В тот день Туркин даже вышел навстречу Вере в прихожую, едва она зашла в квартиру. Обычно он не баловал ее таким вниманием, а сидел у себя, в кабинете. Она же чаще всего первый раз за день видела его только в начале одиннадцатого, когда он выходил в кухню на второй завтрак. Даже не поздоровавшись, он сказал с каким-то странным выражением:
-Зайдите ко мне!
Вера почувствовала: сегодня что-то случилось. Туркин занял место за своим письменным столом, прокашлялся, и только затем сдавленно произнес:
-У нас в доме произошла большая неприятность...
Уж не сбежала ли его благоверная окончательно к кому-нибудь более состоятельному, подумала было она, вспоминая недавнюю размолвку супругов.Но Туркин тут же опроверг ее, заявив с могильной миной:
-Из моего сейфа пропали очень важные документы! Мне хотелось сохранить их в тайне до выхода моей новой книги. Это огромная историческая ценность, не говоря уже о чисто материальной стоимости, по разным оценкам несколько десятков тысяч долларов!
Вера посмотрела на него с удивлением. Ей казалось, что все это происходит не с ней, а в каком-то романе прошлого века. Прислугу обвиняют в краже, потом украденное находится, но ее доброе имя погибло навсегда. Но что там такое говорит Туркин о большой материальной стоимости? Ведь Герман отдал письма Ленина Туркину просто так, ничего не требуя взамен!
Хозяин молчал, как бы собираясь с силами, и только после паузы промямлил каким-то нерешительным тоном:
-Мне крайне неприятно вести этот разговор, поймите... Я себя так чувствую...
Интересно, спрашивал ли себя Туркин хотя бы когда-нибудь, как чувствуют себя другие? Впрочем, Вера уже давно поняла по этим бесконечным «я», «обо мне», «меня», «мной», что Туркин всегда и всюду думал только о себе, единственном и неповторимом.
-Я не хочу подозревать Вас, Вы как будто пока не заслужили этого, - продолжал он. - Но кто еще мог взять? Мы с Наиной Романовной перебрали все возможности. Еще позавчера документы были в сейфе, потом Вы убирали в кабинете, потом в доме все время кто-нибудь был, и вот теперь они исчезли. Ни у кого постороннего нет ключей от квартиры, только у Вас!
Он требовательно смотрел на нее, а она думала не столько об этом глупом и нелепом обвинении, сколько о том, что ей так досаждало в этом доме. О бесконечных брызгах на полу и стенах вокруг унитаза, что ей регулярно приходилось устранять, не говоря уже о том, что оставалось в самом унитазе. Пользоваться им классик так и не научился – или уже разучился. О брызгах косметики и зубной пасты на зеркале, раскрашенной, как гипсовая маска, физиономии «милостивой сударыни, ее постоянном мате, который она искренне считала нормальным русским языком, брошенных прямо на пол в ванне предметах сугубо личной гигиены. О манере Туркина громко портить воздух, вечном пепле на ковре в кабинете и его подлой книге о Фуксмане. О том чувстве превосходства, с которым как сам Туркин, так и его супруга смотрели на нее, полагая, что та, что работает на них, недостойна их высочайшего уважения. О его смехотворных попытках отрыть свои дворянские корни в мусорной свалке истории.
Пожалуй, хватит с нее этого третьесортного борзописца с его скудоумной «золотодобытчицей», решила Вера, и произнесла:
-Во-первых, я не знаю, где именно находится Ваш сейф, не говоря уже о том, как он открывается. Более того, я не знаю даже, о каких именно документах идет речь. Может быть, Вы будете так любезны сказать мне, раз уж обвиняете меня в их краже? Потому что в любом случае придется заявить в полицию!
-Мне не хотелось бы сразу так и в полицию, - пошел на попятную Туркин, бегая глазами, как будто бы за ее спиной кто-то играл в теннис, а он следил за шариком. – Думаю, мы разберемся сами!
-Нет, сами мы никак не разберемся! – твердо возразила она. – Так что это за бумаги?
-Это письма Ленина... – в его тоне слышалось явное нежелание вдаваться в подробности.
-Тогда Вы тем более не по адресу, - уже с издевкой ответила Вера, стараясь поймать эти бегающие глазки. Но пока было не время обнаруживать, что она знает, в чем дело. Туркин еще ни разу не поймал ее за чтением его бумаг и не может подозревать ее в интересе к ним. - Мне письма Ленина ни к чему. Хотя бы потому, что толком не представляю, что я с ними буду делать. У меня нет знакомых перекупщиков краденого, не говоря уже о друзьях из миллионеров, что готовы расшвыривать деньги на всякую ненужную ерунду исторического свойства. И я не пишу исторических исследований и не спекулирую язвами и рубищами своего Отечества.
