Одинокая мохнатая тучка закрыла слабеющее солнце, потянула его вниз, за дальний лес, и в распахнутое окно пахнуло вечерней прохладой. Почти неощутимая свежесть слегка разрядила обстановку за столом. А обстановка казалась Дженни до нельзя раскаленной, и она удивлялась, как этого не замечают другие.
Отец, Джон Смит, сидевший во главе стола, вроде бы привычно говорил о повседневных делах и, как всегда, то ли советовался с дочерьми, то ли объявлял об уже принятых решениях. Все, как обычно, если бы не его особые взгляды, которые он бросал на сидевшую напротив Дженни старшую сестру Анетту. Анетта ничего не замечала. Она старалась поддерживать разговор, но у нее это плохо получалось, так как мысли были далеки от ужина.
Дженни была младше сестры на пять лет. Девочек растил отец. Вначале он рьяно взялся за их воспитание, называл полными именами: Дженифер и Анетта, но с годами понял, что, конечно, воспитание приносит свои плоды, но главное, каким человек уродился.
Девочки были совершенно разные. Анетта – бойкая, задорная, веселая. Она все делала быстро, могла легко заплакать, любили всех и все вокруг, с ней было уютно и легко. Дженни – спокойная, задумчивая. Она почти не помнила мать, зато рядом всегда была Анетта, надежная и добрая. Отец с интересом наблюдал за Дженни. За стеной спокойствия что-то скрывалось. Как-то на столе у Дженни отец увидел рисунок, выполненный наскоро акварельными красками: солнце, садившееся в море, и одинокая птица над водой. Его поразило буйство красок вечернего неба, яркость солнца, хотя при более близком знакомстве выявлялась и неопытность художника и крупные погрешности природного явления. Но отец понял: внутри Дженни что-то есть и когда-то оно вырвется, проявит себя. Пока же, не зная, куда это деть, Дженни неосознанно выплескивала свои чувства таким вот образом, уверенная, что ей просто захотелось порисовать.
Поместье отца было небольшим, из родственников рядом лишь крестная обеих девочек, младшая сестра отца тетя Элина. Другая сестра давным – давно уехала в Америку, там и осталась, так что Дженни знала ее только по письмам. Жили они замкнуто, почти никуда не выезжали. Ближайшей подругой Дженни являлась дочь поварихи Милена, старше Дженни на год, крупная, рано развившаяся девочкой. С некоторых пор подруги вели непрерывные разговоры о любви. Милена считалась наиболее опытной в этом деле, так как недавно влюбилась в молодого садовника, нанятого на работу в этом сезоне.
– Знаешь, - шептала Милена Дженни, слушавшей излияния с блестевшими глазами, - первый признак влюбленности – когда все время хочется смотреть на него. Какое очаровательное лицо, прекраснее быть не может! Я бы сутки не отрывала глаз и все было бы мало. Когда он щурит глаза, у меня все замирает внутри. Ну согласись, что он – чудо.
Дженни кивала, хотя в душе ее были сомнения. Она много раз всматривалась в садовника и не находила ничего романтичного в выцветших на солнце волосах и облупившейся коже на носу.
– Он пока не знает, как пылает моя любовь, - продолжала Милена, - и я даже боюсь того времени, когда он так же безумно влюбится в меня. Мы же тогда просто сгорим!
Дженни в свои четырнадцать лет не знала и даже не предполагала, что означает это высокопарное «сгорим». Но все это было романтично, хотелось говорить на волнующую тему бесконечно, и разговоры велись постоянно, хотя ничего вокруг не происходило. А любить хотелось!
Дженни думалось, что она уже не сумеет выбрать достойнейшего и подарить ему самую дорогую частичку своей души и бурлившее там смятение, которое обязательно превратится в любовь.
– Милена, а может твой садовник тоже страдает по тебе? Ты же не выдаешь себя, вот и он держится из последних сил.
