Гл. 7 О кооперации

   
  -Зачем ты это сделал? – это был голос сестры Луизы. – Еще, не дай бог, он в суд на тебя подаст, и придется за моральный ущерб платить!

       -Я его самого по судам затаскаю, упыря похоронного! – огрызался отец.

        Вера позвонила, и шум тут же прекратился. А когда вошла, отец схватился за сердце, успев ей подмигнуть, и выразительно застонал, а потом картинно бухнулся на диван. После чего минут пять закатывал глаза, вздыхал и охал, старательно изображая страдания, даже выпил свое лекарство для пущей убедительности. Но вскоре счел нужным сделать вид, что припадок прошел. Оно и понятно – ему не терпелось посмотреть, что в тех самых  журналах, что она принесла.

                Это было любимое чтиво всех немецких жмотов, жадин, скряг и скупердяев - Журналы общества защиты прав потребителей. И отца, с той поры, как он приехал в Германию. Потому что он был из той же породы, что бальзаковский Гобсек, диккенсовский Скрудж и шекспировский Шейлок. Единственное различие состояло, пожалуй, в том, что они разбогатели, а отец нет. Наверное, потому что все они  были вымышленными персонажами, а он – живым человеком.

             Зато в реальной жизни пережитого отцом  хватило бы на десяток кинофильмов. Всего Вера, конечно, она не знала, потому что отец почти не рассказывал о пережитом. Он попал под «красное» колесо истории, прокатившееся по всем жителям России, совсем мальчишкой. В конце сорокового года его просто так арестовали и отправили строить Беломор-канал, тот самый, что нарисован на папиросной коробке. К счастью, отец не курил, поэтому и в лагере сохранил здоровье и даже умудрился научиться кое-чему и стать электриком.  Он умел ладить с людьми, привык обходиться малым и не считал себя чем-то особенным. Наверное, это самое житейское смирение его и спасло. Те, кто считали себя чем-то особенным, единственным, неповторимым, не смогли пережить всех унижений и страданий. А ему с детства всегда внушали – ничего ты из себя такого не представляешь, подзатыльник-другой тебе только на пользу. Войну отец тоже провел в лагере, но уже в Киргизии, где добывали стратегические руды. В этом урановом аду ему спасло жизнь только то, что он работал электриком и не должен был слишком часто спускаться в шахту.

             Само собой, в те нищие времена его скопидомским замашкам было негде развернуться. После пятьдесят третьего года его выпустили на свободу, но вернуться на родину, к тому самому кладбищу, где были могилы предков, сначала не разрешили. Пришлось осесть там же, в Киргизии, в маленьком пыльном городишке. Он женился, построил своими руками домик, посадил сад. Вера этого дома почти не помнила, потому что ее увезли из Киргизии совсем маленькой. Так, какие-то отрывки – тени на траве, стенку из широких разлапистых листьев, желтую воду в арыках, пыльную дорогу под тополями, по которой они ходили на базар с отцом. Наверное, он отчаянно торговался с киргизами и корейцами, покупая арбузы, баранину и прочую снедь.

Он и их с сестрой научил жить экономно, выбирая из всех товаров не самые дешевые или самые дорогие, а именно те, у которых самое верное соотношение между ценой и качеством. Кстати, в детстве они как-то не замечали его особой скупости. Детям все равно, сколько стоит кровать, на которой они спят или стол, за которым едят. Даже какая именно еда, не так уж важно, было бы достаточно. Тем более что отец был всегда готов поговорить с ними, поиграть, помочь сделать уроки. Но вот на предложения что-то купить он всегда говорил, что ему вначале нужно поразмыслить.  А когда его упрекали в жадности, он невозмутимо отвечал:

-У меня оттого и есть кое-что за душой, что я умею с деньгами обращаться!

И в самом деле, у него всегда водились деньги и он часто выручал всех. Именно ему, между прочим, Димка был обязан компьютером, когда многие другие его сверстники в России могли о нем только мечтать.

