Жертва

 
«В окна утопленного в полумраке ночного клуба «Грот» заглядывала луна. Эрлик перекинул через плечо ремень электрогитары, вставил в гнездо штекер кабеля и подал знак звукооператору. Ударник, ритм, бас, вокалист были на своих местах.
С утра посидели в «Лепестках», Макс притащил томик Алистера Кроули и читал вслух некоторые места, потом прогремел выстрел, понаехали менты, прокурорские работники, журналюги, пришлось давать показания. Затем попили пивка в «Ливерпульской четвёрке», где за соседним столиком с какими-то пятью мужиками хохотала выступавшая вчера по телевидению писательница Галина Синицына. Вечером подтянулись сюда…

С тех пор, как лидер группы «Лунные волки» вставил в своё имя Эрик букву «л» и стал зваться Эрликом, с ним начали твориться странные вещи. Беря в руки электрогитару, он ощущал небывалый прилив сил, и стоило ему немного размять пальцы, как он впадал в транс и обретал способность к полёту. Вот и теперь, бешено импровизируя, он почувствовал, как кончики пальцев слегка покалывает — и ощутил накатывающую волну экстаза. Конечно, перед тем, как выйти на сцену, они курнули травки, но травку они курили и прежде, а такого эффекта не было. Он одновременно и слышал, и видел. Он ощущал себя и агукающим под папино гитарное звяканье младенцем  на руках у мамы, и несущейся сквозь темный гулкий тоннель электричкой. Он вдыхал запахи нависающих над ним роз, гвоздик и хризантемов – и эти запахи его пьянили сильнее чем дымок марихуны. В итоге рождалась музыка. 

А началось всё после того, как, свинтив с этнографического фестиваля на турбазе «Чуя», они всей группой вместе со звукооператором упёрлись в горы. Без проводника. Повинуясь чутью. Дикарями. Рюкзаки со спальниками, немного консервов, спички, сухари да карта местности с крестиком, обозначающим пещеру, где копали археологи, и в составе той экспедиции был в студенческие годы их звукооператор Максим. Именно после этого похода все они обзавелись новыми артистическими псевдонимами. Ради хохмы присвоив себе имена духов Чаттор, Бузур, Онгон, Газрин и бога Нижнего мира Эрлика, они и не думали, что с ними произойдёт такое. Странности начались с тех пор, как, съев все припасы, они добрались до пещеры, возле входа в которую лежал испещрённый сакральными рунами валун. Про этот камень и связанные с ним чудеса рассказывал Максим-Чаттор, и поначалу увиденное выглядело вполне обыденно. Несмотря на то, что много было разговоров про петроглифы, фигурки палеолитической живописи смотрелись вполне заурядно. Разглядывая полустёртые изображения, друзья могли видеть шамана с кривым ножом, распластанную на камне-алтаре жертву, сидящих на корточках воинов с волчьими головами и чечевицеобразные кругляшки над ними. Отправляясь в горы, юные музыканты наслушались от Максима рассказов о том, что где-то здесь велись археологические раскопки, что это место считалось шаманским капищем, что тут блуждали светящиеся шары. Свечения наблюдались с тех пор, как в долину рухнул метеорит. Его осколок и стал алтарем для жертвоприношений.

И вот они добрели до места. Напившись воды из бежавшего по дну пещеры ручья, съев зажаренную на угольях форельку, пожевав стеблей кипрея, чтобы не так сосало под ложечкой, и забравшись в спальники, «Лунные волки» уснули возле жертвенного камня. Рдели угли в костре. Луна заливала призрачным светом склон горы и ущелье, по которому они сюда пришли. Журча, серебрился ручей. Зиял вход в пещеру. Глыбился силуэт камня-алтаря.

Сейчас, выходя на второй квадрат блюзовой импровизации, Эрлик вспомнил всё это с особой отчётливостью. Крепкий сон, как ему показалось, длился недолго. Хотя потом ему и мерещилось, что в том сне он целую вечность скользил вниз по узкому туннелю. Открыв глаза, Эрлик обнаружил, что, давно покинув спальник, он стоит у входа в пещеру. В глубине грота что-то мерцало. С потолка свисали похожие на зубы чудовища сталактиты. Заострённые сталагмиты убеждали в том, что если это хайло сомкнётся — несдобровать. Устремившись на свет, Эрлик свернул за угол и увидел, что входящий в щель в потолке грота лунный луч падает на камень, испещрённый рунами. Он дотронулся до глыбы рукой, камень отошёл в сторону, открылась ниша. Это был схрон шаманских принадлежностей. Бубен и колотушка пришлись как раз по руке, шаманский плащ с мордой волка вместо капюшона — как раз по росту…

Бузур бузовал по барабанам. Онгон имитировал на бас-гитаре звук хомуза. С хомузом-то он и опростоволосился на этнографическом фестивале, куда прибыли бурятские шаманы с Байкала, хакасские и эвенкийские повелители духов. Вооружённые украшенными ленточками бубнами, вынутыми из могил билами, обвешанные позеленевшими от времени оберегами на традиционных одеждах, вчерашние комсомольские работники и культуртрегеры национальных окраин оглоушили жюри грохотом натянутых на обручи оленьих шкур, зуденьем топшуров и горловым пением. Ну что могли такому натиску противопоставить «Лунные волки» с монгольским хомузом, индийской ситарой, шотландской волынкой и песенкой про викингов-берсёрков, объевшихся мухоморов?  Провал был оглушительным. И чтобы как-то скрасить неудачу, они сидели у костра, передавая по кругу косячок. Вот тогда-то в ореоле полной луны из темноты за кустами бузины и образовался морщинистый дед с вплетёнными в косицы перьями филина и сказал:

— Прочтите вот это!
— Что это? — спросил тогда еще носивший имя Эрик Эрлик. Но морщинистого и след простыл. Только фыркнули крылья, закружилось выпавшее из хвоста птицы рябое перо да заухал филин в темноте.
Когда Эрик поймал перо, оказалось, что на нём написаны какие-то значки.
— Это тарабарская тайнопись раскольников-скрытников! Какое-то заклинание, — сказал Максим, проходивший всё это на истфаке. И начал читать.