– Да нет, - тоном совсем уж бывалой девицы возразила Милена – результатом подслушанных на кухне разговоров, - влюбленного сразу видно, он ведет себя по¬-другому. Вон, как ваша Ани. Она же летает с некоторых пор и поет как-то звонче.
– Что?!! – Дженни раскрыла рот. – Моя Ани влюблена? С чего ты взяла?
Милена замялась. Не хотелось признаваться, что это не ее наблюдательность, а мать не далее, как вчера, поделилась своими догадками с другой кухаркой.
– А ты присмотрись к ее поведению. Тут ошибки быть не может.
С тех пор Дженни украдкой присматривалась к сестре. Та бегала по дому как обычно, напевая, а потом вдруг замирала у окна и улыбалась, водя пальцем по стеклу. Или причесывает ее, Дженни, да вдруг рассмеется, повалит на кровать и начинает тормошить.
Дженни не решалась лезть с расспросами, поскольку их отношения были скорее отеческими, чем дружескими из-за разницы в возрасте. Но если необычное поведение заметила Милена, значит и отец мог заподозрить что-то, а уж он-то обязательно попытается выяснить причину перемены.
И вот – ужин, на котором необычная рассеянность Анетты и частые вопрошающие взгляды отца говорили о том, что бури не миновать.
Анетта взглядов не замечала. Она ела не спеша, иногда забывала донести ложку до рта и та замирала на полпути и мелко дрожала.
Дженни покосилась на замолчавшего отца. Он отложил ложку и некоторое время наблюдал, как Ани долго-долго мешает чай, постукивая по стенкам чашки, и улыбается.
Отец тактично кашлянул и очнувшаяся Ани, встретив его взгляд, отчаянно покраснела. Потом, словно решившись, улыбнулась счастливой улыбкой.
Отец повернул голову к Дженни, которая с широко раскрытыми глазами впитывала в себя необычную картинку, кивнул ей:
– Пей чай, совсем остыл.
И продолжил есть как ни в чем не бывало.
Впрочем, в конце почему-то заспешил, отставил недопитый чай и поднялся. Поцеловал, как обычно, дочерей, и спокойно сказал:
– Допивай чай, Анетта, и, как освободишься, зайди ко мне.
После его ухода первой вскочила Дженни.
– Ани, тебе страшно?
– Нет, - с достоинством ответила сестра, но рука, державшая чашку, подрагивала. - Почему я должна бояться? Я действительно люблю Эдвина.
– О! – с восхищением уставилась на сестру Дженни. Тут же подскочила и обняла ее, - Ани, ты такая умница. А любовь – это действительно прекрасно? А он тебя любит? А я его знаю?
Ани мягко отстранилась.
– Дженни, не тараторь. Смотри, как сердце у тебя бухает, даже мне слышно.
– Мне же интересно!
– Иди к себе. Меня отец ждет.
– Я побегу молиться за тебя. Думаю, папа не очень рассердится.
Отец расхаживал по кабинету в раздумье. Дочь выросла. Он много раз повторял эту фразу по любому поводу, но сейчас реально осознал смысл сказанного. Выросла. Перешагнула ту черту, когда это слово произносится в последний раз как констатация факта.
Дженни тоже выросла, то есть стала не шести–восьмилетней девочкой, а высоким угловатым подростком, а Ани достигла пика взрослости. Он сел, настраиваясь встретить дочь спокойно, потому что представил, как волнуется она.
Анетта постучалась, вошла и остановилась у двери.
Отец улыбнулся.
– Проходи, садись. Или нет, сначала обними своего папку, как обычно, зачем нарушать порядок, который ты завела сама.
Ани чмокнула его в щеку и присела рядом.
– Ну что, дочь, я так думаю, что ты мне хочешь что-то рассказать. Или это совсем уж великая тайна? Хотя мне можно, правда?
– Да. – Ани взяла руку отца и прижала к щеке. Увидела в глазах немой вопрос и ответила утвердительно: - Да!