  Но тут случилась перестройка, и это «кое-что» превратилось в ничто, жизнь стала не только безденежной, и безнадежной, но и бесперспективной. Особенно страшно было Луизе, боявшейся, что старшего сына призовут в армию. Именно для того, чтобы спасти сына от бессмысленной армии с ее «дедовщиной», они с мужем решили ехать на историческую родину. Отец, хоть все время и повторял немецкую пословицу про старые деревья, которые нельзя пересаживать: «Alte Baume verpflanzt man nicht.», поехал в ними.

  Так оно и оказалось. Историческая родина его страшно разочаровала. Немцы оказались отнюдь не такими, какими бы ему хотелось их видеть, и  в массе своей уже давно забыли о прославленных национальных добродетелях вроде честности и аккуратности.  Но зато обнаружился радостный факт – быть скрягой в богатой Германии, в отличие от нищей России, нисколько не стыдно. И в самом деле, если поразмыслить - скупость требует определенного достатка. Поиск самых дешевых товаров у немцев давно превратился в своего рода национальный спорт. В прессе полно советов, где и что можно дешевле купить.

Подъехать к «Альди», где торгуют самыми дешевыми продуктами, на «Мерседесе», в Германии - самый шик. Дама в роскошном костюме с алмазом на пальце может спокойно рыться в корзине с уцененными колготками. Ей не нужна та подпорка для самолюбия, что получают покупатели в дорогих магазинах, продающих не столько товар, сколько чувство исключительности и причастности к кругу избранных. У этой дамы и так самомнения под завязку, и на вопрос, «А не стыдно тебе на «Мерседесе» за дешевкой гоняться, она ответит, пожав удивленно плечами:

- Поэтому-то я и на «Мерседесе», что экономить умею!

Тут отцовский талант к экономии развернулся на полную мощь. Он анализировал цены не хуже агентств, что находят для заказчиков самые дешевые товары. Ну просто настоящий эксперт, восхищались все знакомые. Смотреть на то, как он обращается с несчастными торговцами, что норовили всучить ему свои товары на дому, было поучительнее целых томов психологических советов. Отец доводил их до чесотки своими вопросами на немецком, что понимали разве знатоки старинных диалектов.

  Всем агентам по продаже пылесосов, к примеру, он позволял вычистить свои ковры, после чего с ухмылкой провожал, не собираясь покупать даже средство для чистки ковра как маленькую компенсацию за истраченное на него время. И в придачу не только объяснял продавцу, что его товар стоит непотребно дорого по сравнению с товарами других фирм, но и указывал на конкретные недостатки, что выловил из таких вот «Журналов для потребителей».  Торговцы порой не скрывали, что им такое поведение клиента не по душе. Но, как правило, все оставалось в рамках приличий. И вот случился скандал, судя по тому, что Луиза все продолжала возмущаться и задавать риторические вопросы, зачем отец так скандально выгнал из квартиры того, кто пришел предложить ему свой товар.

-Какой товар? – спросила Вера.

-Да это из похоронной конторы, - вздохнула Луиза. – Отец же сам интересовался похоронами, а когда оттуда пришли... Ну просто стыд и срам!
В самом деле, с некоторых пор отец стал проявлять самое пристальное внимание к похоронному вопросу. Верный своим привычкам, он взялся за сравнение цен на похоронные услуги и обнарУжил, что ситуация очень неутешительная. Достойные похороны в Германии были по карману только очень состоятельным. Это, ядовито заметила Луиза, сразу изрядно улучшило состояние его здоровья. И вот в один прекрасный день он натолкнулся на объявление:

«Новое слово в деле организации похорон! Мы организуем самые дешевые погребения в стране! Вы сами можете убедиться в этом! Примите участие в нашей экскурсии!»

Далее стояло, что хозяин этой похоронной конторы добился снижения цены тем, что перенес бизнес на Восток Европы, в Чехию. Но это ни в коем случае не означает снижения качества, и чтобы убедить в этом потенциальных клиентов, он  организует бесплатные экскурсии с показательным погребением, а также с обедом в национальном стиле. И, что самое главное,  совершенно бесплатно.

