УII-ой съезд народных депутатов РФ в декабре 1992 года запомнился не только драматическими схватками народных избранников и представителей исполнительной власти. Бросилось в глаза также их единодушие в поддержке реформ. Председатель парламента Р. И. Хасбулатов не раз заявлял, что в зале, где проходил съезд, не было противников рыночных преобразований.
Думаю, это обстоятельство воодушевляет далеко не всех избирателей. Ведь теперь многие понимают, что рыночные реформы не имеют ничего общего ни с экономической эффективностью, ни с народным благосостоянием, ни с подлинной демократией. Это средство контрреволюционной политики, лишающей народ социалистических завоеваний. Лежащая в основе реформ приватизация направлена на экспроприацию общенародной собственности в пользу криминальной буржуазии, установление в стране власти плутократии, возрождение национального и классового антагонизма. И доказывать это нет нужды. Доказательством служит повседневная жизнь.
Правда, рыночники считают такое состояние общества временным. Реставрацию капиталистических порядков они мыслят в рамках так называемого «переходного периода», протяженность которого все увеличивается. Создан даже Институт экономических проблем переходного периода, в кресло которого пересел из кресла премьера Е.Т. Гайдар, чья шоковая терапия, поставившая экономику под угрозу краха, была отвергнута УII-м съездом народных депутатов РФ. Теперь народу внушают, будто существует альтернативный, менее обременительный, плавный и безболезненный путь к капиталистическому рынку. Гарантией успехов на этом пути считается опора на «честных» российских предпринимателей, учет традиционных ценностей народа, отказ от слепого копирования зарубежных рыночных моделей и т.п.
Что касается предпринимательской честности, то имеется выразительная характеристика Марксом криминальной активности капитала по мере возрастания нормы прибыли. Сошлюсь, однако, на авторитеты, более приемлемые для наших рыночников. Н.И. Бердяев, например, отмечал, что «оргия хищнических инстинктов, безобразной наживы и спекуляции в дни великой мировой войны и великих испытаний для России, есть величайший позор, темное пятно национальной жизни, язва на теле России». («Судьба России»). О том, что общество свободного предпринимательства не может не быть преступным и мошенническим, весьма определенно высказывается и «отец кибернетики» Н. Винер.
«Во многих странах распространено мнение, признанное в Соединенных Штатах официальным догматом, - пишет Н. Винер, - что свободная конкуренция сама является гомеостатическим процессом, то есть, что на вольном рынке эгоизм торговцев, каждый из которых стремится продать как можно дороже и купить, как можно дешевле в конце концов, приведет к устойчивой динамике цен и будет способствовать достижению наивысшего общего благосостояния. Это мнение связано с очень утешительным воззрением, что частный предприниматель, стремясь обеспечить свою собственную выгоду, является в некотором роде общественным благодетелем и поэтому заслуживает больших наград, которыми общество его осыпает. К сожалению, факты говорят против этой простодушной теории. Рынок – это игра, находящая свое подобие в семейной игре монополий. Она строго подчинена общей теории игр, которую разработали фон Ноймен и Моргенштерн. … Побуждаемые собственной алчностью, отдельные игроки образуют коалиции, но эти коалиции обычно не устанавливаются и обычно кончаются столпотворением измен, ренегатств и обманов. Это точная картина высшей деловой жизни и тесно связанной с ней политической, дипломатической и военной жизни. В конце концов, даже самого блестящего и беспринципного маклера ждет разорение. Но допустим, что маклерам это надоело и они согласились жить в мире между собой. Тогда награда достанется тому, кто, выбрав удачный момент, нарушит соглашение и предаст своих партнеров». (Н. Винер. «Кибернетика или управление и связь в животном и машине».).
Теперь насчет традиций. Провал радикального либерального курса Гайдара еще раз продемонстрировал несовместимость российского национального (а, точнее, интернационального) духа и традиций с культом наживы, эгоизма и частной собственности. Но будут ли удачливее сторонники эволюционного подхода к капитализации страны? Вряд ли. Дело в том, что они продолжают порочный курс партократов периода перестройки, заведший экономику в глубокий кризис. Оппортунистическая верхушка КПСС искала выхода из кризиса на пути выборочного копирования капиталистических методов хозяйствования и реставрации частнособственнических отношений. Но это лишь усиливало экономическую деградацию, дезориентировало народ, поощряло на борьбу за власть политических авантюристов и криминальную буржуазию, вызревшую на почве несоответствия широкой демократической природы социализма и узкопартийного характера государственной власти. В конце, концов, внутренние антисоциалистические силы, опираясь на поддержку зарубежных покровителей, сумели совершить в августе-сентябре 1991 года контрреволюционный переворот и навязать народу свою диктатуру под демократическими вывесками. Дорвавшись до власти, они, однако, оказались в том же экономическом тупике, что и их предшественники – партократы.
