого московского друга дала мне последний шанс. И тут вдруг ты, легкое ночное сумасшествие, и я понимаю, что вся моя проблема в сексуальной неудовлетворенности. Я мгновенно рассталась со своим любовником, поняв, что эту проблему можно разрешить гораздо более простыми путями, не подвергая свою жизнь радикальным переменам. Одним словом, ты помог мне, я решила помочь тебе. Всё, о чём ты рассказывал, было до боли знакомо. То же я пережила в своей семье, со своими родителями. Я знала, как выйти из этого, чтобы это не переполняло и не выплескивалось на головы окружающих.
- Я был несносен?
- Да нет же, говорю же, мне это было знакомо, и я вела себя точно также.
- И ты решила меня спасти? – усмехнулся он.
- Что-то вроде того. Я чувствовала, что могу подружить тебя с твоими близкими, если поселюсь где-то неподалеку и буду вмешиваться в ваши распри, объясняя каждому из вас истинные мотивы ваших слов и обид.
- Я прочел твое письмо, когда был в аэропорту во Франкфурте. Довольно смело вторгаешься в наши с матерью отношения. Но, знаешь, наверное, мы должны быть тебе благодарны. Ты договариваешь за нас то, что мы боимся сказать друг другу. Я как-то пытался наладить всё сам, очень долго готовился к разговору с ней, приурочил к новогоднему застолью, чтобы предложить в качестве тоста перемирие – забыть всё, что было до, и жить только тем, что есть хорошего. Я полгода готовился, не меньше, а начал говорить и эмоциональностью своей всё испортил. Меня не услышали, какие-то обиды пошли. Одним словом, из моего благого порыва ничего не вышло. Тут приходишь ты, совершенно незаинтересованное лицо, и легко и просто говоришь нам с матерью то, отчего наши с ней отношения становятся открытее и добрее, договариваешь за нас те слова друг о друге, какие мы почему-то боимся сказать друг другу сами.
- У меня внутри всё переворачивалось, когда я каждого из вас по отдельности слушала – два человека любят друг друга, а договориться между собой не могут, не научены, как свои чувства проявлять, всё боятся чего-то. Но это позже увидела. А когда мы с тобой общались в первые встречи, слушала и не могла поверить,- такой хороший парень, не может быть, чтобы всё, что он думает о матери, было правдой, не могла плохая мать вырастить такого сына. Скорее всего, это просто уставшая, заезженная работой, бытом и безденежьем женщина, срывающая свое раздражение на близких. А ты, в силу молодости и неопытности, ничем другим её вечное раздражение кроме как нелюбовью к себе объяснить не можешь. Знаков любви в заботе о себе прочитывать ещё не научился. А говорить о любви, как и во многих других семьях, у вас не принято. Вот, думаю, и поселюсь рядышком, попробую подружить и помирить их.
- И поселилась, - улыбнулся Масянь.
- Да, как ты ни отбрыкивался от моей дружбы, навязала её тебе.
- Да, отбрыкивался…
- А я веселилась. Брыкайся, брыкайся, дружочек, куда ты от меня денешься, думаю, пока я своё дело не завершила, не отстану. Пока я питаю почти любовную привязанность к тебе ли, к кому другому, к твоему другу Володе, к примеру, мне же всё обидное, что вы мне говорите, до одного, простите, места. Меня сложно обидеть, сложно уязвить мою гордость. Если я настроена на человека, я легко объясняю себе все его поступки, все слова, - словно сижу внутри, словно этот человек – это я сама. А понять – это простить. Но когда-нибудь…
Я задумалась на мгновение и унеслась в своё будущее, свободное от моих привязанностей к ним, земным жителям, не ценившим моей доброты, не разделившим со мной мою любовь к ним. Представила себя на мгновение с тем, кто разделит моё путешествие в бесконечность, и закончила:
- Когда-нибудь я решу, что моя миссия окончена, и  покину всех вас, брошу на произвол выкарабкиваться самим из болота, унесусь в безбрежные дали со своим единственным избранником…
- А мы, брошенные тобой, - вторит Сергей, - будем звонить тебе в твою безответность, а ты будешь сбрасывать наши номера, не желая больше с нами общаться.
- Да, именно так.
- Грустно.
- Мне кажется, каждый стремится к этому. Остаться наедине с собой и своим избранником.
- Я был у Ани в Германии. Она спрашивает, ты хотел бы переселиться жить сюда? Я отвечаю, я предпочел бы всё хорошее, что есть здесь, перенести туда, где я живу сейчас.
- Эмиграция? Я часто задумывалась об этом, когда мы путешествовали с мужем вдвоем. И поняла, что это приемлемо, если уезжаешь с кем-то, кто настолько близок тебе, что ни в ком другом ты уже не нуждаешься, и ты готов замкнуться в этом тесном мирке и жить только этим человеком. Я смогла бы эмигрировать с любимым человеком, потому что вполне приемлю замкнутый образ жизни. Но с мужем? Извини, я о своем. Опять о своем. Но задуматься не мешает – если, собираясь в дальний путь с человеком, ты думаешь о том, что там у тебя не будет друзей и тебе будет без них тоскливо, значит, это не тот человек, с которым в этот дальний путь стоит пускаться.
- Значит, ты нас всех покинешь? – ещё раз то ли с грустью, то ли с шутливым сожалением произносит мой друг. – Нам будет одиноко…
- Помнишь? «Иногда небеса посылают тебе встречу с ангелом, но понимаешь, что это был он, только тогда, когда ангел тебя покидает».
- Строчка твоего письма?
- Да, когда мы поссорились зимой надолго.
- Помню… Ангел? У него крылья должны быть белые.
- Бывают пестренькие, всякие бывают. А бывает, что он вселяется на мгновение в проходящего мимо тебя человека, и устами этого случайного прохожего говорит тебе слово, спасающее тебя от отчаяния и тоски.
- Где-то свершается добро, а где-то в это самое время равное по силе зло. Всё уравновешивается.
- И всё-таки, выбор в пользу добра предпочтительнее.
- Я рано, лет в четырнадцать, начал читать библию. Я и в церковь, помнишь, я рассказывал, ходил, потому что искал место, людей, с которыми можно бы было говорить о Боге. Эти разговоры не ведутся нигде – ни дома, ни в школе, ни на работе, а мне всегда хотелось говорить об этом. Я встретил тех людей, так возгорелся, проникся их энтузиазмом, мне хотелось, как и они, ходить по улицам и рассказывать, рассказывать людям о Боге. А потом я почувствовал, что они неискренни, они хотят быть искренними, но у них не получается верить. И я перестал им верить тоже. И ушел оттуда.
Я вспомнила наши с ним сражения в то время, письменные баталии по Интернету и подумала, что, может, отчасти и моя заслуга в том, что он покинул ту секту, есть. Я словно ввела в его сознание подпрограмму, заставившую отслеживать действия и слова людей, желавших воспользоваться его доверчивостью. Они могли казаться вполне искренними в своей вере, но он начал подвергать их слова и действия анализу и перестал безоглядно принимать то, что шло от них, начал сомневаться. Человеческое сознание слишком сложная система, позволяющая уживаться совершенно полярным точкам зрения одновременно и в одном месте. Человек, не отслеживающий всего того, чем пытаются извне загрузить его сознание, становится фанатиком. И неважно чего. Объектом фанатичной преданности и веры может стать всё, что угодно. Что там на повестке дня у власти алчущих? На какие баррикады они готовятся направить энтузиазм бездумной безумности? Может, всё-таки есть смысл остановиться и подумать?
Этот мальчик уверен, что самостоятельно справился с наркозависимостью от веры и сам разобрался и вышел из секты. Моё скромное в этом участие осталось им неотмеченным, и это славненько. Когда человек склонен преувеличивать собственные заслуги и умалять влияние на него других людей, им легко управлять. Главное, не обозначать явно своего присутствия. И идти направленно к цели. К своей цели с его участием.
- Я всегда излишне дотошен, - признается он. – Это делает меня ценным работником – я добросовестно вникаю во всё, ответственно ко всему отношусь, но вместе с тем, не могу расстаться с работой, когда полностью охладеваю к ней, продолжаю тянуть лямку, не в силах не оправдать доверия.
- Да, я заметила. Кстати, когда мне предложили стать директором одной довольно крупной конторы, я, понимая, что работник из меня никакой - желания пахать во мне немного, подумала сразу о тебе – вот, кого я взяла бы себе в замы, чтобы всю работу взвалить на него. Тебе не страшно довериться.
- В замы? Здорово! – он хлопнул в ладоши и рассмеялся. – К тебе в замы –здорово…

Надо как-то отрываться. Он уже просрочил все мыслимые ссылки на слишком поздний выход в эфир для общения с подружкой. Что бы ни придумывал мужчина, женщина, даже самая неискушенная и заурядная, уловит дух присутствия другой женщины в таких запаздываниях. Или я хочу разлучить их? Нет, пока не хочу. Пусть попытаются что-то сляпать из этих лохмотьев, какое-то подобие семейного благополучия. В конце концов, этот мальчик ещё не понял, что я для него больше, чем просто женщина-друг. Женщина искусительница, женщина идеал. Он многое не приемлет во мне – чтобы отвести его вожделение, столь ощутимое, но столь глубоко упрятываемое им, я как бы невзначай проговариваюсь о своих многочисленных романах на стороне. Я выдумываю почти небылицы о себе, выдавая желаемое за действительное. В нем ещё так много наивной веры в то, что возможны отношения без взаимного обмана партнеров – у меня всё будет только так! – восклицает он, и вот, чтобы погасить в его глазах влюбленный огонёк я порочу себя в его глазах, отвожу этот влюбленный взгляд в сторону – на других:  «Да, это возможно, но только не у меня, - говорю я, - я не способна на верность». И огонёк в его глазах притухает. Пусть будет так. Мне слишком хорошо известно всё, что может быть дальше, если я не уйду с его пути. И я обязана уйти до того, как его влюбленность станет очевидной и для него самого.
- Ладно, давай всё-таки будем прощаться, - всё настойчивей выталкиваю его из машины.
- Да, пора, - суетится он и опять остается, остановленный каким-то очередным воспоминанием. – Всё, я пошёл, - нерешительный взгляд, я быстро наклоняюсь к нему:
- Давай поцелуемся на прощание? – и, приобняв и притянув к себе, целую в щеку. Ответный поцелуй, я многое готова придумать себе в утешение, но, по-моему, чуть больше, чем просто дружеский, - где-то возле губ. Легкий толчок, и мы расстаемся. Я слишком долго не была дома. Пора возвращаться в свою клетку.
Впрочем…
И, гонимая попутным ветром, я сворачиваю к девчонкам, ещё не слишком поздно, чтобы нагрянуть в гости, нельзя возвращаться домой в эйфории – просекут. Сбрасываю избыток хорошего настроения у Натали, сопровождаю до самого дома Татьяну – ёе муж должен мне очень много денег за ежевечернюю доставку жены к самому порогу  его дома, и, умиротворенная, возвращаюсь наконец домой. Зачем мне эта встреча? Какую роль играет он в моей пьесе? Главную? Я всё ещё считаю главным героем того, другого, о котором ему уже почти не проговариваюсь, разве что раздраженным в ответ на Масянино «у Володи украли телефон, но новый его номер я тебе не дам» - «не давай, он у меня есть». Спохватываюсь и далее почти ничего с именами и привязками к живым лицам – одни фантомы. «Да, уехала бы далеко, но только с любимым», «я всё равно уйду от мужа, потому что люблю другого мужчину», «я верна любимому душой и сердцем, но моё тело ему не нужно, поэтому я отдала его на растерзание». Он прочёл в этих моих отрывочных признаниях имя того, о ком я говорю? Будет ли он копаться в этом? «Я так мало задумываюсь о чём-либо в последнее время», - признается он, и я радуюсь тому, что ему недосуг рассекречивать мои тайны и желания. Не думайте, не вникайте, не живите. Я сделаю это за вас, господа, как всегда додумав и домечтав на своё усмотрение свою и ваши жизни. А вы продолжайте своё произрастание на грядке и ждите, когда Всевышний сделает из вас рагу.
Я же попробую оспорить своё предназначение…


*        *        *

- Я тут задумалась на днях, а почему всё то, что написано в библии, мы, женщины, относим к себе? Ведь о нас, о том, что мы должны, а чего не должны делать, там почти ничего не сказано? Помнишь, «если ты посмотрел на женщину с вожделением, ты уже прелюбодействовал с ней в сердце своем», но там ведь не сказано, что женщине нельзя смотреть на мужчину с вожделением. Там вообще ничего, относящегося к женщине, не содержится! Религия, инструктирующая мужчин, как им выжить в двух существующих мирах: их собственном мире – власти, алчности и вожделения – и в мире женщины – мире соблазнения, страсти и удовольствий.
- Ты говоришь, а я вспоминаю, что что-то похожее слышала у наших йогов. Что женщина имеет право на всё, потому что её желания направлены от Бога, и потому она неподсудна. А мужчина обязан противостоять стихии, бороться с соблазнами - за себя, за свою душу. И судить его будут.
- Я не читала, но сомнения взяли. Если от нас требуют буквального прочтения текстов Святого Писания, то почему там, где мы читаем слова, обращенные к мужчине, мы отступаем от буквальности и начинаем переносить всё услышанное на женщин. К женщине Господь не обращался, и мессия женский на землю не приходил. И неизвестно, придет ли. Спасением женщины озабочена только сама женщина. Если её устраивает роль второй скрипки – пожалуйста. Если она претендует на соло в этом оркестре – никакими устрашениями её не удержишь. Против Бога попрёт. О чём это говорит?
- О том, чего хочет женщина, того хочет Бог! – и мы расхохотались…
Эй, там, на небе, прочистите уши, МЫ ХОТИМ БЫТЬ СЧАСТЛИВЫМИ, ПОПРОБУЙТЕ УБЕДИТЬ НАС, ЧТО МЫ НЕ ИМЕЕМ НА ЭТО ПРАВА!.


20 сентября. Среда.

Кружим по окрестностям, смотрим дома, примериваемся и примеряемся. Глупость, легкомыслие ввязываться в эту авантюру. Для меня – глупость. Я не хочу никаких родовых имений, не хочу никаких очагов. Я срываю с себя одни цепи, а на меня пытаются навесить другие, более тяжкие. Я не хочу лишаться денег, которые у меня есть…

- Наших денег, – с нажимом повторяет Гена. Только что я сорвалась и в очередной раз выдала себя. «Мне этот дом не нужен!» Глупость и это тоже – отказываться от того благополучия, что достигаемо его деньгами. Но он всё чаще повторяет, что туда пойдут и те деньги, что лежат но моём счету, и я срываюсь. Это означает полное моё рабство. Я, расставшаяся с иллюзией  материальной независимости, подпаду под полное влияние от его капризов, буду исполнять любую прихоть, заглядывать в глаза и вилять хвостом, чтобы хоть как-то вытянуть из него копейку на какие-то не предусмотренные регламентом траты. Чёрт!!! Мне придется просить у него денег на долбанные тампоны для критических дней. Я уже всё это проходила и не хочу опять превращаться в рабыню его скупости. Опять вернется секонд хэнд и сидение дома с утра до вечера по уши в домашних заботах.
- Ты хочешь загрузить меня этим домом, считая, что мне нечем заняться? Я едва вырываю время между  нашими разъездами, домашней работой и поисками нового жилья для того, чтобы сесть писать. У меня работы по уши, а ты хочешь посадить меня между двумя домами – городской квартирой, которую всё равно придется снимать, и будущим домом, который придется достраивать. Зачем, чтобы я вообще не могла головы поднять? Или чтобы я не писала? Ты ищешь мне дополнительные заботы? Мне они не нужны! Если это всё ради того, чтобы я не писала, то пошло оно всё к чёрту – тебе этот дом нужен, ты его и строй. Только, пожалуйста, на свои деньги, а не на мои.
Разгневанная внимаю его обвинениям:
- Ты опять всё свела  к тому же…
«Чтоб ты облез, я живу с тобой из-за денег, из-за той возможности заниматься своим делом, не отвлекаясь на зарабатывание  себе на кусок хлеба. И, солнце моё, я тебя не объедаю, за те крохи, которыми я довольствовалась всю свою жизнь с тобой, ты мог бы быть мне благодарен. Я ведь сполна отрабатываю каждую копейку…»
- Ты чувствуешь разницу? – продолжает муж, - я всё время говорю «наши» деньги ,  а ты всегда говоришь «мои»…
Ты годами не приносил ни копейки, всю зарплату рассевая по своим нуждам. Твоя карьера вымощена теми деньгами, которые ты не доносил до семьи, выстилая ими мостовую к вершинам, тратя всё на свой имидж, на покупку чьего-то расположения, на дорогое «обмундирование» - ТЫ ЗАРАБАТЫВАЛ ДЛЯ СЕБЯ! И был счастлив, что у тебя такая непритязательная семья, терпеливо сносящая почти нищенское существование. Да, мы жили в нормальном доме, - но это был твой дом, в создание уюта в котором ты не считал нужным вкладывать деньги. «Слава богу, - сказал ты на днях, - мы не нуждались – не вязали шапочки и не носили продавать их на базар». А то, что я шила подружкам, чтобы заработать рубль, чтобы купить именно эту занавесочку, а не ту, что ты предлагаешь купить по дешевке, воплем орущую о безвкусице… Впрочем, не так много я шила для других, легко обходясь малым – нет и не надо. Но я ждала, что когда-нибудь наступит время, когда ты заработаешь, наконец, свои гребаные деньги и успокоишься. Оглянешься на тех, кто жил всё это время рядом с тобой и поддерживал тебя, и преисполнишься признательностью.
Увы! Благодарность пришла, но тогда, когда я объявила тебе о разводе. Немедленном, окончательном разрыве всех отношений с тобой. Тогда-то ты и задумался впервые о том, что при всех твоих достижениях что-то тобой не достигнуто. Ты не достиг признания у тех, кто был ближе всего к тебе всё это время, и кого ты обделял во всем ради себя.
Вот тогда-то и упали мне на счет твои деньги.
Ты намеревался проявить благородство только на время? Или ты забыл, что ты купил тогда моё молчание и преданность?
Ты не помнишь. НО Я-ТО ПОМНЮ.
Я помню, что это было твоей платой за то, чтобы я осталась с тобой.
- Ты хочешь построить дом? Строй. Но меня, пожалуйста, не втягивай в это мероприятие. Да, я благоустрою, создам уют и красоту, как во всём, к чему прикасаются мои руки, даже, если хочешь, поселюсь в нем. Но я не собираюсь пропасть там навеки. Я не собираюсь доживать в нём свои дни, - «с тобой…», - не договариваю я. – И, если ты уже сегодня требуешь обратно свои «наши» деньги, значит, мне нечего с тобой высиживать уже сегодня. – «Значит, пришло время бежать от тебя…» - опять только себе говорю я.
- Ты хочешь сказать, что ты живешь со мной только из-за того, что у тебя есть эти деньги?
- Да!!! – я раздраженно клевещу на себя, - Но я живу лишь на проценты и не трогаю всей суммы, потому что помню, что деньги твои. Хотя мне очень хотелось бы ими воспользоваться - у  меня куча проблем, которые, к сожалению, без денег не решаются. Я четвертый год не появляюсь в онкологическом диспансере, не пролечиваюсь…
- Правильно, сделай из меня виноватого в этом.
- У семьи нет денег на моё здоровье, поэтому я коплю эти проценты, чтобы решить свои проблемы, не вмешивая тебя. Я мечтаю достроить купленный дом в Харькове. Мечтаю напечатать свою прозу. Мечтаю, в конце концов, сделать себе операцию, чтобы выглядеть лучше… Блин! Ведь это всё, на что ты никогда мне денег не дашь. – «Мы будем смывать их в унитаз, а я буду психовать из-за нереализованности своих сокровенных желаний, пока вконец не возненавижу свою жизнь и тебя вкупе с ней и не расшибу себе голову об асфальт, выпрыгнув из окна высотки», - снова втихую дохлёбываю я из миски своего отчаяния.
- Неплохо ты устроилась, - бросает он мне, - сначала я потрачу свои деньги на строительство дома для всех нас, а ты поселишься в нем и не сочтешь нужным давать свои? И всё потратишь на себя?
- Дом нужен тебе, а не мне. Ты говоришь «наши деньги», а после самолично решаешь, как ими надо распорядиться. Если они наши, то наши, значит, у меня не совещательный голос, и я вправе решать, тратить ли всё на строительство дома. Тем более, если я понимаю, что с этим строительством мы ввязываемся в долгосрочную авантюру.
- Я всё понял, ты, как хочешь, я тебя и спрашивать не буду. Я построюсь.
- Стройся, - пожала плечами я, - если тебе больше нечем себя занять. У меня есть более интересные и важные занятия…

Как же он не поймёт, мне уже не нужны идеи и дела, объединяющие нас. Время, когда можно было что-то наладить и вызвать к этому мой интерес, упущено безвозвратно. Надо было строить, звать с собой на всякие безрассудства, когда я ловила каждое его слово, смотрела на него во все глаза и готова была ради него пойти на край света. Тогда, когда я просила, умоляла найти мне место возле себя, чтобы дышать с ним одним воздухом, чтобы заниматься с ним одним делом, чтобы быть всегда нужной и рядом. Где были его глаза и желания тогда? Я научилась не нуждаться в нём. Отучила себя любить его. Святое место пустовало очень долго, но не вечно, - я полюбила другого. И теперь мне совершенно неинтересно, какие проекты он собирается затевать ради семьи. Это уже не моя семья. Женщина живёт там, где находится её сердце. Моё сердце далеко от него. И если я всё ещё здесь, рядом с ним, то не потому, что передумала уходить и решила остаться с ним навсегда, а лишь потому, что немедленный разрыв оказался слишком болезненным для наших детей. Я здесь из-за них, а не из-за денег, как зачем-то внушаю ему. Я не с ним. Хотя мне его очень-очень жалко. Но из-за этой своей жалости лишаться собственной жизни? Если бы я хотя бы получала в ответ какую-то признательность, но ведь он буквально лезет на мою территорию. Хочет лишить меня последнего, чтобы полностью взять надо мной контроль, чтобы я без него не могла и шагу ступить.
Я психанула и выдохнула: «Я отдам тебе эти чертовы деньги, но тогда ты меня возле себя не удержишь». А, перелистнув прожитый день, подумала про себя – не горячись, Николаевна, уходи с деньгами, тебя слишком долго использовали, это – твои деньги.



Ребята уже заняли места в кафе на Константиновской. Мы созвонились с Инной днем, договорились встретиться вечером послушать джаз. Меня ждал коктейль завуалированных поучений и притч – итог моих письменных откровений с ней. Её муж отводил взгляд, избегая смотреть мне в глаза. Похоже, погружение в истеричный внутренний мир своей новой знакомой вызвал ощущение неловкости у сидящих напротив. Я навязала им эту встречу, моя вновь обретенная подружка хотела меня видеть Возможно, в её светлой доброй голове тысячи планов по спасению моей заблудшей души. Каждый человек несчастен настолько, насколько сам хочет себя таковым считать, говорит она. Я соглашаюсь, но спустя время отпускаю колкости в адрес своего мужа, вуалируя иронией раздражение, вызванное только что отзвучавшей ссорой. Мне неинтересно и скучно внимать её жизненному опыту. У меня свой печальный опыт, который не дает мне ощущения счастья, и соглашаться продолжать тянуть эту лямку, уговаривая себя соответствовать мудрости притчи, я уже не хочу. Не держат ни обязательства перед детьми, я от них и так никуда не уйду, ни признательность мужу за столь долгую совместную жизнь со мной в его нелюбви. Мы поменялись с ним местами, я теперь прекрасно понимаю его, понимаю все мотивы его поведения тогда – ему приходилось давить себя, чтобы жить с нелюбимой женщиной. Но я не могу быть благодарна ему за это. Лучше бы мы расстались раньше, не мучая друг друга. Жизнь проскочила мимо, обдав нас грязью нереализованных возможностей и неосуществленных планов, лишила шанса встретить свою судьбу в лице других людей. Наверняка, наши избранники были где-то рядом, где-то рядом бродило счастье и любовь, а мы, как проклятые, пытались что-то построить из совершенно непригодного для строительства материала. Кто-то должен решиться прервать это строительство, пока хрустальный замок не обрушился и не изранил нас насмерть своими осколками.
- Я чувствую, этот дом послужит для вас той самой последней каплей, из-за которой переполнится чаша твоего терпения, и вы расстанетесь, - сказала Таня, выслушав мой очередной надсадный телефонный монолог. Я переспала и с этой ссорой, и с этими грустными мыслями, но так и не успокоилась. Мне всё это уже не нужно, пришла к выводу я. Неожиданное письмо Кота в Интернете с припиской-намеком «личная жизнь отсутствует», и мысли вокруг этих его слов – я не одна, даже оставшись ни с чем, я найду, за чью спину спрятаться, чтобы пересидеть сложности ухода и не пропасть. Как там будет дальше? Не знаю, не загадываю. Знаю только, что здесь быть собой не позволительно. Семья предполагает отказ от своих нужд и подчинение их потребностям близких. Женщина -  жертва и раба чужих интересов, не позволяющих докопаться до своего истинного предназначения. Дом, очаг, дети, работа – если бы это действительно было заповедником, где расцветает душа, не было бы такой очереди на кладбище, не было бы таких толп в онкологических диспансерах из раздраженных и озлобленных на весь белый свет нестарых женщин. Не нашедшие своей тропинки в сорняках, потерявшие себя в мгновенно промелькнувшей молодости, недолюбленные и недолюбившие. Я не хочу возвращаться к ним. Я с таким трудом порвала с миром и принятыми в нем правилами. Так долго нащупывала эту тропинку, не хватало времени прислушаться к себе. И когда что-то начало вырисовываться, на эту мою болью выстраданную обретенную свободу посягают. Когда я, наконец, нашла то, что мирит меня с жизнью, с собой, с близкими, сюда, в моё внутреннее пространство, внедряется извне мысль о необходимости для меня несвободы и подчинения.  Я отчаянно защищаюсь, понимая, что то, что я пишу, спасает меня от опрометчивых шагов в реальной жизни и держит в семье. Возможность прожить настоящую жизнь на этих страницах, пригашает неодолимость потребности этой жизни наяву, притупляет чувство своей обделенности. Здесь я могу открыто говорить о своих чувствах, любить, страдать, ненавидеть. Живу я здесь, на этих страницах. И бросаюсь бесстрашно в омут тоже пока только здесь, проигрывая все возможные варианты своих действий и их последствия. Наощупь пробираюсь сквозь дебри своих настоящих желаний.
Поэтому оставьте меня в покое. Мне всё равно, где жить, я любой пятачок превращу в райский уголок, если он не будет пятачком тюремного двора. Дайте возможность думать, чувствовать и писать свободно. Не заставляйте меня ничему соответствовать. А если мне будет плохо с вами, дайте мне уйти, не держите. И, пожалуйста,  не лишайте этих денег, которые не дадут мне умереть от голода, пока я буду сидеть в своей келье над своими папирусами. Я ведь не смогу существовать иначе, и жить по-другому у меня тоже не получится. Я художник и поэт, а не ломовая лошадь…

Сегодняшняя «Наталка-Полтавка». Как в последнем «Ревизоре» - я писала когда-то, смотрю на сцену, а никого, кроме Него, не вижу. Бред. В каждом герое, в каждой реплике – напоминание и расшифровка моих тайных мыслей. Я задаюсь вопросами, и ни на один не получаю утешительного ответа. Сколько будет длиться эта пытка. Жизнь без него потеряла всякий смысл. Год назад мне казалось, я умираю, но сегодня понимаю, что те муки против сегодняшних – ничто, тогда была хотя бы надежда, что встречей всё разрешится. Сейчас даже на встречу нет никакой надежды. Он не сделает ни единого шага, чтобы приблизиться, а я не могу сделать ни единого шага, чтобы удалиться от него. Всё, что я делаю, всё туда – к нему, я засыпаю обессилено, но когда бы ни проснулась среди ночи, понимаю, что и ночью я ни на секунду не прекращаю думать о нем. Он развел меня с мужем, он заставил забыть о детях. Я с ними, но никакие нити меня с ними больше не связывают – только любовь. Я люблю их, но отказываюсь посвятить им свою жизнь. Я не могу встречаться с друзьями – мне никто кроме него не нужен. Я отказалась от встреч с теми, кто мог отвлечь меня от мыслей об одиночестве. Не затеваю романов, не обольщаю и больше никому ничего уже не обещаю – всё отошло на задворки моих желаний, сброшено мною в сточную канаву вместе с объедками и перьями, оставшимися от крыльев того ангела, который жил во мне, но которого сожрала эта адская любовь. Не утихает, не успокаивается, только сжигает и уничтожает всё вокруг меня. Я прячусь, забиваю себя работой, учебой, но ни на секунду не могу забыть о тебе, Минотавр. Ты выжрал все мои внутренности и оставил  тело догнивать на дороге. Обескровленная оболочка, рассыпавшиеся в прах кости. Это всё было когда-то мною.
 Время не излечивает меня, только всё глубже затягивает в трясину моей к нему любви. И никого рядом. Я уничтожила всех, кто мог бы вытащить меня отсюда, откопать средь помоев его небрежения мною.

«Ты бросила меня в колодец или действительно так замотали дела?» - Миннезингер воодушевляется призрачной надеждой быть хоть чем-то полезным – он найдет мне и дом, и участок. «Запомни, со всеми своими проблемами ты должна обращаться ко мне, я здесь для того, чтобы их решать».  Я, подобно ему, ищу поводов для встреч с В., но тем вызываю лишь неприязненность. Через тошноту встречаюсь с Алигьери, чтобы потом опять пропасть надолго. Владимир соглашается с навязанными мною ему встречами, потому что потом я оставляю его в покое на месяц-два. Ему не нужны эти встречи. Он прекрасно обходится без моих белоснежных крыльев. А я, чувствуя, что одной встречи мне хватает для того, чтобы надолго сойти с ума, избегаю последующих встреч, чтобы не погибнуть окончательно в перелетах между дальними материками – семья и он. Когда-нибудь, возвращаясь от него, неузнанная им, не обласканная случайной встречей, я просто сложу свои крылья, чтобы камнем упасть на землю, или, отплывая от его берегов, направлю свой корабль на рифы, чтобы не доплыть. Мне нет места на земле. Я не могу больше так давить себя. Я опустилась на самое дно отчаяния, и смерть была бы для меня сладким избавлением от этого бесконечного мучения.
У меня нет сил общаться с людьми…
«А по пятницам в кино с соплями пускают?» - «А разве пятница уже настала?» Пятница завтра. Масянь напрашивается на свидание с походом в кино. Я обещала развлечь его неделю назад. Наверное, ему не по себе. Но он единственный, кто мне не противен сегодня. Может, потому, что он и В. для меня почти одно? Они пришли ко мне почти одновременно, недолго делили между собой, толком не осознавая того, что внезапно возникшей отчужденностью и неприязнью друг другу обязаны моему появлению в их жизни. Я наблюдала за ними и подтасовывала карты, чтобы сыграть в свою игру,  а не в их детские игры. И ждала…
Неужели я готова сдаться и принять эту возню в детской песочнице за игру, достойную опытного шулера? На шахматном поле остались только две фигуры – ферзь пытается одолеть вражеского короля в то время, когда свой собственный лежит поверженный, и смысл продолжать игру пропал.
Я всё ещё раба любви, вросшая плотью в сковавшие душу цепи, пустившая по их звеньям свою кровь.
Но я дождусь своего часа. Дождусь того мига, когда то, что так тщательно скрывается им ото всех, вырвется наружу и обрушит этот склизкий мир.

Я дождусь тебя, Минотавр…




Инна.
Ирина.
May 18, 2006  00:06:36
Subject: Получила, переписала себе на флэшку, спасибо!

 Теперь, наконец-то, здравствуй!
 Совершенно замоталась. Приезд, сумбурное общение с родственниками, друзьями, бесконечная занятость компа детьми - не лучший посыл для уединенного погружения в чтение. Отложила себе на "чуть попозже". Поэтому пока не готова сказать вообще ничего, а общих фраз говорить не хочется. Рада знакомству. Это кажется знаковым. Своей "прозой" стараюсь почти никого не нагружать пока. Так, только тем, кто давно ковыряется в моей жизни и чего-то от этого ждет. Я просто не успела прочесть ни строчки из твоего. Прочту. Обязательно отреагирую.
 Есть еще и технический нюанс. Полетел мой ноутбук, с которым была на короткой ноге. Работа тормознулась на неопределенный срок. Не имею элементарной возможности реализовать все, что ношу в голове. Все выгружаю на листочки. Это слишком нечитабельно.
 Сегодня проводили бабушек-дедушек. Дома стало потише на некоторое время.
В предвкушении интересного знакомства с твоим миром.
Пока все.
Вскорости объявлюсь.

Ирина.



Инна.
Thu, 18 May 2006

Объявляйся! Тоже чрезвычайно рада знакомству. Своим творчеством делюсь давно со всеми, вернее, со многими. Еще в 1998 была лауреатом конкурса "Гранослов", у меня есть публикации в газете "Литературная Украина", нескольких украинских журналах и российском литературном альманахе. Но считаю, что все это несерьезно. Собираюсь, все-таки издавать книгу. Созрела, наконец, как говорится, под давлением окружающих, прежде всего, мужа. Будет возможность, пришли свое творчество.
 Закругляюсь, потому что уже очень поздно. Пиши. Инна


Ирина.
May 18, 2006  19:26:30
Subject: Думаю, мне лауреатство не грозит - тема неподходящая.


…Почти что из жизни привидений, то бишь, моя жизнь и глюки, её сопровождающие. Пришлю для пробы, как только наладят мне мою "записную книжку".

 Потихоньку успокаиваемся и причесываем растрепанные чувства после поездки. Понять, что это было, пока так и не удалось. Наверное, и не удастся. Но, когда унялась дрожь в уставших ногах, и пелена от мелькания за окном быстро сменяющихся пейзажей рассосалась, всплыло дикое желание повторить это изматывающее плоть путешествие снова.

Пока же в заботах приземленных и малокрасочных.

 Дети заканчивают учебу, надо одних определять в вузы, других настраивать на экзаменационную борьбу в школе, третьих прятать в деревне от безделья и жары киевских улиц. Собираемся рвануть на пару дней в Харьков. Когда, пока неясно. Знаю, должна успеть до июньских своих выездов в Москву. Хочется-хочется-хочется, увидеть своих однокашек хочется. Последние два года - это какое-то сумасшествие. Нашла нескольких своих самых-самых из хулиганского племени и езжу, и езжу.

 Гена напоминает о необходимости встретиться как можно раньше. Поэтому не пугайтесь, если будем звонить уже в эти выходные.

 Хотелось бы некоторых подробностей о квартире, вами сдаваемой. Не здесь – при встрече. Возможно, придется что-то подыскивать альтернативное нынешнему своему обиталищу. Хозяева намекнули об очередном повышении, мы напряглись...

 Пока что всё. Если сразу не отвечаю, причина, чаще всего, банальна, -  не имею доступа к компьютеру. Ребенок зарабатывает им на жизнь, я вклиниваюсь в редкие минуты его отсутствия.
Всё!
До встречи.
 Привет от Геннадия.
 Ирина.


Инна.

Thu, 18 May 2006 22:50:55 +0400:
 
Привет!
Когда прочитаешь мои творения, то поймешь, что они примерно из той же области, что и твои. Просто я  мысли немного причесываю, чтобы они были удобоваримы для окружающих. Стараюсь изъясняться попроще, чтобы, так сказать, народ ко мне потянулся. Но за внешней легкостью, конечно, масса раздумий.
Твои проблемы с детьми понятны. У меня подобные, только с той разницей, что старшая уже учится в вузе, а младшему еще до него 4 года учиться. Так что можно собрать силы. Ну, а у самой младшей есть няня и мама. Я у нее на вторых ролях. Но с отдыхом та же проблема. Самый простой способ - отправить на дачу, что, наверное, частично будет и реализовано, несмотря на все протесты со стороны детей. Сын, как обычно, поедет с Витей на Азовское море, ну а мне все равно в этом году неоднократно придется летом смотаться по работе и в Одессу, и в Крым. Так что море мне тоже обеспечено, хотя и не в полном объеме. Впрочем, я к морю отношусь спокойно. Больше люблю морской воздух и дали, чем валяться на пляже и купаться.

О квартире, чтобы не дожидаться встречи, тем более, что в принципе, и нечего о ней особо писать. Адрес: Воздухофлотский проспект, 38. Это напротив университета строительства и архитектуры между Соломенской и Севастопольской площадями. Две комнаты. Кирпичный дом-сталинка. Потолки высотой 3 м. Второй этаж. Широкий коридор. Комнаты 18 и 14 кв м., кухня 8,5 кв м. Кухня встроенная, новая – ей года три. Холодильник, но не новый, хотя и большой. Естественно, телефон, выделенная линия интернет. Есть телевизор, но мебели мало (всего один диван из спальных мест). Паркет. Кафель, но совковый. В большой комнате двухкамерный стеклопакет и очень интересный дизайн подоконника (сама разрабатывала). Бронированные двери в квартиру и такие же еще в тамбуре на две квартиры. Квартира очень теплая. Окна на улицу, но на шум никогда не жаловались, потому что перед окнами аллея с деревьями. Пожалуй, и все. Мы ее сейчас сдаем за 370, но сейчас столько в нашем районе стоит однокомнатная, поэтому тоже собираемся поднимать цену. Ребятам, которые там живут сейчас, будем предлагать за 470. Если они не согласятся, будем через агентства выставлять подороже, чтобы иметь возможность торговаться.
Выходные распланированы таким образом: утром в субботу еду помогать своему другу-однокруснику выбирать плитку для ремонта. Он без меня не справится. Я единственная, к чьему мнению он прислушивается. Потом, наверное, поедем с ночевкой на дачу, а вечером в воскресенье можно и встретиться. Созвонимся. Мобильные у нас на даче прекрасно работают. Европа!
Пишу путевые заметки о поездке по Италии. Напишу, пришлю, чтобы свериться и обменяться впечатлениями.
Пока. Инна



Wed, 31 May 2006
Инна
Привет!

Куда ты пропала, вернее, куда вы пропали? Хотя понимаю, потому что у нас тоже после многочисленных праздников и отпуска много накопившихся дел, которые нужно разгребать.

Делюсь впечатлениями:
Инна Гончарова.
Поездка в Италию 6-13 мая 2006 года
Путевые заметки

Италию часто называют солнечной. И действительно солнца в Италии очень много. Кажется, что даже когда идет дождь, все равно сквозь тучи светит солнце. Может быть, поэтому итальянцы такие жизнерадостные. Погода в Италии в мае примерно такая же, как в Киеве. Мы уезжали из Киева, цвели каштаны, точно такую же картину увидели в Италии. Да и температура воздуха примерно одинаковая. Но ландшафты совершенно другие - как на картинах  великих мастеров эпохи Возрождения: кипарисы, невысокие горы, холмы, очень яркая зелень (из-за большой влажности).
Мы прилетели в аэропорт в Форли. Создалось впечатление, что он был перестроен из  военного аэродрома, чтобы разгрузить другие аэропорты в связи с наплывом туристов. Потом автобусом нас привезли в Римини. Это достаточно большой курортный город на Андриатике. Россиян там отдыхает очень много. Украинцев, пожалуй, поменьше. Жизнь в Римини бурлит до самой ночи. Мы приехали вечером, и нам удалось отыскать ресторан, в котором ужинали только итальянцы. Готовят в Италии очень вкусно. Все, что мы ели, от морских гребешков до обыкновенной пасты, то есть макарон, в любом городе, было приготовлено с необычайной любовью к кулинарии и к людям, которые все это будут употреблять. Объелись морепродуктами, которые в Италии если и не очень дешевые, то точно очень свежие, так как вокруг везде море. Осьминоги, морские гребешки, креветки, мидии, устрицы, всевозможные виды рыбы - от простых анчоусов до полной экзотики!
Порции огромные. Потом поняли, что на двоих нужно заказывать только два блюда - "уно" (один) салат и "уно" первое или второе блюдо. (Кстати, первым блюдом в Италии считается паста и ризотто.) В противном случае из-за стола встать невозможно. В Италии замечательные бочковые, так называемые домашние вина, которые подаются в графинах. Без графинчика вина обед в Италии - не обед. Вина очень легкие - пьешь и не пьянеешь. После Римини наша туристическая группа отправилась в Рим. По дороге посетили еще один очень интересный город: Ассизи. В этом городе родился знаменитый Франциск Ассизский. Еще этот город славен тем, что полностью сохранил облик 13-14 веков, а в двух базиликах - нижней и верхней - сохраняются фрески Джотто и Чемабуйо - предвестников Возрождения.

Рим  произвел необыкновенное впечатление, несмотря на то, что я на своем веку и до него повидала огромное количество красивейших городов, в том числе Париж, Вену, Будапешт, Иерусалим, Амстердам, Брюссель, Брюгге, Петербург, конечно, родной Киев, Львов и т.д. Сделав символом своего города Эйфелеву башню, парижане пригвоздили Париж к концу 19-го - началу 20-го веков. Энергетика Парижа – это энергетика Монмартра и Латинского квартала. Вена - чистенький имперский город конца 18-го столетия. Будапешт - уменьшенная копия Вены. Амстердам - конечно, хорош: никогда не выветривающийся запах драпа в воздухе, красные фонари, разгул демократии, но все как-то поверхностно, что ли. Иерусалим отдает диким востоком. Брюссель уж очень эклектичен, и впечатляет только Гранд Плас. Киев, конечно, не идет ни с какими другими городами ни в какое сравнение, потому что он до такой степени родной, что даже дух захватывает, когда я пишу эти строки.

