«Апостроф-2»
Понимаешь, это просто, очень просто
Для того, кто хоть однажды уходил.
( Юрий Кукин «За туманом»).
Примечание. На фото та самая дорога, по которой я иду, деревня и лес
о которых идет речь в начале рассказа...
001
Я шел уже много часов. Попутных машин почему-то не попадалось, скорее всего, из-за того, что я зашел настолько далеко в глушь, что шансы встретить на проселочной дороге грузовой автомобиль, а тем более легковой, практически сравнялись с нулем.
По моим подсчетам, делая в час не менее пяти километров, а я шел налегке, только с небольшой спортивной сумкой, почти пустой, за те несколько часов пешком, я преодолел уже около двадцати километров.
Постепенно накапливалась усталость. Щедрое, июльское солнце продолжало создавать во мне ощущение легкого, приятного комфорта, наполняя пространство ласковой, золотистой теплотой. Нестерпимо хотелось пить.
Мне было всего семнадцать лет, когда окружающий мир только-только начинал раскрываться перед моим несмышленым взором всем разнообразием своих красок.
Отправляясь в дорогу, я пренебрег доводами здравого рассудка и не взял с собой воду. И вот теперь молодой организм, потеряв влагу, настойчиво напоминал, что ему не помешал бы глоток какой угодно жидкости.
Вокруг простирались необозримые поля. Редкие перелески и овраги нарушали иногда однообразный пейзаж ухоженных нив. Не было ни деревень, где я мог бы отыскать колодец, не было никаких ручейков и источников с водой. Сплошные поля, засеянные пшеницей, льном, гречихой, на многие километры. Среди полей шла грунтовая дорога, по которой я двигался. Не видел никакой техники, не видел людей, хотя присутствие их ощущалось во всем.
Наконец, когда в своей душе начал обнаруживать первые признаки паники, из-за очередного перелеска далеко впереди показалась деревня со всем ее сельским колоритом.
На окраине - огромная ферма для коров. Подойдя ближе, я увидел беспорядочно разбросанные дома в окружении зелени садов. Местные жители возле своих подворий неторопливо занимались своими делами. Ребятишки бегали, резвясь, гоняясь друг за другом.
Дорога, которая разрезала эту деревню на две половинки, все также неумолимо продолжала свой бег в необозримую даль, от вида которой у меня уже начинался холодок по спине.
Солнце явно намеревалось нырнуть за горизонт. Дневная жара спала. Приближались сумерки.
Посередине деревни стоял колодец. Женщина лет сорока и рядом с ней симпатичная девушка, моего возраста, набирали воду. Они только-только вытащили бадью, что бы наполнить последнее ведро, как я подошел к ним.
- Умираю, пить хочу, - весело признался я, - как насчет водички?
- Пей, сколько хочешь! Только она холодная. А ты откуда такой появился, что-то мы тебя раньше не видели? – спросила женщина.
- Я из Горького, иду в …., назвал нужную мне деревню.
- Э-э-э…, милок, куда тебя занесло, так тебе топать еще километров пятнадцать. Это далеко отсюда. Настя, сходи, принеси парню воды из дома, нельзя ему сейчас прямо из колодца, может простудиться.
Я стал отнекиваться, чтобы не беспокоились. Но Настя, так звали девушку, мигом сбегала домой, вынесла полный ковш чистой, слегка прохладной воды, улыбнулась и протянула его мне.
- Спасибо, какая дочка у вас красивая, – сказал я, взглянув на женщину и подмигнув девушке.
Я взял из ее рук ковш, жадно выпил воду до дна, чувствуя, как живительная влага успокаивает все мое существо, наполняя его новыми силами, радостью и восторгом.
- На обратной дороге вашу дочку заберу с собой, так она мне понравилась…
- Знаем мы ваших, городских, только обещаетесь… Хотите еще воды?
- Нет, большое спасибо. Слаще воды не пробовал. Пора дальше идти, надо засветло успеть.
- Удачи вам.
- И вам, счастливо! Спасибо за все!
Я зашагал дальше. Еще раз оглянулся на моих спасителей. Они, подхватив ведра, полные водой, уже не смотрели не меня, занятые своими делами, направлялись к дому.
Мне не хотелось идти никуда. Я устал. Целый день в дороге. Сначала на электричке до города Семенов. Потом на автобусе до поселка Воскресенское. Далее на попутных машинах. Затем пешком.
Только сейчас я понял, - насколько огромна Горьковская область, такая, что за день мне не удалось добраться до села, которое на карте располагалось только где-то посередине и обозначалось маленьким кружочком.
И сейчас мне предстояло идти еще пятнадцать километров, а времени было уже семь вечера. Когда дойду до места, будет совсем темно. Вот так бы лечь где-нибудь на скамеечке и провались оно все пропадом…
Но ноги сами уже отмеряли сотни и сотни шагов по пыльному полотну галактики. Далеко позади осталась деревушка с приветливой девушкой и ее мамой. Хорошие люди живут в нашей стране. Как радостно мне было думать об этом.
Начался лес. Дорога теперь струилась в русле между деревьев. Минуло три часа, а лесному лабиринту не было предела. Стемнело окончательно. Вышли на небо звездочки. Луна, лентяйка, просыпаться не собиралась.
Лес сплошной черной громадой обнял меня своими страшными ручищами. Я уже только догадывался, куда ставить ноги и едва представлял себя одиноко бредущего по бесконечной ленте, каким-то чудом не исчезнувшей и которую уже не было видно. Я шел наугад все вперед и вперед. Первобытный страх хватал меня за пятки. Вокруг мерещились волки и еще какие-то звери. Вот сейчас, как выскочат и …
Я побежал.
Неожиданно лес кончился. И даже луна оказалась на месте, где ей и положено быть. И даже деревня, которую я искал, оказалась на месте. Уф…, слава тебе, Господи.
Я оглянулся на лес, погрозил ему кулаком: «Вот я тебя!...»
В крайнем доме горел свет. Постучался. Вышла пожилая женщина. Я спросил: «Где живут геологи?» Женщина рассказала, как найти дом, в котором поселились мои друзья.