«Там, где пал наземь небесный камень, быть входу в Змиево логово. У того логова стоять стражу до скончания века. А как кончится та стража, перепутаются все времена, прошлое будет перескакивать в настоящее, моры и беды прошлых времён станут насущными…»

Пропущенные через ревербератор отбивания ритма напомнили кружение рябого пера, мерцание воды в лунную ночь, монотонный голос. Клавишница Клавдия, носящая после посвящения в шаманки прозвище Ача, воспроизводила в звуке переливы горного ручья в свете луны. Тромбонист Вовчик издавал демонические хохоты, а то вооружался дедулиным саксом, который всё же удалось вовремя возвратить из цветмета в лоно семьи, и творил подобные горному обвалу импровизы. Андрюша воспроизводил громы поднебесные на бас-гитаре.

Когда Эрлик выскочил из пещеры, жертва уже лежала на камне. И он начал свой танец, поднимая голову к ночному светилу, ударяя в бубен и завывая. Духи-помощники (увязавшиеся за ними в горы фанаты из панков, байкеров и экстремалов) продевали капроновые шнуры в специальные отверстия в камне, вязали узлы.

Рывком головы отбросив на спину гриву спутанных волос, Эрлик съехал на полтона вверх. Потом ещё и ещё. Гитара завывала, захлебываясь триолями. Чаттор включил мигалки. Бузур (Андрюша) гудел на бас-гитаре. Онгон (Вовчик) творил чудеса на духовых. Газрин (Коля) — газовал на барабанах. Эта вещь из последнего альбома «Путешествие в Нижний мир» называлась «Глас полифера».

Эрлик увидел, как бубен в его шаманской руке обратился во вторую луну, колотушка — в рукоять ножа. Духи-помощники замерли в ожидании — и он ударил. Пять светящихся шаров-плазмоидов возникли между остриём лезвия и вздымающейся, заостренной сталагмитами сосков, грудью Прекрасной и Непорочной. В обнажённой Эрлик узнал знаменитую писательницу Галину Синицыну. Краешком сознания (или подсознания?) он понимал, что, вполне возможно, они всё ещё сидят у костра на берегу Бии или за столом в «четвёрке». Он собирался остановить движение ножа, но оказалось — это не нож, а зуб, торчащий из драконьей пасти, с нёба которой на него текла слизистая слюна. Пока Эрлик плясал вокруг камня, зев пещеры наехал, жертвенный камень зашевелился, превратясь в шершавый язык, сами собой развязались капроновые путы, острые зубы, которые он вначале принял за сталактиты, опускались на всю честную компанию — и, вопя, четверо в джинсиках и маечках, один в волчьей шкуре и увязавшаяся за ними в этот поход голая писательница низверглись в глубь пещеры. Эрлик и прежде слыхал, что в этой долине бывают тектонические подвижки. Но чтобы такое! Срываясь со скользких откосов, цепляясь за неровности, все измазанные слизью, они, словно в бездонную глотку, падали вниз, ничего не видя. Когда, наконец, падение прекратилось, Газрин нащупал в кармане зажигалку, Эрлик отдал трясущейся от холода Галине шкуру — и они двинулись по гулкому наклонному туннелю.

Эрлик даванул ногой на электрогитарную педаль, «подбрасывая газа». Колонки зарычали. Вот так же вырывались они за город на ревущих мотоциклах. Так же носились с гор на сноубордах, падали со скал, чтобы вырастить за спиной крылья парапланов. Ветер в лицо. Волосы, трепещущие, как пламя факела. Упоение полётом.
За первым же поворотом они чуть было не оступились в бездну. Галина вскрикнула. Звук осыпавшихся камней отозвался многократным эхом, будто кто-то бухал в бочковатый барабан. Здесь было не совсем темно. Растущие на стенах грибы и шевелящиеся слизни испускали бледное фосфорическое свечение — и в их свете они увидели полчища рукокрылых тварей, поднимающихся из уходящей вниз оплавленной лавой каменной трубы. Слепые и хоботоголовые, мерцая и переливаясь слизистой кожей, гады струились нескончаемым потоком, чтобы, разделившись на рукава, с чмоканием всосавшейся воды исчезнуть в боковых отверстиях огромной полости. Но перед тем, как тварям скрыться из виду, Эрлик услышал пение их бесчисленных, рассекающих затхлый воздух подземелья, крыльев.
— Это и есть Полиферы! — выдохнул Максим. — О них я читал в старообрядческих хрониках…

Ступая по каменистой круговой тропинке, все пятеро продвигались к противоположной норе, откуда слышался звук, похожий на шум электрички…
Эрлик закрыл глаза, продолжая импровизировать. Когда он их открыл, то обнаружил, что нет никакой круговой каменной тропы, а есть чугунный вентиль, на котором лежит распластанная девочка. Соло-гитарист убедился, что он — один из пяти мальчиков, засевших в канализационном колодце, и они должны сделать это, потому что сквозь шершавый бетон проступило морщинистое лицо деда с перьями филина в космах и произнесло каменными губами:
— Бей!
Готовясь нанести удар, Эрлик сжимал в руке кухонный нож…»

нов. 9