2030 год. НАСА решает осуществить полет человека на Марс.
И я один из пилотов космического корабля Phoenix-30.
До старта ровно 1 час.
Пока идет последняя проверка, я не упускаю шанса, чтобы начать накручивать себя. В душу закрадываются неприятные сомнения, а в голову лезут совершенно лишние в данный момент мысли.
Вдруг что-то пойдет не так?
Вдруг вовремя не придет в действие какой-нибудь механизм?
Вдруг я не вернусь обратно, на Землю?
Вдруг…
Просто-напросто срабатывает инстинкт самосохранения, а он, знаете ли, сильная штука. Никому ведь не хочется погибнуть при взлете или посадке корабля из-за его разрушения, взрыва или отказа парашютной системы. Еще хуже – сгореть заживо в барокамере в атмосфере чистого кислорода. Долгая и мучительная смерть. Хотя во всех случаях перспективы тоже не самые радужные.
Стоп. О чем это я? Я ведь мечтал об этом всю жизнь. Вдобавок изнурительные тренировки, отказ от личных интересов, полное отречение,… неужели все это напрасно?
Я не позволю минутным сомнениям разрушить то, к чему я так упорно стремился.
Мне 24. Я даже моложе, чем Герман Титов, русский космонавт, которому было без месяца 26, когда он стал вторым советским человеком, совершившим полет на Луну. Теперь мне выпадает шанс стать первым человеком, совершившим полет на Марс. В случае, конечно, если все пройдет, как надо.
Это все, конечно, лестно, приятно и так далее, но, в то же время, волнительно и ответственно. Это как русская рулетка – если повезет, то тебя ждет приз в виде всемирной известности, уважения коллег и дальнейшего продвижения по карьерной лестнице. Плюс незабываемые впечатления от путешествия на Красную планету. Если же фортуна отвернется от тебя – пиши, пропало.
- Не парься, Джеймс, - хлопает меня по плечу мой коллега, фальшиво ухмыляясь. – Это обычный мандраж, такое бывает у всех.
Уилл, должно быть, сейчас злорадствует. Он никогда не упускает случая задеть меня, делая акцент на возрасте, мол, «зеленый» и неопытный, хотя сам старше меня на каких-то лет десять. Именно с ним мне предстоит вести Phoenix-30. И это беспокоит меня еще больше: я и так как на иголках, а если он, как обычно, начнет отпускать саркастические замечания в мой адрес, сопровождая каждое мое действие,… еще неизвестно, чем все это закончится.
Спросите, почему в полете участвуем именно мы? И я, и Уилл отличаемся крепким здоровьем и завидным упорством, а эти качества для космонавта на вес золота. И мы, разумеется, успешно прошли необходимую подготовку.
Я с силой сжимаю кулаки, мысленно призывая себя успокоиться.
В те моменты, когда специалисты НАСА, имеющие весьма внушительный стаж работы, всячески выражают сомнения в моем профессионализме, списывая все на возраст и неопытность, у меня появляется непоколебимое желание доказать им, что я тоже не лыком шит. Показать, чего я стою на самом деле. Я словно напористый мальчишка, лезущий в драку, чтобы доказать, что он сильный. А что, если соперник окажется сильнее?
Если все пройдет не так, на мне останется клеймо неудачника. На всю жизнь. Если, конечно, выживу…
Кругом одни «если»…
Отец всегда учил меня добиваться цели. Идти к своей мечте, не сворачивая, и слать к черту всех, кто мешает тебе следовать выбранному пути.
Я игнорировал замечания собственной матери, когда шел работать в НАСА. Она всегда считала, что это не та профессия, которая бы проложила мне дорогу в светлое будущее. Мы же с отцом решили иначе.
Я пошел по его стопам. Отец, как и я, тоже грезил о Красной планете и посвятил всю жизнь ее изучению. Отец тоже мечтал об экспедиции на Марсе, но только мне посчастливилось принять участие в полете, который стал возможен только сейчас. К сожалению, отец не дожил до 2030 года.
Он усердно работал, проводя круглые сутки на станции, следил за измерениями приборов, исследовал возможность жизни на Марсе.…Бывало, они с матерью частенько скандалили из-за столь сильной привязанности отца к любимому делу.
И сейчас история будто бы повторяется. Только со мной и моей девушкой Кейт. Она, как и моя мать, недовольна моим выбором, хоть и помалкивает об этом, избегая лишний раз читать мне нотации. Несмотря на то, что Кейт желала бы для своего будущего мужа другую профессию, она прекрасно понимает, насколько важен для меня этот полет и все, что связано с неизведанностью галактики.
