Я в общем-то не про волков и не про ласточек. Хотя и о них тоже.
Началось с касаток.
Будучи как-то по корреспондентским делам в каком-то кишлаке Навоийской области, я обнаружил, что прямо в одноэтажной конторе сельсовета свили гнездо ласточки.
Зрелище, скажу я вам, умилительное, трогающее душу.Да и необычное: ничего подобного не видел я ни раньше ни позже.
Стремительные птахи влетали в помещение и вылетали из него через открытую форточку. Помнится,сжалось сердце, когда подумал вдруг: а что же будет, если форточку закроют, ведь не всё же время распахнута она настежь?Но мне пояснили, что в связи с такой "экологической" ситуацией форточку в конторе не закрывают никогда.
Всё это настолько меня тронуло, что я написал об увиденном
и услышанном небольшую заметку, которая называлась "Ласточки... в бухгалтерии"(то была бухгалтерия сельской конторы).
Заметка вроде бы как заметка. Не лучше и не хуже других.
Мне она представлялась даже симпатичной...
И вдруг...
Вдруг ходе редакционной летучки на неё с какой-то душераздирающей критикой обрушилась сотрудница партотдела нашей редакции Танечка Кузив.
Боже, как она возмущалась появлением в областной партийной газете такой заметки! Неужели нет ничего более серьезного в корреспондентском блокноте автора? Неужели не о чём больше писать в бурное время перестройки? Танечка говорила о мелкотемье. О мелкотравчатости.Об отсутствии политического чутья. Рецензент была глубоко возмущена.Она буквально рвала и метала.Она негодовала. Она исходила на нет.
Когда взъерошенная от возмущения Татьяна села после гневного своего выступления, на редакционной летучке возникла тягостная тишина. Коллеги каждый по-своему переваривал зубодробительный выплеск сотрудницы партийного отдела.
Кто-то в глубине души злорадствовал, мол, так его (меня то есть),поделом ему, дескать. Кто-то недоумевал. Кто-то понимал, что Танечка несла ахинею.
Но не выступил никто. Ни в поддержку Танюши, ни в мою защиту. Ни словом не обмолвился по этому поводу и редактор, пришедший в нашу областную газету "Знамя дружбы" из республиканской "Правды Востока",где, между прочим, работал в партийном отделе.
Промолчал и я, чёрт, мол, с ним со всем этим.
"В ответ" на эти инсинуации я не придумал ничего лучшего,как ...опубликовать эту же самую заметку в той же "Правде Востока".Так сказать, для самоутверждения. Как бы для того, чтобы что-то кому-то доказать. И были они мои "Ласточки" слово в слово представлены уже не только областному, но и республиканскому читателю. Потому как и в республиканкой газете этот факт показался любопытным.
Никому я, конечно, этим ничего не доказал, разве что себе самому, что не идиот я (а на редакционных летучках порою чувствуешь себя таки идиотом, особенно в ситуациях, подобных вышеобозначенной).
Да и будя об этом.
Теперь о волках.
Был в нашем городе Навои (Узбекистан) краевед Борис Степанович Шалатонин. Имя его было известно и за пределами республики. Мне довелось написать о нём очерк на целую газетную страницу, где говорилось как раз о том, какие видные
ученые и писатели СССР цитировали нашего знатного земляка.
Так вот этот краевед был страстным противником уничтожения волков, даже в тех случаях, когда они нападали на чабанские отары. Однажды, когда Борис Степанович (царство ему небесное) возмутился опубликованной в нашей газете заметкой о том, как чабан убил регулярно навещавшего его кошару крупного волка, я написал и подарил знатному нашему краеведу дружеский шарж "Борису Степановичу - волковеду и волколюбу".
Прошу читателя поверить мне на слово, что это был хороший шарж, сделанный по всем правилам стихосложения. Но (старость, увы, не радость)не остался он в моей худой памяти
и как назло, даже черновика не сохранилось. Закон подлости.
Когда Бориса Степановича не стало, попросил я найти этот шарж его родственников (вдруг обнаружится он в архиве краеведа), но и тут ничего не вышло.
Канул мой шарж в небытие. М-да.
...А супруги Кузивы, оба журналисты, как-то быстро уехали из Навои и устроились в Москве, причём успешно, дай им Бог...
Работая в Навои над своими книгами, я нередко бывал в Москве, и как-то раз не менее чем через четверть века после отъезда четы Кузивых кто-то дал мне их домашний телефон. И взял я да и позвонил. И трубку взяла - Танечка!
Поздоровался. Спросил, помнит ли меня. Помнит, а как же. Даже кусочек из одного моего стихотворения помнит.
Стихотворения? Какого же?
А вот какого:
Волков бы я кормил с ладони.
Иных и вовсе прямо с губ.
К сему с приветом, Шалатонин,
Природовед и волколюб!
Надо же! Танечка помнила слово в слово финальные строки моего дружеского шаржа, написанного более четверти века назад Борису Степановичу Шалатонину! И прочла их, что называется, без подготовки, мне в телефонную трубку. Диво!
Нужно ли говорить, что я тут же простил ей давнее нападение на моих ласточек...