Случилось это ровно четыреста лет тому назад. На север от Чердыни, средь лесов дремучих, деревенька ютилась крохотная (всего-то шесть дворов) под названием Ныробка. А во стольном граде Москве, во палатах светлых, сидел в ту пору на троне государевом Борис Годунов — человек жестокий и коварный. Шибко невзлюбил он славных братьев из древнего боярского рода за то, что были Романовы и знатны, и богаты, а народ их любил пуще, чем самого царя! Завистливо поглядывал Годунов на братьев: «Ишь, богатыри какие — кровь с молоком! Не-ет, не спроста они у черни в чести. И щедры, и милостивы, опять же с прежними царями в родстве прямом состоят. А ну как удумают трон подо мной пошатнуть? А вступятся за них народ да бояре неверные, тут мне и конец! Примутся они по-своему, по-романовски Русью-матушкой править…» Долго царь Борис злобу копил и наконец решился на злодейство большое. Призвал свояка Сеньку Годунова — и велел ему обманом-оговором Романовых в тюрьму упрятать.
А был у братьев-бояр казначей Бартенев — хитрая бестия, за монету звонкую родную мать продаст, не то что хозяев добрых. Что говорить — как потряс Семён Годунов перед казначеюшкой тугим кошелём, тут и согласился Бартенев пособить Сеньке в деле пакостном. Подкинули они тайком в казну романовскую мешочек с кореньями и травками разными, коими в те времена стародавние колдуны да ведьмы напускали чары на род людской. Глубокой ночью нагрянула в дом боярский стража государева, да в казну с обыском. Нашли мешок с травками и сволокли всех четверых Романовых в темницу.
Скор был царь на расправу: «Зельем-отравою хотели меня попотчевать? На кого руку поднять осмелились! На царя! Так не видать же вам боле стен московских, ни друг дружку, ни жён, ни детей ваших! Ужо помаетесь на чужбине-то, кровавыми слезами судьбу свою оплакивать будете. Вот мой царский указ: старшого Романова — Федьку — постричь без промедления в монахи и сбыть его, окаянного, в Сийский монастырь! Этих двух душегубцев — Ваську да Ваньку — в Пелым сбирайте, к морю Белому…» — «А Михаила Никитича куда прикажешь, государь?» Призадумался Годунов: «Мишку?.. А в леса его Чердынские, в самую глушь непроглядную, заковать в цепи железные да бросить в ямину глубокую, там ему сидеть до скончания дней!»
Так, безвинные, понесли Романовы наказанья безчеловечного тяжкий крест. Горше всех прочих братьев Михаилу Никитичу пришлось. Оплели его цепями пудовыми, точно разбойника, упрятали в крытый возок и по белу снегу из Москвы белокаменной потянулся обоз на север, в край Прикамский, в деревню малую Ныробку…
Ведать не ведали ныробцы, что ожидает их, — хлопотали себе по хозяйству, к морозцам первым готовились. И вот однажды приметили ребятишки глазастые и родителям сказывать кинулись: идёт-де из лесу обоз, лошади усталые еле ноги передвигают, тащат крытый возок. Выбежали люди на улицу, столпились в страхе у домов. Видят — и впрямь возок, а из него вытолкнули стражники молодца, по виду знатного. А уж статен как и лицом пригож! Ахнули бабы: «Боярин-то весь в цепях! За что ж его, разнесчастного?!» Цыкнули стражники на баб, а сами яму рыть принялись. Выкопали, сверху настил из досок бросили и толкнули боярина к яме-то. Увидал Михаил Никитич, какую участь ему уготовили, и вспыхнули глаза его ясные гневом праведным. В ярости схватил Романов возок, в котором его по Руси лошадки волокли, и отшвырнул прочь. «Эка силища небывалая!» — подивились ныробцы. Навалились тут стрельцы разом на боярина и спихнули его в яму сырую, холодную.
Побежали деньки, миновали холода северные, весна пришла, а там и лето долгожданное. Стало стражникам московским скучновато в глуши лесной без вина, без весёлых развлечений. И решили лиходеи вовсе не кормить пленника: пусть, мол, с голоду пропадает, скорее в столицу возвратимся!
Но не таковы были жители Ныробки, чтобы дать погибнуть узнику без воды и пищи в тёмной яме. Брали бабы полые стебли растений и наливали в них молоко, квасок да масло, хлебным мякишем залепляли. Ребятишки-то, играючи, к яме потихоньку подбирались и бросали дудочки боярину. Так крестьяне жизнь страдальцу продлевали, а он молился за них денно и нощно.
Шесть дворов в Ныробке — шесть и хозяев. Мало «стадо», ан и в нём паршивая овечка сыскалась. Шепнул один из ныробцев стрельцам, кто Романова кормит. Подкараулили стражники озверелые ребятишек, пинками да тычками у них вызнали и схватили всех деревенских мужиков — пятерых из шести хозяев. Заковали бедолаг в кандалы и отправили в Москву. Лишь спустя шесть лет четверо назад воротились, больные да покалеченные, а один и вовсе сгинул в Первопрестольной, пыток ужасных не снеся.
Меж тем слуги царские в глухой Ныробке смерти боярина дожидаться не стали, сами с несчастным пленником расправились и убрались восвояси.
Похоронили Михаила Никитича ныробцы под кедрами могучими, недалеко от ямы, где он жестокие мучения принимал и веру в Господа до самой кончины хранил. И молились у его могилы кресть яне, и цепи его святые целовали, от грехов земных очищаясь. Вскоре выросла над могилкой Романова часовенка, к ней отовсюду стекался народ поклониться боярину, безвинно убиенному, да цепей его коснуться — и тело, и дух исцелить.
Пять лет прошло, уж и Годунова тогда в живых не было, а сидел на престоле Лжедмитрий, царь самозванный. По его велению вновь приехали в Ныробку московские люди — слуги государевы, чтобы останки узника из земли северной в столицу перевезти. Раскопали могилу гонцы царские и глазам своим поверить не могут: за пять лет не тронул тлен тело Романова! Увезли святого боярина в Москву и с честью великой похоронили в Новоспасском монастыре, там он и ныне в мире покоится.
Миновал еще годок, и случилось в крае таёжном вот что. Возвращались как-то купцы чердынские с Бухонина волока и нашли невдалеке от Ныробки икону Николая Чудотворца. Стояла она на пне, а откуда посреди леса появилась — о том лишь Бог один ведает. Привезли купцы икону в Чердынь и в церкви городской оставили. А наутро хватились — нет иконы. Бросились искать повсюду, а она стоит себе там же, где миру явилась, — на пеньке меж ёлок да сосенок. Дважды ещё забирали образ явленный чердынцы, и оба раза возвращался он незнамо как на местечко своё заветное.
На московском троне сидел уж другой царь — Михаил Фёдорович, ему покойный мученик Михаил Никитич Романов родным дядей доводился. И дошла до государя весть об иконе явленной. «Э, неспроста это! — подумал Михаил Фёдорович, — видно, знак Господь подаёт!» И повелел царь поставить в Ныробке церковь над могилою опального боярина, а самих ныробцев милостями осыпал.
Четыре века под гору скатились, а и сегодня Никольская церковь-красавица на весь чердынский край славится. А там, где икону явленную нашли, забил чудесный родник, водица в нем святая чистоты необыкновенной. Попробуешь — студёна, а сколь ни пей её, не простынешь, оттого что сила в этой воде заключена целебная, добрым людям в награду Господом данная…