Монтенегро

Амария Рай
Амария Рай

Монтенегро.

(из сборника "ПЕРВОЦВЕТ" М.: ООО "Старая Басманная", 2010. - 276 с.
ISBN 978-5-904043-40-7. www.amariarye.ru)

I.
Анна успокоилась: билеты в наличии, а это значит, что они встретятся уже послезавтра.
Волновалась ли она вообще когда-либо по-настоящему?
Говорят, что среди нас можно найти примерно двести генотипов, признаки которых - и внешность, и жестикуляция, и темперамент - порой, настолько совпадают в носителях, что и в своем круге общения, при его достаточной численности, мы можем встретить двойников. Вот господин П. Высокий, худой, волосы волнистые, с ранней сединой, глаза цвета стали на вытянутом лице, поскрипывающий голос, речь размеренная и с «гм», венчающим  каждую оформленную мысль. Стоп, а не господин ли Ш. это? Нет, тот старше, волос у него поменьше, да и особого сходства между ними нет, но и только! Образ - тот самый информационно-энергетический след человека, который долгое время хранит наша память - схож у многих встречающихся нам людей. И, бывает, глядя на случайного попутчика, силишься вспомнить: где, при каких обстоятельствах вас сталкивала жизнь, встречались-то точно! Разговоришься - еще больше уверенности. «Ба! – прояснилось в сознании, - да он просто копия твоего институтского товарища!..»
Наша Анна самобытна невероятно. Наблюдая за ней вот уже более десяти лет, могу смело утверждать, что никого, подобного ей или напоминающего ее, не встречала.
Крупная синеглазая блондинка, кудрявая, широколицая, с непропорционально большими бедрами, плавной медленной походкой на больших, мужского кроя ступнях, со звучным, даже зычным, очень сексуальным в силу естественного придыхания и медлительности речи, голосом.
К внешности Анны больше всего идет определение «абсолютно натуральна»: подкрашивает ресницы, иногда - губы. Ведет себя стабильно и спокойно, но случаются и «вдруг».
Вдруг пришла в офис с геометрически идеальными, яркими и четкими дугами бровей цвета горького шоколада. Эффект был интересный: с расстояния нескольких метров были видны брови, вокруг которых угадывалась Анна.
Вдруг «примерит» черные ногти и губы. Да, ее губы, пожалуй, - самое  примечательное в ее лице. Необычные, плоские и широкие, напоминающие мне отверстие раковины редкого моллюска, той, что только шаманы далеких островов могут носить на своих шеях. Анна как будто всегда слегка улыбалась.
Мы давно коллеги, точнее я – ее босс. При отсутствии моего явно выраженного интереса к ее судьбе, она мне небезразлична. Было несколько моментов... По опыту и эмоционально окрашенным комментариям членов нашего, преимущественно женского, коллектива я знаю, что Анины «вдруг» во внешности означают, что она встретила - «вдруг это Он?» - нового мужчину.
Я не удивлялась частоте этих знакомств, все же Анне сорок, нормальный и регулярный секс должен быть у женщины ее лет. Удивляла меня ее возобновляемая из раза в раз уверенность, что очередной случайный человек и есть ее долгожданный единственный. Как будто начисто забывала она прежних, как будто не испытывала она боли, что опять не тот. Не было на ее румяном лице и тени комплексов брошенной, нежеланной, ищущей женщины, так часто отпечатывающейся на одиночках.
Анна любила мужчин. Иногда я, как обычно, замороченная делами, испытывала легкую зависть к ее бескомпромиссному стремлению отдаться утехам на пару дней. Буквально! Анна просто пропадала с глаз, исчезала из эфира - дома у нее сладким ее голосом пел автоответчик. Первые два раза я дико волновалась: одиноко проживающая сотрудница исчезла! Пыталась привлечь милицию, искала координаты ее матери в Пятигорске… Анна появлялась на третий день - как ни в чем не бывало, с улыбкой и несколько смущенно просила не карать ее строго, были, мол, неотложные дела, она уезжала, предупредить не могла. На третий раз добрые коллеги разъяснили мне, что Ан – так ее звали некоторые – просто опять загулял с мужиком, волноваться не стоит, на третий день объявится. Мое замешательство длилось недолго. Да, сказали мне, Ан такой: летом на страшенных подмосковных пляжах знакомится, зимой – на катке, вот последнего встретила прямо в своем лифте, там и начали. Испытав волну различных чувств, я перестала следить за ее графиком. Анна – эффективный работник, клиенты ее ценят, и - слава Богу!
