Роузблума одолевали сомнения. Нужно было куда-то выбираться из этой старой, доброй чертовой Англии, где о Джеке Потрошителе можно было только вспоминать с теплой ностальгией.
Времена изменились, просто так уже никого не вскроешь. Полицейские на каждом углу. Везде сплошная иллюминация и самозащита.
Он с тоской разглядывал темный потолок родного подвала, содрогаясь от одной только мысли о том, что ему придется оставить свой уютный дом, заросший плющом и надежно укрытый могучими дубами, раскинувшими свои ветви со свисающим с них седым мохом. В этом доме он провел счастливых триста с лишним лет. Да, придется оставить и подвал, больше похожий на бомбоубежище, и гроб из ценных красных пород дерева. Хотя, гроб можно взять с собой, мало ли у кого какие причуды. К тому же он будет скрыт от посторонних глаз в деревянном ящике.
Надо только решить – куда перебраться. Где можно свободно и безнаказанно придерживаться своих вкусовых привычек вампиру в самом расцвете его жизненных сил.
Со вздохом, таким глубоким, что он сдул прочь паука, что беззаботно качался на паутинке, спускаясь с потолка, Роузблум поднялся со своего роскошного ложа, обитого черным бархатом, размял захрустевшие кости ( кальция не хватает, надо бы поесть порошка из намолотых человечьих костей) и по скрипящей лестнице стал подниматься наверх. Да, он знал и любил эту музыку – первая ступенька скрипнет чуть слышно, вторая посильней, третья промолчит, четвертая только всхлипнет, зато дальше начинается сплошной треск и писк, сливающийся в милую сердцу какофонию. И это все придется оставить... Проклятая цивилизация!
В призрачном свете луны, что с трудом пробирался сквозь никогда не мытые, мутные окна, Роузблум прошел в зал, сел в старинное, высокое кресло с гнутыми ножками и отполированными до блеска подлокотниками и положил на острые колени в черных джинсах от Дольче и Габбаны ноутбук Apple. Он регулярно просматривал новинки кинематографа, и во всех без исключения фильмах все компьютеры и ноутбуки несли на себе логотип с покусанным яблоком. Роузблум логически рассудил, что если фирма может себе позволить такую дорогостоящую и эксклюзивную рекламу, значит ею заправляют светлые умы. И приобрел рекламируемый товар.
Экран включился и осветил длинное дицо со впалыми щеками, благородный нос, слегка поникший от вынужденного голодания, горящие хищным светом желтые глаза и бледные тонкие губы. Увидев электронное письмо от лучшего друга Боунликера, Роузблум ощерился в улыбке, показав редкие, но острые белоснежные зубы ( отбеливающими полосками он пользовался вот уже несколько лет и ни разу об этом не пожалел).
Боунликер отличался страстью к перемене мест. Говорят, его предки очень уважали кровь румынских цыган, и именно этим объясняется возникшая у него тяга к кочевому образу жизни.
Он уже успел пожить и в Китае, где научился какому-то цигуну, и в Мексике, где пристрастился к пейотлю, и в Таиланде, где с ним приключился какой то казус, про который он так и не рассказал даже лучшему другу, а только упоминал несколько раз, краснея, что изменил самому себе.
В настоящий момент Боунликер под кличкой Иван Иванович Мослогрызов проживал в России, почти в самом её сердце. Не на Красной площади, конечно, и даже и не в Москве, но сравнительно от неё не далеко, учитывая масштабы страны.
Иван Иванович хвалился широкими возможностями, которые ему, наконец, открылись. Имея деньги, можно было всегда разжиться свежей донорской кровью в ближайшей крупной больнице. Да и бомжей, алкашей и прочей живности, до которой никому не было дела водилось в преизрядных количествах.
Это звучало заманчиво. Очень заманчиво. Роузблум почмокал губами в задумчивости, почесал острый подбородок длинными наманикюренными ногтями и принял предложение друга о переезде, согласившись оплатить сфальсифицированные документы на имя Петра Петровича Розоцветова.
Он продал дом какому-то чокнутому русскому, который с легкостью заплатил за него цену в разы превышавшую среднюю стоимость на подобные дома, сложившуюся на рынке недвижимости, польстившись на рассказы о фамильном привидении ( привидение показалось русскому по личной просьбе Роузблума, но обитало оно совсем в другом месте). Отправил котейнер с гробом из красного дерева и прочим антиквариатом по месту жительства приятеля, а сам с легким саквояжиком от Луи Вуитон поехал на такси в аэопорт. Из-за зеркальных стекол солнцезащитных очков от Джессики Симпсон (она ему нравилась своей свежестью и упитанностью, и именно поэтому он иногда приобретал барахло под её брендом) Петр Петрович разглядывал суетящийся мир людей, возбуждаясь от близости к потенциальной добыче. Но... Инстинкт самосохранения не позволял ему перевозбудиться, и он, с достоинством пройдя через таможню, погрузился в авиалайнер, чтобы попивая чивас, наслаждаться мечтами о предстоящем пиршестве.
