1. Иисус послан Отцом небесным; и пришёл, чтобы помочь сынам человеческим усыновиться Богу и этим исполнить (завершить) своё несовершенное человечество, - да войдут сыны человеческие в Царство Божие, в нетварной небесный город, выйдя из града тварного потомков Каина, иже построили первый град земной.
Объявил себя Дверью в царство Божие, сказав: никто же возможет войти во двор Отчий, мимо Меня; Аз есмь дверь, граждане небесного Иерусалима дверью входят в дом свой; кто же инде лазит (через ограду), тот вор и разбойник, - изгнан будет вон, во тьму кромешную, где плач и скрежет зубов в последний день.
2. Быв же спрошен блаженным Никодимом, как тому войти в Царствие Божие, ответствовал, яко никто же может войти в Царствие, не быв прежде рождённым свыше, сиречь в Духе Святом; или, иными словами, ставши отпрыском Лозы истинной (Древа Жизни, что посреди Рая), напояемой ключами, истекающими из лона Бога живого.
Указав таким образом на необходимость второго рождения, Спаситель признал человека, рождённого лишь первым рождением, непригодным к Царству Божию и гражданству Небесного Града. Пользуясь языком суда, эту непригодность объясняют, как следствие «первородного греха», или греха, неотъемлемо присущего перворождённой воле, - утверждая тем самым изначальную и неизбывную порочность этой воли. А что поистине неизбывную, это мы видим из того, что Спаситель рода человеческого не берётся исправлять эту первородную волю, но предлагает родиться вторицею. На совокупность сказанного опирается известное богословское мнение о том, что Христос Иисус пришёл избавить человечество от последствий первородного греха и примирить человека с Богом Отцом, - с которым рассорил и разъединил человека «первородный грех». Из этого мнения, признаваемого нами основательным, заключаем, что первородный, или единожды рожденный человек отделён от Бога, – о чём в Книге Бытия говорится, яко поставлен ангел с огненным мечом, чтобы не пустить Адама в Рай. Под «огнём», охраняющим обиталище Бога, мы вправе понимать Дух, ибо сказал Иисус, что пришёл крестить огнём. Каковое огненное крещение есть духовное рождение, или рождение в духе, или второе рождение.
И если ветхозаветное богословие, пользующееся здесь языком закона и преступления (греха), всё же полагает, что перворождённый человек может спастись, исправляя свою волю и приводя её в согласие с волей Бога – на путях праведности, - то Христос Иисус авторитетно говорит, что нет: невозможно перворождённой воле соединиться с волей Бога, и, значит, невозможно избыть грех разномыслия с Богом и непослушания Ему, как Отцу. То есть невозможно перворождённому человеку войти в Царство Божие, о чём мы и сказали в начале. Это же утверждает и ветхозаветное богословие, которое навсегда изгоняет человека из Рая, поставив на вратах ангела с огненным мечом, чтобы охранять рай от людей. Новозаветное же богословие полагает, что человек может вернуться в Рай, к Древу Жизни, и предлагает для этого второе, огненное крещение в духе (или новое рождение в огне духа). Таким образом, оказывается возможным миру и человеку вернуться к Началу (;;;;), в котором люди и боги обитали вместе в едином граде богов и людей; или человеку взойти на Небо. Здесь, однако, нет противоречия, поскольку ветхое богословие говорит о тварном Адаме, неустранимо согрешающим против закона Божия, ибо по–другому он не может осуществить своей свободы; новое же богословие обещает небо другому Адаму, рождённому в Духе Божьем.
И это есть новое слово о боге и человеке, по отношению к словам Ветхого Завета.
3. Линейное историческое время Ветхого Завета оставляет Небо, как обиталище человека, живущего вместе с богами, в безвозвратно ушедшем даже не прошлом, а безвременном Начале; теперь (и всегда во времени) небесный город есть принадлежность бытия Божьего, но никак не человеческого. Небесный Иерусалим Ветхого Завета есть не обитель человека, а платоновская идея, сущая в уме Бога, как образец, по которому земные цари строят земной Иерусалим. Ветхий Завет не обещает человеку неба, но обещает землю. Иисус из Назарета, рождённый от Духа Свята сын Божий, предлагает заключить новый завет с Богом, по которому человеку обещается место на пиру богов, - прообразом которого и служит Тайная вечеря Христова. При этом, однако, перворождённому человеку не обещается ничего. Ему предлагается умереть, с тем чтобы в этой смерти родиться новому человеку, насельнику небесного града: родиться от отца, Бога, и матери, Духа свята. Душеводителем на этом пути и выступает Иисус из Назарета, проходя первым и говоря последующим: не бойтесь, идите за мной. Это путь жертвы, который называется «крестным» по роду заклания, которому предан был Иисус, как жертвенный агнец. Но, в отличие от иудейской Пасхи, не агнец, а человек принесён был в жертву. Это означало, что Бог более не принимает замещений во искупление человечества, и знаменовало завершение полного оборота Космоса, возврат к времени Авраама. Тем самым положено было начало новому веку, веку истины, пришедшему на смену веку образов. В истине не годится только изображать искупительную жертву принесением барана, но нужно действительно жертвовать. Соответственно в новом веке истины нет места и договору между Богом и человеком, поскольку договор подразумевает искусственную причинную связь между сторонами, - каковое условное бытие не может признаваться истиной. Но бог и человек в любви соединяются в одно существо.