Когда я, уже часов в одиннадцать ночи, среди скопища домов при лунном свете, нашел нужный, на крыльцо «выполз» заспанный Санька Флаксман – мой однокашник по техникуму.
- Где тебя черти носят? Ты должен был приехать еще днем, мы тебя ждали.
- Не было попутных машин. Пешком шел.
- Давай проходи, укладывайся спать рядом со мной на полу. Завтра утром разберемся.
Мне не надо было дважды повторять. Я рад был добраться до постели хоть на полу, хоть в собачьей будке. Так я вымотался за день, что как только лег не раздеваясь, укрывшись какой-то фуфайкой, то сразу же уснул и спал бы сутки, если бы меня не разбудили в шесть часов утра.
Опять тот же Санька:
- Вставай, лежебока, завтракать пора…
Я еле-еле поднялся. Все тело гудело, голова ничего не соображала. Вышел на улицу. Возле яблони из железной бочки, стоящей под водостоком, умылся по пояс. Сразу полегчало. Вернулись ясность сознания, бодрость и веселое настроение.
002
Все началось со случайно выскочившей фразы на последнем экзамене, когда мы с Санькой, получив свои законные четверки по радиопередатчикам, собирались пойти в кафе, отметить успешное окончание весенней сессии.
А может еще раньше, когда мне попалось на глаза объявление в местной газете, о том, что геологическому управлению требуются сезонные рабочие.
Так или иначе, но мы после третьего курса, закончив сессию, нашли это геологическое управление в Горьком и устроились сезонными рабочими в геологическую партию, работающую в области по разведке залежей торфа.
Целью этой авантюры было не столько деньги, сколько желание испытать себя, попытаться самоутвердиться в этом мире, почувствовать вкус «мяса», да, да – вкус романтики.
Мы тогда только-только вылетали из родительского гнезда, и этот вкус свободного полета нам пришелся по душе.
Санька Флаксман – мой друг по техникуму, сразу же загорелся этой идеей, когда я поделился с ним предложением пойти поработать с геологами летом, на каникулах. Заработать свои деньги, познать новый мир, испытать приключения, жить в лесу, в палатке, встречать рассветы у костра. Как все это здорово мечталось в нашем воображении.
Забегая вперед, скажу, что мечты наши исполнились полностью. Мы заработали деньги, каких никогда еще не видели, испытали за эти два месяца столько приключений, что нам хватило их надолго.
С Сашей Флаксманом мы подружились как-то незаметно. Он был из «городских», то есть из Горьковских. Жил в далеком автозаводском районе и каждый день целый час добирался до радиотехникума, в котором мы учились в одной группе, и так же целый час ехал домой обратно. Такой расклад – недостаток всех больших городов.
Жили они вдвоем с матерью в однокомнатной квартире. Мать работала машинисткой в каком-то издательстве и вечно подрабатывала. Сколько раз я ни бывал у них, то видел ее сидящей за печатающей машинкой, в облаках табачного дыма. И нисколько не удивлялся тому, что Санька тоже курил.
Я в то время проживал на частной квартире с одним парнем, тоже из нашей группы «конструкторов», совсем недалеко от места учебы, каких-то десять-пятнадцать минут пешком.
Родители мои жили в другой области, в городе Пучеже, расположенном на берегу Горьковского водохранилища, питающего Горьковскую ГЭС.
До нашего городка по Волге было около ста километров. Поэтому, поступив учиться в радиоэлектротехнический техникум в Горьком, я вынужден был снимать жилье. Впрочем, таких учащихся в нашей группе было больше половины. Мы все знали друг друга в лицо и частенько ходили в гости.
Так вот, дружа с Сашкой, мне каким-то образом, насколько мне припоминается, удалось втянуть его в несколько авантюр. Одной из таких авантюр была идея поработать с геологами. Другая идея была заманить его в секцию гимнастики, по которой я уже имел третий разряд. Третьей авантюрой – было распределение на преддипломную практику в Горьковский исследовательский физико-технический институт. Единственное, чем мне не удалось его увлечь – это гитарой, несмотря на то, что у него был хороший голос и идеальный слух.
Я думаю, что Санька не много потерял, доверившись мне в этих начинаниях. От гимнастики он окреп физически и занимался с удовольствием, хотя курить не бросил. В геологической партии заработал приличную сумму денег в помощь своей маме. А в ГИФТИ в дальнейшем смог защитить кандидатскую диссертацию.
Отличие его судьбы от моей заключалось в том, что его не взяли в армию по зрению. И пока я наслаждался стрельбой из автомата на полигонах Германии, ходил в караулы и участвовал в учениях, Санька поступил в институт и намного обогнал меня в науке.
Впрочем, я отвлекся. Вернемся к геологам.
003
За завтраком я познакомился с остальными членами геологической партии. Когда мы с Санькой вошли на кухню и сели за общий стол, на меня никто не обратил внимания, как-будто я тут жил давным-давно. Само-собой, все знали, что я должен был подъехать вчера, для них я – это еще один парень, разнорабочий. Вот так, запросто и обыденно меня ни разу ни где не принимали.
За столом сидело человек восемь. Среди них, как я узнал позже, один был шофер «козелка», стоявшего рядом с домом. Этот автомобиль принадлежал геологическому управлению. На нем забирали образцы грунта и торфа, собранные рабочими.
Я увидел двух девушек, года на два старше меня. Одна маленькая и худенькая, какая-то невзрачная. Другая повыше, сильная и гибкая, ее даже можно было бы назвать симпатичной, если бы не шрам на щеке, который нарушал симметрию ее лица, из-за этого она, видимо, очень страдала, хотя и не показывала вида.
Обе эти девушки держались независимо, в них явно проглядывалась командная, лидерская манера поведения, и как оказалось, не зря. Это были техники, окончившие недавно геологический техникум в Ярославле и присланные по направлению на работу в Горький. Они, как оказалось, - теперь мои начальники на два летних месяца, на тот срок, на который я устроился сезонным рабочим.