Иван Иванович встречал с распростертыми объятиями
- Петро, здорово, братан!
- Что это с тобой, - недоуменно поморщился Роузблум.
- Да ладно, расслабься! Не гони волну. Забудь свою чопорность, ты уже не в туманных, блин, Альбионах. У нас тут все по простому! Чай, не графья!
И буквально вырвав из рук слегка оторопевшего Петра Петровича саквояжик и фамильярно приобняв его за плечи, Боунликер-Мослогрызлов потащил друга на улицу, к припаркованной на стоянке машине.
Роузблум уже начал жалеть о содеянном. Сидя в жестяной коробочке, провонявшей сигаретным дымом, с пеплом, летящем из набитой до верха пепельницы и оседающим прямо на его Хьюгобоссовских брюках, что приводило его в отчаяние, он с ужасом взирал на неузнаваемо изменившегося Боунликера.
Он необычайно и неприлично растолстел. При его росте в стовосемьдесят сантиметров он стал весить по меньшей мере шестьдесят киллограммов. У Роузблума был отличный глазомер!
Какая то плебейская стрижка почти налысо, развязные манеры. А речь! А смех! Совершенно безобразный, громкий и жизнерадостный смех! Роузблум был просто в шоке.
Шок многкратно возрос от зрелища жилища Мослогрызлова.
Коридочик, три дюйма на три дюйма; так называемая кухня с огромным окном посередине, заставленная какими-то пошлыми горшками с растениями в кудрявых листьях, ярко-красных венчиках цветов, издающих ужасный, резкий запах. И три комнаты - одна меньше другой.
Мало того, у него была жена. Высокая, с крупными костями, на которых болталась кожа, как бывает у резко похудевших людей, с черными кругами вокруг безумно горящих глаз, с копной желтых, жестких волос, будто обрубленных лопатой, с неприятным визгливым голосом и что хуже всего, с выпирающим, острым животом!
Иван перехватил взгляд Петра и радостно хлопнув его по плечу, сказал
- Знакомься! Это моя Люба-голуба! Пацана ждем, - расплылся он в гордой улыбке
- Троих хотим, как минимум – обрадовала гостя Люба
- А то! Чем мы хуже этих Анжелины с Брэдом! – поддакнул Мослогрызов.
Роузблум отчего-то вспомнил семейку Адамсов и ему стало дурно.
От наплыва самых разных чувств и эмоций, а также от голода, на него навалилась слабость, ноги его задрожали и он прислонился к стене в веселых голубеньких цветочках.
- Ваня, он же не ел ничего, не пил с дороги. Соловья баснями не кормят. Сажай гостя за стол!
Петр Петрович побоялся, что его посадят на кухне, прямо возле широкого окна, уставленного вонючими цветами, но этого не случилось.
Под острый локоть его повели в зал, за обеденный стол.
- А где здесь можно руки помыть? – спросил он хозяйку.
- Какой товарищ у тебя культурный, - хохотнула она, обернувшись к мужу. – Да вон, возле входной двери ванная.
В ванной Петр Петрович с отвращением мылил руки каким то склизким, корчиневатым куском мыла и потом долго пытался избавиться от неприятного запаха не то дегтя, не то глины, держа руки под слабой струёй воды.
Он вытирал их полотенцем не первой свежести, подносил ладони к носу, брезгливо морщился и снова совал под воду. В голове мутилось от голода и недосыпания, и ему казалось, что он попал в какой-то замкнутый круг, как в старом фильме «День Сурка».
- Ну чего ты тут застрял? Веревку проглотил, что ли? – дверь открылась, и в ней появилась коротко остриженная и жизнерадостная голова Ивана.
«Какую веревку, при чем тут веревка?» - подумал Роузблум и решив, что друг бредит, вышел из ванной.
На столе стоял графин, до верху наполненный темно-красной жидкостью. Рядом с ним стояла запотевшая бутылка охлажденной в холодильнике водки. На плоском подносе красовалась толсто нарезанная кровяная колбаса и слегка обжаренные кусочки печени, очевидно, предназначенные на закуску.
- Садитесь, садитесь, давайте поскорее выпьем, а потом я горяченькое буду подавать, - хлопотала хозяйка.
Петр Петрович послушно сел, загипнотизированный зрелищем полного до краев графина, а радушный хозяин уже совал ему в руки стопку с водкой.
- Ну, как говорится, будем здравы!
- Зачем водку пить? – не понял наивный Петя
- Как зачем? – даже возмутился Иван, - дезинфицировать! Мало ли кто эту кровь сдавал.
Петр в три приема проглотил обжегшую нутро жидкость, а в рот ему уже лез кусок кровяной колбасы, заботливо подталкиваемой товарищем.