  И отец не устоял. Напрасно они все хором предупреждали его, что даром бывает только сыр в мышеловке и рассказывали о пресловутых «кофейных экскурсиях». Народу обещают дешевую экскурсию в красивые места, а все кончается тем, что их завозят в какую-нибудь харчевню на отшибе, и, после жидкого кофе с черствыми булочками десять часов маринуют, рекламируя какие-нибудь супер-дорогие и экстра-ненужные товары вроде особо полезных магнитных матрасов, витаминов вечной молодости или универсального средства от облысения. Отец только с усмешкой отмахивался – мол, не видел я еще того, кто мог бы заставить меня что-то купить, если я не захочу. Но все равно, они с сестрой побоялась отпустить его одного. Пришлось Вере отправиться с ним.

Началось все, как полагается. Солидный «Неоплан» с пятью десятками человек на борту стартовал в семь утра. Впереди на месте экскурсовода сидел хозяин, рассказывавший по дороге о своем деле. Он первый в Германии использовал идеи, что уже давно на вооружении у Мак-Дональдса, «Альди» и прочих. Быстро, дешево, выгодно – вот его девиз! 999 евро – такое погребение по карману любому бедняку! И нечего этого стыдится, в наше мобильное время не до ухода за могилами, не до предков! Лучше, если ты и в смерти никому не будешь в тягость!

А в багажном отделении, как он сообщил чуть позже, ехали четыре гроба с покойниками. Три, с телами не имевших родственников людей, поручило его попечению коммунальное ведомство, а один содержал бренные останки матушки супругов Хайнеке, что занимали первое сиденье. Все четверо усопших должны были найти свой последний покой в чешских Высочанах, недалеко от немецкой границе.

Публика в автобусе была самая разномастная. Несколько явно одиноких дам скорее среднего возраста поначалу с интересом осматривали мужскую часть. Но тут для них было мало утешительного - те мужчины, что были, находились либо в возрасте Мафусаила, либо на крепкой привязи своих спутниц. Были, правда, и несколько довольно молодых парней. Только позже до Веры дошло, зачем они поехали. Несмотря на разговоры о похоронах, настроение у народа было отнюдь не траурное. Разве супруги Хайнеке, оба хорошо за шестьдесят, старались сохранять приличествующую случаю мину.

 В середине автобуса одинокие дамы, не обнаружив достойных внимания мужчин, завели разговоры о том, что вид тела после смерти не играет никакой роли, все равно все переродятся. Алмазный путь буддизма, что она теперь изучает на особых курсах, все четко ей объяснил, сказала одна. Человек не умирает, а постоянно перерождается, пока окончательно не впадет в нирвану. Но это ведь даже интересно – прожить много жизней, разве не так? Только вот жаль, что воспоминания о прежних жизнях не сохраняются.

-А если я в какую-нибудь тварь превращусь в новой жизни? – возражала ее соседка.

-Если Вы ничего плохого в жизни не совершили, то Вам нечего бояться, - утешала ее сторонница алмазного пути. – Мучаются только злодеи!

На лице сомневающейся ясно читалось, что ее эта малопонятная петрушка с кармой не очень утешала. Видно, простой рай со стандартными херувимами был ей куда роднее.

  Сзади парни уже откупоривали первые банки пива. Их настроение по мере приближения к границе заметно улучшилось, особенно когда появились первые проститутки на обочине дороги. Они красноречивыми жестами предлагали свои услуги платежеспособным немецким туристам. Чуть позже их сменили сияющие огнями бордели – главный подарок демократии чешскому народу. Парни заливисто ржали в предвкушении скорых, а главное, дешевых, радостей.

