(Другое название "Третье лицо")
"Проблемы возникают тогда, когда символы,
которыми наполнен мир,принимаются нами за реальность"
"Разве в сумраке Господа нет?..."
Когда оно появилось? В связи с чем и в какой момент? Или было всегда, да только Айна его не замечала? Трудно сказать… Но теперь оно появлялось практически везде, куда бы ни заходила девушка. Ну, куда обычно ходят девушки ее возраста (под тридцать), стиля (ближе к спортивному), образования – пусть не «из высшего общества», о которых поёт Мармеладзе, но всё же интеллигенция в четвертом поколении. Как-никак… Поэтому - транспорт, маркеты, офисы, фитнесы, изредка клуб-читальня «Буквоед».
Коммуникаций – в жизни Айны хватало и даже слишком, учитывая ее сангвинический (когда-то) характер, привлекательность (если верить добрым людям) и малопонятную работу в инновационном центре. Человек – животное общественное, сказал кто-то из древних, кажется, Аристотель. Приходилось искать спонсоров и инвесторов для проектов - обивать (и обувать) пороги банков, фондов, редакций и агентств, в общем, самых разных организаций, мелких и крупных, процветающих и дышащих на ладан. Соответственно - сталкиваться со столь же разными людьми – успешными и не очень, чиновниками, самодовольными баринами и вечно жалующимися нытиками, туповатыми «тормозами» и умудрёнными «филинами», энтузиастами (пока еще) из провинции и прожжёнными аборигенами. И прочая, и прочая…
Айна называла себя в шутку контактёром. Но это в минуты хорошего настроения, которое случалось всё реже. Дело в том, что все эти контакты - за редким исключением - вызывали тоскливое настроение - повторяющиеся ситуации вводили в депрессию, в тупик, хотелось "уколоться и забыться". Что Айна порой и предпринимала. Пыталась писать стихи - не шло. Если что и вытекало - то слезливо- дамские причитания с некой претензией на интеллектуальность. Она тоже становилась сухарём, нытиком, раздраженной маленькой коброй, с явной тенденцией к росту.
Бросить работу? Не могла - кто кормить будет? Грубо говоря...
И опять с утра она погружалась в эту хаотичную беготню, звонки, встречи, договоренности, в этот ворох казённых бумаг, опять лицезрела эти официальные лица (прошу прощения за тавтологию) - капризничающие, надменные с ней и угодливо-придурковатые - с начальством. Опять масса тускло-болезненных эмоций и навязчивого желания послать всё и всех к чёрту.
Но с некоторых пор посреди этого сонма лиц, которые если и повторялись, то редко, стало возникать одно и то же Лицо. Именно Лицо – не фигура. Если бы Айну попросили нарисовать фоторобот, то что она могла бы сказать об этом Лице? Оно было довольно бледным, европейски удлиненным, без особых примет и могло бы принадлежать мужчине среднего возраста – пожалуй, от тридцати до сорока. Самое главное, что оно было всегда внимательно смотрящим на неё, Айну. Хотя в то же время слегка отстранённым. И абсолютно спокойным. Ни разу за всё время на нём не проявилось ни одной, даже самой малейшей эмоции – в этом она могла бы поклясться. В этом смысле оно было нулевым…
И если Айна была не одна, то на какой бы этаж она ни поднималась, в каком бы настроении она ни находилась, в какое бы время световых суток – она везде видела это Лицо – немного в отдалении, слегка расплывчато, но не замечать его было невозможно. Может как раз потому, что оно, Лицо, не участвовало ни в чём. Оно просто было. Лучше сказать, присутствовало.
Встречая Лицо постоянно, Айна поневоле должна была идентифицировать его. Оно стало интересовать её и постепенно, что весьма странно! – менять её взгляд на окружающее.
… О! Айна наконец, нашла нужное определение: Лицо было бесстрастным. Вокруг него вспыхивали пучки эмоций, пульсары страстишек (редко страстей), возникали волны раздражения, гневливости, недовольства, судорожные колебания и вздрагивания кровонаполненных мышц людей от химических реакций, происходивших в их мозгах … Это были в основном разные желания, похоти, позывы, чаще всего неосмысленные, инстинктивные, неконтролируемые. Вот кто-то краснеет на глазах, надувается от неудовлетворенности – ситуация идёт не так, как ему хотелось. Вот кто-то мрачнеет, темнеет, начав этот процесс еще с вчерашнего вечера, и он уже теперь протекает по инерции – мрак окутывает всю фигуру человека, переползает на соседние… А вот - желтизна безразличия, переходящая местами в горчичный оттенок подозрительности.
Лицо же было очищено от таких импульсов напрочь. Оно было никаким – и по цвету, и по реакциям.
Айна ощущала эту его инаковость поначалу тоже бессознательно и обнаружила не сразу, в чём она состоит, что отличает это Лицо от всех. Но, благодаря ему, всё более и более расширялся диапазон ее восприятия происходящего. Она видела всё больше, даже не видела, а знала через новый орган чувств, что ли.
