Around The Corner. первый маневр

    Плаванье не навсегда - только чтобы преодолеть эту жизнь. А если вслушиваться в крики чаек, вторящих патефонному бормотанию попугая в кают-компании, тиканью часов, непричастному ко всему, что не затрагивает пружину или кристаллик кварца, шелесту волн о ватерлинию, ветра - о косую бизань, крови - об истончающиеся что ни день стенки аорты и какой-нибудь случайной, оборванной и не успевшей растрогать, будто шарманящей, рапсодии ре минор, исполненной волынящим работником палубы чуть не на волынке ли - то и того меньше: в ближайшем из портовых отделов почты просто отправь пару поздравительных процедур, пауз,цезур и тропов, а также пару переносов строки на завтра и в никогда, и можно отпускать свое утлое ноево помрачение ко всем, как изволят выражаться моряки и барышни, знакомые с ними тет-а-тет, чертям, оно тебе более уже увы. Зюйд-вест (что бы это не означало) ворошил волосы и исчитанные до утраты чувства реальности газеты на быстро пустеющем и как-то сразу опустившемся, словно вздохнувшем обреченно, причале и твои собственные, пронизанные страданием и украшенные сносками из нострадамусов постраничья - эти условные единицы памяти - пережитого: корневые луковицы седых волос. Мытари различных (тут, как нигде, на любителя) рецепторов удовольствий, мы исстари и неизбывно маемся мнимым. Светильник не был воспламенен, и, однако, горит. Мало того, еще и, как свидетельствует история мореплаваний - вовсю собирается оказаться однажды погашенным. Отчаясь понять, обращается к вразумляюще внеразумному, и, после серии обращений вокруг, наконец восклицается: была не была, эврика. Все встает на свои места, то есть устойчиво перестает стоять на чем бы то ни. Ни в какую, нигде. Мыслеморфный around the corner обнаружит необязательность оставаться Сунем, как, впрочем, и Хо. Хотя существовали причины и опасаться, оставшись, поэтому вскоре повернулось спиной к океаническому, а уже исчезающим лицом (в том числе: подлунно встреченным ликом унылой блудницы, бликующим осколком бутылки, бессонным огнем маяка) - к более материковому, где-то порой имперскому, по случаю, что петляет, как саранча, оказавшемся чем-то вроде Китая двенадцатого - тонкая царапина тире - тринадцатого веков, о котором знал только, что хокку - это, скорее, все же японское что-то такое краткое и выразительное до чертиков. А собственные, как чужое имя, трехстрочья тем временем в атмосфере ажиотажа уже дожили - вообрази! - до Женевы и слышатся цитируемыми из дрейфующих в озере плоскодонок с бельмами белых глазков - зонтиков, обозначающих женский, внимающий поэзии, род; известность, как известно, еще никем не исповедима. Вспоминается: как-то раз, расходясь после конференции межмуниципальных мультимедиа по присутствующим в путеводителе кабакам, пакгаузам, пустырям, - разговорилось с тогдашним и тамошним случайнцем - мол, а не маловато ли необитаемого на наш век островного уединения, мол, а не лишены ли мы главного земного преимущества над андеграундом склепа, постмодерном последующего небытия - свободы как таковой (мнемонируя мнемимически выражение того из лиц, которое соответствовало бы представлению о согласии), знаки вопроса и одновременного восклицания. Какова же бывала - нет, не когнитивная диссонансность, не детский же сад, в самом деле - но некоторая пустопорожняя оторопь, когда в ответ вызвучивалось простое и постмуниципальное: не место дарует человецам неместную неуместность, но нелицеприятно наоборот. Убрать нафиг всю хрень с фок-мачты, поворот оверштаг с размахом по крену - так, чтобы у глазеющего вперед из бочки на гроте выпала от перегрузок грыжа - и полный, неделимый и безраздельный, одноименный с твоим грамматическим родом вперед на закатное полотнище, распахнувшееся китайскими шелкографическими недоговоренностями в оранжевой, терракотовой, кирпично-пряничной гамме и обещавшее буйствовать еще как минимум половину жизни. Запасы солонины и квашенных артишоков, а также рома, марихуаны и романов Умберто Эко, - заполняли трюмо. Пресной воды, вроде, тоже должно было хватить на пару отрывных календарей плавания - а больше никто и не плавает. Ведь эта, такая сияюще синяя, океаническая юдоль так призрачна, мимолетна, мала.