Уроки музыки
Две Тани – Морковская и Яковлева - с упоением наяривали «Собачий вальс» в четыре руки, совершенно не жалея новенькое пианино, которое с таким трудом «выбила» в кабинет музыкальной литературы Ирина Григорьевна. Учительница задерживалась, и наша смешанная группа (пианисты и народники) резвилась так, что слышала вся музыкальная школа. В конце концов, мы уже взрослые, выпускной класс, каких-то три месяца – и мы свободные люди. Как поется в песне, «еще один рывок».
«Идет!» - делая страшные глаза, предупредил баянист Олег, вовремя выглянувший в коридор. К тому времени, как стук учительских каблучков достиг класса, примерные ученики чинно сидели за партами, жадно штудируя экзаменационные билеты.
Ирина Григорьевна вплыла, окутанная привычным ароматным облачком – смесь тяжелых сладких духов с сигаретным дымом. Наша молоденькая учительница, круглолицая, с задорным носом-пуговкой и фигурой девочки-толстушки изо всех сил старается выглядеть солидно. Высокие каблуки, на которых приходится балансировать, как канатоходцу, очки в какой-то немыслимой оправе, прическа - на нее потрачено не меньше часа! А одежда! Сегодня это обтягивающее платье с глубоким декольте. Расцветка сражает наповал: огромные ромашки на ядовито-сиреневом поле. Все это, в том числе и сигарета в пухлых пальчиках (заглядывали в учительскую, знаем!), идет нашей Ирочке, как корове седло. Вообще, у нас в музыкальной школе только завуч Жаннетта Иосифовна может похвастаться хорошим вкусом, но она такая гордая, вряд ли снизойдет до советов молодой коллеге.
- Верховцева! Яна! – вернул меня к реальности голос учительницы. - У тебя пропущено два урока!
- Да, Ирина Григорьевна, я болела две недели. Справка у Любовь Юрьевны! – бодро ответила я.
- А где у нас Зеленина? Экзамены на носу, а ее уже месяц нет на занятиях!
- А она бросила музыку! Не будет больше ходить! - голосом первой ученицы отрапортовала Таня Морковская.
- Как бросила?! – Изумилась Ирина Григорьевна. – В конце обучения? Быть не может! Яна, это правда?
- Я ничего об этом не знаю, - растерялась я. За две недели моей болезни Инка Зеленина навестила меня всего два раза, в самом начале, и больше я ее не видела. - И в школе ее сегодня не было…
- Ладно! Яна, я поручаю тебе как подруге выяснить у Инны, а лучше у ее родителей, в чем дело.
Отвечать пойдет Лена Саулина!
- Я Лёля, - надулась Лёлька.
Ну, началось, теперь еще битых пять минут они будут пререкаться. «От имени «Елена» не может быть уменьшительного «Лёля». «Лена», «Алёна», но уж никак не «Лёля», - всегда стояла на своем рассудительная Ирина Григорьевна, доводя этим утверждением Лёльку до белого каления. Ну, как быть, если все зовут тебя Лёлей?
«Можно придумывать любые уменьшительные имена, - комментировала эту ситуацию моя мама. – Взять хоть классику. Неточка Незванова - ведь это Анна, Ася - тоже. Да полно примеров! И потом, никто не будет называть Митю Димой, например, хотя и то, и другое – Дмитрий. Принято даже спрашивать, какое, мол, ваше маленькое имя».
Я заскочила к Инке после урока, но дома никого не застала. Ну, понятно, отец на службе, Нина Трофимовна на работе, а Инка, конечно, у Вики, где ж ей еще быть. Эх, Инка, Инка! Подруга…
Первой, как ни странно, Инкино отдаление заметила моя мама.
- Что-то твоя Зеленинка стала редко появляться.
«Инка- ЗеленИнка» - так дразнил Инулю мой братец, четырехлетний Кешка.
- Мам, ну ты же знаешь, мы теперь дружим вчетвером: Инка, Вика, Ветка и я. Раньше Инке, кроме меня, не к кому было пойти, а теперь она еще и к девчонкам в гости ходит. Особенно к Вике. Это даже хорошо, помнишь, ты же сама возмущалась, что Инка целые дни у меня проводит, заниматься мешает.
- Да, тут, конечно, положительный момент. Но…Яна, ты должна быть готова к тому, что Инна совсем от тебя отойдет.
- Да ладно, мам, не драматизируй, мы с Инкой такие же подруги, как и были. Просто у Вики ей интереснее, я же тебе рассказывала. И потом, Вика тоже отличница, комсорг школы, для Инки хороший пример.
- А тебе разве не жаль будет, если твоя подруга тебя бросит? Ты же так носилась с ней, опекала, защищала…
- Мам, ну ты интересная. Что же мне, уговаривать, упрашивать, доказывать, что я лучше Вики? Инка уже не маленькая, сама должна понимать.
- Яночка, ты у меня очень хорошая девочка, ты умеешь дружить, да-да, не смотри на меня так, уметь дружить – большое искусство, не каждый может и хочет. Ты же относишься к друзьям с полной отдачей, а что видишь в ответ? Помнишь, как ты переживала, когда Лора и Лена перестали к тебе приходить, а ведь вы дружили с первого класса!
- Мам, ну там же все по-другому было: Кеша родился, квартиру в другом районе получили, далековато, у меня времени совсем не было…
- Мне просто не хочется, чтоб ты страдала…
- А я и не буду! Поступлю летом в музыкальное училище, другой город, новые подруги! Все само по себе изменится.