***
- Видишь вон ту красноватую точку? – говорил я Кейт, указывая пальцем на ночное, ясное небо.
- Это Марс?
- Да. И скоро я полечу туда.
В ответ Кейт лишь вздыхала.
- Эй, ты чего?
- Это опасно? – спрашивала она.
На мгновение я задумался, тщательно подбирая слова, лишь бы только не пугать ее.
- В нашем мире нет ничего стопроцентно безопасного, Кейт… - задумчиво отвечал я.
Мы молчали около пяти минут. Не знаю, о чем думала она, но в моей голове мысли путались, одна молниеносно сменяла другую, причем зачастую все они противоречили друг другу.
- Но ты ведь всегда этого хотел, правда? – наконец, нарушила тишину Кейт.
Я не ожидал такого понимания с ее стороны.
- Да, ты права. Скоро исполнится моя заветная мечта.
***
Сейчас, прокручивая в голове воспоминания прошлых лет, я ловлю себя на мысли, что раньше был более уверенным в том, что мне действительно нужен этот полет. Теперь же я отношусь к этому, как к делу отца, которое он не успел довести до конца, и это мой долг - совершить то, что не совершил он.
До старта осталось 30 минут.
Стараясь выбросить из головы все колебания, я иду на встречу с матерью и Кейт. Выслушать последние пожелания перед полетом.
Мне категорически не нравится слово «последние». Звучит как приговор.
Приближаюсь к двум женщинам, которых люблю больше жизни. Мать уже держит в руках носовой платок, а, значит, нужно быть морально готовым к слезному прощанию. На ее лице – вселенская скорбь. Будто уже хоронит меня, ей-богу.
Кейт же, наоборот, полная противоположность матери. Жизнерадостно улыбается, глаза так и горят. Но я то знаю, что за этой улыбкой она прячет колоссальное беспокойство, которое не покинет ее до тех пор, пока Phoenix-30 успешно не приземлится на планете Земля.
- Что такой загруженный? – говорит она, когда я подхожу совсем близко.
Кто бы говорил. Просто я забыл надеть радостную маску, и все мои истинные чувства налицо. Сомнение, беспокойство и… страх.
- Все нормально, - отмахиваюсь я, лишь бы не пускаться в долгие, запутанные объяснения.
Мать подходит ко мне ближе. Она ниже меня почти на две головы. Она кладет руки мне на плечи и, чуть приподнимаясь на цыпочках, чмокает меня в щеку.
- Сынок, ты уверен…? – обращается она ко мне.
- Да. Абсолютно, - я на корню пресекаю все попытки ввести меня в заблуждение. – Все уже решено. Стартуем через полчаса.
Тон моего голоса холодно-официальный, и я начинаю ненавидеть себя за то, что даже в эту минуту не могу, как следует, попрощаться с родными. Но ничего не могу с собой поделать.
Уровень беспокойства зашкаливает.
- Прости, мам, - тут же исправляюсь я. – Это, должно быть, волнение.
- Да-да, я понимаю, Джеймс. – Мама натянуто улыбается сквозь текущие по щекам слезы. – Не извиняйся, дорогой.
Внутри что-то екает, а в горле будто застревает ком. Нервно выдыхаю.
Крепко обняв меня, мать отстраняется, уступая место Кейт. «Ну, сейчас начнется», - думаю я, не понимая, кого имею в виду, ее или себя.
- Волнуешься? – она не спрашивает, скорее, утверждает. – Понимаю. Я сама всю ночь не спала.
И только сейчас я замечаю ее красноватые то ли от недосыпания, то ли от слез, глаза. Хотя, надо заметить, я никогда не видел ее плачущей. Поэтому Кейт кажется мне такой сильной, непоколебимой. Словно ничто не способно сломать ее.
- Все будет хорошо, Джеймс, - Кейт отчаянно пытается приободрить меня, видя, что я совсем расклеился.
- Да-да. Все будет хорошо, - как заколдованный повторяю за ней, словно это способно вселить в меня надежду.
Кейт обнимает меня, прижимаясь всем телом. Я вдыхаю родной запах ее светлых волос. Как же мне будет не хватать ее практически в 400 миллионах километрах от Земли…
- Скоро твоя мечта сбудется. – Ее шепот, доносящийся вблизи моего уха, успокаивает и придает уверенности.