Таким образом, в новом Эоне ветхий завет не отменяется новым, подобно новому завещанию, отменяющему старое, как часто утверждают богословы, не обладающие гнозисом, - поскольку и нет никакого нового завета с перворождённым человеком, подлежащим смерти. Рождённый же в смерти первого Адама второй Адам есть сын богу; между сыном же и отцом нет договора, но есть любовь. Только избранным к рождению свыше показывается ограниченность ветхого завета, его неизбывно временный характер. Ибо договор, имеющий предметом земное, необходимо ограничен веком (эоном). Иисус же говорит о жизни вечной; о которой тосковал герой Гильгамеш, построив град земной, Урук великолепный, положив врагов к подножию ног своих и став владыкой Ойкумены.
4. Будем, однако, неправы, если заключим отсюда, что перворождённый человек есть просто ошибка Бога, которую Бог необходимо исправляет, рождая нового человека, совсем непричастного первому Адаму, который не имеет удела в Царствии Божием. Ибо второй, верный и царственный Адам рождается не из ничего, - так как Бог не возвращает мироздание к началу Творения, чтобы родить его. Нет, мы видим из откровения, явленного Иисусом из Назарета, что второй Адам рождается в полисе и истории; он рождается в смерти первого Адама (не космогонического, но вполне конкретного жителя каинова града), притом в смерти добровольной, ибо первый Адам располагает свободой, и, как ранее он произвольно отнял должное у брата своего единоутробного, так теперь добровольно возвращает взятое ранее (братья Каин и Авель). Притом смерть эта такова, что второй Адам, будучи послушен велению Бога, и, выступая таким образом в роли Авраама, приносит в жертву первого Адама, который, подобно Исааку кротко принимает это жертвоприношение, доверяя богу Отцу, с которым имеет общение через брата своего, Адама верного, изначально живущего в Духе Святе.
То есть, откровение Бога в Иисусе Назарее позволяет нам судить о том, что до рождения второго Адама к жизни небесной вечной, он пребывает в соединении с братом своим, первым Адамом, - так что образуют они одно существование, будучи разносущностными, так как второй Адам подобен Богу (подобосущен), первый же Адам, будучи лишь образом Бога, неподобосущен, и есть только печать Слова на животе райском, дочеловеческом; он же есть тварь и творец. (Об этом же говорится в откровениях Пятикнижия Моисеева, яко человек изначала двойствен, будучи и образом и подобием Бога). Также новое богословие, опирающееся на откровение Бога в Иисусе из Назарета, говорит нам о том, что от Начала человеков существуют два Адама, один - рождённый Сын Отца и Матери (изначальной двойцы, Элохим), пребывающий в составе Троицы; и второй – сотворённый Словом, в лице которого живёт дыхание Матери, Духа Божия.
Дыхание Матери в первом Адаме есть со-весть, или со-знание с Богом. Творческая же сущность первого Адама – ум. Но не всякий ум станет соучаствовать в жертвоприношении, рождающем второго Адама в горних, но только ум, «укоренённый в Бозе». Из этого последнего условия и вытекает роль и значение первого Адама в жизни Второго. Ведь если первый Адам не признает господство брата, не отдаст ему первородства; если Каин не воздаст должное Авелю; если старший брат, Иуда не поклонится младшему, Иосифу, - рождающее жертвоприношение не состоится. И, поскольку первый Адам есть отпрыск Древа Познания, и ведётся знанием, укоренённость ума в Бозе означает, что первый Адам располагает гнозисом, или откровенным знанием о втором Адаме, верит этому гнозису, и поэтому согласует добровольно свою волю с волей второго Адама, верного.
Как, однако, приходит Адам к приятию гнозиса и доверию ему? Не прежде чем окончит своё земное странствие, в котором обретёт необходимый жизнетворный опыт. Этот опыт он получает в строительстве града земного.
Мы знаем из Писания, что Каин есть строитель первого города: он и потомки его ищут единения рода человеческого и величия горнего в строительстве городов; Авель же, брат его, в это время приносит жертвы Богу, так как его жизнь - в общении с Отцом небесным. Каин же не общается с Отцом прямо, но - лишь в образах, совершая приношения эйдолам Славы Божией. И он может делать это благодаря Авелю. Таким образом, через Авеля, прикрепившись к нему, следуя за ним в том, что касается прерогатив Бога, как верховной власти, Каин может спастись, - то есть, не сгореть в пламенах тех огненных сущностей, которых он вызывает словом из преисподней, сиречь, из глубин земной души. Но и Авель не живёт без Каина, так как именно в отношениях, связях и взаимодействиях людей, возникающих в процессе совместного строительства града (Башни), познаётся Любовь Бога и Град Божий; Правда Града Божия – вот источник суда Авеля; но судит он споры, возникающие в процессе указанного строительства; и исполнением суда в жертву Богу приносятся цели, ценности, выгоды и способы того же строительства. Таким образом, если бы не было Каина и его творческой деятельности, не было целевого деятельного объединения людей, их совместного идолотворчества, то не было бы почвы и для земного существования Авеля, но он пребывал бы где-то в горних, не касаясь земли. Так что Авель и Каин существуют вместе и суть един человек. Для нас важно теперь уяснить различие между Каином бунтующим, убивающим Авеля, чтобы строить град по своему разумению, не считаясь с Авелем и Образом, угодным богу, который Авель ему открывал, и Каином обратившимся, строящим образ Града Божия, через то, чтобы делать угодное Богу, как о том судит Авель, имеющий к Богу доступ.