- Что Вы себе позволяете? –вскричал Туркин почти в манере гоголевского Ноздрева. Но это вышло у него как-то уж очень ненатурально, актерского таланта ему явно не хватило.
-Я просто защищаю себя от несправедливых обвинений, - парировала Вера. – И попрошу в таком тоне со мной не разговаривать, я пока в крепостных у Вас не состою. Тем более что никаких доказательств моей вины у Вас нет! Пока еще в демократическом обществе действует презумпция невиновности!
Туркин смотрел на нее, как на говорящую лошадь. Но ее решительный тон, как ни странно, подействовал, потому что он уже скорее беспомощно спросил:
-Но тогда куда же делись эти бумаги?
-Понятия не имею! Меня это, конечно, не касается, но Вы уверены, что эти письма – подлинные?
-Как будто... Немецкие специалисты делали экспертизу.
Вера подумала про себя, что она бы не стала слишком доверять тем самым хваленым немецким специалистам. В свое время они подтвердили и подлинность дневников Гитлера, состряпанных на скорую руку талантливым саксонским жуликом Конрадом Куяу, и их даже напечатал уважающий себя журнал «Штерн». Но не стала ничего говорить по этому поводу, а только заметила:
-Знаете, я бы посоветовала Вам поискать поближе.
-Где?
Ну что же, пора немного просветить этого инженера человеческих душ и знатока жизни, подумала она и сказала:
-Могу себе представить ситуацию, в которой некоторые наиболее предприимчивые граждане, застраховав некоторое имущество на весьма изрядную сумму, уничтожают его, чтобы получить страховку, Это имущество, кстати, может быть и одушевленным. А некоторые, скажем, заявляют об угоне автомобиля, получают страховку, и плюс к страховке – сумму за продажу его где-нибудь, скажем, в Восточной Европе. Я полагаю, что как в Западной, так и в Восточной Европе имеются люди, кому очень хотелось бы получить в руки доказательства о том, что Ленин – фашист. Подтасовка истории – дело житейское! Не говоря уже о бытовом жульничестве со страховкой.
Туркин молчал, явно ошарашенный. Это, пожалуй, был самый длинный монолог, что Вера произнесла за все то время, пока работала у него. А потом как-то неуверенно спросил:
-Но я же не могу обвинить Наину Романовну!
-Почему? Мне кажется, Вы многого не замечаете!
-Чего именно? - и кустистые брови Туркина взлетели аж до лысины
-Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, что Наина Романовна страдает, - усмехнулась Вера -. Ей ведь не такая жизнь нужна – со стариком, в провинции, без всякого внимания. Ей другого хочется!
-Чего, например? – оборвал ее Туркин.
-На Родину, в Москву. Чтобы вокруг подруги были, а не одни гиены пера и шакалы прессы в эмиграции. А также мужа, который построит ей виллу на Рублевском шоссе, - усмехнулась она. - Там же, где у некоторых ее бывших подруг, что нырнули после перестройки в отхожую яму и наловили там золотых рыбок. Представляете, какую именно? В этаком особом стиле, за высоченным забором. Конечно, может, и не такую роскошную, как у миллиадера Прохорова, но все же не хуже тех, в придачу к которым дают бесплатно вертолет. Само собой, с телекамерами и телохранителями. Нужен же кто-то для охраны и чтобы было с кем развлечься в отсутствие мужа.
Днем все то же самое, что и здесь – магазины, подруги, фитнесс-студия. Ресторан «Веранда» и разговоры с подругами, куда поехать нынче отдыхать: в Ниццу или Сан-Тропе. Само собой, очень важно также решить вопрос, что престижнее носить: «Дольче и Кабана» или «Коко Шанель», или где найти прислугу, что не ворует. Вечером - ресторан «Клеопатра», самый дорогой в Москве. Где официанты наряжены в кафтанах и стакан воды стоит целую зарплату учителя. Проблема только одна - как скрыть свои мелкие грешки вроде кокаина и любовников, от мужа. Нет, еще одна – как этого самого мужа удержать, там ведь идет охота на богачей, как на дичь!
Наина Романовна грезит о той самой новой России, которая родилась не без Вашей помощи. Ну, а взгляды людей на улице, когда эти вот дамочки проносятся на своих супердорогих тачках, можно и не замечать.