И вправду, люди издавна грезили о Красной планете, а тут именно мне выпадает такой шанс. Я же счастливчик! Вот только я что-то не чувствую особой радости по этому поводу…
Нет, я не струсил. Хотя, определенные опасения за сохранность своей задницы все же присутствуют. Но гораздо больше я боюсь оставить маму и Кейт. Боюсь, что никогда больше не увижу их…
В голове так не вовремя начинают всплывать непрошенные образы, складывающиеся в сообщения, о том, что далеко не все миссии в космосе закончились удачно. И число погибших космонавтов достаточно велико...
Пока мы стоим, обнявшись, я продолжаю бороться с пессимистичным настроем.
«До старта 15 минут», - сообщает мне голос по рации, находящейся в нагрудном кармане.
С ума сойти, как летит время! Казалось, совсем недавно я радовался по поводу того, что стану пилотом на корабле Phoenix-30, как тут же меня вызывают на посадку.
- Тебе пора? – спрашивает Кейт, поднимая на меня глаза.
- Да. – Как же мне не хочется говорить это. – Нужно идти.
Кейт напоследок еще раз обнимает меня.
Крепко-крепко.
Я рассеянно чмокаю ее в макушку, вновь вдыхая запах ее волос. Теперь, похоже, он навсегда запечатлелся в моей памяти.
Еще раз обнимаю мать, говоря ей какие-то необходимые в данный момент слова. Все как в тумане. Голоса, доносящиеся как сквозь толстый слой ваты, быстрые движения людей, размывающиеся в пространстве… Словно все это сон.
- Я буду ждать тебя, - говорит Кейт. – Возвращайся скорее.
Все это напоминает проводы солдата на войну. Девушка, говорящая, что будет ждать, смахивающая слезы мать… Это лишь нагнетает и без того напряженную обстановку.
- Я скоро, - говорю я, будто отправляюсь в ближайший магазинчик за продуктами.
Один небрежный взмах рукой, и я оставляю позади тех, кто мне так дорог.
До старта 15 минут.
***
- Ну, как? Не боишься? – ехидно ухмыляясь, говорит мне Уилл.
Выслушав последние наставления, мы уже на борту Phoenix-30. До вылета остаются считанные минуты. Ощущение нереальности происходящего по-прежнему не покидает меня.
- Нет, - раздраженно, но, тем не менее, уверенно, отвечаю я.
У планеты Марс есть два спутника – Фобос и Деймос, что в переводе с древнегреческого означает «страх» и «ужас». Что ж весьма подходит для описания того, что я сейчас ощущаю.
Меня то и дело бросает то в жар, то в холод. Таков и климат на Марсе – изменчивый, с большими колебаниями температуры в полдень и полночь.
Подумать только, что совсем скоро я собственными глазами увижу то, что раньше было доступно исключительно на фотографиях, сделанных со спутников. Хоть я и уверен, что за такими красивыми, даже романтичными названиями, как залив Авроры, Жемчужный залив, Лунное болото, Геркулесов мост, кроется нечто гораздо более прозаичное, но ощущение неразгаданной тайны по-прежнему будоражит воображение. Меня ждет встреча лицом к лицу с регионами, о которых упоминается в исследовательских работах научных деятелей – Исидис, Авзония, Эллада, Тарсис и, конечно же, знаменитая Кидония, где в 2009 году был обнаружен отпечаток, напоминающий человеческое лицо. Скептики считают, что марсианский Сфинкс – так была названа необычная находка – не более чем оптическая иллюзия, но мне отчего-то хочется верить, что именно мне загадочный Сфинкс Кидонии приоткроет частичку своей древней тайны.
«До старта 5 минут».
Механический бесполый голос беспощадно вырывает меня из размышлений, возвращая к беспокойству, от которого мне только-только удалось избавиться.
- Не сбежишь? – продолжает ехидничать Уилл. – Давай, путь к отступлению еще есть.
- Не дождешься.
Я твердо решил идти до конца, чего бы мне это не стоило. Успешно выполненная миссия означала для меня не только достижение заветной цели, исполнение давнего желания, но и победу над собственными слабостями, а также выполненный долг, завершение незаконченного дела отца.
На мне толстый и не совсем удобный скафандр, к которому я уже успел привыкнуть за годы тренировок. Немного душно, но я не слишком обращаю на это внимание, мысли далеки от реальности.
Марс издавна интересовал людей. И это неудивительно, ведь эта планета изобилует неразгаданными тайнами, а загадки провоцируют банальное человеческое любопытство, которое, в свою очередь, побуждает нас действовать, преодолевать себя, лишь бы только приблизиться к разгадке. Да что и говорить, одна возможность существования жизни на Красной планете навсегда завладела людскими умами.
«До старта 1 минута».
От близости полета в космос захватывает дух.