5. Во Христе Иисусе, в котором восстановлена полнота божественного космоса, оба брата (два Адама; Каин и Авель) пребывают в согласии и единстве; и поэтому первый своим знанием и верой указывает нам на второго, второй же открывает нам первого в его истине.
Как о строителе мудром говорит нам о нём (второй о первом), яко строит он дом свой не на песке тщеты и суеты о стяжании благ преходящих, которые просыпаются сквозь пальцы во времени, подобно песку в песочных часах, и невозможно их удержать; но который строит дом свой на твердыне обещания Божия, данного верным Его.
Муж - хозяин дому, дом же – часть града. Строящий дом строит град, ибо нет дома вне града, в поле (в поле может быть только логово, хотя бы и имеющее физический облик дома). Неверные потомки Каина строят башню гордыни, соревнуясь и соперничая с Богом в делах и славе; верный Енох строит град земной по образу града небесного, и в этом его верность (в том, что не произвольный эйдол, творение ума, воплощает он в своём градостроительстве, но строит образ Града Божия). Размышляя и рассуждая об этом строительстве первого Адама, мы, однако, совершим распространённую ошибку, если решим, что образ града Божия содержится в уме Адама; ибо тогда этот «образ» есть эйдол ума, и созидание этого образа в людях есть идолопоклонство. На самом деле Град Божий не представим уму и необъемлем умом; понятие о нём есть часть откровенного гнозиса; посему образ Града строится инфинитезимально (последнее означает, что нет цельного плана или проекта, но в каждом пункте находится вектор правильного шага). Сказанное обусловлено тем, что Град Божий, принадлежащий второму Адаму, есть житие человеков друг с другом в любви Божией; это значит, что Град не имеет никакой предзаданной или прецедентной архитектоники, которую можно было бы сделать предметом умосозерцания; но в воле Отца воля Сына: Сын и Отец – одно, и не делает ничего Сын без Отца. Такое положение предполагает непосредственное общение с Богом, неразлучность человека с Ним. Поэтому мы и говорим о принадлежности Града Божия второму Адаму, верному. Первый же Адам разлучён с Богом, его воля направляется знанием, то есть планом, проектом, правилом, и т.п.. Здесь у Адама имеется альтернатива: или строить планы и создавать правила, используя силу Змея, или получить цель, план и правило от своего брата, второго Адама, сына Божия, который в общении с первым выступает как Суд, сообщая тому Суды Божии в проекции на пути домостроительства первого Адама. И эти Суды, подтверждаемые и поддерживаемые животом Матери, Духа Свята, суть закон божий. (Отсюда ясно, что закон божий, как живой закон, не может быть дан раз и навсегда, но - подвижен, как Дыхание Отца, вдунутое в лицо Адама; и всякий раз возникает из Суда, испрошенного у Судьи для данного казуса. Тем не менее, закон Божий не расплывчат, не безграничен, но имеет корпус, который фиксируется в виде писанного закона. Воля, послушная богу, всегда пребывает внутри корпуса закона Божия. Поэтому исполнение писанного закона есть минимальная жертва Богу. Ведь если человек не готов отдать Богу даже ту малость, которую требует писанный закон, то нет смысла говорить о больших жертвах и связанной с ними духовности. Оттого Иисус спрашивает всякого вновь пришедшего к нему, исполняет ли он закон, - и только при положительном ответе, разговор имеет продолжение; тогда человеку предлагают сделать больше, чем требует закон.)
Выбор в пользу Судов Божиих против искушений змиевых и приятие закона Божия возможны для первородного человека благодаря дыханию Отца небесного в лице его. Именно это Дыхание (которое есть Мать) соединяет его с предвечным и конечным Братом его, выступающим в качестве Судьи всякого поступка и дела. (Дух судит обо всём, - учит апостол Павел. На суд пришёл Аз в мир сей; и Аз есмь суд, - свидетельствует о себе Иисус).
Но не пришёл Он судить дрязги мирские, и потому отказал в суде братьям, спорящим о наследстве. Его высший Суд для тех, кто, приняв крещение Иоаннова, ревнует о правде, безотносительно к своим интересам; ищет справедливости и исполнения закона в человеках, - то есть ревнует о граде Божием. Отсюда, не могут искать суда Христова те, кто не встал на путь ревнования о правде ради самой правды. Не к ним обращены суды Иисусовы, отмеченные в Евангелии. И когда некто недоумевает, почему, если ударили его, не может он защищаться, а должен ещё и подставить вторую щёку, должно ему ответить, что не о нём суд сей Христов; а о том, кто, призывая к правде, получает оскорбления от тех, кого он призывает.