Кроме нас с Санькой в качестве разнорабочих были еще два парня. Это были уже не сезонные рабочие, а постоянные.
Один высокий, сильный, симпатичный, он почему-то ухаживал за маленькой девчушкой – техником, и они явно тянулись друг к другу. Забегая вперед скажу, что они постоянно находились друг возле друга и на работе, и в свободное время и собирались осенью пожениться.
Второй парень был немного старше нас. Живой, энергичный, среднего роста, атлетически сложенный, с вольными манерами. Я вспомнил, что провел ночь рядом с ним и Санькой, на полу в пристройке, где они спали. Я уже знал, что он играет на гитаре и они с Сашей спелись и выучили несколько общих песен.
Хозяйка дома со своей дочкой расставляли на столе тарелки с тушеной картошкой, заправленной мясом. Уже лежали на блюдцах нарезанные малосольные огурцы, стояли чашки с парным молоком. На середине стола попыхивал только что вскипевший самовар.
Свою порцию я умял мгновенно, поскольку с вечера лег без ужина после сорокакилометровой прогулки.
Выпив чай, все стали собираться по своим делам.
Первым делом мне вручили топор, хорошо насаженный и острый. Нарядили в штормовку и резиновые болотные сапоги.
Консультации мне давал Санька Флаксман, поскольку он уже неделю как работал в этой деревне с геологами и знал некоторые тонкости в экипировке, предупредив, что пойдем на болота, где вода по «эти самые», а комары как лошади.
Все это мне казалось необычным и новым, и страшно интересным.
Но самое интересное оказалось впереди.
004
Всем составом мы отправились в сторону леса, который окружал деревню со всех сторон. Сквозь этот лес я шел вчера ночью. Ой, что-то сейчас будет…
Мы несли с собой теодолит, рейку. У каждого был топор. Девушки шли налегке с планшетками, но одеты они были также как и мы.
При дневном свете этот лес уже не казался таким страшным. Лес, как лес. Ели, сосны, березы, кусты можжевельника, мелкий осинник, всего помаленьку.
Прошли километра два, по земле уже начал попадаться мох, лес поредел, как-то сжался, сделался хилым, только изредка попадались толстые ели с худосочной хвоей.
Остановились. Под ногами хлюпала вода, которая выступала из-подо мха. Началось болото. Внизу, под ногами – торф. Никогда бы не подумал. Растет лес, а на глубине больше метра идет слой торфа пластом величиной с десяток метров.
Наша задача состояла в том, чтобы нанести на карту весь этот участок с торфом. А на сколько километров он тянется, было одному богу известно.
Мы рубили просеки сквозь лес, ставили вешки и по лесу и на болоте, чтобы по ним можно было выполнить топографическую съемку.
Дня три я учился топором валить деревья, мешающие прямому просмотру. Навык заключался не только в быстром завале дерева, но и в завале его в нужном тебе направлении. Дерево должно было упасть так, чтобы оно не мешало потом идти по просеке с рейкой и теодолитом.
Постепенно я втянулся, мышцы мои окрепли, я уже не отставал от своих более опытных товарищей.
Но это были еще не все прелести нашей кочевой жизни.
В первый же день, вечером, после работы в «лесу», Санька Флаксман и Сергей, так звали парня с гитарой, повели меня знакомиться с достопримечательностями сельской жизни.
Кумерли, так называлось это село, где мы обосновались, располагалось, как оказалось, на берегу реки Ветлуга, которая является притоком Волги.
Первым делом мы отправились посмотреть эту «речку».
Я был поражен, увидев мощный водяной поток, несущийся по руслу, зажатому с двух сторон крутыми берегами. Течение с грохотом и ревом несло миллионы тонн воды, образуя множество водоворотов.
Я стоял на крутизне, со страхом глядя вниз на это дикое чудо природы. Куда там горным худосочным рекам, это была первобытная, полноводная, зрелая, неукротимая русская река, питаемая тысячами других рек и ручьев, пробегаемая по среднерусской равнине.
Только бесстрашный русский мужик мог поселиться на такой реке.
Я видел несколько деревянных килевых лодок, на высоком берегу. Но, как местные рыбачки спускали их на воду и рыбачили на такой быстрине, так и осталось для меня загадкой.
Мы встали рядом – «три богатыря» и одновременно прокричали в сторону реки: «Ве-тлу-га-а-а!...Ура-а-а!...»
Потом меня повели пить пиво. Сельский магазин располагался недалеко от берега. Там продавалось пиво на разлив. Взяли себе по кружке. Санька прихватил с собой солонку с крупными кристалликами соли и мы втроем на скамейке, на берегу Ветлуги приступили к священнодейству, которое заключалось в том, что перед каждым глотком пива, надо было положить на краешек пивной кружки несколько крупинок соли.
Мы молча пили пиво, смотрели на бурный водяной поток с высоты берега и ни о чем не думали, предаваясь блаженству отдыха после трудового дня.
А вечером, после ужина - танцы в сельском клубе, где собиралась вся местная молодежь. Играл и хрипел старенький проигрыватель. Девчонки и мальчишки жались к стенкам. Мы держались своей компанией. Кто-то угощался самогонкой. Несколько пар пытались танцевать вальс. Потом, когда заиграла веселая музыка, большинство бросилось в центр зала и кто на что горазд, стали танцевать «твист», модный тогда. Наша бригада не отставала от местных. Особенно здорово получалось у Сергея.
Потом поставили пластинку с медленным танцем и нам можно было приглашать девушек из числа деревенских. Мне приглянулась одна. Мы с ней станцевали несколько раз. А после танцев я пошел провожать ее. Когда шел к себе домой, вернее в тот дом, где мы были на постое, меня подкараулили трое местных парней. Естественно мы помахались немножко, кому-то я попал, кто-то мне въехал по уху. Потом подоспели наши: Санька, Сергей и Андрей и поскольку у нас оказалось численное преимущество, местные ретировались и скрылись в темноте.
Все равно у нас с этой девушкой ничего не вышло. Она потом писала мне пару раз в Горький, но я забыл ответить, она обиделась и больше не напоминала о себе.