Мы с Уиллом надеваем шлемы от скафандров и пристегиваемся ремнями безопасности. Из меня и слова не вытянешь, а Уилл явно отпустил какое-то скользкое замечание в мой адрес. Напоследок. Но я его уже не слышу. Мое сердце начинает обратный отчет.
«Начинаю обратный отчет», - вторит мне механический голос из динамиков.
10, 9, 8…
- Удачи, Уилл, - вдруг произношу я, замечая на себе полный недоумения взгляд напарника.
…6, 5, 4…
Наш Phoenix-30, расправив металлические «крылья», готов к полету.
…3, 2, 1…
Пуск.
Последнее, о чем я успел подумать, были слова Кейт о том, что она будет ждать меня.
***
Я потерял ощущение времени. Насколько известно, полет до Марса занимает около семи земных месяцев. Но нас предупреждали, что мы их даже не заметим. Только подумать, на Земле прошло уже полгода, в то время как нам кажется, что мы находимся в космосе в течение нескольких часов.
Весь полет свелся лишь к наблюдением за показателями приборов и передачи этих сведений на Землю. Сам же корабль нам вести не пришлось, современные технологии позволяют свести усилия со стороны пилотов к минимуму.
C весьма внушительным толчком космический корабль Phoenix-30 приземляется на поверхности. Вместе с этим я прихожу в себя, будто выходя из длительной комы. Все по-прежнему кажется, необыкновенным, нереальным. Словно все это происходит не со мной, а я лишь наблюдаю за происходящим со стороны, как зритель в кинотеатре.
Возможность двигаться возвращается не сразу, и я, словно в замедленной съемке поворачиваю голову вправо. Уилл все с тем же недоумением внимательно смотрит на меня.
- Мягкая посадка. – Будто издалека я слышу его нервный смешок. Должно быть, тоже переволновался. – Прибыли.
Прибыли. Осознание того, что мы сейчас не на родной планете, пока не укладывается в голове. Я невольно ощупываю себя, продолжая сомневаться в реальности происходящего.
- Идем. – Уилл первым приходит в себя, соображая, что пора выбираться из корабля. – Нельзя терять ни минуты.
Он прав. Мы же все-таки не на курорт прилетели. У нас есть определенная миссия, да и запасы кислорода ограничены.
Отстегнув ремни, я неловко выбираюсь со своего места. Двигаться гораздо легче, чем на Земле. Мы с Уиллом направляемся к выходу из нашего Phoenix-30, который пока служит нам верой и правдой. Я пропускаю Уилла вперед как более опытного астронавта, хоть и не до конца доверяю ему. Но, похоже, мне придется поступиться своими принципами, отбросить к черту всяческую неприязнь, ведь в таких условиях недоверие и излишняя мнительность могут оказаться чреваты летальным исходом.
Следуя вызубренной наизусть, как таблицу умножения, инструкции, Уилл приступает к открытию люка. Все по отработанной схеме, ни одного лишнего движения, никаких вольностей. Малейшая небрежность способна стать роковой. А ни я, ни Уилл, не горим желанием, чтобы в наших некрологах написали, что гибель произошла по причине безалаберности самих пилотов.
Наконец люк распахивается и перед нашим взором предстает невообразимая картина. Красновато-коричневая земля и желто-оранжевое небо.
Земля и небо Марса.
То, что неоднократно являлось мне во снах и то, о чем я грезил всю жизнь.
- С ума сойти… - словно околдованный увиденным, говорю я.
- Как компьютерная игра, - не менее заворожено добавляет Уилл. – Только графика покруче будет, - с усмешкой добавляет он.
Не знаю, сколько минут земного времени мы простояли вот так, широко распахнув от удивления глаза, пока не решились ступить на марсианскую поверхность, будто она представляла собой какую-то скрытую угрозу.
Марсианская почва в основном состоит из кремнезема, в котором содержится примесь оксидов железа, из-за чего грунт имеет легкий красноватый оттенок. Напоминает наши земные красные кирпичи, из которых раньше строили дома. Если раскрошить один такой и смешать с песком – на вид получится точь-в-точь грунт Марса.
Я несмело делаю несколько шагов вперед. Легко, даже чересчур. Кажется, что вот-вот оттолкнешься от поверхности и взлетишь. Впрочем, нас предупреждали, что сила тяжести на Марсе меньше, чем на Земле.
Формально наша миссия называется «Исследование возможности колонизации Марса». Говоря простым языком, мы должны узнать, возможна ли вообще жизнь людей на этой планете. Многие современные ученые полагают, что колонизация космоса – неизбежный шаг для будущего человечества. Исследуя планеты Солнечной системы, они пришли к выводу, что ни обжигающе жаркая Венера, ни смертельно холодная Луна, не пригодны для освоения так, как Марс, где условия во многом схожи с земными. Остальные же планеты находятся так далеко, что путешествие до них требует огромных энергетических затрат.