- Вы же с Инной поступать хотели!
- И поступим! Какие проблемы?
Я-то поступлю, а вот Инка, похоже, передумала…
Инка Зеленина появилась у нас в шестом классе. Ее папу перевели в наш гарнизон по службе. В нашем дружном и в целом добром классе Инку приняли не сразу, а только после того, как все утвердились в мысли, что Инка – моя подруга. Не зря же я, отличница и активистка, столько лет зарабатывала свой авторитет и право на собственное, часто не совпадающее с другими, мнение. Что касается внешности – у нас с Инкой имелись общие черты: ростом мы обе не вышли, и я, и она круглолицые, кареглазые, чуть курносые, с одинакового оттенка русыми волосами. Но на этом наше сходство и заканчивалось. Я была обыкновенной худенькой девочкой, которая только начинает взрослеть. Инка же обладала вполне сформировавшейся женской фигурой, причем фигурой женщины совсем не хрупкой, с большой грудью, широкими бедрами и слегка вогнутыми внутрь ногами-морковками, впрочем, довольно симпатичными. Носить всю эту красоту Инка не умела, сутулилась и как-то неказисто ставила ноги при ходьбе. Лицо Инки можно было бы назвать миловидным, если б глаза были чуть покрупней, или хотя бы не так близко посажены. Аккуратный, с россыпью веснушек, нос; немного великоватый, но хорошей формы рот, открывающий в улыбке крепкие ровные зубы.
«С такой внешностью можно выглядеть достаточно эффектно, если научиться себя преподносить», - считала моя мама, а уж ей можно было верить: мама выдала замуж всех своих одиноких подруг, а потом и сама вышла. За моего отчима, Кешкиного отца. И живут хорошо, не скандалят, как с моим папенькой, бывало. Но преподносить себя Инка не умела. Она не могла и минуты посидеть спокойно, суетилась, что-нибудь все время роняла, а волнуясь, заикалась и закрывала себе рукою рот. А поскольку характер у Инки был вспыльчивый, то стиль поведения примерно понятен. «Жалко девочку, без матери растет. А тут возраст такой – с девочкой надо заниматься, - загрустила моя мама после первого знакомства с моей новой подругой. – Но ничего, мы ей будем помогать!»
О своей семье Инка рассказывала мало и неохотно. Мама ее умерла, когда Инне, младшей, было семь лет. Папа остался один с тремя детьми, старшему, Глебу, было пятнадцать, а Ире двенадцать лет. Отчего умерла ее мама, Инка не распространялась, говорила только, что были проблемы с выпивкой.
А дальше интересно. У Инкиного папы в юности был бурный роман с одной девушкой, Ниной. Но женился он, как порядочный, на Инкиной маме, которая случайно забеременела. Нина же вышла замуж за первого встречного и родила дочь Марину. Но любила все эти годы Инкиного папу. И когда тот овдовел, то сразу побежал к Нине, он тоже любил все эти годы ее одну – так он сказал. И Нина (теперь уже Нина Трофимовна) тут же развелась, вышла замуж за Инкиного папу, даже несмотря на то, что ее родная четырнадцатилетняя дочь осталась жить с отцом, страшно обидевшись на мать. В наш гарнизон семья Зелениных приехала с младшей дочкой, Глеб и Ира, так же, как и тети Нинина Марина, уже учились в институтах, причем, не где-нибудь, а в Москве.
Инкин папа оказался интересным мужчиной: невысокий, плотный, он был очень энергичным и жизнерадостным. Его карие глаза весело поблескивали из-под густых длинных ресниц (эх, Инке бы такие!), а непослушные буйные кудри никак не желали прятаться под офицерской фуражкой. И тут Инка пошла не в отца: ее жиденькие прямые волосы требовали постоянного ухода, чтоб смотреться в модной стрижке «сэссун». Нина Трофимовна, в противовес красавцу-мужу, была самой обыкновенной женщиной, с расплывчатой фигурой, волосы невразумительного цвета с «химической» завивкой, за очками в старомодной оправе прятались неопределенного цвета глаза, нос немножечко «картошкой». Одевалась, как тетка, да и была добрейшей теткой, курицей-наседкой, из тех, кто главной своей целью считает комфорт и уют близких и совершенно не думает о себе. Трудно было представить ее героиней страстного романа, но, возможно, годы изменили ее внешность. Да и когда ей было заниматься собой, трое детей все-таки (даже четверо!), да и работа. Тетя Нина (так называла ее Инка) работала инженером в вычислительном центре, а еще надо было и в очередях постоять, и еду приготовить. Тетя Нина исправно ходила на школьные собрания, познакомилась с моей мамой и очень поощряла нашу с Инкой дружбу.
Инка приемную мать не любила.
- Воспитывает! Посуду ей вымой, в комнате убери. Дай волю – уроки начнет проверять. Скоро обеды варить заставит! – возмущалась Инка, иногда и при моей маме. – А какое она имеет право? Она мне мачеха, не мать!
- Инночка, ты не права, - возражала моя мама. – Папа твой на службе целыми днями, а Нина Трофимовна заботится, чтоб ты человеком выросла, к порядку тебя приучает. Ты что, хочешь, чтоб в твоей комнате она убирала? И то сказать, у тебя своя комната, а у нашей Яны – с Кешей на двоих. Твои родители могли бы себе спальню сделать, а тебе в зале на диванчике стелить. А они о тебе беспокоятся, чтоб тебе было где уроки сделать, с подругами пообщаться.