-Откуда Вы все это знаете? – искренне удивился Туркин. – Про Рублевское шоссе и так далее? Вы же там не были!
-Я всю дорогу, пока убираю, на журналы, что Ваша супруга читает, натыкаюсь. До этого я и понятия о таких вещах не имела. Не говоря уже о том, каким образом в точности такие, как Фуксман, составили свое состояние. А теперь вот знаю. Но на все эти затеи, о которых мечтает ваша фея, нужны деньги! Вы ведь их пока не рисуете, не так ли? Зато капитализм дает множество возможностей для находчивого человека!
Лицо Туркина постепенно теряло свою твердость. Гардинные складки от носа к подбородку расползлись, как намокшие от дождя, казалось, он сейчас расплачется. Но он сдержался и только плаксиво пробормотал, оседая в свое кресло и расплываясь в нем окончательно:
-Ах, как трудно, как безумно трудно жить...
Теперь его можно собирать лопатой и сбрасывать в компостную кучу, усмехнулась Вера. Но ей отчего-то было его не жалко. Вспомнилась вычитанная у того же Туркина цитата о том, что русская нация создана для того, чтобы показать остальным, как надо страдать. Раз русскому человеку написано на роду страдать – пусть и Туркин пострадает, когда предоставляется возможность?
-Думаю, Вам в ближайшие дни придется еще труднее, - сказала она. – Без прислуги.
-Постойте, Вера! Подождите! Вы же не можете меня так просто бросить! Я за это время так привязался к Вам! Я ведь всегда выступал за права человека! И моя доля есть в том, что Вы смогли выехать за границу!
-Да, чтобы стать у Вас прислугой, - сказала она в сердцах. – Знаете, я как-то читала, что Федор Михайлович Достоевский во время своего визита в Германию был просто в восторге от горничной в гостинице. Она де, в пять утра уже на ногах, аккуратна, приветлива, и услужлива. Просто приятно смотреть, не то что эти русские лодыри и увальни! А как себя чувствует та самая горничная, что круглые сутки на ногах, да еще улыбаться должна, великий классик, должно быть, как-то не задумывался. Вы, я вижу, тоже!
-Не уходите, нам нужно поговорить! – неслось ей вслед. – Неужели Вы не чувствуете своей ответственности?
И еще что-то вроде, но Вера не слушала. Она повернулась и вышла из кабинета, а потом и из квартиры. Вслед ей неслись беспомощные возгласы ее уже бывшего работодателя.
Выйдя от Туркина, она нос к носу столкнулась на лестнице с каким-то весьма презентабельным мужчиной средних лет. Он с удивлением посмотрел на нее, а потом поздоровался. Она ответила чисто машинально, по обретенной только тут, в Германии, привычке, здороваться со всеми в доме, в учреждении, в лавке. Спускаясь по лестнице, она немного замедлила шаги и увидела, как незнакомец остановился у двери Туркина. Вера удивилась: неужели Туркин уже вызвал полицию? Или это просто какой-то посетитель из числа тех, что у него бывали, явился совершенно некстати?
Только отойдя на изрядное расстояние, она сообразила, кто это такой. Правду говорит немецкая пословица – платье делает человека... Дорогое темное пальто, из под которого виднелся хороший костюм с галстуком, «дипломат» в руках, выражение уверенности не только на лице, но и в осанке... В этом ухоженном господине с внешностью преуспевающего бизнесмена было не узнать того человека, которого отец называл своим «крестником». Насколько она помнила, в то время его физиономию почти скрывала густая сивая борода и седеющие длинные лохмы. Все остальное - пузырившиеся на коленях дешевые джинсы и потрепанные кроссовки, а также манеры, вполне соответствовали тому образу жизни, что он тогда вел. Благодаря этому своему образу жизни он и познакомился с отцом.
Лет семь назад у отца начались проблемы с сердцем, и врач посоветовал ему каждый день гулять. И отец дисциплинированно болтался по улице, исходив все окрестности и часто уходя даже за городскую черту. Однажды во время такой оздоровительной прогулки по обочине третьестепенной и пустынной дороги он наткнулся на мужчину, что лежал и тихо стонал. Найденный выглядел как обычный бродяга, грязный и бородатый, да к тому же еще и нетрезвый, судя по густому алкогольному духу. Оказалось, его сбила машина, что и не подумала остановиться и оказать ему помощь, а у бродяги была меж тем сломана нога. Отец тут же вызвал «Скорую». Сделано это было вовремя, потому что стояла зима, дорога была безлюдная, и, пролежи сбитый еще немного, он бы просто замерз. Через пару дней отец пришел к нему в больницу, и бродяга был тронут этим до слез. Оказывается, отец был единственным человеком, навестившим его. Они постепенно познакомились поближе и Мюллер – так звали найденного – рассказал о себе.