 Рим действительно вечный город! В нем все с самого начала все строилось на века. Такая была идея римлян - увековечить себя любимых в камне, и она была великолепно воплощена в жизнь. Результат налицо. Весь Рим покоится на древнеримских фундаментах и расположен на семи холмах -также, как и Киев. Ландшафты этих двух город в чем-то похожи. Город невысокий, все дома  в 5-6 этажей, потому что Италия расположена в сейсмической зоне. Очень много зелени, такой же  зеленый мутный Тибр (итальянцы называют его Тивер), имиллионы туристов. В каком римском подвале не копни, везде можно найти античные древности. Античность здесь повсюду: подмигивает колонной, вокруг которой как бы невзначай выстроен дом 13 века, подглядывает встроенными древнеримскими скульптурными группами над входом в дом 16-го века, подсматривает портиком терм, слившихся с каким-то учреждением, основанном в тоже уже весьма далеком 17-м столетии. Но есть Рим исторический, в котором круглые сутки кипит жизнь, а есть Рим для римлян. Этот второй Рим вымирает после девяти часов вечера, когда у нас жизнь только начинается. В десять часов вечера закрывается метро, чуть позже, но по нашим меркам тоже очень рано перестают ходить автобусы. В этом Риме вечером можно с трудом найти того, кто сможет объяснить тебе дорогу в "чентро", то есть в центр. Вдоль улиц здесь стоят вереницы машин - все больше совсем крошечных - из-за сложности с парковкой. Любимая машина римлян "Смарт". Римляне, впрочем, как и все итальянцы, не любят ходит пешком. Впечатляют развалины Форума, где небо цепляет верхушкой кипарис, на месте которого когда-то по преданию был убит Гай Юлий Цезарь, и величественные остатки Капитолийского холма с его прекрасно сохранившимися триумфальными арками. На холме находится здание курии, которое сохранилось в первозданном виде с 4-го века нашей эры, и даже двери там родные. А на одном из зданий висит "родной" замок 4-го века. И пусть мне после этого не рассказывают, что срок жизни дверного замка несколько лет, в лучшем случае десятилетий. Не поверю. Ну, и, конечно, Колизей. Смотришь на его развалины и осознаешь величие Древнего Рима. Все продумано: от остова здания до  цифры над аркой, обозначающей сектор, чтобы  зрителю было легко найти свое место.
Узкие, хаотично пересекающиеся улочки, развевающееся на ветру белье, которое сушится на веревках, натянутых между окнами, Испанская лестница, на которой в невидимых горшках цветут азалии, многочисленные самые разнообразные фонтаны и египетские обелиски+ А вот и "третий" Рим - католический. Ватикан: великолепные лепные потолки, галереи со скульптурами, удивительная галерея карт, выполненная в технике фрески, зеленые дворики за каждым окном. Сикстинская капелла потрясает. Сотни раз видела репродукции с фресок Микеланджело, но все вместе они настолько впечатляют, что понимаешь Рафаэля, который после того, как увидел их, тут же пририсовал Микеланджело на первом плане в фреске "Афинская школа" в папских станцах, которые давно уже не папские, а "Станцы Рафаэля". Кстати, именно в фреске "Афинская школа", мне кажется, наиболее раскрылся гений Рафаэля, "при жизни которого великая природа боялась быть побежденной, а после его смерти она боялась умереть" (Это надпись на могиле Рафаэля, который покоится в римском Пантеоне - тоже удивительном, прекрасно сохранившимся со времен Древнего Рима сооружении, все внутреннее пространство которого освещает одно небольшое окно в огромном куполе. И нужно сказать, что прекрасно освещает.) Поражаешься мощью фигур того же Микеланджело, архитектора Браманте, Леонардо да Винчи, изяществом самого Рафаэля+
Огромный собор Святого Петра - самый большой и величественный католический собор. Могила Святого Петра в нем, многочисленные надгробия сменяющих чередой друг друга пап. И окно, которое светится допоздна, за которым находится  папский кабинет.

Все это Рим+
В один из трех дней, когда мы ночевали в Риме, нам довелось побывать и в Неаполе. Честно говоря, Неаполь особого впечатления не произвел. Несколько средневековых крепостей, море, солнце, горы, но при этом ничего "личного". Неаполь очень похож на Одессу, или наоборот, Одесса похожа на Неаполь, если быть последовательным. Два огромных портовых города со всеми вытекающими отсюда последствиями. В Неаполе есть свой "Гамбринус" и свой "Пассаж". Впрочем, все равно было любопытно посмотреть. Помпеи находятся возле Неаполя, но есть и современный город Помпеи, который славится своими католическими традициями поклонения Божьей Матери. На этот праздник в Помпеи со всей Италии стекаются паломники. Ну, а туристы, конечно, спешат в Помпеи, которые погибли под пеплом Везувия. Говорят, что Геркуланум, который еще не открыт для туристов и находится по другую сторону Везувия, сохранился лучше, но Помпеи тоже дают представление о том, как жили во времена Древнего Рима. Сохранилось около ста гектаров застроек, из которых шестьдесят открыты для посещения. Правда, в Помпеях археологам и реставраторам пришлось восстанавливать крыши, которые, говорят, в Геркулануме сохранились. Целые улицы жилых домов - от самых маленьких до роскошных дворцов (например, знаменитый Дворец Фавна), лупанариев, (публичных домов; лупанариями они назывались, потому
что, проститутки, зазывая клиентов, выли, как волчицы), терм, практически современных баров с мраморными барными стойками, рынок, пекарня, два театра, огромные камни посреди мостовой, преграждающие путь для тележек по пешеходной зоне Форума и т.д. Ездили мы также на Виллу д`Эсте. Этот дворец славится своими фонтанами, которые являются прообразом всех фонтанных парков в Европе, включая Версаль и Петергоф. Кстати, Петергофские фонтаны работают по принципу фонтанов Виллы д`Эсте: благодаря естественным усилиям реки, заведенной на территорию дворца, а не с помощью насосов, как в Версале. Тайны механизмов некоторых фонтанов Виллы д`Эсте до сих пор не раскрыты - такими они были сложными. Например, не понятно, как пели бронзовые птицы на одном из фонтанов. Сейчас-то проще: играет спрятанный
магнитофон с записью голосов птиц. Вилла находится в городе Тиволи, в котором находятся каменоломни по добыче известнякового очень крепкого камня травертина, из которого был построен весь Древний и не только древний Рим. Добывают этот камень в Тиволи и сейчас. А еще в Тиволи есть прекрасно сохранившийся классический средневековый замок. Потом мы направились на север Италии. Сначала посетили удивительный город Сиену. Визитной карточкой Сиены являются знаменитые скачки - Паэльо, которые проходят уже много веков подряд два раза в году в июне и августе и на которые съезжаются гости со всего мира.  В Сиене все дышит историей. Кажется, что город был законсервирован в 14 веке да таким и остался по сей день: узкие улочки, герань на маленьких окошках, деревянные ставни, звон колоколов многочисленных церквей и огромного Кафедрального собора. Все эти узкие извилистые улочки ведут на центральную площадь, вымощенную древним кирпичом. Причем показательным является то, что во всех городах центральные площади находятся на самой верхней точке города (на холме или горе), а в Сиене, напротив, центральная площадь расположена внизу, и к ней нужно спускаться. Именно на этой площади и происходят знаменитые скачки. Площадь имеет необычную форму. Она похожа на чашу, то есть вогнута к середине. Скорее всего, ее строили так изначально для проведения скачек. Паэльо - это настоящая шизофрения местного населения. Весь город разделен на семнадцать контрад, то есть районов, каждый из которых носит определенное название. Есть контрада улитки, орла, пантеры и т.д. Женщина, родившаяся в контраде орла и вышедшая замуж за мужчину из контрады улитки, до конца своих дней все равно принадлежит к контраде, где она родилась, то есть к контраде улитки.  Контрады не выращиваюти не объезжают  своих лошадей. Лошадей предоставляет контрадам город по жребию за три дня до скачек. Полученных по жребию лошадей холят и лелеют, помещают их в красивые дома "Каса дель Кавелло", то есть Дом Лошади.
Здесь уместно все: и подкупы, и предательство. Таким образом, азарт у сиенцев уже давно на генетическом уровне и является их отличительной чертой. Вся жизнь города проходит под знаком Паэльо. На центральной площади люди сидят прямо на мостовой. Они никуда не спешат: часами пьют кофе и едят пиццу. Им спешить некуда - разве что до следующего Паэльо. У сиенцев есть единственные враги - "зеленые", которые пытаются убедить общественность в том, что из-за этих скачек  страдают бедные лошади. Из Сиены мы добрались до Пизы. В принципе, кроме знаменитой Пизанской башни в этом городе особо смотреть нечего. Центральная площадь, конечно, красивая, но кафедральный собор не очень большой, впрочем, как и "баптиста", то есть "крестильня". Правда, все это из мрамора и впечатляет, но не настолько, как Пизанская башня, которая действительно наклонена очень и очень. Поговаривают, что ее изначально строили наклоненной, чтобы привлечь внимание к городу. Что ж, очень даже может быть.
 Флоренция. Город Леонардо да Винчи, Микеланджело, Рафаэля, Данте и многих других великий людей. Здесь все дышит историей. Принципиально нет музея современного искусства. Средневековые дома соседствуют с такими же седыми замками. Здесь мы впервые увидели мост с лавками. Раньше, когда мы читали книги о средневековье (например, "Парфюмер" Зюскинда), было очень трудно представить, каким образом на мостах жили и торговали. Это так называемый "Ювелирный" или "Золотой мост" через реку Анно. Во Флоренции мы посетили галерею Уффицци - одну из самых богатых галерей не только в Италии, но и в мире. Галерея так называется, потому что изначально здание строилось как конторы, то есть это был средневековый офисный центр, который постепенно превратился в музей. В 18-м веке одна из представительниц угасающего рода Медичи, которому принадлежала коллекция, заключила с городом соглашение (в историю оно вошло под названием "Семейного соглашения"), согласно которому она дарила городу сокровищницу живописи, а город, в свою очередь, обязывался коллекцию хранить, приумножать и ни в коем случае не продавать. Во Флоренции очень чтят память Данте, хотя в свое время его выгнали из города. Здесь есть его дом-музей. Сразу пришло на ум изречение, что нет пророков в своем отечестве: сначала нужно было выгнать человека, а потом много веков гордиться тем, что он флорентинец. Кстати, именно флорентийское наречие, использованное Данте при написании "Божественной комедии", считается литературным итальянским языком. А вот Леонардо да Винчи во Флоренции не любят, хотя, конечно, тоже гордятся, что он родился в предместье Флоренции Да Винчи, учился во Флоренции и начинал здесь работать в мастерской Веррокио.  Наверное, потому что Леонардо был очень сложным человеком. Не вписывался он в современные ему рамки. Ему было тяжело везде, где бы он не жил: во Флоренции ли, в Риме или во Франции, где он прожил большой отрезок своей долгой по средневековым меркам жизни. Кстати, нам повезло: в галере Уфицци как раз проходила выставка работ Леонардо да Винчи, только не живописных, а научных. Это был действительно титан эпохи Возрождения! Его разработки потрясают. Видели книги, написанные рукой Леонардо, макеты его изобретений и т.д. Потрясающая выставка! Надеемся, что ее провезут по всей Европе, чтобы ее можно было посмотреть более детально, а не галопом. Кстати, выставка огромная - на двух этажах еле уместилась. Ее организаторы провели колоссальную работу. Посреди одной из центральных улиц Флоренции стоит старинная карусель. На центральной площади города высится знаменитый Флорентийский собор – также один из самых больших и красивых католических соборов. Флорентинцы и сиенцы соревновались в том, чей собор будет больше и красивее. Флорентинцы пошли на обман, подкупили архитектора, которые пригласили сиенцы, и Сиенский собор проиграл Флорентийскому, прежде всего, по величине. В отделке собора использованы розовый, зеленый и белый сорта мрамора. Вообще-то во Флоренции самый дешевый строительный материал - это мрамор. Полы почти во всех в квартирах вымощены именно им. А напротив собора есть очень древняя "баптиста". Уже в эпоху Возрождения в качестве входа в баптисту были поставлены новые ворота из золота, которые Микеланджело назвал воротами в рай, настолько они совершенны. Флоренция, безусловно, очень красивый и интересный с исторической точки зрения
город. Ну, и, наконец, Венеция, воспетая в книгах и фильмах, изображенная на тысячах живописных полотен.

Пару лет назад довелось прочитать книгу замечательного современного украинского автора Юрия Андруховича, кстати, очень известного в Европе, "Перверсия" (в украинском варианте "Перверзия"). На месте венецианцев я бы сделала Андруховича почетным гражданином города, потому что после прочтения этой книги возникает острое желание все бросить и мчаться на всех парусах в Венецию, где происходят действия книги. Естественно, в канву сюжета вплетен карнавал. В Венецию мы "зашли" с моря, и, наверное, именно таким образом Венеция открывается во всем своем величии.  Мы ночевали в курортном местечке на Тирренском море Лидо ди Йезоло (в отличие от Римини, где любят отдыхать россияне, здесь отдыхают в основном англичане; курорт небольшой и весьма респектабельный), там сели на катер и с ветерком дошли до Венеции, сойдя на берег на набережной недалеко от площади Святого Марка. Венеция не разочаровала. Здесь все дышит историей. Уникальность Венеции, конечно в том, что вместо обычных улиц, здесь, течет вода. Она везде: отражается в окнах, подтапливает ступеньки, капельками кружится в воздухе, создавая неповторимый аромат города. Здесь все переходит по наследству: место гондольера или лицензия  на продажу кукурузных зернышек на площади Святого Марка. Шестьдесят тысяч голубей низко кружат над городом. На площади Святого Марка они прикормлены и приручены до такой степени, что садятся на плечи на голову любому, как ни в чем ни бывало - стоит только протянуть руку. Когда-то в Венеции была крепость, но на была разобрана по причине ненадобности - только место занимала.  Все равно главной крепостью для Венеции всегда оставалась вода. Площадь Святого Марка - это отдельный разговор. Она служила воротами города. К ней причаливали корабли и лодки. Формально роль ворот выполняют две колонны. На одной - константинопольский святой, на другой - лев, который заменил святого в качестве символа города. Заменив символ, таким образом, венецианцы подчеркнули, что они избавились от константинопольского влияния, и Венеция является свободной республикой. Здесь действительно все дышит не только водой, но и свободой. Дух свободы в Венеции неистребим. Этому, наверное, способствуют морские дали и бескрайнее голубое небо, да и вся история этого удивительного города. Константинопольское влияние сохранилось в Венеции только в архитектуре. На самом деле знаменитый "венецианский" стиль заимствован из Константинополя и просто немного адаптирован на местности. На площади Святого Марка самыми замечательными сооружениями являются восстановленная в начале 20-го века (и использование, в том числе старого кирпича) башня, дворец дожей (правителей Венеции) и кафедральный собор. Кафедральный собор - это очень интересное, можно сказать, эклектическое строение,  в византийском стиле, убранство которого создавалось на протяжении веков. Каждое поколении венецианцев добавляло что-то свое. Здесь можно увидеть как константинопольские мозаики, привезенные (честно говоря, просто украденные) непосредственно из Константинополя, таких же древних коней, по преданию являющихся "портретом" коней Александра Македонского. Абсурд, конечно, что это кони Македонского, но при этом их столько раз похищали в надежде, что обладание ими принесет власть над Венецией, что невольно забываешь о грани между легендой и реальностью. На самом деле Венецией правил Сенат, дожи выполняли представительские функции, но город строго следил за тем, чтобы ни у кого из выборных дожей не возникало даже малейшего желания стать единовластными правителем. Одного из дожей по подозрению в намерении установить диктатуру публично казнили на том самом месте, где когда-то короновали. Главная улица города - Большой канал. Это естественный водный проток в форме перевернутой латинской буквы S. На этом канале свои дворцы строили сливки Венеции. Как только человек становился богатым и знатным (а в Венеции эти два понятия, как нигде в другом месте, были слиты воедино; республика была славна, прежде всего, своими купцами), он тут же выстраивал себе здесь дворец. Один дворец краше другого. В Венеции традиционными были два ремесла: изготовление изделий из стекла и кружевоплетение.  Еще в средние века из самого города из-за многочисленных пожаров были вынесены на один из близлежащих островов Мурано все стеклодувные мастерские, где они находятся и поныне. Мауранское стекло знаменито во всем мире. А в магазины Венеции, где продается муранское стекло, можно заходить, как в музеи. И маски, везде маски, тысячи, миллионы масок. Настоящие венецианские маски были из кожи или папье-маше просто белыми или черными. Это потом их стали украшать росписью, позолотой и серебром и превращать в настоящие произведения искусства.
Кроме того, Венеция чрезвычайно дорогой город. Здесь совершенно безумные цены на недвижимость.  Венецианцы обожают легенды, особенно те, в которых сами они и Венеция являются главными героями. Скорее всего, одной из легенд является утверждение, что Венеция скоро уйдет под воду. Кстати, эта легенда очень выгодна венецианцам для привлечения еще большего числа туристов, которых итак здесь несметное количество. Думаю, Венеции просто никто не даст уйти под воду! На закуску нам досталась свободная республика Сан-Марино (кажется, это самое маленькое государство в Европе). Таким образом, внутри Италии есть два государства в государстве: Ватикан и Сан-Марино. В Сан-Марино на каждом доме выбито, написано, подразумевается слово "свобода".Это интерзона (кстати, беспошлинная и безналоговая), где от самих сан-маринцев можно услышать речь на любом языке. С украинцами они говорят по-украински, с поляками по-польски, с немцами по-немецки. Это отличает их выгодным образом от всех остальных  итальянцев, которые, кроме итальянского, никаких других языков не знают и, кажется, знать не хотят. Со скалы Сан-Марино открывается великолепный вид. Собственно говоря, республика Сан-Марино, это столица - город Сан-Марино и предместья, где проживает всего около 25 тысяч человек. Италия уважает свободолюбие сан-маринцев, но по соглашению между республиками на территории Сан-Марино действует в основном законодательство Италии (кроме налогового законодательства и запрета курения в общественных местах, который действует во всей Италии).

Итальянцы - одни из немногих, кто разделяют понятия "Украина" и "Россия", украинцев и россиян. Дело в том, что в Италии работает очень много украинцев, причем в основном из Западной Украины. Кроме того, одним из символов "украинско-итальянской дружбы" является знаменитый во всем мире футболист Андрей Шевченко. Может быть, играет определенную роль, что украинцы и итальянцы чем-то похожи: и в Италии, и в Украине много солнца.



Инна.
Встретиться после 9-ти вечера
Date: Jun 19, 2006  13:41:48


Ну, раз балет - интересная идея, тогда присоединяйтесь, если, конечно, получится. Если нет, то среда остается в силе? В любом случае позвони мне в среду в первой половине дня.
>Инна

Ирина.
Я тут приболела малость, не очень ориентируюсь в пространстве, а жить хочется бурной жизнью.

Инночка, я забыла, что на среду меня приглашали на авторский концерт киевского барда КСПшника А.Кароля. Не пойти не могу, месяц назад обещалась быть. Не хочется разочаровывать друзей.
Сегодня сдаем документы в институт с сыном, на обратном пути заскочу в оперный, может, и впрямь начнем присоединяться к вам уже сегодня. Мы балетом с дочкой профессионально занимались восемь лет. Теперь наши формы округлились, а тяга осталась. Не далее как позавчера приехали из Харькова, одним днем - в классе, где она училась раньше, был выпускной, такие чудные дети, такие красавицы и красавцы повырастали. А какие профессионалы... Весь класс в Пермь уходит. Теряет Украина питерскую школу. У Киева с Харьковом соперничество давнишнее, нам с педагогами повезло - Мариинка, Московская академия танца. Наша преподаватель уже второй год в Японии преподает, переманили.
Ладно, чего это я. Встретимся, поговорим. И о балете, и обо всем остальном.

Насчет среды, мои извинения. Остался один четверг и сегодня.
Перезвоню, когда прояснится с балетом.

Пока.



Ирина.

Вчера не успели развязаться с делами, перед отъездом приходится думать, куда пристраивать собаку, вчера этим и занималась - забрасывала кирпичики на поле. Сегодня идем на концерт авторской песни, как и говорила. В Доме актера на "Золотых Воротах", в 19.00. Я немного знаю этого автора, кое-что уже слышала. Интересный человек, песни с глубиной и подтекстом. Любопытно, одним словом. Если найдете такую возможность, вырвитесь, послушайте. Какие-то билеты там предусмотрены, но , учитывая, что публика в основном не избалованная достатком, цены на них не более 15 грн. Так мне сказали. Первый раз беру на эту тусовку мужа. Как-то в последнее время не совпадают наши синусоиды привязанностей и симпатий.

Завтра созвонимся насчет встречи?
Надо найти ваши телефоны...

Начало формы
Ирина.



Ирина.
Среда…
Пожалуй, самое приемлемое. Солнце не жарит  и почти все дневные заботы в
стороне.
Давайте.
Я чуть оправлюсь, после мотаний и скитаний организм дал сбой, попросил тайм-аут.
Но, думаю, восстановлюсь быстро.
Лето тоже получилось распланированным от и до. С перерывами в пять-шесть дней
между поездками в дальние страны.

Одним словом, позвоним на неделе. Мы до 25-го июня здесь. Мы наконец-то вернулись. Вернее, вернулась я. Погрузила семью в машину в день своего возвращения и рванула на Харьков. В балетной школе, где дочка когда-то до отъезда занималась, был выпускной, решили сделать сюрприз бывшим одноклассникам.

Из Москвы вернулась нашпигованная впечатлениями от встреч со своими старыми и
очень старыми друзьями и знакомыми. Перевариваю потихоньку. Хочется успеть побольше переработать во что-то читабельное, но, к сожалению, возвращение к семье предполагает полное погружение в их проблемы. А настроиться опять на ночные бдения после кайфа московского уединения и отсыпания по ночам получается с трудом.

Только что вернулись из Х-ва. В двадцатых числах собираемся в Турцию. Если вы не в отъезде, может, давайте встретимся как-нибудь?
Ирина.


Ирина.
Извините нас, засранцев! Ей богу, замотались, закрутились - выпускные, вступительные, гости дружными рядами. Не успеваем дух перевести - уже новая команда на подходе. В воскресенье побили прошлые рекорды, одновременно, не сговариваясь, из трех городов прикатило десять человек. Всех пристраиваем, оглушаем городом, дома шаром покати, дети беспризорные, мы в драйве! Приехавший на футбол Генкин товарищ - судья какой-то там категории - предложил спрятаться ото всех на матче, там нас слегка попустило...

Так вот и живем.
Сегодня я уезжаю в Москву, что может быть лучше для сдающих экзамены детей, кроме как отсутствующая мама. Нет никаких ограничений для папиного диктата. В действительности, стремно, конечно покидать их в такой момент, но ехать надо. Необходимые для загрузки-разгрузки мозгов и тела встречи, ну и кое-что обговорить надо с будущими нашими с тобой, Инночка, издателями. Что мелочиться, надо в Москве издаваться!

Беру с собой ноутбук в надежде, что разживусь-таки у своих друзей зарядным устройством и прочту все, что насобирала на свою флэшку.

Пора паковаться, через пару часов поезд, а у меня еще конь не валялся.

Прочла вслух Гене путевые заметки. Вспомнили. Освежили в памяти услышанное и увиденное. Обязательно надо добавить что-нибудь и сугубо личное. Как можно было не написать про купленный бронзовый колокольчик с солнышком! Чтобы захотелось поехать и купить такие же. Мы же с Геной побежали тут же - и на последние... Вы так вкусно об этом рассказали!!! Напиши и об этом - для узкого круга. Про купание в холодном море. Хочется пережить вместе с вами и это.

Ничего что я так? Всегда грешила излишней эмоциональностью. В прозе в том числе.
Но до этого еще дойдет. Когда вернусь.

Пока все. Не пропадайте. Мы вспоминаем вас часто. Главное, мы оставили повод
встретиться.
До скорого!
Ирина. Геннадий.



3 июля.
Инна.

Приключения в аэропорту:

Не летайте самолетами "Аэросвита"!

Как человек, часто использующий самолет в качестве средства передвижения, о самолетах, аэропортах и авиакомпаниях могу говорить и долго и  обстоятельно. Не далее, как во вторник, 27 июня, в симферопольском аэропорту ко мне подошла милая девушка с вопросом, как я оцениваю работу симферопольского аэропорта,  в частности, и в целом аэропортов Украины. Она проводила анкетирование, судя по всему, по заказу самого Минтранса. И я имела неосторожность оценить работу украинских аэропортов в основном положительно, за что была вскоре жестоко наказана.
Жарким субботним вечером первого июльского дня мы с сотрудницей приехали в аэропорт города Одессы, чтобы покинуть гостеприимную "жемчужину на море" и вернуться в родной Киев. Приехали заранее, чтобы ни в коем случае не опоздать.
Сидим, ждем. Полчаса ждем, сорок минут ждем.  Регистрации рейса все нет.  За десять минут до отлета, когда, по идее, мы должны были сидеть уже внутри самолета с запущенными двигателями, стало понятно, что регистрации уже, наверное, и не будет.  Оставив сотрудницу с вещами, стремительно направилась в сторону справочной, но мой порыв был остужен тем, что справочная была закрыта.
Радиосправочная сообщила, что такого рейса нет. Нервно смотрим еще раз в билет. Да нет, же, вот он рейс:  140, Одесса - Киев (Борисполь), 20.20. И на табло на аэровокзале та же информация. Попытки пробиться к дежурному по аэропорту не увенчались успехом. Радиосправочная грубо отправляла со всеми вопросами к перевозчику, то есть в "Аэросвит", офис которого на территории аэровокзала был закрыт, так же, как и справочная.  Вскоре оказалось, что в такой ситуации оказались не мы одни. К моим безрезультатным походам между этажами аэровокзала, закрытыми справочной и офисом "Аэросвита", присоединились и другие несостоявшиеся пассажиры.  Самое интересное, что все шесть билетов были проданы в разных городах: два в Стамбуле, два в Киеве, один в Италии, а один в Одессе.
Наконец, в одесском аэропорту нам удалось найти единственную добрую душу - пограничника (жаль не запомнили его фамилию, чтобы искренне поблагодарить), который все-таки отыскал для нас дежурную по "Аэросвиту". Пограничник возбужденно нас предупредил, чтобы мы здесь ничему не удивлялись, так как его самого уже несколько раз сегодня увольняли. Дежурная сообщила нам, что ключ от офиса утерян, а рейс наш переименовали в 1140 и улетит он в 2 часа 40 минут следующего дня. Может быт улетит. Потому  что за нами, как сообщила нам еще одна добрая душа - дежурная по аэропорту женщина-милиционер, должен был вернуться самолет, который в данный момент только принимал на борт пассажиров рейса в город Алепа (Сирия).  Тут же прикинули: туда часа четыре и обратно столько же, плюс какое-то время на заправку самолета и отдых пилотов. Часов девять минимум.
На часах девять вечера. В 2.40 самолет за нами прилететь никак не может. А еще одни добрые люди сообщили нам, чуть ли ни по секрету, что в 24.00 аэропорт закрывается. Надежда улететь становилась все более призрачной. Последней попыткой была очередная случайная поимка дежурной по "Аэросвиту" - уже на выходе из здания аэровокзала. Она еще раз дала нам телефон своего офиса, в котором, естественно, все равно никто не брал трубку по причине утери ключа. Кстати, попытки дозвониться в киевский офис "Аэросвита", впрочем, как и в справочную аэропорта "Борисполь" также не увенчались успехом. С дрожью в голосе мы спросили у дежурной, дает ли она нам гарантию того, что в 2.40 мы все же улетим. На что она отвела взгляд и сказала, что все нам расскажет через десять минут, после того, как сбегает к самолету, улетающему в Алеппо. Нам стало окончательно понятно, что в 2.40 самолета не будет, как и отметки об отмене рейса или его переносе.  Но домой очень хотелось! Альтернативы было две: поезд или автобус. Решили начать с железнодорожного вокзала. Во-первых, потому что он ближе, во-вторых, смутные воспоминания подсказывали, что фирменный "Черноморец" еще скорее всего не отбыл в киевском направлении, и если сильно постараться, то можно на него успеть. Лишь бы билеты были.  Мы влетели в здание вокзала на всех парах. Сначала перед нашим носом касса, в которую мы стояли, закрылась на перерыв, но мы успели выяснить, что, несмотря на ажиотаж с билетами в киевском и южном направлениях, билеты на "Черноморец" все же имеются. Мы несказанно обрадовались этому обстоятельству и перешли в очередь в другую кассу. Теперь, главное, было успеть взять билеты до отхода поезда. Казалось, что каждого покупателя кассир обслуживал по пятнадцать минут. Наши нервы были уже на пределе. В этот момент мужчина стоявший в очереди за нами, имел неосторожность поинтересоваться у моей сотрудницы, куда мы едем. На что получил сдачу: "Какая разница!". Ответ его почему-то обидел. Он стал ныть, что она его незаслуженно обидела, ведь он был с ней вежлив и любезен. Услышав оброненную фразу о самолете, который не улетел, он стал ныть еще больше, наверное, почувствовав в нас классовых врагов. А когда мы спросили билеты в "СВ" - вагон, наша классовость для него, наверное, определилась окончательно. Он должен был быть очень рад тому, что мы в результате взяли билеты все же в купейный вагон. Мы довлетворенно протянули паспорта кассиру, уже представляя себя в поезде, и попросили продать нам два нижних места. На что последовал вопрос, достойный Одессы: "А вы что инвалиды?". Вопрос поставил нас в тупик. Можно подумать, только инвалиды могут ездить на нижних местах! Мы не смогли убедить кассира, что мы два разных человека, каждый со своим паспортом, и теоретически вообще могли брать билеты раздельно. Не помогло, кассир осталась глуха к нашим доводам, а поскольку времени спорить у нас не было, ведь до отхода поезда оставалось двадцать минут, а еще нужно было успеть забрать из машины вещи и погрузиться в вагон, то мы схватили те билеты, которые нам вручили, и побежали дальше. По дороге сотрудница мне вдруг задала вопрос: "Скажи, а нас должно утешить, что какие-то мужики только что сказали нам вслед: "Смотри, какие девки пошли!". "Нет", -  не очень твердо ответила я, потому что сил думать уже не было. И, наконец, мы в вагоне. Свободных мест полно, в том числе и на нижних полках – для инвалидов. Соседями по купе оказались два молодых человека, следовавших в Киев из Стамбула через Одессу и имеющих такую же удачу, как и мы, купить билет на рейс компании "Аэросвит" до Борисполя. Их история оказалась намного печальнее нашей. Они летели по курсу Шанхай-Пекин-Стамбул-Киев. Сначала рейс до Пекина задержали на час из-за погодных условий. Потом то же самое произошло в пекинском аэропорту.  По каким-то причинам и в Стамбуле им пришлось задержаться. В конце концов, им предложили вылететь на Одессу, а из Одессы в Киев, чтобы не торчать почти сутки в Стамбуле. Мы обнадежили их: ведь все что не делается, все к лучшему, например, самолет, на который мы не попали, мог упасть. На что они почти согласились: в таком случае за последние двое суток с ними произошло столько всего хорошего, что можно дальше жить, припеваючи.  Но, наверное, самая печальная история произошла с итальянцем, который купил билет в Италии. Он ни слова не понимал по-русски, тем более, по-украински и опаздывал на рейс из Киева. Самое большее, что для него можно было сделать, это посадить его в такси на Киев, иначе он бы просто потерялся, что ребята и сделали. О судьбе девушки, купившей билет в Одессе, мы ничего не знаем, так оставили эту длинноногую блондинку саму разбираться со своими проблемами в аэропорту.

Нет, наверное, все-таки что ни делается, к лучшему. Благодаря несостоявшемуся рейсу мы попробовали  китайские экзотические фрукты и чипсы с запахом огуречного лосьона. А в самолете бы точно не успели+


Инна Гончарова.
Путевые заметки. Стамбул 21-23 июля 2006 года


Мысль посмотреть достопримечательности Стамбула зрела, на удивление, недолго - самое большее недели две.
В среду 19 июля я еще не знала, лечу я или нет, а в пятницу 21 июля в 12.45 уже сидела в самолете. Дама, передававшая мне вечером в четверг билеты и ваучер на отель, назвала меня очень решительной женщиной.  В ответ на ее "комплимент" я только пожала плечами. С одной стороны, захотелось чем-то занять выходные в отсутствие мужа и сына, тем более, что муж в Стамбуле уже был - по работе, с другой стороны, захотелось посмотреть очередной Вечный Город, ведь в Париже, Риме, Иерусалиме я уже была, а в Киеве - вообще всю жизнь живу. Только в Стамбуле я поняла, насколько я решительная женщина. И произошло это уже в аэропорту, когда на паспортном контроле двое весьма интересных молодых людей поинтересовались, не говорю ли я по-английски, чтобы со мной поближе пообщаться. С радостью призналась, что я только "парль францэ" и быстро ретировалась. По дороге в отель я поинтересовалась у встречающей меня представителя турфирмы, где тут можно погулять, и получила ответ, что отель находится в очень хорошем месте и здесь можно гулять спокойно до десяти вечера.

Меня привезли в отель. Время - всего три часа дня. Я бросила сумки, переоделась  и пошла гулять. Потом я об этом трижды пожалела. И вроде плечи, и колени были закрыты, ну, почти, как у мусульманской женщины, и приехала я в Стамбул совсем за другим, а не за приключениями, но, наверное, мой "иерусалимский" крест (он   действительно из Иерусалима) на шее и явно натуральные рыжеватые волосы выдавали во мне приезжую. Поскольку по моей внешности определить, откуда именно я приехала практически невозможно, поэтому на каждом шагу на всех языках мира я слышала: "Добрый вечер, солнышко!" - на французском, немецком, русском, английском. Мне пели на ухо песни, до меня пытались дотронуться, особенно до волос.  Конечно, с одной стороны приятно, когда мужчины обращают на тебя внимание, тем более, что турецкие мужчины весьма внешне привлекательны, но чрезмерное внимание, к которому ты не готова, и, главное, которое тебе совсем не нужно, потому что ты хочешь подумать, отдохнуть от общения, весьма раздражает. Хочется отмахнуться, как от назойливой мухи. Поэтому моя прогулка длилась недолго. Я почти бегом прибежала обратно в отель.

 В отеле я поужинала  - единственная во всем ресторане и заперлась в номере: "причесала" немного мысли, ведь я так редко бываю одна, пописала, подумала+ И вот я валяюсь на кровати - одна, совсем одна. Для меня очень непривычное состояние. По "РТР-планета" (честно говоря, отвратительный канал, но это мое субъективное мнение), которую я никогда не смотрю в Киеве, заунывно поет Вероника Долина. От этого становится еще грустнее. Но других русскоязычных, а, тем более, украиноязычных каналов, в отеле нет. Уже ночь. В бассейн я так и не пошла. За окном летаю рваные тучи, и дует с Босфора сильный ветер. Он колышет деревья, которые неистово мечутся за окном моего номера. Я тщетно пытаюсь понять, что такое Стамбул. Город мне напомнил одновременно Венецию с ее "венецианским", а на самом деле "византийским" стилем в архитектуре, Иерусалим, Киев и Рим (в основном холмистостью), Тель-Авив, Каир ("восточностью") и Александрию (морем). А утром я отправилась туда, зачем я, собственно говоря, в Стамбул приехала: на экскурсию. Она называлась "По двум континентам" и длилась целый день. Сначала нас повели на место константинопольского ипподрома, где стоят колонна Константина, сооруженная из остатков кирпичей, оставшихся от строительства городской стены 4-го века, египетского обелиска, установленного на римский постамент, и колонны, вылитой из щитов побежденных персов.  Затем нас повели в Голубую Мечеть. Я не помню, честно говоря, по чьему приказу она была построена, кажется, по приказу, все того же Сулеймана, но факт, что у нее вместо четырех положенных минаретов (это максимальное количество минаретов при заказе султана), насчитывается шесть. Потом султан оправдывался за счет архитектора, который якобы не расслышал его приказ и перепутал слова "золотой" и "шесть", которые звучат очень похоже.  "Голубой" ее называют то ли из-за голубоватого мрамора, которым она отделана, то ли из-за голубой изразцовой плитки внутри на стенах.

Мечеть огромная. Она служит также местом поклонения мусульман, так как в ней хранится осколок священного для мусульман "Черного камня", привезенного из Мекки. Напротив Голубой Мечети стоит одно из "чудес света" - знаменитая София Константинопольская.  Если стоять посредине, то справа видна София, а слева - Голубая Мечеть. Построили Софию (Мудрость) очень быстро - за несколько лет – при императоре Константине в 4-м веке, но знаменитые мозаики, которые сохранились в ней, датируются приблизительно тем же временем, что и мозаики и фрески Софии Киевской - 11-12 веками. Они чем-то и похожи, но во многом и отличаются. Все-таки школы разные. Собор такой же огромный, как и Голубая Мечеть. Собственно говоря, когда турки завоевали Константинополь, в Софии тоже  была  организована мечеть, но сейчас София - музей. Это одно из немногих мест в мире, где направление на восток, в котором строился алтарь византийской церкви, и направление на Мекку, в сторону которой молятся мусульмане, почти совпадают – с очень маленькой разницей, поэтому София считается воистину оплотом двух религий - византийского (православного) направления христианства и мусульманства. В Софии есть плита, на которой якобы стояла колыбель младенца Иисуса, а также уже совсем не якобы, а вполне настоящая купель, в которой крестились княгиня Ольга и князь Владимир Креститель. Возле нее я не замедлила сфотографироваться, ведь с этой купели начиналось христианство на моей любимой Киевской Руси. Общее впечатление от Софии Константинопольской потрясающее! А потом мы плыли по Босфору. Дул сильный ветер.  Странное ощущение: немного от Днепра, немного от Черного моря, немного от Средиземного. Вот уж: воистину Стамбул находится между Европой и Азией - на двух континентах. Но Великого разлома, как в Украине, здесь не чувствуется. Здесь все равно все дышит Востоком. Примесь Запада настолько легка, что едва уловима. Нужно очень присмотреться, очень вдуматься, очень вслушаться, чтобы уловить это легкое дуновение Запада в бывшей столице Османской империи. По берегам Босфора расположены дворцы и просто очень дорогие дома - здесь самая дорогая недвижимость в Стамбуле. С азиатской части города открывается на европейскую чудесный вид: мосты через Босфор, минареты многочисленных мечетей и редкие кресты христианских храмов.

Наконец, мы приехали в дворец Топкапы. Этот дворец построил Сулейман в 16-м  веке, и в нем султаны жили вплоть до середины 19-го века, пока на набережной Босфора не построили Долмабахчи - последний дворец турецких султанов. Дворец Топкапы интересен тем, что здесь хранятся сокровища султаната, в том числе четвертый по величине в мире алмаз, золотой 250-килограммовый трон султанов, золотая колыбель и прочие ценности - фактически несметные сокровища султаната. Кроме того, в Топкапы хранятся священные реликвии халифата: волосы Магомета, отпечаток его ступни и т.д. на следующий день мы были в Мечети Сулеймана, которую построил один из самых знаменитых архитекторов Османской империи Синан (в честь него назван университет изящных искусств, организованный по приказу первого президента турецкой республики Ата Тюрка). Рядом с Мечетью Сулеймана находятся его гробница и гробница его любимой жены Роксоланы. Турецкие гиды подчеркивают, что Роксолана - единственная женщина-славянка, так прочно и органично вошедшая в историю мусульманского мира и повлиявшая на ход его истории. Настя Лисовская родилась в семье священника в глухом селе в Западной Украине. Там она попала в рабство, но сумела из простой рабыни в гареме стать не только любимой женой одного из самых великих султанов Османской империи, также и реальным политическим деятелем, что для мусульманского мира совсем не характерно. Судя по портретам, она не была красавицей, но в глазах - ум и независимость, благодаря чему, наверное, она и привлекла всемогущего Сулеймана. Неординарных мужчин тянет ко всему необычному. Как говорится, Сулейман "запал" на нее всерьез и надолго. Она была Женщиной его жизни и родила ему пять детей. Она умерла раньше Сулеймана, и специально для нее он приказал построить возле Мечети отдельную гробницу. А гробница Сулеймана также служит местом поклонения мусульман, так как в ее фасад вмонтирован еще один осколок священного "Черного камня".
 
Затем мы поехали в Музей мозаики (это старинный византийский храм в районе Хора с потрясающими мозаиками 12-14 веков, очень хорошо сохранившимися, причем  в невероятных количествах). И, наконец, мы побывали во дворце Долмабахчи.  После того, как турецкий султан в начале 19-го века посетил Европу, он решил, что турецкие султаны, должны жить не хуже европейских монархов. Поэтому отдал приказ построить шикарный дворец прямо на берегу Босфора. Архитектура дворца представляет собой смесь нескольких стилей: европейских рококо, барокко, ампира и восточного стиля, присущего мусульманскому Востоку. Все вместе это, несмотря на эклектику, смотрится дорого и величественно. Словами этой красоты и могущества не передать. Это нужно только посмотреть: хрустальные лестницы, потрясающие люстры - от 200 кг до 5 тонн, в основном английской и чешской работ, наборные сложные паркеты, огромные ковры, европейская дорогая мебель, огромные помещения, бесчисленное число подарков от всех монархов и т.д.  И Босфор за окном+ Когда самолет взлетел, подо мной в ночных огнях жил Город. Вечный Город!

16 августа
Инна.

Привет, Ирочка!

