Говорите, вы меня видели? Что ж, вполне возможно. Ну, и как я вам? Худая – кожа да кости, спутанные волосы непонятного цвета, ввалившиеся глаза, серые губы... Как говорится, краше в гроб кладут. И голос – странный, глухой, не мужской и не женский. Красотка, не правда ли?
Теперь и я имела возможность увидеть себя такой. Пожалуй, даже ещё хуже. Да, то, что увидели вы и Лёля – ещё не самый страшный мой вид. Это я немного оправилась, а в первое время после выхода из анабиоза... Показать вам? Ладно, удовлетворю ваше любопытство.
Кажется, я остановилась на том, как выползла из подземелья, и меня обнаружил посланник от Оскара, обладавший приятным голосом. Был стремительный полёт, потом скрип отворяемых дверей, мерцание свечей, блеск золотого орнамента на тёмно-красных обоях и дорогой глянец мебельной обивки. Тяжёлые портьеры раздвинулись, и моё тело обняла тёплая вода с благовониями. Кожу тёрла мочалка, а чьи-то пальцы стряхивали на пол мокрые пряди моих волос.
– Просто клочьями лезут...
Оскар сам, не доверяя слугам, мыл меня. Большие клочки моих волос оставались у него в руках, и он, морщась, стряхивал их. Я ещё не видела себя в зеркале, но уже предчувствовала: то, что я там увижу, мне не понравится.
Потом была свежая, ещё тёплая кровь и чистая постель. И сон без сновидений, который опустился на меня, как чёрное покрывало.
Когда я проснулась, глазам стало больно от холодного, серовато-белого света, лившегося в окно. Тёмная фигура, стоявшая у занавески, обернулась и сказала голосом Оскара:
– Доброе утро, дорогая.
Я пробормотала:
– Свет... Глазам больно...
Оскар прикрыл окно занавесками, оставив только небольшую щель, чтобы не было полного мрака.
– Так лучше?
– Да... Спасибо...
Оскар присел на край моей постели. Он был элегантен всегда, во все времена, независимо от века и господствующей в нём моды, подбирая для себя всё только самое лучшее. Мода менялась, и вместе с ней менялся его облик, но элегантность и безупречность отличала его постоянно. Великолепно скроенный чёрный фрак, жемчужно-серый жилет, белоснежная рубашка и белый шёлковый галстук, тёмно-серые панталоны и чёрные сверкающие сапоги с коричневыми отворотами – да, Оскар был опрятным щёголем в любой ситуации... Но отнюдь не до тошноты – то есть, он был не из тех нарциссов, что постоянно думают «о красе ногтей». Сам, скинув фрак и закатав рукава рубашки, мыл меня, хотя мог поручить слугам...
Сейчас он смотрел на меня с грустной лаской в глазах.
– Очнулась всё-таки... А я уж думал, что больше никогда тебя не увижу.
– Жуткий напиток, – прохрипела я. – Так и должно быть? Он так должен действовать?
Оскар задумчиво тронул чисто выбритый подбородок. В те времена он носил небольшие бакенбарды.
– Насколько мне это известно, да, – проговорил он. – Я несколько раз справлялся у Октавиана о твоём состоянии, но он, как видно, уже сбросил тебя со счетов... Так отвечал, будто тебя и не существует вовсе.
– Но я жива, а значит, выдержала испытание, – сказала я. – Надо пойти к нему и заявить об этом!
Оскар смотрел на меня, и что-то его взгляд мне не нравился...
– Ты плохо выглядишь, дорогая, – ответил он после паузы. – Хотя, конечно, две недели спячки никого не украсили бы... Но ты словно не две недели в ней провела, а год! Можешь взглянуть сама.
И Оскар, взяв с туалетного столика ручное зеркало, протянул его мне.
Из зеркала на меня смотрело поистине жуткое существо, похожее на ходячего мертвеца. Череп, обтянутый бледной кожей серовато-сиреневого оттенка, местами даже с желтизной, бескровные губы, ввалившиеся тусклые глаза и безжизненно свисающие жалкие остатки волос, сменившие цвет с чёрного на какой-то непонятный бурый... Без блеска, как пыльная пакля, несмотря на то, что их недавно мыли. Я даже не поверила, что это я, но зеркало упрямо показывало мне это страшное лицо.