Самые приятные воспоминания, конечно, оставили минуты, когда мы, сидя на скамеечке, на берегу Ветлуги, попивали пиво и пели песни под гитару, на которой играл Сергей. Я в то время тоже кое-что умел изобразить, но его репертуар был несравненно богаче.
Они с Санькой еще до меня спелись, пока я решал какие-то свои дела в Горьком и из-за чего задержался. Только здесь, в деревне я обнаружил, что у Флаксмана замечательный слух. Он идеально воспроизводил любую мелодию. Чаще всего мы пели известную песенку:
«…А письма с пересадками летят с материка
До самой дальней гавани Союза,
Где я швыряю камешки с крутого бережка
Далекого пролива Лаперуза….»
Нам представлялось, как мы кидаем эти самые камешки в пролив Лаперуза, в то время, находясь на действительно крутом берегу реки Ветлуги в Горьковской области.
005
В этой деревне мы оставались неделю или полторы, не больше. Заявок на торфоразведку по Горьковской области было уйма. Мы переезжали все время с места на место. Нашу бригаду делили на части, если это было необходимо. Кто-то переезжал на новое место, кто-то оставался, доделывал «хвосты». Обычно, проложив просеки и установив вешки, основная рабочая сила отправлялась на новое место. Кто-то из девушек – техников и с ней в придачу один из парней оставались завершать топографическую съемку и отбор образцов грунта.
Иногда такую двойку забрасывали в один из многочисленных торфяных районов, где уже была выполнена прорубка просек месяцем раньше или даже прошлым летом, а чаще всего зимой, когда по болотам легче было пройти.
Однажды в такой двойке оказался я. Старшей была Лена, наш техник, о которой я говорил, что у нее шрам на щеке.
В этот раз приключение получилось более чем пикантное. Представьте, что вы вдвоем с симпатичной девушкой, пусть даже она и на два года старше вас, полторы недели вынуждены жить в одной палатке.
Нас отвезли на УАЗике в лес, совсем в противоположный конец Горьковской области, где ближайшая деревня была километрах в десяти. Естественно, на такую даль каждый день не находишься.
Для жилья нам оставили: палатку, две раскладушки, одеяла, одежду, резиновые болотные сапоги, флягу с питьевой водой, примус, запас продуктов, топоры, теодолит, нивелир, рейку для топографии, ящики для образцов, сказали: «Гуд-бай»,- и испарились. Выживайте, мол, теперь сами, но что бы через неделю сделали план.
И началась наша романтическая эпопея. Она - начальник, я подчиненный.
С одной стороны мне было лестно, что она выбрала меня, хотя, признаться, была немножко не в моем вкусе. Влюбляться в нее я не собирался, впрочем, как и она в меня, тем более что она была старше меня, и это уже сразу отрезвляло. Наши отношения с ней по началу были чисто деловые, и между собой мы чувствовали друг друга, только как партнеры по работе. Ее взгляд был настолько равнодушен, что мне казалось, она смотрит на меня, как на пустое место.
Конечно, я отдавал себе отчет, что она все же была девушкой, а природу не обманешь, и невольно я пытался заглянуть в ее глаза, чтобы соприкоснуться с ее душей. Но ничего не получалось. Перед моим мысленным взором стояла глухая стена.
Мало ли какие у людей характеры, меня это не очень касалось. Кроме того, у меня в Горьком на примете уже была девушка, которая нравилась больше всех.
Лена, с другой стороны, хотя и была моим начальником, оставалась обыкновенной девчонкой.
Когда мы ехали в машине, в кузове УАЗика, среди инструмента, ящиков и другого снаряжения, когда допотопное транспортное средство безжалостно подпрыгивало на каждой кочке, нам ничего не оставалось, как хвататься друг за дружку, что бы не расшибить себе голову. Ее это немало развлекало, она то и дело ойкала и только крепче цеплялась за меня, тогда как я в то же время пытался ухватиться то ли за кузов, то ли за ящики. Таким образом, уже во время поездки мы с ней предварительно «познакомились».
До этого мы очень мало знали друг о друге.
Когда работали всей бригадой в лесу, она ничем особенным себя не проявляла. Как техник она выполняла свою работу и все…
По вечерам, когда мы втроем: я, Саша Флаксман и Сергей шли пить пиво, она не поддерживала нашу компанию. Обычно с Таней и Андреем оставалась дома, если в клубе не было кино или танцев. Часто помогала хозяйке дома, в котором мы жили, готовить ужин, когда та делала свои домашние дела. Все деревенские женщины работали еще и в колхозе: кто в поле, кто на фермах и наш постой ложился на их плечи дополнительным грузом, не бесплатно, конечно.
Единственное, что я мог с уверенностью сказать о Лене то, что она была очень трудолюбивая. В лес она собиралась раньше всех и не уходила, пока намеченный план не был выполнен. Из-за этого и нам доставалось от нее, тем, кто работал с ней в паре. Частенько такие штурмы заканчивались уже по темноте. Мы особенно не роптали – надо, так надо, ей виднее – она же командир.
На танцах, они с Таней, так звали вторую девушку техника, и с Андреем, обычно сидели в сторонке, наблюдая, как резвится молодежь. Молодежь – это те, которым было пятнадцать-шестнадцать, а ей было уже девятнадцать.
Теперь, мне предстояло прожить с ней в лесу один на один. Естественно, это меня в какой-то степени волновало. В такие ситуации я не попадал ни разу. Хотя старался держать себя с невозмутимым видом, но в душе все сильнее разгорался интерес приключения.
006
Действительность оказалась проще, чем все представлялось в моем богатом воображении.
Установили палатку. Разложили вещи. Поставили раскладушки, укрыли их одеялами. Продукты герметично заколотили в один из ящиков, предназначенный для образцов. Вскипятили на примусе чайник, открыли банку тушенки, перекусили, застегнули палатку и пошли на разведку, искать зимние вешки.
