Дженни не бежала, а летела сквозь лес к своему дому. Она не могла описать то, что творилось в ее душе. Вот оно, пришло то время, когда слова не подчиняются разуму, а льются смело и открыто. С ней это случилось! Она поняла, что значит то чувство, которое толкает людей на безрассудство. А ведь это еще не любовь, а только легкое дуновение, зацепившее ее своим крылом. Не любовь, но какой глубокий признак того, что в ее душе есть место этому чувству и когда-то оно поселиться там. А ведь только вчера она, глупая, сочиняла какие-то надуманные слова для объяснения со своим кавалером. Принимала загадочные позы, чтоб очаровать непонятно кого. А оказалось, что все бывает по- другому. Забываешь про косички, совсем детское платье, поднимаешься над обыденностью, показывая свое настоящее «Я».
Дженни подбежала к воротам, увидела стоявшего у входа Эдвина и, ухватив его за руки, закружилась вместе с ним.
– Дженни, - с изумлением смотрел на нее Эдвин, - что-то случилось? Ты сияешь, из тебя просто струится свет.
Запыхавшаяся Дженни остановилась и молча смотрела на Эдвина, тяжело дыша.
– Ты сейчас безумно красива! Такой девушка бывает только тогда, когда влюбится. Я угадал?
– Нет, - засмеялась Дженни, - глупости. Просто жить-то как хорошо!
Она чмокнула Эдвина в щеку и взъерошила ему волосы совсем опытной взрослой рукой.
Он засмущался, проговорил:
– Если у тебя появился секрет, значит, ты выросла.
И беззащитно улыбнулся.
Дженни вбежала в свою комнату, повалилась на кровать и уставилась в потолок, глупо улыбаясь. У нее появился секрет! И она о нем никому не расскажет! Хотя, не плохо было бы выложить все Милене. О, она от изумления потеряла бы дар речи! Но нет. Она не сможет просто так болтать про Артура. Как рассказать, что он был совсем слабым, цеплялся за нее, как за последнюю надежду и в то же время был безмерно сильным с пылавшей в груди любовью. Как передать то, что испытывала она, когда этот необычайно красивый молодой человек умолял ее: научи, помоги! Словно чувствовал в ней такую силу, о которой она сама еще не знает. Артур! Вот о каких мужчинах надо мечтать. Отныне Артур – ее принц, даже если она его больше не увидит. Только такой, как он, может покорить ее сердце. Не боящийся кричать о любви во весь голос и не стесняющийся слез. А ведь только утром Дженни решила, что плачущий мужчина – это самое отвратительное, что может быть.
«Нет, - прошептала она, - это красиво!»
Дженни встала и подсела к зеркалу, вглядываясь в себя. Расплела косички и поняла: это уже насовсем. Почему Эдвин сказал, что она красивая? Ах, да, она хорошо помнила, какой была Ани, когда у нее появился Эдвин. А интересно, как вел себя он? Что испытывал, когда понял, что нашел свою единственную? Он такой тихий, спокойный. Говорил ли Ани какие-то слова, как проявлял свои чувства? Дженни почему-то непременно хотелось это узнать, чтобы понять природу любви и душу влюбленного мужчины.
Она завязала волосы сзади не очень аккуратным пучком и пошла искать Эдвина. Ей нужно было с кем-то поговорить, о чем угодно. Выглянула в окно, у ворот его не было. Заглянула в кабинет, где он иногда сидел возле Ани, когда та возилась с бумагами. Ани была одна, улыбнулась и махнула рукой: потом… дела…
Дженни вышла на веранду. Эдвин был там, опершись о подоконник, смотрел вдаль задумчивыми глазами.
Дженни слегка его отодвинула и пристроилась рядом, глядя вдаль, пытаясь увидеть то, что так интересовало Эдвина.
– Эдвин, мне интересно, о чем ты думаешь, когда подолгу стоишь у окна?
– Не знаю, просто любуюсь красотой. Ты же сказала, что жить хорошо, так?
Дженни кивнула и спросила:
– А правда, что ты пишешь стихи?
– Правда.
– А почему никому их не показываешь?
– Не знаю. Да и зачем? Обычно девушки ведут дневник, записывают туда свои сокровенные мысли и считают его своим тайником, стараются, чтоб никто не увидел. Так и мои стихи – зеркало души, а ей не очень хочется обнажаться. Да и я не считаю их хорошими. Как получается.
– А для Ани ты их читал?
Эдвин молча покачал головой:
– Нет.
– А почему? Она ведь самый близкий тебе человек, с кем же еще делиться тем, что внутри?
Эдвин ничего не ответил, и Дженни поняла, что переспрашивать не надо. Немного погодя она наклонилась к самому его уху и еле слышно прошептала:
– Прочти мне. Пожалуйста.