Он не всегда был одиноким забулдыгой и алкоголиком. Когда-то он жил в первом на немецкой земле государстве рабочих и крестьян с забытым теперь названием ГДР, и был инженером, мужем и отцом. И, как большинство граждан ГДР, завистливо поглядывал на западного зажиточного брата за бугром, что порой посылал бедным родственникам роскошные посылки – джинсы, кофе и тому подобное. Как тут было верить коммунистической пропаганде, нудно утверждавшей, что капитализм – жестокий строй? Поэтому многие в ГДР активно боролись за то, чтобы приблизить свержение социализма с его унылым равенством, и объединиться с щедрыми западными братьями. Мюллер был в их числе.
И вот этот светлый день наступил. Пала Берлинская стена, и западные братья великодушно обещали создать в разоренной социализмом ГДР цветущие ландшафты. Для начала они запихали в рот жителям бывшей ГДР по банану, чтобы они молчали, а потом быстренько распродали отданную им без сопротивления страну, начиная с заводов и электростанций и кончая солдатскими кальсонами. В результате чуть ли каждый пятый житель бывшей ГДР оказался без работы. Мюллер тоже, потому что его завод закрыли. В сорок пять не так-то просто найти новое место. А потом он потерял и все остальное, включая жилье и друзей, и в довершение всего от него ушла жена. От всего этого он спился и совсем одичал. До объединения они в ГДР и не подозревали, что их пропаганда не врет, и что дорога в ад из вожделенного капиталистического рая куда короче, чем кажется.
Мюллер называл отца своим спасителем. Он и после больницы довольно часто захаживал к отцу в гости, ел, разговаривал, просто сидел в тепле и смотрел телевизор, отдыхая от жизни на улице. В то время встречи с отцом были единственной ниточкой, что не дала Мюллеру окончательно опуститься на дно. А потом он и вовсе изменился к лучшему. Не то помогло это происшествие, когда он чуть не умер, не то он и сам устал от жизни бродяги, но Мюллер нашел себе комнату в каком-то приюте для бездомных и прошел курс антиалкогольной терапии. Еще через некоторое время он пришел к отцу с новостью, что устроился на работу на Западе, и уехал. Кажется, он оставил отцу адрес или номер телефона, по которому его можно найти.
И вот Мюллер появился, да еще в таком приличном виде... Интересно, что он тут забыл? Может быть, отец что-то знает о своем «крестнике»?
Разумеется, спрашивать о Мюллере, умолчав об обвинениях Туркина, было нельзя. Отец встретил ее рассказ о пропаже писем и странном визите Мюллера без особого удивления и отреагировал, как всегда, по существу:
-Ну, Ленин меня не сильно удивил, двуличность - для политика такое же необходимое качество, как для писателя – знание грамматики. А при чем тут Мюллер, и что у него с Туркиным общего, я и понятия не имею. Знатоком литературы он мне не показался, если честно. Но у меня есть его телефон.
Через несколько дней отец позвонил ей и сказал:
-Ты забеги на минутку, а? Тут для тебя интересная новость есть.
Она спешно спустилась в квартиру отца.
-Вот он, твой Мюллер, как гвоздь, по первому требованию явился, - сообщил он, провожая ее в комнату.
-Как я мог не прийти? Ты же меня от смерти спас! – отвечал Мюллер, поднимаясь ей навстречу.
В незатейливой отцовской квартире он в своем дорогом костюме смотрелся как «Мерседес», что случайно оказался на стоянке, забитой «Трабантами»*. Но тон и выражение лица совершенно не соответствовали его изменившемуся положению. Он вел себя скорее как ученик в гостях у учителя. Неожиданно до Веры дошло, что именно этим голосом Туркину рассказывали скандальную историю про заказ на разборку Мавзолея! Значит, Мюллер с Туркиным виделись уже не первый раз! Что их связывает, хотела бы она знать, поэтому спросила после рукопожатия:
-Ну, как поживаете? Чем занимаетесь?
-Прекрасно! Работаю в одной фирме по продаже недвижимости.