Куда вы пропали? Как дела? Ваша сумка по-прежнему у нас. Мои "мужики" 8 августа вернулись.
Ура! Собираемся ехать по Десне на катамаранах в ближайшие выходные. Не хотите ли присоединиться? Помнится, у вас было желание осуществить подобную прогулку. Поступил ли ваш старшенький?

ПРИВЕТ!

Ирина.
Aug 16, 2006
Привет, привет, привет!!!


 Пока еще не полным составом, но мы тоже уже в сборе, осталось забрать младшенького из ссылки - отдыхает у дедушки на даче в Харькове. Собираюсь в ближайшее время поехать за ним. Выходные у нас под пристрелом друзей. Народ, обрадованный внезапной нашей оседлостью, повалил с ответными визитами. Так что, сплавиться на катамаранах пока не получится. Но встретиться, хотя бы из уважения к сумке, очень хотелось бы. Кто его знает, когда еще попутное течение нас сведет.

  Сын у нас все еще в предпоступательном положении. Не мотайся мы так неуёмно, давно уже эта проблема была бы решена. Но, видно, у нас приоритеты расставлены неправильно, вот и мыкаемся по сей день.
 Пишите, звоните.
 Можем встретиться прямо сегодня. Что откладывать.

 Да, забыла сказать. Всю присылаемую прозу аккуратненько прочитываю и складирую на свою флэшку. Но делаю это в перебежках и переездах, по-другому не получается - лето, поэтому доверила свой ящичек сыну, он мне все и доставляет. Поэтому и была вроде как безответна. На самом деле - Интернет был вне зоны моей досягаемости.

 До встречи.
 Звоните.
 Сегодня мы ещё пока не при гостях.
 Ирина.


Инна.
Сумка, конечно, только повод. Лето заканчивается, и попутного ветра для встреч станет, наоборот, вскоре больше.
Кстати, строительство нашей дачной сауны вышло на финишный этап. В субботу уже полностью оббили помещение «вагонкой». Остались скамьи, электричество и труба - вытяжка, но это уже все ерунда по сравнению с предыдущим этапом работ. Приоритеты каждый расставляет себе сам. Лишь бы всем хорошо при этом было. Сейчас свяжусь с Витей. Если вы готовы встретиться, и он тоже готов, то я ВСЕГДА готова, как пионер. Сейчас буду узнавать, какие у Вити планы на вечер. Напишу или позвоню.
 Инна

Привет еще раз!

Сегодня встретиться не получится, так как, оказывается, Витя договорился уже, что к нам приходят гости. Он ведь тоже только недавно вернулся, и со многими не виделся. Когда он был в отъезде, ему стукнуло 35, поэтому опоздавшие придут с поздравлениями. Какой - никакой, все же юбилей.
Когда у вас будет свободный вечер, телеграфируй. Состыкуемся и обязательно встретимся в ближайшее время. С большим удовольствием.
 Пиши. Инна



22 августа.
Инна.
Привет!

Только что получила письмо от одной своей знакомой из России - она живет в Кемерово. Расстроилась... У нее на самолете, который летел из Анапы в Питер и разбился у нас под Донецком, летела подруга. У нас по СМИ только и говорят, что об этой катастрофе. Стараюсь переключать, потому что приходится очень много летать... Каждый раз, когда самолет, на борту которого я нахожусь, взмывает в воздух, думаю, что происходит чудо...


Сегодня в 14.00 отправила Ксеню в Питер - на автобусе. Правда, она сама отправилась. Я была на работе и "контролировала" процесс только по телефону. Автобус идет на 7 часов быстрее, чем поезд. Ксеня уже, наверное, на территории РФ. Правда, написала, что на границе с Беларусью стояли часа два и по этому поводу ужасно ругалась. Насколько я знаю, между Беларусью и РФ уже не будет пограничного контроля. В связи с отъездом мамы Стаська поехала гостить к бабушке, то есть прабабушке, то есть к моей маме. Бабушка теперь чувствует себя при деле, а то ей скучно.

Как у тебя дела?

Пытаюсь писать роман... продолжение "Возвращение мастера". Пью сухое красное вино. Мысли путаются... Нет, не от вина, конечно. Просто этих мыслей ОЧЕНЬ МНОГО!

Пиши! Инна

24 августа.
Ирина.
Кажется, с праздником!...

  Семья укатила в Харьков по приглашению друзей. Еле отбрехалась от этой поездки, сославшись на то, что не с кем оставить собаку. На самом деле, кататься бесцельно - лишь бы забить чем-нибудь свободное время - кажется безумно бессмысленной тратой драгоценного времени, которого у меня почти совсем нет. Хочется писать, писать, писать, встречаться совсем с другими людьми, говорить совершенно о других вещах, жить совсем другой жизнью. Одним словом, лето измотало меня обязанностями и долгами, которых я не делала.

 Теперь одна. В тиши и уединении. Навести идеальный порядок в доме - с ними все в мгновение устремляется к первоначальному хаосу, не жалуюсь - стенаю, они сжирают мою жизнь, превращая её в бесконечную беготню по кругу домашнего ада, - и уйти, наконец, в параллельный мир, который хоть как-то оправдывает эту бессмыслицу.

 Впрочем, я бы не писала это письмо, если бы не искала общения с тобой. Будет желание, настроение, время, наконец, можем созвониться, встретиться. Я до воскресения свободна для неформального общения.

 Пока.
 Ирина.



25 августа
Инна.
Re : Кажется, с праздником!...
Привет!
Рада была получить твое письмо. Мне тоже очень приятно и интересно с тобой общаться.
Завтра, правда, у меня все забито: утром еду на дачу забирать своих "мужиков", достраивающих сауну, а вечером иду на свадьбу. Представляешь, женится мой друг и, честно говоря, бывший любовник, человек, который любил меня с моих 17 лет, думаю, что и сейчас он ко мне неравнодушен. Женится впервые в 40 лет! Думала, не дождусь, и вот: дождалась! Бесконечно рада за него, а еще больше за его маму. И в какой-то степени за себя. Дело в том, что я не люблю, когда обо мне безосновательно плохо думают - даже если этот процесс подсознательный. Его мама, кстати, тоже Инна, сначала меня очень любила, а потом, кажется, возненавидела, одно время даже уговаривала Ростика жениться на мне, раз он меня любит, на что ему приходилось отвечать, что я все же замужем и вполне счастлива. Вот как бывает.
А в субботу, думаю, свяжемся. С превеликим удовольствием. Пока. Инна



Ирина.
 Не спится что-то...Дача... Глеваха....

Прокатиться бы незамеченной по её улицам...
Осталась в одиночестве, упиваюсь избытком свободного времени, захлебываюсь плещущим через край многословием своей "прозы", а мысли все там, в Глевахе... "Живет моя отрада в высоком терему..." - Не думать, не желать, не смотреть в ту сторону... Если бы не он, я давно прекратила бы это самоистязание души писанием... Но есть он, есть я - увы, не слишком счастливая в браке. Вернее, я порчу этот брак собой. - Много-много всего вокруг радостного и благостного, а у меня над головой - черная дыра, куда всё проваливается, провернувшись вспять здравому смыслу.

После нашего совместного с вами распития алко- и безалкогольных напитков в кафе ушла с ощущением собственной ущербности. Мне уязвили то место, которым испытывают радость от жизни - ещё в детстве, наверное. Я увидела перед собой тебя - женщину, счастливую и уверенную в своем праве на счастье. Это завораживает и немного пугает таких жителей черных дыр как я...

Рада за друга. За тебя - покой сродни счастью, ещё классик заметил. А этот внезапный разряд пессимизма, не обращай внимания, бывает. Глеваха навеяла...

Встретимся!
Ирина.

Инна.
Глеваха?
 Естественно, сразу вспоминаю о своей даче, которая там же... рядом… Я так понимаю, что и у тебя с этим местом многое связано...
В семейной жизни, увы, бывают разные периоды, а ищущим, творческим натурам необходимы порывы, страсти, крылья за спиной. Понимаю. Сама такая...
Может быть, счастлив тот, кто уверен в своем праве на счастье?  Всегда придерживаюсь в жизни закона Эпикура: человек рожден для счастья, и тот дурак, кто не хочет быть счастливым... А мир, он такой, каким мы его себе представляем и каким хотим его видеть. Правда, без ложной скромности замечу, что натура я цельная, наверное, даже чересчур. А насчет покоя... Да нет его, этого покоя. Ни у кого! И вечный бой, покой нам только снится! Но в этом, наверное, и есть смысл жизни! В борьбе с самим собой!
Обязательно встретимся. С удовольствием! Инна





Ирина.
Эк-ма, как мы расписались!
Вроде как упущенное за лето наверстываем. Переходим к осенней оседлости, привыкаем жить, привязанными к одной точке.

Замечательно провожу время, особенно остро осознавая, как же мне не хватает этого уединения. Жизнь в кишащем муравейнике совершенно не оставляет места для своих тихих созерцательных потребностей. А может, просто очень устала от них всех, от всего того хаоса, что с ними вносится в мою жизнь.

Отдыхаю, одним словом! Забот только о собаке, натираю себе мозоли её поводком. Все рутинные домашние дела переделала за полдня, удивительно, до сих пор все в идеальном состоянии! - как мне не хватает этой стабильности порядка, когда они все на моей голове - дома. Мои дорогие разрушители. Слишком дорогие, слишком дорого мне доставшиеся, чтобы можно было покинуть их всех надолго.

Народ мой обещался вернуться в воскресенье. Ждать не буду. Буду просто жить. Это
так кайфово.

Привет мужу.

Сейчас внедрюсь противнем с мясом в духовку и растворюсь в нирване ничего-не-думания... отоспаться после бессонной ночи попробую...


26 августа
Инна.
Понимаю... Я за уединением несколько недель назад смоталась в Стамбул – пока мальчики отдыхали на море. Витя в Стамбуле был. В среду вычислила турфирму, в четверг вечером выкупила билеты и бронь в гостинице, а в пятницу днем уже сидела в самолете. Провела три дня в экскурсиях и в валянии на гостиничной кровати, потому что молодой женщине европейской внешности самой по Стамбулу ходить невозможно. Не пристают, но и пройти просто так не дают: поют, обращаются на всех языках мира...  Посмотрела практически все достопримечательности Стамбула. Вечный город! С работы в понедельник пришлю путевые заметки. Мысли немного причесала, выспалась...

Только что приехали со свадьбы, если это мероприятие можно так назвать. Никогда раньше не была на свадьбе, на которой АБСОЛЮТНО отсутствует ощущение праздника.
Невеста на 17 лет младше жениха, сельского типа, и не просто типа, а из самого что ни на есть села - видно, очень в Киеве зацепиться было нужно. Немногочисленные гости со стороны невесты смотрели на гостей со стороны жениха (а в его роду, как он сам говорит, 30 поколений благородных кровей), как на марсиан, и наоборот. Любовью с двух сторон даже не пахнет. Секс - и не больше. Когда прощались, Ростик так сжал мою руку, словно говорил: Ну, ты все понимаешь. Понимаю, конечно... Даже мама Ростика была не особо счастлива, а она так мечтала, чтобы Ростик, наконец, женился! Я ведь ее знаю, как и самого Ростика, 19 лет! Грустно!
Пиши! Инна

Ирина.
Самое смешное...

...что они ещё могут к удивлению всех зажить вполне счастливо. Когда никаких иллюзий не строишь, всё хорошее даже в малых дозах оказывается приятным сюрпризом.

 Я так за Генку замуж выходила. Только пережила бурный роман, сердце разбито, второй, ну, не такой бурный, но тоже окончившийся трагедией, было всё равно за кого зацепиться, лишь бы представить пред очи родителей кого-нибудь, девке 24, а она всё любовь ищет. Скандалы, до побоев дело, плюнула, привела первого благообразненького встречного, вот, говорю, вам муж. У него тоже тогда любовь несчастная была. Очень долго подружку мою любил безответно, я не в курсе была, потом узнала от неё же, после и Генка признался. Но мне уже отступать было особо некуда - почти влюблена была. Уводила старым дедовским способом – через постель... Одним словом, на шестом месяце беременности, когда подружка вдруг смилостивилась и подпустила моего уже почти мужа к себе, у него рвануло крышу - ошибка ты моя, говорит, другую люблю, аборт делай. Уговорила. Давай, говорю, считать наш брак фиктивным. Рожу, родители получат квартиру - я с ними уеду, а ты на меня и ребенка здесь жильё получишь и живи, как заблагорассудится. Собственно, так оно и получилось. Правда, когда уехала, письма ему писала, о том, как сын наш растет. В письма-то он и влюбился. Или просто привык через них мой голос слышать. Забрал меня. Через год я опять уехала, опять вернул. Уже не любила так, как в то время, когда уводила. Не очень-то уютно всё время дыхание соперницы на затылке чувствовать... Я с этой их взаимной симпатией не боролась. Пыталась продолжать дружить и не замечать. Сама тоже жила. Не изменяла, но других мужчин любила. Хоть и платонически, но очень бурно. До сих пор со всеми ними дружна и ими любима. А любовь мужа и моей подружки вылилась в конце концов в попытки вытащить его из семьи, тогда и поставила его перед выбором - мы уже тогда десять лет вместе прожили, и трёх детей я родила, для себя, не для него, ему дети от меня были не нужны - или она, или я. Он выбрал меня. С подружкой мы встретились в прошлом году в Москве и опять сошлись. Она очень хороший человек и совсем не виновата в том, что стала источником моих многолетних страданий из-за нелюбви ко мне мужа. Так получилось... Вот такой вот брак - без иллюзий. Поэтому неожиданно прожили вместе долго и почти счастливо. И, наверное, жили бы и дальше так, но два года назад одна встреча повернула мою жизнь вспять. Это был человек из далекого прошлого, с которым рассталась, чтобы выйти замуж за Генку. Тот был слишком юн тогда и в мужья не годился. Теперь разница в семь лет не столь убийственна. Встретив тот же блеск в глазах, что и тогда, я призадумалась, а верно ли я делаю, что хороню себя заживо, запрещая себе даже думать о том, что моя жизнь могла бы быть иной. С того мгновения я изменила прежде всего себе - той несчастной, подавленной и без надежды на счастье, какой была двадцать лет в браке. С того времени и началась моя "проза". Я просто пытаюсь разобраться в себе - что же мне надо на самом деле, и что я сделала не так...

Видишь, какие странные ассоциации вызвал у меня твой рассказ о свадьбе друга.
Как человек битый и тертый подозреваю, что всё у него будет хорошо, до тех пор пока всё хорошо у тебя, и пока тебе не захочется, интереса ради, проверить, действительно ли он счастлив. Мужчинам так мало надо - была бы ночная кукушка рядом. И мыслят они мозгами не своими, а теми, что насажены на головку их члена.
Извини, что так цинично, только вчера получила "пощечину" от приятеля. Дружили, по первому зову на выручку бросалась, все его капризы терпела, а вчера прислал смс, извини, пишет, моя Аня категорически против нашего с тобой общения. Вот и злюсь. Отпустила на все четыре стороны - "ты знаешь, как меня найти" - но всё равно очень расстроилась. Хотя такую "любовь" к себе со стороны подруг своих знакомых мужчин принимаю нередко. Даже скажем так - как правило.

Вот и я со своими заметками. Неожиданно много получилось.
Кстати, рассказ о Стамбуле у меня есть. Или ты написала ещё один?

Пожалуй всё. Надо браться за работу.
Пока!

Инна.
26 августа.
Значит, я тебе путевые заметки о Стамбуле уже послала. Забыла, представляешь.
Может, в рассылку поставила... Нет, других заметок не писала... Не до того...

Рассказ твой действительно очень интересный и весьма поучительный. И подружка твоя действительно не виновата - сердцу не прикажешь. В жизни, конечно, всякое бывает. Хоронить себя заживо никому и никогда не позволительно. Каждый имеет право на счастье. КАЖДЫЙ! И на любовь. В себе разобраться - это самое сложное. Гораздо проще разобраться в других. Я это понимаю. Просто в последние лет десять у меня проблемы с "внутренними разборками" отсутствуют. Я всегда была очень цельным человеком - с детства, а накопленный жизненный опыт позволил вообще превратить себя практически в монолит. Ответы в себе на вопросы о себе любимой я нахожу моментально и без всяких мучений. Мне долго и глубоко для этого копаться в себе не нужно. С одной стороны, это здорово, с другой, я вся на поверхности, во мне нет никакой загадки - для окружающих. Анализировать свои действия в прошлом, конечно, нужно, но все равно никогда ни о чем не стоит жалеть. Анализ необходим, чтобы в дальнейшем не допускать ошибок. Мне ничего не нужно наполовину. Если замуж, то только по любви, пусть даже если знаю, что она когда-нибудь пройдет. Если любить, то платонической любви мне мало. Я себя не ограничиваю. И любить могу сразу не одного мужчину, а например двух или даже трех. Просто всех по-разному и за разное. Читала Жоржа Амаду "Дон Флор и ее два мужа"? И фильм такой был. Правда, как раз фильм я и не видела. Впервые прочитала этот роман в 16 лет - залпом.

Я буду очень рада, если Ростик со своей молодой женой заживут счастливо, но, зная Ростика, уже 19 лет, я в этом очень сомневаюсь. Скорее всего, каждый из них будет жить своей жизнью. И я здесь совершенно ни при чем. И никогда не стану проверять, счастлив он или нет. Это его жизнь, и только его.  Он мне сам расскажет или, наоборот, промолчит, потому что знает, что я и так все вижу и все понимаю. Самое удивительное, что я ведь с его женой познакомилась вчера непосредственно на свадьбе. До этого он все время порывался меня с ней познакомить, как знакомил со всеми предыдущими своими барышнями, но каждый раз я была где-то за пределами Киева. Когда вчера ехали с дачи, ничего не зная о невесте, сказала своей маме, которая его тоже хорошо знает: скорее всего она намного его моложе и из глухой провинции, и Ростик для нее - это хорошая зацепка в Киеве и возможность выбраться в более высокие круги (Ростик востребованный политолог, он выступает по радио и телевидению, много и хорошо пишет, хотя со многими его мыслями я не согласна, сейчас его приглашают советником в Кабмин). И вот на свадьбе выясняется, что невеста из глухого села и ей 23 года. А любовью даже не пахнет. Думаю, что твое высказывание о "головке члена" в данном случае как раз очень кстати. Никогда не была на таких свадьбах... Пару лет назад женился мой кум в 50 лет. Жена его на 21 год младше. Но они все-таки люди одного круга, и у них всегда наблюдался взаимный интерес, несмотря на то, что ко времени свадьбы они уже прожили пару лет вместе. А здесь... Мне все равно грустно, хотя должно быть все равно. Я Витю спросила: может мне в психоаналитики податься?

Кстати, Ростика я ведь тоже по-своему люблю. И он это знает. А еще он знает, что мы с Витей друг другу очень подходим. Я понимаю, что именно это главное  в семейной жизни, вовсе не любовь. Так вот если бы я видела, что Ростик и Таня подходят друг другу, но при этом равнодушны, то мне, наверняка, не было бы так грустно.

Провалялись до 12 дня, теперь думаем, куда бы податься погулять, чтобы сбросить с себя вчерашние отрицательные эмоции...
Пока. Инна

Ирина.
Анализ прошлого?...
Да нет, пожалуй, в прошлом я не копаюсь и не анализирую, оно просто всегда со мной, как энциклопедический словарь на книжной полке. Всегда под рукой. Возникает какой-то вопрос в настоящем, достала, открыла на нужной странице, прочла, нашла ответ. У меня сейчас несколько другой процесс происходит. Я сегодняшние свои реакции исследую. Ответить на вопрос хочу себе - жить с этим мужем и дальше, или другой вариант попробовать. Он сейчас совсем другой, такой, какого я, может, всю предыдущую свою жизнь иметь мечтала. Но на строительство сегодняшних взаимоотношений ушло слишком много душевных сил,- строительного материала на любовь не хватило. На мою к нему любовь. Смиряться, ограничивать себя в чем-то - уже не хочется. Запасной жизни в кармашке нет, чтоб потом по новой начать. А жить с ним - как-то очень мне с ним скучно. Удобно, как ты говоришь, но только в плане материальном, и то с большой натяжкой. Работать, чтоб зарабатывать себе на хлеб насущный, я так и не научилась, а он этот поводок - материальную удавку на моей шее - держит в своих руках очень хорошо. Умно, расчетливо, прикрываясь красивыми словами о любви ко мне и к детям. Он хороший человек, но я не очень верю во всё такое пафосное и возвышенное. Любишь - отпусти с миром...

 Сейчас фильм идет в кинотеатрах "Сколько ты стоишь?" - кино из нашей с ним жизни, дажедиалоги героев те же. Посмотрите. Забавно.

Скоро придет подружка. Я почти ни с кем не общаюсь эти дни. Наслаждаюсь одиночеством и свободой.

Насчет цельности. Да, именно цельность твоя меня несколько и напрягла поначалу. Иногда монолит очень опасен в общении - исключает гибкость восприятия другого человека. Потом прочла твою прозу, успокоилась - это не столько цельность, сколько жизнелюбие, а это не так уж и плохо, подумала я, иметь в подругах человека, которого всё в жизни устраивает. Реализованность. Удовлетворенность. Самодостаточность. Да, это хорошо. Проще назначать себе новые цели и двигаться к ним. Мои искания часто напоминают мне бег по кругу. Впрочем, я знаю, чего ищу. Сегодня я ищу свою половину. Человека, с которым я обрету гармонию не только внутреннюю, но и внешнюю. Я хочу не диссонировать с внешним и внутренним миром, а быть в ладу и с собой, и с людьми.

Я не очень причесываю свои мысли. Я не умею этого делать.
 Ничего? Не перегрузила наше общение откровениями?
Мне просто не хочется говорить об этих вещах при непосредственной встрече. Мужья и всё такое. Это внутренние течения - не хочется, чтобы они усложняли жизнь близких. В конце концов, я не такая плохая актриса, правда?

Получать письма от тебя приятно.
Наверное, отстреляемся крупнокалиберными снарядами, потом пойдет шрапнель, и постепенно привыкнем перебрасываться парочкой-другой легких фраз о погоде и здоровье.
Сейчас нет старшенького рядом, обычно компьютер полностью в его власти, не пообщаешься. Вот и пользуюсь.
Пока. Ирина.

Желаю приятных выходных.


Инна.
Мне тоже ОЧЕНЬ нравятся твои письма.

Здорово ты меня раскусила. Все, данные тобой мне определения, в самое яблочко. А вот как раз гибкости во мне хоть отбавляй. Жизнь научила. Правда, не сразу пришло. Все эти реализованность, удовлетворенность, самодостаточность просто так не даются. Их нужно заслужить и завоевать. И цена - очень большая... Моя цельность - это только МОЯ цельность. Она мне и помогает и мешает - одновременно. Но только МНЕ! Стараюсь никому не мешать, всех понимать и по мере сил помогать, особенно молодежи. Даже прощать научилась - от души... А хочется еще большей реализованности... Не скрою...
Может, встретимся как-нибудь вечером - после моей работы? Без мужей. Правда, мы с Витей как раз все время вместе тусуемся. Практически по вечерам и в выходные не расстаемся. Так уж повелось. Он меня берет даже на свои мужские тусовки, где одни мужики без жен, и одна я дама.

Ты меня совсем и ничем не перегрузила.

А актриса ты действительно неплохая. Я, конечно, почувствовала, в тебе некий надлом, но думала все же, что с Геной у тебя хотя бы в целом взаимопонимание присутствует. Все-таки люди одного круга и трое детей. Насторожило, правда, когда ты написала, что впервые взяла его на концерт авторской песни, то есть на свою тусовку.

Я очень не люблю давать советы, тем более ты взрослый, мудрый, сложившийся человек, но один маленький все же дам. Не обессудь. Когда я принимаю решения, всегда делаю свот (swot)-анализ. Причем сначала я это проделывала на бумаге. С одной стороны все минусы и последствия, а с другой плюсы и их последствия. Что перевесит, так оно и будет. Ну и риски еще необходимо просчитать. Пардон, во мне, конечно, говорит, нет, вопит, экономист... Но мне всегда помогает...

Ситуация, описанная тобой, по поводу ваших отношений с Геной понятная и, увы, вполне типичная. Наверное, и выход из нее вполне типичный найдется...

Вряд ли у нас с тобой получиться общаться о погоде и здоровье. Люди мы с тобой сложные... Поэтому давай лучше общаться о главном и большом... Надеюсь, с взаимной
пользой!

Сегодня опять гуляли по праздничному городу. Пили хорошее вино из пластиковых стаканчиков, сидя на бордюре на Боричевом токе. А потом я лежала на траве и смотрела  в небо. Как Андрей Болконский. Здорово!!!

Пиши! Инна


Ирина.
Встретимся…

и с мужьями, и без…
 С Геной у нас предельно откровенные отношения. Я ведь когда два года назад от него уходила - всерьёз уходила, не понарошку, все свои карты открыла и сказала, что жить во вранье не хочу. Он и удержал меня пониманием и приятием всего того, что вместе с этим пришло. И всё-таки в последний момент удержалась и дверцу эту внутри себя прикрыла, не хочу посвящать его во всё, во все свои лабиринты. Разберусь, выберусь, тогда на суд и
представлю - сможет жить с этим, останусь, нет - придется  разойтись по разным домикам. Это я о том, о чем пишу. Он и без чтения этой "книги" читает меня безошибочно, все нюансы, все движения. Но из-за моей закрытости думает обо мне и том, что со мной происходит хуже, чем оно на самом деле есть. А оправдываться не хочется. Я в согласии с собой, а он не судья мне. Он просто мой муж. Близкий, родной, очень дорогой и выстраданный, но нелюбимый. Но это - мои проблемы, а не его. Со своими проблемами разберусь сама - с бумажками и без, с плюсами-минусами и без оных. Я живу по велению сердца. И очень верю в свою звезду. И вообще, я человек, плывущий по течению, изредка выбирающийся на берег, чтобы оглядеться. Ну, вроде как сейчас - остаться наедине с собой и своими тетрадками, без них всех - любимых, прекрасных и таких дорогих, и таких ненасытных - кушают моё драгоценное время, кушают, к себе самой не пускают, провалишься, говорят. Вот муж и таскает меня везде за собой, боится, что рассыплюсь на мелкие частицы, если наедине с собой останусь, не соберет потом, не отыщет во вселенной. Такие вот у нас ВЫСОКИЕ отношения.

Я писала, что мы только что вернулись от знакомого батюшки? У Генки друг детства
священником стал лет пятнадцать назад. Очень близкий друг и ему, и, ещё больше,- мне. Собственно, благодаря ему и моей в него влюбленности в свое время наш брак и выстоял. Он его удержал. А тут говорит - что вы столько лет друг друга мучаете. Возразила - законы у нас такие, что по-хорошему не разойтись, а такого  друга как Гена мне было бы очень жаль потерять, начнем расходиться обязательно разругаемся. Сейчас дружим и в открытую об этом говорим. И об этом, и о многом другом. С ним, когда он не играет и не хочет понравиться, очень интересно – он очень глубокий человек.

Так-то вот. Так что, не все так страшно.
Когда-то давно, разговаривая не помню с кем, может, и с ним о брачующихся и разводящихся, высказала в качестве бреда мысль, что к браку надо относится как к способу находить себе друзей - так изучить человека, со всеми его потрохами, и не оставить его в своей душе навсегда в качестве близкого друга и родственной души ? - это лишь наше несовершенство, неумение справиться с эмоциями и обманутыми ожиданиями. А если переставить акценты с претензий на приятие человека таким, какой он есть, всё гармонизируется.

Ладно. Ни слова больше о разводах. Как мудро посоветовала моя замечательная свекровушка, живущая счастливо уже в третьем браке, уходить надо тогда, когда есть к кому.

Поэтому лучше всё-таки о погоде. Кстати, я тоже только что с прогулки вернулась. Подружка вытянула меня салют посмотреть. На травке не лежала - шибко всё заплевано вокруг было, но Толстого тоже вспомнили - я ей анекдот про поручика Ржевского и Наташу Ростову рассказала. О-о-очень старый и глупый...

Завтра возвращается моя семья, заканчивается моя "болдинская осень" в Интернете.
Поэтому заранее прошу не искать в моём молчании никаких других объяснений кроме
этого.

На сегодня всё.
Ирина.


Инна.
27 августа.
Письмо прочитала, но отвечу завтра. Только что досмотрели фильм "Мне не больно".
Очень таланливый, но и очень грустный. В нем играют Рената Литвинова, Никита Михалков, Сергей Маковецкий и др. Завтра обязательно отвечу на твое, как обычно, содержательное и интересное письмо.
Хочешь, можно и погоде. Но ведь легче не станет...
Пиши! Ну, уж постарайся, хоть иногда. Инна

Привет!

Понимаю... У нас с Витей тоже предельно откровенные отношения. Мы так договорились с самого начала совместной жизни. Он - моя лучшая и самая близкая подруга. Ближе его у меня никого нет. Так уж получилось. У каждой из моих подруг своя жизнь, и они постепенно перешли в разряд родственниц (у кого-то  я крестила детей, кто у меня - так что действительно родственники), а Витя всегда рядом, и жизнь у нас общая. Высокие  отношения - это в любом случае хорошо. Это намного лучше, чем если бы они были невысокими, если бы вы мучили друг друга неоткровенностью, догадками и домыслами.

Мне кажется, что семейные отношения  в любом случае проходят множество этапов. Это нормальное явление. У меня когда-то тоже был этап большой любви - на фоне семейной жизни, когда я металась, задавала себе множество вопросов и думала, уходить мне от Вити или нет, но не ушла, и правильно сделала. Правда, Витю, несмотря ни на что я всегда продолжала любить - какой-то особенной любовью. Он очень необычный человек. Как с другой планеты. Мне с ним всегда интересно. Он находится в постоянном развитии. Стараюсь не отставать.

В принципе, можно разойтись, и не разругавшись, если поставить перед собой такую цель, но оба человека должны этого искренне хотеть. Кстати, я не помню, говорила я тебе или нет, или ты поняла это по моей прозе, брак с Витей у меня второй. И мы с ним венчанные. Я выскочила замуж чуть ли не в 17 лет за совсем другого человека, прожила с ним ровно четыре года и выставила его за дверь, умудрившись при этом не поругаться и даже сохранить видимость нормальных отношений до сих пор - правда, на большом расстоянии, так как он уехал в Нижневартовск. Ничего плохого о нем сказать не могу: красивый, неглупый, порядочный и т.д. Знаю только одно: никогда не любила его, но поняла это потом, когда разошлась, так же, как и то, что раньше за любовь приняла "молодое томление тел" (В.Токарева).
 С Витей тогда я даже не была знакома. Так что уходить можно и в НИКУДА - не стоит бояться. Дальше сама жизнь все расставит по своим местам. Просто нужно верить в свою звезду. В ноябре, наконец, поставила штамп в паспорте о разводе, хотя развелась в августе, 3 декабря познакомилась с Витей, 13 - он сделал мне предложение. Вот скоро 14 лет мы вместе, он воспитал мою дочь от первого брака, всегда считая и называя ее своей дочерью. И она считает его своим отцом, хотя прекрасно знает о существовании биологического отца. Он никогда не делал различия между детьми. Я, как мать, почувствовала бы неискренность, но ее никогда не было. А сейчас Витя также искренно и преданно любит нашу внучку иназывает себя "кормящим" дедушкой. По поводу Вити всегда вспоминаю замечательный  роман Л.Улицкой "Казус Кукоцкого". Недавно по нему сняли весьма недурственный сериал, кстати, он у меня есть на диске. Мне было 22 года, когда я вышла замуж за Витю, а ему был 21 год. Это я все к тому, что как раз у меня опыт развода имеется. Кажется, что в другой жизни, и, наверное, так оно и есть. Правда, давно
это было, но все же...

Пиши, когда будет возможность. Звони, когда захочется. С удовольствием встречусь.
Жизнь прекрасна!!!
Напоминаю свои телефоны: 496-27-50 (домашний), 494-00-56 - рабочий,
(050)469-73-69 (мобильный). Инна


Ирина.
Спасибо.
Немного отвела душу, пока никого не было дома. Скоро это прервется...
Да, я сразу тебе сказала, что ты производишь впечатление женщины, прожившей счастливую бабью жизнь. Ну, не прожившей, это я завернула, ещё впереди ого-го сколько всего. Но всё-таки... У меня другое. Это называется кризис среднего возраста. Когда в сорок три приходишь к выводу, что лучше в никуда, чем оставаться там, где ты стоишь по самую шею притопленный в болоте, то это "никуда" - выбор в пользу одиночества.

Ей Богу, не хочу больше об этом. Сейчас они распахнут двери, вывалят на меня груз своих проблем, загрузят по самую голову бытовухой, развеют все умные мысли в моей голове, а от меня оставят только капельку грусти на дне бокала недопитого вина.

Мне очень хорошо одной. Потому что тогда удается с собой ладить. Уже не могу больше "служить" чужим интересам. Жизнь прекрасна, но, увы, очень коротка. И пока ещё ничего такого, за что я себя могла похвалить и сказать себе, что это стоило того, чтобы жить, я не сделала. Искала себя, тратила время на то, что не должно отнимать столько душевных сил, а никакого "памятника нерукотворного" в собственных глазах для собственного одобрения не воздвигла.

Понимаешь, о чем я?
Не о любви, не о муже, не о детях, а о себе. Я сделала много такого, за что меня одобрил бы социум, но ничего, за что понравилась бы сама себе.
НЕРЕАЛИЗОВАННОСТЬ. Бог дал мне больше того, что я осмелилась воплотить...

Старшенький, похоже, решил остаться в Москве. Уехал на три дня. но связь установил одностороннюю. Он - нам, вернее, мне. Сегодня должен был вернуться, но вместо этого - короткое письмо "у меня все хорошо". Как-то надо подготовить к этому мужа. Рада за сына. Хоть какой-то бунт. Хоть какое-то попирание устоев. Пусть пробует своим умом. хотя бы на короткий миг, но почувствовать, что ты способен на это...


Я позвоню обязательно. Кажется, мы хорошо пристрелялись к территориям друг друга
за эти три дня. Не придется играть никакие роли.
До встречи. Ирина.

Инна.
27 августа.
Я ОЧЕНЬ ХОРОШО понимаю, о чем ты... Ведь главное в жизни, это Я, а потом уже МЫ. Я в этом убеждена. Это называется здоровым эгоизмом, когда сильное эго не мешает окружающим, а наоборот. И только так можно быть счастливым. Только если счастлив сам, можно с другими поделиться счастьем.

А мне одной плохо... Здесь моя видимая самодостаточность удивительным образом заканчивается, несмотря на то, что мне всегда есть чем заняться: писать, играть на синтезаторе, рисовать, петь и т.д. Самой и для себя всего этого делать не хочется. Хочется своим счастьем процесса реализации поделиться с другими. Не люблю одиночества, но тебя понимаю: иногда одиночество помогает ответить на многие вопросы, на которые не находятся ответы в плену повседневного бытия.

Думаю, твой "кризис среднего возраста", о котором ты говоришь в начале письма, на самом деле связан, прежде всего, с той самой нереализованностю, о которой ты пишешь ниже. Ты много лет посвящала себя семье, а теперь, когда дети подросли и даже выросли, и не требуют уже столько внимания - имею в виду по времени, ты "чувствуешь в своей душе силы необъятные" (М.Лермонтов устами Печорина – обожаю этот роман с детства). Так это в разном возрасте бывает...  Ты соскучилась за реализованностью не только в семейной сфере, тем более, учитывая все те факторы, о которых ты писала в предыдущих письмах, ведь по всему видно, что ты женщина очень активная, и, наверное, всегда такой была. Главное, когда приедут "мужики", не забыть всего того, что ты придумала и решила для себя в свою "болдинскую осень". Постараться воплотить в жизнь свои мечты: например, что-то издать из своих записок, поделиться мыслями с окружающими и т.д.  Короче, сделать что-нибудь такое, что для тебя самой было бы воздвижением себе любимой "нерукотворного памятника", того, что тебя действительно удовлетворит. Главное, самой поверить, что у тебя все впереди! И тогда и силы, и смелость найдутся,
чтобы воплотить в жизнь все то, что тебе дал Бог.

А наша Ксеня сегодня вернулась из Питера. Была в Екатерининском, видела Янтарную палату, которая ее немного разочаровала, в Русском музее и в Эрмитаже, в Петергофе и в Казанском соборе и т.д. Приехала переполненная впечатлениями.
Сейчас укладывает малую спать.

Мы сегодня почти достроили сауну. Уже поставили скамейки. В принципе уже можно париться. Но мы еще не пробовали. Это уже в следующий приезд...

Да я вообще не люблю играть... Никакие роли. Всегда остаюсь сама собой, даже если окружающим это не особо нравится.

Звони, конечно. Жду звонка. До встречи. "Мужикам" привет! Пиши! Инна

Ирина.
Надеюсь, ты поняла…
...что я несколько лукавлю, когда говорю о любви к одиночеству. Скорее, это тяга к свободе от обязательств, которые мне стали в тягость. Если бы я была действительно любила одиночество так, как об этом ляпнула, у меня не было бы столько детей. Для того их и рожала, чтоб быть не одной.
В остальном ты права. И то, что пишешь о себе, ко мне можно отнести в той же мере.  Замужество вырвало меня из творческой и даже несколько богемной среды, навалившиеся обязательства, сумбурные переезды, рождения детей, незнакомый город, в который уже не удалось вписаться мне так легко как мужу, потеряв работу там, откуда мы уехали, здесь я уже не смогла себя пристроить - переезд совпал с рождением второго ребенка. Пока муж карабкался ввысь, я выживала среди кастрюль и пеленок. Болезнь родителей, смерть мамы. В голове все кувырком, но тогда такая моя жизнь несколько оправдывала моё бездействие по собственной реализации. Добирала самообучем. Цепляла всё, что проносилось мимо. Мне никогда не было скучно. Я не ждала, что Гена будет развлекать меня, потому что из нелюбимой жены превратилась, по сути, в соломенную вдову. Муж вроде бы есть, но никто его никогда не видел. Мы только последние два года живём так, как могли бы прожить все наши двадцать лет. И самое обидное и смешное, что это случилось после того, как я полюбила другого человека.

Так что не одиночества я хочу, а жить с любимым. А это в моей ситуации пока невозможно.
И реализоваться я могу, только если буду счастлива. Несчастьем своим я только подпитываю вдохновение, чтобы это когда-нибудь все-таки произошло. Я даже встречаться с ним не могу, даже притронуться не позволила себе ни разу, потому что тогда разрушится то, что есть - я уйду от них всех, забыв, что я кому-то что-то должна. Поэтому пусть я лучше буду писать и складывать в стол, даже опубликовать нельзя. Сегодня нельзя. Я этим разрушу мир близких мне людей.

Приехали. Похвалили за идеальный порядок. Когда они так говорят, чувствую себя засранкой - вроде как, когда они дома, я специально засвинячиваю квартиру. Бред!
Я просто не успеваю подбирать за ними сыплющийся из них всех хлам.
Надоело! Действительно надоело быть придатком к хаосу. Приделайте комете хвост, она хочет вернуться на небо...

Хочется напиться, а не с кем...

Инна.
Можешь напиться со мной! Начинаю с конца...

Понимаю!!! Во всем! И в том, что нельзя всем рассказать о том, что чувствуешь: все равно, скорее всего, не поймут, и в том, что подбираю, как и ты, за всеми сыплющийся хлам. Замечательно сказано! В самую точку!!!

Вдохновение, увы, всегда подпитывается не позитивом, а некоторым негативом, особенно нереализованной до конца любовью. С`еst la vie!

Знаешь, я глубоко уверена, что человек должен только то, что сам себе ставит в долг. И не больше! В принципе никто ничего никому не должен!

Пиши! Звони! Инна.


Ирина.
Видишь, вчера уже пробиться не удалось в Интернет...
Прошлялась весь день по придуманным на ходу делам, лишь бы дома не сидеть. Фильм посмотрела "День без мексиканца" - фантасмагория на тему, что будет, если те, кто нам, как нам кажется, мешает и не дает жить так, как нам того бы хотелось, исчезнут. - Призадумалась, да нет, пусть, думаю, все остаются на своих местах, пусть живут, без них было бы хуже.

А чувства свои, о которых лучше никому не рассказывать, всё же выставляю напоказ в своей прозе. Ни о чем другом писать не получается. Начинаю прятаться в героях, получается пресно - незачем и писать. Пишу о своём - как плевок на головы всем, кто сковал меня придуманными долгами - Я НИКОМУ НИЧЕГО НЕ ДОЛЖНА - я этих долгов не делала. Поэтому пока не публикуюсь, хотя  предложения продвинуть были. Не время рубить сук, на котором сижу, надо подстелить что-то снизу, чтоб не разбиться, когда падать буду. Так что закрытость моя - иллюзия,  я вся на виду. С червоточинкой, с язвами, с надломом. Не было бы всего этого, не писалось бы. А так, как язвил один мой давний знакомый , - "любишь ты поковырять в ранке пальчиком, самоедством о самокопанием занимаешься". Не знаю, может, оно и скверно, но другой я себя не помню. Помню только такой, с самого раннего детства - всё время что-то в себе не устраивало. Изъянчик врожденный.

Так что, напиваемся?
И как, с мужьями или без? Мой для меня, в общем-то, не помеха. И обид никаких не будет.


Пока, одним словом...


Инна.
Привет!
Ну, пришли, пожалуйста, что-нибудь из своего почитать, а то моего вон сколько ты уже читала, а я от тебя о твоем творчестве только наслышана. Не томи!

Даже когда автор пишет о других героях, в действительности, все равно он в каждом образе оставляет немного себя, ведь именно себя человек знает лучше всего.