Эдвин потихоньку засмеялся и обнял Дженни, притянул к себе.
¬– Слушай.
Ищу любовь. Настойчиво. Давно. –
В цветах, восходах и раскатах грома.
Зову, мечтаю и надеюсь, но
Вокруг уныло, буднично, знакомо…
У Дженни внутри словно забурлило от переполнявшего чувства. Она отодвинулась и посмотрела на Эдвина так, словно впервые видела его.
– Потрясающе! – прошептала она. – Как же можно несколькими строчками рассказать о самом главном, без лишних слов и долгих объяснений?
Лицо Эдвина слегка порозовело.
– Еще! – потребовала Дженни.
– Хорошо, но не здесь. Бежим.
Он потянул Дженни к выходу и они побежали через двор к саду.
– Не останавливайся. Я буду слушать столько, сколько ты сможешь говорить.
Они сидели спина к спине, Эдвин с небольшими паузами пел красивые строки, а Дженни плакала, потому что до отказа закрутилась в душе спираль и теперь, расслабляясь, выливала дремавшие там чувства. Как она поняла Эдвина по тем строкам, которые он когда-то сложил: его видение мира, ожидание чего-то, пока неизвестного ему, так и Эдвин уловил в рыдания Дженни зарождающуюся тоску от одиночества, желания любить и огромное умение отдать себя всю во имя взаимности. Эдвин обнял ее, прижал к себе, а она рыдала на его плече, и он с щемящим сердцем гладил волосы и вытирал слезы, катившиеся по ее щекам
Дженни проснулась в прекрасном настроении. Шевелиться и двигаться не хотелось, настолько измотал ее бурный вчерашний день. Страсти улеглись, внутри мирно покоилось ощущение счастья.
Дженни решила не идти завтракать, но подумала, что должна это сделать, чтоб поскорее увидеть своего нового друга – Эдвина. Теперь она сможет доверить ему свои сомнения и самые потаенные мечты, зная, что найдет поддержку и понимание.
За завтраком все ее внимание было обращено на Ани. Сестра светилась, глаза сияли, она заразительно смеялась и задевала то Дженни, то Эдвина. Дженни смотрела с улыбкой, раздумывая, что могло произойти такого, что сделало Ани совсем счастливой. Не выдержав, спросила:
– Я вижу, случилось что-то хорошее. Расскажи.
– Ничего не случилось. Просто как хорошо любить и быть любимой. Чудесно! – почти пропела Ани, вскочила, подбежала к окну и распахнула его. Придерживая шторы, еще раз прокричала в окно, с расстановкой: - Чу-дес-но!
У Дженни упало сердце. Вместо радости она ощутила неприятный холодок внутри: ей почему-то показалось, что ее предали. Вчера она всю душу выложила Эдвину, преподнесла на ладони в открытом виде, а он, наполнившись ее чувствами, отнес их другой. А должен был… Что?
Дженни поразило, что она могла подумать об Ани, как о «другой». И зачем вообще все эти глупые ощущения?
Она подняла глаза на Эдвина и замерла. Он, отставив чашку, смотрел прямо на нее серьезным проникновенным взглядом. Дженни хотела улыбнуться и вдруг поняла, что не может этого сделать. Что-то случилось. Ее обдало жаром, перехватило дыхание, а глаза напротив манили и притягивали,как магнит. Сколько раз Эдвин и Дженни смотрели друг на друга, но сейчас их взгляды сплелись на том уровне чувственности, о котором никто из них и не подозревал. Дженни затаила дыхание, ее вновь обдало жаром, и щеки запылали от зарождавшегося чувства. Такое же лицо было и у Эдвина, а еще что-то дрогнуло в нем, и Дженни поняла, что он прочел в ее глазах смятение и ту бурю чувств, что поднималась в груди помимо ее желания. Может быть, следовало застыдиться, но Эдвин поймет, она уверена.
Под впечатлением этих мыслей Дженни спокойно улыбнулась ему. И вновь замерла. Эдвин вскочил, с грохотом отодвинул стул и быстро направился к Ани, все еще боровшейся со шторами. Он обнял ее, закружил и засмеялся в унисон ее смеху.
«Обороняется», - почему-то пронеслось в голове Дженни, но она не поняла смысла мелькнувшей мысли, выбросила ее из головы. Возникло ощущение поражения, и тут Дженни узнала еще одно умение: держат себя в руках. Ее лицо теперь ничего не выражало, каким-то усилием она накрепко заперла чувства внутри и продолжила совершенно спокойно пить чай, с улыбкой поглядывая на счастливую пару. Покружившись, они обнялись и ушли из комнаты.