Шли годы, контора наша развивалась. На смену подмосковным пляжам пришли зарубежные города.
Ездили, в основном, наши девушки. Кто в Прибалтику, кто подальше. Могли себе позволить по настроению слетать на пару-тройку дней в Турцию или Египет. В отличие от коллег, Ан всегда ездила в одиночестве.
- Кира Петровна, могу я попросить отпуск? – протяжные с придыханием, громко и медленно произнесенные слова заставили меня отвлечься от монитора, где кипела переписка.
- Что, Марецкая, что? Повторите! – с нетерпением откликнулась я.
- Мне очень нужен отпуск, Кира Петровна, правда, очень! – в ее глазах читалось что-то новое, как будто маленькие фонарики зажглись в голубой радужке. Исходящее от нее волнение, едва уловимый флер какой-то тайны, спровоцировали мой следующий вопрос:
- Что случилось? Выкладывайте!
Я не любила минуты, когда любопытство толкало меня на сокращение дистанции. Но еще меньше я любила непредсказуемые поступки. В нашем тонком бизнесе непредсказуемость сотрудников ведет к потере репутации, а это то, чего я, пестовавшая свое агентство недвижимости уже седьмой год, опасалась более всего, так как именно потерю репутации фирмы считала настоящим фиаско.
Мой нахмуренный вид не произвел на Анну никакого впечатления.
- Я не могу сказать, ой, Кира Петровна, дорогая, давайте я не буду говорить! - плечи ее расправились, внешне она выглядела спокойно, глаза продолжали нахально искриться.   
- Что случилось? Не томите, Анна Александровна!
- Нет, нет, ничего такого! Мне просто нужно срочно в Монтенегро…
- Куда?!
- Ну, в Монтенегро…
Я с трудом сдержала хохоток, подкативший к шее. В этом было что-то анекдотичное: вот сидим мы в центре Москвы, работаем, обслуживаем клиентские обращения, продаем недвижимость, в Черногории, в том числе… Полдень, приходит Ан - ей срочно нужно уехать, и не куда-нибудь, а «в Монтенегро»!
 - Марецкая, не взрывайте мне мозг! Объясните, зачем вам в Черногорию, причем, срочно?
  - Ну, дело в том, что в Монтенегро, - не унималась она, – не нужна виза, и там можно перейти границу с Австрией…
- Вы имеете в виду нелегально?!! – мои глаза, казалось, стали больше моих очков.
- Ну, не совсем... Ой, Кира Петровна, дорогая, не волнуйтесь! Ничего такого не случится. Я буду очень аккуратна!
Я поняла, что ни узнать что-то наверняка, ни подействовать на Марецкую, невозможно. Получать все более странные ответы мне не хотелось. Глубоко вздохнув, откинувшись на спинку кресла, коротко спросила:
- Когда?
- У меня билеты на руках, вылет послезавтра...
- Заявление написали? Давайте сюда.
Отпустив Анну на неделю, меж рутинными делами пару раз я вспоминала тот наш разговор. На пятый день ее отсутствия ко мне заглянула Шмелева, наша кадровица, питавшая к Марецкой почти материнские чувства, хотя их разница в возрасте не превышала и десяти лет.
- Можно, Кира Петровна?
- Проходите, присаживайтесь.
- Я по поводу Марецкой, - придвигая стул и садясь, как обычно, на самый его край, сообщила Шмелева.
- Что еще?..- с нескрываемой досадой выдохнула я.
- Она звонила, просит дать ей еще неделю по семейным обстоятельствам. Я думаю, надо бы дать.
Я давно знала Шмелеву, очевидно, ей что-то известно. Голосом деланным излагает, глаза бегают.
- Аглая Сергеевна, что там еще за обстоятельства?