Я и сам невольно задумывался о том, что когда-нибудь людям придется искать другую планету, новое пристанище. Хотя бы потому, что, возможно, в совсем недалеком будущем Земля станет абсолютно непригодна для жизни. Ставшие нормой экологические катастрофы, природные катаклизмы… что дальше? Рано или поздно и этому наступит конец. Всему есть предел.
Предсказания народов Майя насчет конца света в 2012 году не сбылись, вызвав триумфальные насмешки скептиков в стиле «А мы знали, что так и будет». Но это вовсе не означает, что наша планета будет существовать бесконечно, а ее будущее оставаться таким же безоблачным, как нам представляется сейчас. Ведь запасы некоторых ресурсов попросту невосполнимы и их количество уже на исходе, не говоря уже о загрязненности воды, воздуха и почвы, необходимых для жизни.
Наша планета постепенно умирает из-за глупости живущих на ней людей, скисает, как оставленное на столе рассеянным хозяином молоко. По вине таких нерадивых «хозяев», страдаем в первую очередь мы сами.
Мы собственноручно разрушаем Землю, как разрушали бы свои собственные дома.
Спали к чертовой матери свою квартиру.
Заложи в машину взрывчатку или сбрось ее с обрыва.
Разрушь все, что у тебя есть.
Убей свою семью.
Тебе ведь на все наплевать. Ты крут и независим.
Все это – абсолютно эквивалентно тому, что сейчас люди позволяют себе в отношении Земли. Уничтожая свой единственный на данный момент приют, мы уничтожаем себя.
Именно поэтому, отчаявшись образумить всех этих глупцов, я всерьез задумался о том, чтобы начать исследовать возможность колонизации Марса. Если наша миссия завершится удачно, и мы добудем необходимые подтверждения жизни на Красной планете – можно считать, что сюда заказана бесплатная путевка. Счастливый билет в светлое будущее.
Задвигая тяжелые мысли в дальний уголок сознания, я возвращаюсь к реальности.
Нужно приступать к работе.
***
После окончания нелегкой работы по добыче подходящего для дальнейших исследований материала у нас остается совсем немного времени до возвращения на Землю. Полуденное песочно-оранжевое небо Марса сменилось красноватым вечерним. У меня по-прежнему захватывает дух от увиденного. Куда бы ни падал взор, везде найдется что-нибудь, заслуживающее внимания.
За долгожданным исполнением давней мечты, как правило, должны следовать какие-то положительные эмоции, будь то радость, или же просто удовлетворение от достижения намеченной цели. Я же не чувствую ничего. Я, наконец, добился чего хотел – исполнил свое желание совершить полет на Красную планету.
И что дальше?
Внутри лишь пустота и нехватка новых ощущений. Томительное ожидание чего-то большего не исчезло бесследно при виде пейзажей, которыми я грезил с детства, а, наоборот, только усилилось, и теперь я не знаю, что способно заглушить его.
Мои чувства слишком противоречивы и запутаны, чтобы я мог с легкостью в них разобраться.
Мы с Уиллом сидим в кабине нашего Phoenix-30 и сортируем добытые сведения. Если ученым удастся со стопроцентной точностью убедиться в возможности жизни на Марсе, то уже в скором времени начнутся новые эксперименты, в которых я, несомненно, приму участие.
Жажда чего-то нового вновь овладела мной. Я как наркоман или экстримал, однажды испытавший острые ощущения и теперь не способный принимать обычную жизнь, кажущуюся теперь серой обыденностью. После этого полета мне будет тяжело испытать сильные эмоции от земной жизни.
- Куда ты? – спрашивает Уилл, видя, как я поднимаюсь со своего места и надеваю шлем от скафандра.
- Наружу. Хочу еще раз почувствовать свободу перед тем, как вновь придется запирать себя в этой штуковине на несколько часов, - отвечаю я.
- У нас мало времени, Джеймс.
- Знаю. Я скоро.
С этими словами я подхожу к люку, где мне вновь предстоит совершить ту сложную комбинацию действий, в которой нельзя допускать ни малейших оплошностей.
Последний поворот ручки – и все.
На волю.
Перед глазами вместо изрядно поднадоевшей массы металла, пластика и других искусственных материалов, из которых сделан наш корабль, вместо всех этих приборов, рычагов и кнопочек, требующих максимальной сосредоточенности и внимания, предстает уже полюбившийся пейзаж, от которого невольно задерживаешь дыхания, боясь случайным вздохом разрушить всю эту красоту.