Дженни еще некоторое время посидела за столом, даже съела кусок пирога, повертелась у зеркала и спокойно прошла к себе. Она занималась обычными девичьими делами: расчесывалась, перекладывала книги на столе, но вряд ли бы вспомнила потом, что делала. Она подумала о странном поведении Эдвина. Может, зря ей казалось, что он принял ее вчерашние излияния с участием? Эдвин мог решить, что она просто взбалмошная девчонка и пожалеть потраченного времени. Возможно, рассердился, что она вынудила его читать стихи, сам же говорил, что это-личное.
В конце концов, ничего не придумав, Дженни решила просто извиниться за вчерашнее и попросить Эдвина не сердиться. Пусть он останется прежним, называвшим ее сестренкой и подразнивающим ее усилия быть обворожительной дамочкой для недостойных парней.
Дженни продумала весь разговор, он показался ей вполне приличным. Но, поставив точку в последнем предложении, вдруг подумала: читал ли Эдвин сегодня ночью Ани стихи?
Вскоре к ней в комнату заглянула сестра.
– Пойдем в кабинет. Я получила письмо от нашей тети из Америки. Почитаем все вместе.
Ани и Эдвин сидели на диване, а Дженни забралась с ногами в огромное старинное кресло напротив.
– Я пропущу начало, - сказала Ани, - Это деловое письмо, ответ на мой запрос о возможности покупки партии лошадей – чисто хозяйское. А вот здесь…
Дженни слушала ее голос, но совсем не вникала в написанное. Не отдавая себе отчета, почему делает это, она не отрывая глаз, смотрела на Эдвина. Ну почему он не поднимает глаз? Неужели не чувствует взгляд?
Эдвин слишком уж внимательно слушал Ани, и было непонятно, что его могло заинтересовать в родственных излияниях незнакомой дамы. Вдруг Эдвин встал, зачем-то подошел к книжному шкафу, постоял мгновение и, взяв стул, сел напротив Ани спиной к Дженни.
Боже мой, да он полностью показывает свое презрение! За что? Нет, видимо она совсем не знает жизни и принимает мир таким, каким хочет его видеть. А он гораздо сложнее.
– Вот такое письмо, - свернула листы Ани, - Я ей обязательно отвечу. Напишем, Дженни?
– Да, - Дженни поднялась, – и напишем, и я постараюсь навестить ее. Поезжу по свету, может быть, научусь лучше разбираться в людях.
Это она произнесла прямо в затылок Эдвину. Он не повернулся, внимательно рассматривал конверт с многочисленными марками.
«А я еще хотела извиняться, - подумала Дженни, - обойдется. Видеть его не могу. Скорее бы обед – я бы показала, что умею игнорировать человека не хуже его».
К столу вышла одна Ани.
– Эдвин уехал к тете Энн. Нам сообщили, что получили письмо от Роберта. Это двоюродный брат мужа, они в детстве дружили, но давно не виделись – Роберт в отъезде по служебным делам, что-то из дипломатии.
– Эдвин успеет вернуться к ужину?
– Не думаю. Скорее всего, останется там.
Но Эдвин вернулся. Смеркалось. После ужина Анетта и Дженни вышли во двор и присели на скамью под красивым кустом, где обычно сидели днем, прячась в тени от солнца, и по привычке выбрали это место вечером.
Сердце Дженни забилось прежде, чем она услышала стук копыт. Сестры с удивлением переглянулись. Эдвин, намеривавшийся спешиться у крыльца, заметил их и резко остановился у скамьи.
– Эдвин! – бросилась к нему Ани. – Как хорошо, что ты приехал. А говорил: останешься.
– Я попал немного не вовремя. В доме полно женщин, они в полный голос обсуждают очередную новость. Тетя Энн толковать мне, но я отмахнулся и пообещал, что приеду в следующий раз и тогда выслушаю все подробности, - рассмеялся Эдвин. – Кстати, Элиза передала для тебя журналы, присланные Робертом, как компенсацию за не получившееся общение. А я не в обиде. Дома лучше, правда, сестренка, - обратился он к Дженни.
– Лучше, лучше, - ответила за нее Анетта. - Ну, пойдемте в дом любоваться миром, - она похлопала по стопке журналов.
– Я еще посижу, - выдавила из себя Дженни.
Эдвин и Ани ушли.
Дженни почему-то не ощутила радости от того, что Эдвин обратился к ней как обычно. Еще утром она мечтала, чтобы ее называли сестренкой, а сейчас осталось неудовлетворение. Так хочется поговорить с ним, или просто посидеть рядом.
Дженни сидела долго, поглядывая в сторону дома, словно ждала: вдруг увидит Эдвина у освещенного окна, где он был вчера.