Лена по карте и компасу и каким-то особым приметам через полчаса поисков обнаружила то, что искали. Далее, пройдя еще пару километров вдоль просеки, мы уперлись в такую болотную топь, что резиновые сапоги с полными отворотами уже не спасали и нам пришлось повернуть обратно, хотя вешки стояли как ни в чем не бывало и дальше. Ясно, что только зимой по замерзшему болоту их можно было поставить. А как нам теперь добраться до них?
Пару раз мы окунулись по шейку, еле-еле потом выбрались на твердую почву, все перепачканные в болотной жиже.
- Ну и работенку ты выбрала, - смеюсь я над ней, глядя, как она пытается напрасно очиститься от торфяной грязи, - пошли лучше искупаемся.
Выбрались на сухое место, нашли ручей. Искупаться в прямом смысле не удалось, пришлось ограничиться споласкиванием одежды, да умыться, раздевшись до трусов.
Она сначала командовала мне отвернуться, когда снимала «робу», потом плюнула на все условности, сама попросила сполоснуть ей спину.
Кое-как вымывшись и не дожидаясь, пока высохнет одежда, собрав ее в охапку, надев болотные сапоги, подвернув обшлага только геологам известным способом, мы, как были в трусах, так и пошли к своей палатке. Словно Адам и Ева в райском саду. Только вместо яблонь нам на пути попадались сосны да ели, а вместо змея искусителя – комары, как лошади.
Возле палатки мы переоделись в сухую одежду, разожгли костер, начали прикидывать план работ на неделю и соображать, как обойти топкие места.
До сих пор не могу понять, как мы могли тогда без подстраховки, без всяких веревок и спасательных средств работать на болотах. Обычно вглубь старались не заходить. Если болотные сапоги не помогали, то дальше идти боялись. Откладывали эти участки на зимнее время.
На ужин сварили на костре гречневую кашу с тушенкой, вскипятили чай. Немного посидели у огонька и стали готовиться на ночлег.
На лес опустилась ночь. Легкий ветерок шелестел в кронах деревьев. Метрах в пятидесяти от нашего лагеря неутомимо журчал ручей, нарушая тишину своей незатейливой песенкой. Какая-то птица в лесу изредка подавала голос, который удивительным образом вписывался в очаровательную мелодию ночи.
В палатке горел керосиновый фонарь. Спать собирались на раскладушках, в одежде, укрывшись одеялами.
Сначала так и поступили. Выгнали комаров, застегнули палатку. Каждый лег на свою раскладушку. Погасили свет. Пытаемся уснуть. Ворочаемся, сна нет. Потом она не выдержала:
- Что-то холодно. Пусти меня к себе…
Только в этот момент я обнаружил, что мне тоже холодно и ее идея мне понравилась.
- Нет проблем, переселяйся…
Легла под бочок ко мне, хоть и тесновато на раскладушке, но гораздо теплее вдвоем.
- Только, руки не распускай, - предупредила она, прижимаясь ко мне.
- Вот чертовка, - думаю, - так и толкает на провокацию.
Переночевали, почти не шелохнувшись, за исключением, может моментов, когда комаров, проникающих в щели палатки и жадных до человеческой крови, кусающих в лицо, руки и шею, приходилось шлепать.
А далее была удивительная неделя, в течение которой мы узнавали друг друга и попутно делали съемку торфяного участка и отбирали образцы.
Она таскает нивелир, я рейку. Встанет на перекрестке, установит штатив, нивелир прикрутит, что-то записывает. Гоняет меня то туда, то сюда с тяжеленной рейкой. Сама только от комаров отмахивается, да в окуляр нивелира поглядывает. Запишет показания с рейки, дальше идем, к следующей отметке. И так день за днем.
Середина лета выдалась солнечной, с теплой погодой. В лесу пели птицы. Пчелы и шмели таскали мед с многочисленных диких цветов и разнотравья, покрывающих лесные поляны.
Каждое утро Лена просыпалась первой, чтобы приготовить завтрак. Мне интересно было смотреть, как у нее все ловко получалось. Потянувшись, как дикая кошка, сбросив остатки сна, она вскакивала, оставив меня досыпать, сама бежала умываться к ручью. Возвратившись и, если заставала меня еще в палатке, командовала:
- Подъем, мой храбрый рыцарь! Рассвет проспишь.
Какой там рассвет, уже шесть часов и солнце давно ликует, согревая проснувшийся лес. Летом светает рано.
Все чаще и чаще я замечал, как она пытается сбросить с себя невидимую сеть грусти, расправить плечи, улыбнуться.
Завтракали обычно тем, что осталось от ужина, разогревали на примусе, чтобы побыстрее, пили чай, брали снаряжение и уходили в лес.
Оставляли палатку без присмотра. Тогда в селах дома не запирали. Воровства не было. Страна жила спокойной мирной жизнью.
Правда, лесника предупредили, что будем находиться в его владениях некоторое время.
Обедать иногда приходили в лагерь, но чаще просто брали с собой воду и бутерброды с ветчиной, поскольку уходили вглубь на несколько километров.
Вечером после маршрута, умывались в ближайшем ручье, переодевались в чистую одежду и начинали на костре готовить ужин. Пока я собирал дрова и разжигал костер, она готовила котелок с водой, засыпала крупу, тушенку, еще что-то. В то время когда варилась каша, мы сидели у костра, смотрели в огонь и думали каждый о своем. Она не любила о себе рассказывать.
Единственное, я узнал, что она родом из Ярославля, родители ее живут там же, училась в геологоразведочном техникуме, много занималась танцами, мечтала поездить по свету и открыть какое-нибудь месторождение, которое назовут ее именем…
Получилось так, что по направлению попала в Горьковскую область, в торфоразведку и вот теперь ходит по болотам.
Но она не жалуется, ей работа нравится.
Что было мне ей рассказывать? Про свой техникум? Про свою гимнастику? Зачем?
У нас с ней разные миры.
Разговаривали мы мало. За целый день блужданий по лесу и болотам мы и так уставали друг от друга. Она докучала мне своими придирками, мол, я не так держу рейку, я ругался на нее, что она с первого раза не может засечь уровень и гоняла меня с рейкой на одну и ту же точку по несколько раз.
