У каждого города, каждого урочища и даже у каждой перекособоченной лачужки наличествует свой персональный хранитель. И потому уместен вопрос: а кто оберегает надменную имперскую столицу – город Санкт-Петербург? Кто ее наиглавнейший страж, и он же – управитель этих островов, набережных, мрачноватых городских акваторий?
На сей счет мнения аборигенов решительно расходятся. Одни полагают, будто Северную российскую столицу хранит золотой кораблик, что плывет в ненастных балтийских небесах («темна вода во облацехъ!»), вознесенный туда шпилем Адмиралтейства. Другие же продвигают кандидатуру ангела. Тоже – золотого и тоже - парящего в хмаристых наших эмпиреях. И так же утвердившегося на шпиле, только – Петропавловском.
Но ходят по местным закоулкам и вовсе уже темные слухи: мол, хозяина тутошних рек, каналов и протоков следует искать не в небесных сферах, а внизу - среди болотин и луж, чавкающих под ногами. И будто бы управляется со всем этим хозяйством некий кикимор, чудо-юдо мокрохвостое, а проще говоря – водяной. Он – здешний распорядитель, городской голова, комендант окрестных болот, директор Департамента Небесных и Земных Хлябей.
Иной раз в неверном свете фонарей, в просверке автомобильных фар сквозь туман и волглую пелену чахоточного дождика нет-нет – да и мелькнут недобро его лихорадочные глазки.
Бледная немочь в болотных ботфортах, натянутых по самые уши, - таков он, здешний генерал-губернатор. И голос у него одновременно лающий и каркающий: не то городская чайка, не то морская ворона.
Говорят – неподалеку, на зеленых лужайках Петергофа, обитает в довольстве, неге и филантропии двоюродный его брат. Но тот кузен – веселый выдумщик и неуёмный забавник, любитель шутих и водяных феерий. А этот – гнусавый камергер хронических тонзиллитов, главный церемониймейстер эпидемий гриппа, шаман осенних депрессий. И характерец у него – не приведи Господь, и забавы - ох как небезобидны!
Однажды (три столетия назад это приключилось) осерчал он на основателя города. И не посмотрел, что тот – венценосный да скипетро-державный: наслал такое наводнение, что бедный император только чудом не утоп, зато переохладился в студеных водах, занемог и быстренько отошел в мир иной.
Ввиду непрекращающейся своей простуды, а также по исключительной зловредности натуры верховный водяной Северной столицы время от времени учубучивает такое, что земля ходуном ходит на тыщи вёрст вокруг. Говорят, в октябре семнадцатого – в аккурат перед тем, как легендарная «Аврора» жахнула из главного калибра холостым по Зимнему, - водяного этого частенько примечали напялившим тельник и рвущим воронью свою глотку на митингах героических балтийских матросов. Злые языки утверждают даже, будто мокрохвостый нехристь обзавелся мандатом от Центробалта и грозился пустить в расход всю гидру контрреволюции – в мировом масштабе.
Потом, вроде бы, поутих. И перешел даже на подводное положение. Зато в последние десятилетия - взъярился опять. На этот раз, надо признать, есть от чего: совсем ему от окрестных людишек житья не стало. И впрямь - сливают в реки всякую гадость, вроде как затравить его вознамерились. От таких прискорбных обстоятельств норов у питерского «смотрящего» (и без того – не крем-брюле!) испоганился вконец. Водяной наш в отместку все подвалы в домах позатопил, кикимор своих самых наизловреднейших разослал в бессрочные командировки по всяким присутственным местам. Ну и премного иных мерзопакостостей да богомерзостей учинил.
Правда, вот уже пара лет, как он больше не «шуткует». Растерял недоброе свое веселье, день-деньской плещется в мутных, экологически небезупречных волнах Невы и ведет неспешные стариковские беседы с медными львами да сфинксами.
А теперь еще повадился к ангелу золотому заглядывать на Петропавловку, балясы с ним точить о том – о сем. У ангела (известное дело!) терпение тоже – ангельское, вот он и сносит безропотно общество этого нехристя.
Так они и компанействуют: сверкающий символ Веры Христовой, весь просветленный и окрыленный, и тут же – сомнительное это земноводное, порождение языческого мракобесия и суеверий, бледная поганка, чмо болотное с худым языком и пакостным нравом. Вполне по-добрососедски поддерживают отношения – несмотря на очевидные идеологические разногласия.
А под ногами у них, далеко внизу, бегают взад-вперед люди, населяющие странный сей город. Носятся, суетятся, решают проблемы, и невдомек им поднять голову, бросить изумленный взгляд на высоких своих охранителей. Лишь только в редкий, особенно тихий день долетит до них – поспешающих, вечно опаздывающих – золотистый шорох крыла и надрывный чих откуда-то сверху. И чей-то голос, напевный, как Эолова арфа, скажет вдруг:
- Будьте здоровы, друг любезный. Ох, не бережете вы себя, опять всю ночь на реке куролесили! Вот и чихаете теперь, и ноги у вас опять – все мокрые…