- Семейные, Кира Петровна.
- Говорите как есть, не темните, все мы знаем, что у Марецкой два брака, оба позади, детей, насколько мне известно, нет, мать живет в России…
Я почувствовала раздражение, мне было очень хорошо известно, что наш дамский коллектив не прочь обмусолить каждую деталь моей личной жизни, но как только что-то происходило в их среде, я узнавала об этом или случайно, или преодолевая подчеркнутое сопротивление, что было с их стороны своеобразной местью за ту самую дистанцию, которой, в частности среди прочего, измеряется успешность лидера.
Первые годы мы жили под лозунгом «Давай-давай!» - этакая артель, почти семья, в сорокаметровом офисе, который возник на месте дворницкой старинного московского дома. Превращение наше из семьи в компанию было для многих болезненным. Какое-то время я старалась поддержать иллюзию прежней близости. Сотрудники мои по-прежнему запросто приходили в переговорную нашего нового, стильного офиса, где я, за неимением кабинета, обыкновенно работала с документами. Они как будто забывали о существовании внутреннего телефона, все как один предпочитая не звонить, а именно прийти, преодолев разделяющие нас метры пространства, войти с ходу начать задавать интересующие их вопросы…
Шмелева поежилась: она не любила просить меня о чем-либо, ей это давалось со значительным напряжением. Но в данном случае просила она, во-первых, не за себя, а, во-вторых, она решительно не могла выдать причину, по которой Марецкая хотела задержаться, видимо дав той обещание. Поэтому она поступила, ей казалось, оптимально: просто умолкла, продолжая смотреть на меня просительно.
Я сдалась первой.
- Сколько хочет?
- Еще неделю.
- Оформляйте!


II.

За три месяца до этого Анна гуляла по залитой солнцем прекрасной Вене. Ей было удивительно хорошо в этом незнакомом, таком изящном, умытом и ухоженном городе, наводненном изысканными домами и хорошо одетыми, довольными людьми. Майский день. Анна шла по степенным центральным улицам, наслаждаясь полным отсутствием цели, просто наблюдая жизнь вокруг. Вот за столиком летней веранды кафе сидит милая пара. Обоим должно быть около восьмидесяти. Одеты в светлое, а волосы сплошь седые, такие яркие-яркие белые волосы. Ждут свой полуденный кофе, трогательно держась за руки. А напротив, в небольшом палисаднике, на лавке с чугунными ножками сидят, целуясь, совсем молодые. Воробьи галдят на деревьях, слетая ручьистыми стайками под ноги пешеходам, норовя стащить что-нибудь. И вот только что преуспели: малыш уронил кусок недоеденной булочки - пестрые пираты налетели; самый крупный вперился в центр куска и с трудом поволок его в сторону от глядящего на это неосмысленным, долгим взглядом мальчика; мама держит его за капюшон легкой курточки, изучая витрины магазина модной одежды. Оттащив кусок на безопасное расстояние к краю тротуара, стайка растерзала его и разлетелась доедать на ветках.
Теперь Анна шла вдоль высоких витрин. Магазины были небольшими, компактно встроенными в жилые дома. Белье, обувь, фарфор. На углу у очередного кафе на корточках сидели какие-то люди. Подойдя поближе, Анна поняла, что это - уличные художники, и сидят они на перевернутых ящиках: один рисует портрет позирующей девушки большим карандашом, второй, огромный как гора, с волосами до плеч, отдыхает, надвинув широкополую шляпу на глаза, тихонько насвистывая какую-то заунывную мелодию.
Анна подошла еще ближе и остановилась в нескольких метрах, наблюдая спорую работу портретиста. Насвистывающий вдруг резко повернулся, сдвинул шляпу на затылок и, широко улыбнувшись, громогласно произнес:
- Wanna portrait, lady?*
________________________________________________________
* Wanna portrait, lady? - (англ., искаж.) – Госпожа желает портрет?