На Марсе уже ночь. Здесь времена суток можно различать лишь по цвету неба. Сейчас оно приобрело яркий кроваво-красный оттенок.
Я осторожно ступаю на поверхность, спускаясь с последней ступени Phoenix-30. Настолько быстро, насколько это возможно, иду подальше от нашего корабля, мысленно проклиная неудобный скафандр, ограничивающий свободу движений.
Вам знакомо такое ощущение, когда увиденное настолько будоражит изнутри, что не можешь наглядеться на поразительное зрелище, тебе постоянно этого мало и порой начинаешь жалеть о том, что у тебя лишь пара глаз. В таких случаях в шутку говорят: «Мне глаз не хватает».
Вот и сейчас мне не хватает глаз, чтобы взором охватить все это бескрайнее небо. Кажется, что я мог бы смотреть на него вечно, и мне все равно было бы мало. Многим не понять, какого это, увидеть воочию то, что раньше являлось лишь во снах.
Трудно убедиться в реальности происходящего.
Трудно дышать от восхищения.
Мои чувства настолько запутаны, что я уже утратил всякую надежду на то, чтобы разобраться в них. Но одно я понял точно: я не хочу возвращаться назад.
Я с трудом представляю себе, что будет, когда я вернусь на Землю.
Есть, конечно, призрачная надежда на ученых, которые обнаружат нечто, ради чего придется совершить еще одну экспедицию.
А если нет?
Что, если на этом моя и без того короткая «карьера» астронавта закончится?
Это означает лишь одно.
Вновь земные самолеты, вступление в ряды летчиков-истребителей в случае войны – это, пожалуй, самое выдающееся из того, что может меня ожидать на Земле.
А так, дом-работа, работа-дом.
Семья, коллеги.
И все.
Прощай, мечта всей жизни. Здравствуй, рутина.
Я не хочу навсегда распрощаться с мечтой, к которой мне только удалось прикоснуться. Я слишком долго шел к этой цели, чтобы просто так выпустить эту частичку счастья из рук.
Это все равно, что подарить ребенку игрушку, о которой он давно мечтал, а потом отобрать ее, только заметив счастье в детских глазах.
Кощунство.
Повернув голову вправо, я замечаю нечто выделяющееся на фоне красного неба.
Родную планету.
Со смешанными чувствами я осознаю, что меня едва ли тянет туда. Безусловно, я уже скучаю по Кейт и маме, но в остальном я уже готов распрощаться с Землей. Меня ничего - или почти ничего – не связывает с ней.
Вернувшись назад, я навсегда лишусь возможности ощутить тот душевный полет, то чувство безграничной свободы, которое поселилось в моей душе вместе с первым шагом по красноватой поверхности.
Небо постепенно начинает приобретать холодные тона – приближается рассвет. У самой линии горизонта оно их красного постепенно становится фиолетовым, а потом глубокая синева, совсем не похожая на голубизну земного неба, разливается по всему небосводу Марса, будто кто-то нечаянно опрокинул на него банки с синей и фиолетовой красками.
Где на Земле вы сможете наблюдать подобное? В природе нелегко встретить подобное цветовое сочетание.
Внезапно в мои мысли бесцеремонно врывается голос Уилла, слегка искаженный помехами в крохотном приборе, находящимся у меня в ухе – единственной связью между нами.
- Джеймс, нам пора, - говорит Уилл.
Я игнорирую его слова.
- Джеймс!
- Да, Уилл, я иду, - с легкостью лгу я.
Даже если через несколько лет начнется высадка людей на Марсе, мое тело к тому времени уже будет тлеть глубоко под землей. Кто-то получит шанс начать все сначала, с чистого листа, на новой планете, в новом окружении.
Кто-то, но не я.
Трудно дышать от несправедливости.
Марс представляется мне невспаханным полем, местом, не тронутым рукой человека. Это как пустой сосуд, который можно наполнить чем угодно. И его содержание будет зависеть только от нас самих.
Люди уже практически уничтожили Землю. Исчерпали почти все ресурсы, загрязнили все, что нужно было сохранить.
Своего рода неудачный опыт.
Первый блин комом.
Так, может быть, Красная планета даст нам второй шанс? Новую попытку, чтобы начать жизнь с чистого листа. Искупить свои грехи, очиститься от всего, что загрязняет наши души. Все сначала, на этот раз более обдуманно и осознанно, чтобы избежать прошлых ошибок.