Да заниматься самоедством и самокопанием - это не самое лучшее занятие, главное, что чаще всего неблагодарное. Иногда, конечно, не мешает задать себе пару вопросов, поставив их ребром, но желательно сразу же на них ответить и идти дальше.

Да, в общем-то, НИКТО НИКОМУ НИЧЕГО НЕ ДОЛЖЕН. Это мое жизненное кредо. Стараюсь делать по жизни только то, что считаю нужным - и не более того...

Напиваемся! Правда, честно говоря, я ведь пью только сухое вино и легкие коктейли, типа "Лунное сияние" ("Бехеровка" с грейпфрутовым соком) и "Кампари" - оранж, - этим напиться очень сложно. Мне мой муж мне тоже не только не помеха, даже наоборот. Я за рабочий день успеваю по нему соскучиться. Нужно только решить, когда и где... Мне вот в ближайшие дни нужно как-нибудь прикупить туфли Митьке, а то ему в школу не в чем идти...Предсентябрьские заботы, короче...
Состыкуемся обязательно... Кстати,у меня твой мобильный записан. Я вчера
проверяла.

Пиши! Инна



Ирина.
Приветики, извини, что так долго не отвечала...
...учебный год, понимаете ли.
Хотелось напиться мне, если помнишь. - Муж за порог, в Харьков, я к не очень молодой своей подружке, маме одного из своих героев, ты прочтешь о нем, Масянь его зовут, или Сергей в простонародье, так вот , я на дачу к ней под покровом ночи. И мы вдвоём, в лучших славянских традициях... ну не мордой в салат, но утром не совсем поняла, кто я и как здесь оказалась. Так что стресс сняла радикальным способом. Мужа по приезде встретила спокойная, уравновешенная и любящая.
Сейчас мы с ним озаботились поисками участка с какой-нибудь застройкой за городом. Кружимся вокруг васильковских земель, потихоньку приближаясь к обетованным краям. Но не буду об этом, не хочу сглазить. Для встречи не вижу отсутствия поводов. И погода, и настроение. Моё вынужденное затишье в эфире- лишь невозможность пробиться сквозь заслон.
Сегодня у нас собрания в школе, завтра днем опять будем кататься по ближнему "зарубежью" города Киева. А вечера свободны. Мы как люди более праздные предлагаем вам  построить нас так, как удобнее вам. Гена, кстати, изошелся тоской по бане. Я нашла одну на базе отдыха , "Пролесок" кажется называется, но, помнится, у вас были какие-то варианты тоже.

Как вообще дела? Впрочем, не рассказывай. Всё при встрече.

Да, кстати, о моей "прозе". Наверное, действительно нехорошо получается, я столько на неё ссылаюсь, а никак не решусь показать. Ладно, была -не была. Показываю. А причина столь долгого утаивания - банальна. Я в ней слишком откровенна. Это скорее дневники, я потому и ставлю кавычки, когда пишу "проза", что прозой, её не считаю. Так, заготовки на будущее. Весьма и весьма отдаленное будущее, когда это всё начну превращать в книгу.

Отрывок весьма объемист, чтобы не перегрузить память твоего ящичка. На всякий случай, отсылаю его отдельно от этого письма, чтобы ты знала, в чей адрес ругнуться и по какому поводу, если это произойдёт.

Пока всё.
До встречи. Ирина.

Начало формы

Инна.
Понимаю: учебный год-с...
У нас тоже дурдом. Кажется, писала, что няня отказалась выйти на работу, а я ее ждала 2,5 месяца. Сейчас в срочном порядке устраиваем Стасю в детсад. Сад уже нашли, сейчас Ксеня занимается медсправками, а это долгий процесс. Но, может, со следующей недели она уже пойдет в сад.
Спешно нашла домработницу по Интернету. Вчера она впервые вышла на работу. Посмотрим.

Сауну достроили!!! Так что париться уже можно прямо у нас на даче - пока снега не намело. Кстати, в субботу открываем сезон. Еще не знаю, правда, кто согласен из друзей с нами разделить это событие.

Ко мне сегодня нежданно-негаданно из Одессы нагрянула подруга - тоже Инна. Мы познакомились с ней ровно 6 лет назад в поездке по Европе. С тех пор дружим. Кстати, я ее вижу чаще, чем своих старых киевских подруг. Правильно сегодня сказал Витя, просто эти подруги мне давно уже не подруги. Наверное... Все течет, все меняется, и у каждой из нас давно своя жизнь. У Инны муж так же нежданно уехал в Трускавец попить водичку, а она тут же решила мотнуться на машине в Киев. Будет здесь до субботы. Так вот она только что показала мне книгу, которую недавно купила: А.Казарин, кажется "Шаг навстречу будущему". Она недавно была на его тренинге. В этой книге в конце притчи автора. Там есть притча под названием "Муж и жена". Хорошая притча! В ней есть такие слова: вот как они верили, так и жили. Правда: в какую человек верит жизнь, так он и живет.
Утром дома был маленький дурдом. Провожала подругу на живопись. Мы ее когда-то познакомили с дамой, к которой ходили живописью заниматься Митя и Витя, подруга моя к ней пару раз сходила, подружилась с ней, и сегодня останется ночевать у нее, а потом переберется завтра опять к нам. Параллельно собирался в школу Митя, бродили по квартире сонная Ксеня и поднывающая Стася, которой очень хотелось, чтобы на нее обратили внимание, а потом покатали на машине (дело в том, что мы с Инной ходили вместе со Стасей вчера ставиться на стоянку ее машину, и Стася вместе со мной сидела на переднем сидении; очевидно, ей очень понравилось), убегал на курсы повышения квалификации Витя.

Ну, пошла читать твою прозу. Я ведь в своей прозе отсутствием откровенности тоже
не страдаю, как ты могла заметить.

Пока. Инна

Ирина.
Да, откровенна…
...а у меня зато соплей больше!!!  :))))

Поэтому и не спешу вывалиать это всё на голову кому бы то ни было. Сначала знакомлюсь, присматриваюсь, прислушиваюсь, всё-таки это всё ещё пока со мной и при мне, не абстрагировалась от происходящего, скажут что-нибудь едкое, переживать начну, переписывать, менять, исправлять. Не время пока. Я не писатель, не биограф, не историк, я рефлексирующая баба, фиксирующая свои рефлексии на бумаге. Это я так своё "писательство" оцениваю сегодня. И ничего в этих оценках пока менять не собираюсь. Так легче оставаться честной с собой. Мол, пишу для себя, чтобы разобраться в себе, а не для того, чтобы этими разборками кому-то угодить. СОПЛИ, одним словом.

Ладно, я не об этом хотела...

Если вы не соберете достаточное количество старых друзей для торжественного открытия своей бани, мы были бы весьма польщены вашим вниманием к нашим персонам на эти выходные в любом качестве. Надеюсь, срочные дела в Харькове не призовут моего мужа, и он будет свободен.

Я почти напросилась?


О счастье в семье - абсолютно согласна. Всё в нас. Тут на днях посмотрели фильм "День без мексиканца", кажется, писала. Притчевое такое предположение что будет, если исчезнут те, кто нам досаждает. Так вот, если дальше идти в своих рассуждениях на эту тему, понимаешь, что в людях нас отталкивает не то, что они есть на самом деле, не их достоинства или недостатки, или ещё какие их реальные качества, а лишь наше о них представление. То, что мы себе о человеке придумаем, так к нему и относимся. В том числе и о тех, кто нам очень близок. Если захочешь быть счастливым именно с этим человеком, достаточно просто начать об этом мыслить как об уже свершившемся и подыскивать в происходящем с тобой и с ним подтверждения этого...

Ну, ладно, не буду отвлекать от "просмотра"...
Звоните, если что. Мы на проводе.
Пока.



Инна.
Начала уже читать, но особо не дают - отвлекают. Может, возьму домой, правда, и дома
тоже "покой мне только снится".

Думаю, что достаточное количество друзей в любом случае соберется. Лишь бы погода не подвела, но вроде бы обещают на выходные нормальную. Вы же на машине. Почему бы и не приехать? Правда, сауна у нас всего на 2-3 человека. Совсем маленькая. Так что только по очереди можно будет париться. Если есть желание, готовьте мясо и помидоры и приезжайте париться. Мы со своей стороны тоже всем необходимым запасемся. Давай завтра по этому поводу созвонимся.
Познакомитесь с нашими друзьями.

Пиши! Инна.




Инна.
Сезон открылся!

Только что приехали  с дачи. Парились! Сауна получилась - класс! Такой заряд энергии получила! А еще весь день провели на свежем воздухе. Сначала делали шашлыки из телятины, потом из курицы. Пили вино. Вернее, все пили, а я была, как всегда, за рулем. Вечером возвращаясь домой, слушали в машине песню группы "Ария" "Я свободен, словно птица в небесах" и пели+ А еще "Вище неба" с "Океаном Эльзы". Так что сегодня мы все больше летали+

А сегодня утром мне довелось побывать на работе. Познакомилась с очень интересным человеком. Он депутат канадского парламента. По паспорту канадец, так как родился в Канаде, по национальности поляк, по происхождению украинец. Причисляет себя к украинской диаспоре, несмотря на польскую фамилию. Его дед все время бежал от советской власти: сначала в  Тернополь, потом, когда Галицию присоединили к СССР в 1940 году, в Польшу,  когда Польша после войны стала советской, сначала во Францию, затем в Германии, наконец, в Канаду. У пана свой, довольно крупный, бизнес по производству хлеба в Торонто, есть еще молочный бизнес. Он свободно говорит по-украински, по-польски, естественно, по-английски. Рассказывал, как берегут они традиции, в том числе в производстве хлеба. Удивительно, что он, кажется, любит Украину больше, чем многие украинцы. Часто здесь бывает, начиная с 1988 года, и даже купил в Киеве квартиру, чтобы иметь возможность сюда свободно приезжать в любое время. Наш холдинг хочет наладить с ним сотрудничество. Он знает и предыдущего президента страны и нынешнего - еще с тех пор, когда тот был во главе Нацбанка. Мы приобщались на одном дыхании непринужденно часа полтора, а потом я его еще подвезла на следующую встречу.
Меня всегда радуют встречи с интересными людьми.
Так что день прошел не зря!

Пиши! До встречи! Инна


Инна.
Привет!

Только что пришли с Витей из Оперы. Смотрели два одноактных балета: "Кармен-сюиту" и "Шахерезаду" Римского-Корсакова. Как обычно, масса удовольствия: и от самого театра, и от спектаклей.  Правда, признаюсь, что мне все равно ближе "Кармен-сюита". В музыке Бизе-Щедрина столько экспрессии! И в постановке Бежара тоже. Эскамильо, например, такой типичный самец. От него просто брызжет сексуальная энергетика. А от Хосе  - надрыв, надлом и все "над"... Подумала почему-то, что если бы оказалась на месте Кармен в самом начале истории (конечно, я бы на ее месте не оказалась бы, но все-таки...), то точно также попыталась бы сооблазнить красивого мальчика-солдата, чтобы избежать тюрьмы. А "Шахерезада" - типичный балет "Русских сезонов" в Париже образца 1910 года: красивые декорации, богатые костюмы, роскошная музыка... И кажется, что это не И.Чепик танцует Раба (кстати, замечательно танцует), а сам Вацслав Нижинский, для которого эта партия была поставлена. А еще я сегодня поймала себя на мысли, что танцовщиков и балерин воспринимаю скорее не визуально, а
энергетически. Когда сижу в партере часто подхожу к месту, где убили Столыпина, и думаю, как бы дальше развивалась судьба Российской империи, если бы его тогда 11 сентября 1909 года не убил Дмитрий Богров. Дату эту помню наизусть - с детства. Великий был человек. Но сегодня мы сидели в ложе, и я только об этом подумала. Все-таки Опера - мой дом родной. Здесь познакомились мои родители. Это есть в "Мой секс...". Я там подробно писала о роли театра в жизни моей семьи. Мои родители купили билеты с рук у одного человека на оперу "Фауст". Ах, Вальпургиева ночь! Ну, а потом всю сознательную жизнь моя мама преподавала в Хореографическом училище, в котором мне довелось провести немало времени в танцзалах. Естественно, ходила на все выпускные концерты, которые традиционно проходят в Опере.
Под впечатлениями...




Привет, Ирочка!
Куда вы пропали?

Кстати, на "Ревизор" мы так и не попали. В последний момент этот спектакль заменили другим. Ты сидишь, надеюсь? На "Наталку-Полтавку"! Наверное, Ступки куда-то укатили. Решили, что раз уж пришли, то все равно пойдем. Посмотрели во второй раз и опять с удовольствием. Мите, кстати, в первый раз не понравилось (он не с нами, а с бабушкой, моей мамой, в первый раз ходил), а во второй раз очень даже понравилось.
 
А 6 октября я ходила на гала-концерт 13-го Международного фестиваля "Звезды балета", который организовывает в Донецке Писарев. Я его помню еще выпускником хореографического училища, а он уже даже не танцует. Кстати, танцевал его сын, но до блистательного звездного папочки он, конечно, не дотягивает. Класс! Конечно, наша классическая школа - лучшая. Без сомнения! Не умеют нигде так классику танцевать, как у нас. А вот современный балет очень интересный и в Японии, и в Германии, и в Бразилии. Очень понравилась одна балерина из Турции. Весь зал замер и смотрел на нее, как завороженный. Короче, получила массу удовольствия, как и предполагала. Ходила  с мамой, т.к. Витя до 19.00 на своем айкидо. Улыбаюсь! Но он умудрился таки попасть на второе отделение концерта в театр, причем бесплатно. Везет же некоторым! Улыбаюсь! Просто зашел после антракта и все тут. В театре было, наверное, 3\4 от публики иностранцев. Их привезли целыми автобусами. Наверное, был весь дипкорпус.
 
14 октября идем в Театр драмы на левом берегу на премьеру "26 комнат" по какой-то неизвестной пьесе Чехова и его рассказам с Линецким в главной роли. Присоединяйтесь!
А дальше поехало:
19.10 - идем на "Сцену под крышей" в Русскую драму на "Ромео&Джульетта".Витя любит современные извращения на классические темы. 25 - в "Сузир`я" на спекталь "В Барабанном переулке" по Окуджаве, 29 - в Оперу на вечер старинного романса, и, наконец, 5 ноября на концерт Камбуровой. Выбирайте, что вам из этого подходит и присоединятесь!
Вот так вот. Что у вас?
Пока. Пиши! Инна









Часть 22. Попытка распятия.

23 сентября 2006 г.

Новая тетрадь - ещё одна попытка покончить с собой. Прочла с незначительной правкой предыдущую, что там править! – вся жизнь сплошной заунывный вой. Надеюсь, это ненадолго. Жизнь балует сюрпризами. В том числе и довольно приятными.
С Масянем… простите, с Сережей встретились возле кинотеатра. Я приехала чуть раньше, он, путешествуя по городу, припозднился. Успела несколько раз вдоль и поперек обойти взглядом давно изученные афиши и прикинуть, на какой фильм мы могли бы с ним пойти, так, чтобы никому не в напряг. Половину фильмов я уже видела раньше, мелодрамой его не прельстишь, хотя по перечисленным на плакатике наградам, было ясно, что фильм стоил того, чтобы обратить на него внимание. Ладно. Дождусь, решим на месте. Очередь в кассы росла, чтобы не нервничать, села в машину и погрузилась в чтение, очередной томик Миллера. Прочла, что у него 22 тома сочинений и порадовалась за себя, надоест он мне не скоро – это что-то внутри должно утихнуть, значит, всегда будет обо что потереться. Вот и Масянь. Сдержанно строг, иронично лукав, очень симпатичен, невзирая на струящуюся из носа влагу. Хвост очереди в кассы протянулся до входа в кинотеатр.
- Ну вот, надо было мне самой решить, на какой фильм взять билет, не ждать тебя и пока народ набежит. Первый раз вижу такое столпотворение.
- На какой фильм пойдем?
- Выбирай ты, я всё равно потом всё пересмотрю. Единственное, «Парфюмера» уже видела. Но мы можем разбежаться по разным залам, если хочешь.
- Зачем? Давай, может, этот фильм посмотрим? Актер здесь хороший, - он вопросительно смотрит, ожидая одобрения его выбора.
Скрыв спонтанно вспыхнувшее чувство досады и разочарование, что номинированная мелодрамка не прошла, быстро соглашаюсь. Хвост вырос ещё больше.
- Слушай, мы сейчас вообще не пробьемся, - спохватывается Масянь и становится в очередь.
- Ненавижу очереди… - бурчу я в ответ и быстро направляюсь в помещение касс с намерением посмотреть, на какой сеанс мы попадаем. Взгляд на часы – фильм уже начался, только что. Перед моим носом отходят покупатели билетов, и касса на несколько секунд, достаточных, чтобы подскочить среди зазевавшейся молодежи – нет у них нашего совкового опыта расталкивания локтями соплеменников – к окошку и взять билет. Выскакиваю на улицу: «Пойдем».
- Что, опоздали?
- Нет, на сеанс, - и я победоносно покрутила билетиками перед его хлюпающим носом.
- Ну ты даёшь, - восхитился он.
- А ты думал. Только фильм уже начался.
- А как же покушать? – Масянь капризно тащит меня к прилавку с попкорном. – Ты какой будешь?
- Да ну его, не ем, потолстеть боюсь.
- Да ладно. Я возьму на двоих, съем за тебя.
Я разглядываю билет, читаю название кинозала, класс, будем в моём любимом зале, может даже, если не занято, на любимых местах. Он рассмеялся:
- Ты как ребенок – «любимые места». Как маленькая.
- А ты с попкорном, - надула я губы.
Юная продавщица попкорна еле двигалась. Когда мы, наконец, вошли в совершенно пустой, кроме нас там была только одна влюблённая пара, зал, на экране уже вовсю дымились и рушились небоскребы. Фильм был об американской трагедии 11 сентября. Жуя и попивая, мы всё глубже погружались в сюжет, к середине картины совершенно позабыв о тревожащем соседстве. Толчок в бок. Смаргиваю подступившие слезы, оборачиваюсь. Масянь, улыбаясь, показывает мне рукой: «Смотри, я расплакался» - «И я тоже», - киваю в ответ. Грустя, покидаем кинозал. Сеанс окончен. Спотыкаемся о фотографии актеров, расклеенные по стенам фойе, и долго рассматриваем их, узнавая и делясь байками и полузабытыми сплетнями. «Я и не знал такого», - говорит он. «Серёж, я же живу на свете сколько!» За стеной начался новый сеанс, нас попросили покинуть фойе, слишком тонкая перегородка, извинилась контролер, вас очень хорошо слышно в зале. Мы ретировались из кинотеатра и поплыли по ночным улицам, возвратившись к нашим излюбленным темам. Я старательно отмалчивалась, стараясь вслушиваться в его рассказы о себе и о его подружке. Дала проговориться. Он был намного спокойнее, но не менее многословен. Пытаясь сгладить остроту своих высказываний в адрес его Ани, на которую я не скупилась в прошлый раз, сегодня изо всех сил выступаю её адвокатом, объясняя ему подспудные мотивы её поведения. Если бы эта девочка могла предположить, сколько негативных впечатлений от их последней встречи сняла  я с него  возможностью выговорить их мне, она, наверное, была бы благодарна. Но это одно из тех добрых дел, о которых лучше никому не распространяться во избежание досадных недоразумений. Маленькая тайна.
- Когда-то ещё в самом начале наших отношений, я ещё весь был на таком подъёме, воодушевлении, сказал ей как-то. Позвонил и сказал – я тебе сегодня приснюсь. И, представляешь, она звонит мне на следующий день и удивленно так – ты мне действительно приснился. Я так хотел, так сконцентрировался в своем желании. Но потом, сколько ни пытался, у меня никогда больше ничего подобное не получалось. Что-то такое есть, наверное? – он вопросительно смотрит на меня, так, словно у меня чемодан с ответами на все его вопросы, и я безрассудно открываю ему свою «страшную тайну» заморачивания.
- Конечно, есть, - усмехаюсь я. – Есть такое почти ведьмовское, без всяких наговоров и зелий, - хочешь стать для кого-то навязчивым состоянием, сделай его навязчивым состоянием для себя. Думай о человеке постоянно, каждое мгновение, иди с ним мысленно по улице, садись за стол, ложись в постель, спи и всё равно думай о нем, держись за него мысленно так, чтобы ни на секунду не оставлять его. И время от времени подбрасывай крохотные камешки напоминания о себе на его поле. Он никуда не сможет деться от тебя. Камни обязательно дадут всходы.
Масянь недоуменно смотрит на меня:
- Ты серьезно?
- Конечно. Так можно и влюбить в себя кого угодно, если навязчивое состояние – влюбленность.

- Зря ты ему это рассказала, - Марго затянулась сигаретой, - не надо посвящать мужчин в женские тайны.
- Какая это тайна! Тем более, это всего-навсего Масянь. Он добрый и чистый мальчик.
- Всё равно. Он, прежде всего, мужчина. Это вражеский лагерь.
- Пусть будет наполовину с нами.
- Как ты вообще погуляла?
- Ты же знаешь, я всегда впадаю в эйфорию после встреч с ним. Он настолько щедр и настолько мил, что я напитываюсь на несколько дней вперед.
- Я вижу, вся сияешь, глаза блестят…
- Потому и приехала к тебе от него на перекур, чтоб блеск в глазах приглушить, нельзя же такой сияющей домой возвращаться…

Мы долго болтали с Сергеем, потом засиделись с Марго, перескакивали с темы на тему, подмерзая слегка, но не желая прервать беседу. Первый час ночи. Надо расходиться. Я благодарна Масяню и Танюхе, что они скрасили мне день. Мне не хватает сегодня душевных сил расширить круг общения. Что-то надломилось, прорвалось и вытекло из меня самотеком без моего ведома, ушла та сила, которая влекла меня к людям. Я закрылась для общения, погрузилась в свои записки и пытаюсь заменить ими реальную жизнь. Единицам удается прорваться сквозь плотную оболочку неприятия окружающего мира, которой я окружила свою сегодняшнюю жизнь. Избранным единицам. Только тем, кому я могу доверить свою тайну, и тем, кто и есть сама эта тайна.

С Валерой Еленочки Дмитриевны мы всё-таки как-то встретились. Якобы случайно. Я зашла к ней, был вечер, пришла её сменщица, она засуетилась, зашла вглубь каморки и оттуда позвонила сыну, в надежде, что их разговор за гулом улицы мне не слышен. Я сделала вид, что действительно ничего не слышала и позволила этой встрече состояться. Мы шли рядом, что-то незначительное рассказывая друг другу, Е.Д. отстала на несколько шагов, давая нам возможность договориться о встрече. Она была уверена, что я обязательно этим воспользуюсь. Ведь я решительная и смелая. Но я, взглянув на Валеру, почему-то смутилась и совершенно оробела. «Ничего себе, - подумала я, - ещё один кандидат на моё сердце? Ведь такая робость овладевает мною  только в присутствии мужчин, представляющих реальную угрозу для моего спокойствия. Получается, я могу в него влюбиться?» И, бросив на ходу: «Пока. Позвони мне», - прекрасно зная, что на звонок он не решится, ретировалась,  вызвав недоумение своей пожилой подружки. «Доця, я тебя очень люблю», - звонит она мне почти каждый день и делает мою жизнь богаче на целое сердце. «Я вас тоже люблю, Леночка Дмитриевна», - вторю я ей.
Но вот с романами с вашими сыновьями, пожалуй, погодю…


24 сентября.

- Я отошёл от ребят. Неинтересно стало. - Масянь словно хочет избавить себя на будущее от соседства своих друзей в моём присутствии.
- Ты о Толике и Володе?
- Да, о них. Они изменились сильно. Деньги, должность. Статус Толика обязывает его быть другим…
- Ерунда это всё. На любой ступеньке социальной лестницы человек легко может оставаться тем же человеком, что и раньше. Не статус обязывает меняться, а человек ошибочно предполагает, что манипуляциями своего поведения способен приблизиться к некоему стандарту. Это позиция слабого – быть таким, как этот дядя в шляпе и очках, потому что он начальник. Не в шляпе и очках дело.
- Ну, не знаю. Мне неинтересно с ним, какой-то он стал грубый, мат, выпивка, девочки. У Володи тоже какие-то свои интересы. Собираемся, а поговорить не о чём.
Усмехнулась про себя. Зато со мной рот у вас всех не закрывается.
- Не надо так прямолинейно судить о них. Я знаю их не так близко, как ты, но в том, что они замечательные ребята, не сомневаюсь.
- Они очень изменились.
- Да не изменились они, не принимай внешние перемены за внутренние. Другое дело, что они зажаты в какие-то рамки, пытаются что-то изображать из себя, зачастую даже друг с другом боясь быть откровенными. Да, это есть, согласна. Но это, скорее, комплексы, страхи, боязнь выглядеть смешными. Хорохорятся друг перед другом. Они хорошие ребята, Сережа, но ведут себя, как дети, которым кажется, что если они будут сами собой, их сочтут слабыми.
- Ты думаешь?
- Я не сомневаюсь. Это игры. Они столько одежек, масок и ролей на себя нацепили, что сами не понимают, где же они настоящие. Со временем, взрослея, умные люди отказываются от таких стереотипов поведения и ценят в себе то, кто они есть на самом деле.
- Может, ты и права. Но общаться с ними хочется всё меньше, - Масянь упорно подводит меня к черте, за которую не хочет дать переступить – он не хочет быть той явочной квартирой, в которой я могла бы встречаться с его друзьями. Я должна пропустить это всё, сделав вид, что совершенно не понимаю, к чему он клонит? Наше приятельство из едва теплящегося уголька общения потихоньку выросло для него в настоящую дружбу с потребностью поделиться самым сокровенным и наболевшим. Я  же несколько лукавлю, скрывая истинные мотивы своей в нем заинтересованности. Наверное, что-то он всё-таки чувствует, и отодвигает меня всё дальше и дальше  от своих друзей, чтобы не увели, чтобы не делить ни с кем. Но ведь всё равно придется делить. Я сама выбираю себе компанию. И если соглашаюсь подыгрывать ему, то лишь потому, что пока не случилось повода встретиться всем вместе и сыграть в мою игру и по моим правилам. Эх, Масянюшка, я же не те твои девочки, которых ты знакомил прежде со своими друзьями и которых они уводили от тебя на раз. Я взрослая и грамотная баба, способная разобраться в ситуации быстрее, чем она образовалась, и избежать той её развязки, которая могла бы что-то испортить в наших отношениях. Не брошу я тебя, пока сам не попросишь, чтобы ушла. А там взмахну крыльями и воспарю с обочины. Или с плетня возле твоего нового дома.
Не попросишь. Вот что печально. Привяжешься, привыкнешь. Уже привык. А ведь как недоверчив был сначала. Приручила тебя, пора за других твоих приятелей браться. Ох и тяжко придется. Слишком много времени ушло на разгребание собственных завалов. Мне так тяжко дались эти годы развала собственной семьи. Я ни одного дня не сомневалась, что уйду от мужа, но мне не хотелось превращать свой уход от него в трагедию для него и для детей. Понадобилось более двух лет, чтобы они привыкли к мысли, что маме нужна какая-то другая жизнь. Что эта другая новая мамина жизнь не заберет у них маму. Что я останусь с ними, что останусь другом их папе, и что в их жизни из-за этого ничего плохого не случится. Я изо всех сил старалась построить с ним новые отношения – предельная открытость, когда речь шла о чувствах, я не скрывала, что разлюбила его, но он видел, что это не сделало нас врагами, я признательна ему за нашу жизнь вместе. Не скрывала, что считаю для себя возможным выбирать, оставаться с ним или с любимым человеком. Но при этом я ни словом не обмолвилась о своих изменах, всё это – факты для книги, не более того. Ровно столько они значат для меня. Ими я подпитываю своё стремление развязаться с браком, который исчерпал себя, - ведь нельзя жить с человеком, которому ты изменяешь. Это унижает его. Я беру эти измены и ими увожу себя от него. Он чувствует мою неверность, но очень её преувеличивает. У меня нет любовника, были лишь спонтанные влечения, «случайные связи». Я делала это сознательно, отодвигая ими встречу с тем единственным мужчиной, который поставит на такой моей распутной жизни точку. Этот мужчина появился раньше, чем к моему уходу были готовы мои близкие, поэтому я тянула и темнила, отталкивала, но боялась отпустить совсем. Приглядывалась к нему и прислушивалась к себе. Не должно было быть ошибки, я собиралась влюбиться и остаться с ним навсегда. Пока я легко совмещала свою ментальную любовь к нему с распутством с другими, я не могла допустить каких-то отношений с ним. Я не хотела изменять ему. И, если эти измены возможны, значит, моё чувство к нему недостаточной силы. Проходит время. Я теряю интерес ко всем своим приключениям. Мои мысли всё более сосредотачиваются на нём. Мои чувства к нему всё неотступнее преследуют меня. Я ловлю себя на том, что ни к кому не могу более прикоснуться, и ничьё прикосновение меня более не радует. Каждая моя клеточка замерла в ожидании его прикосновений. И поняла, всё – созрела. Теперь я только его и больше ничья. Я очистилась от желаний, страсть моя стала абсолютно направленной только на него, можно начинать действовать.
И тут вдруг я  вновь замираю, углубляясь в свою книгу. Я должна дописать её до того, как это случится. Единственная ночь с ним может отбросить весь мой сегодняшний мир. Я оставлю всё в таком незаконченном виде, как оно есть, ради того, чтобы больше никогда с ним не разлучаться. Мне опять понадобилось время, чтобы жить отдельно от своей мечты. Я прячусь и сторонюсь развязки. Хотя очень его люблю. Но у меня есть обязательства, есть какие-то задачи, которые я должна разрешить до того, как форсирую наш роман, я отодвигаю начало этого романа, реально рискуя так никогда за него и не взяться, потому что он может просто влюбиться за это время в другую женщину. И вот, понимая это, я всё равно отпускаю его, ведь может, он тоже должен пройти испытание временем? Если это – тот самый единственный человек, которого мне назначили небеса для второй половины моего земного пути, то эта влюбленность в другую не должна страшить меня? Ничто извне не должно сделать его моим невольником. Невольником вправе сделать только исключительная избранность той, к кому потянется его душа. Я должна набраться силы ждать. Заслужить ожиданием избранности им.
Я сама-то разберу наутро, что здесь написала?
Впрочем, мне не нужно расшифровывать иероглифы. Этими мыслями я переполнена с первой минуты встречи с ним.

Бронхи съёживаются от сигаретного дыма. Не могу развязаться с дурной привычкой. Всё подвигает браться за сигарету вновь и вновь. Я брошу курить, когда стану его. Это уже будет не нужно. Алкоголь тоже отпадет за ненадобностью. Я опьянею от осуществленности всех своих невозможных желаний.


Друзья едут на машине впереди, указывая нам дорогу на свою дачу. Указатель с милым сердцу названием. Для местных оно ассоциируется с профилакторием для душевнонеполноценных. Для меня – имя земли обетованной. Здесь живет он. Сердце трепещет. Я целый день была рядом с ним. Он ничегошеньки не знает об этом. Он вообще ничего не знает и ничему не верит во мне. Я сама себе не могу поверить, что могла влюбиться так, как в далеком детстве. Неуверенно, наивно и безрассудно. Слава Богу, я ещё способна на такое безумство.


25-е.
Попиваем вино. Инна смело мешает сухое и крепленое. Я, предвкушая нетрезвое возвращение за рулем вечером, смело следую за ней. Гена колдует  над шашлыками. Муж Инны пускается в пространные рассуждения на темы святости и просветления и находит в моём лице понимающего, о чем он говорит, собеседника. Я помню, Инна писала о том, что время от времени он зачаровывает наивных девочек своими сказками о тайнах бытия. И довольно успешно,- поделилась она. Здесь Виктор встретил что-то иное. Вещи, о которых шла речь, знакомы мне не понаслышке.  Посещение лекций в школе универсального мировоззрения, чтение эзотерической литературы, когда-то я всерьез погрузилась в изучение исследований о тайнах мироздания и мистического наследия человечества, - разболтали моё сознание, разрушили границы между различными верованиями, благодаря чему мне теперь легко входить в состояние человека, сидящего напротив меня и верующего во что-либо. На мгновение я погружаюсь в его сознание, пунктиром отмечаю для себя основные идеи, за которые он держится, объясняя себе этот мир. Снимаю с полочки соответствующий талмуд с собственными познаниями в этой области, если предмет обсуждения мне знаком, или вслушиваюсь в то, что говорит собеседник, совершенно с ним соглашаясь, пока слушаю и пока нахожусь в его поле восприятия, если предмет разговора для меня нов. Во мне столько воды, что я легко растворю в себе любую чушь, не превратившись в перенасыщенный раствор. Поэтому каждый очередной «мессия», встречаемый мною на пути, воображает себе, что сделал из меня адепта своей веры.
- …Известно, что существует двадцать два уровня прохождения  сознания…
- А почему именно двадцать два? Не тридцать два, положим, или сорок четыре? – Гена, предвкушая разгром собеседника, приосанившись, присоединяется к нашей беседе.
- Это получено путем эмпирических и экспериментальных  исследований.
- Когда мне говорят, что что-то существует в количестве и т.д., мне всегда хочется задать вопрос о первоисточнике – кто автор? – вношу свою лепту я. - Человек пытается просчитать замысел Всевышнего на бухгалтерских счетах?
- … К примеру, доказано, что наш мир многомерен. Но мы не способны воспринять разумом более трех измерений. Прохождение до двадцать второго уровня это выше пределов обычного земного разума…
- Почему же? Мне как бывшему математику, - приплетаю я почти забытую строку своей биографии, - очень даже легко вообразить себе многомерное пространство, но n-мерное, а не какое-то конкретное число. 22? – я начинаю их пересчитывать и сбиваюсь со счета, все ли мной учтены. А говорю «n-мерное» и сразу представляю себе многолистную книгу с непронумерованными страницами.
- Тогда уж m-мерное… - пьяненький Витёк уходит куда-то в себя и несколько раз бормочет про себя – наше пространство m-мерно…
Мне становится жалко его, как-то слишком уж рьяно набросились мы на него с мужем. Но Гена-то понятно, он всегда неистов, когда встречает ересь, но я-то обычно не теряю шелковистости и мягкости в спорах. К тому же, Витя такой милый…
- Насчет многомерности пространства, - я набрала в шприц противоядие от собственного яда, выплеснутого в споре раньше, - я предпочитаю более простое объяснение. Вся многомерность – это сколько различных сознаний способен вместить в себя отдельный индивидуум. Так сказать, отдать дань шизофреническому расслоению на подличности в себе. Во мне столько измерений, скольких различных людей я могу вместить в своём сознании, сколькими могу быть в себе, сколько различных схожих и взаимоисключающих точек зрения могу в себя вобрать. Я занимаюсь тем, что вычленяю в себе каждого из этих индивидуумов, придаю им законченный ментально-эмоционально-чувственный вид и ставлю на полку с целью в конце концов стереть границы между ними осознанием того, что это всё – единое – моё огромное сознание.
- Расширенное до бесконечности сознание – это высшая ступень просветления, - продолжает бубнить себе под нос почти задремывающий собеседник.
Мы слишком увлеклись распитием легких вин. Они оказались тяжеловатыми для сохранения ясности мысли при ведении столь отвлеченных разговоров.
- Ребята, а по большому счету, нужна-то такая малость, - я наполнила свой бокал квасом, - было бы что покушать, выпить, да чтоб на голову не капало, когда в компании душевной беседы умные беседуешь.
- Вы замечали, - ребята подтянулись со своими одноразовыми бокальчиками, - что все известнейшие философы были состоятельными людьми? Им не приходилось печься о хлебе насущном.
- Или же довольствовались малым.
- Счастлив тот, кто довольствуется тем, что имеет, и при этом сохраняет способность мыслить на абстрактные темы. Они придают смысл той деятельности, которой вынужден заниматься человек для собственного пропитания.
- Да, есть, чтобы мыслить.
- За нас, друзья.
- Славные вы, ребятки. – Витя полуобнимает нас с Геной за плечи и добродушно кивает головой, как уставший добрый слон.
Солнце давно скрылось за горизонт. Темнеет очень быстро. Опять трасса, снова указатель с названием, заставляющим радостно заходиться моё сердечко. Через час мы дома.
Накануне мне приснились Его родители, дом. Они встречали нас вдвоем. Небольшого росточка мама, во сне её, кажется, звали Ольга, прямая, руки сплетены на груди и очень усталые глаза. Отец стоит рядом и что-то говорит нам с Владимиром. Мы садимся в машину и отъезжаем от ворот. Я перевожу дух. С какой-то тоской и жалостью смотрю на стариков. Они, закрывая ворота, машут вслед. Проснулась с ощущением чего-то недовыплаканного во сне. Наяву я уже распрощалась со всеми иллюзиями и выплакала все возможные слезы…


- Мне хотелось бы хотя бы раз в жизни встретиться со старцем, - говорит Виктор. – Поговорить, получить ответы на какие-то свои вопросы. Старцы – люди, достигшие просветления – заслужившие сидху. Вам знакомо такое понятие?
- Да, кое-что из йоги мне знакомо.
Витя рассказывает о чудесах, виденных одной его знакомой на демонстрации верховным бабой своих сверхспособностей, вот-де подтверждение и направление пути для идущих следом, будешь, как я, достигнешь того же.
- Вить, это всего-навсего фокусы, манипуляции с земным телом. Гораздо большее чудо, когда человек избавлен от страха, зависти, корысти, когда он не тщеславен и бескорыстен. Чудо – доброта. Абсолютная приемлющая любовь. Не выставляющая себя напоказ мудрость.
- Хотелось бы увидеть этих живых святых. Они же способны прозреть твоё будущее, кто-то лечит, кто-то мудрым советом может направить тебя на истинный путь.
- Да, но человек может не воспринять слова мудреца, - возразила я, - если преисполняется собственным мудрствованием. Чтобы услышать слово того же старца, надо заставить замолчать свою гордыню. Полностью довериться тому, что слышишь, не прислушиваясь к тому, что возмущенно поднимается в ответ внутри тебя. Тогда есть смысл в посещении таких обителей живых святых.
- Что касается чудес, совершаемых тем бабой, о котором ты рассказывал, - это уже Гена заинтересовался темой нашего разговора, - тоже спроси себя, а зачем он эти чудеса демонстрирует? Какая польза от них для других людей?
- Никакой, - рассмеялся Витя, - только для себя самого, показать возможности человека.
- Да, именно, продемонстрировать свои возможности.
- То же тщеславие, смотрите, чего я достиг. Старцы, монахи в монастырях ничего  не демонстрируют и не пытаются привлечь к себе чудесами, люди приходят к ним сами. Безвестность и отсутствие потребности самоутверждаться, получая одобрение других людей, импонирует мне гораздо больше публичной демонстрации своих сверхспособностей.
- И всё же хотелось бы хотя бы раз увидеть человека, который обладает какой-то силой. Который наработал себе сидху духовными практиками. Это не землепашец или плотник…
- Вить, а ведь может быть и так, что самый обычный с виду человек, тот же крестьянин в поле, ничем не выделяющийся и не увлекающийся никакими практиками, а ты попадаешь в его поле или, как говорят, ауру, и тебе становится необъяснимо легко и свободно дышать. Такой человек вроде мессии, который отказался от своей миссии – спасать человечество.
- А ты много таких людей встречала в своей жизни? – Витя смущает меня прямым взглядом ярко-голубых глаз.
- Встречала, - отвела взгляд я.

Я встречала? Наверное. И, наверное, мне повезло быть таким человеком самой. Для многих. И, во всяком случае, я настроена на такие встречи постоянно, каждое мгновение своей жизни. Я настроена на то, что каждый человек, входящий в мою жизнь, несет мне какое-то счастливое открытие, какую-то крупицу вселенской гармонии. Когда живешь, не ожидая зла от ближнего, доверчиво открывая сердце каждому, не ожидая какой-то награды за это, становишься для этого мира Спасением. Зло проваливается в океан твоей доброты и растворяется в нем, не способное причинить тебе сколь существенного вреда. Всё можно понять и простить. Всё. И если несёшь это прощение в своём сердце, и живёшь так, наперед искупая все грехи человечества своей добротой и любовью, значит, и ты тоже пришел в этот мир мессией. Тем, кто делает этот мир добрее, чище и лучше.
Да, наверное, встречала. И даже чувствую, что в той или иной мере мессианство заложено в душу каждого человека, та самая искра божья, заглушаемая в обыденности мирскими привязанностями к благополучию и сытости.