- После первой и второй перерывчик небольшой! – бодро взвизгнула хозяйка
И Петру в руку вставили свеженалитую стопку. Он выпил и её и уже совершенно самостоятельно подцепил с подноса кусок печенки.
В глазах троилось, а в телевизоре дрыгала тонкими ногами в грубых, обвисших на коленках чулках какая-то совершенно ужасная женщина с оргомными, как надувные шары, грудями. Вся в блестках, в каком то нелепом берете.
- Какая нелепая и некрасивая певица, - промолвил Роузблюм, которому под воздействием алкоголя захотелось поговорить.
- Так это ж мужик, ты чё! – умилился недогадливости друга Иван. - Верка Сердючка это псевдоним. Под неё пить хорошо. Давай, пей, не граммофонь.
- А вот и горяченькое! – Люба-голуба несла тарелки с кровавыми бифштексами.
- Мы еще недостаточно продезинфицированы? – слабо осведомился Петя.
- Всё путём. братан! Щас всё будет! Любаша, - он хлопнул жену по широкому, плоскому заду, - налей гостю первого!
В широкую пиалушку налили пенящейся крови и подали Петру. Он жадно припал к ней и почувствовал удовольствие с ноткой разочарования. Как будто ты закурил хорошую, дорогую сигару и вместо ожидаемого аромата вкурил какого то дешевого табака с дедушкиного огорода. Чего в этой крови не хватало, Петр не разобрал, но догадался, что вкусовые качества могли пострадать от долгого и неправильного хранения и подогрева.
Впрочем, Розоцветов был так голоден, что ему было не до рассуждений, и он закатив глаза, глотал и глотал подогретую в микроволновке жидкость. А потом даже съел несколько кусочков жесткого бифштекса.
Спать он улегся на полу, категорически отказавшись укладываться на мягкий, продавленный диван. Гробов, как он успел заметить, в жилище не было.
Спал Роузблум плохо. Тревожило шарканье хозяев, снующих в туалет и обратно. Хлопанье дверки холодильника. Да вдобавок, даже самые плотные занавески не могли обеспечить привычной подвальной темноты и с первыми лучами солнца, Петр Петрович застонал от огорчения и поднялся.
Ему было очень плохо. Так плохо он никогда еще себя не чувствовал. Муки голода меркли в сравнении с отсутствием привычного уклада. В конце концов, всегда можно было прокрутить парочку крыс в блендере. Не совсем то, конечно, но зато потом можно было наслаждаться тишиной и покоем, закусывая сушеными дождевыми червями виски, или скотч, по настроению. Можно просмотреть какой нибудь фильм, устроившись в любимом кресле, раскинуть картишки со стариной призраком из соседнего дома.
Рассуждения прервались позывами к рвоте. Огорченный Петр Петрович кинулся к ванной комнате и услышал доносящиеся оттуда характерные звуки. Его опредили, и пришлось ждать своей очереди, зажимая рот руками.
Одним словом, жизнь стала ужасной и невыносимой.
За завтраком ( стакан крови и чашка растворимомго кофе) Иван Иванович горячо убеждал друга не малодушничать, а посмотреть варианты недвижимости, которые он уже подобрал на свой вкус.
- Не хочешь квартиру, можно купить дом в частном секторе. Поставишь гроб в гараже, делов то!
- Нет, Иван, - твердо отвечал ему позеленевший от теплого приема товарищ – я принял решение. Это все не мое, я не смогу. Я чувствую, что потеряю себя, как потерял себя ты. Возможно, ты этого не ощущаешь, но ты уже другой. Ты растворился. Ассимилировался. Ты уже не тот прежний Боунликер, которого я знал - тонкий, изящный и благородный. Я так не хочу.
- Какой пафос. Твою мать. Где ты жить то будешь? Ты же продал дом?
- Поживу у призрака, помнишь того, отравленного в восемнадцатом веке собственным сыном? Подыщу что-нибудь. С деньгами купить недвижимость не проблема. Я дом продал по стоимости замка, могу не стесняться в выборе. Я надеюсь, я не сильно тебя обременю, если попрошу отправить контейнер обратно?
- Ну смотри, братан, я хотел как лучше.
- Я благодарен тебе, Боунликер. Совершил путешествие, посмотрел, как живут вампиры за границей.
- Так ты же еще ничего не видел! – оживился Иван, - давай мы тебя провезем по нашим! Посмотришь, какое оно, настоящее русское гостеприимство.
- Ах нет, - при мысли о настоящем гостеприимстве Роузблум внутренне содрогнулся, - был рад повидаться, но нет. Не мог бы ты дозвониться в справочную и узнать, когда первый рейс на Лондон? Я заплачу любые деньги. Только чтобы побыстрее.
И он задрожал от радости, предвкушая возвращение в родные пенаты.