Понятно, если бы доперестроечное общество было идеальным, то не было бы опасности контрреволюционного переворота, обвального крушения прежних структур. Но где то истончение социалистической ткани, откуда пошел разрыв? Контрреволюция, как и революция, не совершается без причины. Никто не будет спорить, что Первая мировая война и ее неизбежные спутники – нищета и разруха – ускорили победу Великого Октября в России. Великой заслугой большевиков-ленинцев навсегда останется вывод страны из нищеты и разрухи на рубеже социально-экономического прогресса и могущества, которых она никогда не достигала и не могла достигнуть в условиях сословно-монархического строя. Правда, реальный социализм стал отставать в экономическом соревновании (скорее, это была жестокая и беспощадная конкуренция) с капитализмом, когда начала ослабевать командно-административная хватка партийно-государственного аппарата над экономикой и обществом.
Монополия КПСС на власть, действительно, ограничивала свободу. Она стала тормозом развития общества, обращала преимущества социалистической экономики в недостатки. Она искажала функции общественной собственности, смысл и значение планирования, создавала препятствия процессам реального обобществления производства. Пожалуй, можно согласиться с автором «Правды» В. Андрощуком, который утверждал, что сегодня главное противоречие и капитализма, и госсоциализма (я бы уточнил: однопартийного госсоциализма) состоит в противоречии между общественным характером производства и частным, то есть, авторитарным, характером управления. Авторитаризм отвратителен и вреден для человека на всех уровнях. Вопрос, однако, состоит в том, является ли авторитарное руководство неизбежным следствием общественной собственности и устраняется ли оно так называемой «приватизацией»?
Очевидно, что собственность – это власть. Причем, она не только освобождает, но и порабощает человека, порой даже своего владельца. Не случайно, один из экономистов назвал фермерство современной формой крепостничества. Но даже если признать собственность мерилом свободы, то совершенно невозможно представить себе общество собственников, свободное от эксплуатации человека человеком. Наемного труженика частная собственность обрекает на двойной гнет, как со стороны государства, так и со стороны «родного» работодателя.
Но, может быть, социальная несправедливость – неизбежная плата за экономическую эффективность, которая, как полагают обожатели «цивилизованного Запада» органически присуща капиталистической экономике? Только такая экономика признается ими «естественной». Как же, она имеет такой мотор как конкуренция, дескать, повышающая производительность труда и ведущая к удешевлению товаров. Конкурентная экономика, с их слов, основана на саморегулировании и предпочтении экономических методов хозяйствования административным. Все это тешит сознание лавочника-обывателя, уверовавшего в вечность наступивших после перестройки хаоса и беспредела. Это ведь удобно для воровства и наживы.
Наш лавочник потому и почитает конкуренцию, что ее нет и в помине. Если бы конкуренция у нас существовала, то у него бы болела голова прежде всего о том, как бы не стать ее жертвой. Так как реально существующая конкуренция приносит, в первую очередь, банкротство, безработицу, жестокую эксплуатацию наемного труда со всеми вытекающими отсюда последствиями. Потому-то общество свободной капиталистической конкуренции и преобразовалось вполне «естественным» образом в государственно-монополистический капитализм, а саморегулирование в государственное регулирование. Потому-то госкапитализм и однопартийный капитализм так похожи друг на друга.
Но есть, конечно, существенное различие. Социализм, по определению В.И. Ленина, это государственно-капиталистическая монополия, поставленная на службу всего общества. Он избавляет от разрушительных последствий частнокапиталистической конкуренции, создает возможности последовательного проведения в жизнь принципа социальной справедливости, предоставляет каждому поколению людей действительно равные возможности в реализации своих способностей. И все же однопартийный госсоциализм не освобождает экономику и общество от частного характера управления и присвоения. Функции распоряжения социалистической собственностью присваиваются партийно-государственными кланами, складывающимися в верховных сферах. Со временем эти новоявленные «господа» усваивают амбиции и привычки крупных капиталистических воротил, в том числе высокомерие по отношению к простым труженикам. Последние рассматриваются ими как «захребетники» или «иждивенцы». Конкуренция – закон жизни - и в таком обществе не исчезает. Она смещается, в основном, в политическую сферу. Подлаживаясь под критерии политической лояльности, многие члены социалистического общества, в котором безраздельно правит одна компартия, ведут конкурентную борьбу за личный успех на разных уровнях – от низовой хозяйственной единицы до высшего госучреждения.