- Джеймс, где ты? – Уилл заметно волнуется.
- Джеймс?
Ноль внимания с моей стороны.
- Джеймс, у нас заканчивается кислород! Возвращайся, или будет поздно!
Бессмысленными угрозами на меня повлиять трудно. Я уже все для себя решил.
Рассвет на Марсе – удивительное явление. Вот, наконец, показывается солнце. Совсем не такое, каким мы привыкли его видеть. Здесь вообще вся жизнь выглядит по-другому, словно на Красной планете все предстает под другим углом, с другого ракурса.
Там, где встает солнце, небо приобретает сиреневый оттенок, а с другой стороны остается таким же синим, разве что немного светлеет.
- Джеймс! Да что там у тебя происходит?! Отзовись!
Иди к черту, Уилл.
- Кислорода почти не осталось! – Уилл переходит на отчаянный крик. В его голосе явственно чувствуется паника.
Надо же, переступил через свое самолюбие и проклятую гордость.
- Джеймс!
Его возгласы мешают мне спокойно наслаждаться потрясающе красивым окружением.
Я решительно отрываю провод от наушника, отделяя себя от Уилла, словно возводя между нами невидимую стену.
С меня хватит.
Рассвет на Марсе – поистине удивительное явление, и мне «не хватает глаз», чтобы взором охватить все его великолепие. Да еще и этот дурацкий шлем, который ограничивает поле зрения.
Я решительно снимаю мешающий шлем от скафандра, так же решительно, как отрывал провод от наушника.
Так-то лучше.
Я широко распахиваю глаза, не уставая любоваться прекрасным зрелищем необыкновенного сине-сиреневого рассвета.
Отчего-то трудно дышать.
***
Порой бывает трудно провести границу между сном и реальностью, твоими фантазиями и настоящей жизнью. Это какое-то промежуточное состояние, полное непонимания и замешательства. То ли события, оставившие след в твоей памяти были на самом деле, то ли это лишь плод твоего воображения. Выпутаться из плена этих загадок, тесно сплетенных между собой, практически невозможно.
Когда ты на грани, в любой момент готов сорваться и потерять контроль – и над ситуацией, и над самим собой – хочется послать к чертям все эти тайны, которые тебе не под силу разгадать. Как маленький нетерпеливый ребенок, который никак не может сложить паззл, ты бросаешь начатую работу только потому, что тебе не хватает упорства идти до конца. От этого и гложущее чувство вины, которое не дает покоя. Оно каждый миг напоминает о твоем малодушном поступке.
В детстве все проще. Проще сделать выбор, не терзая себя сомнениями, проще говорить о своих чувствах – только потому, что еще не умеешь лгать. В детстве проще мечтать. Для этого нет никаких преград в виде нелепых предрассудков, стереотипов, рушащих все надежды «так не бывает» и разбивающих вдребезги все стремления «это невозможно».
Так почему же, когда мы вырастаем, то утрачиваем эту способность предаваться мечтаниям? Теряем эту беззаботность и непосредственность? Детские грезы сменяются опытом взрослого человека и разочарованностью в самой жизни. На место полета фантазии, живого воображения приходит повседневная рутина и серость будней. А все потому, что мы перестаем верить. В себя, в свои возможности, мечты и стремления.
Я, наверное, исключение из всех правил. В мои 24 способность верить по-прежнему не оставила меня. Хотя и сейчас возраст у меня не слишком серьезный, чтобы резко изменить свое отношение к миру. Ведь в душе я все еще тот самый мальчишка, радующийся каждому посещению места работы отца – космической станции.
Как сейчас помню: отец при малейшей возможности взять отгул – что случалось нечасто – забирал меня со школы и отводил на станцию. Из-за его вечной занятости такие встречи случались крайне редко, но, пожалуй, именно в этом была их ценность. Я ждал каждую из них с предвкушением, несравнимым ни с чем.
В такие дни мы почти до самого вечера проводили время на станции. Отец рассказывал мне об устройстве космических кораблей, учил пользоваться некоторыми измерительными приборами, делился своими наблюдениями. Он всю жизнь посвятил изучению Марса, это то, что по-настоящему волновало его. Да и судя по моей заинтересованности в этом, мне уже с детства порочили карьеру астронавта.
Так и получилось. Со стороны отца не было никакого давления, он дал мне выбор, за что я ему очень благодарен. Мое решение было продиктовано не только необходимостью завершить дело, начатое отцом, а реальным желанием заниматься тем, что привлекало меня – готовиться к полету на почти неизведанную планету. Это не было вымученным решением, призванием по нужде, потому что нет других вариантов. Это была самая настоящая заветная мечта – навсегда связать свою жизнь с космосом.