Анна смутилась, вопрос был явно адресован ей. Под задорным взглядом этого большого человека она стала потихоньку заливаться красным. Как любая натуральная блондинка, вспыхивала Анна мгновенно. Она не уловила смысла его слов, но поняла, что обратился он по-английски, а английского она не знала. Ее «немецкий со словарем» тоже ей не помог бы. Горан не знал немецкого, он говорил на сербском, английском и остаточном русском, который изучал когда-то в сельской школе маленького югославского Панчева.
- Where are you from? Sweden? Poland?*
- Рашша – певуче выдохнула Анна.
Через несколько минут она сидела на раскладном стуле напротив него. Вначале он сосредоточенно изучал ее облик, рассеянным взглядом блуждал по овалу лица, волосам, шее. У Анны рождались ощущения ласки от прикосновения этих черных, глубоко посаженных, хищных глаз к ее контурам. Горан сделал разметку, набросок, потом будто включил фокусировку: взгляд его обрел конкретность, и он стал выписывать лицо белокурой женщины мелкими штрихами, поглядывая на нее время от времени целенаправленно и коротко, выхватывая нужный кусок ее плоти для детальной прорисовки.
Он был по-мужски красив: густые смоляные с проседью волосы, крупный с горбинкой нос, над большим ртом – пушистые, ровно постриженные усы. Анна с удовольствием изучала это лицо, пытаясь поймать его ускользающий взгляд. В какой-то момент ей показалось, что они давным-давно знакомы, что она помнит родинки на его теле и его запах – немного мускуса с табаком. Страсть закипала в ней. Она хорошо знала, к чему обыкновенно приводит это чувство. Но в этот раз ей было как-то неловко: она не могла понять, что именно было не так, но ей не хотелось близости с этим мужчиной. Ей хотелось, чтобы он взял ее за руку и повел в какое-нибудь венское кафе, и сидел, и смотрел бы на нее молча, не выпуская ее руки, и чтобы это длилось вечность.
Но время текло - прошло с полчаса, и портрет был окончен. Сходство было поразительным. При этом что-то неуловимое, чего она сама о себе не знала, отпечаталось в ее изображении на листе ватмана: это была она и не она. Восхитительная женщина смотрела на окружающий мир нарисованным лицом. Коллега-художник одобрительно зацокал языком, показывая большой палец.
*Where are you from? Sweden? Poland? - (англ.) – Откуда вы? Швеция? Польша?


- So good, Goran! You are very beautiful, madam!*
Отдавая ей подписанную работу, Горан коснулся ее руки. Анна немного дрогнула от этого прикосновения: определенно между ними уже было какое-то взаимодействие на невидимом уровне, ощущаемое только ею, а теперь, восприняв ее мгновенный трепет, мужчина вдруг включился и увидел ее, уже не как клиентку, не как натурщицу, а как живое существо, откликающееся на него и к которому его вдруг повлекло с неожиданной силой. Схватив ее за руку выше локтя, он привлек ее к себе и шепнул, мягко пройдясь усами по виску:
- Come tomorrow**, понятен? Прихады!
Анна кивнула, высвободилась и пошла, свернув за угол, не оглядываясь.
- Прихады! – его голос донесся ей вслед. Она махнула рукой и ускорила шаг.
В гостиничном номере она достала из тумбочки стандартный починочный набор: полиэтиленовый пакетик с несколькими разноцветными нитками, намотанными на картонные кусочки, парой булавок и иголок. Вынув иглы и булавки, она аккуратно пришпилила портрет к обоям на стене напротив кровати, легла и долго смотрела на эту неожиданную себя. Остаток дня она провела в гостинице, раздумывая о Горане, вспоминая его лицо, гадая, стоит ли идти назавтра на угол к маленькому кафе?..
Спала она беспокойно, проснулась рано, первое, что увидела, открыв глаза, - портрет. За ночь одна иголка отшпилилась, и угол ватмана немного приподнялся, что сделало нарисованное лицо еще более тонким и загадочным.
Анна позавтракала в номере. Круассан, кофе с молоком, сыр, ветчина и тост с маслом и джемом. Как всегда в поездках, еда была вкусной и особенно аппетитной, дома никогда не удавалось позавтракать с таким удовольствием, несмотря на то, что набор продуктов мог быть точно таким же...