– Значит, влюбилась. – отец, не смотря на свое решение быть спокойным, встал. – Взаимно?
Ани закусила губу, расплылась в улыбке и закивала.
– Так. – отец переплел пальцы рук и стал постукивать ими по подбородку, прохаживаясь по комнате.
У Ани упало сердце: это был знак глубочайших раздумий отца. А она была уверена, что он порадуется вместе с ней.
– И где же вы познакомились?
– Помнишь, крестная подвернула ногу, и я некоторое время была у нее – помогала. Кузен Георг продавал партию лошадей и Эдвин, - Ани покраснела, впервые произнося при отце это имя, - был одним из покупателей. Приезжал смотреть, потом договариваться и еще по каким-то делам. У него и раньше были сделки с Георгом, они общаются по-дружески. Папа, Эдвин – хороший молодой человек, искренний, вежливый, он тебе понравится.
– Эдвин? Откуда?
– Имение Фреда Райса.
– Сын Райса? Он что, тоже вырос? – невольно проговорил отец,- ах, да, чужие дети…
Он отошел к окну и стоял молча довольно долго, глядя в одну точку и не замечая Дженни, сидевшей на скамье напротив окна. Наконец отец вернулся и сел возле дочери.
– Ани, все это время, пока вы росли, я старался быть хорошим отцом, делал так, чтобы вы не почувствовали очень остро отсутствие матери. Но не все вопросы нам подвластны. Мать лучше смогла бы поговорить о любви. Всегда поражался, как ловко это получается у женщин. Находят какие-то слова и смотришь, обе стороны довольны, или поплачут на плече друг у друга- и дело сделано. Я понимаю, любовь – это замечательно: и душа поет, и мир кажется прекрасным. Сюда можно добавить трепет, ожидание, счастливые минуты встреч. Но любовь состоит не только из этого. Райс – известная фамилия, у них свои законы и порядки. Представители подобных родов женятся на девушках своего круга. Исключения бывают редко. Будь ты хоть самой распрекрасной и достойной, все может кончится не так, как видится тебе и ему в пылу влюбленности. Ты не думала об этом?
Ани покачала головой.
– Об этом тебе должна была сказать крестная. Она, я думаю, видела, что происходит.
– Крестной нравилось, что мы подружились с Эдвином. Она постоянно твердила, что была бы счастлива, если б мы остались вместе.
– Это ее ошибка. Тетя Элина не могла не понимать, что это только мечты. Хотя, не секрет, для нее ты самая-самая лучшая, как и для меня. Конечно, у тебя и Дженни есть приданое, я делал все, что мог, но вряд ли оно покажется достаточным таким людям. Насколько я знаю, Эдвин- единственный сын. Мне так не хочется тебя расстраивать, дочка, но лучше немного посомневаться сейчас, иначе будет больнее, если оправдаются мои предположения. Очень не хочется ошибиться.
Отец Ани ошибался. Старый Райс в силу жизненных обстоятельств смотрел на жизнь иначе, чем принято в его окружении. Несколько лет назад с ним случилась беда: падение с лошади приковало его к постели. Ему казалось, что жизнь кончена. Фред Райс был старшим своего небольшого рода, стоял во главе принятия всех важных решений. Ни один праздник, бал или благотворительное мероприятие не проходило без энергичного Фреда. Вынужденный во время болезни находиться дома, он некоторое время по инерции продолжал быть вершителем судеб и требовал свои решения ставить на первое место. Постепенно все дела стали переходить к его сестре Энн, и однажды Фред ясно осознал, что по-прежнему больше не будет. Тогда он мужественно отдалился от всех, и ему показалось, что вокруг с облегчением вздохнули. Жена Фреда давно умерла, с ним жил лишь Эдвин – спокойный улыбчивый мальчик. Эдвин старался как можно больше времени проводить с отцом, не любил шумные сборища и редко появлялся в обществе под предлогом хозяйственных забот. Ему действительно приходилось тяжело: управлять поместьем он толком не умел, благо управляющий, давно служивший у Райсов, был расторопным и порядочным человеком.
