Как говорят, переезд хуже пожара. Не знаю, думаю, что не столь критично. Для меня это возможность взглянуть на свои старые вещи, которые хранились где-то в недрах шкафов и комодов, и о существовании которых уже все забыли. С каждой вещью что-то связано в этой жизни. Сразу вспоминается довлатовский «Чемодан». Но я не склонен медитировать над тряпками, а вот письма, записки, какие-то квитанции и чеки, извлеченные из карманов курток и плащей, очень быстро относят к тем временам, когда они явились на свет.
***
Вплотную приблизившись к смене квартиры и возвращению на свою малую историческую родину – московский район Университет, я занялся сборами и, конечно же, обнаружил «артефакты» прошлой жизни. За десятилетие, с 1996 по 2006 год. Смешно называть 2006 год историческим, но так сложилось. Прошедший ноябрь разделил жизнь на две части. Не знаю, равные ли, а если нет, какая из них окажется значимее. Во всяком случае, неожиданно в той жизни открылся эпизод, перевесить который чем-то иным, наверное, будет трудно. Если только схожим. Среди других «артефактов» в кармане одной куртки, в которой я ковбойствовал в 1996-1997 годах, нашел сложенный в несколько раз лист пожелтевшей бумаги, явно вырванный из книги. Вот и типографский текст имеется: «Классики и современники. Зарубежная литература». Внизу более мелким шрифтом: «Сдано в печать 18.04.79». На обороте кто-то карандашом написал стихи. На целую страницу. Лист в нескольких местах надорван, пара слов безвозвратно утрачена, но смысл понятен и так. Я долго не мог взять в толк, откуда у меня эта бумага, кто мог ее исписать. А потом вдруг вспомнил.
***
Начинал я следователем в одной из районных прокуратур Москвы. Время было замечательное. Все молодые, талантливые, уверенные в себе. Мы жаждали справедливости, и, кажется, способны были своими руками задушить все зло на земле.
***
Ноябрь, 1997 год. Искрометное раскрытие убийства. В квартире, из карабина, брат брата. Двое их общих знакомых, также находившиеся в компании, помогают завернуть труп в ковер, и вывозят в лес. Убийца задержан. Один из пособников тоже. Третий в бегах. Кажется, дело сделано. Но вдруг расследование из области криминалистической и процессуальной перешло в психологическую. Философские размышления в профессиональном общении: следователь – преступник. Вернее, в данном случае: следователь – пособник. Этот парень был моим одногодком. Не помню ни его имени, ни фамилии. Работал он в ГАИ. Нет, не постовым инспектором. Так, сидел в кабинетах, бумажки перебирал. Вдумчивый, ищущий, страдающий, потерянный. Не видел я в нем преступника. А он ничего не отрицал, рассказывал, как на его глазах, рассорившись с младшим, старший брат взял стоявший в углу кухни карабин. Один выстрел в голову, все. То, что он потом помог скрыть труп, объяснял просто шоковым состоянием. Два брата, разница в возрасте 2 года, оба знакомы ему с детства. Дальнейшее помнил, как в тумане. Как заворачивали в ковер, как с кем-то тащил в машину, как после этого брел домой через дворы. Я задержал его на трое суток до предъявления обвинения и ареста. При обыске из дома ему разрешили взять с собой в камеру изолятора книгу из серии зарубежных классиков. Когда его уводили из моего кабинета, он обернулся и сказал: «Вы знаете, я ни в тюрьму, ни на зону не пойду. Успеть бы за трое суток книжку в ИВС прочитать». На следующий день, поняв, что ночью я не спал, друзья хлопали меня по плечу: «Брось, старина, не покончит он с собой. Как убивать, так они в первых рядах. А как отвечать, о душе сразу вспоминают. Любые разговоры с ними - в пользу бедных». По сути, ребята были правы. А по душе… Оставалось только работать, впереди было еще два дня. Мы с такими же молодыми и бескомпромиссными оперативниками уголовного розыска, до сих пор склоняю перед ними голову, раскручивали дело: соседи, знакомые, связи, пристрастия, компрометирующая информация. Собирали все. Уже к концу второго дня выяснилось, что ситуация была спровоцирована старшим братом, мотив был иным. Они оба таскали из Прибалтики оружие на продажу в Москву. После очередной партии не поделили деньги. Убивать в связи с оружейным бизнесом нельзя, партнеры не поймут. Поэтому старший брат с поддельником, который сразу после убийства подался в бега, придумали инсценировать ссору. Специально пригласили ГАИшника, чтобы потом он рассказал нужным людям о причине убийства. Личный конфликт, никакого бизнеса. Они знали, что тому поверят. «Лохам всегда верят», - с усмешкой давал показания задержанный третий соучастник. Собственно, он все и расставил на свои места. Правда, к этому времени мы уже знали, что ГАИшник вытаскивал труп из подъезда под дулом карабина. Сосед видел это через приоткрытую дверь, а сам сообщить в милицию испугался, ждал, пока к нему придут. Тоже сволочь, по большому счету, из-за него могли человека угробить.
***
Процедура освобождения много времени не заняла. Я вызвал его в дежурную комнату с вещами. Ознакомил с постановлением о прекращении уголовного преследования. И ушел. Он догнал меня уже около метро. Взъерошенный, глаза безумные. Вру, не безумные, просто до безумия наполненные тоской. «Постойте, пожалуйста. Я здесь в книге написал для Вас, чтобы Вы мне поверили. Знал, что в случае самоубийства, личные вещи подозреваемых передаются следователю». В руках у него была та самая книга, сданная в печать 18 апреля 1979 года. Сначала он ударил ребром книги по руке, и ему на ладонь из корешка переплета выпала ампула с бесцветной жидкостью. Потом он раскрыл книгу и вырвал последнюю страницу, там, где вся информация об издательстве. Ампулу и лист он протянул мне, а сам скрылся в метро. Наверное, очень спешил к своей девушке, они хотели в начале следующего – 1998 года – пожениться. Об этом я узнал уже позже, от ее отца. Он приехал к нам в прокуратуру, молча пожал мне руку. Сказал, что свадьбу они отмечать не будут, пусть у молодых будет тихое счастье. Это уж точно, каждому свое. Ампулу я потом отдал на исследование Вике в окружной экспертный отдел, оказалось отрава. Впрочем, я не сомневался. А книжный лист со стихами потенциального самоубийцы положил в карман куртки. И забыл о нем.
***
Трудно назвать их удачными, а тем более красивыми стихами. С другой стороны, что можно написать в таком состоянии. Сейчас, вспомнив все мелочи того дела, я смог разобрать даже недостающие слова. Судите сами, стилистика, фразеология, пунктуация автора сохранены.
И все мы не ценим, всё то, что имеем,
И все мы не любим, что нужно любить,
И лишь предаёмся тем бренным затеям,
И помним о том, что нам нужно забыть.
Подчас мы меняем любовь на монету,
Иль мчим мы за глупою славой свой пыл,
А можем же взгляд обратить свой к рассвету,
Иль к облаку в небе, чей облик застыл.
Но, всё понимая, мы с глупым упорством,
Взираем не в небо, где птицы парят,
Друг другу в глаза глядя с тошным притворством,
За рубль готовы пинать всех подряд.
За место под солнцем все бросились драться,
Да прут на пролом, не щадя никого,
И сами себе мы не может признаться,
Что всё вроде есть, а в душе ничего.
10.11.97.