Идти или нет? В любом случае надо чем-то занять утро, не бежать же первым делом к нему, показывая свое нетерпение, свою доступность!
Решила принять душ. Намылила себя с ног до головы. Тщательно прошлась скрабом, вымыла голову. В общем, полчаса прошло. Обернулась полотенцем,
*- So good, Goran! You are very beautiful, madam! - (англ.) – Так хорошо, Горан! Вы очень красивы, мадам!

**- Come tomorrow, понятен? Прихады! – (англ.) – Приходите завтра


вышла из ванной комнаты, присела на кровать, включила телевизор. Клипы MTV* - один за другим. Анна смотрела на экран, но мысли ее были далеко...
«Все, надоело! - она решительно встала и начала одеваться. - Туда идти еще минут пятнадцать, и вообще, его может там и не быть!..».
Около десяти утра она, в нарядном белом платье и легкой ветровке, вышла из отеля. Волнение внутри нарастало. Ей приходилось сдерживаться, чтобы не шагать слишком широко и быстро. Ноги буквально пустились в бег, совершенно для них непривычный, - все ее существо стремилось как можно быстрее увидеть этого загадочного и притягательного человека. Сердце подпрыгивало, дыхание было частым, и выше солнечного сплетения тянуще ныло что-то сладкое, неизведанное.
Замедлить шаг ей удалось только после поворота к витринам: отсюда уже было видно, что художники на месте. Немного отдышавшись, она прислушалась к себе: сладкая тянучка за грудиной не отпускала. По мере приближения к цели волнение затухало, нарастал восторг. Почему-то она была уверена, что ее ждут, что ей будут рады.
Он встал ей навстречу, загородив своей косматой головой солнце. Это был единственный знакомый ей мужчина, столь значительно превышающий ее в размерах. При ее метре восьмидесяти он был выше ее на голову, она вдруг почувствовала себя стройной и хрупкой, и это было чудесно!
- Ты пришла! – с ударением на первом слоге сказал он.
- Да, я пришла, - она ответила так же.
Он взял ее за руку и повел прочь. Ей было все равно, куда. Они шли недолго по улице, потом свернули в крошечный переулок и там – во двор трехэтажного дома с мансардой. В темном подъезде он взял ее голову своими ручищами и наугад поцеловал. С трудом оторвавшись, он снова схватил ее руку и потащил за собой по узкой лестнице. Видимо, это был черный ход. Увлекаемая им, Анна быстро перебирала ногами, и вскоре они очутились перед выкрашенной красной облупившейся краской деревянной дверью на мансардном этаже. Горан достал
*Клипы MTV - (англ.) Аббревиатура – Music Television – музыкальное телевидение – музыкальный канал начал вещание в США в 1981 году, наименование используется по лицензии во многих странах.

ключи, нетерпеливо отпер два замка и втолкнул Анну внутрь. Это была мастерская: здесь пахло красками, маслом, чем-то бензиновым. Он потащил ее в комнатку справа от входа и бросил на железную кровать. Она не сопротивлялась, лежала навзничь и смотрела с возбужденной улыбкой, как поспешно он расстегивает куртку, стягивает видавшую виды футболку, обнажая красивый торс, расстегивает джинсы, наконец, снимает все, демонстрируя однозначность своих намерений. Он поспешно лег, накрыв ее своим телом, кушетка со стоном провисла. Большие шершавые руки прошлись по ней: его упрямые губы, сдобренные мягкими усами, изучали ее тело так долго, что она внутренне взмолилась о пощаде, боясь, что не справится и для нее все закончится раньше, чем ей хотелось. Он вертел ею как куклой - огромный мужчина и ставшая вдруг миниатюрной женщина. Силой он походил на медведя, мужской силы ему тоже было не занимать. И когда они, наконец, просто лежали, мокрые, утомленные, и Анна потянулась за часами, которые он снял с нее после первого раунда, ей было трудно поверить своим глазам: стрелки показывали три часа. Хотелось есть, а еще больше – пить. Голова кружилась как от поглощенного залпом шампанского. Тело млело от истомы. Горан лежал на животе, отвернувшись к стене: Анна смотрела на его плечи, на волосатую спину с ложбиной книзу, сплошь заросшей, даже его круглые, подтянутые ягодицы – и те были покрыты курчавыми волосками. Она прикоснулась к ним ладонью, Горан шумно вздохнул и повернул к ней довольное лицо.