Оскар чуть слышно вздохнул и ободряюще положил руку мне на плечо. Цвет его лица по сравнению с моим казался... человеческим. Да, хоть он и никогда не отличался румянцем, но теперь рядом со мной смотрелся просто розовым поросёночком.
– Ну ничего, ничего, – сказал он обнадёживающе. – Может, и откормим тебя, и ты станешь прежней...
Зеркало упало на одеяло, и Оскар убрал его.
Но сколько меня ни откармливали, лучше я не выглядела. Волосы вылезали клочьями, оставались в руке, стоило их только задеть, и Оскар просто остриг остатки. Физическая сила ко мне понемногу вернулась, но Оскар не выпускал меня из своего дома даже на охоту – по его словам, ради моей же безопасности. Впрочем, особого желания выходить куда-либо в таком виде у меня не было, и я дни и ночи напролёт просиживала дома, а кровь мне приносили. Мою облезлую голову покрывал чепец, который я не снимала даже в постели.
Но самое главное – мои крылья потеряли свой сияющий белоснежный оттенок, став тускло-пепельными. Как такое могло произойти? Я могла только гадать. У Оскара были подозрения относительно того, что Октавиан мог что-то подмешать в испытательный напиток, чтобы отравить меня, и чем больше я размышляла, тем более правдоподобными эти подозрения мне казались.
От безделья я читала книги, просиживая в библиотеке круглыми сутками, но временами, отрывая взгляд от строчек, я сжимала челюсти. В моём сердце копился гнев.
Октавиан сам хотел власти, вот в чём было дело. Наплевав на закон, он устранял всех претендентов на звание Великого Магистра. Г-жа Оттилия Персиваль, занимавшая этот пост, была уже в то время так стара и слаба умом, что превратилась практически в формальную фигуру, а делами Ордена управляли старшие магистры – Октавиан, Ганимед, Канут и Оскар. Первым по старшинству шёл Ганимед, и именно он стал бы исполнять обязанности Великого Магистра, если бы на момент смерти действующей главы Ордена не нашлось бы белокрылого наследника. Октавиан же был вторым по старшинству. Я только со скупых слов Оскара знала, что Октавиан строил всевозможные козни, чтобы устранить Ганимеда или хотя бы уменьшить его влияние, но у него всё никак не получалось. А белокрылые были ему как кость в горле.
Оскар жил уединённо и принимал у себя гостей крайне редко. Единственным частым гостем в доме был Деметриус, молодой симпатичный хищник – тот самый обладатель приятного голоса, что нашёл меня, сразу после того как я очнулась от спячки. Его светло-русые, с едва приметной рыжинкой волосы были всегда размётаны наподобие львиной гривы, щёки украшали короткие, аккуратно подбритые золотистые бакенбарды, а на мужественно очерченном подбородке была ямочка. Чем-то он был похож на молодого Шиллера. Его светлые серовато-голубые глаза полыхали таким огнём, а движения были столь порывисты и стремительны, что я про себя прозвала его «Ураган». Он носил чёрный плащ гавелок, широкая пелерина которого развевалась при ходьбе, как крылья – словом, Деметриус был весь летящий, и данное ему мной прозвище как нельзя более точно отражало его манеры. Если в доме повеяло сквозняком – значит, в гости явился Деметриус-Ураган.
В его присутствии Оскар, обычно непроницаемый и сдержанный, менялся. Перемена эта могла быть неуловима для непривычного глаза, но мне, знавшей Оскара уже давно, были видны малейшие колебания его духа. Вроде бы он вёл себя почти как обычно, но при этом и его взгляд, и голос теплели. Эта теплота напоминала отеческую, и вместе с тем было в ней что-то иное...
Деметриус был необычайно талантлив: писал стихи и песни на нескольких языках, играл на многих музыкальных инструментах и обладал светлым и звонким тенором. Оскар любил слушать оперные арии в его исполнении и восторгался его стихами, которые Деметриус обычно читал ему вполголоса, сидя на библиотечном диванчике, а когда Ураган пел романсы, аккомпанируя себе на фортепиано, глаза Оскара наполнялись мягким сиянием. Но если в такие моменты случалось присутствовать мне, я кожей чувствовала желание обоих – чтобы я оставила их вдвоём.