Наконец после пяти с лишним часов езды показали Высочаны. Чистенькие улицы и ухоженные домики с красивыми палисадниками не сильно отличались от немецких. После того, как автобус остановился у ворот кладбища, туристы притихли, явно не зная, как себя вести – не то продолжать галдеж и вопросы, все-таки ведь рекламная поездка, не то благоговейно затихнуть, как подобает на порядочных  похоронах. Большинство все же умолкло, и  все гуськом двинулись за хозяином, смотреть  показательное погребение матери  Хайнеке.

Красный кирпичный крематорий  и его скромный траурный зал тоже выглядели вполне по-немецки. Супруги Хайнеке с подчеркнуто трагической миной уселись впереди, прямо перед стоящим на возвышении гробом. На потертом бордовом  бархате, покрывавшим гроб, букет неопрятных подсолнухов смотрелся как инородное тело. Пара высоких ваз с лохматыми стеблями какой-то травы  и гирлянды пыльных пластиковых цветов завершали траурное оформление. Музыка тоже была такого же синтетического свойства, как и цветы, и длилась ровно столько, сколько нужно было, чтобы все расселись. Уже не совсем трезвые парни старались держаться серьезно, но то и дело кто-нибудь из них начинал бессмысленно ухмыляться.

 Короткая речь, произнесенная самим хозяином, заняла ровно восемь минут, а потом гроб исчез за бархатным занавесом, в направлении печи. Разумеется, всех присутствующих тоже пустили туда посмотреть. Стальные печи с маленькими окошками, за которыми бушует огонь, выглядели внушительно.

-Такие же печи, наверное, в Дахау, - поделилась впечатлением какая-то пожилая дама. – Я там, правда, не была...

Отец, наверное, в этот момент вспоминал, как он  работал для победы в лагере в Киргизии, с прочими русскими немцами. Там условия были не сильно лучше, чем в Дахау.

Остальных туристов, похоже, подобные мысли не беспокоили. Их скорее интересовало,  куда девают золотые зубы или титановые суставы, если таковые остаются после сожжения, а также сколько весит потом прах и сколько времени горит человек. Хозяин добросовестно отвечал: человек сгорает полностью примерно за два с лишним часа, температура требуется не менее 900 градусов. Топят газом,  а прах весит чуть больше килограмма. Все ценные металлы при этом собирают, так что ничего не пропадает. При этом он называл сожжение странным эвфемизмом «приведение в соответствующую погребению форму».

           Пока тело матушки Хайнеке и остальных приводили в эту самую форму, всех повели в местную харчевню. Тоже почти никакого отличия от немецкой – те же низкие окошки, черные балки и топорная мебель, разве цены не в пример ниже. Там за пивом и капустой с мясом и кнедликами все повеселели, и заговорили о том, что такое погребение - это, в общем-то неплохо, а главное, дешево. Все там будем, и какая разница, в каком виде? Лучше истратить лишние деньги при жизни! Хозяин похоронной конторы, пользуясь настроениями публики, ковал железо, предлагая всем желающим тут же заключить с ним договор и внести аванс.

Они вышли из ресторана как раз к тому времени, когда останки матушки Хайнеке и три остальных безымянных коммунальных тела были готовы для похорон. Сотрудники крематория уж вынесли четыре урны, прикрытые все теми же несвежими подсолнухами, и все двинулись за ними к месту погребения. Кладбище за церковью тоже ничем не отличалось от тех, что были по ту сторону границы. Солидные каменные склепы у стены, ряды ухоженных семейных могил с крестами и памятниками, как очень старыми, так и вполне свежими. Очень похожие на немецкие осененные огромными дубами аллеи, те же аккуратно подстриженные вечнозеленые туи.

Прах матушки Хайнеке и трех безымянных покойников понесли в самый конец кладбища. Чахлые деревца не скрывали ни мусорных бачков, что ютились в углу у стены, ни кучи дикого камня, поросшей крапивой. В изрядно потоптанном дерне лужка уже были сделаны четыре глубоких ямки. Эти ямки красноречивее всех слов говорили о том, что человеческая жизнь в век Мак-Дональдса почти потеряла смысл. Главное - жить быстро, весело и дешево, а там – без проблем поскорее под землю.