Накануне Гена принес полную авоську свеженаловленной рыбы с рыбалки. Не в  силах вынести удушающий рыбный запах, выскочила на улицу. Ещё не поздно. Весь день писала, голова переполнена фразами, сердце возрожденными чувствами, всё остальное – желанием слышать его. Набрала номер, сбросила. Посидела на скамейке, собралась с духом, опять набрала и опять сбросила, не дождавшись гудка. Глупо-глупо! Я по-прежнему боюсь провала, отказа, боюсь быть смешной и навязчивой и потому смешна и навязчива. Мне так не хватает уверенности в себе. Решимости и отваги биться за то, что мне нужно, до конца. Я отступаю, даже не начав этой борьбы. Пораженческое настроение скрываю в строках своего письменного неистовства. А в реальной жизни всё та же бесконечная езда по кругу на хромом мерине. Что должно произойти, чтобы я перестала бояться делать то, что считаю нужным для себя? Неужели только глобальные катаклизмы могут заставить меня бороться за своё счастье. А так я готова выбрать прозябание?
(Курсор уже в сотый раз перескакивает в середину написанного текста и ломает все содержание…) «Кто не готов сегодня, ещё менее готов завтра», - говорили древние римляне и шли завоевывать мир. Пассивность. Ожидание. Что в оправдание впустую потраченному времени, которое я могла бы быть счастлива? Или сменить акценты и точки наблюдения и просто радоваться тому, что сегодня на небе ярко светит солнце?
А ведь действительно светит.
И очень ярко.
В. умеет радоваться совершенно незримым вещам. Мне такие радости почти недоступны. Я пытаюсь выстраивать сложные конструкции под названием счастье человеческое и постоянно что-то упускаю из виду в этом строительстве, и здание рушится.
- Чем проще человек, тем легче ему довольствоваться малым для полного счастья.
Это мы говорили вчера. Сегодня - попробуйте осчастливить меня богатством или доступностью обладания любимым, я всё равно найду из-за чего пострадать.
Я должна расстаться с мыслями о нем, любовь к нему делает меня несчастной. Он не может любить таких как я, а другой я никогда не буду. Не смогу. Даже ради него…
Я снова набираю его номер и снова отключаю кнопку вызова. Нет, я не могу набраться смелости позвонить. Мимо, спеша, с сумкой наперевес – наш друг, режиссер. И тоже Владимир. Добряк и болтун.
- Ирочка, как я рад вас видеть! Что я вам сейчас расскажу!...
Через сорок минут мы горячо и с взаимным облегчением распрощались, время, годящееся для вечернего звонка, упущено. Так ли я хотела звонить ему? Да-да-да! Я хотела, хотела! НО Я НЕ МОГУ ЕМУ ЗВОНИТЬ!!! Я боюсь его грубости и хамства, он не выбирает выражений, когда раздражен. Со мной не выбирает. Он ведет себя так, как будто я осточертела ему до желудочных колик… Что я выдумываю? Когда он себя так вел? Год назад? Или когда приревновал к брату и Масяню? Мне легче внушить себе мысль о его ненависти ко мне, чем поверить очевидному неравнодушию и привязанности. Я сама сделала всё, чтобы он не знал, как вести себя со мной. Мне хотелось иметь возможность манипулировать его чувствами, а в результате, я не смогла воспользоваться полученной властью, потому что неожиданно для себя слишком сильно в него влюбилась. Идиотская рабская влюбленность, совершенно обезоруживающая и парализующая.
Сбрасываю в очередной раз набранный номер и отсылаю смску: «Собиралась позвонить…» Зачем ему знать об этом? – лишний раз напомнить о себе? Раздразнить воображение и вызвать очередной всплеск недоумения и раздражения в ответ? «Придется просто пожелать спокойной ночи, - добавила я и подумала – он может быть и не один, кто знает, моя смска была бы очень кстати в постели любовников, - время позднее звонить, но желание потрепаться осталось». Какое потрепаться, я сбрасывала твой номер, потому что знала, что и двух слов не свяжу. Голова отяжелеет вмиг от звука твоего голоса, и я совершенно лишусь своего дара красноречия. И вдруг опять раздражение – «что звонишь по пустякам» в ответ. Не моей трепетной душе внимать твоей звериной грубости. Я слишком ранима и чувствительна. Долго восстанавливаюсь потом. Месяцами…

Я так и не позвонила.
Он на смску не ответил
Всё, как всегда. Затянувшееся заунывным пением волынки неумение двоих справиться с чувством  неуверенности в себе и пойти навстречу друг другу.

*         *         *

Обнаружила пропажу венчального кольца. Я редко снимаю с пальцев кольца, занимаясь домашней работой. Но в последнее время стала это делать, получая какое-то глубинное удовольствие в отсутствии связывающего меня с мужем звена на пальце. Он, наверняка, заметил, что я всё чаще выхожу из дома без этой значимой регалии-признака, и вот вдруг я спохватываюсь и не обнаруживаю этой детали моего социального статуса. Нет нигде – ни в шкатулке, ни в косметичке, ни в сумке. Где бы оно ни было, я рада, что оно пропало. Если бы я верила в народные приметы, то не огорчение и не страх, а едва скрываемая радость переполнила бы меня. Но я не верю в предрассудки. Мы сами кузнецы своих вялых дней. Не шевелясь, ничего не изменишь. А я слишком пассивно равнодушна к происходящему со мной. Впадаю в спячку – ничего не чувствовать, ни о чем не думать, никого не видеть и не слышать. Взрывается серое вещество, сгустки с шевелящимися извилинами сползают по стене. Мне осталось жить совсем мало. Потому как так жить нельзя, это смерти подобно.
- Мам, так дни однообразно проходят, вчера, сегодня, позавчера… - малыш заглядывает мне в глаза. Умный грустный взгляд, - ничего не происходит. Жизнь стала какая-то скучная и серая.
Глажу его по голове. Становится очень печально. Ему всего одиннадцать лет, ещё и не исполнилось, а он уже чувствует эту тоскливую однообразность не наполненной ничем жизни. Я испортила своих детей собой, своими метаниями и поисками смысла в том, в чем смысла быть не может. Они жили рядом и всё впитывали. Что будет с ними, если я не выдержу и сдамся этой безысходности? У них не будет опыта преодоления этой бессмыслицы. Всё бессмысленно. Всё. Когда нет любви ничто не ценно. Хочется лечь и больше никогда не просыпаться…

23ч 45мин
- Ириш, ты где?
- А пёс его знает, кручусь по городу, улицы, улицы, пробки сплошные. Я звонила тебе час назад.
- Я на курсах была. Давай встретимся?
- Давай. Ты на Подоле?
- Да, приезжай, я подожду возле кинотеатра.
- Еду, но, похоже, кружить буду долго.
- Ничего, я дождусь.
Минут через сорок я была на месте. Тоскливое, щемящее, оставшееся комком в груди чувство потери. Я дописалась до суицида. Всё беспросветно и мрачно в получившемся у меня мире. Жить в нем невозможно. Я выскакиваю на улицу в надежде, что солнце, небо, деревья, люди вернут меня к нормальному восприятию окружающего меня мира. Но сажусь в машину, задраиваю наглухо окна, включаю на всю мощь радио с любимой роковой волной и что? – они поют о том же – жизнь сплошная депрессуха. Никакого послабления натянутым нервам. Ещё чуть-чуть и я сорвусь с карниза или закажу себе лоботомию, чтобы выпотрошить из себя эту проклятую любовь. Продираюсь сквозь пробки, умудряясь перемещаться в пространстве быстрее всех, кто выглядит вполне благополучно за окнами своих авто, меня несет моя ступа. Мимо мостов, мимо бетонных заборов, проскакиваю нужный поворот – и фиг с ним! я не собиралась заезжать к тебе. Всё как всегда – только с поправкой на другой адрес, всё то же вытряхивание своих половичков под твоими окнами. Другая улица. Другие окна. Здесь тебя уже почти не бывает, пусть это будет моей надеждой на очередное чудо. Чудо надо заказывать своевременно и не пропускать мимо себя, когда приходит, отвечают мне небеса и отсылают мои плевки в них обратно на землю, мне на макушку. Сбросила, слегка успокоилась, звонок Марго, и я уже в кафе с невозможностью содрать грустную маску с лица.
- Что у тебя случилось? – Танюшка приподнялась над стулом для поцелуя.
- Ничего, Танюш, устала я. Никаких сил больше нет. Выбежала развеяться.
- Здесь сеанс минут через сорок начинается, «future shorts», пойдем?
- Очень хотела посмотреть.
Фильмы один за другим повествовали о том же – муки творчества. Когда-то эти слова казались такой заезженной банальностью и представлялся исписавшийся творец, пытающийся выдавить из себя хоть что-то близкое к гениальности. И что теперь? Теперь я понимаю, что мучает человека его творение, изматывает, высасывает и ничего от тебя не оставляет. Целиком погружаешься в чувствование и повторные эмоциональные сопряжения с описываемым. Истощаешься полностью, в реальном мире просто перестаешь существовать, выходишь на улицу за свежим глотком воздуха, но вместо него приносишь оттуда полные легкие сигаретного дыма и новых своих драм.
Я не выдержала и все-таки позвонила. Мне надо сбить тот настрой на разрыв, до которого я дописалась в последних строчках. Я ничего не собираюсь прекращать со своим героем. Время казни ещё не наступило. Уже давно отполыхала завязка и даже развязка навязала своё депрессивное настроение, а кульминации так и не нашлось места в моем романе. Я звоню ему и ловлю вибрации любимого голоса. Всё! роман спасен, герой не будет распят, а героиня не утонет в окровавленной ванне среди своих слез и желчи, излившейся в предсмертной агонии. Я буду жить наперекор самой себе. Всё у меня хорошо. Я выдумываю несчастья, горожу препятствия, которых нет, убиваю себя собственными руками. Стоп! Он говорит одно, а думает то, что я знаю о нем. А я знаю уже всё. Нет, не знаю, чувствую. В какое-то мгновение вспоминаю свой сон:
- Слушай, а как зовут твою маму?
- Зачем тебе?
- Мне позавчера странный сон приснился. Твои родители стояли у ворот и смотрели, как мы уезжаем. Подробности неважны, но мне приснилось имя твоей матери. Хочется узнать, совпадет ли оно с реальным именем.
Я ожидала всего чего угодно, но не этого…
- Ольга Дмитриевна её зовут.
- Как-как? Ольга?!
- Да, Ольга…
- Не может быть…мистика. Мы же никогда не говорили об этом. Значит, родителей твоих я уже повидала.
- Ну, и какие они у меня?
Это уже совсем неважно. Я даже не сомневаюсь, что именно их я видела во сне. Я преступно вторглась в пределы этой семьи. Меня не пускают на порог, но я прорвалась через невидимые границы в их сознание и вычерпываю из их колодца всю воду. Каждым глотком я впитываю их в себя, делаю их частью себя и растворяюсь в них. Но ведь я совсем не их племени. Жизнь  с барином – моим Геной – превратила меня в изнеженную принцессу на горошине. Мне столько лет позволяли делать всё, чего ни пожелает моя душа, что врядли мне удастся стать прежней пай-девочкой, выращенной в родительской оранжерее. Впрочем… «Какая семья?- я возмущенно выстреливаю маленькой бравадой в ответ на ироничное любимого «ты должна благодарить меня, что я вернул тебя в семью, к очагу» - я в разводе уже пять лет!»
- Что ты говоришь такое? – а вот и не успел сгруппироваться и скрыть волнения.
- То и говорю, что в разводе я.
Понимай, как хочешь. Я себя уже развела. А даты и штампы – дело десятое. Их может вообще не быть, если претендент не прискачет на своей златогривой кобылке.

Спокойная вошла в дом, расцелованная детьми вошла в спальню и переоделась в домашнее. Ни тени счастья на лице – всё в закромах медной горы хозяйки – всё внутри. А внутри арфа выводит свои мелодии, и ангелы шепчут, вопрошая, ну как мы постарались для тебя? Я перевариваю разговор, мистическое совпадение приснившегося имени с именем его матери и слегка переживаю за Масяня, не стоило мне в разговоре с В. особо распространяться о наших душевных беседах, получился некий стеб, который совершенно неуместен. В. скрывает за смешком ревность, а я следую за ним по пятам, не задумываясь о последствиях такого моего легкомыслия для нашей с Сергеем дружбы. Хотя кто там дружит! Я выслушиваю его монологи, а сама в это время мысленно примеряюсь и пристраиваюсь к нужным местам. Он о высоком, а я всё о том же – о плотском. Это не дружба. После близости это уже садомазохизм с оттяжкой во времени. Раздружимся – и хрен с ним. Останется тот, кто мне нужен больше всех остальных.

Наступила ночь.
Надо бы задуматься о ночлеге.
В новой квартире, куда мы наверное в конце концов переедем, постараюсь отселиться от всех в отдельное помещение, вместе с младшеньким. Он единственный из них всех страдает от вечно обитающей в нашем доме эклектики из разбросанных по самым видным местам вещей. Создадим с ним отдельный мир и будем привыкать жить обособленно. Хотя я их всех люблю. Только мусора от них…



27 сентября 2006 г.

Набирала текст. Компьютер глючил, как всегда. Психанула и треснула со всей дури по клавишам. Экран моргнул и замер невменяемо. Я оторопела. Быстро пробежала глазами только что написанный текст. Так, на всякий случай, запомнить, чтобы можно было быстро восстановить по памяти. Комп завис, я это поняла. Попыталась вывести его из ступора – ноль! Блин, я не сохранила текст. По меньшей мере страница будет потеряна. Ни перезагрузиться, ни даже отключиться не получается. Через полчаса выдергиваю флэшку. Может быть в ней загвоздка? Выключение получилось в конце концов. Опять загружаюсь, вставляю флэшку, она не читается. Вообще не воспринимается устройством. И тут я понимаю, что пропала не страница, а огромный текст, который я писала не один день. И пропало бы вообще все, если бы два дня назад я совершенно случайно не сделала копию всего, что было на флэшке, на жесткий диск. Никогда не делала, а тут вдруг представила себе ситуацию, а вдруг… И вот оно это «вдруг». Я взвыла! Я заревела в голос так, как если бы умер кто-то из близких. Задним умом понимаю, что каким-то чудом спаслось основное, что остальное я легко восстановлю, переписав по новой то, что было написано после этой копии, но это звучало во мне на таких задворках, что я почти не слышала слов самоуспокоения. Я просто на минутку представила, а что, если бы меня не толкнуло что-то вбок, не подсказало – скопируй, в каком отчаянном положении я была бы сейчас. И снова заревела в голос. Если я так убиваюсь по нескольким потерянным страницам, потеряв все свои тетради, я бы просто не справилась бы с собой. Я поняла вдруг, как много для меня значит эта возможность уходить в другой мир, отличный от того, в котором живу. Как много значит для меня этот мой роман. Я оплакивала его горше, чем потерю близкого человека. «Разве так безнадежно несчастна я была тогда, когда познакомилась с невестой любимого мадемуазель Бланш?» – думала я с тоской, - О да, я прорыдала в подушку всю ночь, я была самой несчастной женщиной на планете, но я знала, что он жив, и, пока он жив, у меня есть надежда на что-то. А что я чувствую при потере этих нескольких глав? – опустошение, полную невозвратность, смерть любимого. Я оплакивала самое дорогое, что у меня есть – самоё себя. Я вся на тех страницах, Потерять их – это потерять частичку себя. Я испугалась нового чувства – осознать, что эти страницы для тебя дороже семьи, любимого, дороже всего остального? – для меня это было потрясением. Мне стало страшно от того, насколько моя сегодняшняя жизнь стала зависима от них. Через час я позвонила Володе: «Я грозилась завести тебе книжку, так вот, её больше нет. И ничего больше нет, всё пропало вместе с флэшкой». Я ещё не слышу голоса внутри, успокаивающего меня, что ещё не всё потеряно, что что-то  лежит где-то на дне и легко восстановимо. Я слышу только себя стенающую «всё пропало!» Лёгкое соучастие, у меня отлегло от сердца, мне посочувствовали, как мало надо для того, чтобы восстановиться. Немного ещё порыдала, уже себе в удовольствие, и взялась за восстановление утраченного. Зашла к мужу на работу, попробовали загрузить флэшкой его комп – результат тот же, она мертва. Ему своих слез не показывала, посочувствовал и без этого – такой колоссальный объем работы – жалко. Копия-то хоть какая-то осталась? – Осталась, но очень жаль потерянного куска – я два дня сидела как проклятая, написала столько, сколько за две недели пишется. Всё же это не всё потерять, успокаивает он. Да, последствия той потери мне трудно представить. Я поняла про себя страшную истину – ОНИ НИКТО УЖЕ НЕ ЗАМЕНЯТ МНЕ МЕНЯ САМУ , значимость их жизней для меня умалилась до щелочки, через которую я взираю на их мельтешения, занятая совершенно собственной персоной. Даже разрыв с В. – и первый, и пятый, и сотый, не значили для меня конца света. А ведь всё это затевалось изначально, как посвящение потрясшему моё существо человеку. До сих пор не могу до конца понять, чем потрясшему, но это так. Это был первый человек, которого, и я это видела, потрясла с первого взгляда я. Я не смогла себе объяснить его ко мне бурное и необузданное влечение и в попытке разобраться, сразу, из благодарности, наверное, влюбилась до беспамятства.

Ладно, хватит об этом. Собственно, хотела только посвятить несколько строк своему сегодняшнему открытию – раз эти страницы значат для меня больше, чем всё остальное, значит, судя по всему, это и есть моё призвание – писать.

А кто-то сомневался…

Проспала весь день. Накануне легла около трёх – писала…опять я о том же… Не выспалась. Ночью приготовила еду на весь следующий день, чтобы утром поспать лишние пятнадцать минут. Тут эта неприятность. Голова разболелась. Значит, пора отдохнуть. Всё! Надо восстановиться. Писать будем после. Четыре часа сна. Очнулась, уже вечер. Встретились с Таней. Опять кружение по городу. Находиться дома – немыслимо, тоска, скука смертная. Помогла малышу с уроками – и бегом, пока муж не вернулся. Его звонок застаёт в дороге – ты дома? Конечно, нет, разве могу я находиться там тогда, когда там ты? Смотреть на чью-то праздность и убеждать себя, что ленивый лежачий досуг – это всё, к чему рвется твоя душа? Я вылупилась из этой скорлупы. Удержать меня дома можно, только отрезав мне ноги или приковав к постели полной обездвиженностью. Никогда!!! Всё, чем я должна в этом доме отметиться, я уже сделала днём и ночью, вечер я там, куда рвется сердце.
Его окна были безмолвны. «Я ещё работаю». «Хорошо, я перезвоню позже». Круг, возвратить подружку в семью, навестить по дороге нашу знакомую и опять туда же – к нему. «Я занят, у меня встреча. По какому ты вопросу?» Бросаю разговор, в другой раз. Какие вопросы, какие темы? Тема одна – я хочу к тебе, хочу быть с тобой. Никакие темы мне не нужны, нужен ты. Мне надоели эти сложности, которыми я загромождаю свою прозу и запутываю ею свою жизнь, потому что тяну эту прозу в действительность. Жизнь  противится непрошенной гостье, она хочет быть простой, ясной и счастливой. Володя, я хочу такой жизни – простой и ясной. Я очень устала от всех своих сложностей. Они так мешают мне чувствовать себя счастливой. За этим и еду к твоим окнам. Хочу и жду ответа на вопрос, что мешает нам быть вместе? ЧТО?

Встреча была бы несвоевременной, подумалось мне, возвращающейся ни с чем обратно. Я могу не появляться очень долго – не звонить и не ездить. Ждать, когда утихнет пожар внутри, найти себе нового друга, навестить старых, пройти опять все круги ада, от которых я только недавно оправилась, зажить, в конце концов, жизнью обычной – благообразной жены… пистолет, у меня нет пистолета, чтобы прекратить этот бред насилием над собой. Но такая правильная благообразная жизнь без любви – ещё большее насилие. Я не могу вернуться  к себе такой, какую похоронила два с лишним года назад. Та женщина мне ненавистна…



28 сентября 2006 г.

К слову о «возвращении к семейному очагу» и благодарности…




…«Когда-нибудь скажешь мне спасибо, что в семью, к очагу, тебя вернул…»

В самом деле… Сначала оторвал от этого очага, ворвался в мою жизнь, как ураган, опрокинул в ней всё вверх дном, поманил несбыточным, а после спохватился, испугался и спрятался – расхлёбывай-де сама, как хочешь, а я буду такой весь чистый и гладкий и весь в шоколаде, буду свою личную жизнь устраивать, а твоя пусть летит в тартарары.

Что в тебе импонирует, перевожу, если слово незнакомое, «нравится», что хоть и не сразу, да спохватился, что не крутишь романов с замужними женщинами. Не уподобляешься многочисленным любителям легкой наживы в виде недотраханных мужьями тёток с чистыми гениталиями (замужние следят за своим здоровьем) и не претендующих на руку и сердце кавалера (у самой дома такое же барахло только с уже выползшими наружу тараканами).
Может, потому и держусь за тебя до сих пор мертвой хваткой, что порядочным оказался? Презираю своих женатых ухажеров, по-тихому урывающих от жизни удовольствия за спинами собственных жен – подленько, мелко, трясущимся от страха членом по-быстренькому, чтоб не застукали. Ненавижу! К чертям всех собачьим.

И вот стоим мы с тобой такие оба порядочные да только на разных полюсах. Ты холостяк со своими принципами – замужних не трогать. Я – замужем, влюблённая в холостяка с принципами, потому что в других влюбиться не получается – подлость не приемлю…


Теперь пару слов о замужестве, «об очаге»…

Бывают «договорные» браки. Не фиктивные, не гражданские, не пробные, а когда два человека договариваются жить вместе, потому что получилось так, что других вариантов лучшего устройства их жизни не предвидится. Одному нужна была квартира, а квартиры выдавались только женатым офицерам, другой в её 24 года пора было отрываться от папы с мамой, поставивших крест на своей дочери, упорно не желавшей выходить замуж, но при этом собиравшейся обзавестись ребенком.
Такие два человека встретились на тесной дорожке в театральной студии, подружились и решили заключить сделку – ты мне, я тебе. В этом плане всё сработало. Она родила, родители получили дембельскую квартиру с дополнительной жилплощадью на неё и на ребёнка, потом зарегистрировали брак эти двое, и он получил свою квартиру в военном городке. Все обещанные пункты сделки были выполнены, и она уехала от него навсегда. Бабушки-дедушки были полностью поглощены внуком и в муже для дочери уже нужды не видели, поэтому почти оставили её в покое. Она растила сына и писала его папе письма о том, как растет их ребенок. Писем было много, и он к ним очень привык. Холостяцкое бытьё в собственной квартире оказалось не столь привлекательным, каким виделось вначале. Пьянки, гулянки, девочки и друзья-растоманы быстро приелись, и он решил поехать в далёкий город за своей «женой». Она не особо возражала, жить с другом всё же веселее, чем слушать ежедневные нотации родителей, вернулась в город своего детства, и они попытались быть семьей. Через полгода она опять уехала с ребенком к родителям – ни скандалов, ни разборок между «супругами» никогда не было – им нечего было делить. В основе их «брака» была дружеская договоренность – мы вместе, пока это всех устраивает.
Через полгода отсутствия «жены», он опять затосковал. Письма приходили, «жена» писала часто, не подозревая, что этим очень привязывает одинокого мужчину к мысли, что он не одинок, что нужен кому-то. ОН НЕ БЫЛ НУЖЕН! У «жены» была своя жизнь, совершенно не зависевшая от него, ОНА ПРОСТО ПИСАЛА ПИСЬМА ОТЦУ СВОЕГО РЕБЕНКА и никуда уже ехать за ним не собиралась. Тогда он уволился из армии и, приехав к ней, поселился в квартире её родителей. Как законный муж. Естественно, вскоре новая беременность. Других мужчин у неё не было – достойный ещё не пришёл – детей надо рожать вовремя, пока молодая. Она всегда задумывалась о том, что будет с ней в старости, мысль о детях и внуках грела – «я никогда не буду одинока», думал она и рожала – для себя.
«Муж» занялся карьерой, довольно успешно. Появились первые большие деньги – у него. Поскольку их брак с самого начала не был настоящим браком, то многие вещи, свойственные супружеским отношениям, в этом браке отсутствовали. Такие, к примеру, как «общий котел». Жена и дети на доходы «мужа» и папы претендовать не имели права. Особо и не претендовали, обходясь малым. Почти свободный от обязательств перед семьёй успешный мужчина быстро карабкался по карьерной лестнице, достигая всё новых и новых высот. В его доме было тихо, размеренно и налаженно, не сующая нос в его дела жена и трое детей – почти орден за безупречность. Он гордился своим имиджем, но с теми, кто создавал ему этот имидж – своей семьёй – почти не считался. И семья, со своей стороны, на него тоже особо не рассчитывала. Поэтому, когда пришло подтвержденное приглашение на работу в Столицу, решено было с обоюдного согласия, что едет он один. Так для всех дешевле.

Но в это время на горизонте появляется третий персонаж, очень старый знакомый жены, некогда, пятнадцатилетним мальчиком, бывший сильно в неё, 22-хлетнюю, влюблённый. Они встретились, долго говорили, это были два взрослых человека, много пережившие за прошедшие 18 лет, и оба, как выяснилось, глубоко несчастные. Им было очень легко друг с другом. Жена тут же объявила мужу о том, что разводится с ним и выходит замуж за другого. На вопрос, любит ли она того, за кого собралась выходить, она ответила, что ей достаточно, что любят её, потому что в роли любимой жены не была никогда, а попробовать хочется.
Муж сначала соглашается на развод и на уход жены, но, вскоре, понимая, что его имиджу будет нанесен непоправимый ущерб, начинает бороться за «сохранение семьи».
Семья должна последовать за ним в Столицу, решает он, и эти двое опять заключают договор между собой – жить вместе, под одной крышей для сохранения видимости семьи – для детей, для друзей, для родных, но каждый при этом имеет право на свою личную жизнь.
Развод повис в воздухе. Муж попросил «не рубить сгоряча», подумать о детях. Она подумала и решила подождать. Пусть время проверит и те отношения, со старым другом, и даст возможность разобраться в себе, зачем ей понадобилось так круто менять свою налаженную, размеренную жизнь.

Теперь время появления четвертого персонажа, свалившегося на голову жене из какого-то четвертого измерения. Она, почти расправившаяся со всеми чувствами в себе к старому другу, неожиданно оказалась в центре внимания напористого и наглого молодого красавца, совершенно не считавшегося с её замужним статусом, осаждавшего её звонками и смсками. Что-то заставило приглядеться к этому юноше – его появление было несвоевременным, но она поняла, что наконец встретила своего человека, с которым за счастье пропасть и который мог её дождаться.
Но, увы, ошиблась, - молодой человек, постреляв из пушек и не получив ничего достойного в ответ,  ретировался - отступил и занялся более сговорчивыми барышнями.
А наша мадам поняла почти одновременно с его исчезновением, что серьезно влюблена в этого наглеца.
Влюбленностей в её жизни было более чем достаточно, поэтому она относилась к ним как простудному насморку – лечить не лечить, пройдет и так, надо какое-то время воздержаться от встреч и всё утихнет само. 
Но память предательски рисовала картинки столь мимолетного и недолгого соблазнения и искушала, искушала, искушала.
Тогда наша мадам решила описывать всё, что рисует ей её воображение, начала придумывать себе другую жизнь и так увлеклась этим, что реальная жизнь перестала что-то значить для неё.
Муж и дети успокоились, принимая оставшуюся в их доме оболочку человека за самого человека. Она говорила с ними, выполняла работу по дому, путешествовала с ними по планете, но где она в это время на самом деле, никому уже было неведомо. Её с ними больше не было никогда. Она жила героем своей книги и многочисленными друзьями, которыми пыталась избавиться от него и от всё разбухающего в ней желания жить со своим героем и в реальной жизни. Эти друзья тоже становились персонажами её романа. Она стала воспринимать всё происходящее вокруг лишь как игру в каком-то затянувшемся спектакле. И своя жизнь тоже стала казаться всего лишь игрой…

Тем временем дети подрастали, крепчали их крылья, необходимость в ней как в матери опекающей и оберегающей ослабевала. Секретов в этой «договорившейся обо всём заранее» семье ни у кого ни от кого в последнее время не было, поэтому все её члены знали, что эта женщина здесь не навсегда, она вольна улететь из общего гнезда тогда, когда сочтет нужным…


Такова примерно фабула пишущейся мною «прозы»...остальное – эмоции…
Когда в компе что-то глюкнуло и всё, что было перед моими глазами, поплыло и исчезло, я пережила, пожалуй, большее потрясение, чем когда меня оставил любимый человек. Я рыдала, оплакивая своё детище, и тогда впервые осознала, что, хотя очень несерьёзно отношусь к своим занятиям литературой, это стало той частью меня, которая мне дороже всего, и которую я больше всего боюсь потерять.
Не дети, не муж и даже не любимый человек, а эта возможность выражать свой внутренний мир на бумаге, не задумываясь о том, а нужно ли это кому-нибудь ещё, кроме меня?...

Такое вот и грустное, и, одновременно, радостное для себя открытие – я больше ни от кого не завишу, кроме себя самой.

Что касается «семейного очага», ведь именно об этом я обещалась высказаться, отвечу кратко: нельзя вернуться к тому, чего у меня никогда не было.
 Мой очаг там, где моё сердце. Я из тех женщин, которые могут позволить себе роскошь любить и жить с любимым человеком. Смиряться и загонять себя обратно в рамки уже ненужных мне семейных уз, потому что «так принято», я не буду. Муж был нужен, когда дети связывали меня по рукам и ногам, чтобы заботы о пропитании и крыше над головой не превратили меня в ломовую лошадь. Я сказала «муж», правильнее было бы сказать отец. Я хотела иметь детей, им нужен был отец, я выбрала для этого самого достойного. Отцом он был очень хорошим. Но мужа у меня не было. Одна жизнь мною уже прожита – жизнь матери и хозяйки, и я не так безнадежно немолода и непривлекательна, чтобы ставить на себе крест и не мечтать о другой жизни, которая у меня обязательно будет – жизнь любимой и любящей женщины.

Я благодарна ему за совместно прожитые годы, очень высоко его ценю и считаю достойным более счастливой участи, чем быть моим нелюбимым мужем. Мы всегда легко обо всем договариваемся. Легко договорились о том, чтобы жить вместе, много лет назад. Теперь легко завершим исполнение этого договора – всё, что мы собирались сделать вместе, уже завершено. Брак себя исчерпал. Мы всё сказали друг другу. Хватит мудрости, расстанемся друзьями, готовыми прийти на помощь друг другу. Если же нет, если перехлестнут эмоции, расстанемся без особого тепла. Меня это уже не тревожит и не волнует. Время, когда наш союз что-то для меня значил, вышло.

Наверное, тебе это кажется предательством?
Мне кажется большим предательством жить с человеком через силу – содрогаться от его прикосновений, не разделять его дел и желаний, раздражаться без причины и тихо ненавидеть за то, что жизнь с ним лишает тебя шанса устроить свою жизнь иначе.

Это то, что ты назвал «возвращением» меня к семейному очагу.
Возвратиться, чтобы потом ненавидеть его всю жизнь за это?
Я понимаю, ты спасал себя от ненужной тебе связи. Но, если бы ты внимательнее вчитывался в мои строки, ты бы увидел, что я никогда не претендовала на твоё сердце. Я готова была довольствоваться редкими встречами и звонками, но с чуть большей открытостью и доверием. Так, как принято между друзьями. Но мою открытость ты принял за навязчивость, а доверие воспринял в штыки «не морочь мне голову своими забавами». Как говорится, ни любви, ни дружбы не получилось.

И всё-таки я тебе благодарна, но не за это, не за «возвращение».
Встреча с тобой помогла мне разобраться в себе, расставить приоритеты, разорвать ненужные мне связи и понять своё предназначение.

А вот за «возвращение» благодарной быть тебе не хочу, потому что считаю это самой большой твоей ошибкой.


*         *          *
Ну и что мне с написанным делать?
Писала весь день, уверенная, что отправлю ему это письмо по инету. Дописала, вплела в текст своей «прозы» и засомневалась. Настроение ушло, боевой дух поник, я опять спряталась в свою литературу от жизни и от реальных людей. Раз это написано, значит, уже произнесено мною громко и доходчиво в пространство, где парят наши души – его и моя, и пытаются хоть как-то до чего-то договориться, пока их хозяева маются со своими телами и не могут прийти в согласие с собственными желаниями. А раз это всё уже произнесено, то зачем засорять его голову моими домыслами в реальности? Пусть это придет к нему во сне.
Всё, хватит! Я подумаю об этом завтра на свежую голову.

Опять ездили смотреть дома. Мне ничего не нравится, потому что мне этот дом не нужен. СОВСЕМ НЕ НУЖЕН!
- Может быть вам лучше участок купить и построить то, что хочется? – спрашивает брокер и предлагает присмотреть нам делянку в Василькове. Опять Васильков. Никак не сойдем с этих рельс. Пусть Гена занимается этим, если хочет. Мне ничего не нужно. Хочу одного – расстаться с комком в груди. Давит, мучает, не дает ни на что отвлечься, не пускает жить. Я связана по рукам и ногам навязчивым желанием быть с ним. Сколько же это будет длиться?...


30 сентября.

Вчера хотелось написать – «попытка покончить собой удалась». Но даже на написание этой фразы сил не оказалось. Я отправила это письмо тем же вечером. Перечитывая его, пыталась понять, как оно будет воспринято им, когда вдруг почувствовала, что во мне самой начинают происходить странные перемены. Я писала его не с целью разорвать отношения, я вообще никаких целей не ставила, это был отстраненный взгляд на происходящее, мой взгляд. Перечитываю вновь – падаю всё глубже, всё больше отстраняюсь. Писать вчера не смогла ничего. Включила телевизор и подряд просмотрела несколько дисков с фильмами. Хотелось найти что-то жизнеутверждающее, наполнить себя какой-то надеждой. Несколько историй, вслушиваюсь в реплики, вглядываюсь в лица, ищу схожесть со своей историей, хочется прочесть с экрана хоть какие-то знаки надежды. Чтобы ничто не отрывало меня от этой магии, отключаю телефон – я никуда не хочу идти и ни с кем не хочу общаться. Поздно вечером меня всё-таки находит Таня, она звонит на телефон мужа и встревожено спрашивает, где я и что со мной. Он передает мне трубку. Я спокойно отвечаю, что со мной все в порядке, я здорова, обещаю позвонить, как только смогу. Она понимает из разговора, что что-то со мной не так, и просит перезвонить при первой возможности. Поздно вечером выползаю на улицу – в машине сигареты, я оставила их там, чтобы не курить дома. Мимо быстрым шагом проходит парень, одетый в форму охранника, на спине его куртки читаю белые буквы   А Н Г Е Л Ы. Вот мне и знак, не так всё у меня и плохо. Села на скамейку, закурила. Кажется, я «вернулась в семью». Что за возвращение у меня? – я спокойна, опустошена и совершенно апатична. Мнимое возвращение. Я отстраняюсь от всего, что составляет мою жизнь сегодня, избавляюсь от всех своих привязанностей, занимаю себя трудовой и образовательной деятельностью. Этим я растяну время ожидания перемен. Они всё равно будут. Я изменяю свою жизнь «невозвращением». Перемены вызревают подспудно внутри меня. И всё, за что я берусь сегодня, чтобы избавить себя от тоски, направлено туда – к изменению моего будущего. В моей душе нет места чувствам отчаяния и безысходности Такие чувства приходят, когда человек возвращается к когда-то покинутому и пытается вновь сделать это смыслом своей сегодняшней жизни. Я НЕ ВОЗВРАЩАЮСЬ. Никакого возвращения к прошлому у меня не будет. Лучше головой в пропасть, у края которой я стою…


1 октября. Воскресенье.

Вчера, покидая кинотеатр… что же мы с Танюшкой смотрели? – Ах, да, «Японскую историю». Вышли с комком непроплаканных на сеансе слез, было неловко хлюпать носом, а порыдать хотелось – страсть, было безумно жаль погибшего героя, красавца юношу с раскосыми глазами, только-только счастливо любившего героиню – австралийскую девушку, сопровождавшую его в поездке по Австралии. Фантастические пейзажи, гармония эротики природы и прекрасных тел, музыка, сводящая с ума, он, счастливо улыбаясь, говорит ей, я приехал сюда с грустью в сердце, а теперь в нем радость, «ты подарила мне другой мир». И через мгновение его нет, неудачный прыжок с берега озера в воду, и он гибнет на её глазах. Вторая половина фильма – она пытается в это поверить и с этим сжиться. Всего несколько дней после. Приезд жены погибшего из Японии. Их молчаливое противостояние и приятие свершившегося обеими. Прощение и прощание. Лирично, высоко, здорово, на щемящей ноте. И эта музыка… Мы покидаем кинозал, Таня говорит: «Он был наказан за то, что предал свою любовь. Надо быть с тем, кого любишь. А он собирался вернуться к жене, даже письмо заранее написал этой девушке, чтобы отдать его перед посадкой в самолет. Он должен был остаться с ней», - «Но ведь в жизни не так легко уйти, чтобы остаться с любимым. Чаще всё так одной вспышкой и заканчивается», - слабо возразила я. «Если любовь взаимна, надо быть вместе», - «А как найти подтверждение взаимности, когда, чем сильнее чувства между людьми, тем тяжелее о них заявить, страх, неуверенность -  спутники самой большой любви». «Ты любишь свою жену?» - спрашивала героиня фильма, когда увидела её фото в бумажнике. «О таких вещах не говорят вслух, - ответил он, - сказанное вслух становится ложью». И вот, продолжаю …покидая кинотеатр, бросила взгляд на афиши и увидела рекламу мультфильма на следующее утро. Домой пришла уже с планами на воскресенье для всего своего семейства:
- На мультфильм идем?
Семейство радостно откликнулось, и сегодняшний день начался рано с массового заплыва на сеанс «Дома-монстра».
- Может, вечером куда пойдем? – неуверенно предложил Гена накануне. – Или у тебя какие-то другие планы?
- Давай сходим на спектакль пантомимы, Танин сын предлагает ей посмотреть какую-то экспериментальную постановку.
Значит, вечером пантомима, сейчас с утра мультфильм, к часу к кинотеатру должна подтянуться моя Марго, не дома же вековать, посмотрим «Чёрную Орхидею». В темном кинозале достаю телефон, может, она уже звонила? В окошке телефона сообщение о принятой смске, наверное, от неё. Вчитываюсь в имя адресата, и телефон чуть не вываливается из моих рук. Не могу поверить – ОН! С почти остановившемся сердцем – не жду для себя ничего хорошего - нажимаю кнопку «смотреть» и читаю: «Поздравляю с праздником, днем ангела!» - «Спасибо. Не знала. Буду праздновать». В перечисленных именах поминаемых в этот день святых, на своем настенном календаре, имени Ирина не нашла. Может, меня с кем-то перепутали? А я уже поспешила подбежать и облизать в щенячьей радости руку хозяина…
Но так грустно об этом подумалось только сейчас, ночью. А весь день пребывала в блаженной эйфории. Мне так мало надо для счастья – чтобы он вспомнил, чтобы подумал обо мне…

Я давно не напоминала своим друзьям о том, что люблю их. Давно не тревожила их звонками, а ведь они нуждаются в такой малости не меньше, чем я нуждаюсь в Его внимании. Они любят меня и ждут, что я вспомню о них. И, хотя я не забываю о них ни на минуту, отмалчиваюсь. Храню собственные врата от приближения к ним нуждающихся в хлебе и крове. Я стала очень осторожна в раздаривании себя. Коплю силы для рывка из этого своего мира…


2 октября.
Записалась на четверг к стоматологу. Только сломанный зуб окончательно подвигнул меня к путешествию в харьковские края. Заберу кота, встречусь с подружками, приведу себя, по возможности, в порядок и к воскресенью вернусь – день рождения сына, избегнуть – никак. Со среды начинаются занятия в обучающем центре. Я выйду, наконец, из своего ступора, встряхнусь и почувствую твердую почву под ногами. Хотя бы на время.

Странный сон, приснившийся на днях, не выходит из головы и смущает откровенностью. Мы были с Котом. Не стихи друг другу читали. На взводе он, я понимаю, что интима не избежать и, кажется, не очень-то и сопротивляюсь. Наше уединение неожиданно нарушается вторжением постороннего. Кот быстро отстегивает свой пенис, вручает его мне с торопливым: «закончишь без меня» и исчезает. Я оторопело верчу в руках это эрегированное чудовище, не понимая, что мне с ним делать. Этот некто, входит в комнату, я прячу член в складках своей одежды. Неловко, боясь, что выскользнет и упадёт под ноги вошедшего. Это мой муж. Теперь в ложе мы с ним. На мне почти ничего нет, только это чудовище, которое мне решительно нечем прикрыть. Муж ласкает меня, а я озабочена только тем, куда мне пристроить «подарок» друга. Горячий, всё более разбухающий, он живет своей жизнью и всё норовит вклиниться между мной и супругом. Я сжимаю его между ногами, потом заталкиваю себе под спину, потом сую в подмышку. Горячее, пульсирующее, страшно смущающее – оно совершенно лишнее здесь, в супружеской постели.
Я так и не обнаруживаю его присутствие. Даже не помню, был ли у нас секс с мужем. Скорее всего, ничего не было. Борьба с членом без хозяина отвлекла всё моё внимание от собственного мужа. Я только боялась быть захваченной на месте преступления. «Как там его хозяин без своей игрушки?»- задумалась я во сне и очень ему посочувствовала. Мне эта игрушка не нужна была уж точно. Я так ни разу её по назначению и не использовала, к нужному месту так и не приставила ни разу. Даже во сне…


4 октября. Среда.