Впрочем, я не буду лезть в личную жизнь Оскара. Он имеет право на её неприкосновенность, не так ли? Скажу только, что Деметриус жив и по сей день, и они с Оскаром по-прежнему поддерживают отношения, не выставляя их, впрочем, напоказ.
Разумеется, моё исчезновение из подземелья, где я валялась в спячке, не прошло незамеченным. Октавиан искал меня, чтобы убедиться, составляю ли я всё ещё ему конкуренцию, и в один прекрасный день Оскар сообщил новость:
– Сегодня я встретился с Октавианом, и он спросил, не знаю ли я случайно, где ты.
– И что ты ответил? – насторожилась я.
– А что я мог ответить? – поморщился он. – Сам факт, что он задал этот вопрос именно мне, говорит в пользу того, что у него есть сведения о твоём местонахождении.
– А может, он просто так полюбопытствовал? – предположила я, хотя уже была склонна разделить точку зрения Оскара.
Тот ответил с невесёлой усмешкой:
– Октавиан не задаёт вопросов из праздного любопытства. Он желает видеть тебя.
И он вручил мне письмо, от которого исходил хорошо знакомый запах – запах крови. Сломав печать, я развернула листок и пробежала глазами по ровным строчкам, пестревшим завитушками, фигурными росчерками и прочими высокомерными витиеватостями. Это было приглашение или, лучше сказать, предписание явиться в замок Великого Магистра. И отмахнуться от него было нельзя: хочешь – не хочешь, а будь в указанном месте в указанное время. Скорее всего, писал не сам Октавиан... Секретарь, наверное. Но я ненавидела руку, выводившую эти затейливые буквы.
– Желает посмотреть, что он со мной сотворил? – прошипела я. – Или добить?
– Добить тебя я ему не позволю, чего бы мне это ни стоило, – сказал Оскар. – Я не отойду от тебя ни на шаг. Ничего не бойся, дитя моё. А главное – веди себя благоразумно.
Я полагала, что встреча пройдёт с глазу на глаз – только я, Оскар и Октавиан, но когда мы прибыли в замок, оказалось, что в сборе были все магистры: старшие сидели в креслах, младшие стояли двумя группами по обе стороны от них. Закутанная с головы до ног в тёмно-фиолетовый плащ с капюшоном, я ступила в пятно света в центре тронного зала, а Оскар, сняв сверкающий цилиндр рукой в белой перчатке, поклонился собранию.
– Приветствуем вас, собратья!
– И я приветствую вас от имени всех присутствующих, – отозвался сухопарый высоколобый Ганимед Юстина, поднявшись с кресла и также слегка поклонившись.
Он был старшим, а потому председательствовал на всех собраниях. В трепещущем свете факелов поблёскивала бисерная вышивка его длиннополого чёрного кафтана с высоким воротником, а глубоко посаженные глаза были столь темны, что казалось, будто под высокомерно полуопущенными веками у него чернела пустота. Его лицо походило на каменный лик статуи – особенно вот этими пустыми жуткими глазами.
– Собственно, приглашены вы по инициативе Октавиана Британии, – сказал он и обратился к названному по имени: – Собрат, вам слово. – И Ганимед снова уселся.
Гладкий череп вставшего на ноги Октавиана сиял бликами света, а взгляд был прикован к моему лицу, а точнее – к пространству под низко надвинутым капюшоном. Ему явно не терпелось рассмотреть меня – полюбоваться, так сказать, на дело своих рук. Интересно, какого цвета у него мозги? Если долбануть по его блестящей голове самым большим из мечей, что украшали стены этого зала, это наверняка можно было бы выяснить...
– Собратья! – гулко раздался его голос. – Эта юная особа, которую вы видите перед собой, – Эйне, недавно получившая звание младшего магистра и претендовавшая на избранность. Как вам известно, все кандидаты в Великие Магистры проходят предварительную проверку испытательным напитком. Если кандидат выжил и сохранил белоснежный цвет крыльев, его можно смело считать избранным. Но так ли это в случае с Эйне? Мы должны в этом убедиться. Эйне, не могла бы ты показать нам своё лицо для начала?