6. Таким образом, для первого Адама строить образ Града Божия означает вначале исполнять законы Божии, которые в истине суть суды о деятельности его, обретённые в откровении воли Божьей (отчего Иисус и спрашивает у всякого вновь пришедшего к нему, исполняет ли он закон); а затем принять крещение Иоаннова и уже не только исполнять закон, но ревновать об исполнении закона в людях, ко благу их; то есть стать агентом любви Божией, который печется о спасении людей, путь к которому пролегает через правду. (О чём Иисус молвит: исполните всякую правду!).
Отсюда, свидетельство Иисуса о себе, яко пришёл «исполнить закон». Неукоснительное исполнение закона Божия есть праведность. Как говорит Климент Александрийский, «праведник есть монета Господа, на которой оттиснут лик Божий». Этим он хочет сказать. Что в храм божий нужно нести серебро праведности, очищенное в огне Святого Духа, а не металлическое серебро, которым расплатились с Иудой. Также Учитель, Иисус из Назарета говорит своим ученикам: «если не превзойдёте в праведности фарисеев, не войдёте в Царство Божие».
Итак, Спаситель, призывает к праведности, превосходящей фарисейскую. Отчего же тогда обвиняют Его в нарушении закона? Почему желанная для всех праведность вызвала агрессию против Иисуса из Назарета? Не потому ли, что первый Адам в лице Иисуса Назарея жив в законе, поскольку получает его не в традиции, а непосредственно в Суде Града своего. Мы уже сказали прежде, что именно судебная власть связывает два града: небесный и земной, так что все претендующие на справедливость суды града земного, отсылают к Суду Царя небесного. Это позволяет Иисусу выступать от имени законодателя, - его властью утверждая толкование закона, релевантное конкретному казусу. Именно это утверждаемое по факту право толкования закона (узурпированное, как казалось евреям, но на самом деле основательно усвоенное Иисусом) и вызвало на него агрессию ортодоксов. Как мы помним из евангельских повествований, Иисус говорил в собраниях, «как власть имеющий», что провоцировало особое раздражение. Таким образом, Иисус не изменял закона, - как он правдиво и свидетельствовал о себе, - но толковал его, в качестве судьи, юриспрудента, имеющего полномочия толковать закон. Не забудем, однако, что это был не просто гражданский закон, но – закон Божий.
7. Можно ли, учитывая последнее, обвинять «писцов» (scriberiei или ;;;;;;;;;;) в том, что они не признали его полномочий? И что помешало такому признанию в их случае? Иисус ведь говорил, что он не сам по себе, что свидетельствует о нём Отец. Почему же те оказались слепы и не узрели Отца, но, насмехаясь, требовали от Иисуса, чтобы он показал им Отца? Для уразумения нужно вновь обратиться за подсказкой к различию богословий ветхого и нового Заветов.
Как известно, «ветхое» богословие прославляет и возвеличивает бога множеством атрибутов и эпитетов, как то: Творец, Предвечный, Податель, Судья в день страшного Суда, Предводитель небесных воинств, Всемогущий, Всеведущий и т.п.; новое же богословие говорит только: Бог есть Любовь. Таким образом, утверждается (на языке метафизики), что изо всех возможных духовных сущностей только любовь причащает Богу (во всяком случае, не ум, как то думали Анаксагор, Платон и др.). Что это значит по отношению к ветхозаветному понятию о Бозе? Это последнее (понятие) таково, что помещает Бога вне человека, совершенно разделяя божеское и человеческое, как нечто несоразмерное в принципе. Человек – это земное, прах; начало мёртвое и абсолютно страдательное по отношению к Богу, который есть небесное, живое, вечно рождающее и господствующее. Поэтому ветхозаветный поклонник, обращающийся к своему богу, никогда не обращается к человеку, этому хрупкому дырявому сосуду, с быстротечной влагой жизни в нём. Напротив, он удаляется от людей в особые «священные хронотопы»: восходит на высоты, входит в святая храма, приближается к могучему дубу, опускается в катакомбы, подымается на стены и башни, и т.п. А что же христианин? Ему Бог является не в стихиях, а в человеке: Он приближается к нему вочеловечением. Поэтому христианин зрит Бога в человеческой личности и поклоняется, и служит Ему в человеческой личности. Именно поэтому христианский богослов из всего ряда метафизических «стихий» выбирает любовь; ибо только любовь (Эрот) выделяет личность из внешнего окружения, из «среды». Именно Эрот есть индивидуализирующее начало. Апостолы любят Иисуса Христа и этим любят бога, совершенно безотносительно к ветхозаветной заповеди Второзакония («возлюби бога твоего…»). То есть, они не веление любить исполняют, как некую предписанную деятельность, но в них живёт Любовь небесной Матери к своему Сыну. Они дышат ею, благодаря незамутнённости своего сердца осуществлением религиозных идей: они не набожны. И, поскольку бог есть человек и любовь к человеку, всё, что о Бозе, совершается теперь в человеках; в том числе и жертвоприношение, как центральная фигура Служения. Завершается круг: как ранее жертвоприношение человека было заменено приношением овна, так теперь в жертву опять приносится человек, вместо агнца. Но теперь на основе свободы: Отец не связывает Иисуса, как Авраам связал Исаака перед закланием.