Но он вышел на террасу, облокотился о перила, и Дженни видела, что он смотрит прямо туда, где сидит она. Дженни замерла, хотела отвести взгляд, но подумала, что он может видеть в темноте только пятно ее светлого платья.
Постояв так некоторое время, Эдвин стал, не спеша спускаться по ступеням. Дженни почему-то впилась пальцами в скамью. Вот Эдвин остановился: его окликнули из дома, он обернулся в сторону двери, отвечая. Дженни вихрем сорвалась со скамьи и ринулась сквозь заросли в глубь сада. Ноги сами принесли ее к той поляне, на которой они сидели вчера. Дженни остановилась, прижалась спиной к дереву и уставилась на кусты. Не удивилась, увидев медленно идущего Эдвина, только крепко сцепила за спиной пальцы, обхватив ствол дерева, потому что… Отчего это непреодолимое желание бежать навстречу? Почему еще вчера казалось совсем просто схватить его за руки и закружить, а сегодня рассудок одергивает и останавливает убеждение «нельзя».
Эдвин приближался, не спуская с нее глаз. И когда ее пальцы стали неутомимо расцепляться, когда Дженни уже не хотела контролировать себя, он, словно почувствовав грань, которую не следует переступать, остановился и поднял голову вверх.
– Луна выплывает, – спокойно произнес он. – Красиво. Я люблю эту полянку при лунном свете. Только два цвета: зеленый и белый. Видишь, как распушились одуванчики? Тянутся из последних сил к свету, гордые и спокойные.
Дженни молчала, тихонько разминая затекшие пальцы, и по-прежнему не сводила с него глаз.
– Я иногда прихожу сюда совсем рано, - продолжал Эдвин. – Та же картина, но трава становиться усеянной желтыми точками: это одуванчики только-только приоткрывают свои глазки, всматриваясь – встало ли солнышко? Их пушистые белоголовые старшие братья становятся еще выше, словно вырастают за ночь. Это ведь их последний день, ждут света и тепла, подставляя каждую пушинку под лучи солнца. И когда впитают в себя тепло, только почувствуют прелесть жизни – дуновение ветерка и разлетелись. А некоторые еще находятся здесь, но их почти незаметно, потому что к тому времени во всю красу заявляют о себе желтые одуванчики. Полянка становиться золотой – так их здесь много.
Эдвин сорвал пушистый одуванчик и дунул. Пушок облетел лишь с одной стороны. Не обращая внимания на молчание Дженни, он продолжал:
– Цепляются из последних сил. Знаешь, Дженни, я считаю семейство одуванчиков маленькой моделью жизни. Вот он был – первый цветок: красивый, уверенный. Радовался миру, пил росу. Но его время прошло: отцвел, высох и однажды поднялся во весь рост, раскрылся всей душой, но поздно. Жить ему до первого дуновения. А снизу напирают молодые, уверенные. Для них открыта дорога, они живут полной жизнью, чтобы вскоре так же осесть пушинками на траве.
– Ты нарисовал очень печальную картину, - проговорила Дженни.
Эдвин улыбнулся.
– Это можно поправить. Давай, заменим одно слово: жизнь на любовь. Вот она, когда-то цветущая и красивая, разлетелась по воле природы, но на смену спешит другая, новая и такая же светлая. Это прекрасно!
– Как это – другая любовь, - удивилась Дженни, - Разве так бывает?
– Говорят, бывает.
– А ты мог бы влюбиться еще раз? – спросила Дженни. Тут же вопрос показался ей абсурдным, потому что она вспомнила Эдвина и Анетту сегодня утром. Тем более, как можно допустить, чтобы он предал ее сестру.
– Извини, я не подумала, не надо отвечать.
– Знаешь, Дженни, в чем сложность? Нужно суметь угадать настоящую любовь. Мы ведь не знаем, что это такое, пока сами не испытаем. Можно принять за нее другое чувство: привязанность, понимание, очарование. Думается: это оно! А когда подступит то самое, настоящее, когда поймешь: вот оно какое, неведомое, сладкое, а уже поздно, ничего изменить нельзя. Мне так хочется, чтобы ты не ошиблась!
Помолчали.
– Пойдем, уже поздно, - сказал Эдвин, - Давай руку, трава густая можешь споткнуться.
Они пошли через полянку. Эдвин вел ее, как маленькую, за руку, внимательно просматривая путь. Дженни шла рядом: тихая, послушная.
Так за руку они поднялись по ступенькам, в холле молча разошлись в разные стороны, к своим комнатам. Только вот руки никак не хотели расставаться и цеплялись друг за друга каждым пальчиком.