- Все равно она противная. Вы ее просто не знаете, - не сдавалась Инка.
Училась Инуля так себе, четверки с тройками пополам. Мы стали дружить, у нас появились общие цели: Инке нужно было подтянуть учебу, работать над дикцией, исправлять походку. И, конечно, обратить внимание на занятия музыкой. Ведь мы же собрались поступать в музыкальное училище! Конечно, на фотепианное, куда стремлюсь я, Инке и соваться не стоит с ее слабой техникой, но на дирижерско-хоровое вполне реально пройти. Как раз в этом году, по окончании восьмилетки и седьмого (выпускного) класса в музыкальной школе, и нужно было поступать.
Все шло по плану. Не буду вдаваться в подробности процесса самосовершенствования. Он происходил под руководством моей мамы, которая занимала почетный пост корректора редакции и брала часть работы на дом. Мы расхаживали по квартире с книгами на голове – вырабатывали походку. Мы учились брать себя в руки, постигая основы аутотренинга («Я сильная, я все могу, я говорю четко и красиво»), мы тараторили скороговорки с набитыми орехами ртами. И, конечно, учили уроки и занимались музыкой. В результате многодневных тренировок Инка распрямила плечи, научилась следить за своей походкой, стала уверенней говорить и гораздо меньше заикаться, она отвечала у доски, гордо подняв голову, стоя подтянуто и ровно, держа руки за спиной. Среди подавляющей массы четверок замелькали иногда и пятерки. «Девочка расцветает на глазах»,- начали говорить учителя. Я же приобрела совершенно сногсшибательную походку, комплименты которой слышала впоследствии неоднократно, и научилась, наконец, прятать за зубы непослушный язык во время произношения ненавистных раньше шипящих звуков.
Таким образом, нельзя сказать, что я жертвовала собой ради подруги – я тоже многое приобрела. Мы с Инкой вместе бегали забирать Кешку из садика и ходили катать братишку на санках. Читали вслух рассказы Зощенко и Чехова, наслаждаясь каждой фразой. Слушали на Инкином проигрывателе дефицитный диск Тухманова «По волне моей памяти», Джо Дассена (как мы рыдали, когда он умер!), плясали до упаду под популярную песню группы «Teach in». Я знала и страшную Инкину тайну – безнадежную влюбленность в нашего одноклассника Диму Снегиря. Дима был самым симпатичным и популярным парнем на параллели, причем, совершенно не высокомерным, коммуникабельным и простым. Но Дима, в свою очередь, сох по Лорке Лившиц, дочке нашей учительницы по английскому, а Лора – это что-то особенное, поэтому у других девочек просто не было шансов. Но Инка надеялась и ждала, что однажды Дима обратит на нее внимание.
В седьмом классе моя мама уговорила Зелениных отпустить Инку к нам с ночевкой - встречать Новый год. Мои родители ушли в гости, а мы уложили Кешку спать и до самого утра смотрели телевизор. Такое было ощущение праздника, свободы и самостоятельности. А на следующий день, когда мы вдвоем с подругой пили чай, в дверь позвонили. Я побежала открывать, а Инка с любопытством выглядывала из кухни. Доверчиво распахнув дверь, я похолодела: на пороге стояло жуткое чудовище с лиловой мордой! Лицом ЭТО назвать было нельзя. Монстр вращал заплывшими глазками и, хрипя отвратительным басом, надвигался на меня, делая волосатыми лапами хватательные движения. Я заверещала от неподдельного ужаса и кинулась обратно в кухню. Визг получился очень громким, и я не сразу поняла, что мы с Инкой голосим дуэтом. На шум из спальни выбежала мама и, облегченно вздохнув, укоризненно сказала этому упырю:
- Толик, ты мне девчонок совсем перепугал! Ну разве так можно? Снимай чулок с головы, я тебе рюмочку налью. А вы чего орете – ряженых не видели? Я уж думала – пожар…
- Дак я ведь это… С новым годом поздравить… - засмущалось чудовище, с трудом стаскивая с головы чулок и оказавшись нашим соседом. Мы с Инкой пристыжено переглянулись.
- Мама, как хоть ты догадалась, что это дядя Толик? Он ведь еще тети Людино платье напялил…- недоумевала я, когда сосед, привычным движением опрокинув рюмочку, неуверенной походкой удалился.
- В деревне, где я выросла, в новогодние праздники всегда ряженые ходят. «НаряжУхи» по-нашему. Да еще переоденутся, лица закроют, чтоб не догадались, кто где. А хозяева должны всех узнать и угостить, - сказала мама. – Сразу видно, что вы городские девочки. Да еще и трусихи! Ты не помнишь, как в детстве дядю Колю с горУшки испугалась? Он негра изображал, физиономию сажей вымазал…
- Помню, конечно. Но дядя Толя его переплюнул!
Мы часто потом вспоминали этот случай в деталях и хохотали до слез.