«Писцы» и фарисеи не знают вочеловеченного Бога: их бог вовне человека, и приносят они ему внешние предметы; они набожны, и эта набожность и начётничество, которыми они поглощены, мешают им ощутить тонкое дыхание Любви Матери, которое заглушается, при виде Иисуса, учащего в синагогах, громким рыком Сатанаила, ревнующего об идолах.
8. Итак, апостолы любят Иисуса; их привлекает откровение бога в его личности; он им понравился, поэтому они, пришедши к нему, остались с ним. Так возникла община учеников, объединённая божественной Любовью к учителю. Именно таким предстаёт нашему взору, из текста евангельского повествования, зародыш небесного Иерусалима, помещённого в среду града земного; каковой зародыш сравнивает Христос Иисус с закваской, брошенной в тесто.
Однако, есть среди апостолов один, который не любит Иисуса из Назарета. Как же он попал в окружение Его? Ведь Иисус не публичный человек, не политическая фигура, - маленький безвестный провинциал из полуязыческой Галилеи, за спиной которого нет ничего, кроме назорейства и крещения Иоаннова. Рядом с ним, правда, стоит Отец, - но кто может видеть Его, не видя Сына?
Иуда Искариот Сына не видел. Как уже сказано, он не любил Иисуса, что видно из евангельских рассказов. Каким же тогда образом проник он в этот зародыш небесного Града, в эту «закваску», брошенную в три меры муки, доколе не вскиснет всё, то есть в общину апостольскую, соединенную любовью к Учителю? Ясно, что он не вошёл «дверью», - каковая «дверь» есть Иисус, - раз он не любит сына Марии. Ибо не видит, в этом случае Двери, но видит лишь образы, писанные на завесе, скрывающей потайную дверь от его ума. Следовательно, он проник в небесный Город, перелезши через ограду, как разбойник и вор. Ведь именно этими словами характеризует Иисус тех, кто не Дверью входит.
Евангелисты ничего не говорят о том, как вошёл Иуда Искариот в среду апостолов. Об этом нам предстоит догадаться. И чтобы приблизиться к этой догадке, следует спросить: какою же силою удерживался Иуда Искариот в общине скреплённой любовью, если сам не любил? Притяжение какого солнца удерживало его на орбите вокруг Иисуса Христа, если сам Христос, Солнце Истины, не притягивал его, но скорее отталкивал? Ясно, что это была тёмная звезда, которая находится рядом с Солнцем. И эта звезда мрака есть Сатана. Об этом прямо говорят евангелия, что сатана вошёл в него, когда решился он на предательство. Отсюда мы можем заключить, что сатана же и ввёл Иуду в число учеников Христовых, - так как сопровождал он Сына Божия, искушая Его. Будучи антиподом Бога, привёл он Иуду к Иисусу силой завистливой гордыни – антипода любви. (Это откровение о составах человека сказывает нам, что в горнем его суть два духа. Им – два разных служения, два жертвоприношения: в одном человек приносит себя ради ближнего, ради друга своего, и движется, стало быть, любовью; в другом он приносит себя эйдолу – как правило, образу себя прославляемого в контексте осуществления какой–то «мировой идеи», – и движется, стало быть, тщеславием и себялюбием.)
Поскольку Иисус был безвестен, Иуду мог привести только один из ближних, из учеников. И пришёл он не как Нафанаил, который вначале сомневался, но потом пленился Иисусом, - Иуда пришёл, потому что возревновал о свете, которым просиял его знакомец, прежде ничем не примечательный человек. то есть пришел не как к ллижнему, а как к дальнему, прославленному. Он не мог допустить, чтобы кто-то из ближних возвысился бы над ним, так как происходил от семени Каина, который не простил Авелю превосходства его в глазах Бога. И пришел, чтобы испытать Его и помериться с Ним.
Так обнаруживает себя Дьявол, поскольку его главное духовное качество – гордыня. Ясно, что Дьявол не выносит святости, поскольку не может превзойти деяний её; и он клевещет на святость, принижая её, с тем, чтобы избежать невыгодного для себя сравнения.
Вместо поклонения святости он воздвигает идола собственного изготовления и поклоняется ему в своей ментальной кумирне. Этого идола делает он мерой святости, подобно разбойнику Прокрусту. Именно так поступает Иуда в отношении Иисуса: измеряет Его святость своим идолом; и конечно находит, что Иисус не отвечает идеалу святости. Не будучи посвященным в тайны горнего мира и не имея любви, которая причастила бы его этих тайн, он противопоставляет актам любви, которые совершаются между Иисусом и его детьми духовными, посюсторонние идеалы аскетизма и добрых дел (заботу о нищих). Не понимая и не принимая устройства небесного Града, который концентрируется вокруг царя, он попирает царскую власть и оспаривает его суды. По поведению Иуды видно, что он исповедует идеократию, в которой лидирует тот, кто наилучше воплощает идею. Суждение об Иисусе, как отступнике от идеи, человеке изнеженном и своекорыстном, позволяет ему возвыситься над учителем в собственных глазах.