Конкурентная борьба ведется и в самой правящей партии, угрожая в известных условиях ее положению. И, поскольку от одной партии зависит судьба социализма, то и он становится жертвой внутрипартийной конкуренции. Инстинкт самосохранения заставляет правящую компартию принимать меры к укреплению своей монополии на власть. И этот процесс никак не укладывается в понятие социализма как живого творчества масс. При таком развитии событий и сама партия становится объектом монополизации власти. Происходит закрепление безграничной власти, авторитаризма и непогрешимости генсека, который может сыграть (подобно Горбачеву) роковую роль в судьбе партии и социализма. Тем более, что господствующий партийно-государственный бюрократический слой служит питательной средой для циркуляции идей о возможности лечения социализма капиталистическими средствами.
Что же делать? Говорят: новое – хорошо забытое старое. Очевидно, в историческом процессе преходящее, случайное явление прежней эпохи в новых исторических условиях (в современности) приобретает характер ведущей тенденции. Так было с Новой экономической политикой (НЭП), проводившейся в нашей стране с 1921 года. Это был модернизационный проект, одновременно опирающийся на капитализм и противостоящий ему. Назовем его кратко регулированием рыночных отношений в условиях коммунистической советской власти. Сроки проведения этой политики определялись по-разному: от «временного отступления» до «всерьез и надолго».
Второе определение сейчас звучит как воспоминание о будущем, как выход из «конца истории», провозглашенного Френсисом Фукуямой. Это прообраз нынешнего НЭПа Китая, который, по общему признанию, является локомотивом мирового экономического развития. За локомотивом выстраивается поезд из капиталистических стран-вагонов. Это не просто метафора, это реальность, которую признают ведущие эксперты, даже западные.
Правда, такую реальность отрицают наши либералы. Их доводы опираются на незавершенность модернизационного проекта в этой стране. Говорят, что Китай движется не вперед – к социализму и коммунизму, а в лоно «цивилизованного» капиталистического мира и приводят при этом известное изречение великого китайского реформатора Дэн Сяопина: «Неважно, какая кошка, лишь бы мышей ловила». Мол, коммунистическое руководство Китая проявляет равнодушие к социалистическим методам хозяйствования и уповает на капитализм. Мол, оно готовится расстаться со своей коммунистической девственностью, подобно Горбачеву, хотя именно во время правления последнего генсека КПСС китайское руководство подавило либеральный путч.
В рассуждениях либералов верно только то, что Китай, действительно, обращается к капиталистическим методам хозяйствования и даже не ставит им ограничений. Но одновременно укрепляется его коммунистическая власть. Также как для страны победившего Великого Октября, избравшей на определенное время политику НЭПа, для Китая это вынужденный выбор. Все дело в соотношении сил. Оно, действительно, изменяется в пользу социализма, но не очень быстро и прямолинейно. Потому что слишком велика еще сила капитализма, накопленная за пятьсот лет господства. К тому же Маркс предостерегал против поспешного расставания с капитализмом. Он приводил в пример крах бабувистов, не понявших историческое значение частной собственности и «не доросших» до нее. Капитализм пока не позволяет росткам социализма в полной мере выявить свою более богатую, многогранную демократическую сущность. Капитализм еще не исчерпал свои возможности, но китайский и вьетнамский примеры показывают, как происходит это «исчерпание».
Главный упрек либералов к китайскому эксперименту – это отсутствие демократии. Дескать, в Китае отсутствует полноценный плюрализм. Там правит Коммунистическая партия, ограничивающая и порой подавляющая свободу действий партий так называемого «народного фронта». Для полной свободы Китаю следует освободиться от руководящей роли КПК и дать простор подлинному плюрализму. Все это не так. Компартия правит там мудро и осмотрительно. Кроме того, плюрализм не является ни синонимом политической свободы, ни даже показателем ее объема на нынешнем историческом этапе. Это показатель развития общества, разделенного на экономические группировки и политические кланы, соперничество которых порождает иллюзию свободы, выхолащивая ее суть. А суть ее в слиянии с принципом справедливости.
Это сочетание свободы и справедливости воплощено только в коммунистической идее, и ни в какой другой. В этом сила китайского эксперимента. Если крушение СССР явилось крупнейшей геополитической катастрофой, то крушение коммунистического Китая стало бы гибелью цивилизации. Сейчас же именно Китай, вооруженный самой передовой теорией, пролагает путь в будущее.
Что такое передовая теория? Самая развитая современная теория, говорит Гегель, это та, которая не исключает прежние достижения теоретической мысли, но включает их в качестве моментов своего развития. То же, конечно, касается и практики. Компартия должна управлять плюрализмом, который тащит мир вразнос. Другой силы нет в современном мире. Это – фундамент современного мировоззрения. КОНЕЦ.