В начале восьмого класса к нам пришла новенькая – Светлана Новицкая, приехала из далекого южного гарнизона. Родители (вопреки логике Ирины Григорьевны) звали ее Ветой. Она и была высокой и тоненькой, как веточка. Даже как березка – ассоциация дополнялась длинными, до пояса, пшенично-русыми волосами и молочно-белой кожей. Большие миндалевидные голубые глаза – полая вода, изящный прямой нос, тонкие, в загадочной полуулыбке губы, негромкий приглушенный голос… Мальчишки сразу начали валиться в штабеля. Девчонки поглядывали благосклонно. А Вета примкнула к нам с Инкой, уж не знаю, почему. Иногда я думала, что из-за меня. У меня одной из всего класса был такой маленький брат, на десять лет младше. А тетя Наташа Новицкая как раз ходила с большим животом. Наверно, Ветке было неудобно, что она, такая взрослая девушка (пятнадцать лет!), будет стирать пеленки и нянчить малыша. Я же не скрывала, что обожаю младшего братишку, писала о нем сочинения, приводила на школьные мероприятия. Так или иначе, мы стали дружить втроем, а вскоре к нам присоединилась Вика Шитько из параллельного класса, Ветка привела.
Вика отличалась от девочек своего возраста редкой целеустремленностью, даже жесткостью какой-то. Это было и в ее внешности: высокая, крепкая, красивая какой-то наступательной холодной красотой. Черты лица крупные, лишенные мягкости. Серьезный взгляд темно-зеленых глаз, суровая линия бровей, прямой нос с тонкими подвижными ноздрями, четко очерченные губы и твердый подбородок. Даже улыбка не меняла выражения лица в целом. Голос у Вики был совершенно взрослый, низкий, уверенный, «командный». Вика всегда была на виду: первая в учебе и спорте, она, единственная восьмиклассница среди десятиклассниц, да еще без музыкального образования, пела в вокально-инструментальном ансамбле «Юность» - отлично справлялась со своей партией. Вика всегда знала, как нужно себя вести, какие цели ставить и чего добиваться. Не удивительно, что именно эта девочка уже в восьмом классе возглавляла комсомольскую организацию школы.
Ветка с Викой в соседних домах жили, часто ходили в школу вместе. У нас образовалась компания. Хорошо помню первое посещение Викиной квартиры и свои впечатления. Сказать, что я была удивлена – это просто ничего не сказать. Глядя на Вику, невозможно было представить, что семья ее живет очень и очень скромно – бедность, граничащая с нищетой. Из мебели все самое необходимое, обшарпанное, едва живое: расшатанные колченогие стулья, убогий стол, допотопный диван. На полу – домотканые половики. Чистота, правда, идеальная. Мама, внешне очень напоминающая Инкину тетю Нину, одна поднимала двоих детей – у Вики был брат Пашка, десятиклассник. Представляю, каких трудов стоило женщине (где она работает, Вика никогда не говорила) одевать детей так, чтоб они не отличались от более благополучных сверстников. Конечно, на уроки все мы ходили в форме. Оказалось, что школьное платье, с модным воротником и юбкой-шестиклинкой, предмет зависти девчонок (в магазине такого не купишь), было сшито Викой из двух форменных платьев – старого и нового. Шила Вика замечательно, и благодаря отличному вкусу, комбинируя ткани, создавала из старых вещей настоящие шедевры, блистая на школьных вечерах и праздниках. Одна из комнат в трешке-хрущевке была отведена Вике. И вот, собравшись впервые на этой территории, сидим мы, рассматриваем журнал мод, принесенный Ветой, вдруг слышим шум, грохот, хохот.
- Пашка с друзьями приперся, - объяснила Вика. – Ну, все, прощай, тишина!
- Виктория! – возник в дверях верзила Пашка. – О, привет, девчонки! Вика! Дай чего-нибудь пожрать!
- Я занята! – отрезала Вика. – Кастрюля с супом на плите, сами лопайте!
- Ну, Вика! – заныли из-за Пашкиной спины еще три лоботряса.
- Как вы мне надоели! – притворно возмутилась Вика. – Иду! Девчонки, вас не приглашаю, супчик так себе, из тушенки. Эти проглоты хоть что смолотят.
В тот раз мы познакомились с ребятами, немного посидели с ними, послушали, как они поют под гитару какие-то обычные дворовые песни, хохмят, подкалывают друг друга. Вика вела себя как хозяйка, особенно не церемонилась и вскоре позвала нас обратно в свою комнату. На Пашку и его друзей мы не произвели ровно никакого впечатления, это было видно. Мы для них были малявками, а вот к Вике ребята относились как к равной.
Через пару дней после этого вечера в школьном коридоре один из Пашкиных друзей, Вовка, скользнул по нам равнодушным взглядом и собрался пройти мимо, как вдруг… Инка буквально кинулась к нему, как к родному, с радостным криком:
- Вовочка! Привет! – и уже руку протягивает.
- Привет… - слегка обалдев и явно не сразу вспомнив, откуда эта малолетка его знает, промямлил Вова Чихорин (кстати, сказать, признанный красавец и сердцеед). Окружающие оглянулись. Инке, наверно, показалось, что на нее посмотрели с уважением. Хотя Вовкины одноклассники обменялись недоуменными взглядами, а одноклассницы ехидно усмехнулись.
Стряхнув оцепенение, мы с Веткой принялись объяснять подруге, что девушки первыми не здороваются, это, мол, неприлично, но Инка проявила неожиданную твердость: «Не царские времена, а мы не в институте благородных девиц. Современные люди, что за условности!»
Аналогичные случаи продолжались, и мы с Веткой каждый раз сгорали от стыда, но Инка наших эмоций не разделяла: «Это ж свои ребята, мы просто здороваемся!»