Мы просто сидели рядом и смотрели в огонь костра. Да и зачем слова, если мы понимали друг друга без слов. За те две-три недели, что мы были знакомы, особенно за те несколько минут, когда вытаскивали один другого из болотной топи (если вы помните, мы провалились), удалось узнать о себе и о ней все, до последней извилины.
Не сразу, не вдруг, а постепенно мы притерлись друг к другу. Я с удовольствием уступал ей во всем. Да и спали мы, с обоюдного согласия, как и в первый раз, обычно прижавшись друг к другу, так было теплее и уютнее. Раскладушки пришлось сложить, поставить в угол, а на дно палатки натаскать сухой травы и хвои и застелить брезентом.
Когда она переодевалась, все-таки выгоняла меня из палатки. «О времена, о нравы…»
Она не принимала меня в серьез, я для нее, как кандидат в женихи не интересовал. Хотя невинные касания забавляли ее и она с притворным возмущением каждый раз шлепала меня по рукам.
Да я и сам чувствовал себя по сравнению с ней каким-то очень молодым, не соответствующим ее возрасту, хотя разница у меня с ней была, как я уже говорил, всего два года. Ее душа была старше моей на тысячи лет.
Как-то я спросил ее:
- У тебя есть парень?
- Был…
- А теперь?
- Ушел к другой и женился не ней.
Я осторожно погладил шрам не ее щеке.
- Это зацепило веткой от упавшего дерева прошлой зимой. Так было больно, ты не знаешь…, - проговорила она, - а ты смог бы полюбить меня такую?
Ей не давал покоя этот шрам. Но я догадывался, что заметная полоска на щеке не являлась причиной ее отчаяния. Главный шрам был у нее в душе, после обиды, нанесенной кем-то другим.
- Почему бы и нет, ты хорошая девушка.
Глаза ее просияли от радости. Казалось бы, простые слова: «Ты хорошая девушка…», - но они сыграли в ее дальнейшей судьбе большую роль.
- Я нравлюсь тебе? Тогда почему ты не тянешься ко мне?
- Наверное, молод для тебя, и сам еще не готов для любви.
- Ты хороший мальчишка, спасибо тебе, - она мельком прижалась ко мне.
Я ничего не понял. За что она благодарила меня?
Потом как-то с горечью рассказала, что летчик, которому она доверилась, и он обещал жениться, встретил другую. Между Леной и этим летчиком произошел крупный разговор, в заключение которого она влепила ему пощечину.
- Я готова была убить его тогда, - призналась она,- такая ярость была в душе, до сих пор не могу забыть.
Так вот где разгадка ее несчастья! Вот откуда этот равнодушный, холодный взгляд…
- Все пройдет, время лечит. Ты еще встретишь своего парня. Да такую девушку на руках надо носить…, - пытался успокоить я ее.
Действительно, она была удивительная. Необыкновенно ласковая и добрая и какая-то мудрая. Она одним взглядом могла сказать столько, что словами это выразить было просто невозможно. Редкая улыбка озаряла ее изнутри так, что мне в эти моменты хотелось петь и обнимать весь мир.
Физически очень выносливая. Мы целыми днями ходили по лесам и болотам на жаре, окруженные тучами комаров, которые кусали ужасно, так, что к вечеру наши лица покрывались слоем грязных кровяных потеков, не смываемых потом. Мне жалко было ее. Я то ладно, мне это нужно было, чтобы испытать себя. Подумаешь, – пот, грязь. Пустяки. А девушкам такие экстримы, мне кажется, ни к чему. Она никогда не жаловалась, не охала. Молча делала свою работу.
Правильно говорят: «Чтобы узнать человека, надо с ним пуд соли съесть».
У меня каждый раз непроизвольно вырывались слова: «Ты – хорошая девушка!..», - будь то вкусный ужин, приготовленный ею, либо удачная ее шутка по поводу наших злоключений в лесу, либо проявление профессиональных навыков в пользовании картой, теодолитом и не только…
По вечерам все чаще я брал хозяйственные заботы на себя. Сам разжигал костер, готовил ужин, раскладывал на земле кусок брезента, создавая импровизированный стол. Она в это время отдыхала, сидя у костра на одном из ящиков для образцов, задумчиво поглядывая на меня.
Душа ее постепенно оттаивала, она чувствовала себя девушкой, за которой ухаживают, которая может быть снова желанной кому-то. В ней явно просыпалась жажда жизни и надежда на счастье.
Я чувствовал это по чарам, исходящим от нее. Ее испытующий взгляд, проникающий до глубин души, манящая улыбка. Я был для нее «соломинкой», за которую ухватился утопающий.
Прошло несколько дней. Закончили съемку участка. Начали отбор образцов торфа и грунта.
Таскаем рюкзаки и разборной пробоотборник со штангами, типа рыбацкого ледобура, только на конце его челнок, который надо загнать на определенную глубину, потом, повернув в обратную сторону открыть, захватить порцию грунта, закрыть и вытащить на поверхность. Пробу извлечь, упаковать, подписать, сложить в рюкзак и бурить снова, пока не будет пройден весь торфоносный слой. Закончив в одном месте, двигаемся дальше. И так три-четыре дня.
На все дела обычно уходило дней семь-десять.
На девятый день мы справились с заданием. Стали ждать машину для отправки. Палатку пока не разбираем. Делать практически больше нечего. Пробы упакованы и заколочены в ящики. Продукты на исходе. Лена делает какие-то вычисления, поправки к местности. Это ее дела, я в них не разбираюсь.
В свободное время ухожу в лес на поиски ягод. Попадается много грибов. Но мы их не берем. Пару раз сварили, потом надоело. Тушенка лучше.
Как-то раз, разгуливая по лесу, я набрал букет цветов и, придя в лагерь, вручил их Лене.
Глаза ее наполнились слезами. Она ничего не сказала, только уткнулась мне в грудь, как будто искала от чего-то защиты. Я гладил ее по голове и плечам, пока она не успокоилась:
- Поверь мне, у тебя все будет хорошо, потерпи немного…
Я начал догадываться, что наша совместная жизнь в палатке, мое ненавязчивое, доброжелательное внимание к ней, каким-то образом растопили лед в ее сердце. Она сбросила груз прошлых обид, снова стала сама собой – юной, мечтательной и свободной.