- Как?
- Хорошо…
Остаток дня они провели вместе. Приняли душ в старой, ржавой ванне, которая опасно раскачивалась под их весом, когда они менялись местами, чтобы обмыться. Он подал ей длинный махровый халат, сам остался нагим. Они выпили холодного молока и съели по помидорине в крохотной кухне. Как ни странно, голод отступил. Потом он показал ей мастерскую. Здесь было запустение, пылища покрывала все горизонтальные поверхности мохнатым слоем, из окошка в крыше свисала липкая лента с истлевшими трупиками мух, здесь же паучок свил свои нити. Вдоль стен, повернутые к ним, стояли холсты - множество разных размеров и форм холстов, в основном, прямоугольники, но были и квадраты, и овалы. Высота конька мансарды была не более трех метров, а у стен – меньше полутора, и великану приходилось сгибаться пополам, чтобы подлезть туда и достать картины. В основном, это были многоцветные, сочные абстракции, написанные маслом. Анне не приходилось притворяться: они ей действительно нравились. Она с интересом готовилась воспринять очередную поворачиваемую к ней работу, и радостью откликалось ее существо на причудливые цветоформы, снабжаемые комментариями автора, половину которых она не понимала, но ей казалось - угадывала. Горан, воодушевленный ее реакцией, доставал все новые и новые картины, что-то вспоминал, взахлеб рассказывал, забывая, что она не понимает сербский, и восторгался так искренне и чисто, как маленький мальчик восторгается своими первыми значимыми достижениями.
Анна вдруг поняла, что полюбила его. А еще она вспомнила о том, что завтра она улетает домой, в Москву. Бормоча что-то, Горан с трудом дотянулся до дальней стены, где за полками стояло еще несколько холстов. Достав один, овальной формы, он как обычно развернул его к зрительнице, но ее живое лицо вдруг отразило не то довольное выражение, к которому он уже привык, а смятение, удивление и даже испуг. Горан повернул картину к себе и охнул. Анна замахала руками, мол, нет, дай, покажи, но он решительно убрал ее на место. Это был портрет женщины. То, что успела рассмотреть Анна, было совсем не похоже на какую-либо другую картину Горана. Изможденное желтоватое лицо, на котором черно-сливовым цветом сияли огромные, печальные глаза; волосы как пакля свисали по бокам от белой чалмы; бескровные, будто умышленно накрашенные мелом, губы. Было видно, что Горан расстроился. Он выполз из угла, куда засунул портрет, долгим, внимательным взглядом посмотрел на Анну. Она улыбнулась и протянула руки ему навстречу. Он подошел, сел перед ней, положив голову ей на колени. Она запустила пальцы в его волосы и нежно перебирала их. Он заулыбался и вдруг спросил:
- Как твое имя?
- Анна.
- То моя женка, Анья, она мертва.
Анна молчала. Так они сидели, пока он не встрепенулся и не сказал, ударив себя ладонью по лбу:
- Покаже тебе! Покаже!
Вскочил, достал из шкафа листы бумаги и вложил ворох этих альбомных листов ей в руки. Анна не сразу поняла, но это была она. Ее лицо, ее тело - были рисунки, где она была полностью обнажена. Он будто пытался угадать ее, двигаться под одеждой наощупь, по памяти.
- Малевал прошла ночь. Зараз я лучше понимаю! – широкая улыбка в лицо смущенной Анне, - В ресторацию! – довольно скомандовал он и, присвистывая, пошел в комнатушку одеваться.

Утром солнце наводнило ее веки красным жарким светом. Коварный луч проник через окошко в крыше и бликовал на ее разгладившемся за ночь лице. Горан проснулся раньше и теперь смотрел на эту немного странную, но неожиданно ставшую ему по-настоящему близкой женщину. Непропорциональная, не то, чтобы красивая, но такая самобытная, ни на кого не похожая и даже яркая, когда искрящимся синим смотрит из-под белесых своих ресниц. Очень сексуальная, отдающаяся самозабвенно, пожалуй, самая темпераментная из всех его женщин. Ресницы начали подрагивать, значит, уже не спит.