В полной тишине слышалось только потрескивание факелов. Мысль о мече на стене и цвете мозгов Октавиана казалась всё соблазнительнее, но вряд ли мне дали бы осуществить это. Вполне возможно, все сразу же увидели бы цвет моих мозгов...
Рука Оскара коснулась моего плеча. Да, он был рядом и поддерживал, но был ли он готов пойти до конца, защищая меня?
– Дорогая, смелее, – мягко прозвучал его голос рядом с моим ухом. – Делай то, о чём тебя просят. Я с тобой, не волнуйся.
Я откинула капюшон. Под ним был капор с шёлковыми лентами и искусственными цветами, скрывавший мою уродливую причёску, но лицо оставалось открытым. И все, конечно, увидели, как я «похорошела».
– Гм, кхм, – откашлялся Октавиан, вволю налюбовавшись тем, что он сотворил со мной. – Как ты себя чувствуешь, Эйне?
Ядовитые слова жгли мне язык, готовые вот-вот сорваться, но рука Оскара тихонько сжала мне локоть. Осторожность превыше всего, говорила она.
– Благодарю вас, ваше превосходительство, вполне хорошо, – вежливо ответила я, но яд всё же просачивался наружу в каждом шипящем звуке. Этакая змеиная учтивость.
– Рад это слышать, – отчеканил Октавиан. Каждое слово с хрустом отскакивало от его ровных острых зубов, как разгрызенная ореховая скорлупа. – Однако, не могла бы ты разрешить наши сомнения скорейшим образом, позволив нам взглянуть и на твои крылья?
Как бы вы отнеслись к просьбе какого-нибудь праздно любопытствующего субъекта, никак не связанного с медициной, снять повязку и показать рану или ожог? Правильно, послали бы его по известному адресу и были бы правы. Я же не могла сделать того же самого.
И за моей спиной для всеобщего ознакомления раскрылись крылья – уже не белоснежные, а серые, как ветошь. По залу прошуршал шепоток, а Октавиан, приблизившись ко мне, обошёл меня кругом, как музейный экспонат.
– Что ж, собратья... Как мы можем видеть, цвет крыльев Эйне отнюдь не указывает на её избранность. Увы, наши надежды на обретение в её лице нового Великого Магистра не оправдались.
Стоя в перекрестье множества взглядов, устремлённых на мои крылья, как на нечто противоестественное (а что в них было такого? самые обычные крылья), я уже почти ощущала ладонью рукоять меча со стены и видела, как он кромсает черепа всех, кто посмеет хотя бы пикнуть... хоть слово вякнуть по этому поводу. А все смотрели на меня так, будто у меня из спины торчала вторая пара ног, а не крылья.
– Итак, Эйне не прошла испытание напитком, – заключил Октавиан.
– И вы довольны, не так ли?
Да, это сказал мой жутковатый, хриплый и глухой голос. Произнёс он это твёрдо и с вызовом, так что всё собрание обомлело. Оскар обеспокоенно взглянул на меня.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Октавиан, сверкая глазами из-под нахмуренных бровей.
Оскар умолял меня взглядом: «Не надо». Но меня было уже не остановить: в таких случаях говорят – «будто бес вселился».
– То и хочу сказать, ваше превосходительство. Не вашими ли стараниями я провалила это испытание? Признайтесь, что вы подсыпали в напиток?
Шепоток собрания перерос в негромкий недоуменный гул, а Октавиан негодующе воскликнул:
– Что-о?! Да как ты смеешь обвинять меня в таком кощунстве?! В осквернении ритуала!
– Побойтесь гнева Леледы, ваше превосходительство, и лучше покайтесь! – продолжала я, вонзая в него каждое слово, как кинжал. – Сознайтесь чистосердечно, что желаете заполучить власть в собственные руки, а потому мои белые крылья вам помешали! Когда вы вручали мне кубок с напитком, вашей целью было не испытать меня, а усыпить навсегда!
Собрание было в шоке. Что до Оскара, то он стоял, заслонив глаза рукой. Вся его поза как бы говорила: «Это конец...» Перекрывая голосом нарастающий гул в зале, Октавиан вскричал:
– Мерзкая клевета! – И обратил взгляд на Ганимеда: – Собрат! Это просто неслыханно, не правда ли? У неё нет никаких доказательств!