А может быть, это было обыкновенное прощение свыше…
Вскоре приехала за нами машина. Все тот же шофер на своем УАЗике.
С одного взгляда на нас он понял, что у нас «ничего не было», а, может, и было, какое его дело. Помог нам все погрузить в кузов, и мы тронулись в путь, к новому месту поселения.
007
На этот раз мы попали снова вдвоем с Леной вообще на край Горьковской области, туда, где жили марийцы и чуваши. Село называлось Марьино. Местное население было настолько дикое, что даже мне, прожившему до пятого класса в сельской местности, показалось странным, при расцвете Советской власти видеть такую запущенность хозяйства.
Сама природа противилась заселению этих мест человеком. Русских здесь было очень мало. Марийцы говорили на своем языке. Мы их не понимали.
Председатель колхоза – женщина средних лет, говорившая на трех языках: марийском, чувашском и русском, поселила нас в одном из домов в этом маленьком селении. В домике жила женщина, уже, наверное, годов под семдесят. Но, довольно бодрая, которая держала еще скотину и огород. Она согласилась готовить для нас обед, за что колхоз платил ей деньги.
В первый момент знакомства с обитателями этого домика, который и состоял-то из двух женщин, меня неприятно поразил монолог старушки, сидевшей на скамеечке возле калитки. Как оказалось, это была мать женщины, которая взяла нас на постой. Эта старушка – божий одуванчик, в чем только душа теплилась, как только увидела нас с Леной, то начала ругаться и материть нас, на чем свет стоит. Весь смысл ее возмущения, насколько я понял, был направлен на советскую власть и рикошетом на нас, как ее представителей, в том, что погубили природу и нарушили их свободу. Долго она кричала и возмущалась, пока председатель и приютившая нас женщина не увели нас в дом.
По-русски наша хозяйка знала всего несколько слов: иди, неси, туда, давай, дурак…
Мы помирали со смеху, когда она звала нас обедать или ужинать:
- Иди, иди, давай, давай…, - и толкала кого-нибудь из нас на кухню, где на столе что-то стояло уже готовое из национальной местной пищи.
Обыкновенно это была пшенная каша с кусочками свинины либо какие-то клецки в сметане. Из напитков подавали брусничный или клюквенный морс. Хлеб был очень редко, поскольку завозили его издалека один раз в неделю.
Местность, как я уже говорил, была не приспособлена для земледелия. Кругом леса и болота. Только слабое животноводство, да подсобное хозяйство могли существовать.
В перспективе развития колхоза (Все же была Советская власть!) намечалась осушка болот с дальнейшим использованием их под выращивание зерновых культур. Поэтому мы здесь и оказались, чтобы составить карту местности с привязкой по уровню дренажных горизонтов.
Работы по осушке болот уже начались и продолжались несколько лет, так что кое-где можно было пройти, не замочив ноги.
Ночевали с Леной мы теперь по разным скамейкам, и даже в разных комнатах, так распорядилась хозяйка в первую же ночь:
- Иди, иди, давай, давай…, - увела она мою подругу к себе в спальню, каким-то образом догадавшись, что мы даже не муж и жена, а просто парень и девушка. По этому поводу мы тоже немало потешались.
Мне нравилось, когда раздавался переливчатый смех моей напарницы, пытающейся выучить несколько слов по-марийски.
Лена с каждым днем не переставала меня удивлять своим жизнерадостным, веселым характером. Это была совсем другая девушка, чем та, которую я видел в самом начале. Словно вырвалась на свободу волшебная принцесса, покинув свою заколдованную темницу.
Как обычно, вечером мы приходили с болот уставшие, нам было безразлично, где спать, лишь бы успеть к утру восстановить силы, но ночи, проведенные вместе у костра в холодной палатке отзывались в памяти чем-то более светлым, чем ночи, проведенные в теплом доме врозь.
Впрочем, работы здесь оказалось немного, поскольку, проектом уже занимались и раньше, и мы вскоре уехали оттуда.
008
Август – второй месяц нашего романтического лета мы провели всей бригадой, работая над новым проектом с «нуля» в районе недалеко от Горького, за городом Бор, на другой стороне Волги.
Мы опять жили в следующем составе: Таня и Андрей, Лена, я, Санька Флаксман. Появились еще два парня из Горького, пришедшие по объявлению о наборе сезонных рабочих. Управление брало всех желающих.
Я сказал: «Все вместе», - но это было не совсем так.
Сергей угодил в травматологическое отделение. Нет, нет, ничего связанного с работой. Его не придавило деревом, он не поранился топором, его не покусали комары. Просто в один из выходных, он решил поехать домой в Горький, там выпили с друзьями, подрались и он в пылу драки наступил на разбитую бутылку, порезал ногу.
Мы с Сашей Флаксманом в следующие выходные съездили его навестить. Разыскали в какой-то больнице на окраине Горького. Сергей веселый, с костылями скакал на одной ноге, азартно рассказывал, как он провел свой уикенд.
Потом мы заехали к Саше домой, переночевали даже, а на следующий день в конторе нам выписали новые командировки и уже к вечеру мы снова были на месте, где должны были продолжать совершенствовать свою геологическую квалификацию.
Помню, в управлении геологии, в каком-то кабинете, видел, как на шкафу, лежала гитара Сергея, где он пристроил ее временно, на один день, а оказалось, - на все оставшееся лето.
Жизнь на новом месте, можно сказать, была райская.
Во-первых, мы работали в сухом лесу, там, где залежи торфа были древние.
Можно было спокойно ходить по поверхности болот, сплошь и рядом покрытыми коврами начинающей созревать клюквы.
Во-вторых, в середине августа комары исчезли. А может быть в этих сухих болотах просто не было условий для роста личинки комара, поэтому их и было мало.
В третьих, недалеко от нашего села находился молодежный спортивный лагерь, где мы встретили своих сокурсников по техникуму, развлекающихся несколько иным способом, отличным от нашего с Санькой.