Еще несколько раз мы собирались у Вики. Меня очень удивляли Викины отношения с ее мамой, тетей Зиной. Она поглядывала на Вику как-то виновато, во всем соглашалась с ней, старалась угодить, как будто даже побаивалась. Однажды тетя Зина заглянула в Викину комнату во время какого-то особенно интересного повествования. «Мама, иди к черту!» – не отвлекаясь, скомандовала Вика и продолжила тему. Я замерла в предчувствии скандала. Ветка испуганно прикусила губу. Только Инка продолжала с обожанием смотреть на Вику. Но ничего не произошло. Тетя Зина молча, как ни в чем ни бывало, закрыла дверь. В общем, в этом доме бразды правления принадлежали, как ни странно, девочке-подростку.
- Вика, ты так хорошо шьешь и вяжешь. Талант! Тебе бы в швейный техникум поступить, такую закройщицу любое ателье с руками оторвет! – уговаривала тетя Зина.
- Мама! – сердилась Вика. – Ну, сколько можно! Сказано же тебе: я хочу быть архитектором, буду поступать в институт!
- Доченька, а может, лучше синица в руках… Ну, ладно, молчу, молчу… - сама себя обрывала тетя Зина, заметив гнев в глазах Виктории.
Новый год мы встречали своей компанией, вчетвером, в Викиной квартире. Пожалуй, это были наши последние посиделки полным составом. Вскоре у Новицких родилась девочка, и Ветка совсем забегалась, разрываясь между тремя школами (еще музыкальная и художественная) и помогая маме с малышкой. Может, она и успевала время от времени по-соседски заскочить к Вике, но собираться вчетвером у нас уже не получалось.
Инка очень сблизилась с Викой. Меня Вика, конечно, тоже приглашала. Но где взять столько времени? В музыкальной школе занятия почти каждый день. К ним надо готовиться, да еще уроки делать. По вечерам в мои обязанности входило забирать Кешку из садика и заниматься с ним, давая возможность маме посидеть за "халтуркой"(мама правила сочинения местных авторов). Инка же после школы сразу отправлялась к Вике и проводила там целые дни. Я долго не понимала, что у них общего. Но однажды кое-что прояснилось.
Вика позвала меня кроить юбку (я тоже пыталась потихоньку шить, но до Вики мне было далеко). Подруга не была жадной и щедро делилась опытом. Вика кроила в зале на полу, объясняя мне премудрости мастерства, Инка же наблюдала за этим занятием без интереса. Щелчок ключа в замке, мужские голоса – и через мгновенье Инка с визгом повисла на шее у одного из Пашкиных друзей, прижимаясь всем телом и болтая ногами. Я постаралась не очень округлять глаза.
- Так! Никто не проходит в комнату, пока я не закончу! – голос Вики прозвучал как приказ.
Кройка завершилась, и началось, видимо, обычное времяпрепровождение: шутки-прибаутки, анекдоты, песни, пляски, шумное чаепитие. Я наблюдала за происходящим из угла. Вика, практически не принимая участия в веселье, взирала на честную компанию, как мудрая мамаша на расшалившихся малышей, лишь иногда бросая ироничную фразу-замечание. А вот Инка! Некогда застенчивая, она просто поразила меня раскованной (не сказать бы сильнее!) манерой общения: вертелась, подобострастно заглядывая мальчишкам в глаза, хохотала громче всех, пела, забиралась к парням на колени. Судя по всему, такое поведение, кроме меня, никого не удивляло, скорее, забавляло - всех, и даже Вику. Еще бы! На фоне недалекой, суетливой и невзрачной Инки Вика выглядела настоящей светской львицей – красивой, остроумной, знающей себе цену. Пашка и его товарищи поглядывали на Инку снисходительно, явно не принимая всерьез, но и не отталкивая слишком открыто.
- Инка! Что, думаешь, пушинка? – аккуратно снимал ее с колен один.
- Отвали! Я щекотки боюсь! – хохотал другой.
- Деточка! Ты уроки все сделала? – интересовался третий.
Кстати, уроки Инка забросила совсем, скатившись на тройки. Интересно, а Вика когда делает домашние задания? Не иначе, по ночам. Она-то не скатилась, осталась отличницей.
Инкино поведение меня просто потрясло. Сегодня оно вызвало бы легкое недоумение, может быть, понимающую улыбку, может, презрение. Но тогда, в 70-е годы, это был просто шок. Обнять, а тем более поцеловать любимую девушку на улице считалось, мягко говоря, предосудительным. А тут… Я бы сказала, что Инка вела себя просто как уличная девица!
- Мама, что делать? Инку надо спасать! Но как? – сокрушалась я. – Она не понимает, как выглядит со стороны, не хочет ничего слушать. И Вика ей ничего не говорит! Подруга называется!