Сколько себя помню, папа всегда говорил мне следовать за своей мечтой, чего бы это ни стоило. Это был его жизненный девиз, и отец, будучи человеком живого ума и горячего сердца, полный нацеленной целеустремленности, всегда следовал ему. В чем-то мы похожи, но я никогда не был столь решителен и отчаян в своих стремлениях. Я всегда поддавался сомнениям, мне было необходимо взвесить все «за» и «против» прежде чем принять важное решение. Я скорее старался быть таким, как отец, чем был таковым на самом деле. Насильно воспитывал в себе все те качества, позволяющие безоглядно, отрекаясь от всего, следовать намеченной цели. Удачно или нет - не знаю.
Что заставило меня снять шлем?
Оборвать провод от наушника, разрушить единственную связь между мной и Уиллом?
Добровольно лишить свои легкие спасительного кислорода?
Что заставило меня забыть о том, что меня ждут на Земле?
Потеря связи с реальной жизнью.
Потеря себя.
Опьяняющее воодушевление от соприкосновения с заветной мечтой.
Лицезрение воочию того, что казалось невозможным.
Неготовность сию секунду столкнуться лицом к лицу с тем, чего желал всю жизнь.
Растерянность. Гипнотическое оцепенение. Бездумное любование и восхищение, от которого захватывает дух.
А теперь в голове появляются мысли о том, какой я придурок. Но уже поздно что-либо менять. Как всегда, осознание дерьмовости ситуации приходит с опозданием. Стоило на мгновение потерять контроль – и все…
Я вновь в родном Phoenix-30. Уилла нигде нет, да и, наверное, не должно быть.
Что это? Галлюцинации, вызванные моим больным воображением?
Здесь все так же, как и было. Все осталось нетронутым. Никакого погрома, беспорядка, все идеально. Никаких посторонних предметов – все те же многочисленные приборы и кнопки. Ничего не выдает присутствия людей. В мою душу закрадывается странное предчувствие вперемешку с сомнениями – а был ли здесь вообще кто-то?
Я провожу рукой по знакомой с детства панели инструментов. Никаких осязательных ощущений, вообще ничего. Словно все нервные окончания попросту атрофировались. Большая круглая кнопка горит красным, что означает включенный режим автопилота. Рядом с ней – плазменный дисплей, на котором видны измерения давления в кабине, температура и прочие важные для человеческого организма показатели. Бросаю мимолетный взгляд в овальный иллюминатор – за стеклом, которое невозможно разбить, лишь чернота. Ни кирпично-красноватой земли Марса, ни песочно-желтого неба, ни кроваво-красного закатного, ни горизонта, окрасившегося в сине-сиреневые тона марсианского восхода.
Просто чернота.
Хаос.
А, может быть, безмолвное спокойствие?
Скорее, неизвестность.
В угольно-черном овале иллюминатора отражается мое лицо. Сведенные на переносице брови, полные недоумения глаза, взъерошенные волосы.
В такие минуты, когда начинаешь заниматься «самокопанием» - что само по себе занятие неблагодарное, - пытаться выяснить, что же ты чувствуешь на самом деле, уловить тончайшие оттенки собственных эмоций, рано или поздно наступает момент, когда хочется послать все к чертям. Все это бессмысленное переливание из пустого в порожнее наполняет тебя до краев, достигает определенного предела. А терпение ведь не резиновое. Когда не видишь результатов этого импровизированного психоанализа с врачом и пациентом в одном лице, невольно плюешь на все это с высокой колокольни. Понимаешь, наконец, после долгих мучительных часов разгребания собственных слабостей и сомнений, что пора положить этому конец.
Я устал постоянно делать выбор, разделять все на черное и белое, решать, что правильно, а что нет.
Хватит.
Так уж я устроен, что всегда испытываю необходимость в том, чтобы задумываться, туда ли я иду, подходящий ли я выбрал путь и куда вообще катится этот чертов мир. И еще одна моя личная заморочка – искать скрытый смысл во всем. Но в последнее время меня не покидает ощущение, что я нахожусь в постоянных поисках того, чего нет. Ловлю дым голыми руками, вечно гонюсь за чем-то призрачным, стремительно ускользающим.
Ради чего?
Ради мечты всей жизни, кроме которой у тебя ничего не осталось и без которой ты ничего собой не представляешь?
Опять эта двойственность и неоднозначность.
Конец или отправная точка?
Слишком много вопросов, на которые так трудно найти ответы.
Я лишь последовал за своей мечтой.