Предыдущая страница http://www.proza.ru/2010/11/01/1159
Тридцать четыре мужчины, холостых и женатых, одиннадцать женщин и девять детей поселили в сарае, площадью около ста квадратных метров. Пол из накатника, одна дверь, ни сеней, ни коридорчика, ни отхожих мест.
Обогревали помещение две печки, сложенные по образцу голландских, но без дверец и вьюшек. Они нещадно дымили. На этих же двух печках готовили обед и ужин.
Как вспоминал один из участников Амурской экспедиции: «…Когда ни зайдёшь зимою в казарму, в особенности вечером, в ней стоял туман такой густой, что не совсем хорошо было видно. Сырость была так велика, что накатник на полу и стены были сырые.
Рамы совсем обледенелые, издающие из себя пар. Если к этому прибавить вонь от нерпичьего жира, который у всех горел вместо свечей, то можете себе представить, каково приходилось этим несчастным людям больше половины суровой зимы при этой обстановке и при недостатке в продовольствии…»
Впрочем, семейная жизнь у Дмитрия Ивановича Орлова с прибытием Невельского практически закончилась. Вместо того чтобы заняться созданием более или менее терпимых условий для жизни людей, Невельской своих подчинённых постоянно направлял в командировки по осмотру новых земель.
Делалось это без должной подготовки, «с самыми скудными средствами», по признанию самого Невельского. Расчёт строился исключительно на бессмертные «авось, небось, да как-нибудь».
В лютые морозы уходили офицеры в неведомые края, имея лишь компас, нарты, сухари, чай, нательный крест и «ободрение» от Невельского, что если есть сухарь и кружка воды, то работать можно.
Сразу вспоминается пафосное «Надо!» из не столь далёких времен. В этом отношении советская власть ничего нового не открыла, у строителя узкоколейки Павла Корчагина было немало предшественников.
Завойко так с людьми не поступал: был требователен, особенно к офицерам, но, в то же время заботлив и внимателен.
Невельской на вопрос вновь прибывшего на службу в экспедицию офицера, где же ему ночевать, широким жестом указал под ближайшую ёлку и занялся другими делами. При таком отношении даже к офицерам, что уж говорить о нижних чинах. К счастью, рядом оказался Орлов, который устроил на ночлег растерянного мичмана.
Возможно, у Геннадия Ивановича чёрствость и жестокость были наследственными, передались от мамы. Её ведь дважды судили за издевательства над крепостными, которых она доводила до самоубийства. Вполне логично, что позже он резко выступал против отмены крепостного права и осуждал реформу 1861 года.
Каждая командировка офицеров и нижних чинов была подвигом, каждая была сопряжена с риском для жизни, не говоря уже о подорванном здоровье. Они возвращались до предела измотанные, больные, с ранами на ногах.
В пути счастьем было купить или выменять на свои вещи какую-нибудь еду у аборигенов, которые зимой сами жили впроголодь. Приходилось питаться порой и юколой, которой кормили собак, и полусгнившим тюленьим мясом.
Совершенно справедливо название посмертных записок адмирала Невельского начинается со слов «Подвиги русских морских офицеров…», но кому нужны были эти подвиги? Кстати, по названию можно подумать, что нижних чинов там вообще не было.
Когда сравниваешь подготовку экспедиций Завойко и Муравьёва с подготовкой экспедиций Невельского, то видно бездумное, безжалостное отношение к людям во имя высокой, в его понимании, идеи: поскорее захватить землю, вроде бы ничейную, пока это не успели сделать другие.
Подвигами на Руси не раз заменяли обычную работу. И сейчас, и двести лет назад, большинство подвигов, как правило, совершалось и совершается для исправления чьего-то безрассудства, из карьеристских побуждений, желания угодить начальству или преступной халатности.
Причём совершают подвиги совсем иные люди, не те, кто создаёт драматические ситуации. Последние чаще всего прикрывают свою безответственность, или просто подлость, шелухой патриотической демагогии.
Особенно часто приходилось наблюдать это на военной службе. Нет нужды приводить примеры, каждый, кто служил, к сожалению, знает их великое множество.
Продолжение http://www.proza.ru/2010/11/01/1218