Эти неправые убеждения и разбойничий суд позволяют ему сделать то, что он сделал, - донести на Иисуса, как на лжехриста, и отдать Его в руки идолопоклонников имеющих власть в каиновом граде. Этим он искушает Христа смертью, в которой второй Адам рождается в Небо.
Но ещё прежде, когда после крещения Иоаннова Иисус был в пустыне один, Дьявол искусил его смертью, показав, что будет с ним, если он не поклонится ему, как князю мира сего, и последует за небесными родителями. Иисус же прибегнул к свидетельствам Писания, в котором сохранены откровения Бога, данные древним пророкам, о том, что должно пострадати сыну человеческому ради Сына Божия и умереть, и воскреснуть на небе. И вера в Писание, подкрепляемая Дыханием Матери (духом святости), которой сказалась верность второго Адама Отцу, помогла ему преодолеть искушение и вступить на крёстный путь свой. Затем он часто подкреплял себя этими свидетельствами Писания, повторяя и ученикам своим, что должно Сыну человеческому пострадати и быть убиту. Таким образом, первый Адам, ведомый умом, укреплённым в божественном Писании, последовал за вторым на смерть свою. Но эта решимость его, вытекающая из убеждения в правильности пути, всякий раз должна была быть подкрепляемой, при каждом воспоминании о том, что ждёт его. Поэтому Иисус часто укреплял себя в уединённой молитве, и часто предавался скорби, - не только о грехах и злонравии рода сего прелюбодейного, но и о предстоящих ему испытаниях, о которых не был до конца уверен, выдержит ли, и верно ли разумеет он волю Отца.
И вот теперь, после предательства Иуды, когда близкое испытание смертью из ожидаемого превратилось в предстоящее сей час, Иисус опять восскорбел духом и вновь запросил подтверждения у Отца. Мы знаем из евангелий, что подтверждение это он получил, и потому не ушёл из Гефсиманского сада, но дождался прихода Иуды со стражей первосвященника. И затем ещё раз, уже на кресте, усомнился он в том, что содеял, возопив: Боже мой, на кого покинул меня?! И то был последний крик болезненных родов Царя небесного – Отец в тот же миг принял на руки Сына Своего вместе с искупленной душой первого Адама.
9. Событием этим завершается Священная история (и вместе с ней история рода человеческого). И завершается она также окончательным поражением Сатаны, как соперника бога в человеках и соправителя града. В лице Иуды Искариота сатана изгнан из небесного Града, не получив в нём никакой власти, на которую претендовал. Ибо, как мы уже указали выше, община Иисуса и учеников есть начаток небесного Иерусалима, который брошен в три меры муки (сиречь, в трёхмерное пространство града земного), пока не вскиснет всё, то есть, пока не обожится весь град земный, всё человечество.
Таково откровение о Человеке, которое имеем через Христа Иисуса из Назарета.
Живущие после этого Откровения мы, помимо благодати ментального присутствия Христа, в качестве Господина дома нашей души, имеем также преимущество гнозиса: знаем то, что не могло быть узнано прежде свершения Христа Иисуса и обнаружения небесного Града в общине Его. А именно, знаем, каков есть начаток Града Божия в стенах креативного града земного, каким образом обитают в нём Бог и Противник Его, и как поражается Сатана. Это знание позволяет и обязывает перенести борьбу с Дьяволом на «коренной» ментальный план обнаружения воли, не дожидаясь плодов её в делах. То есть Иуду можно изгнать из себя (из латентного ментального града), не дожидаясь, пока он въяве продаст Христа. Не случайно Иисус предвосхищает этот перенос войны на ментальное поле и призывает уже в рамках Ветхого Завета, квалифицировать свою волю, относясь к закону, ещё до поступка, уже в намерении и мысли, говоря ученикам: кто вожделел, уже прелюбодействовал; кто ненавидел, уже убил.
Из этого Откровения нам известна также структура новозаветного земного града: в христианском народе утверждён образ Града Божия в виде соответствующего правопорядка, защищающего личность, в рамках которого может свободно осуществляться Град Божий, град Любви, не опасаясь разбойничьих тиранических судов и преследований; в некрещеном народе возникает начаток Града Божия, подобный общине Иисуса, в качестве закваски, от которой исходит брожение, преобразующее народ в христианский.
10. Резюмируя, можем сказать, что главная «новелла», которую принёс с собой Иисус из Назарета, по сравнению с ветхозаветной верой, заключается в вочеловечении Бога. Это означает, что отныне мы не ищем бога, неба, рая, ангелов, сатану, преисподнюю и пр. нигде, кроме «внутреннего человека»: ни на горе, ни в роще, ни в храме, ни на небе, ни на земле, ни в воде. Об этом говорил Иисус: вот, скажут вам, царство Божие в небе или в море, не верьте, ибо тогда птицы небесные или рыбы морские прежде вас войдут в Царство, - но приду неприметным образом, так что глаз не увидит и ухо не услышит, и ум не догадается.
Но и этого мало! Не в человеке Бог, - что было уже и ранее, - но Бог есть человек в полноте обоих, и Бога, и человека.
То есть, для христианина бог есть человек, и дьявол тоже есть человек, ибо в Начале (;;;;) нашего нового века Бог вочеловечился в Иисусе из Назарета, а Сатана вочеловечился в Иуде из Кариот. Так что и в дом души моей (во внутреннего человека) бог входит как человеческая личность, а не как только знак, глас или видение.