Даже не сомневалась, что они опять явятся. Едва донесла голову до подушки. Вставать приходится рано – доставляю ежеутренне старшенького к воротам академии. Лечь вовремя не удается, засиживаюсь далеко заполночь. Ну и когда же вас ждать, друзья мои? И вот вся эта команда тут как тут. Явились! Кто-то терзает мою руку, где-то здесь возле кисти на пульсе. Просыпаюсь от сильной боли и шума. Какофония бессвязных речей и громких звуков. Что-то падает, гремит, перекатывается. Скрипы, скрежеты – неужели это всё только в моей голове? Как же всё запущено. Что у меня с рукой? Встряхиваю кистью, пытаясь вернуть ей живое ощущение, но это никак не стряхивается, и боль не уходит – «присосалась, сволочь какая-то» - как-то слишком уж спокойно принимаю я. «Сплю? Не похоже». Обвожу глазами комнату. Темные силуэты, сгрудившиеся возле моей кровати, делаю большее усилие, приподнимаю голову, просыпаюсь на мгновение – всё исчезает, падаю обессилено на подушку, опять в дреме, опять всё возвращается. Вопли, шум, мрачные тени, склонившиеся надо мной. Заплетающимся спотыкающимся на каждом слове разумом жую слова молитвы – никакого эффекта. Какая молитва, такие последствия оной. «Сколько можно пить мою кровь?!» – с отвращением стряхиваю присосавшуюся к пульсирующей жилке дрянь, на этот раз удачно,  и прячу руку под грудь – лежу на животе. Муж ворочается рядом. Постанывает во сне. Ну, что ж, давай стонать вместе: «Гена, Гена, проснись, помоги мне!» Никакой реакции. Интересно, он что-нибудь чувствует, вспомнит хоть что-то из нашего общего ночного кошмара? Комната наполняется всё новыми тенями. Спокойно принимаю всех в своём видении, они исчезают, когда перебарывает усталость, и я погружаюсь в глубокий сон. Так и плаваю – то уходя на дно, и звуки и тени исчезают, то всплывая на поверхность сумеречного сна и оказываюсь вновь в их объятиях. Усталость оказалась сильнее, я утонула в глубоком сне, так и не избавившись от своих гостей, оставив их пировать на собственном теле без меня.

Утром проснулась бодрая и отдохнувшая, без видимых повреждений и существенных потерь. Так, ещё полкило веса в минус, а в остальном всё – о`кей…

























Тетрадь 23.

13 октября 2006 г. Пятница.


Великолепное начало для новой тетради: «13-е, пятница» - супер!!!
Так и назовем.

Полуфабрикат предыдущих дней почти оформился в чтиво для масс. Остались некоторые мелкие корректировки. И то не по тексту. С текстом начну работать когда-нибудь в далеком будущем, когда, по Чехову, «огонек в душе угаснет». Сейчас, только пунктиры будущего романа, которому, может, и не суждено сбыться.
Для меня, это своего рода путеводитель по сегодняшней жизни. Я пытаюсь разобраться в том, чего хочу от себя и сориентироваться в своих от неё ожиданиях. Для этого надо докопаться до самой серединки, до самого ядра, а для этого, пардон, надо ковыряться в том, в чем приличные люди стараются не ковыряться.

Громоздкое вступление…

Долго не писала.
Съездила в Харьков, рассовала недописанный «puzzle 2» по читателям, сопроводила сие «творение» благословением своим: «Отдаю в руки ваши, а там, что хотите, то и делайте».

Впрочем, хочется немного подробнее об этом, но внутри свербит, хочется покурить. Перекурю, вернусь…

Вернулась. Никакого удовольствия не получила. Бросить? Компания курящая. Или компанию на время поменять или высокой целью – жить долго озадачиться – без животворящего стимула никак.

Ирен. Такая непосредственная и естественная наедине и такая деланная на публике. Вызвонили её сестру – Оксану. Решили посидеть в кафе. Ирен приехала по своим туристическим делам. Семинары, выставка. Сидела у меня дома, обкормленная моим борщом и слегка под шафе. Разговор о своих тараканах. «Ирка, я такая одинокая в этой жизни, такая одинокая, сил нет. Сашка…» У всех так, пока не клюнет и не задумаешься, блин, а ведь всё могло бы быть иначе, но как?!! Я посвящаю в святая святых – разгадки ребусов собственной жизни. Несколько строчек из «прозы». Ну и?- вопрошаю её. – Это единственный выход? – Увы! По-другому не понимают, пока не дашь по голове. Не ценят нас, Ирен, пока не спрыгнем с подножки разваливающегося тарантаса. – А дети? – Что дети?! Они останутся  нашими детьми. Но если нет тебя во всем этом, то и детей своих не удержишь. Твоя душа успокоиться должна.
На кухню заходит мой муж, и Ирен преображается. Несёт полную чушь, тема – какие мы замечательные, какой прелестный у меня муж, и как радостно жить на белом свете. Гена морщится едва заметно и выходит прочь. Его уже не проведешь. «Кому она хочет понравиться?» - спросит позже. Действительно, кому?
Такая же игра в кафе. Оксана с Геной напиваются. Я – за рулем, не пью. Ирен – по своим убеждениям: «Всё, чего я достигла в этой жизни, я достигла благодаря тому, что вела трезвый образ жизни», - не пьет тоже. Меня подташнивает от её повидла. Оксанка, попутно ловко раскручивающая моего благоверного на выпивку, дерзит и парирует ей умело придумываемыми на ходу афоризмами, защищая своё хмельное вольнодумство. Я тащусь от компании своего мужа и намеченной мною ему в близкие подруги на время моего отсутствия по любовным убеждениям докторши и не могу дождаться, когда же мы, наконец, посадим в поезд её неугомонную сестричку.
«Что-то ты меня так активно сватаешь за Оксану?», - говорит мне муж, когда на какое-то время мы остаемся с ним наедине, подвыпившая, но прекрасно владеющая собой подружка зашла в вагон на несколько прощальных слов сестре.
«Не хочу, чтобы ты чувствовал себя одиноким», - отвечаю я.
«Ты уже созрела, чтобы меня покинуть?»
«Пока нет, но у тебя должна быть душевная подружка на время моего отсутствия».
«А я  думал, ты уже собралась уходить».
«По правилам, перед тем, как устраиваться самой, я должна позаботиться о самом дорогом, что у меня есть. Пристрою тебя в хорошие руки, займусь собой».
Оксанка выпрыгивает в последний момент до отправления поезда из вагона, настаиваю на доставке её ближе к дому. Она второй раз в подробностях начала историю о своем сотруднике и автомобильной косметике ему в подарок на его день рождения, очень осмысленно и членораздельно, с яркими эпитетами и метафорами. Это только что звучало, несколькими минутами раньше она так же, совершенно трезво, об этом нам рассказала. Повторенное во второй раз выдало её весьма невменяемое состояние, несмотря на абсолютно вменяемый вид. Потому, как она ни настаивала на выгрузке её в нашем районе, мол, доберусь сама без проблем, приговорили на проводы до дома. Наш семейный доктор, да ещё ориентируемый мною в будущем в моих фантазиях на верное служение всем насущным потребностям моего драгоценного супруга, должна быть здорова, цела и невредима.
Как же замечательно могло бы получиться, удайся вся моя задумка. Возраст? Да, она больше подошла бы моему герою – 32 года, это не мои…ну их в кепку, не хочу считать. Но, с другой стороны… Я выдержала такую сумасшедшую гонку, столько времени тянула их знакомство, вклинивая между ними себя и своего супруга. Пусть будет так, как мне этого хочется,  а не так, как то могло бы быть по правилам. Больше года приручать к себе, к своим письмам, будоражить воображение, отвлекать его мысли от моих лет и внешности, и чтобы это всё пропало даром?
Нас познакомили 6 апреля, больше года назад. Я не столько очаровалась им, сколько была сражена напором, с которым он ринулся на захват моей территории. Списав это на некоторую озабоченность и привычку всё брать приступом, тормознулась, но мысль оставить при себе в качестве друга возникла. На остальное у меня не хватало фантазии, Пьер мало походил на героя моих грёз. Буквально через неделю я сильно простыла, пришлось срочно искать врача в Киеве, чтобы выйти на приемлемый с моими бронхитами уровень медобеспечения, тогда и посоветовали наши харьковские друзья свою родственницу. Они познакомили нас с Оксаной. Воодушевившись перспективой свести своего неутомимого буйного борца с женской непорочностью с одинокой докторшей, чтобы тем самым оставить при себе обоих надолго, поделилась своими планами с мужем. Я уже несколько раз рассказывала ему про своего нового знакомого, живописала его как умного, ироничного собеседника, довольно перспективного в плане карьеры, наивно предполагала, что муж очаруется им так же, как очаровалась я. Но вместо этого, получила в лоб. Муж отверг знакомство с ним в кругу семьи, - ко мне приехали Федя с Леночкой, и я решила всех свести под одной крышей «Познакомишься с моими друзьями», - написала ему из своего путешествия по Парижу. Мальчик воодушевился, но муж своим суровым : «Могла бы поинтересоваться у меня, хочу ли я его видеть», - резко остудил мой пыл и прибил к земле моё воспарение под облака. «В чем дело? - недоумевала я, - тебе не нравится, что я ухожу из дома, что встречаюсь с друзьями где-то. Я предлагаю тебе привести своего друга сюда, чтобы ты увидел, что никакого обмана в этом всем не кроется для тебя». – «Ирочка, ты же влюблена в него, я же вижу», - «Влюблена?!!» - я расхохоталась и решила познакомить их скорее, чтобы подобная чушь ему в голову больше не лезла. Мы искали квартиру, Пьер посоветовал нам своего риелтера, был прекрасный повод свести моих мужчин под одной крышей, что я и сделала. И, ей Богу!!! Никаких учащенных сердцебиений и тайных мыслей. Вся как на ладони. Они сидели напротив друг друга, я смотрела на обоих совершенно ровно и даже предположить не могла, что вскоре в моей душе развернется такая борьба. Что было причиной? - Генина ревность, подавившая мудрость, – он запретил мне дружеские отношения с новым знакомым, перевел их в ранг сладкого запретного плода. Редкость встреч придала им особое очарование в моих фантазиях. И через месяц-другой в моей душе уже клокотало. Он добился того, что напророчил.
А как же Оксана? Я собиралась познакомить их с Пьром, но теперь уже мысли об этом изменили направленность. Я видела симпатию, сразу возникшую меж ней и моим супругом. «Так может, нас свели всех в одном месте в одно время, чтобы я отдала ей своего мужа?» - подумала я, смело расставаясь с собственническим - всё мне и никому другому. Так прошло больше года. Я воспитываю себе будущего мужа, внушая ему свою безупречность и избранность, потихоньку потворствую развитию отношений между своим нынешним супругом и нашей любимицей, и не спеша подвожу обитателей моего мира к краю обрыва, чтобы, заставив всех взяться за руки, прыгнуть вниз всем сразу и одновременно. Только тогда никто не будет чувствовать себя обделенным и обманутым.
А вдруг ошиблась?
Ангелы слышат наши мысли, бесы наши произнесенные слова. Если я написала об этом, то кому достались мои слова? Надеюсь, бесы читать не умеют…

                *        *        *

- Ирен так хороша, когда не боится быть сама собой, к сожалению, она этого не понимает. Её попытки нравиться всем и всем угодить собой делают её нелепой и смешной, - отрезюмировала вчерашнюю посиделку в кафе я на прощание.
Мои друзья согласились.
- А меня называет хамкой, - добавила Оксана, - я просто говорю, что думаю, разве это хамство?
- Совсем нет. Это естественность. Говорить то, что думаешь – это эротика.

                *        *        *

В понедельник собралась компания у Натали. Праздновали её день рождения. Пять женщин, каждая со своей неисчерпаемой для романа предысторией. Шумно, взахлеб. «Ирка, представляешь, сколько историй ты здесь услышала? Какой материал для твоих творений», - восклицает Наташка. «Не покатит, Наташ, я пишу о себе, мне этого хватает на многотомность изложения». Глубина, чувственность, юмор, граничащий с цинизмом. Звонок Танюхиного мужа, он вплетается в наш коллектив, и женщины преображаются. Из четверки умнейших баб они превращаются в квартет тупых теток, маскирующих свой интеллект избитыми фразами. Игра на публику, неестественность. Влад мгновенно заскучал. В глазах: «Ну и дуры вы все». И напился очень быстро, чтобы не слышать всей этой галиматьи. Квинтет я как-то осилила, хотя бы вкраплениями в него своего участия, там достаточно шумно было и без моих рассказок о себе, но в квартете лицедеить уже не смогла. Заскучала вместе с Владом. Напиться не могла – машина стояла под окнами Наташки, надо было ещё отгонять на стоянку. Сидела дожидалась конца вечеринки. Таня увела своего изрядно окосевшего супруга, и дамы опять расцвели. Что же с вами со всеми происходит, женщины?!! Зачем прятать то, за что нас ценят НАСТОЯЩИЕ мужчины? Зачем вы подстраиваетесь под то, что считаете, им хочется в вас видеть? Чушь! Естественность, если игра, то не заигрывание, не в поддавки, а чтоб в вашей шахматной партии вы шли как минимум на шаг впереди соперника, и честность в этой игре - с собой и с ними. Кого мы все обманываем?

                *        *        *

- Какая сволочь эта Олька! – Таня, накануне. Олька – её педагог по цигун и феншуй. Составленные гороскопы, просчитала всё до последней извилинки в своей и мужниной биографии: «Представляешь, он после сорока семи женится! Гад!! Не дам. Моё!!!»
Полный бред!
- Зачем вообще лезть в эти гороскопы, что хорошего для себя хотела там увидеть?
- Нет, ну интересно. Представляешь? Женится!
- Правильно, ты в ашрам, а он с невестой в храм. Сама же говоришь, что не нужен.
- НУЖЕН! Это моё.
- Ничего не понимаю тогда. Если так дорог, чего бегать от него?
На кухне у Наташки Влад сидит напротив меня и время от времени тормозится на мне взглядом. Очень странным взглядом. «Ты уводишь у меня жену по вечерам. Я её почти не вижу», - «Владик, я тебе верну её очень скоро». Опять странный взгляд. Прощаясь, берёт мою руку в свою и крепко сжимает, прикрывая сверху ладонью другой руки. Мои шутки в его пьяную голову: «Твоя жена уезжает в Словакию 26-го, вот мы, Владик, и встретимся с тобой, когда никто мешать не будет». Кивает. Смешно. Тетки в веселье, я не в сюжете их трепа. Мне скучно так же, как и ему.
Накануне.
- Ты чем занимаешься?
- Только что закончила вторую часть. Опустошена и обезвожена.
- Вы встречались сегодня?
- С кем?
- Как с кем?!! Ты что, не поехала?
- Нет. Не получилось себя заставить. Не хотелось отрываться. Хорошо шло, на одном дыхании, жалко было бросать.
- Дописала бы потом. Какая ты…
- Литература мне опять подменила реальность, Танюха.
- Отож… Так что, дома будешь сидеть или поедем?
- Нет, поехали куда-нибудь. Мне на воздух надо срочно.
Грузимся в мой «Пежо» и едем.
- Нет, ну как ты могла продинамить его опять со встречей, я не понимаю.
- Тань, да не хочу я уже никаких встреч! Какого черта! Ношусь с ним как курица с яйцом, высиживаю что-то. Написала, что беда с сыном приключилась, хоть бы как-то отреагировал. Сколько я могу так унижать себя. Я опустила себя, он  совсем не считается с тем, что я чувствую. Тань, чихать он на меня хотел. Сидит сейчас где-нибудь и какой-нибудь бабе коленки щупает. Ну его на фиг!
- Вот зачем ты себя накручиваешь?
- Да пошел он!...
- Ты хоть позвони.
- И звонить не хочу. Не приехала и всё тут.
Тем не менее, мы уже под окнами его дома. Они темны.
- Работает?
- Может у себя дома в деревне?
- Ирин, он сидит в офисе и работает. И ждет твоего звонка.
- Ничего он не ждет. Я ему на фиг не нужна.
- Не будешь звонить?
- Нет.
- Зря ты.
- Может быть… Тань, я устала, мне плохо. Мне так плохо, ты представить себе не можешь.
Подружка, сбившая свой гнев на гороскопы выпитым у Наташки коньяком, примчалась ко мне как раз в тот момент, когда я в своей восьмой перепечатываемой части поставила точку. Оторваться и в самом деле не могла. Хотелось быстрей-быстрей добить эту несчастную тетрадь и скомпоновать, наконец, вторую «книгу» из написанного в последние два месяца. Коньячный энтузиазм подружки, её весёлое и игривое настроение передалось мне. Чуть-чуть, но воодушевило на подвиг. Принятое с утра неожиданное для себя решение отсидеться дома вместо назначенной мною ему накануне встречи уже не радовало, но и приехать на три часа позже, как «здрассьте», было неловко. Она выбила меня из состояния постписательского ступора и вывела на воздух. Колеса машины бодро зашуршали к окнам любимого. Я оказалась на перепутьи. Вроде бы уже здесь, а сил и решимости позвонить нет. Хорошо, что езжу не на велосипеде. Давить педаль газа можно не думая, и не думая примчаться к любимым окнам. На двухколесном транспорте я со своими сомнениями и метаниями, да ещё и при неимоверных мышечных затратах истощалась бы где-то в районе моста на Борщаговку…
Я позвонила.
- Хотела извиниться.
- За что?
- Что не приехала.
- А что должна была приехать?
- Обещалась.
- Когда это?
Издевается или действительно не при памяти?
- Договаривались с тобой встретиться в понедельник в семь.
- Да-а?!!
- Странно, вроде бы я пьющая, ты нет, а с памятью проблемы у тебя.
Дернула за цепочку, и смывной бачок сработал, смыв весь мой негатив  в нужное место. Ни капли раздражения и обиды не осталось. И мне плевать, разыгрывает он меня или действительно в его голове не удерживается ничего, что связано со мной из-за полного отсутствия ко мне с его стороны интереса, мне всё это неважно. Мы договариваемся о встрече через полчаса в кафе. Он идет на эту встречу со мной. Он не противится и вовлекаем во все игры, которые я предлагаю, что мне ещё нужно?! Мне, утонувшей в океане собственной бескорыстной безбрежности. Я хочу его видеть. Я хочу быть рядом с ним этот вечер, и ещё, и ещё, и ещё. Хочу, хочу, хочу. Пусть он тоже утонет или хотя бы нахлебается воды, пытаясь сбежать от меня на берег из этой необъятности. Не жалко. Но я его увижу!

Таня была лишней на этой встрече. Моё сказанное ей накануне «ты должна помочь мне, подружись с ним» сработало с точностью до наоборот. Я сидела в стороне и наблюдала за их пинг-понгом, веселясь от души. В этой карусели уже не участвовала и не обвиняла себя в неумении править балом. Всё получилось, как и должно было получиться – никак! Они переругивались беззлобно. Его капризы, её укусы – детский сад. И всё за чистую монету - ею.
- Иришка, пошел он в жопу. Бросай его к чертовой матери, он не стоит тех сил, которые ты в него вкладываешь.
Разъяренная и праведная она пустилась спасать меня уже на следующий же день.
- Он такое же гавно, как и мой муж. Нахлебаешься, наплачешься, а никакого толку не будет.
- А почему ты решила, что я с твоим Владом жила бы так же, как и ты?
- Я знаю. Это одна порода.
- Ты не услышала меня. Почему ты думаешь, что я не смогла бы совладать с таким, как твой муж? Я же другая. Не такая как ты. Почему ты думаешь, что я с ним не справилась бы?

Встреча меня умиротворила совершенно. Я не приняла его игры, но прочла за всем этим всё, что хотела. Придумала? Значит, у меня великолепная фантазия, и её хватит на то, чтобы допридумать и всё остальное. В том числе и взаимность, и любовь его ко мне.
Он входит в кафе. Оглядывается. Берет в руки телефон. Я за его спиной. Легкое прикосновение – звонок не нужен, я тебя вижу. Мгновенно зажегшийся и тут же притушенный блеск радости в глазах. Не спрячешь! – я успела его увидеть. Куда ты сядешь за нашим необъятным столом? Конечно же, на самый дальний угол! Подружка видит в этом только внешнее, я считываю внутреннюю робость. И всё, что происходит между нами после – это такое же считывание хорошо скрываемой тобой внутренней борьбы. Подыгрываю тебе, но опять же, внутри тебя.
- Какой вы скрытный! – возмущается подружка.
- Ну что ты, Танечка, он же весь как на ладони, только ты не оттуда смотришь. Проведи по его волосам, там сзади распахнутая настежь дверь, входи и распоряжайся.
Тянет время. Закончится ужин – закончится вечер. И опять домой, в пустую берлогу. Ты одинок, Айвенго. Нет прекрасной дамы, ожидающей тебя в твоем логове.
- Давайте, поцелуемся на прощание, - Танюшка выскакивает из машины, чтобы одарить тебя, отпрянувшего, своим поцелуем. Я прикасаюсь к твоей ноге и легко сжимаю рукой показавшуюся какой-то уж совсем тощенькой коленку. Ты огибаешь машину и взмахиваешь на прощание рукой. Это так – раз – рука замерла, ты застыл, и завершил прощание резким сжиманием руки в кулак. Моя душа влетела в это мгновение в твою ладошку и осталась в ней и тогда, когда ты, отвернувшись, размашисто зашагал прочь.
Всё! Мне больше ничего не надо.
«Спасибо за вечер», - отсылаю тебе вдогонку, совершенно не рассчитывая на ответность.
- Какой гад, он тебе даже не ответил!
«Какая же ты у меня наивная и глупенькая девочка»,- подумала я на подружку, но ничего не сказала. Не сказала ничего и на следующий день, когда она примчалась спасать меня от моей несчастной любви к «тупому вояке». Мне повезло видеть мир и людей в нем такими, какие они есть, а не какими хотят казаться. И меня трудно обмануть латами – это скорлупа, оружием – это шутиха, безразличием – я знаю глаза, которые ничего не чувствуют, я жила с такими восемнадцать лет…

                *        *        *

Что до благословения моего…
Лена-Элен сидит в моей машине. Я только что сгрузила ей на дискету написанное и привезенное. «СПАСИБО! Мне так одиноко, когда ты далеко. А так, ты всегда рядом». Темно, сидим второй час в моей машине. Что-то рассказываю, как всегда весьма далекое от пейзажа за окном и всё же такое близкое и доступное – о том, что такое душа, как творить свой собственный мир.
- Я даже название своей книги уже знаю, - проговариваюсь я о сокровенном.
- Мы с мамой недавно были в супермаркете. Остановились возле книжек, мама что-то рассматривает на полках, а я стою, и так мечтательно: «Скоро здесь Ирина книжка будет стоять». Она удивилась, говорит: «Я думала, это шутка».
- Я сама думаю, что это шутка, Лен.
- Всё же, хотелось бы дождаться.
- Потому я и раздаю свою полуфабрикатную «прозу» направо и налево. Читайте! Ведь если я займусь пробиванием её на полки и вознесу мольбу к небу: «Помоги мне, Боже, издаться!» Он прочтет в моем сердце начертанное в нем огромными буквами: «Дай мне денег, Господи!» и даст денег, но дара писать лишит. Потому как сокровенные мысли мои алчные и загребущие. А так, я рассую по щелям и сознанию благодарных читателей свои перлы и они вполне бескорыстно возопят: «Господи, помоги ей! Нам так хочется прочесть то, что написано ею». И желаемое многими не ради денег осуществится без ущерба для моего дарования.
Радуюсь собственной придумке, как славно я оправдала свой самиздат и совершеннейшее отсутствие желания пробивания прозы к печатному станку. Лена, весело отреагировав на мой спектакль, кивнула: «Возопим».
                *        *        *

Дня через два после моего возвращения из Харькова. Звонок моей Светланы.
- Ирин, я так поняла, что своим приездом ты уже нас не осчастливишь в этой жизни? Когда ты в Харьков намереваешься приехать?
- Светик, стыдно признаться, но я  только что оттуда.
- И не зашла!!!
- Как всегда, на все по полминуты. Никаких движений в сторону – только по прямой. Ты же знаешь.
- Я что звоню. Надеюсь, ты все-таки приедешь, поговорим подробнее. Так вот. Помнишь мою неоконченную повесть?
- Конечно.
- Я поняла вдруг… Как ты понимаешь, открыла твое, прочесть дальше и вдруг до меня дошло, что мне не хватает в повести третьего персонажа. И это должна быть ты.
- Ликую!!
- Ну, не то чтобы совсем ты..
- Со взглядом со стороны тоже соглашусь..
- Но такая как ты, ни в чем не сомневающаяся, прущая напролом, но при этом очень тонкая и ранимая.
Захлебываюсь от счастья. Конечно, конечно же, я хочу войти в чью-нибудь прозу, неважно каким персонажем, совершенно неважно, всё равно, как бы ни переврали мою истинную суть, я о себе сказала больше, чем кто другой скажет. И лестного, и честного, и вообще всякого. Чего мне бояться? Брошенных камней? Я в панцире, моя открытость делает меня неуязвимой. Малее малого. А оказаться в Светкиной прозе? – кайф! Даже в недодуманном и недооформленном персонаже это такой бальзам на моё тщеславное сердце. Ведь что ни говори, а я воображала, я тщеславна до мозга костей. Только тщеславие меня не портит, потому что девочка по сути-то неплохая.
Вот как я себя, любимую…
- Свет, о чем речь. В твоих руках все мои дневники и тайные мысли, делай с этим, что хочешь, если я сослужу службу твоему вдохновению – форева!
- А теперь о главном, чего я, собственно, позвонила.
- Я уже напряглась…
- У меня в магазине осталось совсем мало вещей твоего размера, но это именно те вещи, в которых я вижу свою героиню.
- Тебе в сетевом маркетинге работать, Свет, как ты меня!
- Нет, Ирк, серьезно. Классные вещички. Извини, но совсем от работы отвлечься у меня не получается. Так что будешь в моих краях заходи обязательно.
- Свет, у меня не скоро возможность купить что-то себе появится. Живу на копейки.
- Всё равно приходи. Поболтать хочется. Я тебе в рассрочку и всё такое.
- Хорошо, заеду. Покрасуюсь перед зеркалом. Поболтаем.

                *        *        *


Ксюша. Женщина с огромными прекрасными и очень грустными глазами. Сначала мы встретились в салоне. Я не сомневалась, что застану её там. Мы только что приехали с Таней в Харьков. Я уже успела доставить её домой после встречи с Еленой Прекрасной: «Смотри, Танюша, как одинокие женщины замечательно живут!» - «Я после Ани уже не удивляюсь. Действительно лучше, чем мы с тобой». Уже успела погостить у Вадима: «Ир, я в баню на пять, успеем?» - «Конечно, деньги заберу и дальше помчусь»- а вы что подумали? Нет, не дождетесь клубнички. Пролечила свой зуб – прекрасный повод для поездки в одиночестве. Оставалось полчаса до встречи с Элен, забежала на несколько минут загара в салон, увидела эти глаза с мольбой, застолбила место на педикюрном кресле и вернулась к ней через час вместе с Элен. Девчонки прочли друг друга глазами. Обе – бездонные колодцы глаз. Только отражение созвездий на поверхности водяной глади разное.
Следующий день – встреча с Ксюшей дома у Прекрасной. Она обхватывает руками привезенный ей талмуд с моими писаниями и так, прижав его к груди, сидит о чем-то задумавшись. «Я не ожидала, что так много». Вчера она рассказывала о тех подаренных мною раньше двух листочках с рассказиком «Письмо по поводу…»
- Я дала прочесть Олегу. Он долго читал. Потом долго молчал, курил, думал о чем-то. На следующий день он мне сказал: «Знаешь, Ксюша, я понял, что должен сделать для вас с сыном всё, чтобы ты никогда не жалела о сделанном тобой выборе». Ир, мы обязательно допишем с тобой тот рассказ, хорошо? Всего несколько строчек. Но очень хочется что-то изменить.
Я кивнула, понимая прекрасно, что рассказ менять не надо. Он уже сделал то, ради чего писался. Он начал изменять их жизнь.
Поэтому была эта книга, подаренная ей.
- Напиши мне что-нибудь от автора.
«С Любовью в Надежде на Понимание», - написала я первое, что пришло в голову.
О книге мне напомнила Елена Прекрасная: «Ксюша будет у меня, как мы с тобой договорились, в пятницу. Она просила передать, чтобы ты привезла ей какую-то книгу. Она сказала, что ты знаешь, какую».

                *        *        *


Ношусь с книгой, как курица с яйцом. (Кажется, на первых страницах это сравнение уже было в связи с любимым моим, впрочем, ладно, править будем в другой жизни.) Но это так просто объяснимо. Здесь всё, чем я живу, всё, чем раньше, встречаясь с друзьями, я грузила собеседника. Меня было всегда слишком много. И хорошо, что этот поток наконец-то упрятан мною под землю. Теперь у меня высвободилась масса времени, чтобы внимательно прислушаться к тому, что происходит вокруг. Я стала замечательным собеседником, я научилась молча, не перебивая, почти не перебивая, внимать тому, что мне хотят рассказать.
Это самое замечательное, что могло случиться со мной со дня, когда я записала.
А то, что одариваю написанным своих друзей, - они почему-то продолжают интересоваться моей жизнью. Это странно, но здорово.


15 октября 2006 г. Воскресенье.

Сегодня крестины Марии – моей племянницы. Муж – крестный заочно. Не поехала, сочтя себя обойденной. Не оправдала надежд, богатенькой теткой в роли крестной мамы для их старшенького не стала. Светик вечером позвонила, так, без экивоков и побеседовали, мол, не надо пытаться решить материальные проблемы за счет крестных, этот человек за душу ребенка твоего ответственность несет, поэтому и выбирай того, кто ближе к престолу небесному мостится. Она попросила соизволения мужа моего в святцы крестным Машкиным записать. Гена просветлел и порадовался. Я за них всех тоже.
Тут же новость. Папа ушел от своей подружки В.Ф. Ожидаемое, но все же неожиданное событие. Думала, папа со своей преданностью и честностью никогда не решится бросить на произвол старушку. Так что, Володенька, не одни твои родственники чудят да разъезжаются. Нет возраста, в котором бы человек не мог сказать себе «стоп, а теперь я буду жить по собственному сценарию».

Тринадцатого послала поздравление с днем рождения Витьку. Сегодня перезванивает:
- Спасибо, не ожидал. Тут Зиля с тобой поговорить хотела.
- Ирин, я у тебя прощения попросить хотела, - после некоторой паузы произнесла подружка, - я не понимала тебя. Честно… Не понимала… Но сейчас… поняла. Вот только сейчас начала понимать. Знаешь, ты была права. Я думала много после наших встреч. Я осуждала тебя тогда, а сейчас поняла, ты права… Извини, если можешь.
- Зилечка, мне нечего тебе прощать, я не обижалась и прекрасно тебя понимала. У нас у всех всё одинаковое, только в разное время приходит. Поверь, я люблю тебя со всеми твоими тараканами и клопами и, надеюсь, что в этой жизни мы разбежимся не скоро.
- Ты не думаешь к нам приехать?
- Собиралась. Очень скоро.
- Приезжай.
- Примете?
- Конечно.
- Вот и поговорим обо всем.

Я как раз закончила описание той осенней эпопеи в восьмой тетради. Потому и день рождения Витька, и Зилина «гастроль» ещё так свежи в памяти. И всё равно – никаких обид. Я же сама провоцирую людей на то, чтобы они со мной были искренни. Даже не в самых для меня безболезненных поступках.

Поняла?
Интересно, что именно пробилось лучиком в её сознании?
Пора в Москву.







17 октября 2006 г.
День рождения Катюшки.
- Двести долларов можете потратить, а двести отдай мне, я положу их в банк…

Деньги, отданные Вадиком за купленную у мужа машину, придержала у себя. Восемьсот долларов. Столько тот остался должен Гене и вернул их мне во время последнего моего посещения Харькова. Мысль оставить их у себя возникла сразу. Великодушное «триста потрать, остальное привези мне» включило демоническую машину внутри моего сознания. Я не потратила ни копейки, но и ни копейки решила не возвращать. Ждала. Он не мог не выдать себя. Оставляю триста в укромном месте в Харькове – они ещё пригодятся на будущее. Сто вручаю отцу в уплату за нашу квартиру, оставленную на его попечение. Оставшуюся половину после некоторых раздумий всё же беру с собой в Киев. Примерно через неделю он не выдержал: «А где наши деньги? Ты их привезла?» - «Конечно. Они у меня», - с безразличным видом отвечаю ему, но распахивать недра своей сумки не тороплюсь. Вроде как в забывчивости и рассеянности, сама же продолжаю ощущать себя владелицей неимоверного капитала. Он должен сорваться. Он не сможет смириться с мыслью, что я прикарманила ЕГО деньги.
Зарплата. Он прячет заработанное в шкатулочку на полочке шкафа. Я пока не подозреваю о наличии денег в семье. Приезд Ирен, вечер первого дня пребывания её у нас. Она попивает вино, хмелеет, ждёт свою загулявшую в гостях сестрицу Оксану, чтобы вернуться с ней домой. Оксана приезжает поздно, хмельная и жаждущая продолжения банкета. Ирен ведется на авантюру. «Мне поехать с тобой?» - спрашиваю у мужа. «Давай», - соглашается он. Я не противлюсь желанию девчонок зарулить в какое-нибудь ночное кафе. «А как Гена?» - спрашивают они. – «Уговаривайте. Не думаю, что будет против». Муж, подошедший чуть позже, ставится перед фактом – девочкам хочется продолжения  праздника. Он не возражает, хотя в глазах некоторая растерянность. В пути Оксана звонит знакомой рестораторше, выясняя, где можно упасть в такую позднюю пору, мы едем к черту на куличики, и уже на месте, когда девицы смело двинулись в направлении к громыхающим шансоном залам ресторана, муж, приотстав, полуобнял меня за плечи и тихо проговорил: «У меня очень мало денег». «У меня тоже», - ответила я ему, почти не лукавя. В кошельке сиротливо тосковали двадцать гривень, оставшиеся от поездки. Доллары? Да, можно было бы щегольнуть своей щедростью и погулять за автомобильные деньги, но с какой стати я буду поить Гениных барышень за свой счет? Я легко отделываюсь от угрызений совести и смотрю на него ясным и чистым взором непорочной девы. Деньги уже прочно вросли в моё сознание, определив бытиё. Извернувшись и взбрыкнувши на охранника единственно работающей в столь поздний час залы: «Что же вы остальные залы закрыли?!! Нам так хотелось посидеть в душевной обстановке!» - разыграли разочарованность: «Эх, не получилось!» - и повернули свой ледокол вспять, направив его в нейтральные воды «давайте всё-таки завтра, ну, не получилось, что тут поделаешь…»
Следующий день. В сомнении - приходится жертвовать своими курсами ради спасения семьи - соглашаюсь на пьяное веселье своих новоявленных подружек с моим  благоверным, но в качестве непьющего водителя. Мельком вижу его суетливое мельтешение возле заветной шкатулочки. Значит, какие-то деньги у любимого всё-таки есть. Пропускаю мимо себя великолепную игру Оксаны по раскрутке моего мужа на бабки, её я отмечу в своём сознании позже. По возвращении домой интересуюсь содержимым коробочки – девятьсот гривень и триста долларов. Нормально. Беру пятьсот. Мне кормить семью, на двадцать не разгуляешься. На следующий день, муж, видя мой самостийный беспредел, перепрятывает деньги. Пятьсот, к сожалению, быстро заканчиваются. Бензин, гипс для младшенького, посещение супермаркета, и я опять на мели. Кое-какую вольность себе всё же позволила – сходила в кино и кофе попили в кафе с подружкой и другом. Это на моей совести. Не имела права сметь. И вот оно, долго ожидаемое распятие: отдавай половину!
- Я оставила эти деньги на прокорм семьи, - возразила я.
- Это не зарплата, - возмутился муж.
- Зарплаты твоей я всё равно не увижу, а кормить вас чем-то надо.
- Ты опять начинаешь…
- Начинаешь ты. Ты опять выворачиваешь мне карманы.
Я нервно шарю в своей сумке. Где же эти клятые доллары, чтоб их черт побрал! Нахожу. Швыряю их на кровать. Подавись!
- Забирай, к чертовой матери. Мне отчитаться, сколько я трачу на прокладки?
Выскакиваю из комнаты. Бросаюсь в кресло, но  очень быстро прихожу в себя. Зачем я поддалась на провокацию? Я ведь ждала его рэкета, готовилась к нему. Почему он опять застал меня врасплох? Я ведь действительно обрекла себя на этот месяц на безденежье. Или у меня уже всё так замечательно устроилось в личной жизни, что есть к кому уйти? А дети?!! Я возвращаюсь в спальню. Сгребаю только что брошенные ему деньги и, бросив зло: «Хрен тебе, а не доллары. Мне детей кормить», - опять выхожу прочь. Внутри – Везувий. Ненавижу! Ненавижу!! Ненавижу!!! Он обвенчан не со мной, он обвенчан со своими сраными деньгами. Любовь. Кто говорил здесь о любви? С каких пор любовь смердит купюрами? Во мне разгорается адский огонь. Я теряю контроль над собой, и всё катится по написанному им сценарию. Ему надоело жить со мной в мире. У него свои планы на собственную жизнь. И в этих планах меня нет и быть не может. Значит что? Игра на поражение. Он разит меня из своей снайперской винтовки. Мишень пристреляна. Он прекрасно знает, что я становлюсь невменяемой, когда он начинает выворачивать мне карманы. Опять старая песня. «Наши деньги». Хрен тебе!
- Ты говоришь «наши»? – Я беру себя в руки и пытаюсь говорить спокойно.- Объясни, пожалуйста, каким образом они являются нашими, если они вне зоны досягаемости для меня и твоих детей? Я понятия не имею, на что уходят зарабатываемые тобой якобы для семьи деньги.
- У меня всё записано! – он хватается за блокнотик, вырывает страничку с накарябанными циферками. Я смутно вижу отчерченную внизу черту «итого». – Читай! Смотри. Здесь всё записано.
- Мне неинтересно читать, на что ты тратишь свои деньги. Я знаю, что в прошлом месяце ты выделил мне пятую часть, и на эту сумму мы питались, я заправляла машину, покупала дочке вещи и даже отложила кое-что. И это всё на выделенные тобой четыреста долларов.
- Ах так?!! – он перевернул страничку блокнота и вперился взглядом в следующий листок. – Так… Ирина… В прошлом месяце я дал тебе… Такого-то числа – пятьдесят гривень, далее, триста, сто пятьдесят и вот… четыреста долларов, - он с чувством вырывает листок, мелко испещренный записями, и швыряет мне его, - читай!!
Благодетель!!! Я беру оба листочка и, не глядя, рву их на мелкие кусочки. Всё посчитал.
- Я сберегу эти двести долларов, чтобы устроить тебе на них пышные похороны, - отдавать ему деньги, из-за которых затеялся весь сыр-бор, передумала окончательно. Слышал ли он то, что я процедила сквозь зубы? Наверняка. Плевать. Мне с ним не жить. – Ты страшный человек, Гена. Какое счастье, что дети выросли, не зная, каков ты на самом деле. Восемнадцать лет я рассказывала о тебе сказки. Теперь они, слава Богу, выросли. Разберутся сами.
- Знаешь что, ты иди да заработай!! Заработай в своей жизни хотя бы рубль, а потом поговорим о том, как они достаются.
- Да, Гена, я неблагодарная сволочь, просидевшая праздно за твоей спиной, не зная ни в чем отказа. Жрала хлеб с маслом, купалась в роскоши и ни хрена не делала, пока ты убивался на работе, чтобы прокормить жену-дармоедку и её троих детей. И теперь вместо благодарности она почему-то требует от тебя сверхъестественного – признания того, что она не даром ела эти сухари и имела право на обноски из «секонда». – Я перевела дух и выпалила, - ТОЛЬКО БЛАГОДАРНОСТИ ТЫ МОЕЙ НЕ ДОЖДЕШЬСЯ!
- А вот в этом я даже не сомневался! – почти радостно воскликнул Гена. Я прекрасно вписалась в его гнусные фантазии о моей предательской и лживой натуре. Не сомневаясь ни на минуточку в причине такой его радости, я успокоилась окончательно.
- Я с удовольствием уступлю своё место более достойной кандидатуре, - спокойно, но с полными слёз глазами сказала я. – Я не оправдала. Ты мне не веришь. Я оказалась самой конченной из всего твоего окружения. Лживая и подлая. Я уступаю…
- Ты можешь идти, куда хочешь…
- …Но я не согласна с такой твоей оценкой, - я смотрю ему прямо в глаза и, четко выговаривая слова, произношу словно заклинание, - я открытый, честный и очень добрый человек. И ты очень несправедлив ко мне…
Разворачиваюсь и ухожу вглубь комнаты. Сажусь в кресло. На душе опустошение и глухая тоска. Что я берегу? Какие отношения у нас могут быть после таких ссор? Только лицемерное соблюдение приличий. Ради детей? Ради себя самих. Нам некуда разбежаться. Мы сведены на этих клятых квадратных метрах съемной квартиры невозможностью разрешения вопроса с жильем. Мы были семьей, пока в моей голове не было сомнений, что, как бы ни было мне плохо и некомфортно в ней как женщине, мечтать о чем-то другом я не имею права. Я изменилась. Стала другой. Почувствовала себя желанной и любимой. И пусть это было где-то в другом месте, я поняла, что без этого ощущения признательности тебе за то, что ты Женщина, я жить уже больше не смогу. Я готова расстаться со всем, что составляло смысл моей жизни последние двадцать лет, ради этого неожиданно обретенного чувства самодостаточности, которое исподволь подавляется во мне мужем, но возрождается в общении с другими людьми.
 
Мы выходим замуж в надежде, что обретаем защиту и покровительство. Мы радостно бросаемся в служение своему благодетелю, возводим его на пьедестал, молимся на него как на идола, и благодарны за крохи признательности за свой незаметный труд. Наши мужчины успешно утверждаются в социуме, достигают каких-то карьерных вершин, достатка, и в этот момент что-то странное происходит в их душах. Они ломаются от чувства собственной значимости. Начинают превозносить собственные заслуги, отметая наше в том участие. Они признательны сами себе за свое собственное величие. Женщина? Кто там пищит? Кто досаждает нам и мешает упиваться славой? Какие женщины?!! Они никто! Домашние курицы. Тунеядки. Даже те, кто работают. Их головы постоянно забиты всякой дребеденью. Эти бесконечные разговоры о детях и непонятные претензии к мужчинам. Что вы от нас хотите? Хотя бы одна из вас достигла того, чего достигли мужчины? Самые известные писатели – мы, мужчины, самые великие творения и открытия сделаны тоже нами. Куда вам, с вашими куриными мозгами, претендовать на место под солнцем?! Вы же ничего не можете!!! «Заработай хотя бы рубль сама!» - кричит мне муж, и я неожиданно успокаиваюсь. Это враждебный нам, женщинам, мир. МЫ НИКОГДА ЕГО НЕ ЗАВОЮЕМ. Можем только «поиметь» его своей женской хитростью и лукавством. Самый достойный его представитель – мой супруг – слеп и глух, когда смотрит в мою сторону, и «прозревает», когда пялится на своё отражение в зеркале.