По дороге Вера с отцом немного приотстали, посмотреть, как древняя старушка из местных, во всем черном, с цветами в руках, подошла к одной из тех самых семейных могил. Золотые буквы на надгробной плите оповещали, что некий пан Крал и его супруга умерли еще до революции, потом шло следующее поколение, а последняя усопшая была опущена в могилу всего лишь прошлом году. Старушка с трудом наклонилась и поставила свои цветы в вазочку у надгробного камня, а потом сложила руки, шевеля губами. Но ее траурное настроение портили присутствие похоронных туристов, поэтому, постояв с минуту, она двинулась в сторону того самого лужка, и встала недалеко от них. В ее взгляде было какое-то странное удовлетворение, заметила Вера. То же самое непонятное удовлетворение было и во взгляде сотрудника крематория, что опускал урны одна за другой в землю, и во взгляде молодой мамаши с ребенком, что случилась на улице, когда туристы уже садились в автобус туристов. Кстати, молодые парни, что пили пиво, исчезли.

На обратном пути настроение у народа было не столько веселое, хотя хозяин все с таким же жаром, как и утром, соблазнял  воспользоваться  услугами своего заведения. Некоторые поддались на его уговоры, но отец напрочь отказался. Когда хозяин стал приставать, тот привычно симулировал сердечный припадок, и тот отвязался, видно, решив, что все равно обеспечит себе вскорости клиента. После этого отец на время оставил свои заботы о достойном погребении.

А сегодня к нему без всякого приглашения заявился сотрудник этой конторы, самоуверенный юнец с постной миной и наглыми глазами. Он предложил незамедлительно подписать контракт на их услуги. 999 евро, и никаких проблем! Надежно, выгодно, удобно!

Отец ответил, что у него другие представления о достойном погребении. Но юнец ничуть не смутился и тут же выдал новое предложение. Они готовы  выполнить любое желание усопшего: развеять прах над морем, горами или запустить в космос. Ах, клиент предпочитает в земле и в гробу? А какой он хочет гроб? В виде «Мерседеса»? Обтянутый тигровой шкурой? Кстати, как бонус они дают некоторым особо притязательным клиентам талон на бесплатное посещение борделя! Так что он решил?  Роскошные похороны навсегда остаются в памяти, даже если усопший и был порядочным скрягой, заметил он походя.

Отец в порядке ответной любезности  рассказал настырному юнцу изрядно бородатый анекдот:

«Четыре гробовщика рассуждают о своих делах, вздыхают: дорого нынче хоронить стало, народ обеднел и жадничает. Как удешевить похороны, чтобы вовсе клиентов не растерять?

Первый  предложил:

-Давайте мертвых хоронить без гробов, так меньше материала будет уходить!

Второй поскреб в затылке и тоже нашел, что сказать:

-Лучше хоронить не горизонтально, а вертикально, тогда меньше места будет занимать!

И третий не растерялся:

-Мне кажется, стоит зарывать усопших только по пояс, и памятники не надо ставить!

А четвертый, истинный «профи» окончательно поставил точку над «и»:

-А если они еще за руки возьмутся, то какая хорошая ограда получится!»

После чего вежливо указал незваному гостю на дверь. На это юнец в обычной манере такой публики попытался надавить клиенту на психику. Мол, как не стыдно, мало того, что воспользовался бесплатной поездкой, так теперь приходится тратить на него драгоценное время! Тут и случилось то, за что Луиза бранила отца. Он   рассвирепел и выгнал наглого юнца вон.

-Вытолкал взашей! – возмущалась она. – Ругался, как сапожник, топал ногами! Я боялась, он его ударит! Просто стыд и срам!

-Были бы силы – я его бы еще и побил! – ухмыльнулся отец.

-Но он-то при чем? Он простой исполнитель, - урезонила его Вера. – Его пожалеть надо!