Итак, мы поклоняемся богу в человеке. Почему же раньше это было невозможно? Почему мы искали бога вовне: в знамениях и чудесах, в законе и пророчествах, то есть в некоей мистической Речи? Не потому ли, что человек не вмещал бога, и нужен был человек совершенный, чтобы вместить Его? Христианское богословие святых отцов говорит нам о том, что полнота человечества и полнота божества состоялась в Иисусе Христе, который есть совершенный бог и совершенный человек. Также апостолы говорят, что до того не видел бога никто никогда, мы же видели и были с Ним. Поэтому для уточнения, нам следует обратиться к облику Христа Иисуса, чтобы уяснить себе, что значит видеть бога и поклоняться Ему в человеке. Наблюдая Иисуса, мы отмечаем, что он отнюдь не плотник, как земной отец его, Иосиф, но видим, что он назарей и послушник, принявший крещение у Иоанна Баптиста. То есть человек посвящённый и посвятивший себя на Служение. А также он – учитель закона (равви), судья и царь Израиля. Это означает, что он не делатель, не творец и не умной созерцатель, но - человек общающийся и общественный: друг, учитель и гражданин. Следовательно, в первую голову, совершенный человек это личность, поскольку осуществляется в общении и общности, граде и гражданственности.
Именно личность Его привлекает апостолов к Иисусу. Их любовь к нему есть любовь к личности (;;;;;). В личности же главное - это нравственное начало, которое познаётся, как доблести или пороки. Нравственное начало Иисуса совершенно, потому что оно не является опосредованным обычаем, традицией, убеждением и т.п., но исходит напрямую из общения с Отцом, Человеколюбцем, и согревается дыханием Матери, Заступницы. Это нравственное совершенство выражается в том, что он любит людей так, как любит их Отец: радуется их исполнению и спасению и скорбит о несовершенстве и гибели.
Следующее за нравственностью начало есть правда. Правдивый человек судит право, нелицеприятно и ко благу. Правда Иисуса совершенна, потому что суды его исходят от Отца. Это совершенство чтят боголюбцы. Их поклонение выражается в том, что они почитают совершенную личность, следуют за ней и внимают её судам.
И так же, как верные любят бога в личности, неверный дьявол не любит бога в личности, ревнует к её доблестям, старается их принизить и очернить. Вместо вочеловеченного бога Сатана возводит на пьедестал, некоего невидимого и непостижимого бога, абсолютно далёкого от человека; человека же презирает как тварь, слепленную из глины. Не зря в апокрифическом свидетельстве, приводимом пророком Мухаммедом, Дьявол гневит Бога именно тем, что отказывается поклониться человеку. Это признак дьявола, которым он обнаруживает себя. Он хочет убить совершенного человека, поскольку тот обличает его (дьявола) о непокорстве и обнаруживает правоту Бога.
В отличие от ветхозаветного, абсолютного и потому неподверженного страстям бога, христианский бог страдает, поскольку он человек. Но он человек совершенный и верный, неразлучный с Отцом, и потому безгрешный. Отсюда страдания его совсем иного рода, нежели страдания людей, вовлечённых в суеты безбожного градостроительства и взаимно мстящих друг другу за несправедливости. Из Евангелия мы узнаём, что Иисус страдал не только в казни, которой его подвергли по суду Пилата, но скорбел на протяжении всего пути своего. Во-первых, он страдал от пророческого сознания своей судьбы: и это страдание выражалось в том, что он часто повторял, как бы жалуясь ученикам и уговаривая себя, что должно пострадати сыну человеческому от рук грешников. Затем, он скорбел постоянно о Граде небесном погибающем в людях, разрушаемом ими; о человеках могущих спастись и гибнущих. И это не скорбь идеалиста Платона, жалеющего о том, что не удаётся его проект совершенного государства, и что люди не хотят жить в соответствии с Идеей. Может быть, скорбь христова покажется внешне похожей на платоновскую, но она другая. Иисус не был идолопоклонником, и дело здесь не в идеале, которому не отвечает окружающий мир. А дело в том, что Любовь Отца к миру людей и к каждому человеку, - ради каковой любви и послал Он своего Сына в люди, - открывает Иисусу, причастному Отцу, духовные очи, которым доступен извечный метафизический план бытия, и Он видит падение человеков, и торжество Сатаны, и поругание Бога и правды Его; видит малость Града Божия, затерянного в океане лжи, греха и надмения; переживает тщету своих усилий по спасению ближних; переживает неразумие учеников, непонимание родственников, поношение своего божественного достоинства; переживает неправые суды людские, сострадает как потерпевшим, так и творящим неправду, заступается перед Отцом за всех, и пр. и пр.. Понятно, что громада грехов наших погружает его в депрессию, он почти постоянно скорбит и тоскует: мы не находим в нём жизнерадостности и оптимизма (что было бы странно перед лицом конца света и страшного Суда). Большею частью он встревожен, потому что обложен Сатаной со всех сторон, и в самом стане его – Враг. И это суть страсти Христовы. (Гностики проповедующие якобы бесстрастность Христа тем самым лишают Бога человечности и, значит, совершенства. Ибо, как человек совершается в Бозе, так Бог совершается в человеке; и оба суть одно во Христе Иисусе, который есть совершенный бог и совершенный человек.)