Или просто каждый обречен на одиночество в мире признания только своих собственных заслуг? Хорошими в своем мире мы видим только себя любимых, не так ли? Все остальные несправедливы к нам, не способны разглядеть нашего величия, нашей избранности. Поэтому давить, давить, давить всех, кто рядом. Самоутверждаться в собственных глазах за счет ближнего своего…

Я дописалась…

«Будьте малее малого», - хорошие слова из мудрого послания людям. Вспомни я их чуточку раньше ссоры, её бы не было. Умались, смирись, не бейся о бетонную стену…

Выпиваю стаканчик домашнего вина. Подтягиваю сопли и совершенно неожиданно для себя проваливаюсь в глубокий сон со сновидениями.
Мы разбились на машине в одном из моих снов. Водитель, отвлекшись на наши разговоры, не успел притормозить перед неожиданно возникшей бетонной преградой. Корпус машины со скрежетом собирается в гармошку, стена сминает лобовое стекло. Гена впереди. Я осторожно выхожу из автомобиля. Мне не по себе. Как он? Я подхожу к передней двери, открываю то, что от неё осталось. Генина голова со вмятиной-царапиной, он пытался выскочить из машины в последний момент, но дверь придавила ему лоб, поворачивается ко мне лицом – ЖИВ! Я с облегчением перевожу дух. Я не желаю ему смерти. Я хочу лишь своего освобождения. Мне очень трудно стало с ним в последнее время. Я задыхаюсь от его неверия и недоверия ко мне. От его тайных приготовлений к войне, которую я не собираюсь с ним вести никогда. Я просто уйду, когда жизни во мне останется на один вздох. Я хочу последний свой вздох отдать небу, а не крохотному голубому просвету в тюремной решетке…

Он оделся и вышел из квартиры. Озлобленный и, в очередной раз, очень во мне разочарованный. Бросаюсь к порогу. Распахиваю закрытую им в сердцах дверь. Лифт ещё не пришёл. Захлебываюсь нахлынувшим вдруг чувством опустошенности и отчаяния и выдыхаю ему вслед на прощание: «А ведь я… А ведь я любила тебя, Гена…» Не дожидаясь ответной милости, закрываю дверь. Всё! Не могу. Не будет у нас с ним уже ничего. Как бы мы ни старались, как бы ни подправляли и не замазывали щели своего корабля, он дал течь, превосходящую наши с ним возможности. Мы впустили в свою семью чувства к другим людям, совершенно чужим для нас с ним. Я видела глаза мужа, когда он разговаривает с Оксаной. Восхищение и ожидание чудесного, не пережитого ранее счастья познания друг друга в любви. Такими же глазами я смотрю на Володю в редкие минуты встреч с ним. Мы с Геной уже допустили к себе мысль о том, что можем быть счастливы с кем-то другим, поэтому у нас НИЧЕГО НЕ ПОЛУЧАЕТСЯ ДРУГ С ДРУГОМ.
Мы не заинтересованы в том, чтобы что-то получилось. Мы потеряли главное – Веру. Мы ожидаем друг от друга только обмана. И наивно полагаем, что с новыми нашими возлюбленными обман невозможен…

На Генин звонок ответила сухо: «Да?» - «Забудь, пожалуйста, всё, что я наговорил тебе. Я был неправ. Я тебя очень люблю…» - «Да, хорошо…». Кладу трубку, совершенно не поверив его словам. Я устала верить лжи, долго принимая её за правду. Это – слова. Их слишком много неподтвержденных чувством и делом. Прозрела-таки. Не верю…

Возвратился с букетом роскошных роз для дочери. День рождения. Я чуть было не приняла их за символ нашего с ним примирения. Нет. Глаза безразличные и сухие. «Поставь цветы в вазу», - «Хорошо». Легко, деловито. Кухня украсилась бутонами величественных королев цветов. Я уже совершенно спокойна. Ничего особенного не произошло. Обыкновенная ссора сожителей, вынужденных сосуществовать под одной крышей. Поссорились – помирились. И ни тени отгромыхавшей бури на лицах. Это было не  с нами. Это наши тени, заблудившиеся во мраке, ищут выхода из безвыходного тупика.
И всё-таки дети.
Они есть. Они любимы. Они – мой камень на шее утопленника. Я останусь там, где будут они…





20 октября. Пятница.
- Позвони папе, узнай, как у него дела.
Муж уже целую неделю терроризирует меня своим любопытством. Не звоню. Папин «развод» слишком тонкое дело. Начать вмешиваться в него по горячим следам своим одобрением – нажить себе врага в лице В.Ф. Три дня – не срок, может вернуться. С чего бы такое радение к личной жизни моего родителя?
- Когда вы с отцом едете в деревню к родственникам?
А это вообще из области нездорового интереса. Моя подозрительность граничит с манией, зачем ему знать мои планы? Чтобы строить свои? Не отвечаю. Не потому что скрываю, потому что сама не имею представления о том, куда подует ветер. Для меня любой ветер – попутчик. Села в ступу, полетела. Что-то планировать, а потом сбиваться с пути встречным потоком? Мне главное взлететь и подхватить струю восходящего воздуха, а там… Но повышенный интерес мужа напряг. Цель неясна, а гадать не хочется. Неинтересно.
- Так, может, всё-таки позвонишь отцу?
- Позвоню, конечно.
- Когда?
- Скоро…
Мы возвращаемся из театра. Последний спектакль гастролирующей в Киеве труппы белорусского театра. Знакомый режиссер любезно предоставил нам возможность сходить на все спектакли. Сегодняшний – «Вечер» - трогательный реквием, разбередил в душе грусть. Три персонажа, всем далеко «за…», возраст, когда уже живешь только тем, что нажил, - возраст одиночества. Трое съезжаются под одну крышу, чтобы было неодиноко умирать. Музыка, аккорды моцартовского реквиема в финале, слезы на глазах, внутри – опустошение. Страх оказаться в одиночестве наедине со смертью, просочившийся вовнутрь с подмостков сцены. Сбегаем от оваций и прощальных выступлений и здравиц от имени городских властей – закрытие гастрольного сезона – в тишину гардеробной. Не испортить впечатление, не вспугнуть то трепетное, что поднялось из глубины – смирение.
Неожиданный звонок застал в машине по дороге домой. «Папа звонит», - говорю я, сбрасывая и перенабирая его номер. Гена оживился и, пару раз встряв с наводящими вопросами, притих, прислушиваясь к нашему разговору.
- У меня для вас новость, - бодрым голосом отчитался папа.
- Я уже знаю, пап, и целиком одобрямс.
- Знаете? Думал удивить. Наверное, Света рассказала?
- Да. Мы порадовались за тебя, но звонить тебе не стала, пусть, думаю утрясется, подумаешь, поразмышляешь в одиночестве, утвердишься сам в чем-то уже окончательно, тогда и свяжемся с тобой.
- Звоню сказать, что ушел окончательно. Сегодня ещё купил ей яблок на её деньги…
- Уже на её?
- Да, уже на её. А просила постирать бельё с дачи, уже отказал, говорю, пусть тебе Яночка стирает.
- Так что, всё-таки мы были правы? Обмануть тебя хотели?
- Да, Ир, я обнаружил «дарственную» на Сашку-бандита, она случайно на столе её оставила. Я ничего не сказал, поехал на дачу, собрал все её вещи – тряпки, кастрюльки,- всё-всё и привез ей домой. Она удивилась: «Что это ты решил на зиму ничего не оставлять на даче?» Молчу, ничего не говорю, да, мол, решил. Она медсестру ждала систему ставить, уколы. Думаю, подожду, пока все процедуры пройдет, чтоб не волновать заранее. Сестра ушла, я и вывалил всё как на духу – что же ты, Валентина, меня обманула. А она удивляется, а что ты со мной из-за квартиры жил что ли? Какой ты корыстный оказывается! Я отвечаю, а что ты думаешь, мне в радость с твоими анализами по больницам таскаться, тебя как драгоценную вазу с места на место переставлять, сиделкой при тебе быть. Стирать, готовить. «Но ты же жил здесь!» - возмущается она, «Да что мне жить негде что ли?» - отвечаю. Я же ни копейки из её пенсии не брал, всё ей на лекарства оставлял. За квартиру её платил, продукты покупал – всё за свою пенсию. Конечно, на что-то рассчитывал, сама же говорила всегда, кто меня доходит, тому всё это и достанется.
- Пап, ты успокойся, мы же всегда говорили тебе, не рассчитывай ты на эту квартиру, живи с ней, пока живется, пока всё ладно, а будет дискомфорт – уходи, не держись за  рассказки про её щедрость. Она ласковое теля, что двух мамок сосет. Тебе одно говорила, Сашке-бандиту - другое. Тот шустрее оказался, решил твоими руками жар загрести. Тебя в качестве бесплатной сиделки и кормилицы при ней посадили, а сами за твоей спиной дело состряпали. Бог с ней, она потеряла больше, чем приобрела.
- Она же даже нагнуться не может, чтобы деньги из-под ковра достать, да и видеть плохо стала, диабет осложнения стал давать. И жалко, и обидно, зачем обманывала?
- Ты, главное, держись и не нервничай по этому поводу. Денег бабуле захотелось, выбрала себе друзей под стать.
- Так её, похоже, кинули эти её «благодетели». Пока не подписала дарственную, Сашка и по больницам возил, и денег ей давал, а подписала, соседка рассказывала, жаловалась ей, что не спешит расставаться с деньгами, очень туго выплачивает обещанное. Первые месяц два давал, а потом сложности у него какие-то пошли, а сейчас и не появляется почти, не звонит. Я сам её в больницы возил…
- Жалеешь?
- Нет, Ира. Обидно. Она меня совсем за дурака считала что ли?
- Наверное, думала, что ты с ней от большой любви расстаться не можешь.
- Да какая любовь. Так, чемодан без ручки, - носить тяжело и выбросить жалко.
- Пап, извини, конечно, но никакого чувства потери в душе не просыпается. По человечески её жаль, но задуматься, одиннадцать лет под одной крышей жили, а ни одного доброго слова она о нас за глаза не сказала. В лицо елеем мажет, а отвернешься – соседям грязью поливает. И бездушные, и детей на неё на даче бросают, а денег на их прокорм не дают. Я когда это услышала, онемела. Ни разу с пустыми руками не приехали, всегда с кошелками. Денег оставляли. Не отчитывались перед ней - это да, как-то всё больше с тобой на эту тему общались.
- Я раз услышал, как она обо мне говорила, - вторит папа, - соседке футболку мою показывает старую рваную, вот, говорит, в таком рванье он ко мне пришел. А я его приняла, обула, обогрела, одела с головы до ног…
- В одежду своих покойников? Извини…
- Ну да, за усопшими мужьями донашивал. Всё вернул, Ира, всё до последнего. Только шапку уговорила оставить, боится, наверное, что моль съест. Но я ей сумок накупил на колесиках, она к брату ехать собиралась, попросила купить, так я ей на свои деньги в счет подаренной шапки шесть сумок купил. Пусть путешествует в свое удовольствие. Сегодня уже и ключи ей от квартиры оставил: всё, говорю, больше не приду, и поручений мне больше не придумывай. У тебя есть кому о тебе заботиться. Вот теперь Сашка-бандит тебе почти как сын, пусть по твоим поручениям и бегает…

Любопытство мужа было удовлетворено вполне. Мы уже давно припарковались возле дома. Я не спешу прекращать разговор, понимая, что папе надо выговориться полностью. Поэтому опять и опять по какому-то кругу мы возвращаемся к одним и тем же воспоминаниям, укрупняя их все более мелкими деталями. Вот уже и я о своем заговорила. Думаешь, я так просто на курсы пошла? Подозрения всякие посещать стали, а не слишком ли я доверяюсь порядочности своего драгоценного мужа? Я ведь по себе сужу – если бы стала уходить, совесть не позволила бы хапнуть ничего из его кармана, ухожу ведь, значит, уже обделяю, пусть хоть материально возместится ему тем, что ничего не вынесу из дома. Ну, думаю, раз сама такая, то и все вокруг тоже так думают. Но заинтересовалась, а что же мне принадлежит в этом доме, о котором он говорит – наше, наш, твое и мое на равных! Копнула – а ничего моего, всё его и только его. И великодушия моего никто не заметит, потому что это великодушие нищего – кроме лохмотьев да места на паперти уступать нечего. «Так вот для чего ты учиться пошла?»- смеется папа. «Да, захотелось узнать, на каком я свете, за что держусь». Чего стоит щедрость мужа, - не договариваю я, не желая до конца посвящать в свои планы отца. Хочу узнать, по чем сегодня великодушие на ярмарке тщеславия. Что-то подозрение у меня возникло, что нашим драгоценным мужьям оно не стоит ничего. Главное, красиво сказать, чтоб эта дурочка в халате и переднике поверила, что мы её облагодетельствовали дарами совместно нажитого. Хорошего адвоката, и дурочка примерзает голой задницей к асфальту…

Поговорили. Почти час. Гена давно скрылся в недрах подъезда. Набрала напоследок Пьеру: «Твои чудят, мой родитель развелся…», намекая на недавно оброненное им в адрес своих родителей, разъехавшихся по разным городам, пренебрежительно вскользь «чудят». Получила ответик в виде зажегшегося экранчика «согласен», чмокнула на прощание и побежала домой на экзекуцию – пытка с пристрастием – что да как, расскажи подробно. Фиг тебе! В двух словах, лаконично и забористо. Мы все этого ждали, наконец, оно свершилось. И на закуску бросить как бы невзначай самое сокровенное куда-то в угол, не собеседнику – папа очень терпеливый и сдержанный, но это не означает, что ничего не замечающий, когда-то наступает предел и накопленное годами прорывается наружу, и обратно этот поток уже не загонишь. «Я такая же, как он. Очень терпеливая…» Но обратно, если в конце концов прорвало, не возвращаюсь. Мои слова прошелестели почти неслышно, я не хочу никого пугать, потому что не знаю предела своему терпению. Может мне хватит сил сдерживать себя, - не смирять с несправедливостью, а прощать эту несправедливость по отношению к себе, великодушно позволять миру поступать со мной несправедливо. Он так несовершенен… Но могу и взорваться вулканом. Тогда – Помпеи и прочая. С многочисленными невинными жертвами и отсутствием покаяния – вы должны были быть внимательны при выборе места для поселения.
Все мы такие…


Хотела встретиться передать дискетку, в глазки его посмотреть, за ручку подержаться, если позволит. Надо решительнее выгружать свое тело из дома, чуть раньше, чуть направленнее. Мои расплывчатые мечты порождают смутные желания. До спектакля оставалось всего два часа. Полчаса я простояла в пробках, едва добравшись до Крещатика. Приехать, чтобы сразу повернуть и опять же через пробки пробиваться к театру? – я разворачиваю автомобиль и возвращаюсь под окна своего дома.
- Хотела увидеться, не получилось.
- А что, надо?
- Конечно.
- Дело какое?
- Да, передать хотелось одну вещь, не получается, жаль, не получается.
- Что-то срочное?
- В общем-то, да. Ты единственный тормоз в том деле, которое я проворачиваю.
- Я – тормоз?- смех в трубке.
- Конечно, тормоз.
Я раздаю свою прозу, погружая посторонних людей в тайну моей любви к тебе. Предыдущее признание ты получил, прочел – не знаю, но получил, - первым. Я не имею права поместить в Интернете свою книжку о тебе, пока её нет в твоих руках. Поэтому мне нужны твои протянутые ко мне ладони – я хочу вручить тебе лично, а не быть вынесенной к тебе волной людской молвы о своем творении. Ты – первый.
Потому что это страшно.
Потому что я боюсь тебя.
Я боюсь только тебя. И этот страх изживаю тем, что иду к твоему суду сама, без прикрытия одобряющей мой порыв толпы поклонников моей прозы.

Надеюсь, никого последней фразой не обидела…













Инна.


Октябрь 2006

Инна Гончарова
Fri, 20 Oct 2006
очередное творчество


Привет!
Давно не слышала.
Как дела?
Только недавно пришла домой - уставшая и голодная. Чувствую полное опустошение - это из-за того, что сегодня утром, находясь по-прежнему в ожидании данных для учредительных документов, которые вчера так и не дождалась, поставила, наконец, точку в романе. Сейчас отдала его читать мужу, чтобы он прочитал весь, уже в бумажном варианте, а не по частям, и уже с концом, чтобы иметь общую картину и представление. Потом уже буду править и дорабатывать. Нужно переварить немного. Вот решила отправить его и тебе. Над ним, конечно, еще нужно чуть поработать, но сильно я свои работы никогда не правлю. Это как ребенок: родил, а потом только воспитываешь, но ведь по сути уже исправить ничего нельзя.
Это продолжение "Возвращение мастера". Герои те же, но через несколько лет, порядком повзрослевшие.

Только что очень грустный спектакль смотрели. Два молодых человека Юля и Август (современные Ромео и Джульетта) знакомятся в чате по причине того, что девушка хочет покончить жить самоубийством не сама, а с кем-то. И вот нашла себе товарища. В результате очень много слов. Естественно, любовь, надежда и жизнь, а не суицид. Но все равно так грустно. На самом деле, замечательный моноспекткль, и актеры классно его отыграли. Мы вышли из зала, и я посетовала Вите, что на фоне всех остальных современных авторов я кажусь себе уродкой из-за своего неисправимого оптимизма и всеобъемлющего позитива.  Так что оптимизм нынче не в моде, особенно в старушке Европе, которая съедает сама себя изнутри.

Завтра в 8.00 отлет - лечу в Крым на корпоративную трехдневную (!) пьянку. Умереть - не встать! Будем отмечать день пищевика, ведь холдинг у нас "хлебный". И скорее всего я вернусь даже не в субботу вечером, а в воскресенье вечером. Вроде как самолет обратно заказан в 17.00 в воскресенье. Знала бы, что три дня придется сидеть в Крыму, вообще бы не поехала. Что я там буду делать одна? Я со всеми в ровных хороших отношениях, но без  фанатизма. Общаться мне на своем уровне там, увы, скорее всего, будет не с кем.  Корпоративная вечеринка имеет свои особенности. Молодой человек, который на вечеринке в "Кукушке" предлагал мне "перейти границы" теперь стесняется мне в глаза смотреть, а я усмехаюсь про себя его смущению. Да, ладно: буду надеяться на лучшее. Улыбаюсь!

Пиши. Инна





Ирина


-Приветик!
Получила, переписала. Буду читать.
Пытались с Геной присоединиться к вашей культурной программе, пойти на чеховский спектакль, но нас перебили. Знакомый режиссер соблазнил познакомиться с программой Белорусского Академического Национального театра Леся Курбаса, который гастролировал в Киеве в помещении театра Ивана Франка. Сходили на все спектакли. Под впечатлением. Не столько от формы и содержания увиденного и услышанного, сколько от наполненности каким-то внутренним светом, исходившим от всех. Чистота, доброта, надежда. Хорошо. Хотя всё очень просто.

Гена взял билеты на вечер романса в Оперу, так что встретимся. Я бы хотела на Камбурову сходить, но тут он категорически отказывается составлять компанию, говорит, настроение не то её слушать. Жаль. Правда, не знаю, буду ли я в Киеве в это время, но хотелось бы. Знакома с её творчеством ещё с семидесятых, пластинка у родителей была со странными песнями, а живьем ни разу не слышала.


Начала писать тебе ответ, неожиданно задумалась. Перешла в word, накатала целый трактат, остановиться вовремя не получилось. Так и высылаю - "трактатом на тему..."

  На сём разрешите откланяться. Пишите нам чаще. Мы вас очень любим.


Трактат на тему…
Насчет позитивизма и творчества...
Помнишь, когда мы активно переписывались в августе, мысль об этом звучала? Правда, вскользь. Попробую объяснить со своих колоколен, с позиции вечного нытика и пессимиста (к таковым себя не отношу, считаю себя безнадежной оптимисткой, просто жизнью поставленной в такие условия, где оптимизму подпитываться нечем, кроме как собственными внутренностями).

Если бы человек с позитивным складом мышления взялся за написание романа на производственную тему – в конце романа обязательно должна забить нефтяная струя или заработать завод – это было бы в тему и убедительно. Завод работает, нефть качают, все счастливы, потому что счастье в труде.
Инна, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО, СЧАСТЬЕ В ТРУДЕ! Как это ни прискорбно. Там и оптимизм, и позитив выглядят убедительно. Потому что каждый знает, если ты завален делом по самую макушку, мучаться вечными вопросами о смысле жизни, о месте любви в жизни человека ты не будешь. Так, вскользь, по касательной, легкий флирт – кости разогреть, улыбочку, прищур, глубокий вздох, что? - нет? Что-то тут больновато получается, не стоит и начинать, отвлечет от глобальных дел… Человеку увлеченному и состоявшемуся в плане карьеры нет времени копаться в себе. Ковыряться во взаимоотношениях с окружающими. Докапываться до глубинных течений, прислушиваться  – а тот ли человек рядом. Любовь – партнерство. Надежное, выгодное, безболезненное…

Европа выедает себя изнутри…
Я видела там стариков, шагающих по улицам и держащихся за руку так, словно, расцепись они, их тут же разнесет по разным берегам океана. Европа страдает от одиночества. Одиночество заставляет погружаться в себя и искать в себе причину своей потерянности в мире. Но чем глубже погружение, тем печальнее мысли.

К сожалению, все любовные истории имеют обыкновение заканчиваться. А «конец» - это конец.
Писать человечеству о любви, уверяя его, что каждый обязательно найдет свою половину и проживет в согласии с ней и с собой всю свою жизнь, можно, но не убеждает, потому что вокруг всё буквально вопиёт об обратном – люди встречаются, любят и вынуждены под влиянием различных обстоятельств расстаться и страдать от невозможности быть вместе со своей половинкой. Это если повезет её встретить. А в основном-то, и встретиться не удается. Или встречаешь, но понимаешь, что это было оно, когда уже повернуть вспять и переиграть невозможно – упущены и время, и шанс. Наверное, в этом причина глобального пессимизма в теме о Любви. Невзаимность, несовпадение, неверие в то, что может быть как-то иначе. Этому поверить легче, потому что у каждого это было, это созвучно тому, что внутри у каждого.
Естественно, на этом фоне удача единиц выглядит скорее исключением из правила, чем закономерностью.

Когда я начала делиться своим с окружающими, знаешь, какой первый отзыв я услышала в адрес своей прозы? – женщина, которую оставил муж, проживший с ней больше двадцати лет в любви и согласии, продолжающий приходить к ней и сейчас, у него другая семья, но она продолжает надеяться, что он к ней вернется, - сказала, что впервые задумалась о том, что вообще-то кроме него вокруг было много других мужчин и, может, она что-то упустила, не допустив даже мысли о том, что этот человек не был тем единственным – её половинкой – и стоило оглядеться и открыться миру, впустив его в себя и позволив себе многовариантность своей судьбы. Я тогда порадовалась за неё и за себя. Мне хотелось дать надежду, что каждая неудача – это лишь ступенька, булыжник в мостовой, которую мостишь себе в своё светлое счастливое будущее.

Ты пишешь о том же. У тебя тоже в жизни было много пережито, и сегодняшнее своё ощущение счастья ты выстрадала, а не получила на блюдечке с голубой каемочкой. Но у тебя уже свершилось то, во что большинству не удается даже поверить. Ты УЖЕ стоишь на пьедестале, с высоты взирая на копошащееся в собственных рефлексиях человечество, ТЫ –ТО ЗНАЕШЬ, ЧТО У ЭТОЙ СКАЗКИ ЕСТЬ СЧАСТЛИВОЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ – это твоя жизнь. А остальным приходится продираться сквозь дебри своего неверия и незнания. Это сложно. Сложно поверить в то, что счастье возможно.

ОЧЕНЬ ТРУДНО БЫТЬ СЧАСТЛИВЫМ.
Мы пишем с тобой почти об одном и том же, о внутреннем мире. Форма может быть разная, но суть одна – человек обязан быть счастливым.
Я пытаюсь писать о том, как я иду к этому, ты о том, что ты к этому пришла.
Мои мысли, при всей их непричесанности, оказываются ближе к народу, потому что, к сожалению, несчастливых больше. Твои произведения могут вызвать даже раздражение, потому что несчастливому (голодному) трудно понять твой позитивизм и оптимизм (сытость) на фоне всеобщего несовпадения (голода).

Не хотелось бы, чтобы ты восприняла мои слова как критику. Это просто рассуждения вслух. Помнишь мою фразу из письма «твоя цельность меня напрягла, потому что обычно цельность исключает гибкость»? Слава Богу, мы достаточно пообщались тогда, чтобы узнать друг друга, чтобы это «напряжение» ушло. Но это я, зная тебя, всецело доверилась тому, что ты пишешь – да, может быть и такое, могут быть и такие светлые и талантливо добрые души, объять любовью весь мир и поделиться с ним своим счастьем, чтобы и мир засиял этим светом. Легкое ангельское сияние. Да, что-то вроде этого. Надо всем тем, в чем мы живем. А мир погружен в круги ада, проходит сквозь мучения и сомнения, ему недосуг смотреть на небо. Поверить в то, что ты тоже ангел, чтобы почувствовать себя счастливым участником божественной игры, удается немногим. Пока немногим…

Я далеко ушла от темы.
Кратко. Мы говорили как-то о зависти, помнишь, у вас на даче? Сошлись на том, что, слава Богу, как-то счастливо избавлены от этого порока. Но в основном-то Зависть – основной движущий мотив в этом мире. Мир амбициозен, корыстен, алчен, а стимул – сделать лучше, чем кто-то. «Лучше» - это уже оценка, это уже сравнение себя с кем-то, у кого-то есть то, чего нет у меня, я должен этого добиться. Режь меня на куски, но разубедить меня, что это не зерна зависти – не удастся. В Писании есть слова «быть малее малого» - противоположность идеалам сегодняшнего человечества, но снимает проблему.

Опять я ушла в сторону.
Ты не уродка, Инночка, но тебе очень легко начать завидовать. Благополучию, реализованности, счастью в твоих глазах, в твоих строчках. Ты пишешь о грустном легко, без слез, выдавая себя с головой – «я счастливая баба». Не знаю, хотят ли слушать голодные о том, что ты ела на обед? Ты понимаешь, о чем я?
Если бы ты шифровалась, погружая свою жизнь в сказочные притчи, ты была бы не так уязвима для чьей-то зависти. Здесь принято обнажать свои язвы и ущербность. Здесь, в мире земных жителей. А светиться счастьем на людях… Поверят? – если не поверят, будешь цела, но не понята, а поверят – забьют камнями, чтобы не светила.

Как-то неожиданно я закончила. Договорилась. Что же, совсем не писать теперь? Писать – это выбор между тем, чтобы дружить с человечеством, и тем, чтобы с ним рассориться.
Дружить – это прятаться, шифроваться, отводить от себя удар недоговорками.
А быть искренней, открытой, честной, выставляя напоказ и счастье, и сомнения свои – рассориться со всем миром. Мир не хочет знать правды о себе. Ни хорошей, ни плохой. Ничего конечного, никаких пьедесталов. Только движение.

Надеюсь, ты понимаешь, я не включала в свои размышления бульварную прозу? О ней разговор в другое время. Хотя одну фразу сказать хочется. Пусть она существует, народу нужны сказки и ужасные, и прекрасные. Когда нет врожденной потребности копаться в себе, все те же пути сквозь круги ада  на земле, о которых я написала выше, освящаются такими сказками. Все нуждаются в параллельном от нашего мире. Детективы, любовная лирика в прозе, эзотерика на уровне сонников и магического значения имен – это всё параллели. Не наши, но параллели. Как там у Евангелистов «Много домов у Отца моего, каждому по вере воздастся» - вольная импровизация в тему.

Так вот… Одна твоя строчка, а у меня столько эмоций в ответ. Просто, совсем того не ведая, ты высказала вслух  возможную и вероятную критику в адрес своих будущих изданных книг. Пока публикуешься в периодических изданиях, акулы тебя не трогают, запустишь в плавание книгу – бросишь кость в центр своры голодных собак. Настраиваться надо заранее, чтобы не расстроило всё то, что придется в свой адрес выслушать. Чтобы «огонек в душе» не погас, чтобы свет счастья, струящийся из глаз, не погасили.

Одним словом, надо выбрать свою параллель заранее. В тех параллелях, где плаваем со своей прозой сегодня мы с тобой, кусают очень больно. Замахнулись на сокровенное. Об этом принято молчать или говорить по-другому. И счастье свое, если не хочешь, чтобы завидовали, спрятать в метафоры и сказки.

И-и-и-эх! Что-то я разошлась не на шутку.
Не утомила?
Интересно, это не походило на нравоучения? Вот от чего была далека.

Да, я всё время говорю, сказки надо писать. Почему? Там о чувствах не надо писать так, чтобы внутри всё переворачивалось. А по-другому о чувствах писать вообще не следует. Нам, европейцам.
Недавно передача была «Разночтения» о современных прозаиках и их произведениях. Выступала писательница, к сожалению, не помню имени, хотелось бы прочесть что-нибудь из её творений. Это молодая японочка, теперь живущая и пишущая во Франции на французском языке, вырастившая свой дар в горшочке из-под бонсая, впитавшая традиционное мышление своих предков в каждую клеточку и дополнившая его европейским коктейлем из, в том числе, и русских прозаиков.
У неё спросили про отличия восточной и европейской прозы. Она провела интересную аналогию прозы с живописью. Восток – это эскизный набросок без наполнения, абрис, так и в прозе – действие, диалоги героев, но без внутреннего наполнения разъяснениями, что заставило героя поступить и сказать именно так. Автор-созерцатель как бы включает мыслительный процесс читателя, предлагая ему самому наполнить рисунок-эскиз тем внутренним содержанием, что есть в самом читающем. Европейский автор, как художник, прописывает каждый миллиметр полотна, наполняя контур повествования своим видением, собой. И чем глубже писатель как человек, тем выразительнее его полотно, но это – его полотно. Ты в его творении практически не участвуешь. Можно принять, можно восхититься, можно не со всем согласиться, но внести своё не удастся, не испортив творения. Нельзя что-то улучшить и подправить в полотне Рембрандта, но, глядя на (забыла название, есть какой-то специальный термин?) картинку-эскиз восточных художников, легко и в воображении, и даже кистью, вливаешься в их творение.

Совместить эти две противоположности в своей прозе было бы, наверное, очень здорово. Притчевость и глубину, метафоричность и точность.

А ещё бы талантливо совместить… Вот тебе и сверхзадача. Родить что-то такое, чтобы вся планета чихнула оттого, что что-то защекотало в носу. Я не о людях, я о живой материи.

Меня понесло. Пора сбивать палкой.
Иду читать твоего «Мастера».
Счастливо съездить в Крым.
Муж очень хочет в баню. Очень-очень. Будете в настроении, звякните нам. С удовольствием встретимся.

Пока.


20 октября 2006.





*        *        *





























Часть 24. Конец? истории.


29 октября 2006 г.

Пора заканчивать свою историю любви…
Настроенная вполне лирически и печально была вынуждена прерваться – пришёл Гена с огромными авоськами снеди. Суета на кухне – по-быстрому сообразить что-то на завтрак, расчихать принесенное  по отделениям холодильника.
- Пиво будешь? Я пива купил, что-то так захотелось. Я и твоё любимое тоже взял.
- Ты прелесть! Пиво пришлось бы очень кстати.
Легкое помутнение в голове от выпитого глотка, сигарета, семья рассаживается вокруг стола. И всё-таки, как же здорово я всех провела на этом свете! Сумела создать себе непробиваемую броню, выстроить неприступные редуты для личных неурядиц, возведя стены вокруг своего «Я» - моя семья, абсолютно слаженный и гармоничный монолит, я знала, какой она должна была быть, и с самого начала именно такую ваяла. Здесь никто не чувствует себя ущемлённо, подавленно или обделённо. Я всем позволила быть такими, какими они хотят быть, вернее, какими они пришли ко мне. Не знаю откуда. Не хочу думать об этом сейчас. Они пришли, остались, окружили меня абсолютной любовью и приятием, хотя всего-то - я дала им это чуть раньше, а они ответили взаимностью, и возвращают теперь мне мои проросшие камни. Я защищена в этом мире от всех, кто не приемлет меня, потому что окружена теми, кто каждую мою клеточку вписал в свою собственную гармонию.

Часом раньше…
- Да, слушаю.
- Привет, Володя.
- Слушаю тебя.
- Я бы хотела продолжить своё интервью…
Усмехнулся.
- По поводу?
- Ну, мне хотелось бы что-то выяснить для себя.
- Опять об этом?
- Не совсем…
Желание позвонить возникло спонтанно. И, как всегда, доверяя спонтанному больше, чем хорошо обдуманному, я позвонила. Принятое накануне решение выдержать паузу «длиною в…» после последней встречи парализовало меня, лишило свободы действий и принятия каких-то решений, касающихся моей жизни. Я словно затягивала агонию, опять попав в колею взаимоотношений, вписывающихся в его, но не в мои стандарты. Мне нужна легкость, полет, а не влипание в выяснение отношений. Он заставил меня оправдываться. Навешивал ярлыки и совершенно не понимал, что перед ним совершенно другая женщина. Не та, образ которой сложился в его голове под влиянием обстоятельств и его нежелания видеть перед собой нечто иное. Я едва избежала окончательного падения, прервав себя на полуслове: «Да что же я оправдываюсь перед тобой!» Я поймала его на метаниях и неуверенности – вот он вырывается и бежит, но вот я разворачиваюсь и ухожу: «Не навязываться? – я смотрю в его избегающие прямого взгляда глаза, - хочешь, я всё прерву прямо сейчас? Я могу это сделать», - «Нет!» Всё! Мне не надо большего, ты выдал себя, сам того не желая. «Но навязываться не надо!» - поздно, мальчик, я уже знаю о тебе больше, чем ты желал бы того. «Я поехал?» - «Пока», - я резко разворачиваюсь и иду прочь. «Ира… Ира! – не оглядываюсь, пошёл ты!... – Ира!!!» - «Да?» - остановилась, повернулась к нему, - Что?» - «Я поехал…» - Гордо вскинутая голова, взгляд в упор, руки в карманах. Таким ты впечатываешься в моё сознание навсегда – я ухожу, унося в себе этот образ мятущегося, неуверенного в верности своего выбора жить без меня зверя, и именно этот образ заставляет меня вернуться к тебе сегодня.
- Я хотела бы продолжить своё интервью…
- Я не понял, ты биографию мою пишешь? – в смеющемся голосе вызов, даже агрессия. И вместе с этим, я чувствую, этот зверь быстро группируется, давит в себе всё живое, что откликается на меня совсем другими эмоциями.
- Не совсем так… Ты интересен мне. Мне хотелось бы кое-что выяснить для себя до конца.
- Опять об этом?
Всё!!! Зверь сгруппировался, занял оборону. Я же, напротив, застигнута врасплох. Написанное накануне в инетовской почте «с таким, как ты – сдохнуть!» после весьма милого и многообещающего поцелуя при расставании не оставляло сомнения, что я ушла, ушла навсегда. Он не мог не понять этого. Но вот, женщина вернулась, значит, опять он, а не я, на коне. Значит, он хозяин положения. Противостояние зверя и жертвы. Кто из нас кто? Я способна группироваться и держать удар ничуть не хуже. Мы слишком похожи. Я даю ему власть над собой. Я дарю ему эту власть сегодня, губя своё мнимое превосходство излишней эмоциональностью. Но я Женщина. Я имею право быть слабой эмоциями и поверженной. Вот только пляски на костях моих не будет. Не будет их, этих костей, под твоими ногами.
- Я не могу сейчас, скупаюсь в супермаркете.
- Я разве говорила, что ты мне нужен сегодня? Давай во вторник, во второй половине дня.
- По вопросу?!
Это что-то вроде бега по замкнутому кругу. Я не могу отделаться от тебя, потому что нашла в тебе средоточие всех своих тайных желаний. С первого дня, с первой минуты первой встречи…
- Это когда мы встретились в «Чайкоффе»?
- Да, тогда ты был совсем другим, тогда и следующая встреча, после которой ты рванул с места, помигал огнями, а  я поняла – всё! вычеркнул меня из своего «актива». Вот тогда ты мне нравился гораздо больше, ты был живым, непосредственным, был собой. Но ты не умеешь проигрывать. Не получилось – и ты вычеркиваешь из списка. Разве не так?
Усмехнулся. Дернулся нервно.
- Я так и поняла, что ты меня вычеркнул. Но я-то тебя не вычеркивала. Мне стало интересно. «Такой мужчина – то, что мне нужно», - подумала тогда и взялась за тебя.
- Что ты такое говоришь! – он мечется, то засовывает, то высовывает руки из карманов, перебегает с места на место, пытаясь уклониться от сигаретного дыма.
Я закурила почти сразу, как мы вышли из кинотеатра.
- Целоваться, как я понимаю, мы не будем?
- Нет, конечно, я «порядна людина».
- Правильно. Я тоже очень порядочная и праведная.
- Ты?- ироничная усмешка. Ирония? Я не так глупа и не настолько слепа, чтобы не видеть этих прячущихся от моего прямого взгляда глаз.
- Да, я.

