Он любил этот город. Хотя видел и бывал во множестве привлекательных и красивых городах, иногда, в силу каких-то обстоятельств, причин, или просто путешествуя. Но всегда, возвращаясь, Он испытывал какое-то, с детства знакомое и в, то, же время до сих пор непонятное, щемящее чувство радости и приближение волнительной встречи. Если случалось лететь на самолете, то Он с нетерпением ждал, когда лайнер, спускаясь, нырнет в облака и через минуту в иллюминаторе откроется радующая глаз картина: темно-синяя лента могучей реки, разрезающая на две части бескрайнюю тайгу, паутину дорог и ползущими по ним, как казалось, маленькими букашками-машинками. Потом, ближе к аэропорту, появлялись разноцветные лоскутки придорожных полей и дачных участков, коих было множество. Если Его вез домой поезд, то, даже если приходилось рано просыпаться, Он за час до прибытия выходил из купе, и стоя у окна читал пролетающие мимо знакомые названия пригородных станций, мысленно подгоняя, начинающий замедлять ход состав. А когда Он спешил в родной город на машине, то километров за сто до городской черты, глаза его сами начинали искать указатели с любимым названием, нога сама давила на газ чуть сильнее, а губы растекались в глуповатой улыбке, превращая Его в счастливого ребенка. Их было много, этих возвращений, и каждый раз, будь то касание шасси о взлетную полосу, последний удар колес о рельсовый стык на перроне или первый, при въезде в город, фонарь, Он мысленно, а иногда и вслух, говорил, как ему казалось им самим придуманную фразу: «Здравствуй, Город, я вернулся»
Он любил этот город. Быть может потому, что здесь, в этом городе, началась его взрослая жизнь. Потому что здесь Он понял и почувствовал что такое свобода, вырвавшись из-под родительской опеки двадцать лет назад.
Студенчество. Общаговский быт. Первые пирушки-попойки, по-взрослому: с девчонками, с драками, которые не редко заканчивались в милиции. Так и должно было быть и с ним, думал Он, будучи одиннадцатиклассником, основываясь на взахлеб рассказанных историях его старших друзей, которые приезжали, после первого года учебы, на летние каникулы.
Особого опыта из такого бурного начала «сознательной жизни» Он не приобрел; ни в познании женщин, ни в выборе спиртных напитков, ни в «гладиаторских боях». Но вывод был сделан правильный: Город любит или, по крайней мере, благосклонен к умным и сильным.
И был закончен единственно доступный, для выпускников его далекой таежной деревни, технологический институт, а за время учебы были достигнуты некоторые успехи в спорте, определившие выбор его основной, на десяток лет, профессии.
И за все эти годы Он ни разу не усомнился в своей привязанности к этому городу, и казалось, город отвечал ему тем же. За эти годы они видели друг друга в «разных ракурсах»
Он увидел город в начале их двадцатилетней дружбы таким, какими были наверно все города в то не простое время: серым с пыльной зеленью на улицах, с выщербленным асфальтом, с давно и постоянно требующими ремонта пятиэтажными хрущевками, и с редкими светящимися тусклым неоном вывескам, почти всегда с какой-нибудь потухшей буквой : « .астроном», «Униве.сам» или «Телеграф теле.он» ; и конечно с переполненными, никуда не торопящимися автобусами. Но вот именно таким ОН его и полюбил. И с радостью наблюдал, как город рос, расцветал и приобретал свои настоящие, теперь уже современные черты. И Он испытывал гордость за то, что не уехал, не бросил «друга», даже при множестве возможностей, и, быть может, помог ему где-то..