-Для меня он за всю их лавочку отвечает! Ты бы видела глаза той самой старушки на кладбище! Ну, той, на которую я тебе показывал! Могу себе представить, о чем она думала! Мол, эти немцы совсем уже до ручки дошли! Из экономии хоронят своих ближних как собак! Они, чехи, беднее немцев, и то имеют могилы, а тут – безымянное погребение! Что они о нас подумают? Я ведь тоже, прямо скажем, немец!

-Ах, о немцах хуже думать, чем уже весь мир думает, невозможно,  – сказала Луиза. – Нельзя же за всех сразу стыдиться. Знаешь, он мне уже все уши прожужжал разговорами, что всегда хотел быть похороненным, как все наши предки, под дубом, в гробу, и чтобы немецкая травка росла на могиле.

Отец и в самом деле постоянно вспоминал про немецкое кладбище, что было в том самом российском городе, откуда их всех выселили в войну как врагов народа. До революции в городе было много немцев - и губернатор, и основатель музея, и простые торговцы и ремесленники. Когда кто-то из них умирал, их хоронили на немецком кладбище, вокруг скромной лютеранской церквушки. Там же, в могилах под гранитными черными крестами без всяких украшений, были похоронены и все отцовы предки. Кладбище было обсажено по-немецки дубами, и отец рассказывал, что детьми они  там собирали желуди, из которых потом делали кофе.

Только вот этого кладбища уже давно и в помине нет. Во время оккупации фашисты хоронили там своих убитых, поэтому его после войны сравняли с землей, приравняв всех без исключения немцев к сторонникам Гитлера. И всех их предков тоже. А могильные плиты с могил  и черные каменные кресты были проданы куда-то на сторону.

  И Вера сказала:

- Не волнуйся, все сделаем! И дубы найдем, и крест черный из гранита поставим,  как у твоего деда был!

-Черт с ними с крестом и дубами, - отмахнулся отец. – У меня теперь другая мысль. Я только после этой поездки окончательно понял, что ведь и в самом деле приходить на могилу может быть, и некому будет. Неизвестно, как жизнь повернется! Так что хрен с ним, с крестом, лучше я стану переносной драгоценностью.

-Как это? – дружно удивились они с Луизой.

-А пусть из меня алмаз сделают!

-Какой алмаз? – переспросила Вера, начиная думать – уж не впал ли отец в старческий маразм?

-А теперь, говорят, делают. Из одного человека полкарата получается, - пояснил отец совершенно серьезно. – Шесть тысяч вроде стоит, не дороже креста плюс место на кладбище.  Голубые и желтые алмазы, представляете? Белые как-то пока у них не очень получаются. И тогда, в виде алмаза, будете меня беречь, как зеницу ока, и помнить вечно.

-Алмаз – дело такое, его потерять можно, - заметила с усмешкой Вера. – А то еще, не дай бог, украдут... Ну да ладно, я пошла. Вы тут меня изрядно развеселили.

  Но едва она вернулась к себе, как ее встретил на пороге сын:

-Тут какой-то тип твоего внимания домогается, говорит, ты хотела его видеть! Что-то такое про Ленина несет!

-Зачем ты незнакомого человека в квартиру пустил, пока я у деда была?

-А что?  – оправдывался по-немецки сын. – Тем более что не какой-нибудь там детектив. Он же русский! Говорит, что шел за тобой,  потому что не был уверен, ты ли это. Что-то такое нес, что ему только адрес дали, без фотографии, я так и не понял, в чем там дело. Тем более что он все по-русски и по-русски...

Вера знала, что русский язык сын понимает только тогда, когда говорят не очень быстро и не очень сложными словами.

  Меж тем из большой комнаты донесся голос:

-Конечно, незваный гость хуже татарина, но Я очень прошу Вас выслушать меня!

Боже, только этого ей не хватало, подумала Вера, глядя на того, кто так напугал ее. Он стоял посередине комнаты – не то вскочил с дивана, не то еще и не садился.

           -Вы кто такой? – спросила она сердито. – Уж не тот ли самый?