Если мы зарабатывали деньги, то они их тратили. Не свои, конечно, а папины.
Тем не менее, по вечерам, после работы мы неизменно отправлялись в этот лагерь «отдохнуть». Там было весело. На танцплощадке горели лампочки. Гремела во всю музыка. Было много красивых девушек.
Только вот одно было странным, - мы там были чужие. Молодежь со спортивного лагеря, да ни какие они были не спортсмены, я их знал всех, как облупленных, держались своей компанией. Мы приходили к ним в гости под трафаретом – «деревенские». Со своими встретившись, только: «Привет!» - «Привет», - они уже знали, что мы целыми днями «дурака» валяем в лесу и с нами не водились.
А так все было хорошо, весело.
Танцевала «спортивная» молодежь только твист под дикие звуки электроинструментов, извлекаемых разодетыми под хиппи музыкантами.
Оригинальным способом развлечения было катание в закрытом кузове грузовой машины с пьяным водителем за рулем.
Мы с Санькой тоже как-то «покатались». В кузов набилось человек двадцать юношей и девушек. Шофер запер снаружи дверь фургона, врубил газ и на полной скорости погнал по полям и оврагам. В кузове началась куча мала, результатом которой было несколько вывихнутых конечностей, выбитых зубов, множество синяков и шишек. Санька потерял свои любимые очки.
А так было все хорошо и очень весело.
Своим сокурсникам, отдыхающим в лагере, мы хвастались своей самостоятельностью, романтическими приключениями, рассказывали про заработки.
Наконец соблазнили одного присоединиться к нам. Он написал заявление на сезонного рабочего, забрал из лагеря свои вещи и стал жить с нами в деревне.
Прошло несколько дней. Гляжу, что-то не нравится ему вкус романтики.
Каждый день надо рано вставать, надевать жесткую штормовку, брать топор в руки, идти в лес и до вечера рубить деревья, прокладывая просеки. Сыро, грязно, тяжело.
По мере того, как мы углублялись в лес, дорога до места работы все удлинялась и удлинялась. Приходилось идти чуть ли не за пять километров. Пока дойдешь, - семь раз вспотеешь.
Не выдержал наш «романтик». В лагере ему привольнее. Лежи – полеживай. Напоят, накормят.
Послал он нас подальше, таких припудренных и сбежал обратно в свой лагерь на «легкий хлеб».
А так все было хорошо и очень весело.
009
Это лето показалось мне очень длинным. Столько событий произошло. Но я еще не рассказал о самом главном, что было дальше.
Одного звали Артем, другого Николай. Они были братьями, с разницей в возрасте три года. Одному было лет восемнадцать, другому – двадцать один.
Что интересно, Николай только-только, демобилизовался из армии. Он служил в танковых войсках.
Артем – младший брат, только закончил школу и должен был осенью идти в армию.
Они оба решили на время устроиться где-то поработать и их выбор пал на геологоразведку. Может случайность, а может судьба…
Когда мы подъехали с Леной на УАЗике и она увидела впервые этих братьев, то вздрогнула и схватила меня за руку. Я удивленно взглянул на нее, но не придал этому особого значения.
Николай был статный, красивый парень, выше меня ростом, видно было что сильный, уверенный в движениях, с умными, задумчивыми глазами. Артем – молодой, задорный, полный необузданной энергии, заметно отличался от своего брата. Они как-то гармонично дополняли друг друга.
Старший брат, отслужив в армии, видимо прошел хорошую школу. Это было заметно сразу. Он миновал этап раздумий и колебаний о своей будущей жизни и ясно видел свой дальнейший путь, известный только ему одному, и без сомнений следовал по этому пути.
Оба брата удачно вписались в нашу бригаду, а благодаря своим физическим качествам вскоре стали незаменимыми при прорубке просек.
Они никогда не унывали, принимали жизнь такой, какая она есть. Работали с удовольствием, хотя уставали не меньше нас и кормили комаров так же, как и мы.
Как-то само собой получилось, что Лена стала ходить на съемку местности с Николаем. Я радовался за нее. Думал: «Если он не дурак, то разглядит ее ранимую, но прекрасную душу».
Так оно и случилось.
Как-то утром я увидел на ее лице счастливую улыбку и застенчивый взгляд, брошенный в сторону Николая. Ей уже не мешал шрам, наоборот придавал ее лицу особое очарование.
Глаза Николая тоже светились и были полны радостного ожидания.
Они встретили друг друга!
Вот так бывает.
* * *
Когда в конце августа мы с Санькой уезжали на автобусе домой в Горький, Лена перед отправлением подошла ко мне:
- Спасибо тебе, ведь это ты подарил мне счастье. А как же ты теперь? Приезжайте на будущее лето…
Она на мгновение прильнула губами к моей щеке. Я снова не понял ничего. За что она меня благодарит?
- Я рад за тебя, а твое счастье – это мое счастье.
На этом мы расстались. Я не видел ее больше никогда.
На четвертом курсе мы с Флаксманом уже работали в ГИФТИ на практике всю зиму и следующее лето до самого диплома, а потом в январе я ушел в армию. Сказка не может длиться вечно.
Надеюсь, что у нее с Николаем сложилась хорошая семья.
Вот так я поработал с геологами одно лето, когда мне было всего семнадцать лет.
Много лет спустя, закончив учиться в техникуме, отслужив два с половиной года в армии и став взрослым, анализируя все события, произошедшие потом со мной, вспомнил ее слова и понял все.
Я никогда не верил ни в какую мистику, но что же это тогда было? Эта цепочка событий, произошедших однажды летом? Хорошо разыгранная провидением пьеса? Какова была моя роль в этой пьесе? Неведомый мир…
Очевидно, что для счастья недостаточно всего-навсего сказать своей спутнице: «Ты - хорошая девушка!..». Только познав всю бескрайнюю самоотверженность женской души, ее ранимость и красоту, преданность, веру и бесконечное терпение, слившись воедино с ней, отдав всего себя той, которая тебя полюбит, полюбив сам, можно подарить счастье…