посвящается тому, кому посвящается.
Я кутаюсь в густую синеву, ниспадающую с вечернего неба, как в пушистый тёплый плед. Единственное, чего сейчас хотелось бы - на самом деле прикрыть плечи какой-нибудь материей, чтобы бельмо луны не царапало своим холодным, как сталь ножа, взглядом почти зажившие следы одной из многочисленных истерик. Ветер нахально заползает под полупрозрачную ткань ночной рубашки, почти разрывая рёбра и выпуская наружу всё то, что стонет надрывно и сдавленно где-то возле сердца. Небо улыбается мне вымученно и натянуто, почти ухмыляясь - оно точно знает, что будет после, оно точно скажет, что следует делать в сложившейся ситуации - если слёзно просить и умолять; вполне возможно, сжалится и позволит упасть в себя, как в бушующее зимнее море. Озябшее тело - в тёмную воду, в ревущую пасть свободных волн, позже разбиваясь об острые скалы и камни старого причала. Я лягу где-то между бетонными сваями и затонувшей яхтой; меня не смогут опознать по веренице шрамов на левом плече - ими будет покрыто всё тело; меня не узнают по запаху корицы на щеках - когда меня поднимут на поверхность, я буду пахнуть солью и гнилыми водорослями.
Я буду похож на мёртвого дельфина, что сам выбросился на берег, гонимый штормом из родного дома, родного мира, где, по крайней мере, было легче дышать, хоть и подвергая себя опасностям. Новый мир - это всегда хорошо, но сможешь ли ты не задохнуться в нём?..
***
Чуть слышно, едва касаясь белых губ кончиками пальцев - скользнуть вверх по скуле и взъерошить спутанные светлые волосы; поцеловать в лоб, как покойника - прикрыв глаза, медленно приникнуть к ледяной коже. Покойник... Я прав ровно наполовину. Вечно удивлённый взгляд широко раскрытых серых глаз; смотришь куда-то сквозь потолок, раскинув руки, словно для объятий. Может, ты тоже хочешь упасть в небо и раствориться в нём почти мгновенно, и плевать, какую цену придётся заплатить. Бесконечное падение для пары секунд полёта... Единственное, что коробит - я не смогу с тобой об этом поговорить.
Рассекать лезвиями-ногтями запястья, но не дождаться резвого бега алых дорожек - их никогда больше не будет. Я целую чуть синеватые пальцы, вдыхая терпкий запах крови и спирта.
Когда я был ещё ребёнком, люди в моих снах очень часто погибали во время шторма. Они задыхались в морской пене, но лица их не выражали боль или ужас, нет. Умиротворение. Полуприкрытые глаза, чуть приоткрытые губы, тронутые блаженной, жеманной улыбкой. Выбраться не пытался никто; каждое движение - будто последний взмах рукой на прощание. Прощание с жизнью.
А я сидел на пирсе и наблюдал. Мне было просто наплевать - абсолютно не хотелось никого спасать, не хотелось кричать и пугаться даже тогда, когда погибали самые близкие люди. Я стоял и смотрел на них, молча, безразлично, иногда кротко приподнимая руку в ответ. В эти моменты я и впрямь просыпался с чувством полного безразличия ко всему окружающему миру; спокойное пробуждение, что необычно для моих снов - каждое утро я просыпаюсь с щемящей болью в груди, иногда в слезах, выжигающих на щеках имена и символы. Знаешь, я бы хотел посмотреть, как тонешь ты.
Я кладу голову тебе на грудь, сливаясь с гнетущей тишиной, скопившейся у тебя внутри. Сердце не бьётся - оно давно осталось в кабинете патологоанатома, в высокой колбе, залитое формалином. Пыльный кабинет - почти кунсткамера, святая святых, навеки запертая за тяжёлой железной дверью. Настолько важно для меня, что я боюсь не то что взламывать дверь - я боюсь к ней прикасаться, боюсь дышать, чтобы не нарушить мёртвого очарования, царящего внутри. Лишь только вечерами вглядываться в щель меж досками заколоченного окна, ожидая, пока свет фар проезжающих мимо машин выхватит из непроглядной тьмы драгоценный сосуд. Сгусток боли за мутным желтоватым стеклом, объятый стерильно-прозрачной жидкостью - его ампутировали, чтобы не причинял беспокойства, не ломал рёбра изнутри.
Иногда мне кажется, что это случилось много лет назад. Будто бы я впервые посмотрел тебе в глаза, когда был совсем ещё маленьким и глупым, аморфным и несамостоятельным. Целую вечность назад - и до сих пор, хотел бы тонуть в январском море вместе с тобой. Знаешь... я никогда не видел море зимой. Я неудачник, правда? В любом случае, я оставил тебя несколькими этажами ниже, одинокого и беззащитного, но я чувствую твой выжигающий взгляд даже стоя на крыше. Ты смотришь на меня сквозь этажи, пусть глаза уже подёрнулись мутной плёнкой - ты жив, ты здесь, ты рядом.
Маска умиротворения незаметно легла на лицо; я беру твой выдуманный образ за руку и могу поклясться, что чувствую живое, настоящее тепло. Вперёд - навстречу ночи, где все равны, в карусель бесконечного падения; всего один шаг - и мы скоро встретимся.
Город смотрит на меня пропастью из миллиардов светящихся глаз. Небо раскрывает свои стальные объятия - и я уже почти слышу, как поёт и клокочет холодное бушующее море. Всего на секунду закрыть глаза - всё вмиг рушится, подобно карточному домику, будто на шею привязали камень. Вместо морской пены я таю в промозглом октябрьском дожде; меня встречает мокрый асфальт, украшенный багряными листьями. Точно каплями крови.
***
Когда меня найдут, никто не будет удивлён. Очередная загубленная жизнь - это ведь только статистика, глупая и никому не нужная, всего лишь чёрствые цифры на жёлтой помятой бумаге; всего лишь сухо спросят, что случилось - почти раздражённо, словно это повседневная рутина. А что случилось... Жизнь случилась. Так бывает. И никто не задастся вопросом, почему этот чокнутый самоубийца кончил свою жизнь с улыбкой на губах. А я всё равно отвечу.
Потому что я встретил тебя.