Таёжкины тайны. 2. Лазовая кедрушка

Юрий Николаевич Горбачев 2
 Родом-то я  из деревушки Угловушки, где недоходя до кедрачей речка голубенилась. Омута там—глыбь внепроглядь. Тавологи, красноталы да сморода по косогорью. А как по вершиннику ветер-кедротряс  зачнет гулеванить—шишка сама падат—знай не ленись, собирай. Мы с девками и ходили. Мужики-то байдонами шишку били, колотами табанили. А мы, где так вугляд брали( а чо не брать, если идешь –и о шишки спотыкашься, пинашь их , как при игре в круглянку), ну а где и лазали. Найдешь лазовый кедр, штоб сучочки—што  твоя лесенка спущенная с небушка до самой земли и –шмыг. И была у нас девка Аксинья-юбка синя—на кедру, што та белка могла вскарабкаться. Другорядь—глядь, а из-под синей юбки только босы пятки сквозь ветки светятся .

И был парень Яшка –сынок мельника.  Глянулась ему Аксютка-то. А тогда—кака любовь была? Если кто узнат, што девка с парнем гулят—беда. Смолой заплот измажут – позору не оберешься. А Аксютка одна в таежку убегала, не боялась.  Брусницу, черницу, смороду брала—ну и по кедрам лазала. И увязался за ней Яшка скрытно. Заховался в малиннике –и смотрит, как Аксютка шишкует.  А мы с девчатами по другу сторону –в черемушниках притаились - не шелохнемся: што будет?  Слезла Аксюта с кедры, набрала полный подол шишек –и только двигаться восвояси, как Яшка и шумнул в малиннике. Обмерла Аксинья –известно  дело - кто в малиннике шурудит-косолапит. Охнула, шишки просыпала, но чует – не слушаются ноженьки, сипун когтистый сзади навалился, дышит. Охнула дева –и проснулась.
  Это так потом Марфутка-фантазерка рассказывала, што мол всё это было во сне –все мы друг другу снились, а я так вполне вьяве видела, как вышел из малинника медведь и, обернувшись молодцом, оказался сыном мельника –Яковом. Хороши дела—думаю! А меня за то, што  бабка моя роды у жены кузнеца принимала, и што-то при этом нашоптывала—внучкой колдуньи объявили. Так вот подходит Яшка к деве, наклонятся за рассыпанными шишками, протягиват ей рубчатую и говорит:
–Бери!
Берет Аксюта в руки шишку, а с той спадат скорлупа, а под скорлупой - хрустально яйцо. И вспыхиват то яйцо необыкновенным светом , так што глазам больно, и озарят и поляну, и кедрушку, и счастливое лицо Аксютки.
-Видел я сон, -говорит сын мельника, будто бы  я лез с тобой по кедрушке, а по бокам ангелы поднимались. И  взобрались мы до самого облака, а на том облаке дворец хрустальный, и сидит в том дворце за столом и пирует вся наша родня.
Потупилась Аксютка, зарделась, прижала к груди подарок, и, забыв про шишки, - ринулась с поляны, токо пятки засверкали. Но, добежав до края, отбросила русу косу за плечи – и прокричала:
- Засылай, Яшка, сватов!
Может и правда, как сказывала Марфутка, во сне то было, потому што не успел истаять Аксюткин голос, как  кедрушка  обернулась колоколенкой , бор- собором, березник да осинник  в подборье – деревенскими мужиками, бабами да парнями с девками. И уже держал невесту Аксютку  под локоток Яшка, поднимаясь по ступеням паперти. И пока батюшка кропил молодых пред налоем да нарекал их мужем и женой, пока обменивались они кольцами, разглядывала я на стене придела картинку – Иаков поднимается по лестнице, спущенной с облака, и его поддерживают по бокам два белокрылых ангела.  Обернулась я на молодых—и увидела , што стоят они на поляне. И вместо попа с бородой рясно нависает над ними  кедр, вместо колечка на ладошке у Аксютки золотиская кедровая чешуйка и, хитро прищурясь, шелушит она шишку, и вынимая орешек, отправляет его в зазывно поблескивающие зубками уста.
-Присылай сватов, Яшенька, присылай! А то не равен час –ангелы  меня на небо заберут.
Глядь - а под кедрушкой могилка с почерневшим крестиком. Бросился Яша на могилку, прижался к ней, запричитал. Не зря, видать, паря, Марфутка баяла—та  Аксютка, што по кедрушке лазала, была когда-то угловушинской девкой, што сорвалась с кедры—и убилась насмерть. И с тех пор, как похоронили ее под кедрушкой—нет ей покою, выходит она из могилы, ни дня ни ночи не признавая, и лазат по кедрушке, морочит деревенских парней. Так што-то не ветер –кедротряс, а мертвячка на кедрушку взобравшись, шишку трясла, штоб не падали катыши-шишуны на могилку, не тревожили её сон.