- Анья, Анья, Анья – он поцеловал ее в лоб.
Солнечные зайчики запрыгали в радужках раскрывшихся глаз. Она потянулась, прижалась к нему, тряхнула кудрями и села на постели.
- Мне пора в отель, – грустно, будто сама себе, сказала она.
- Нет, нет, мы будем любить, – Горан был настроен явно игриво, потянул ее за плечи, пытаясь уложить обратно.
Она аккуратно, но твердо сняла его большие ладони и посмотрела серьезно в его глаза.
- Я уезжаю сегодня, понимаешь, я улетаю домой, в Москву, мне нужно в отель, потом в аэропорт, мой самолет вылетает в четыре.
Казалось, он все понял. Лицо сделалось грустным, ребячливость стерлась из уголков рта и глаз. Он как-то сник и сразу стал старше.
Он отвез ее до отеля на своей старенькой «Мазде». Она собрала вещи, скрутила в аккуратную трубочку свой портрет, положила его в чемодан в картонном чехле от коньячной бутылки, которую выпросила еще накануне у бармена, расплатилась по счетам и спустилась к нему. У них оставалось время перекусить где-нибудь наскоро. Решили посидеть прямо здесь, в лобби-баре. Заказали сандвичи, пару салатов. Пока ждали, Горан все смотрел на нее - она отводила взгляд и упорно молчала. Анне и вправду нечего было сказать. Он стал дорог ей; ей не хотелось улетать, но реальность такова, и с этим ничего не поделать. Официантка - другая, не та, что принимала заказ, принесла еду. Поздоровавшись, она оживленно заговорила с Гораном по-сербски, судя по всему, они были хорошо знакомы. Грудастая, зыркала на Анну нехорошим взглядом, а ему улыбалась слащаво. Коротко ответив на его последнюю реплику и окинув Анну придирчивым и почти ревнивым взглядом, она, наконец, удалилась.
Анна была раздосадована ее бесцеремонностью, но решила ни о чем его не спрашивать, она молча приступила к еде.
- Слыхала? – как всегда, с ударением на первом слоге спросил Горан.
- Что? – Анна старалась звучать нейтрально.
- Что, о тебе!
- Что обо мне? Нет, я не понимаю ваш язык!
Он взял ее за руку и привлек к себе.
- Ты – моя женка.
Эти тихо произнесенные слова расставили все акценты в ее голове. Все стало простым и ясным. Чувство родства, которое она испытывала по отношению к этому малознакомому человеку, волнение от предстоящей разлуки, желание оборвать мимолетную связь самой, чтобы после не испытывать страданий от того, что тебя бросили, забыли, ты не нужна – все разложилось по правильным сотам ее внутренней матрицы, обретя определенность. Возникло главное – она поняла, что он – ее человек, что их соединение действительно произошло, и это не может быть обращено вспять или отнято у них никем, даже ею.
Улетала она спокойно. Они долго стояли, обнявшись, перед вылетом. Она запоминала его запах: немного мускуса и табака, смешанных с маслом и с их любовью… Первое сообщение от него она получила еще в самолете, здесь, в праздничной Вене, заботливо соединившей ее с ее мужчиной.


III.

- Марецкая в офисе? – натянуто спросила я на ресепшн после стандартного приветствия. Мне хотелось услышать утвердительный ответ, и я его получила.
Пройдя по обыкновению в переговорную, я включила компьютер, закурила, пока он загружался, и позвонила секретарям, чтобы принесли кофе.
- Можно, Кира Петровна? – ароматная чашка была готова, ее принесла на своих тонких длинных ногах наша красавица - Ирочка Кочубей.
- Кто звонил?
- Кира Петровна, вам звонил господин Корслоу из ДиТиЭм, просил, по возможности, перезвонить ему в офис до обеда; еще вас спрашивал Гущенко, сказал, что перезвонит вам на мобильный позже.