Женщины, которые ходят с Ним, сочувствуют ему в скорбях его, благодаря частице Матери, которую несут в себе, и стараются Его утешить. Он благодарен им за это. И мы прочитываем в Евангелии трогательные сцены этой божественной любви, не имеющей аналога вне святого духа.
Отсюда мы заключаем о характере христианского сострадания. Это, прежде всего, сочувствие страдающему богу в личности ближнего; то есть сочувствие страданиям от созерцания неправды, обрушивающегося на открытые духовные очи; сочувствие страданиям бессилия утвердить волю Божью на земле; и страданиям от вида ближнего, идущего вслед Противнику Бога. О таких страждущих Иисус говорит как о блаженных. И христианское одухотворённое Святым Духом со-страдание – именно к ним. Понятно как оно отличается от обычного человеческого сострадания и сочувствия, в которых грешники сочувствуют друг другу о неудачах и наказаниях в их безбожных делах.
И в этой части Иуда особенно наглядно обнаруживает своё сыновство Дьяволу. Он не понимает страданий бога в Иисусе; ему кажется, что Иисус слаб, изнежен, любит негу и ласки женщин, - словом, не соответствует тому идеалу аскетизма, который, по его мнению, должен отличать настоящего святого. Таким образом он хулит Бога и Христа Его; и настолько уверяется в своём неправом суде, что даёт волю в себе стремлению Дьявола погубить Сына Божия, и отдаёт учителя в руки греховных властей града земного – таких же идолопоклонников, как и он, но только своекорыстных, что и выразилось в передаче Иуде тридцати сребреников. Иуда же бескорыстен, что значит более предан Сатане, чем первосвященники, - ведь его не приходится даже подкупать, чтобы отдал он душу свою Дьяволу. Священники понимают это и потому с презрением относятся к жесту Иуды, отвергающего плату. Именно это презрение и поражает Иуду в самое сердце, которое есть гордыня. Не страданий бога, не предательства своего не вынес Иуда, но именно этого презрения, - и повесился.
11. «Отец небесный, да святится Имя твоё, да придет Царствие твоё, да будет воля Твоя на земле, как на небе…» - это упование Сына, которым Он делится с Отцом. Спросим себя, на кого обращено это упование? На Отца? Или, может быть, на небесное воинство? Нет, это упование о человеках, которым дана свобода следовать за богом или следовать за блуждающими звёздами творений ума, преступая заповеди Отца. Верный Адам, Сын божий уповает на то, что люди соединят свою волю с волей Бога и заложат этим камень небесного града, - ведь Отец хочет видеть совершенных людей, живущих в совершенном граде, устроенном Его попечением и любовью. Иисус, царь и судья есть начало Граду. Но он один, и молит Отца, чтобы тот привёл ему подданных, граждан Небесного Иерусалима. О чём и свидетельствует, говоря: никто же пришёл ко мне, кроме тех, кого привёл Отец. И ещё, к тому же, Он заверяет Отца, что не оставит своим попечением тех, кого тот вручил Ему. Будучи сокрытым, без грамот, доступных прочтению, без знаков своего достоинства, Он законодательствует верным своим, как Судья; и Его царственность обнаруживается тем, что Его послушают. Для внешних поэтому Иисус выглядит философом. (Зная свою сокрытость от непричастных небесным Родителям, Он интересуется, за кого принимают его люди). Таким вот образом начаток Града Божия извне выглядит как община «детей учителя» (бар рабим). Эта форма начатка Града Божия универсальна, ибо язычество заканчивает философией, и община философа и учеников его есть наивысшая из языческих церквей. Оттого именно в этой оболочке зреет семя Града небесного. И в этой форме Царь и Град Его обнаруживаются во всяком новом народе, исчерпавшем язычество своё.
P. S. Широкое распространение любомудрия на закате Античного мира, - когда всякий уважающий себя человек принадлежал к какой-либо философской школе, всяк силился философствовать, и разделение в обществе происходило по соперничающим философским школам (вспомните: эпикурейцев - львам!), - не могло не сказаться на эволюции религии. Философия, усилив человека логически, разрушила наивное опредмечивание понятий и символов. Стоящее за словами и знаками перестало восприниматься как нечто внешнее человеку. Философия показала, что даже в тех случаях когда слово указывает на чувственно воспринимаемое тело, оно обозначает всё-таки не это тело, а некий модус человеческой ментальности (давний разговор о неустранимо родовом характере имён нарицательных: в природе нет «дерева», как такового, или «змеи», или «человека» вообще, или чего угодно, означаемого в языке общим именем; все денотаты этих имён существуют только в сердце человека). Отсюда стало ясно, что понятия принадлежат человеку, бытуют в душе его, - в ней и нужно их искать. «Небо» и «бог» не являются исключением: эти вещи также должны найтись в человеке. Таков философский гуманизм.
Эта философская подготовленность поздней античности встретилась и соединилась с верой в полноту божества Иисуса из Назарета и дала начало новому богословию, которое мы здесь и стараемся развивать.