Я собиралась встретиться с ним днем позже.
Книга, вернее, диск с отпечатанным сырьем для будущей книги уже несколько дней жил в моей сумочке. Я сбросила на него всё, что можно и нельзя. Дневник без купюр, вторую часть с перепиской, прозу Инны. В сыром непереработанном и неадаптированном для чтения виде. Диск жёг мне руки. Я уже запустила его содержимое в Интернет, а главный герой всё так же пребывал в неведении о его содержимом. А ведь всё, что там есть – это порождение моего воображения, разбуженного его появлением в моей жизни. Так я собираюсь объяснить ему этот свой шаг. То, что читают о нем другие, должно быть в его распоряжении независимо от его желания читать это. Это моё желание – быть для него открытой книгой. Это способ избавиться от страха перед ним, способ избавиться от его власти надо мной. Я открываю все свои карты и иду в наступление на твой внутренний мир, чтобы стать в нем неотъемлемой его частью.
На курсы приехала чуть раньше. Времени достаточно, чтобы успеть сделать звонок. Понедельник. Впереди целая жизнь.
- Привет.
- Я слушаю.
Я несколько смешалась, не зная, как начать.
- Я слушаю тебя, - в голосе нетерпение.
Начну издалека.
- Хотела сообщить тебе культурную новость. Фестиваль проходит в Киеве. Неделя альтернативного прокатному кино.
- Ты можешь мне перезвонить минут через пятнадцать, я у нотариуса сейчас?
- Тогда не через пятнадцать, а часика через полтора. У меня занятия.
- Хорошо. До звонка.
Приободренная вполне мирным началом «переговоров», отсидела положенные минуты занятий и, едва дождавшись перерыва, позвонила снова.
- Если можно, я начну с конца, а то опять что-нибудь помешает мне договорить.
- Ну, начинай с конца, а что может помешать?
- Да так, всякое. Я завтра буду в вашем районе, хотела бы встретиться, передать тебе одну вещь.
- Добренько. Так, а что ты там говорила о фестивале?
Путаясь в словах, волнение булькает в горле, мешая говорить, едва справляясь, рассказываю вкратце.
- А что от меня требуется?
- От тебя? Ничего.  Сегодня какой-то сеанс намечается в «Ультрамарине», мне забронировали билеты.
-  А мне что хочешь предложить?
- Тебе? – я смешалась, а почему бы и нет? Дерзну! – Хочешь, я приглашу тебя в кино? В самом деле, я приглашаю тебя в кино.
- Я еще полчаса поработать должен, да и голодный я.
- Я же не говорю тебе прямо сейчас. У меня тоже ещё полтора часа занятия будут длиться. Сеанс без десяти десять. Успеешь?
- Да, перехвачу где-нибудь по дороге. Договорились. В половине десятого жду тебя у центрального входа.
Онемевшая от неожиданности – нежданное снисхождение царской милости до моей скромной ни на что не претендующей особы. Таня вопросительно смотрит на меня:
- Ну, и до чего вы договорились?
- Таки-да! Таня, Его Величество, согласились составить мне компанию в кино.
- Тогда я звоню Тёмику, пусть возьмет ещё один билет?
- Да он, скорее всего, не придет, испугается. Или придет. Ладно, звони, пусть Тёма возьмет лишний билет.
- А если не придет?
- Да ладно, Танюха, возмещу.
- Денег не жалко?
- Да мало ли мы на них тратимся. Фиг с ними, с деньгами.
На занятиях нас задержали. Бегом в метро. «Может, такси возьмем?» - предложила подружка.
- Зачем, Танюш, мы успеваем.
- Так вы же на половину десятого договорились.
- Я перезвоню ему в половину. Если он всё-таки там, дождется. Если нет, тем более, чего на такси тратиться? А мы на сеанс с тобой прекрасно вписываемся и так. Неужели придет?
На «Вокзальную» прибыли как раз в половину. Звоню.
- Ну, что получилось у тебя выбраться?
- Я уже здесь. Правда, перекусить не успел. Заказал себе в баре.
- Я уже тоже почти здесь. На «Вокзальной». Но мне ещё минут пятнадцать идти.
- Я тебя жду здесь, на углу. В баре.
- Хорошо, иду. Приятного аппетита.
- Неужели пришел? – подружка удивлена ничуть не меньше меня.
- Ждет, Танюш. Покушать не успел мальчик. Спешил.
- Видишь, а ты – не любит, не хочет. Летел так, что едой пренебрёг.
- Да-а… Даже жаль расставаться с таким…
- Что ты опять надумала?
- Не надумала, а всё к тому идёт.
- Что ты опять себя накручиваешь? Всё ведь хорошо складывается. Ты, главное, не робей, действуй.
- Шаг вперед, два шага назад…
- Что?
- Я говорю, когда он решается сделать шаг навстречу, надо ждать откатной волны.
- Я не буду вам мешать, разойдемся в разные стороны.
Я усмехнулась.
- Я всё равно вернусь к вам.
- К нему поезжай!
- Обязательно! – я уже подхватила Танюшкину игру. Она всерьёз думает, что с моим героем можно так просто? Одним своим желанием затащиться в его постель? Я буду последняя, кого он туда впустит. Он даже прикоснуться ко мне себе не позволяет. Потому что не желанна? Или  боится, что оторваться после не сможет?
Вот именно это я и должна проверить сегодня. Жаль. Хотелось растянуть прощание. Хотелось оставить хоть какой-нибудь повод вернуться. Моё желание его столь огромно и объемлюще, что, понимаю, восстановлюсь нескоро. Сколькими разбитыми сердцами придется наполнять образовавшуюся во мне после его ухода пустоту? Это будет завтра, послезавтра. Я тоже зверь. Голодный и безжалостный. Чтобы не умереть от голода, я буду подбирать всё, что можно употребить в пищу. Где-то на дне высохшего от зноя водоема в далекой выжженной пустыне мы встретимся с тобой, мой Минотавр, в поисках последнего глотка ускользающей в мираж влаги. Сколько жизни останется в каждом из нас? Сколько желания любить, чтобы наверстать упущенное? Спрячь это, пожалуйста, вглубь как можно дальше от себя самого, сегодняшнего. Сегодня ты, слепец, топчешь то, что могло бы сделать тебя счастливым и сегодня, и завтра, и где-то в другом мире, куда тебе без меня дорога не откроется. И мне без тебя тоже. Я вернулась сюда за тобой. Меня вернули, чтобы мы спаслись вместе. Почему же Они тебе об этом не рассказывают так, как говорят мне? Почему я одна должна продираться сквозь эти дебри в тебе? Или в прошлой жизни я так же неприступно и преступно слепо и глухо вела себя с тобой? И нас вернули, поменяв ролями, чтобы я исправила эту ошибку?
- Ир, у тебя слишком бурная фантазия, - несколько раз повторяет он мне, смеясь. Я так же, смеясь, вторю ему:
- Да, Володя, фантазия у меня очень бурная, тем и спасаюсь…

Взгляд почувствовала боком. Взмыленные и растрепанные от бега внеслись подгоняемые нетерпеливым Теминым «Опаздываем!» в громадину холла «Ультрамарина». «Где он?» - мелькнуло в голове, и что-то развернуло меня всем корпусом влево. Я была съедена заживо в одно мгновение этим взглядом громадной черной бездны глаз, в упор глядящих на меня из дальнего угла залы. «Пропала!»
- Всё, Танюш, давайте билет, я пошла.
Ныряю. Удержаться на плаву, не утонуть. Не дать ему перехватить инициативу. Не дать завести себя на мелководье. Я не хочу безжизненно валяться на боку в ожидании спасительного прилива, моя стихия – глубина.
Сегодняшняя встреча – это конец. Я оттягивала его, как могла. Это конец старого мира и начало новой жизни. Это как смерть. Готова ли я к тому, чтобы быстро и собранно реагировать на каждый нюанс сегодняшней встречи? Мой противник опытный и безжалостный зверь. Малейший промах, и меня вышвырнут на свалку как не справившуюся с собственными эмоциями и страхами. Я набрала побольше воздуха в легкие и шагнула навстречу своей смерти…

*        *        *

30 октября.
- Ирочка, я тебя люблю! – как всегда врасплох спасительный шквал признаний Леночки Дмитриевны. – Когда ты мне привезёшь своего папу? Я папу твоего хочу! Папу!!!
Мы с мужем в холле Оперного театра. Концерт классического романса.
- Здравствуйте, Леночка Дмитриевна! Я тоже вас люблю. Папу в обмен на вашего Валерика. Как он там?
- Забирай! Я с первого дня согласная. Ты что, таких как ты не бывает. Я столько лет на свете живу, знаю что говорю. Папу привози! Валерика забирай.
- Договорились!
С Инной и Витей, ребята были инициаторами сегодняшней культурной программы, встретились за два часа до концерта. Хотелось взглянуть наконец на сдаваемую ими квартиру, наше возможное в ближайшем будущем жильё – пора затягивать пояски на талии. Квартира слегка удручила запущенностью, но надо привыкать к перемене мест, а это всегда слишком болезненно.
- Я так нашу Печерскую квартиру опять полюбила, - грустно проговорила я, наблюдая за стекающими струйками небесных слез на стеклах машины.
- Ир, мы можем подыскать такую же квартиру в нашем районе. Думаешь, не найдем по той же цене?
- Можно и поискать…
Энтузиазма – ноль. Я просто плыву по течению. А течение проносит мою жизнь так далеко от влекущих меня берегов. Пусть делает всё, что хочет, эмоционально у меня нет сил в этом участвовать. Моя жизнь закончена…
В кафе возле Оперы, куда мы приехали за час до концерта, чтобы слегка воодушевить себя перед предстоящей встречей с прекрасным, было очень тихо. Посетителей было немного, все чинно сидели за столиками, в тишине поедая пирожные.
- Нам карту вин, пожалуйста.
Официантка выложила на стол пачку меню.
- У вас что, на каждое блюдо отдельное меню? – спросил Гена.
- Тут всё написано, - пробормотала юная красавица.
Мы углубились в изучение. Только что в машине я рассталась с последними денежными знаками, сбрасывая в общий – то есть Генин – котел всё, что сняла накануне со своего счета. «Мама, сколько можно наступать на одни и те же грабли? – смеясь, воспитывал меня сегодня старшенький, выходя из машины у институтских ворот, - Учат тебя, учат, а ты всё не научишься. - Нет денег и всё!» - «Врать что ли? Нет, не получается», - «Да просто промолчала бы и всё», - «Я и промолчала. В смысле, отдала молча. Надо же было любимого пирожным накормить. Купил, сказал, что такое не любит, предложил мне. Отказалась. Ел, отплевываясь. Я думала – «на здоровье»!»
- Ребята, здесь по акции «Б-52».
- По акции, это как?
- Наверное, поджёг осуществляется непосредственно в ротовой полости.
Заказали «Хиросиму». Предстоял долгий мучительный набег на прекрасное. Надо было слегка расслабить себя, чтобы всё понравилось.
Но не понравилось.
- Всё-таки романс – это что-то очень интимное. Его приятно петь самому. Профессиональное исполнение – самолюбование, смотрите, как прекрасно я беру верхнее «ля». Разве имеет значение это «ля», когда душа плачет? Можно, не имея голоса, спеть так, что у человека внутри всё перевернется.
Моё мнение совпало только с мнением мужа. Поэтому, не желая портить остальным праздник, мы быстро ретировались сразу после концерта, не присовокупляя свои крамольные мысли к потоку восторженных голосов выходящих из зала.
- Ребята, какие у вас планы на субботу?
- Субботу? – я замерла, были планы рвануть в Москву, но никого в известность не ставила и ставить пока не собиралась, - Боже, до субботы ещё так далеко!
- И всё-таки, - Инна настойчива, - мы у вас в гостях были, а вы у нас нет. Как насчет того, чтобы прийти к нам в гости?
- Будем петь романсы?
- Не без этого.
- С удовольствием!

- Ир, там гитара у нас в машине? Это откуда?
- Забрала свою гитару у Валентины.
Я не распространяюсь, что была вчера на даче у Сергея – зачем? Мой приезд туда был стихийным и незапланированным. Звонок ему: - Ну что, в Харьков не уехал? – Да вот что-то мы с тобой так и не решились. – Мы просто слишком долго думали. – Да, надо спонтанно, решиться, сесть и поехать. – Ну, может, в другой раз… ты был на даче? – Да нет, проспал весь день. – А твои там? – Да, там. – Для них не будет шоком, если я нагряну? – Да нет, думаю, рады будут. Спрашивали о тебе. – Тогда я поехала. Компанию не хочешь составить? – Сегодня настроения нет. В центр собрался. – Счастливо погулять. – Тебе тоже счастливо съездить.
Муж пошёл на третий круг дневного сна. «Да, милый, так ты меня и проспал в своей жизни», - подумала беззлобно и без тени досады, странный темпоритм жизни, но это его темпоритм, заниматься самоедством по поводу вечно дремлющего в моем присутствии мужа? - я давно научилась находить в этом прелести. Вот сейчас, пока он дрыхнет, я смотаюсь на дачу к своей взрослой подружке.
Машину пришлось бросить далеко от их домика, дорогу перегородили кучи щебня.
- А мы как раз только по первой успели выпить, - радостно подхватились мне навстречу родители Серёги. – Проходи, какая же ты молодец, что приехала. Мы сезон закрываем.
За столом кроме них сидела молодая семья во главе с необъятного – куда там моему Гене! – вида мужчиной.
- Серёжа, - привстал он слегка со стула.
- Очень приятно, Ирина.
- Это наша подружка, - громко объявила Валентина. – Ир, что тебе, винца, водочки?
- Я за рулем.
- Сейчас ты не за рулем.
- Да, с вами, как всегда, не удержишься.
- А кто тебе сказал, что ты куда-то едешь? Ты ночуешь у нас, места много.
- Да я за гитарой приехала. Маникюр срезала, можно опять репетировать.
- Помните, мы рассказывали, как гимны всю ночь под гитару пели? – обратилась Валюша к зрительному залу, - Так это вот Ирина нам тут концерт давала.
Я скромно потупилась. Папа Серёги в упор глядит на меня из своего угла, отводя глаза, когда мы пересекаемся взглядом.
- Я провожу, - бросается он наперерез жене с фонариком наперевес.
- Мы ещё пристройку тебе не показали, жаль, что так рано едешь.
- Ирин, приятно было познакомиться, - плотоядно причмокивая, кивает новый знакомый. Два часа застолья вперебивку со сбивчивыми рассказами обо всё сразу – Валюшка зачем-то усиленно делает мне рекламу перед всеми мало-мальски съедобными объектами мужского пола. Неужели мой взгляд так выдает мою ненасытность? Надо будет поработать над собой – пригасить слегка этот ****ский блеск в глазах.
- Мы, надеюсь, договорились? – пухленькие губки симпатичного толстячка блестят жирком только что съеденной селедочки.
- Естественно, Серёженька, будем дружить. И должность моего наиглавнейшего редактора – ваша.

- Ирин, я звонила ребятам, - отчитывается Валентина, - Толя улетел куда-то, а Володя – вне зоны досягаемости, не могу до него дозвониться.
- У него телефон изменился, у вас его старый номер, наверное.
- Может и так. Как бы так вас всех вместе собрать. Я придумаю что-нибудь.
- Придумывайте, придумывайте, Валюша, на вас вся надежда, - рассмеялась я.
- А что ты смеёшься? Надо, чтобы вы все вместе собрались.
- Не скоро это у вас получится. Разбежались мы с вашим Володей окончательно.
- Да ну тебя, зачем?
- Боится он меня. Я буду последняя в его списке, кого он захочет увидеть в этой жизни.
- Не говори глупостей. Мы что-нибудь придумаем. Ты ведь помнишь, что должна быть у меня 23-го?
- Конечно, день рождения, буду обязательно.
Мы подходим к машине.
- Ну, давайте прощаться.
Игнорирую протянутую руку Серёжкиного отца, наклоняюсь к нему, натыкаюсь на влажные губы.
- Рада была вас видеть, Володя.
Он судорожно целует в ответ, какие мягкие нежные губы. Целую Валюшку.
- Всё, я поехала.
- Не забывай нас. Приезжай. Дорогу знаешь.
- Куда я от вас денусь?!
Машина несет меня, полупьяную, сквозь темноту и моросящую влагу по проселочным дорогам. Я успеваю на сеанс. Домой ехать не хочется.
- Ген, я в кино.
- Всё-таки решила сходить?
- Да, интересно. Расскажу потом. Может, даже покажу.
- Да ты только обещаешь.
Сегодня предпоследний день фестивального показа. Мужа несколько напряг мой интерес к гей-лесбийской программе. Почему бы и нет. Не думаю, что они будут навязывать свой образ мышления или пытаться оправдываться в наших глазах. Мне хочется прикоснуться к миру не таких, как мы. Всё равно вопросы, которыми мы задаемся, – одни и те же, только отвечаем мы на них по-разному.
- Ещё один фильм, - произнес голос за кадром хлынувшему из зала потоку зрителей. Мы возвращаемся, обманутые затянувшейся паузой между просмотрами.
Я не ошиблась. Абстрагироваться от некоторых щекочущих воображение кадров и услышать – ты обязательно встретишь свою половинку, главное, быть готовым и к тому, что она может оказаться того же пола, что и ты.
Задумалась.
Мужчин в моей жизни было очень, даже слишком, много. Ни с одним из них я не обрела гармонии. Не была понята. Не было взаимности. Я не хочу сказать, что уже готова искать свою половинку среди женщин. Женщина не сможет мне дать полноты чувственных ощущений. Я всё ещё люблю мужское тело. Оно восхищает и возбуждает меня. Но вместо того, чтобы наслаждаться всем тем, что дано мне природой, я вынуждена подавлять в себе чувственное и отводить глаза. Не встретила. Мне не ответили. Всё ушло на глубину и вынужденно пребывает в растерянности перед выбором – умереть окончательно или всё-таки попробовать снова. На потеху и на смех наблюдающим за мной сквозь замочную скважину моего дневника…


*        *        *

Под пристальным расстрельным взглядом подхожу к столику в конце зала, на ходу прикидывая, насколько непрезентабельным может быть мой запыхавшийся вид. Чёрт с ним! Всё одно пропадать.
- Привет!
- Долго здесь готовят. Привет. Тебе заказать что-нибудь?
- Нет, спасибо, если можно, воды плесни, в горле пересохло.
Вся покрываюсь мокрой испариной. Этого не хватало, чего было так нестись.
- Не ожидала, что придешь. 
- Почему же?
- Ну, так. Приятно удивил. Первый раз - приятно. Обычно неприятно удивляешь.
Рассмеялся.
- Кому я должен за билет?
- Мне.
Вкратце знакомлю с культурной программой фестиваля и своей жизни, зачем ему это? Но гружу, затягиваю паузу. Принесли, наконец, заказанное им блюдо.
- Девушке тоже прибор поставить? - спрашивает официантка.
«Девушке», - отмечаю про себя, спасибо, не назвали при молодом кавалере «женщиной».
- Нет, спасибо.
- Может, всё-таки будешь? – подсовывает мне тарелку с аппетитными куриными крылышками. Мужественно борюсь с соблазном обглодать косточку, захочется облизать пальцы, останутся липкими до конца сеанса.
- Что за фильм? –  ух, глазищи!
Пожимаю плечами.
- Понятия не имею. Смотрим то, на что попадаем.
- Хорошо живете, по театрам, по кино ходите. А тут работаешь целыми днями.
- Каждый делает то, что ему нравится, - думаю про себя.
- Какое там место? – он крутит билет в руках. – Ты иди, наверное, я поем, догоню.
Как загипнотизированная, почти приподнялась над стулом.
Стоп! Куда я собралась? Мне этот фильм сто лет не нужен. Уйти и известись неведением за эти десять минут – ушел или остался? Шмяк! Я буду сидеть здесь всё время, пока зверь поглощает мясо несчастной убиенной птицы. Сработавший магнит прилепил меня обратно к стулу. Он быстро расправился с порцией мяса и картофеля.
- Ну, пошли. Куда идти-то?
- А ты что, ни разу здесь не был?
- Не приходилось.
- Тогда следуй за мной.
Прохожу вперед, указывая дорогу. На самом деле, чтобы налюбоваться им, идущим навстречу. Каждый шаг – шаг к бездне, которая нас разлучит. Надышаться, насладиться каждым мгновением. Скоро-скоро.
- Нам сюда.
Проходим в зал. Навстречу радостно приподнимается Танюшка. Машет рукой, проходите быстрей, сейчас начнется.
- Сейчас выступал ведущий, так красиво по-французски говорил. На вас, кстати, похож, - кивает она в сторону В.
Усмехается. Смущен, неловко садится в узкое кресло. Как ни мостись, руки, ноги оказываются рядом с моими. С какой радостью он избежал бы этих прикосновений! Или нет? Я испытываю ту же неловкость. Боже, он так близко, я никогда не позволяла себе дотронуться до него, а тут мы почти слиты воедино касаниями.
- Вы вообще на француза похожи, - продолжает щебетать подружка.
- Он не только на француза похож, - добавляю я, поворачиваясь к ухмыляющемуся кавалеру, - я в Турцию не могу теперь ездить, каждый второй турок – вылитый ты.
- Без меня не начинайте, - срывается он с кресла, устремляясь к выходу из зала.
- За поп-корном? – спрашивает Таня у меня.
- Да, наверное, под предлогом поп-корна сбежать решил.
- Что, думаешь, уйдет?
- Уверена. Подразнил. Радостью мои глаза разукрасил, теперь ноги в руки и дёру.
Минут десять его не было. Сеанс всё не начинался. Ведущий попросил прощения у зала за задержку. В дверях показался мой герой.
- Надо же, вернулся! Я думала, ты навсегда ушёл. Опять приятно удивляешь.
- Угощайтесь. Солёненькие.
В темноте зажегшегося фильмом кинозала несколько раз натыкаемся на руки друг друга в бумажном стакане. Как ожег, прикоснулись – отдернули руку. Мне уже не по себе и от той мути, что демонстрировали на экране, и от его близости. В голове черт знает что. Оглядываюсь на него, смотрю снизу вверх. Он не поворачивает головы, взгляд мимолетно скосил вниз, в мою сторону, и тут же, почувствовав моё внимание, пристально – на светящийся прямоугольник экрана.
- Не шокирует увиденное? – спрашиваю его, по окончании первой короткометражки.
- Ещё один такой фильм, и я пошёл.
- Уйдем вместе.
- Чего? Ты смотри. Тебе нравится?
- Да, нравится.
- Так оставайся, смотри.
- Ты мне нравишься больше.
- При чем тут я вообще?! – по обыкновению взвился он, почти вознесясь над стулом от «возмущения». Да, кавычки, потому что уместнее было бы сказать от возбуждения. Как он вообще решился прийти на эту встречу? Не понимаю. У него же всё из рук валится, когда я рядом. Или тоже решил сегодняшним днем развязаться с неудобными отношениями?
Ничего не понимаю. Два великовозрастных дурака, нет, дурак и дурочка, которые так и не смогли договориться, не справившись со своими эмоциями. Ведь можно было просто поговорить, понять, что происходит. Ведь совсем необязательно людей должно связывать «это», может, были какие-то другие варианты взаимоотношений. Нет, предпочли задавить в себе все ростки непонятного возбуждения и волнения, возникавшие при встречах. Только задавить не получилось. Он в ответ предпочел прекратить всякое общение. Я, напротив, решила усугубить положение, начав писать о наших невзаимоотношениях. Странная повесть о том, как люди предпочли божественному дару рутину серых будней и эрзацлюбовь – секс с кем попало.
Дураки, дураки, дураки. Боже, как обидно! Как горько. Сегодня всё решится, или мы будем вместе, или я прекращаю эту бессмысленную беготню по кругу друг от друга.
Но ещё не окончен второй фильм. Я уже почти не слежу за происходящим на экране, целиком поглощенная тайным созерцанием своего героя. Что он думает? Что чувствует?
- Сейчас закончится фильм, можно уйти.
- Зачем? Смотри, тебе же нравится.
Волынка!!!
Титры. Я встаю со своего места и мимо него проскальзываю из зала. Проходит слишком много времени, пока он выйдет следом. Ну что он пытается всё время доказывать?!! Кому? Мне? Я читаю его как раскрытую книгу, прочитанную и перечитанную сотни раз. Я сама её написала. Каждый его шаг мне известен заранее, потому что этого героя я сама придумала.

«Ты вышла, он сидит, - расскажет мне позднее подружка, - говорю ему:
- Чего ты сидишь?
- Я буду дальше смотреть.
И сидит, как кол проглотил. Я ему говорю:
- Иди же за ней скорей, уйдет же, сколько можно девушку мучить!
Встал, вроде как нехотя, одолжение делает, пошел за тобой».

Я уже поняла, что его не будет. Развернулась, пошла к выходу. Надоело. Детский сад. Ему хочется так, Бог с ним, пусть забавляется, меня это всё уже достало… Впрочем, я же сама навязала ему сегодняшнюю встречу, значит, он имеет право покапризничать. Подумала и вернулась, почти столкнувшись с ним, выходящим из зала.
- Я сейчас, - бросил он и рванул к туалетным.
Гуляю по холлу, жду. За это время уже кончить можно, он что там для большей стойкости перед любимой женщиной мастурбацией занимается? Неспешной походкой возвращается.
- Что ты не осталась? Говоришь же, нравится тебе такое кино?
- Да знаешь, кажется, сегодня впервые задумалась, а нравится ли оно мне на самом деле. Пришла к неожиданному выводу – нет, просто смотрю, не оценивая.
Выходим из помещения клуба.
- Ну что, по домам? Вот такси.
- Такси? Что, так сразу и разбежались? – я не ожидала столь быстрой развязки. – Вроде как на продолжительность сеанса заангажировала. Уж отбудь этот срок, пожалуйста.
- И что делать будем?
- Целоваться, конечно!
- Не-е-ет, - протянул он слишком уж громко, - я порядна людина.
- Я это уже слышала. Одно другому не мешает.
- Нет, целоваться не будем.
- Ну, не будем, так не будем, - согласилась я, - раз ты целоваться не умеешь…
- Я не умею?!!
Боже, неужели это я веду эту высокоинтеллектуальную беседу? Не узнаю себя. Достала сигареты.
- Тебе, надеюсь, не нравится, когда женщина курит?
- Да, не люблю.
- Тогда, позволь доставить тебе в усугубление положения несколько неприятных минут, – чиркнула зажигалкой, прикурила, выпустила в его сторону дым, - раз целоваться ты не хочешь, пусть будет очередная отмазка. Тогда – рваные колготки, сегодня – от дамы противно разило сигаретой. Давай остановимся здесь.
Я притормозила у парапета. Затянулась. Несколько секунд на то, чтобы собраться с мыслями. Сегодня или никогда. Он больше никогда не приблизится ко мне на такое опасное расстояние. Здесь – моя территория, я слишком хорошо его чувствую и понимаю, он чувствует свою беззащитность. Если я не воспользуюсь ею сегодня, я не смогу сделать этого больше никогда. Никогда, пока он обороняется от мира, от меня, пока не верит в возможность нормальных человеческих чувств и взаимоотношений. Он обкрадывает себя собственным безверием, одним сегодняшним вечером я не смогу разрушить эту выстроенную внутри него стену, но я должна хотя бы попытаться поколебать её. Я должна точно выяснить для себя, права ли я, разгадывая его, правильно ли его чувствую, слышу. У меня нет времени на раздумья, затяжка, выпустила дым:
- Ты единственный человек на этом свете, кого я боюсь, - наконец проронила я.
Опешил.
- Боишься?!
- Да, мне это очень странно и удивительно, я ведь никого и ничего не боюсь. Уже давно. А ты действуешь на меня как удав на кролика.
- Неужели я такой страшный, - засмеялся он, облокотившись на парапет.
- Страшный? Нет, не страшный. Неуловимый. Ты никогда не бываешь сам собой. Всё время за что-то прячешься, разыгрываешь какие-то роли, корчишь из себя что-то, а быть настоящим боишься. Потому и мне рядом с тобой неуютно, приходится что-то играть подыгрывать тебе. Всё ненастоящее какое-то. Чего ты боишься?
Я в упор посмотрела на него. Перебежал в другой угол. Метнулся опять.
- Черт, везде дым от сигареты, не спрячешься.
- Хорошо, я загашу, не суетись. Мне в курении нравится только момент доставания из пачки сигареты и прикуривание, остальное – сплошное издевательство над организмом, - перевела разговор я, выбрасывая недокуренную сигарету, чего не сделаешь ради любимого. Так, эта тема ему неприятна, но, похоже, в точку.
- Ты очень мне понравился во время первой встречи, когда мы познакомились.
- Это в «Чайкоффе»?
- Да, и во вторую встречу тоже впечатлилась. Ты был очень хорош. Непосредственен, открыт, изящен в общении. Что с тобой потом стало? Отчего ты спрятался, зажался весь? Пойдем.
- Здесь такси, я поехал.
- Да погоди ты со своим такси, успеешь ещё, поговорить хочу. Мне понять тебя надо. Что за такая страшная тайна в тебе? Ведь тянет же меня к тебе, значит, что-то есть в тебе, а посмотреть – сплошное кривляние.
- Всё, здесь я сажусь и еду, - он почти вырывается из моих рук и делает движение в сторону скопившихся черно-желтых шашечек. Не реагируя на его движения, продолжаю идти в том же направлении, что шли до этого,- а ты куда?
- Мне дальше, - киваю вперед. Утих. Идет рядом, первую волну сбили.
- Ир, да я, может, женюсь завтра!
- Это было бы славненько, - вздохнула я обреченно, опять паясничанье, - да только я сама замужем уже двадцать лет, поэтому, лучше тебя знаю, что такое жена и муж, тогда мы быстрей с тобой договоримся.
- О чем мы можем с тобой договориться? Что ты говоришь такое?
- Пошли, - я опять потянула его, мятущегося, за собой. – Не женишься ты. Не найдешь себе под стать. Я твоя жена.
- Ты?! – почему-то почти счастливо засмеялся он.
- Конечно я, никакая другая возле тебя не удержится, только такая умница и красавица, как я. Разве не так?
Посмеялись. Я продолжила:
- Тебя ведь со всеми твоими тараканами переваривать какую крепкую нервную систему иметь надо. Так что я одна только с этим и справлюсь.
Он продолжает смеяться. Как-то тихо так, беззащитно, как ребенок. И это тот «тупой вояка», который казался столь неприступным? Да он мечтает быть завоеванным, запеленатым, связанным по рукам и ногам и зацелованным мамочкой насмерть, чтоб братишка с сестричкой иззавидовались. Его сегодняшняя закрытость и недоверчивость корнями из детства? Неужели всё так просто. Хотелось бы, чтобы этому предшествовала какая-нибудь потрясающая драма из взрослой жизни – отвергнутость любимой, или любимая, сгоревшая в огне, или рожденные и покинутые под бременем сложившихся обстоятельств дети, рвущие душу раны и заставляющие отвергать дары судьбы сегодня – чтобы нечего было больше терять. Жизнь, так безжалостно обошедшаяся с ним вчера и так благоволящая к нему, уже не верящему в её благосклонность, сегодня.
- Ир, у тебя слишком бурная фантазия.
К чему это он? Разве я думала о чем-то вслух? Или он мои мысли слышит так же, как я его?
- Володь, а ты можешь мне объяснить свои взаимоотношения с женщинами?
Его рука почти не отреагировала на мой вопрос, мы идем под руку, каждое своё слово я чувствую своей рукой, опирающейся на его предплечье.
- Что ты хотела узнать?
- Ну, мне интересно просто. Я так понимаю, что ты строишь взаимоотношения по принципу – налетел, завалил, всунул, вынул, утром – пинок под зад – пошла на фиг?
Ага, опять в точку.
- А зачем? Зачем ты так обижаешь женщин? Боишься близости?
- Да, я не хочу ни к кому привязываться. Мне не нужны серьезные отношения.
- Так ведь так никаких вообще отношений не будет. Ты не боишься стать никому не нужным?
- Я нужен родителям, брату, сестре…
- Это ерунда. Родственные отношения – это константа, но никакого удовлетворения в будущем они не приносят, каждый будет занят собой и своей семьёй, до тебя никому не будет дела.
- Мне не нужны серьезные отношения, - повторил он решительно, - я хочу быть свободным.
- Это не свобода, это одиночество. У меня есть муж, дети, всевозможная родня и куча социальных ролей, но при этом я совершенно свободна и внутренне ничем не ограничена. Более того, у меня целый колхоз тех, кто любит меня и нуждается во мне.
Внезапно зазвонил телефон. Младшенький. Собака насвинячила на его постель. Успокаиваю, увещеваю. В. слышит, как я называю трубку «Серёженькой», и то напрягается, то придает лицу безразличный вид. Разговор окончен, размыкаю связь: «Как достала эта бестолочь!» – в сердцах вырывается у меня в адрес собаки.
- Ты о ком?
- О Серегином подарочке, собачке.
- Это тебе Серёга звонил?
Ревнуете, сударь? Мельком стрельнула в лоб, перехватив его нервный взгляд.
- Нет, сын. Так на чем мы остановились? Можно быть свободным, но при этом не быть одиноким. Странный выбор…
Я зажевываю язык, не решаясь расспрашивать дальше. Хотя вижу, момент прекрасный, он раскрыт, он на мгновение потерял бдительность и доверяет мне.
- Ты боишься пускать кого-то в душу. Так?
- Да, моя душа, это только моя душа, туда никому не позволено. Тело – пожалуйста, а душу не трогайте.
Где-то я это уже слышала. Миша? Да, точно, Миша. С такими словами он уходил от меня два года назад. Чтобы вернуться через год. Где же мне столько жизни набраться-то, чтобы хватило на все их метания. Ведь можно всё гораздо проще. Шагни без страха. Ну, поранишься, ну, замажешь зеленкой, пойдешь дальше. Это ведь не смерть, в конце концов. Это всего-навсего ещё одна любовная история. А вдруг среди тысячи таких вот твоих осуществленных историй окажется та, единственная, которую потом поэты воспоют в своих одах? А так. Отсидеться в кустах всю жизнь, драча потихоньку в туалете на образ возлюбленной прекрасной дамы? И что в конце?
Эх, дурак!!!
- И как же тебе удается это сочетать? Поделись.
- Что сочетать? – не понял он.
- Ну, как тебе удается отделять во время «этого» душу от тела? Ведь никакого кайфа не получается. Так, одна механика.
- Вот мы и пришли, - опять дернулся он.
- Куда пришли? - не поняла я, совершенно погрузившаяся в свои мысли.
- Вот, здесь такси. Я поехал.
- Подожди, я не всё сказала.
- Говори быстрей.
- Ты спешишь?
- Я выспаться хочу, мне вставать рано, это же не то, что тебе – спи до обеда.
- До обеда? Я встаю в шесть. Чёрт, что я оправдываюсь перед тобой. Кто ты мне?
- Вот и говорю, поехал я.
- Да, странный какой-то разговор у нас с тобой.
- Ир, просто не надо навязываться.
 Я опешила.
- Навязываться?
- Да, навязываться не надо.
- Глупость какая-то, а как с тобой иначе? Ты же вычеркнул меня из своей жизни на второй или третий день. Налетел, приступом не получилось, сразу дёру в кусты. Что, проигрывать не любишь? Ты в кусты, но у меня свои на тебя виды. Может, ты мне тоже понравился.
- Навязываться не надо. Я поехал…
Повторенная в третий раз бестактность вывела меня из себя.
- Езжай. Пока.
Резко повернулась и пошла прочь.
- Ира…
Молча. Прочь!
- Ира!
Прочь!!!
- Ира!!!
 Останавливаюсь. Поворачиваюсь к нему лицом. Огромные глаза, глядящие в упор, вид растерянный, но как же этот король хорош! Даже в такой неподконтрольной ему ситуации держится так, словно боится уронить корону со своей гордой головы. Как же я люблю тебя, сволочь ты такая.
- Что?
- Я поехал?
- Езжай.
Стоим напротив друг друга. Не подойду, сорвется с места, чтобы опять что-то доказать самому себе. Мне уже ничего не страшно. Я избавилась от своего страха перед ним. С этого я начала сегодняшний разговор – ты единственный, кого я боюсь, но я избавлюсь от этого страха. Как? Я откроюсь тебе полностью. Ты будешь знать обо мне всё, даже то, что я хотела бы скрыть от тебя. Но я выбираю открытость. Чтобы больше ничего и никого на свете не бояться.
Подошла ближе. Так хочется прижаться, прикоснуться. Касаюсь. Но это совсем не те прикосновения. Так касаются раскаленной сковородки. Достала диск.
- Я должен это прочесть?
- Нет, - засмеялась я, - ничего ты мне не должен, читать тем более. Но здесь то, что должно быть в первую очередь у тебя. Это написано. Я даю читать кому попало...
- Кому попало? – рассмеялся он.
- Оговорилась, - сконфузилась я, - всем подряд, а не кому попало. Впрочем, и кому попало тоже.
- Хорошо, я прочту это, - чуть погрев в руках, засунул в карман куртки.
- Читать необязательно, просто пусть оно у тебя будет. А там когда-нибудь, когда это станет книгой и изменится до неузнаваемости, у тебя будет подтверждение того, что это всё о тебе. Да, о тебе…
- Я поехал?
- Да, давай.
Быстро подскочила к его щеке и прилипла к ней на мгновение, чтобы раствориться в троекратном глотке запаха его кожи и быстром-быстром едва слышном, но горячем: «Я люблю,  очень люблю тебя, помни это». Жаркое прикосновение его губ в ответ.
Дураки. Дураки. Дураки…
Могли бы быть счастливы…

*        *        *

- Тань, фильм ещё не закончился?
- А ты что, уже всё?! – недоумению подружки не было предела.
- Да, всё.
- А почему к нему не поехала?
- Таня, я же сказала, ВСЁ! Я возвращаюсь к вам…

*        *        *


Всю ночь ковырялась в собственных архивах. Что же я там ему наваяла? Да, много лишнего. Впрочем, какая теперь разница. Мы больше не встретимся. В этом качестве, в каком расстались, не встретимся больше. Пустимся в плавание по чужим морям. Начнем топтаться по чужим судьбам и душам. Сносить на своем пути все преграды, не замечая плачущих детей и вдов. Пираты. Разбойники, с очерствевшей душой и заиндевелым сердцем. Убийцы собственной любви.
Да, мой мальчик, у меня сумасшедшая фантазия. Я сумела облечь наше расставание в слова, воспеть банальную историю одержимой любовью женщины и её возлюбленного, испугавшегося этой её любви и сбежавшего в нечувствование. Я сделала это красиво. И немного грустно. Это не мой выбор. Я уступила твоему желанию быть свободным от меня. И видит Бог, чего мне это стоит.
Едва коснулась головой подушки, уже утро, надо везти старшего в институт. На автомате. Вернулась. Телефон высветился смской Масяня «Мой новый номер». Как же я о тебе-то забыла, милый! «Тронута». К обеду разговорились. Телефон раскалился обоюдным желанием. «Поехали в Харьков», - вдруг неожиданно предложил он. «Идея нравится. Но занята квартира и денег на бензин маловато», - «Жить есть где. Я тебя не в качестве транспортного средства». Мило, сорвусь, поеду, пересплю точно. «Ладно, давай ближе к выходным», - предложила я. Не хочется так, сразу, найти утешение на плече друга. Целую неделю переписываемся и перезваниваемся, и всё-таки, поездку в Харьков спускаю на тормозах. Не надо пороть горячку. В конце концов, это просто смешно. Хватит и того, что послала В. на следующий день письмо полное досады и обманутых ожиданий, с саркастической припиской «что бы я делала без твоего друга?» Что бы я делала? Да вот то, что делаю сейчас. Реву, заливаюсь слезами и соплями и не вижу для себя в будущем никакого просвета. Всё то, чего ты хотел.

Кто-то говорил, что сделает из тебя чучело?
Знаешь, кто это был?
Это было я – смотри – третье справа в пятом ряду в твоей охотничьей зале. Смотрю на тебя искусственным стеклянным глазом. Да, это чучело, некогда возомнившее себя охотником. Ты легко расправился со мной, не прикладывая никаких к тому усилий. Легко, навскидку винтовку на плечо, почти не целясь, хлопок - и в самый глаз! Я даже не поняло, что уже мертво и давно стою в череде таких же тупых истуканов, набитых соломой.
 
Ты сразил меня так быстро, что я даже не поняла, что давно мертва и ничего для тебя не значу…

30 октября 2006.









Часть 25.  Продолжение следует…

7 ноября 2006.
Двадцать пятая тетрадка. Хотелось бы не частить. Не получается.
Несколько звонков по кругу. Предопределяю своё московское путешествие. Не потому что надо, а потому, что по-другому – никак.

Не думать. Не писать. Пытаться жить. Окунаться в заботы и чужие жизни целиком, соучаствуя им и наполняясь ими. Не забыть, так отвлечься. Вовлекло в водоворот, закружило, понесло. Дни срываются листочками отрывного календаря и уносятся увлекаемые ветром перемен. И только внутри всё та же пустыня – я с ним, всё в тех же несбыточных грёзах. Я ничего не могу с этим поделать. Я ничего не хочу с этим делать. Я хочу его дождаться. Но ни одного шага навстречу сделать больше не вправе. «Не навязываться» - ярлык, клеймо, запрет, обреченность на ожидание. Он парализовал меня на всю оставшуюся жизнь, нажав на самую страшную кнопку в моей душе – страх быть осмеянной им. «Навязываюсь». Проговоренное наедине с собой, повторенное неоднократно вслух. Что может быть страшнее и унизительнее этого распятия? Унижена. Оскорблена. Раздавлена. Отвергнута вместе со своей смешной любовью. Слова, продиктованные безразличием или уверенностью, что так будет всегда? Я всегда буду неотступно следовать рядом, проглатывая любое оскорбление? Он ошибся. Время сглаживает боль, но неспособно нанести ретушь на рану. Я могу только отвернуть от неё свой взгляд и ждать перемен. Изменить же что-то сама уже, увы, не могу ничего. Не могу больше так, как раньше, – просто прийти, просто напроситься на встречу, всё это теперь впечатано в моё сознание оскорбляющим мои к нему чувства мерзким словом «навязываюсь». Больше не навязываюсь. Не разлюбила, НЕ МОГУ, просто ушла…

Я одаривала его свое любовью бескорыстно и, видит Бог, совсем ненавязчиво. Так казалось мне. Зачем, пытаясь отделаться от ответственности за мою жизнь в этой любви к нему, он выбрал именно это слово? Чтобы сделать мне как можно больнее? У него получилось. Больнее не придумать.
Листочки календаря вместе с начертанными на них цифрами дат исчезают в реке времени, а боль не утихает. Только становится всё неслышнее.
Я почти ничего больше не говорю о нём вслух.
Ничего больше не хочу писать о нём в сегодняшних тетрадях.
У меня много старых записей, возвращение к которым не даст мне погрузиться в беспамятство полностью. Мне суждено пережить всё заново и расстаться с ним окончательно, поставив точку в своём романе гораздо позже, чем мне того хотелось бы.

- Выкинь его из головы. Забудь, - спасает меня Маргоша. - У тебя столько возможностей отвлечься. Не замыкайся, не уединяйся со своими грустными мыслями. Тебе надо быть среди людей. В конце концов, заведи новый роман, это выведет тебя из состояния подавленности. Сергей? Зовет в Харьков? – езжай в Харьков с Серёжей. В Москву, куда угодно! Только не сиди дома. Мне так не по себе, что я оставляю тебя такую одну. Надо было брать тебя с собой в Словакию. Как я не подумала…
- Ничего, Танюш, обойдется как-нибудь. А выкинуть из головы пока не имею права. Уже сказала «а», начав писать о нем и о себе, не могу бросить на полуслове, я должна  домучить себя воспоминаниями до конца. Слишком много ещё осталось недопечатанного. Не могу это бросить. И более того, я должна буду всё это время продолжать любить его, чтобы моё отчаяние не выплеснулось на страницы прошлого.
Словно пытаюсь оправдать в её глазах своё упорное нежелание расставаться с иллюзиями. Не иллюзии, реальность. Мой маленький рассказ о том, как я любила, не выдумка – это моя, уже уходящая в прошлое, жизнь. Решусь ли на повторение, есть ли у меня время на ещё одну встречу? Не знаю. Не закрываюсь для этих встреч, с распахнутым сердцем и открытым забралом продолжаю идти по дороге разочарований, ведь любовь на нашей несовершенной планете, к сожалению, приносит только разочарования. Хочу продолжать жить, встречаться, мчаться на зов и ждать. Ждать, когда же, наконец, произойдёт встреча с прекрасным. Чтобы всё совпало. И время, и место, и чувства, и желание. Новые люди, старые друзья, кто будет тем, с кем успокоится моё беспокойное сердце? Ведь я хочу так мало, чтобы меня любил тот, кого люблю я…
Потому, на всякий случай, ЛЮБЛЮ ВСЕХ СРАЗУ. Вдруг что-то да разукрасится особым цветом. Приобретет в моих глазах особую значимость.
Смешное заключение. Вроде как делаю это осознанно. Всё не так. Неосознанно. Не могу заставить себя играть или лукавить, фальшь вызывает тошноту и неприятие, выдаю себя сразу и исчезаю с горизонта того, перед кем пыталась играть, надолго…


(Продолжение следует…)


P.S. Цитата из вчерашнего фильма: «Ты боишься страданий, поэтому заставляешь страдать других». Это о тебе, Минотавр…