- Да уж… Если ты начнешь объяснять, что будь Вика настоящей подругой – она вела бы себя по-другому, то Инна по простоте душевной решит, что ты ревнуешь, завидуешь – в том числе и ее успеху у мальчиков. Попробуй хотя бы убедить ее не бросать музыку, ведь от этого зависит дальнейшая жизнь. Уедет, сменит обстановку. Как я понимаю, других способностей у твоей Инки нет…
Мы ужинали, когда услышали звонок в дверь. Я побежала открывать, и буквально застыла с пирожком в руке: за дверью стояла Нина Трофимовна.Она пришла к нам с мамой поговорить об Инне. Ей не с кем больше посоветоваться. Боря (муж) отмахивается и не хочет ни во что вникать. «После смерти жены на Борю было страшно смотреть, - рассказывала тетя Нина. – У них ведь хозяйство вела теща, а она слегла после смерти дочери и уже не поднялась. Мне так тяжело приходилось, и по хозяйству, и с детьми, и с больной старушкой. Боря ведь все время на службе! Глебушка, старший, ко мне хорошо относился, помогал, чем мог, а вот Иринка – та просто войну вела, Инночку против меня настраивала все время. Но Иринка хоть в школе хорошо училась, в техникум поступила, потом в институт. Целеустремленная, это она в отца. А Инночка слабая, бесхарактерная. Мы так радовались, что Инна с вашей Яночкой дружит. А теперь… Вы не представляете, что у нас дома творится! Инна из дома ушла, а Боря… Он считает, что это я во всем виновата…» - голос Нины Трофимовны задрожал, она всхлипнула и прижала к глазам платочек.
- Нина Трофимовна, голубушка, не плачьте, я вам сейчас валерьяночки накапаю, - захлопотала мама. - Вы говорите, Инна из дома ушла?
- Она сказала, что дневник потеряла, я уборку делала и нашла, а там – два вызова родителей. Я – в школу, Александра Ивановна говорит, Инна уже больше недели на уроках не появляется. Как же так, она ведь каждое утро с портфелем уходит, возвращается вечером – и сразу спать.
- Вика болеет ангиной, видимо, Инна к ней вместо школы ходит, - подумала я вслух.
- А вчера, - продолжала Нина Трофимовна, - Жаннетта Иосифовна приходила, из музыкальной школы, рассказала, что Инна музыку бросила, просила повлиять, уговорить вернуться, чуть-чуть ведь осталось…
- Да, мы знаем, Яна говорила с Инной, пыталась убедить. Но ваша девочка – ни в какую. И слушать не хочет.
- Мы с Борей решили вчера серьезно с Инной поговорить, да куда там! Она такую истерику закатила, ненавижу, говорит, вас, дверью хлопнула – и бежать. Ночевать не пришла. А сегодня прихожу с работы – на столе записка. Вот, посмотрите.
Записка, написанная твердым Викиным почерком, гласила: «Нина Трофимовна! Инночка пока что поживет у меня. Не волнуйтесь. Виктория».
- Я уже просто ничего не понимаю. Девочка ставит меня в известность, что Инна поживет У НЕЕ. У этой Вики родители есть? – недоумевала тетя Нина.
Мы долго разговаривали с Инкиной мачехой, успокаивали ее, поили чаем с пирожками. Жаль бедную женщину. А чем поможешь?
- Нина Трофимовна, давайте посмотрим со стороны: все живы-здоровы, никто не попал ни в какую историю. Плохо, что Инна бросила музыку, плохо, что запустила учебу. Но ведь не смертельно! – уговаривала мама. – И не надо убиваться из-за того, что девочка ушла из дома. Она же не к парню! Вы, главное, возьмите себя в руки и подождите, мне кажется, лучше не упрашивать Инну вернуться. Сама придет.
Я так и не нашла в себе силы поговорить с Викой об Инке. Что толку? Вика не отдаст того, что считает своим. Мы виделись с Инкой каждый день в школе, все так же сидели за одной партой, но практически не могли даже словом перемолвиться: на уроках не поговоришь, а на переменах наша легкомысленная подружка исчезала «тусоваться», и мы с Веткой только успевали посмотреть ей вслед. После занятий Инка оставалась ждать Вику, которая задерживалась по общественным делам.
Так прошла весна. Учебный год мы с Веткой и Викой закончили отлично, Инка еле-еле на троечки. Я уехала в областной город и успешно сдала экзамены в музыкальное училище, а вернувшись, Инку не застала. Она забрала документы из школы и тоже уехала – в Ленинград.
Поступать, скорей всего в ПТУ. Что случилось, что могло произойти такого, чтоб Инка сама, добровольно покинула ненаглядную Вику – так и осталось загадкой. Ветке Инуля поведала, что уезжает якобы за Димой Снегирем (его семья перебралась на постоянное жительство в Ленинград), но прозвучало это не убедительно.
…Солнечным летним утром, отоспавшись «до упора» (родители на работе, Кешка у бабушки), я слонялась по квартире, решая трудный вопрос: уложить волосы, пока они влажные после душа, а потом позавтракать, или наоборот, начать с завтрака, пока не остыл. Звонок в дверь заставил меня вздрогнуть: я никого не ждала. Свидание с Юркой через два часа, неужели уже он? В прошлый раз явился на час раньше. Ну, сейчас я ему устрою! Я решительно распахнула дверь. И увидела Инку Зеленину. Одновременно взвизгнув, мы обнялись и закружились по коридору.
- Ну, давай, рассказывай, где ты, как ты! – тормошила я Инку.
- Да мне и рассказывать нечего, давай ты сначала. В училище поступила?
- Да, уже на третий курс перешла.
- Счастливая! Нравится тебе там?
- Очень! У меня уже и ученики есть, по педпрактике. А ты-то, ты-то как?