Старый Райс в вынужденном одиночестве много размышлял о жизни. Обиды постепенно оставляли его, и мысли приняли философское направление. На жизнь он смотрел теперь по-другому. Как-то, словно вдруг, заметил, что не только он нуждается в сыне, но и сам нужен ему как наставник и настоящий отец. И даже корил себя, что много времени потратил на мысленные неблагопристойные беседы с отдалившимися родственниками и размышлениями на тему: справедлива к нему судьба или нет.
Для Райса приобрели коляску, очень быстро перестроили под кабинет одну из комнат на нижнем этаже и сделали съезд со ступеней дома во двор. Фред с небывалым рвением взялся за хозяйство и нередко благодарил судьбу за такой поворот, иначе, как он размышлял, так бы и думал, что главное в жизни- блистать в обществе, раздавая налево и направо дельные советы, искренне веря, что без этого никто не может обойтись. И тогда бы он точно пропустил очень главное: любовь сына и чудесную атмосферу домашнего уюта.
Поэтому когда Эдвин, поймав благоприятный момент, объявил, что влюблен, только девушка (он долго подбирал нужное выражение) не бывает в тех кругах, где вращаются племянники отца, Фред Райс, поразмыслив, просто сказал:
– Я хочу на нее посмотреть.
Во время одного не очень значительного праздника для молодежи, куда Ани приехала вместе с Георгом, Эдвин позвал ее в дом, и она предстала перед его отцом улыбчивая, со смелым взглядом. Фред отметил одну особенность: во время подобных встреч девушки успешно демонстрировали смущение и замешательство, а Ани изо всех сил старалась смущение скрыть. Увидев, что Фред окидывает ее оценивающим взглядом, она обкрутилась на одной ноге и задорно рассмеялась. А когда Фред поперхнулся и закашлял, Ани, не церемонясь, довольно сильно постучала его по спине, не обращая внимания на инвалидную коляску, а выступившую испарину быстро вытерла первым попавшимся – галстуком Фреда. Фред понял, что судьба сына решена, но ничего не сказал. А через несколько дней отец Ани получил письмо с извинениями, что Райс не может посетить его сам «в виду сложившихся обстоятельств», а просит приехать в его поместье в любое удобное время.
Так встретились два отца, одинаково боготворившие своих детей и давно решившие для себя, что не будут препятствовать их желаниям. Они сидели так долго, что это начинало казаться странным: что можно обсуждать столько времени. И, наверное, окружающие очень бы удивились, узнав, что разговоры велись лишь о скачках, охоте, непредсказуемости этого мира. И лишь расставаясь, Фред спросил:
– Что будем делать со свадьбой? Уложимся в месячный срок?
– Надо постараться, хотя, боюсь, детям и это время покажется бесконечным.
Фред Райс, уже принявший решение, написал сестре Энн, что Эдвин сделал выбор. Он понимал; жизнь движется и сына нельзя отрывать от родни и того общества, к которому относится их семья.
Энн прислала пространный ответ, где между пышных строк о радости за племянника и вздохов «как быстро выросли дети» читалось полное равнодушие и одобрение любого выбора не очень любезных родственников. И на свадьбу тетя Энн приехала с неким предубеждением к новой родне. Но все прошло превосходно, и единственное, к чему могла придраться тетушка, было, по ее словам, до неприличия счастливое лицо невесты.
Вместе с Энн приехала и ее семнадцатилетняя дочь Элиза. Она не отводила восторженных глаз от Анетты, решив, что во время своей свадьбы тоже будет светиться и глядеть такими глазами на своего жениха. Как хорошо быть такой естественной и безумно красивой от счастья. Как хорошо, наверное, любить!
– Мама, - прошептала она, - я тоже буду такой же счастливой на своей свадьбе!
– Элиза! – укоризненно начала Энн, но, взглянув в сторону Анетты, только покачала головой.