Ганимед поднялся с кресла. Обдав меня холодом черноты из-под век, он спросил:
– У тебя есть доказательства того, в чём ты посмела обвинить старшего магистра Октавиана?
– Только моё слово, – ответила я.
– Этого недостаточно, – сказал Ганимед. – Взять её!
В ту же секунду я оказалась в руках дюжих охранников, вооружённых саблями, острия которых я незамедлительно ощутила на своей шее. Белой молнией сверкнула выброшенная вперёд рука Оскара в перчатке:
– Подождите! Собрат, позвольте сказать вам пару слов.
Ганимед величаво повернул свой каменный лик:
– Слушаю вас, собрат.
– Тет-а-тет, если разрешите, – сказал Оскар.
– Извольте, – благосклонно кивнул Ганимед. И коротко бросил державшей меня охране: – Ждать моих распоряжений.
Они удалились вместе из зала. Брошенный на меня взгляд Оскара умолял: «Веди себя тихо!»
Я понимала: он собирался спасать мою шкуру, и если я сейчас начну буянить, все его благородные усилия пойдут прахом. Какое-то время я стояла неподвижно, но меня так и подмывало раскидать скрутивших меня охранников – я даже чувствовала в себе достаточно сил для этого. Пусть моя свобода будет недолгой, но я снесу эту лысую башку с плеч... Гнев Леледы падёт на него через меня. О, я была готова стать орудием справедливой кары! В груди зарождался смерч страшной разрушительной силы, от которого – я знала – никому не будет пощады.
Охрана разлетелась в стороны, как кегли, и, не успело собрание ахнуть, как в моей руке сверкнула сабля. В следующее мгновение Октавиан лежал на полу, а я сидела верхом на нём, приставив острие к его горлу.
– Abelladerion, – произнесла я приговор. В переводе с Языка это означало «умри с позором».
На секунду в глазах Октавиана мелькнул страх... И на моё запястье легла рука лебединой белизны.
Зал погрузился во мрак, исчезли факелы, кануло во тьму собрание, и остались только мы втроём: я, сабля и сияющая рука на моём запястье.
«Не сейчас, – раздалось у меня в голове. – Его постигнет кара, но позднее. А у тебя другая миссия, не забывай об этом. Ты должна отыскать мою наследницу, а до тех пор ни один собрат не должен пасть от твоей руки, запомни. Иначе ты утратишь способность чувствовать её. Когда она займёт трон Великого Магистра, воцарится мой порядок».
Рука уже давно соскользнула с моего запястья, а отзвуки этого голоса всё ещё раздавались в голове. Охрана снова схватила меня, обезоружила и оттащила от Октавиана, а я, впав в какое-то оцепенение, даже не сопротивлялась.
– Что здесь происходит? – раздался голос Ганимеда.
Они с Оскаром уже вернулись. «Так и знал, что тебя нельзя оставить одну», – сказал мне взгляд моего наставника.
– Она напала на меня, – объявил Октавиан. – Полагаю, её следует наказать, собрат! После всего, что ею было сказано и сделано, она это заслужила.
– Наш собрат Оскар Октавия поручился за Эйне своей честью, – сообщил Ганимед. – Будем считать инцидент исчерпанным.
Властный взмах руки – и я почувствовала свободу. Меня больше не держали.
Оскар поручился за меня честью, и это значило, что я несла ответственность уже сразу за две репутации – свою и его. Любой мой проступок теперь должен был отразиться на нём.
– Наследница Леледы всё равно придёт, хотите вы того или нет, – пробормотала я, обводя всех туманящимся взглядом. – Она займёт этот трон, и воцарится порядок.
– Ну конечно, придёт, разумеется, – ответил Ганимед. – Мы ждём этого момента с надлежащим благоговением.
Какое «благоговение» они выказали к Авроре, вы знаете. И слово «abelladerion», которое я произнесла над Октавианом, ещё раз прозвучало в этом зале уже из её уст.
Постепенно мой внешний вид улучшился, но не намного. Волосы отросли, но превратились во взъерошенную гриву неопределённого цвета, появилась седина. Вот так я и приобрела тот жутковатый облик, по которому вы меня знаете.
А теперь я кошка с седым ухом.
«Спи, малышка, баю-бай,
Поскорее засыпай...»
продолжение http://www.proza.ru/2010/10/30/1173