- А я не очень. У меня же в Ленинграде родня, дальняя, правда. Бабулька, седьмая вода на киселе, в коммуналке живет. Ну, я и рванула туда. В ПТУ поступила, на штукатура-маляра. Год почти проучилась, бросила…
- Почему?
- Народ в этом училище такой…Как бы это помягче…Ну, безбашенный, что ли… Потом курьером работала в одной организации. Тоже ушла. Беготни много, платят мало… Знаешь, я так жалею, что музыкалку бросила тогда, просто ругаю себя последними словами. Вот дурища-то! Сейчас была бы, как ты…
- Инка, я до сих пор чувствую себя виноватой, что не убедила тебя тогда. Но меня одно удивляет: как же Вика допустила, чтоб ты бросила музыку. Она ведь такая дальновидная! И потом, она же твоя подруга…
- Вика… Но ОНА же не умела играть на пианино! А мне не полагалось ни в чем ее превосходить. Жаль, что до меня это тогда не дошло. Нет, она не подталкивала меня открыто. Просто я вбила себе в голову, что не пойду больше на музыку, а Вика и говорит, мол, вообще не понимаю, как тебе не жалко времени на всякую ерунду.
- Инка, а Диму Снегиря ты нашла?
- Ты будешь смеяться. Я видела его один раз, в метро. Я, главное, уже в вагоне была, двери закрылись, давка страшная, Димка только подошел, а мы поехали. Что я могла сделать? Даже рукой не помашешь. Он меня и не увидел. Так обидно! Я чуть не заревела. Да что я вру? Поплакала, конечно.
- Это точно он был? Может, кто-то похожий?
- Да он, он. В этой куртке, помнишь, забавная такая, ему дядя из загранки привез. Ну, вот.
Я вышла не следующей станции, вернулась – его, конечно, уже и след простыл. Я потом ездила на эту станцию, вечером, в такое же время. И сейчас езжу иногда. Но все зря.
- Ну да, может, он случайно там оказался… Инка, а ты правда за Димкой в Питер сорвалась?
Или что-то другое?
- Ой, Янка, я такая дура была… Стыдно даже вспоминать сейчас. Знаешь, потом, когда уеду, я тебе в письме все напишу. Там целая история. Не могу сейчас об этом… Одним словом, хотелось подальше отсюда сбежать.
- Слушай, Инуля, я вот что думаю. В этом году ты уже опоздала. Если ты приедешь в следующем году к вступительным экзаменам, к нам в училище, я устрою, чтоб тебя взяли. Маму попрошу, чтоб с директрисой поговорила. Правда-правда! На дирижерско-хоровое и с пятью классами музыкальной школы берут, в виде исключения.
- Ой, мне кажется, я уже все забыла!
- А ты вспомнишь за этот год. Наврем чего-нибудь, мол, бедная девочка, у нее злая мачеха. Откуда они знают. А директриса у нас такая тетка добрая. Даст указание тебя взять, считай, поступила. Вот посмотришь, еще можно все исправить! В конце концов, ты можешь проучиться этот год в вечерней музыкальной школе. Получишь полноценное свидетельство об окончании, да и подготовишься заодно. Главное – поставить перед собой цель! Ну! Инка! Гляди веселей!
- А ведь и правда! Слушай, можно попробовать. Только я сама. Отец на дембель собрался, во Владимир, квартиру обещают, дом сдают к сентябрю. Там и попробую. И с вечерней музыкальной, и с училищем. Как думаешь, меня, переростка, примут на базе восьми классов?
- Конечно, примут. Ты, главное, руки не опускай. Не у всех ведь сразу получается!
- Ну да. Слушай, а как наши? Кто куда уехал поступать?
Мы поговорили об одноклассниках. Вика уехала поступать в институт. Не знаю, в какой, но, кажется, туда, где учат на архитекторов. Я с ней не общалась, от Ветки слышала. С Веткой виделась очень редко – у нее разыгрался роман с Серегой Точилиным.
- Да ты что? – удивилась Инка. – Он же такой смешной, и ростом не сказать, чтоб высокий.
- Ну, не скажи. Он очень изменился, вырос, настоящим красавцем стал. С манерами аристократическими, кудри отпустил до плеч, прямо Лорд Байрон. Такая любовь, чуть до свадьбы дело не дошло. Представляешь? Веткины родители просто костьми легли, чтоб это мероприятие отложить. Молодые же оба, да и Серега сама знаешь, из какой семьи. Ветка в художественный институт поступила, тетя Наташа сказала, я буквально на днях встретила их с Олечкой. Такая потешная малышка – вылитая Ветка, только толстушка. А у меня тоже поклонник, правда, на год младше меня, но зато выглядит лет на двадцать пять.
- Янка, а помнишь, как твой сосед нас напугал?
- Разве такое забудешь! Хорошо – мама дома оказалась, а то нас с тобой бы кондрашка хватил!
…Мы говорили, говорили… Казалось, не было этих двух лет, новых городов, новых друзей-товарищей, событий. Просто две подруги расстались ненадолго. Мы ведь такие же, как и раньше, ну да – чуть повзрослевшие. Но нам так же интересно друг с другом, как и в прежние времена.
Я вскоре уезжала с родителями в санаторий. Мы расстались с Инкой, договорившись переписываться.