-И как это тебя угораздило? – удивился отец.
Мюллер застенчиво улыбнулся и принялся рассказывать о своей жизни. После того, как отец спас его, а потом помог снова поверить в свои силы, он решил начать новую жизнь. Вначале работал в страховой конторе, а потом нашел себе партнера и занялся бизнесом. Первое время они ограничивались мелкими гешефтами, часто меняя свой профиль. Например, вели брачную агентуру, что обещала наивным гражданам самого лучшего супруга в самое короткое время, а вместо этого только вытрясала из них деньги. Но вначале их гешефты особой прибыли не приносили, хотя они вертелись, как сумасшедшие - нужно было постоянно уворачиваться и от юстиции, и от недовольных клиентов. Эта головокружительная деятельность длилась с переменным успехом несколько лет.
Неожиданно им повезло и они наткнулись на золотую жилу. Началось с того, что судьба завела их в Баден-Баден и там они впервые столкнулись с новыми русскими. К этому моменту времена, когда Германию беспокоили мелкие жулики из России, прошли. Появились жулики крупные, те самые, что разбогатели после перестройки, и, боясь за свои денежки, торопились их вложить в нечто солидное, пока их не отняли конкуренты, государство или инфляция. Именно «новые русские» и стали той золотой жилой, что стал разрабатывать Мюллер с компаньоном, продавая им недвижимость. В Германии, особенно в Восточной ее части, стояли бесхозными сотни участков и строений - бывшие предприятия, виллы, даже замки.
Вести дела с этими русскими было приятно. Во-первых, они не торговались, а во-вторых – не боялись полиции. Например, когда Мюллер однажды вел деловые переговоры с неким господином Н., которым интересовалась и немецкая полиция, тот послал своих ребят посмотреть, не наблюдают ли за ним. А когда люди Н. обнаружили, что полицейские замаскировались в переносном сортире для строителей, то демонстративно заклеили липкой лентой его дверь и все отверстия. Полицейские постоянно оставались с носом, потому что у русских были куда более быстрые машины и лучшие телохранители. А главное, они играли по своим правилам, а не тем, что им тут пытались навязать. Конечно, с самыми крутыми мафиози Мюллер с партнером старались не связываться.
-Я вчера представлял потенциальным покупателям один объект, который их чрезвычайно заинтересовало, - закончил Мюллер. - Госпожа Туркина уже несколько зданий посмотрела, и ее все что-нибудь не устраивало. То цена высокая, то качество не то, то еще что-нибудь. Но на этот раз она была в восторге, так что мы завтра окончательно оформим сделку. Да и глупо с ее стороны было бы не купить, очень выгодное приобретение!
-Так что именно они купили?
-Да ничего особенного, замок в окрестностях. Довольно исторический и все такое, как раз во вкусе покупателей, они хотели что-то особенное. Кстати, купить в наше время в Саксонии замок может каждый. Их просто пруд пруди, после того, как из них выгнали школы, больницы и детские дома, земельное правительство продает очень недорого.
Отец удивился:
-Скажи на милость, зачем нормальному человеку замок? Это раньше феодалы сидели и караулили – кто там внизу проходит, чтобы ограбить. А как музей... Тут в Восточной Германии достопримечательностей куда больше, чем желающих их посмотреть! Да и не хотел бы я как сыч, на какой-нибудь горе в одиночестве сидеть!
-Ты – простой человек, а Туркин – особа голубых кровей, - усмехнулась Вера. – Известно, что от избытка этих самых кровей иным моча в голову так сильно ударяет, что уже и медицина бессильна. Может, «милостивую сударыню» в детстве так травмировали голливудские мультфильмы, что она все никак не может оправиться. А тут еще Туркин со своим дворянством! Как слабой психике со всем этим справиться? Она как рассуждает: раз они такие аристократы, то нужно соответствовать. На виллу в Каннах или Сан-Тропе, ему, конечно, не хватает, даже на порядочный особняк в Берлине. А тут им замок предложили, недорого. Как не купить?
После этого отец спросил Мюллера как бы невзначай:
-А ты, часом, не слыхал чего-нибудь про то, что у этого Туркина были какие-то сенсационные письма Ленина! Правда, теперь они пропали...
-А откуда Вы про них знаете?
В ответ отец стал рассказывать Мюллеру о том, как Туркин обвинил Веру в пропаже писем.
Выслушав, тот помолчал, а потом с усмешкой сказал:
- Слыхал, как не слыхать! И даже знаю, что с ними стало.