Он смотрел на меня серыми спокойными глазами. Не мигая, не морщась. Он слушал внимательно. Не перебивая. И без междометий.
Я говорил, говорил, а он присутствовал.
Дело в том, что на трассе в Кызылкумах погиб человек. Несчастный случай. Никто не виноват. Это уже экспертиза показала.
Детей нет. Жена, старуха теща...
- Что делать? Что делать? – говорил я. – Надо же как-то помогать!
- Зачем? – вскинул он на меня спокойные глаза.
- Как зачем? – задохнулся я. – Вместе ж работали... И не один год...
- С кем? – уточнил он.
- С покойным...
- Ты ему можешь помочь?
- Нет... – растерялся я.
- Хоронили за чей счет? – пытал он. – Поминки, другое, прочее?
- Мы скинулись! Всей группой...
- Вот видишь, уже семье помогли. И все. Забудь!
- Как забыть?
- Молча!
Считая разговор оконченным, он встал, добыл из шкафа бутылку коньяка и налил себе рюмку. Потом вспомнил обо мне и спросил:
- Хочешь?
- Нет, спасибо.
Он не был жадным. Просто моя мелкая тема отошла куда-то на сотый план. Вместе со мной.
В принципе, нас ничего не связывало. Просто в этой далекой-предалекой республике мы, волею случая, работали на одном участке, а приехали сюда из одного города... Поодиночке, конечно, но все-таки, все-таки...
Он поговорил со мной совершенно искренне. Даже с некоторым удивлением. Видимо, не мог понять, что меня так волнует.
А я помнил, помнил, помнил, как ползла по полу ко мне жена погибшего, когда я пришел сообщить ей страшное. Она рыдала и кричала мне:
- Отдай мужа! Отдай, сволочь, мужа!
Я не был виноват. И мне так хотелось обидеться, повернуться и уйти. Но я не мог...
По Хивинским меркам, они жили неплохо. Двушка в поселке газовиков, ковры с коврового комбината... Теперь этому пришел конец. Сто-сто двадцать рублей, вот каков будет их доход ежемесячный. В Хиве платят мало. Раз в пять меньше, чем нам, газпромовским...
- Не знаешь, что сегодня по телевизору? – спросил мой собеседник.
- Нет! – ответил я и собрался уходить. Но спохватился:
- Слушай, займи рублей сто до получки!
- Мы ж только на днях зарплату и пусковые получили! – удивился он.
Я опустил голову.
- А-а, - догадался он. - Ну, и дурак!
Он отсчитал купюры. Заулыбался. Разговор, не трогающий, но надоевший, был закончен. Да и забыл он уже о нем. Его лоб не морщили горести и сомнения. И я вдруг пожалел его. Странно, да? Наверное, как ущербного и глупого, что ли? Как тяжко больного? Ведь, правда же, правда: равнодушие – это неизлечимая скупость ума!