Ни одного письма я так и не дождалась. Осталась тайной и история, которая заставила мою подружку уехать в Ленинград. Больше я Инку Зеленину видела и ничего о ней не знаю. Ведь у нас военный городок, почти у всех одноклассников папы офицеры, демобилизовались кто куда. Вот и Инкин отец уехал по новому адресу. Да, именно отец: Нину Трофимовну он с собой не взял. Зачем? Дети выросли, а ее он разлюбил. Такое вот он дал объяснение. Эту новость моя мама узнала от самой Нины Трофимовны, которую встретила в поликлинике. Инкина мачеха приходила в себя после инсульта. Она лечилась от депрессии, выглядела совершенно потерянной и не понимала, как и, главное, для чего дальше жить.
Много лет мы, одноклассники, не имели никакой информации друг о друге. И только недавно с помощью Интернета стали потихоньку узнавать, кто, где и как.
Ветка второй раз замужем, у нее взрослая дочь от первого брака, выглядит Ветка отлично, все такая же худенькая, работает дизайнером в достаточно крупной фирме. Младшая сестренка Ольга совсем взрослая, замужем, есть дети. Они с Веткой очень дружны. А тетя Наташа умерла молодой – рак.
Виктория тоже второй раз замужем. Ее второй муж – архитектор, как и сама Вика. У них своя фирма, разумеется, что-то связанное с архитектурой. От первого брака у Вики дочь, уже взрослая барышня, а от второго – сыновья-погодки, подростки. Дела фирмы идут хорошо, и семья ездит отдыхать на Канары. На Викиной страничке в Интернете – целая галерея фотографий, там есть и такая: Вика с мамой в театре. Обе нарядные и счастливые. Брата Пашки ни на одном фото нет.
Дима Снегирь в Питере, он звукорежиссер популярного телеканала, женат второй раз на солистке очень известного театра. Когда мы виделись, буквально год назад, у Снегирей как раз был медовый месяц. Инку Дима помнил смутно, а вот Лорку Лившиц - хорошо.
Я вышла замуж за того самого Юрку, с которым встречалась еще в училище. Он освоил профессию военного инженера, и наши молодые годы прошли в гарнизонах. Тем не менее, мне удалось окончить консерваторию и стать композитором. Дима Снегирь говорит, меня нельзя узнать – так я изменилась и похорошела после школы. Но мой муж с первого дня знакомства считает меня красавицей. Что ж, как говорится, «красота в глазах смотрящего». У нас с Юрой четыре замечательных сына. Моя мама теперь писательница, круг ее читателей растет с каждым днем. Кешка - выдающийся компьютерщик, он женат и воспитывает сына. Мы с братом очень близки, постоянно общаемся и часто видимся.
Мои родители давно переехали из нашего военного городка, где осталась героиня некогда бурного романа, брошенная на произвол судьбы горячо любимым мужем. И не у кого спросить, как сложилась жизнь у моей школьной подружки Инки Зелениной. Эх, Инка-ЗеленИнка, знать бы, где тебя искать…
P.S. Недавно дела привели меня в город, где уже много лет живет Ветка. Встреча наша была очень теплой и сердечной, я гостила у подруги три дня. Разговорам не было конца. Неожиданно выяснилось обстоятельство, которое в те далекие школьные годы прошло мимо меня. Оказывается, Ветка отошла от нашей компании не из-за нехватки времени, как наивно полагала я. Они же с Викой жили по соседству и всегда могли выкроить время хотя бы для короткого общения. Было бы желание... Удивительно, что желание общаться ни с того ни с сего пропало у Вики. Она вдруг стала встречать Ветку холодно и даже враждебно, всячески демонстрируя отчуждение. Ветка не понимала, в чем ее вина, чем она могла обидеть дорогую подругу, переживала, плакала по ночам. Что послужило причиной их разрыва - так и осталось тайной. А мне кажется, я знаю. Ни я, ни Инка - в принципе не могли составить Вике конкуренцию. Вика из семьи с более чем скромными доходами - и мы с Инкой недалеко ушли. У Вики папы нет - что ж, у меня отчим, у Инки мачеха. А уж внешне мы с Инкой и вовсе терялись на фоне блистательной Вики. Чего не скажешь о Ветке... Она самая обеспеченная из нас, одета всегда дорого и со вкусом, новенькое пианино в ее комнате не идет ни в какое сравнение с нашими "подержанными". На тонком пальчике Веты простенькое с виду колечко: в скромной оправе из червонного золота поблескивает маленький бриллиант. "Бабушкино наследство",- оправдывалась подруга. - всем, кроме меня, мало. Опять же, музыкальная и художественная школа, все причиндалы, полагающиеся настоящему художнику (мама же у Ветки художница!). Хорошая, по-настоящему дружная семья, где с детьми носятся, балуют. А привлекательность, шарм... Этот взгляд, этот голос, манеры аристократические. Походка! Одним словом - Ветка принцесса. Это было понятно, мной воспринималось как данность и нисколько не тревожило. Да что говорить! Мы с Инкой вообще не думали завидовать Ветке или ревновать, дружили - и все. Другое дело Вика... Понимала ли она сама, что ею движет? Может, и нет. Просто стало не комфортно рядом с Веткой. "Если хочешь выглядеть красавицей - окружай себя некрасивыми подругами" - этот лозунг многие женщины впитали с молоком матери и успешно воплощают в реальность, считая, что "жизнь-борьба, а в борьбе все средства хороши". СтОит ли обращать внимание на чью-то обиду или поломанную походя судьбу? Ведь, как известно, "победителей не судят". Что ж, удачи им. Удачи тебе, Вика!