- Хорошо, какие планы у коллектива? Дни рождения, сделки сегодня вечером кто-то планирует отмечать?
В нашей «семье» с моей легкой руки была установлена добрая традиция - отмечать заключенные сделки, общие праздники и дни рождения сотрудников. Это приводило к тому, что пару раз в месяц в офисе накрывался общий стол, к которому от фирмы подавались фрукты и одна бутылка игристого, прочие закуски и напитки покупались виновниками торжества.
- Марецкая спрашивала, можно ли ей сегодня собрать коллектив?
- А какой повод? – удивленно спросила я.
- Говорит, возвращение из отпуска хочет отметить! – с бесхитростной улыбкой под моим пристальным взглядом протараторила Ирочка.
- Ну, она, конечно, большой оригинал - выход из отпуска пока еще не праздновали в этих стенах, но я не против!.. Купите к столу от фирмы, как обычно…
К шести часам я почувствовала, что мои ноздри раздражает запах всяких вкусностей. В агентском зале счастливая Аня Марецкая, постройневшая, с новой стрижкой, раскладывала закуски по общим блюдам, окруженная девушками с ресепшн и заинтригованными сотрудниками, которые никак не могли взять в толк, что, собственно, отмечает коллега.
- Ой, Кира Петровна, дорогая, здравствуйте! – певучим своим вкрадчивым голосом протянула она.
- Здравствуйте, здравствуйте, Анна Александровна, добрый вечер, коллеги! Ну, как вы отдохнули?
- Спасибо большое, просто замечательно! Не знаю, как благодарить вас, что продлили мой отпуск, это, правда, было очень важно для меня!
- Как там Монтенегро?
- Просто здорово!.. Я бы хотела попросить всех наполнить бокалы, у меня есть тост.
Пока наши мужчины возились с бутылками, я пристально смотрела на Марецкую. Это была другая женщина - не та, что уезжала две недели назад. Что-то новое: какой-то явный лоск появился в ее облике, движения были такими же плавными, как всегда, но возникла какая-то неуловимая черта, какая? Наверное, уверенность, да, скорее всего. Складывалось ощущение, что Аню Марецкую сгребли всю, как есть, и посадили на прочный внутренний стержень.
Загадочно улыбаясь, она взяла свой бокал и сказала:
- Коллеги, я бы хотела поделиться с вами своей радостью: я вышла замуж!
В ответ раздался общий гомон. В целом, радостный, но были и нотки крайнего удивления. Конечно, кто-то, думаю та же Шмелева, был в курсе, но для большинства это была абсолютная неожиданность.
- Да, я вышла замуж и очень счастлива!
- Поздравляем! – громко сказала я, не без облегчения прощаясь с таинственным флером вокруг «отпуска по семейным обстоятельствам».
- А кто же он, этот счастливчик, Анна Александровна? – спросила Марианна Липкина, одна из тех, кто был не в курсе. – И как же это так у вас получилось: мы совсем ничего не знали и вдруг раз… и такая новость!
- Мой муж – художник, мы познакомились в Вене этой весной…
- Так недавно? – не без ехидства произнесла Липкина.
- Да, но это не имеет значения.
- А где он сейчас? – продолжала Липкина.
- В Монтенегро.
- Где?!..
Я улыбнулась… Я смотрела на людей вокруг себя и улыбалась. Кивала, поддакивала, разглядывала фотографии этого «счастливчика – Горана» – усатого, длинноволосого великана, которому наша немаленькая Марецкая не доставала до плеча. Я улыбалась и самой себе: мне, обычно такой въедливой, вдруг не было дела до формальностей! Я не хотела знать, вышла ли Аня Марецкая замуж на самом деле, или она обманывается на сей счет; зачем вдаваться в тонкости оформления брака российской гражданки и иностранца на территории третьей страны? Я чувствовала жизнь в этой необычной, ни на кого не похожей Марецкой, и мне было радостно от того, что не будет она больше пропадать на несколько дней, а если и будет, то я точно буду знать, что искать ее нужно в чудесном Монтенегро, где, перейдя границу с Австрией, будет с ней он - ее мужчина...