Город тоже видел его разным. И город отвечал ему взаимностью: то каким-то чудом присылал позднее такси, если Он блуждал где-нибудь на окраине; каким-то образом задерживал отправление поезда или самолета, если Он опаздывал; пересекал его жизненные пути с неожиданно приятными людьми, которые становились потом друзьями или надежными деловыми партнерами; наверно не без участия города искались и находились уютные квартиры, когда приходилось их снимать, пока он не обзавелся собственной, тоже, кстати, не плохой. Наверно город зажигал зеленые светофоры, когда Он на машине несся на свидание или вез охраняемого клиента, будучи телохранителем; наверно город убирал сотрудников ДПС со всех дорог, когда Он ехал в роддом опьяненный счастьем и алкоголем… и Он думал всегда что это маленькое чудо. И всегда знал и привык к тому, что чудо обязательно произойдет. Что-то изменится, поменяется без его особых собственных усилий. В общем, произойдет чудо…
И вот теперь, стоя у окна снятой квартиры, недавно это опять стало необходимостью, Он смотрел на мартовский оттаивающий город, на переставшие удивлять дорогие автомобили, спешащие кто куда, на людей, соскучившихся по весне и начавших помаленьку менять одежды на более легкие и яркие. Смотрел и ждал чего-то.… Ждал, что все изменится и поменяется, и, обязательно в лучшую для всех сторону. Ну, чудо, в общем, произойдет. И чудо произошло…
Точнее чудо вышло из ванной завернутое в полотенце с забавно заколотыми карандашом волосами и спросило:
- О чем думаешь?
- О тебе - не оборачиваясь, ответил Он.
- Я спросила « о чем», а не «о ком».
- Тебе не понравился мой ответ?
- Ты меня иногда тоже поправляешь, поэтому сам должен говорить и отвечать правильно. – Она уже успела подойти и обнять Его.
- Ну, о тебе в аспекте «о чем» - Он обернулся, не освобождаясь из объятий, и с нескрываемым удовольствием начал рассматривать Её.
- И...?
- И я думаю, что ты зря сходила в ванную. – Он чуть понизил голос.
- И вовсе не зря. Я хочу быть и являться перед тобой свежей, чистой и вкусно пахнущей. И я была там очень не долго, поэтому думать обо мне в «таком» аспекте тебе еще рано. – Сказала Она и нежно отстранившись от него, пошла на кухню.
Он посмотрел на уходящую стройную фигурку и, широко улыбаясь, крикнул вдогонку:
- Об этом думать никогда не рано и никому не поздно. - Вспомнилась бессмертная «Кавказская пленница». И еще в голове всплыла услышанная где-то фраза: « Любовь это неуемная жажда обладания». Как это точно – подумал Он.
- Я почти минуту наблюдала за тобой. – Раздался голосок из кухни – И все это время ты, не отрываясь, смотрел в окно.
- И что? - Он пошел на запах сваренного Ею кофе
- Ну, как ты говоришь, у меня два варианта: или что-то у тебя случилось, или ты сочинял стихи.
- Нет. – Он стал почему-то серьезен.
- Что нет? Я перестала быть твоей музой? – Она улыбнулась и отпила ароматный кофе из высокой голубенькой кружки с чуть отколотой ручкой. – А раньше было много стихов. – Уголок Её губ дрогнул влево.
- Нет. Ничего не случилось. И я не сочинял стихи. Я просто смотрел на город.
- Ты ушел от ответа про музу.
- Хорошо, отвечаю. – Он присел за стол, взял кофе, налитый в такую же смешную, с детскими рисунками, кружку. – Во-первых, открою тебе тайну, я не настоящий поэт – улыбнулся Он своей шутке. – Во-вторых, ты не перестала быть моей, как ты там говоришь, музой. И вот именно поэтому писать абы что я не хочу. Я хочу, чтобы это были хорошие стихи или, по крайней мере, что-то близкое к ним.
- Опять начинаешь заниматься самобичеванием. – Теперь серьезной стала Она. – Все что я читала твоего, все очень мне нравится. У тебя все получается хорошо. Я подчеркиваю, все, – это уже было похоже на заигрывание. – Ты все можешь. – Она коснулась Его руки.
- Все могут короли, а я, принадлежать к когорте царственных особ чести не имею. – Он поднялся из-за стола и, подойдя к окну, закурил. В пачке осталась одна сигарета.
- И сигареты кончились. – Сказал Он и сделал глоток кофе.
- Совсем?
- Нет. Одна осталась.
- Это значит, не кончились. И перестань намекать на наши разные образы жизни. – Послышались серьезные нотки. – Пойдем, я лучше покажу тебе, что могут королевы. – Она взяла его за руку. Другая её рука дернула карандашик, и замысловатый цветок на голове через секунду превратился в светло-русый водопад волос.
- А как же «рано»? – спросил Он.
Но ноги уже сами шли туда, где на широкой постели лежал чуть помятый, в маленьких волнах, кусок бежевого щелка, специально купленного Ею и заботливо превращенного во всегда манящую простынь…
… Он любил этот город. И теперь в этом городе Он любил Её.