Входя в очередное помещение (к примеру, в филиал Союза журналистов), она ощущала его как некую емкость, ну, скажем, кастрюлю, в которой варился бульон, супчик такой своего рода. Эмоции людей в этом супчике ни дать ни взять, как его ингредиенты – тут и коричневатая рыхлая картошка, и жгучий перчик-самоед, и багровая свёкла, и зеленый-презелёный горошек, и сушеная морковь, и еще множество приправ и биодобавок. Они, эти ингредиенты, были более или менее натуральные, были и стопроцентно искусственные, чисто химические: вроде есть вкус, а нутро твоё им сопротивляется. Айна научилась отличать их – это когда человек старался делать вид, что ему интересна тема, собеседник, вообще что-либо кроме себя. Эмоций, а тем более чувств нет, но есть желание – показаться … Кем? Вежливым, эрудитом, продвинутым и т.п. Словом, произвести впечатление. А на самом деле всё такому «актёру» глубоко параллельно. Именно параллельно, ведь он сам здесь не находится.
В отличие от этих суповых ингредиентов, Лицо не было безразличным. Наоборот: его по-настоящему (Айну не обманешь!) интересовала варка бульонов с их компонентами и, пожалуй, никогда еще такого подлинного внимания Айна не встречала. И к себе и к другим. Но – всегда бесстрастного, не рефлектирующего в принципе. Как луна.
Дальше – больше. В какой-то момент Айна поняла, что ей стало необходимо это Лицо. Почему? Сама себе она отвечала примерно следующим образом: с ним ей стало намного интереснее жить. Потому что мир стал другим. Или наоборот… Впрочем, неважно, это всё тот же софистический трюк с курицей и яйцом.
Интерес же главный заключался еще в том, что в этих разнообразных супчиках-кастрюльках она стала видеть и себя вместе со своими скороспелыми рефлексами – видеть: стыдно сказать, то вспыхнувшим от обиды помидором, то бледно-недоразвитой фасолиной, то кислой брусничиной, то вялой веточкой укропа, плавающей на медленном огне. Или - и это самое плохое - растворяющимся в кипяще-омертвляющем супе кубиком «Магги», теряющим свою форму, свои мысли, себя саму...
Но, опять-таки благодаря Лицу, это случалось теперь всё реже. Она как будто равнялась на это Лицо, цепляясь за него своим внутренним радаром, заякоривалась, и… приходила в себя. Она теперь не отождествлялась с окружающими, не подпадала «под раздачу» их негативных и ненужных эмоций, их жизненно-кулинарных рецептов варки. Разве что в тех редких случаях, когда ей это действительно нравилось. Например, со свежим яблоком, присланным бабушкой из деревни, и еще не успевшим попасть в кипящий бульон. И это были моменты счастья. И, наверное, истины.
Истина неожиданна как первый снег и прозрачна, как Божий день, всплыла и тогда, когда Айна наконец, встретилась с Миком, вернувшимся из двухмесячной загранкомандировки. И Лицо было рядом - как всегда. Куда же без него? Их давние отношения с Миком были пыткой для Айны, хотя не без сладости... Всё банально до тошноты - Мик был женат. Но это до поры не мешало Айне любить этого человека, а значит, мучиться - от уколов ревности, недостижимости полноценного союза, вечных разлук... Мик тоже любил её. Так они думали. И им нравилось быть отражением друг друга, немедленно при встрече погружаясь в омут своих одинаково-бурных, даже неистовых притязаний и претензий. Утомительные разговоры, обсуждения их положения, опять повторы, повторы, дежа вю - всё, как в плохом кино.
Но в этот раз всё было иначе. Было Лицо. И Айна ясно увидела... Да, бульончик с уже известными ингредиентами, в котором бултыхались оба, причем самым неприглядным образом: чуть-чуть краснеющей редиски, чуть-чуть сахарку, и много-много фиолетово-сизой капусты. А ещё белёсой лапши. Это совсем не её суп. Не её рецепт. В переводе на бытовой язык или попросту говоря, это не её мужчина, и его нужно отпустить. Домой... Вот и Лицо подсказывает. Стыдно...
И, что особенно удивительно, "отпущение" оказалось вовсе не таким невыносимым, как представлялось раньше. Хм... Пришла свобода. Вернее, непривязанность. А с ней свет лёгкой, не удушливой надежды. Лёгкой - потому что она, эта надежда, не требовала своей реализации от кого-то другого.
Постепенно жизнь менялась до неузнаваемости. Она приобрела смысл и вектор. Расцветка бытия - в том же социуме (террариуме - как она звала его раньше) тоже становилась богаче, и Айна уже могла вносить в неё чистые штрихи, в том числе и пришельцами-стихами. носить осторожно, не проливая ядовито-непоправимых чернил на только-только наметившееся полотно, даже еще не картину, а грунт...
И всё бы хорошо, но...
Недавно Лицо исчезло. Внезапно, без предупреждения.
Айна тщетно искала его среди публики, собравшейся по случаю открытия Центра молодёжных инициатив, очередного мертворожденного прожекта. Здесь доминировали оттенки оранжево-кумачёвой амбициозности с бурыми потёками брендово-бейджиковой конкуренции. Где же Лицо? Его не было! Что случилось? Оно покинуло меня – запаниковало всё ее существо. Стоп! На кого ты сейчас похожа? Что бы подумало Лицо? Я… Ужас! Моллюск, которого вот-вот бросят в кипяток.
И в этот момент Айна снова увидела Лицо – оно в первый раз улыбнулось ей. Ласково, чуть иронично, тепло до слёз. И она сразу поняла, что это была улыбка прощания…
То есть, нет! Это улыбалась она сама – не просто улыбалась, а сияла от пришедшего чудного озарения – да это ведь, оказывается, её собственное Лицо!
Отныне и навсегда…